Разноцветные ночи

Остров Снегирей

Дознаватель потянулся к лампе, повернул её так, чтобы свет бил мне в лицо. Я скривился, отворачиваясь.

— Это зачем? Инквизиторские методы практикуете?

— Ещё скажите — фашистские! Всего лишь хочу видеть стыд в ваших глазах, когда врёте. — Он подался ко мне, отклонил лампу в сторону: — Послушайте, Эскин, вы же наш! Ладно, инопланетники, что прилетели с вами! Но вы-то родились и выросли здесь, я вижу на ваших щеках и шее родонитовую метку. Как же вы можете?

Больше всего мне хотелось врезать кулаком по столешнице и гаркнуть: «Как я могу — что?! Спасать детей?!» Так бы и сделал, если бы это прекратило балаган, что продолжается уже вторые сутки, с той самой минуты, когда нашу машину остановили на выезде из космопорта люди в камуфляже с закрытыми масками лицами. Когда некто, назвавшийся «полковником госбезопасности Демократической Родонитовой Республики» объявил об аресте всех участников миссии по подозрению в терроризме. Когда нам надели наручники, затолкали в бронеавтомобиль и привезли сюда, в подвалы местной МГБ, заперли в одиночные камеры. Условия содержания были сносными, но неизвестность иногда хуже пыток. Нет, крик не поможет. Потому я сдержался, спросил тихо:

— Вы понимаете, чем чреват арест миссии? Синдром Лессера-Бжицкого приводит к летальному исходу в ста случаях из ста, смею вам напомнить. Вакцинация в возрасте до одного года — единственная возможность выжить для детей, родившихся на острове. Ваше руководство в самом деле хочет, чтобы Красный Крест свернул гуманитарную программу? Не знаю, кто и какую игру затеял, но пахнет это… Вы упомянули фашизм? Как раз им и пахнет.

Дознаватель снова откинулся на спинку стула. Процедил сквозь зубы:

— Разумеется, мы тут все боевики, преступники, фашисты… Привезти под видом вакцины вирус, способный убить всех жителей острова — вот настоящий фашизм!

Я не сдержался-таки:

— Прекратите нести бред! Возникли сомнения — проверяйте, вакцина в вашем распоряжении. Понимаю, с биохимиками и микробиологами в «дрр» туго. Так обратитесь к независимым экспертам…

— Уже, — осадил он меня. — Вся партия изъята и передана компетентным специалистам. Ваше имущество тоже.

— Имперцы, — догадался я. — И каков же результат экспертизы?

— Вы сами знаете, какой. Иначе я не задавал бы вам вопросы! Где вы спрятали вирус? И прекратите всё отрицать, информация стопроцентно достоверна!

Я пожал плечами. Спорить, доказывать больше не хотелось. Пускай уж ведут обратно в камеру.

Минут десять мы играли в молчанку. Затем дознаватель сдался:

— Ладно, раз не хотите сотрудничать, вами займутся другие люди, другими методами, в другом месте.

Я недоверчиво покосился на него.

— Вы собираетесь передать нас контрразведке имперского флота, вывезти с планеты? Это же похищение иностранных граждан, сотрудников международной миссии…

— Вы не оставили нам выбора! — дознаватель нажал вмонтированную в торец стола кнопку, вызывая конвоира.

Повели меня не к камерам, в противоположную сторону. Я знал эту дорогу — проделал её позавчера в обратном направлении: два пролёта по лестнице, в подземный гараж, к бронированному автомобилю с салоном без окон. Охранник распахнул передо мной заднюю дверь машины, бесцеремонно подтолкнул в спину. Матеус и Паншина уже были внутри, сидели на лавках.

— Эскин, ты цел? — Женя подалась ко мне. — Они с тобой ничего не сделали?

— Почему должны именно со мной что-то сделать? — я присел рядом с ней. — Я что, особенный?

— Ну, ты же… — она не договорила: «здешний!» Вместо этого сжала мне руку своей горячей ладонью.

Всё правильно, я родился и вырос на острове. Закончил здесь школу. И сбежал. Сначала в столицу учиться в медицинском университете. После: красный диплом, стажировка на Глице и Конвалии. Там я и остался, твёрдо решив никогда не возвращаться на родную планету, тем более — на Остров Снегирей. И не вернулся бы, если б не…

Дверь захлопнулась, лязгнул замок. Минута — и машина тронулась с места.

— Нас действительно хотят вывезти с планеты? — Паншина повернулась к Матеусу. Тот ей не ответил, спросил у меня:

— Тебя уговаривали сознаться?

— Да. Талдычили о каком-то вирусе. Вам что-нибудь известно?

Матеус пожал плечами.

