Райская обитель

Часть VI

Открыв глаза, я поморщился от боли. Ссадины и ушибы, полученные во время падения в яму, устланную мягкими сухими листьями, сильно болели. Услышав, что мои преследователи ходят совсем рядом, я замер.

Я прислушивался к их голосам, вздрагивал от звука ломающихся под ногами веток, слушал, как шуршит при каждом шаге густая листва папоротников, которые скрывали меня, лежащего на земле, напуганного до смерти и беспомощного.

– Он же сюда бежал! Я точно видел, что сюда! А потом раз – и как сквозь землю провалился, – недоумевал один из обительцев.

Второй, судя по всему, был немым, он ходил совсем рядом, но не видел меня, и лишь мычал что-то возмущенно в ответ. Я замер и старался не дышать, чтобы оставаться незамеченным. Какое-то время мужчины ходили по оврагу, раздвигая листья папоротников то тут, то там, а потом ушли искать меня дальше по лесу.

Я же еще долго лежал, боясь подняться, а когда все-таки встал и выполз из оврага, то не сразу сообразил, в какую сторону мне нужно идти, чтобы выйти обратно на тропу. Спасаясь бегством, я не замечал ничего вокруг, и теперь не знал, правильно ли я иду.

Один раз мне показалось, что тропа уже виднеется в просвете между деревьями, но, когда я дошел до этого просвета, то обнаружил, что это всего лишь лесная поляна. Вскоре я признался себе, что заблудился. У меня не было ориентиров, и я не понимал, куда идти.

Я постарался успокоиться, осмотрелся по сторонам и глубоко вздохнул. Ничего страшного. Главное, что я ушел из обители, главное, что я жив. Все остальное уже не напугает меня. Я сел на землю и попытался снова вернуть в памяти тот момент, когда свернул с тропы в лес. Успокоившись и вспомнив несколько ориентиров, я понял, что иду не в ту сторону. Тогда я поднялся и быстрым шагом стал возвращаться туда, откуда только что пришел, но потом понял, что и это неверный путь.

Тогда я решил просто идти – до тех пор, пока не выйду к какой-нибудь дороге или деревне. Не бесконечный же этот лес, в конце концов! Сначала я шел с большим энтузиазмом, но потом чувство голода и усталость заставили меня сбавить темп, а потом я и вовсе устал, сел на трухлявый пень, понимая, что дальше идти просто не могу – голые ноги болят от ран и царапин, да и силы совсем иссякли. Сколько я уже нормально не ел? От мысли о еде, желудок сжался в голодном спазме. Я оглянулся вокруг, но не нашел вокруг себя ничего, что можно было бы съесть – ни грибов, ни ягод.

Я склонил голову на грудь, и незаметно уснул. Мне снилась моя прежняя жизнь – магазин, парни с соседних отделов, бесчисленные холодильники, телевизоры и микроволновки. Кажется, что это была какая-то параллельная реальность, в которой я жил очень, очень давно…

***

Я проснулся и долго всматривался в сгущающиеся сумерки – все никак не мог понять, где нахожусь, и как здесь вообще очутился. Надвигающаяся на лес ночь с каждой минутой все плотнее окутывала меня влажной прохладой. Где-то вдалеке вдруг загремел гром. Только грозы мне сейчас не хватало!

Я обхватил себя руками, пытаясь согреться, потом попрыгал, сделал несколько приседаний, подышал на холодные руки. Гроза, тем временем, приближалась. Лес гудел, деревья раскачивались под сильными натисками ветра. Начавшийся дождь обжигал мою кожу крупными, холодными каплями. Я сидел на земле, прижавшись к стволу дерева, обхватив голову руками, а вокруг бушевала непогода.

Совсем рядом раздался громкий, протяжный скрип – это ствол старой сосны раскололся надвое от удара молнии, и одна часть с треском упала на землю, ломая своей тяжестью молодые деревья и кусты. Я с ужасом смотрел в темноту вокруг себя и внезапно, в свете сверкнувшей молнии, мне почудилось, что вокруг меня стоят обительцы.