— Судя по тому, что сепаратисты не сомневаются в его существовании, информация поступила к ним от кураторов. Тут уж одно из двух: либо имперская разведка облажалась и скушала дезу, либо они готовит грандиозную провокацию. Второй вариант гораздо хуже. И для нас, и для островитян, и для всего Рубежа. — Он посмотрел на Паншину, пояснил: — Это означает, что вирус не выдумка. Он в самом деле существует, и вскоре имперский флот применит его на острове. А обвинит во всём правительство Рубежа и спецслужбы Альянса.

Женя охнула, прижала пальцы к губам.

— Это же… война?

— Как сказать. Если имперцев не поймают за руку, доказательств у Альянса не будет. Зато в наших вещах международная комиссия, которая займётся расследованием инцидента, обязательно найдёт следы вируса, — в этом я не сомневаюсь.

— Но мы ведь сообщим, что…

Женя запнулась, побледнела. Поняла. Мёртвые свидетели куда лучше живых. Своим молчанием они могут подтвердить любую нужную версию.

— На острове живёт почти полтора миллиона человек, — произнесла Паншина тихо. — Триста тысяч — дети. Они хотят всех убить?

— Что такое полтора миллиона обитателей периферийной планеты по сравнению с крупнейшим разведанным месторождением родонита?

Родонит, разумеется! Это объясняло и оправдывало любую мерзость. Уникальное сырьё для биоинженерии, трансплантологии, хирургической геронтологии, позволившее забыть как страшный сон реакцию отторжения. И смертельный яд одновременно. В стабильном состоянии минерал способен существовать лишь глубоко в недрах планеты, под давлением в сотню атмосфер. Стоит извлечь его, и начинается сублимация, никакие меры предосторожности не предотвратят микроутечек. За столетие разработки месторождения остров пропитался родонитовыми соединениями насквозь. Воздействие их на человека получило название «синдром Лессера-Бжицкого». Это глобальная перестройка организма, внешние признаки которой: пониженная до двадцати восьми градусов температура тела и тёмно-малиновый цвет кожи на животе, груди, шее, щеках. Синдром поражает каждого, родившегося на острове, впитавшего родонит сквозь материнскую плаценту. Полугодичный курс иммунизации — единственный способ, нет, не выздороветь, «ужиться» с ним. С «чужаками», попадающими на остров, родонит поступает ещё жёстче: без регулярных инъекций вакцины он их убивает.

Бронеавтомобиль затормозил так резко, что нас с Женей сбросило со скамейки. Где-то рядом бахнул взрыв, приглушённый массивными стенами.

— Что происходит? — Паншина испуганно глянула на меня, на Матеуса. Вопрос риторический, мы были в таком же неведении, как и она. Но руководитель миссии всё же ответил:

— Что-то пошло не так. Кажется.

Бронеавтомобиль вновь тронулся с места. Повернул. Судя по тому, что нас начало трясти и мотать из стороны в сторону, ехали мы явно не по шоссе. Причём, большей частью в гору, а не к космопорту, расположенному в центральной долине.

Везли нас так около получаса. Потом машина остановилась. Тихое потрескивание снаружи, и в салоне запахло жжённым металлом. Дверь в районе замка налилась багрянцем, дёрнулась, лязгнула, распахнулась.

— Выходите, не бойтесь! Мы — партизанский отряд молодых патриотов.

После тусклого освещения солнечный свет снаружи казался нестерпимо ярким, и разглядеть человека, вскрывшего дверь, не получалось. Только тёмный силуэт с лазерной винтовкой в руках.

Матеус выбрался из салона, подал руку Жене. Я оказался последним. И едва ступил на землю, как ствол винтовки дёрнулся в мою сторону.

— Нет-нет, это наш доктор из миссии! — испуганно затараторила Женя. — Просто он родился здесь, на острове.

Я усмехнулся криво. Глаза привыкали к яркому свету, и теперь видно, как молод наш вызволитель. Реденькая юношеская бородка это лишь подчёркивала, малиновые пятна на щеках она укрыть никак не могла. Парень узнал во мне такого же «снегиря», каким был сам. А все земляки-«снегири» для него — враги, коллаборационисты, пособники Империи, вставшие на пути к юношеской мечте о свободных мирах Альянса. Самое смешное — будь я лет на десять-пятнадцать моложе, вполне вероятно, тоже сражался бы в таком партизанском отряде. За мечту, за идею, за призрачную надежду обрести долю лучшую, чем прозябание в самой вонючей дыре галактики. Впрочем, почему призрачную? Вот он я — живое воплощение мечтаний этого парня.

Я протянул руку:

— Доктор Эскин.

— Скарамуш, — буркнул парень, нехотя отвечая на рукопожатие.

— Необычное имя.

— Это позывной. — И Матеусу: — Уходим быстрее! Заслон долго не продержится, скоро сепы будут здесь.