Я вздрогнул, протер глаза, оглянулся, но вокруг ничего не было видно, лишь жуткая, густая черная тьма обступала со всех сторон. Сердце колотилось в груди, дыхание прерывалось, спина покрылась холодным потом. Пожалуй, рановато я решил, что мои мучения закончились!

Молния вновь разрезала ночное небо огненным зигзагом, и я громко ахнул – вокруг меня, между темными стволами деревьев, действительно, стояли они – мужчины и женщины из Райской обители. Обступив меня плотным кругом, они не отрываясь смотрели в мою сторону.

Жуткий страх накрыл меня с головой. Глаза обительцев были одинаково темными, лица – неестественно бледными и злыми. Молния снова сверкнула, и я успел заметить, что они медленно приближаются, плотнее смыкая кольцо вокруг меня, чтобы я не сбежал. На их лицах застыли злобные гримасы, рты искривились в страшных оскалах – так, как будто они готовы наброситься на меня и разорвать в клочья. Не люди, настоящие звери. Хотя нет, они в сто раз хуже зверей.

– Эй! Уходите! – закричал я, поворачивая голову из стороны в сторону, но не видя в темноте ничего, – Уходите! Оставьте меня в покое!

Я попятился назад, а когда молния вновь осветила окрестности, я увидел бледные лица рядом с собой. И ближе всех ко мне стояла Власа…

Темнота. Вспышка. Темные волосы мокрыми прядями облепляют лицо Власы, наполненное злой яростью.

Темнота. Вспышка. Власа тянет ко мне свои длинные руки.

Темнота. Вспышка. Я вижу её острые зубы возле своего лица.

Темнота…

Я бросился бежать, натыкаясь на стоящих неподвижно людей.

"Бежать и не останавливаться," – эта мысль стучала в голове огромным молотом. И я бежал, не разбирая дороги, натыкаясь на обительцев, путаясь в их руках, цепляясь за корявые ветви деревьев, поскальзываясь и падая в скользкую жижу.

Обительцы напрыгивали на меня со всех сторон, впивались зубами в шею, в руки, в бока. Я сыпал удары направо и налево, удивляясь тому, откуда во мне взялись все эти силы. Наверное, это состояние называется жаждой жизни.

Когда я почувствовал, что больше не могу бежать, потому что меня со всех сторон держат сильные руки, я закричал и без сил рухнул на колени. Они потащил меня по мокрой земле туда, откуда не было выхода – в обитель. Потому что для каждого человека, попавшего однажды за ворота Райской обители, действовало лишь одно правило: появившись здесь, ты уже не сможешь выйти отсюда живым.

Мои ноги безвольно волочились по мягкому мху, напитанному дождевой водой. Я чувствовал вокруг себя терпкий запах леса и запах крови. Лучше бы дикие звери растерзали меня – было бы не так обидно.

– Филипп!

Услышав свое имя, я сначала подумал, что мне это чудится. Я даже не поднял головы. Но тут в ночной глуши снова прозвучал нежный, мягкий голос:

– Филипп! – голос был серебристо-тонкий, до боли знакомый.

Я не мог поверить своим ушам. Открыв глаза, я почувствовал, что лежу на земле, весь сырой и грязный, а в глаза мне светят несколько ярких фонариков.

Девушка подбежала ко мне, обхватила мое лицо руками. Это была Серафима, мой нежный ангел. Как она нашла меня здесь? Как сумела разогнать эту дикую стаю?

– Филипп, что с тобой? – с тревогой в голосе спросила Серафима.

– Осторожно, Серафима, их много, и они очень опасны, – проговорил я, всматриваясь в темноту вокруг себя.

– О ком ты, Филипп? Тут никого нет.

Я увидел, что дождь закончился, и небо уже светлеет, скоро займется рассвет. Возле Серафимы стояли люди с собаками, наверное, это были помощники дяди Рудольфа.

– Мы так долго искали тебя. Хорошо, что ты жив… – девушка нежно погладила меня по голове, – боже мой, да ты весь в крови!