Рубеж заселяли в глубокой древности, в первую, земную волну колонизации. Тогда у планеты было другое название, его мало кто помнит, а употребляют лишь историки. Нынешнее она получила в Первую Галактическую Войну. Планета в самом деле оказалась на границе между цивилизациями, каждая из которых претендовала единолично называться человеческой. Колония получила сполна от обеих воюющих сторон и на долгие столетия превратилась в глухую аграрную провинцию. Где-то создавались и рушились военно-политические союзы, делались открытия и случались катастрофы, человечество расширяло ареал обитания, а здесь ничего не менялось. Но о своих древних корнях рубежане не забыли.

После Второй Галактической Войны Рубеж попал в сферу влияния молодой, стремительно расширяющейся Тиранской Империи, затем и вовсе стал её сырьевым придатком и форпостом, в очередной раз оправдывая своё название.

Первооткрывателями благословенных свойств родонита были не имперцы, но именно они разведали его месторождение на Большом Северо-Восточном Острове, дотоле необитаемом. И поступили в соответствии со своими обычаями и законами: превратили остров в каторгу. Со всех планет Империи на Рубеж начали свозить уголовных и политических преступников. Родонитовые рудники отнимали здоровье, но за ударную работу и примерное поведение тюремный режим заменяли поселением. Вдобавок — полный пансион для семьи, бесплатное государственное образование детям. Техперсонал и охрану тоже нанимали по всей Империи. Служба здесь считалась делом грязным и непрестижным, зато щедро вознаграждалась и год выслуги шёл за три. Неплохой вариант, если мечтаешь сделать карьеру на государственной службе, но денег, связей и титулов для этого не имеешь. А потом подросло первое поколение, для которого остров уже был родиной.

Жители континента островитян недолюбливали, считали чужаками на своей планете, едва ли не главными виновниками того, что прибыль от добычи чудо-минерала целиком уходит в метрополию. Они не делали особого различия между работягами-поселенцами, наёмным техперсоналом, охраной и имперской администрацией. Презрительное прозвище «снегири» укоренилось прочно, распространилось и на сам остров. Островитяне отвечали бедным, но гордым рубежанам сторицей. Фактически, у Империи было на планете две колонии, почти не контактирующие друг с другом.

Шло время. На месте старых союзов и объединений возник Альянс Свободных Миров, объявив себя следующей ступенью в развитии человеческой цивилизации. Тиранская Империя слабела и ветшала, не способная противопоставить идеологии и технологии нового соперника ничего, кроме, разве что, военной мощи Звёздного флота. Одна за другой отваливались её провинции. Рубеж тоже добился независимости. С «небольшой» оговоркой: Империя получала Большой Северо-Восточный Остров в бессрочную аренду.

Договор был подписан, имперская администрация покинула планету, островитяне стали полноправными гражданами Рубежа. «Коренные», пусть с зубовным скрежетом, смирились со «снегирями», обеспечивающими валютные поступления в бюджет молодой республики. Всё было бы хорошо, если бы не… Если бы новые изыскания не установили, что месторождение на острове не просто большое — огромное. Здешние запасы родонитового минерала превосходят все прочие вместе взятые, их достаточно, чтобы обеспечить потребности человечества на тысячи лет. В Альянсе внезапно осознали, что Рубеж — не третьесортная периферийная планетка, что это — сокровище. И вскоре на Рубеже случилась революция, договор с Тиранской Империей был разорван, новое правительство объявило себя полновластным владельцем и распорядителем чудо-минерала.

Однако новость о запасах родонита распространилась не только по мирам Альянса. И не только Альянс имел агентов влияния на планете. На Острове Снегирей вспыхнул сепаратистский мятеж, батальоны добровольцев, ринувшихся туда устанавливать новый революционный порядок, были разбиты и отброшены. А затем в звёздное пространство Рубежа вошёл имперский флот «для защиты жизни и достоинства бывших соотечественников». Правительство планеты слёзно запросило у Альянса военную помощь. Но единственное, что тот мог предпринять — прислать эскадры для патрулирования системы и засыпать Имперское Правительство предупреждениями «о недопустимости вмешательства во внутренние дела суверенного государства». Мир застыл в патовой ситуации. Любое неверное движение могло привести к новой галактической войне, чего не хотел никто. А вот получить родонит хотят все.

Остаток дня Скарамуш вёл нас по горным тропам вглубь острова. Лишь здесь, вдали от рудников и обжитой центральной долины, начинаешь понимать, что не случайно в его официальном названии присутствует слово «большой». Двести миль в ширину и без малого триста в длину, добрые две трети поверхности — покрытие лесами склоны громадного, потухшего миллионы лет назад вулкана. До разработки месторождения леса занимали остров целиком, но и на наш век их хватало с избытком. Даже для меня, местного, а для выросшей на урбанизированной Конвалии Жени Паншиной — и подавно. Уже через час пути она начала сбиваться с шага, не в силах выдержать заданный вожаком партизан темп. И когда Скарамуш объявил первый привал, буквально упала на моховые кочки.