– Они хотели съесть меня, Серафима. Они тащили меня обратно, в обитель, – говорил я сбивчиво.

– Да кто – “они”? – с тревогой в голосе спросила девушка.

– Обительцы… – прошептал я, оглядываясь по сторонам.

Наверное, взгляд у меня был совсем диким, потому что Серафима склонилась надо мной низко, и лицо ее вмиг стало серьезным.

– Филипп, успокойся, здесь никого нет, – тихо сказала она, и на лице ее промелькнуло беспокойство, – мы с людьми были в обители, деревня спокойно спит.

– Да? – я был очень удивлен и не знал, что сказать на это, а потом подозрение закралось в мою душу, я спросил Серафиму, – а что вы делали в обители?

– Как что? Приехали за тобой, Филипп! Машина, отправленная Рудольфом Аристарховичем, уже несколько часов ждет на дороге! Шесть дней позади, пора возвращаться.

Как позади? Неужели и вправду все? Я соскочил с сырой земли и сжал Серафиму в крепких объятиях, а потом, почувствовав слабость в ногах, снова сел.

Я закрыл глаза и ощутил, как тяжелый груз упал с моих плеч. Неужели это все? Если бы не Серафима, что бы со мной было? Сидя на сырой земле, промокший до нитки, босой, грязный, израненный, я смотрел в ясные глаза девушки, которая, несмотря на тёмную ночь и непогоду, отправилась в лес, чтобы разыскать меня. И сейчас это не сон, это явь. Это значит, что она тоже испытывает ко мне нежные чувства!

Я смотрел в ангельское лицо девушки, и мне было хорошо просто оттого, что она рядом. Хотелось скорее забыть все, что я пережил за последние шесть дней. Хотелось взять Серафиму за руку и идти с ней сквозь темный лес к свету, идти из тьмы к светлому будущему. В ее глазах я видел такую неизмеримую нежность, что мне хотелось верить в то, что счастье, действительно, есть, и у него не может быть никаких темных сторон…

***

– Ну что, Филипп, мальчик мой, открыла тебе Райская обитель секрет счастья? – спросил дядя Рудольф, когда я, отдохнувший, выспавшийся, гладко выбритый и одетый в новую одежду, спустился на следующий день к роскошному обеденному столу в большом особняке.

Колени у меня слегка подрагивали от волнения. Настал тот момент, когда я должен высказать все, что накопилось в моей душе. Дядя смотрел на меня выжидающим взглядом, на его лице сияла радостная улыбка. Мне показалось, что за то время, пока я был в обители, он как будто помолодел – осанка выпрямилась, даже морщин на лице стало меньше. Что за чудеса такие произошли в мое отсутствие? Он был ни капли не похож на умирающего.

– Секрета счастья я не узнал, – ответил я, а потом добавил, – зато я узнал кое-что другое.

– Что же, очень интересно!– спросил дядя.

Серафима, которая в это время поднесла к столу новые закуски, замерла возле нас с подносом в руках.

– Вы обманщик, вот что я понял. Ведь это не над обительцами, а надо мной вы проводили свой эксперимент? – мой голос дрожал от негодования, все внутри звенело от нервного напряжения, – интересно, что вы проверяли? Как скоро я сойду с ума от всего увиденного? Или, может, вам было интересно узнать, превращусь ли я за шесть дней в людоеда? Интересно, что за цифра такая – шесть…

– Шесть дней – это срок, за который экстракт аурарии озерной, в простонародье, счастливицы, вызывает острое привыкание, – сказал монотонным голосом Арсений, помощник дяди Рудольфа, – ты ведь ощущаешь это?

Арсений положил рядом с моей тарелкой синий цветок – счастливицу, которую я проклинал все дни, проведенные в обители. И я вдруг почувствовал, как сердце гулко забилось в груди, а кровь прилила к щекам. Мои руки затряслись, как при зависимости.