Я присел рядом. Бледные щёки женщины, тяжёлое прерывистое дыхание мне очень не нравились.

— Как ты себя чувствуешь?

Сразу ответить она не смогла, понадобилось несколько вдохов-выдохов, чтобы справиться с отдышкой.

— Хорошо. Утомилась с непривычки.

Я ей не поверил. Осторожно приложил тыльную строну кисти ко лбу. Я привык, что кожа «нормальных» людей воспринимается нами, «снегирями», как горячая. Но у Паншиной действительно была повышенная температура. И ни малейших следов испарины, — после такой-то физической нагрузки.

— У тебя жар. Знобит?

— Немного, — нехотя призналась она. — Простудилась, наверное.

— В твоей камере было сыро? Сквозняки? — я решительно не понимал, где она могла простудиться посреди лета.

Паншина неопределённо пожала плечами.

— Ой, да ерунда это! Скоро пройдёт.

Второй переход дался ей ещё тяжелее. Мы втроём шли налегке, снаряжение несли партизаны, однако Женя всё равно еле плелась. Я пытался помогать ей, брал под руку, подставлял плечо. Но получалось это редко, большей частью тропинка была слишком узкой, позволяла идти исключительно гуськом. Спутники поглядывали на нас кто с сочувствие, а кто и с изрядной долей неприязни к слабакам-иномирникам. Я их понимал: они рисковали жизнями ради нас, а мы создавали им дополнительную проблему на ровном месте.

Жар у Жени усилился, но хуже всего — она не хотела пить. За весь наш долгий подъем не сделала ни глотка. В конце концов я спросил прямо:

— Ты ощущаешь кисловатый привкус во рту?

Сама врач, Паншина прекрасно поняла подоплёку вопроса. Отрицательно закрутила головой.

— Это невозможно! Я сама делала себе инъекцию! Дозы хватает минимум на десять суток, а прошло всего три!

— Иногда с первого раза вакцина не срабатывает. Ты ведь впервые на…

— Это две сотых процента, я знаю статистику! Вероятность ничтожна! Это обычная простуда, до завтра пройдёт, вот увидишь!

Спорить я не стал. Но когда мы остановились на ночёвку, направился к Скарамушу и Матеусу, уединившимся в стороне от партизан, разбивавших лагерь.

— У вас есть вакцина? Хотя бы одна доза? — спросил у командира. Поспешил объяснить, когда собеседники недоумённо переглянулись: — У Паншиной Лессер-Бжицкий. Первичная доза не подействовала.

— У нас нет вакцины, — насупившись, ответил Скарамуш. — Зачем она нам? Вы же видите: мы «снегири», мы иммунные.

— Ты уверен в диагнозе? — подступил ко мне Матеус. — Не мог ошибиться?

— Основные симптомы присутствуют. Стопроцентную точность гарантируют только клинические анализы.

— Ясно… Как долго она протянет?

— Это очень индивидуально. Может, три дня, может, неделю. Завтра увидим динамику, скажу точнее. Ввести ударную дозу антител нужно в любом случае!

— Что ж, будем надеяться на лучшее и выбираться с острова как можно быстрее. Сам понимаешь, я в этом кровно заинтересован, через неделю доза понадобиться и мне. У партизан есть связь с разведотделом регулярной армии. Сегодня ночью нам сообщат точное время и координаты на побережье, где нас будет ждать подлодка.

— Они пришлют за нами подводную лодку?

— Это в их интересах. Мы ведь засвидетельствуем, что Империя затевает диверсию с неким вирусом.

Поднялись мы рано утром. Солнце ещё не пробилось сквозь кроны обступающего нас девственного леса, а мы уже были в пути. Я опасался, что Жене не хватит сил передвигаться самостоятельно, и потребуется сооружать какие-нибудь носилки. Но состояние докторши за ночь стабилизировалось, видимо, развитие Лессер-Бжицкого пошло по медленному варианту. Жар несколько спал, и хоть она отказалась от еды и питья, вышагивала достаточно бодро.

После ночёвки Скарамуш разделил отряд. Большая часть партизан повернула на восток, к перевалу, за которым начинались труднодоступные, почти нехоженые людьми места. Мы же продолжали подниматься по склону в сопровождении командира, Эвиты и Перона — подозреваю, это тоже не имена, а партизанские позывные.

— Сепаратисты наверняка засекли отряд по радиосигналу сегодня ночью, — пояснил Матеус. — Теперь бросят все ресурсы на прочёсывание, им ведь никак нельзя нас упустить. Найти шесть человек в этих лесах будет труднее, чем одиннадцать.

До разрушенной временем, ветрами и дождями кальдеры мы добрались, когда солнце миновало зенит и начало уверенно опускаться к горизонту. Здесь, в самой высокой точке острова, пряталось горное озеро, заполнившее умерший кратер: практически идеально круглое чёрное зеркало, скрывающее под собой бездну. Озеро подпитывало пресной водой стекающие в долину реки и ручьи, поило большинство обитателей острова. Живущих в городах и посёлках людей в том числе.