Не в силах совладать с собой, я схватил цветок и сунул его в рот, блаженно закрыв глаза. А потом я устыдился того, что сделал, бросил злой взгляд на Арсения. Его лицо было спокойным, равнодушным и не выражало ни единой эмоции. В этот момент я понял – это Арсений приходил тогда ночью к Ясмину. Если бы не он, я бы уже медленно умирал, парализованный, под слоем застывающего воска.

Я поднялся и вышел из-за стола. Взгляды сидящих за столом дяди и его напарника устремились на меня. Серафима, которая до сих пор стояла у стола, наоборот, уставилась на поднос, лицо ее было бледнее, чем обычно.

– И зачем все это было? Чтобы сделать из меня зависимого, трясущегося над какой-то озерной травой?

– Ты умный парень Филипп, этим ты расположил меня к себе, – произнёс дядя Рудольф.

Он помолчал и многозначительно посмотрел на меня.

– Я просто хотел, чтобы ты остался в обители, Филипп.

– Что? – я вытаращил на него глаза, – вы же обещали мне совершенно другое, когда я приехал сюда, дядя Рудольф!

Дядя и Арсений пристально и спокойно смотрели на меня. А Серафима по-прежнему избегала моего взгляда, смотрела перед собой, так, как будто ей было ужасно стыдно за все происходящее, как будто она с самого начала знала, чем это все закончится.

– Так это всё обман? Вот такой – жестокий и бессердечный? – закричал я, схватившись за голову, – как же вы можете так поступать с людьми? Ведь я вам верил! Какой же вы… гнусный и подлый человек!

После моей эмоциональной тирады в столовой наступило напряжённое молчание. Серафима грустно смотрела перед собой. Арсений сидел с застывшим лицом, держа в руках бокал вина. Дядя Рудольф обвел всех по очереди спокойным взглядом, улыбнулся и тихо сказал, обращаясь ко мне.

– Сядь, Филипп, успокойся и, прошу тебя, не кричи больше. Пришло время рассказать тебе правду, – дядя сделал многозначительную паузу, взял бокал вина и, шумно отпив глоток, поставил бокал на место, – Я, действительно, обманул тебя. Райская обитель – всего лишь выдумка. Это не настоящая деревня, ты не найдёшь её ни на одной карте. Все, что ты наблюдал, было лишь качественно разыгранным спектаклем с полным погружением, если можно так сказать… Да, все это хорошая актёрская игра и не более.

Я смотрел на дядю Рудольфа и не мог поверить в то, что он говорит серьёзно. Дядя закурил сигару, густой, терпкий дым окутал нас, а потом повис белым облаком над столом.

– И зачем был весь этот спектакль? – спросил я, сцепив руки в замок и ожидая нового подвоха.

– Я хотел проверить тебя на прочность, моральную и психологическую выносливость.

– И как прошла проверка? – спросил я, ожидая того, что моё бегство из обители сейчас подвергнется жестоким насмешкам.

– Я не ошибся в тебе. В стрессовых ситуациях я увидел твои сильные стороны. За эти шесть дней я узнал о тебе больше, чем мог узнать, даже если бы ты прожил здесь год. Я убедился в том, что ты сможешь…

Дядя снова замолчал, выпустил из рта дым, и я, не в силах ждать, взмолился:

– Что смогу? Говорите же, не томите!

– Я убедился в том, что ты сможешь остаться в обители.

Сердце моё оборвалось, упало вниз, в пятки. Вместо радости и облегчения, которые я ждал от сегодняшнего дня, душу наполнило горькое разочарование. Все шесть дней меня опаивали галлюциногенной травой и дурили, как последнего дурака. Я много раз думал, что умираю, я много раз боялся так, что был уверен, что сердце моё не выдержит, остановится! И для чего все это было? Чтобы какой-то богатый чудак проверил, сгожусь ли я для его любительской "театральной труппы"?

Дядя внезапно поднялся из-за стола, подошел к буфету и взял оттуда листок бумаги.

– Ты заслужил это, Филипп, – Рудольф протянул мне документ с подписью и печатью, – это не завещание, умирать я пока что не собираюсь, но этого хватит на то, чтобы достойно и благополучно прожить счастливую жизнь где-нибудь в Европе или на берегу океана – где пожелаешь.