На противоположном берегу стоял двухэтажный дом, когда-то ухоженный, а нынче изрядно обветшавший. Забираться так высоко в горы мне не доводилось, но я понял, куда нас привёл Скарамуш. Частные охотничьи угодья имперского коменданта каторги. Здесь развлекали инспекторов, время от времени прилетавших из метрополии. Ходили байки, что в окрестных лесах охотились не только на зверей, что в безымянных могилах упокоились останки сотен пропавших без вести колонистов, их жён и детей. Но времена изменились, устраивать охоту на граждан свободной республики сделалось «не комильфо», а пострелять зверушек можно и не забираясь так далеко в дебри. После революции и мятежа подавно стало не до этого. Охотничьи угодья на вершине вулкана забросили.

— Не боишься, что там засада? — занервничал Матеус, когда Скарамуш, не прячась, направился вдоль берега к дому.

— Засада будет в другом месте. Здесь чисто, ребята проверили.

Действительно, двумя часами ранее Эвита и Перон ушли вперёд, и сейчас встречали нас на пороге. Внутри особняк выглядел лучше, чем снаружи. Мародёров, не поленившихся добраться сюда, интересовали ценности, но никак не мебель и обивка. Разумеется, после стольких лет запустения комнатам требовалась генеральная уборка, а то и косметический ремонт. Но в качестве походного бивака — приемлемо.

— Располагайтесь, отдыхайте, — сказал Скарамуш. — Эвита и Перон останутся вас охранять, а я разведаю тропу к побережью. Вернусь завтра утром.

— Я пойду с тобой! — тут же заявил Матеус. — На всякий случай. Так будет надёжнее.

Командир партизан хотел возразить, но передумал, пожал плечами, скорректировал своё предыдущее сообщение:

— Вернёмся завтра к полудню.

Мне показалось, что губы Матеуса тронула усмешка. По моим прикидкам от кратера до северного побережья, где нас будет ждать подлодка, — часов десять пути. В светлое время суток. Ночью — больше. Но, в отличии от Скарамуша, следопытом я не был и троп в здешних лесах не знал.

Они ушли. Я помог Жене обустроить спальню в комнате на втором этаже, оставил её отдыхать, а сам спустился к озеру. Солнце успело скатиться с небосвода, но сумерки пока не сгущались, было светло. И пронзительно тихо, как часто бывает в это время. До головокружения, до звона в ушах тихо, так что слышно любой хруст веточки в обступившем озеро лесу. Лишь далёкие грозовые раскаты доносились с востока… Вот только небо сегодня чистое, ни облачка.

— Доктор Эскин, разрешите спросить?

Я обернулся. Эвита стояла в пяти шагах от меня, поглаживала цевьё лазерной винтовки. Изначально я давал ей лет восемнадцать-двадцать, но теперь, приглядевшись, решил, что ошибся. Моложе, наверняка ещё школьница. Узкие запястья, тонкая шея, каштановые волосы собраны в тугой узел, под мешковатым комбинезоном грудь кажется почти плоской, лицо подростка. Только глаза — взрослые. Захотелось спросить, сколько ей лет, но это было бы глупо и не тактично. Кивнул на валун рядом с собой:

— Конечно, спрашивай. Присаживайся!

Садиться она не захотела, — служба, понятно. Поправила ремень винтовки, шагнула ближе.

— Скажите, на Свободных Мирах в самом деле так классно, как показывали по гиперсети?

Я усмехнулся.

— По-разному. Где-то так хорошо, что и представить себе невозможно, где-то — обыкновенно. В любом случае, не хуже, чем на нашем острове, посмотреть стоит. Вот закончится война, отправишься путешествовать, увидишь всё собственными глазами, тогда и решишь, правду показывают по гиперу или нет.

Губы Эвиты дрогнули, она быстро отвернулась.

— Это вряд ли.

— Откуда такой пессимизм?

— Просто… до операции у нас в отряде было двенадцать человек. Один погиб при нападении на конвой, трое остались прикрывать отход, пятеро увели сепов к перевалу. Но вы не бойтесь, — она снова посмотрела мне в глаза, — Скарамуш доведёт вас до побережья, передаст военным. Он самый лучший следопыт! А мы с Пероном вас прикроем, задержим сепов, когда они сюда придут. Скарамуш нам всё объяснил. Главное, вы расскажите там, на Свободных Мирах, правду. Чтобы имперцы не посмели сделать с нашим островом ту гадость, что задумали.

Девочка говорила это без всякого пафоса, без надрыва. А у меня комок подкатил к горлу. Вскочил, шагнул к ней, сжал рукой её руку, лежащую на цевье.

— Сделаю всё, что смогу. Обещаю!

Я уже забрался под одеяло, когда услышал осторожное посрёбывание в дверь.