Это был чек на крупную сумму денег. Очень крупную! Мысли, одна за другой, быстро заметались в моей голове. Я прикинул, на что мне может хватить этой фантастической суммы. Взгляд мой застыл на написанной от руки цифре. Стоит ли ради денег превратиться в марионетку? Наверное, стоит…

Богатство одурманивает разум. В некоторых случаях, оно пьянит сильнее самого крепкого спиртного напитка. Я протянул руку и хотел взять бумагу, но дядя не торопился выпускать ее из рук.

– Учти, что это будет означать твое согласие, Филипп. Забрав чек, ты, тем самым, дашь мне согласие на то, что останешься в Райской обители на ближайшие пять лет, – Рудольф усмехнулся, и уголки его губ поползли вверх, – Мы подпишем с тобой договор, в котором будет указан этот срок.

– Пять лет? – я округлил глаза, нахмурил брови, пытаясь найти очередной подвох в предложении Рудольфа.

– Видишь ли, Филипп, – Рудольф взглянул на Арсения, и мужчина кивнул ему в ответ, словно разрешая говорить, – ты уже не молод, тебе тридцать пять. После сорока мы отправляем обительцев на пенсию, так сказать. Наше счастье не приемлет старости, я всего лишь исключение. Так что через пять лет, когда ты вернешься к обычной жизни, ты заживешь так, как никогда бы не смог позволить себе, работая продавцом бытовой техники. Всё это время деньги будут лежать на твоём банковском счету. Ты согласен?

Деньги… Они манили меня, с детства привыкшего считать каждый рубль. Я ведь никогда не позволял себе лишнего, всегда экономил. А тут на кону безбедная жизнь. Вот только пять лет в обители. Как вынести?

– Вы всем обительцам платите такой откуп? – я поднял глаза и пристально посмотрел па Рудольфа.

Мужчина грустно улыбнулся и покачал головой.

– Конечно, нет. Ты не "все", Филипп. Ты особенный.

Я отдернул руку от заветной бумаги, потом снова протянул к ней дрожащие пальцы, а потом снова убрал. Взглянув на бледное, прозрачное лицо Серафимы, я увидел, что она смотрит прямо на меня и едва заметно кивает.

Взгляд мой скользнул на поднос, который она держала в руках, и все внутри меня похолодело – на подносе лежало сырое мясо. Большие и маленькие окровавленные куски были аккуратно разложены и украшены зеленью. Но то, что заставило меня содрогнуться в приступе истинного отвращения – это глаза… На подносе, в обрамлении листьев петрушки и цветов счастливицы, лежали человеческие глаза.

Галлюцинации? Бред, вызванный озерной травой или все-таки явь? Все перемешалось в моей голове в единую вязкую "кашу". Нет, так дело не пойдёт.

– Поговорим позже, – тихо ответил я, еле ворочая языком.

С трудом добравшись до двери, я вышел из гостиной.

***

Позже, находясь в огромной гостевой спальне дядиного дома, я сидел у окна и пил красное сухое вино, взятое без спроса из его погреба. Отставив бокал в сторону, я отхлебывал пряную жидкость прямо из горла. Если я соглашусь остаться в Райской обители, то через пять лет у меня начнётся новая жизнь. Я смогу ни в чем себе не отказывать. Но эти пять лет…

Шесть дней превратились для меня в годы, а тут целых пять лет! Я точно сойду с ума, если уже не сошел. Я сделал несколько больших глотков вина, чувствуя, что пьянею все сильнее. В дверь постучали, и я вздрогнул от неожиданности. В душу мою закралась тревога, мне не хотелось сейчас никого видеть.

– Кто там? – тихо окликнул я.