— Да, заходи! — позвал, уверенный, что увижу Эвиту.

Но это была Женя Паншина. Босая, с голыми ногами, кофточка накинута на плечи, русые кудряшки рассыпаны смешной копной. Потопталась на пороге, шагнула в комнату.

— Эскин, у тебя поесть ничего нет? — Наверное, на моём лице отразилось крайнее изумление, и Женя смутилась: — Извини, пожалуйста. Есть очень хочется, а к партизанам идти я постеснялась.

Я спохватился, вскочил с кровати, натянул штаны, бросился к двери.

— Конечно, конечно! Сейчас принесу, ты здесь подожди!

Охрана поселилась в ближней к входу комнатке на первом этаже. Едва постучал, как дверь распахнулась. Перон вопросительно уставился на меня. Был он неглиже, — явно подняли с постели, — однако с винтовкой наперевес.

— Доктор Паншина проснулась и хочет кушать, — пояснил я. — Есть что-нибудь, не требующее варки?

Несколько секунд парню понадобилось, чтобы осмыслить услышанное. Потом он расплылся в улыбке. Положил винтовку на стул, метнулся в угол к рюкзакам. Покопался в одном, вынул жестянку.

— Куринная тушёнка подойдёт?

— Да. Хлеб остался?

— Ага. Только чёрствый.

— Главное, чтобы не заплесневевший.

Полбатона ржаного на вид были вполне съедобны. Но на ощупь в самом деле вызвали сомнения: получится ли откусить? Перон это понял, достал из ножен десантный нож, покромсал на ломти. Я собрал хлеб и банку в охапку, повернулся к двери. В последний миг спохватился:

— Ложка!

Женя успела устроиться у меня на кровати.

— Извини, что без спросу…

— Сиди, сиди! — Я свалил добычу на журнальный столик, подвинул его к кровати: — Ешь!

— Спасибо! Эскин, ты настоящий друг! Да ты не стой, присаживайся, — она подтянула ноги, освобождая половину кровати, и деловито взялась за ложку.

Я присел, потянулся ладонью к её лбу:

— Позволь? О, жар спал.

— Ага. Проснулась мокрая как мышь, бельё хоть выжимай. Пришлось снять. И жажда ужасная, — она рассказывала, во всю наворачивая тушёнку. — Вылакала воду из фляги и поняла, что есть тоже хочу. Что если не полопаю немедленно — околею с голоду. Видишь, никакой это не Лессер-Бжицкий, обыкновенная простуда была. Отлежалась и всё прошло. Температура нормальная, аппетит волчий. А ты боялся!

Я согласно кивал в такт её словам. Симптомы, проявлявшиеся вчера и сегодня с утра, мне по-прежнему не нравились. Но с другой стороны — Лессер-Бжицкий сам по себе не прошёл бы. Как бы там ни было, завтра к вечеру мы доберёмся до армейской подлодки, в аптечке которой наверняка есть необходимые вакцины и лекарства.

Последнее я проговорил вслух. Женя помедлила, отставила пустую банку, придвинулась ко мне.

— Да, завтра мы будем в безопасности. А эти дети, которые нас спасают? Что будет с ними?

Я не ответил, лишь обнял её. Женя и не настаивала на ответе, сама знала.

— Знаешь, Эскин, я рада, что побывала на твоём острове. Я ведь не понимала до конца, куда еду, когда записывалась волонтёром. Ты же слышал, что говорит пропаганда о жителях острова: «потомки каторжников», «генетические уроды». А оказалось — вы замечательные!

— Мы разные, — возразил я. — Не хуже и не лучше всех прочих людей.

— Нет, лучше. Вы, «снегири», все правильные. Даже те, кто ошибаются. Она не смогла вас испортить.

— Кто?

— Цивилизация.

Она вдруг прижалась ко мне, обхватила руками шею. Белья под кофточкой на ней, и правда, не было.

Ушла Женя час спустя, и то лишь потому, что я настоял. Завтра нам предстоял трудный день: многочасовой спуск по горной тропе к побережью, требовалось как следует отдохнуть, выспаться. Она ушла, а я никак не мог заснуть. Смотрел на звёздное небо за окном и думал, что, весьма вероятно, теперь уж точно никогда больше не вернусь на Остров Снегирей.

В конце концов скатал одеяло, прихватил подушку и осторожно, стараясь никого не разбудить, спустился вниз, вышел из дому. Выбрал место, где трава помягче, улёгся. Уже сквозь дрёму услышал шорох шагов.

— Доктор Эскин? — окликнули меня тихо.

— Спокойной ночи, Эвита!

— Спокойной ночи…

Проснулся я на рассвете то ли от шорохов, то ли от цвириньканья ранних пташек. Вечер и ночь были тёплыми, зато к утру посвежело. Я поёжился, пожалев, что не прихватил второе одеяло, поднялся на ноги, попрыгал, пытаясь согреться. Часового нигде видно не было, но это ведь не означает, что он спит на посту? Скатал постель, забросил на плечо и потрусил к дому.

Дверь в комнату охраны была широко открыта. Я бы прошёл мимо, не заглянув туда, если бы не запах. Никогда не жаловался на обоняние, а после ночёвки на свежем воздухе оно ещё обострилось. Этот запах узнает любой хирург. Запах крови.

Я остановился. Осторожно заглянул в комнату. Эвита лежала на кровати поверх одеяла. Комбинезон она не снимала, только разулась. Ступни у неё были маленькие, лодыжки узкие, как и запястья. Мизинец на левой ноге заклеен пластырем. Она не спала. Невозможно спать в такой позе: вытянувшись навзничь и свесив голову так низко, что пучок каштановых волос касается пола. Горло девушке перерезали профессионально, глубоко, до самого позвоночника. Кровь лилась вверх по шее, по щекам и подбородку, вытекала изо рта, расползлась большой липкой лужей возле кровати. Кровь ещё была жидкая, не свернулась. Всё произошло считанные минуты назад.

Оружие девушки не тронули. Осторожно, стараясь не шуметь, я опустил на пол свою ношу, взял винтовку. Прислушался. Верхние ступени лестницы заскрипели, — кто-то спускался со второго этажа. Кто-то весьма грузный, судя по громкому скрипу. Или он нёс тяжесть. Я притаился за косяком двери, позволяя пройти мимо. Потом выступил в коридор, направил ствол ему в спину.

Второе моё предположение подтвердилось: человек нёс, перекинув через плечо, Женю Паншину. Тело женщины было обнажено, — она так ничего и не надела на себя, когда ушла от меня спать. Русые кудряшки подскакивали при каждом шаге, руки безвольно болтались. Человек казался знакомым и незнакомым одновременно.

— Стой! — скомандовал я. — Положи её. И обернись. Медленно!

Матеус замер. Начал поворачиваться.

— А вот и наш док. Где же ты прятался? Не в постели малолетней террористки, во всяком случае.

— Я сказал — положи Евгению! Что ты с ней сделал?

— Доктор Паншина умерла. Синдром Лессера-Бжицкого, вакцина не подействовала, ты сам это говорил, док.

— Врёшь! Вчера вечером она была здорова.

— Стопроцентную точность гарантируют только клинические анализы, — губы Матеуса скривились в усмешке. — Но у Паншиной действительно был Лессер-Бжицкий. Новая его разновидность, вирусная.

Он не стал опускать женщину на пол, лишь убрал руку, которой её придерживал, и повёл плечом, позволяя соскользнуть. Тело глухо ударилось боком о доски, перевалилось на спину. Вероятно, Матеус думал, что я брошусь к подруге, позволю себя обезоружить. В таком случае, он просчитался. Мне не требовалось проверять пульс, чтобы удостовериться в смерти Паншиной. Хирургу достаточно увидеть, как вывернута голова человека, чтобы понять, что у того сломана шея.

— Ты её убил! Ты убил Эвиту. Перона тоже? И Скарамуша?

— Да, — он и не думал отрицать. — Во-первых, они и так были обречены. Во-вторых, и главных, их смерть необходима, чтобы предотвратить большую войну. Я спасаю мир, док, а это требует жертв. Так что опусти винтовку и не мешай мне делать мою работу.

Не только в походке его, но и в лице, в голосе, в манере держаться нечто неуловимо изменилось. Он словно надел маску. Или наоборот, снял? Что я о нём знаю, кто он такой на самом деле? Матеус возглавлял последние три гуманитарные миссии на остров, и я решил, что он мелкий функционер Красного Креста. Не задумывался, что цели и руководители у него могут быть совсем иные.

— Не стоит говорить многозначительными намёками, если хочешь жить, Матеус или кто ты там такой. Рассказывай всё. Ты упомянул вирус. Тот самый, что искала служба безопасности повстанцев?

Он осклабился.

— Док хочет слышать правду? Что ж, пожалуйста. Ваш говенный остров превратился в детонатор новой галактической войны. Любая попытка вскрыть нарыв, — хоть с нашей стороны, хоть со стороны Империи, — неминуемо приведёт к взрыву. Нужна третья сила, нейтральная. В идеале — стихийное бедствие. Или смертельная эпидемия. Показательно-смертельная, не оставляющая надежды выжить. Синдром «снегирей», точнее ваша приобретённая в младенчестве иммунность к Лессеру-Бжицкому, — просто подарок, её так легко использовать в качестве «маячка», указывающего вирусу, кого убивать, а кого нет.