Дверь распахнулась, и в спальню вошла Серафима, точнее не вошла, а впорхнула внутрь, словно светлая бабочка – легко и бесшумно. Увидев любимое лицо, я облегченно выдохнул. Конечно, только Серафима может мне подсказать, что делать. Мой ангел…

– Боюсь, ты решишь уехать отсюда, а мы ведь с тобой так ни разу и не поговорили по душам, – ласково произнесла девушка, – Филипп, мне будет очень горько, если ты уедешь…

Я не мог отвести пьяных глаз от прекрасного лица девушки. Меня переполняли сейчас самые разные чувства: негодование, сомнение и даже злость, но я старался не поддаваться им и сосредоточился лишь на Серафиме и ее выразительных, добрых глазах, которые сейчас были наполнены светлой грустью. Я отпил глоток из бутылки, для храбрости, и сказал восторженно:

– Знаешь, я давно хотел тебе сказать. Ты чистый ангел, Серафима. Я ведь полюбил тебя с самого первого взгляда. Во всей этой жуткой истории ты единственная была моей путеводной звездой. Благодаря тебе, я выжил. Я хочу отказаться от предложения Рудольфа. Завтра я уеду отсюда, но я хочу чтобы ты уехала вместе со мной. Я мечтаю лишь об одном – чтобы ты всегда была со мной, милая Серафима.

Девушка ничего не ответила, смущенно улыбнулась, подошла ко мне и обняла крепко. Я почувствовал запах луговых цветов – это был ее запах, самый сладкий и притягательный в мире. Выскользнув из моих объятий, Серафима села напротив меня.

– Мне нужно тебе кое в чем признаться, – тихо проговорила она.

– Да-да, конечно, – перебил я, – я уже и сам понял, что ты все знала с самого начала, ведь ты пыталась предупредить меня, это я, глупец, не послушался. Я не виню тебя ни в чем!

Серафима некоторое время сидела молча, уставившись на подол своего длинного тёмного платья. Я уже собирался подойти к ней и обнять за плечи, но она вдруг заговорила.

– Останься в Райской обители, Филипп.

Я весь напрягся от её странной просьбы. Лицо девушки вдруг стало грустным, даже мрачным.

– Я… Я не понимаю тебя, – сказал я, выпрямившись в своем кресле.

– Я никуда не поеду с тобой. Останься в обители, и тогда мы сможем быть вместе.

– Что? – ответил я, чувствуя, как к горлу подступает комок, – о чем ты говоришь, Серафима? Ты же сама убеждала меня в том, что нужно бежать отсюда. А теперь? Что изменилось теперь?

– А теперь я поняла, что ты мне не безразличен. Я люблю тебя, Филипп, – прошептала девушка, и по её щекам потекли прозрачные слезы.

Сердце моё затрепетало, смотреть на страдания Серафимы было невыносимо. Я подбежал к ней, опустился на пол возле её ног и положил голову ей на колени.

– Я тоже люблю тебя, ангел мой! Давай же вместе уйдём отсюда. Давай сбежим прямо сейчас! – страстно шептал я, чувствуя прикосновение её холодных пальцев к моим горячим щекам.

– Я не могу, Филипп! – тихо ответила она.

– Почему? – воскликнул я, подняв голову.

Глаза Серафимы были печальны, в них дрожали слезы, это придавало её светлому лицу восхитительное сияние.

– Потому что я живу в Райской обители, я не могу уйти. Обитель – мой дом, я такая же, как… все они, – тихо произнесла девушка, и голос её дрогнул на последних словах.

Я несколько минут молча смотрел снизу вверх на Серафиму, а потом вскочил на ноги, запрокинул голову и захохотал, как сумасшедший. Мой смех звучал громко и истерично, казалось, от него дрожат стены дома. Серафима встала и подошла к окну. Она вновь обернулась ко мне лишь тогда, когда я успокоился.

– Я знаю, что для тебя это сейчас прозвучит дико, Филипп, но и для тебя самого Райская обитель является домом. Несмотря на то, что ты ни разу здесь не был, ты был зачат в обители.

– Это что, какой-то розыгрыш? Или продолжение эксперимента? Вы решили окончательно свести меня с ума? – закричал я, схватил со стола недопитую бутылку вина и швырнул её о стену, – Я не хочу слушать этот бред!