— Значит, разведка Империи не ошиблась! Ты притащил вирус на остров, прикрываясь Красным Крестом…

— Не я — она, — Матеус кивнул на тело Паншиной. — Нормальных людей вирус не поражает, единственный способ заразиться для нас — через инъекцию вакцины. В этом случае сбитый с толку вирус начинает усиленно размножаться, превращая хозяина в идеального первичного носителя. Но, увы, к тому времени, когда вирус станет полностью вирулентным, наша иммунная система создаст антитела и эффектно его уничтожит. Если её вовремя не остановить, конечно. Вирус неустойчив к высоким температурам, гибнет под прямыми солнечными лучами, зато прекрасно чувствует себя в прохладных жидкостях, в озёрной воде, например. Но лучшее хранилище для него — трупы!

Он уже не скрывал улыбки, разглядывал меня без страха, точно это не я держал его под прицелом, а наоборот. И каждая его фраза всё явственнее обнажала чудовищный план.

— Это озеро связано с системой водоснабжения городов долины… ты хотел заразить воду в нём!

— Док, не смотри на меня так, словно я самый страшный монстр в галактике! Тотальная зачистка не предполагается. В конце концов, кто тогда будет добывать родонит? Вряд ли на Свободных Мирах найдётся много желающих добровольно уродовать свой геном. Мы лишь хотим, чтобы главари мятежников осознали масштабы катастрофы и дали согласие на ввод миротворцев. Империя вынуждена будет помалкивать, иначе как им доказать свою непричастность к эпидемии? А мы придём спасителями, предоставим лекарства всем нуждающимся. Антидот заготовлен в достаточном количестве, будь спокоен.

— И сколько людей должны умереть, прежде чем островитян начнут спасать? Тысячи? Десятки тысяч? Больше?

— Что с того? Это на порядки меньше, чем вероятные людские потери в случае крупномасштабной войны. Так или иначе, выбора у тебя нет. Говоришь, доктор Паншина вчера вечером была здорова? Явный признак, что вирус достиг вирулентного состояния. Так что все «снегири», общавшиеся с ней вечером или ночью, уже заражены. А ты ведь общался, верно? Значит, единственный шанс выжить для тебя — помогать мне. Или ты предпочитаешь умереть героем? Так не получится героизма, ни при каком раскладе не получится. Предположим, сепаратисты придут сюда раньше, чем ты помрёшь, больше того, ты сумеешь «поведать миру правду о вирусе». Чего ты добьёшься в итоге? Мягкотелые либералы, заседающие в парламентах и сенатах Свободных Миров, поднимут хай, ополчатся против собственных правительств, армии, спецслужб. Начнутся взаимные упрёки и обвинения. Альянс распадётся, а Империя воплотит свои реваншистские планы без всякой войны. Твой остров снова сделают каторгой и в этом заповеднике разврата сотни таких «эвит», — он мотнул головой на открытую дверь комнаты охраны, — будут замучены до смерти. Ты разве этого хочешь, док? Вижу, что нет.

Я в самом деле не хотел такого исхода. Матеус выигрывал поединок без всякого оружия. Он бил не по эмоциям, прекрасно понимая, что этим меня не прошибёшь. Профессионал. Он делал ставку на логику, клал на чаши весов моей совести огромное зло и зло ещё большее.

— Поэтому брось винтовку и помоги мне отнести тело к истоку ручья — природа сделает остальное, — улыбка Матеуса расползлась во всю ширь. — А потом быстро уходим к побережью, где тебя ждёт доза антидота. Не беспокойся, док, пацан показал мне тропу, с этим проблемы не будет. После ввода миротворцев ещё и вернёшься сюда с полевым госпиталем, спасать своих «снегирей».

Его правда была безупречна… однако я слишком хорошо знал, что мёртвые свидетели лучше живых.

— Это вряд ли, — повторил я слова Эвиты. И нажал спусковой крючок. Луч ударил Матеусу прямо в лоб, выжигая мозги. Он так и умер, не переставая улыбаться, уверенный в своей победе.

Нынешнее лето выдалось жарким и сухим. Старый деревянный дом, подожжённый с четырёх сторон, загорелся дружно и весело. Когда солдаты повстанцев высыпали на берег озера, глазам их предстал громадный костёр, гудящий, трещащий, разбрасывающий фейерверки искр. Потушить его у них не было ни малейшей возможности — для их же блага.

Я видеть эту картинку со стороны не мог, потому что находился внутри неё, в комнате на втором этаже. Стоял у распахнутого окна и ждал. Терпел, сколько мог, чтобы увериться наверняка — вирус выжжен на совесть. Но всему существует предел, сгореть заживо мне совсем не хочется. Как застрелиться из лазерной винтовки и можно ли это сделать в принципе, не знаю. Зато у меня есть отличный десантный нож Перона. Тот самый, которым он вчера нарезал хлеб для Жени…

Я далёк от мысли, что спас мой остров от смертельного вируса раз и навсегда. Или что мне удалось предотвратить галактическую войну. Но то, что мне было по силам, я сделал. Здесь и сейчас. RIP.