Бордовые разводы потекли по дорогой обивке. Серафима вздрогнула, потом подошла ко мне и крепко сжала мои дрожащие руки.

– Тебе придется меня выслушать! – голос ее стал твердым, он звучал сейчас глубоко и низко, – Более тридцати лет назад твоя мать жила в обители, но совсем недолго. Забеременев, она сбежала. Как ей это удалось – об этом долгое время никто не знал, и вот недавно Рудольф признался, что это он помог ей тогда сбежать. Он попросил меня помочь ему найти тебя. Скажу честно, мне нелегко дались эти поиски. Но, когда я увидела тебя впервые в магазине, то поняла, что это того стоило. Я сразу полюбила тебя, Филипп. Я поняла, что ты – моя судьба.

– Нет, нет, нет… —прошептал я жутким шепотом, чувствуя, что ещё чуть-чуть и я, действительно, сойду с ума, – я просто сплю, и это все мне снится. И ты мне снишься!

Мысли закружились в голове, внутренности сжались в тугой узел. Я стал бегать из угла в угол, хватаясь за голову и стуча кулаками по стенам. Я не смотрел на Серафиму и мечтал лишь об одном – очнуться от этого жуткого кошмара, снова оказаться в своей маленькой квартире и жить свою обычную жизнь. Не может все это быть правдой.

Серафима, видя моё состояние, подошла ко мне и протянула мне на ладони увядший голубой цветок.

– Съешь, Филипп, тебе станет легче! – спокойно сказала она.

Я взял счастливицу, бросил на пол и стал яростно топтать её ногами, выкрикивая на весь дом проклятия. А потом я почувствовал, как сзади на мою голову обрушился мощный удар. В глазах потемнело, и я без чувств рухнул на пол.

***

– Пойми, Филипп, так будет лучше для тебя. Я всегда буду рядом. Серафима тоже будет рядом. Ты будешь счастлив в Райской обители, ведь мы каждый день открываем душу лишь одному – счастью!

Я растерянно смотрел в улыбающееся лицо Рудольфа, который сидел рядом на постели и придерживал на моей голове грелку со льдом. Голова была тяжелой, руки и ноги – неподъемными. Неужели счастливица снова сковала мое тело?

– Почему ты помог моей матери сбежать из обители? – спросил я, едва ворочая тяжелым языком.

Рудольф, не ожидая такого вопроса, несколько секунд молчал, собираясь с мыслями. А потом он встал и, отвернувшись к окну, произнес:

– Потому что я был отцом ее ребенка.

Мне показалось, что меня снова ударили по голове, таким шоком стали для меня слова Рудольфа. А он, не обращая внимания на мою реакцию, спокойно продолжал:

– Да, Филипп, я твой отец… Я не прошу у тебя прощения за то, что не принимал участия в твоей жизни, у меня совершенно другие ценности и интересы. Но я хочу, чтобы ты знал, что ты для меня – особенный. Сын. Поэтому я хочу оставить тебе свое состояние.

Меня словно окатило ледяной водой. Рудольф мой отец? Отец! Что-то перевернулось в душе в этот миг – что-то темное лопнуло и разлилось внутри меня. Я так часто мечтал в детстве о том, чтобы у меня был отец! А ведь, оказывается, он существовал все это время. Просто он был еще более ненормальным, чем моя мать. И если моя бедная мать сошла с ума от ужаса, который она пережила в обители, то отец… Отец был тем сумасшедшим, который весь этот ужас там устроил.

– Я не останусь в обители. Это мое последнее слово, – процедил я сквозь сжатые зубы, – мне безразлично наше с тобой родство. Да я и не верю в него! И деньги твои мне не нужны.

– Это твое окончательное решение, Филипп? – спокойно и доброжелательно спросил Рудольф.

– Да, – ответил я, чувствуя, как дрожит от злости мой неестественно звучащий голос.

Я хотел встать, но не смог, – мое тело как будто прилипло к постели, это все счастливица, съеденная за обедом. Я был в ловушке, из которой мне уже, наверное, не выбраться. От этого ощущения закружилась голова, а к горлу подступила тошнота.

– Отпусти меня, и обещаю, я ничего никому не расскажу о том, что видел, – попросил я.

– Ты очень похож на свою мать – ты тоже так и не смог привыкнуть к Райской обители. А жаль, – произнёс Рудольф, – что ж, прощай, Филипп. Уходи… Если, конечно, сможешь уйти.

Эту фразу я уже слышал в обители от Власы. Ничего хорошего она в себе не несла. Это снова угроза? Намек на то, что живым мне отсюда не уйти?

Но Рудольф не тронул меня. Он поднялся, бросил на меня прощальный взгляд и вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, я посмотрел на Серафиму. Она стояла в углу, а когда вышла на свет, я изменился в лице. Её пристальный взгляд был полон тьмы и ненависти. Это было так необычно, что поначалу я даже подумал, что это вовсе не Серафима, а какая-то другая, незнакомая женщина.

– Серафима? – тихо и неуверенно позвал я.

– Я каждый день надеялась на то, что ты привыкнешь к обители, что ты останешься! – яростно прошипела она, – Но с каждым днем ты все больше разочаровывал меня, Филипп! Ты оказался слабаком!

– Серафима, не говори так, умоляю тебя… – прошептал я, – ты нужна мне. Пожалуйста, давай уйдем отсюда вместе, пока этот сумасшедший старик позволил уйти…

Она подошла к моей постели и засмеялась. Смех ее легким звоном разнесся по комнате, но, увы, он был наполнен не радостью, а едкой насмешкой. Я смотрел в светлые глаза своей возлюбленной и не узнавал ее.

– Ты ошибочно считаешь, что главный здесь – это Рудольф, и что именно он решает, что делать с такими слабаками, как ты.

Я закрыл глаза, мою душу наполнили горечь и разочарование. Серафима наклонилась надо мной. Я вновь уловил ее запах – тягуче сладостный, густой, цветочный. Этот запах, как и ее нежное лицо, так не сочетались с ее надменным тоном и злыми словами.

– Только я здесь решаю, что делать с такими как ты… – сказала Серафима, – если не хочешь жить в Райской обители, значит, тебе придётся умереть. Тебя предупреждали, Филипп – никто не возвращается из обители. Ты не исключение.

Все внутри меня сжалось от бешеного страха, сердце неистово забилось в груди. Но тяжёлый взгляд девушки завораживал. Даже сейчас она восхищала меня своей красотой. Я не верил, что она может причинить мне боль.

– Если ты хочешь убить меня, зачем ты помогала мне все это время? – только и смог спросить я.

– Чтобы наполнить тебя сладостью, – ответила Серафима и облизнула пухлые губы, – человек становится сладким на вкус, когда он счастлив, влюблен и полон надежд. Но тебе этого не понять!

Серафима наклонилась еще ниже, обвила руками мою шею, коснулась губами моих губ, щек, шеи, а потом… вгрызлась острыми зубами в мою плоть, разрывая её на куски.

Кровь хлынула горячим потоком на белые простыни, я сначала застонал от боли, потом захрипел, задыхаясь. Изо всех сил я вцепился в волосы Серафимы, пытаясь оторвать её от себя, но у меня ничего не получалось. Несколько минут я боролся с ней, пытаясь заставить свое окоченевшее тело сопротивляться, а кровь все хлестала фонтаном из порванной на шее артерии.

Когда силы стали покидать меня, Серафима заглянула в мое лицо и улыбнулась окровавленными губами – моя Серафима, такая, какой я её увидел в первый раз – тонкая, нежная, полупрозрачная. И я перестал сопротивляться, только смотрел на неё и не мог насмотреться.

Остатки моих сил вытекли последними каплями крови на дорогой персидский ковёр, лежащий рядом с кроватью. Мой взгляд застыл навеки на лице прекрасной людоедки.

Это было страшно и невыносимо больно.

Но именно так закончилась моя жизнь.