Райская обитель

Часть V

Брызги воска застыли мелкими каплями на моем лице, словно прозрачные слезы. Глаза Раяны замерли навсегда под плотным восковым панцирем. Моё безвольно лежащее на кровати тело сковал смертельный холод. На душе было тяжело и горько.

Что я мог сделать? Ничего. Я даже не был уверен в том, что это была живая девушка, а не её восковая копия. Я не был уверен в том, что все это происходит наяву. Да и тело моё по-прежнему не слушалось. Я устало закрыл глаза и провалился в черную пустоту – уж лучше так, чем видеть все это…

***

Утром я проснулся с улыбкой на лице, полный сил, полный жажды жизни и радостного предвкушения чего-то очень приятного. Воскового панциря на левой руке как не бывало, но кисть почему-то все равно болела, хотя следов ожогов на ней не было. Вспоминать ночные кошмары не было желания. Это были сны, просто сны. Зато мне хотелось бежать на улицу и воспевать солнце и вечное счастье. Что я и сделал. А потом весь день пребывал в блаженно-счастливом состоянии.

Я сидел у озера с другими обительцами, потягивал из кружки ледяную яблочную наливку, ел фрукты и ягоды, слушал рассказы женихов, заигрывал с невестами, думая, к которой из них мне отправиться на ночь. Мне казалось, что жизнь прекрасна, и это место прекрасно, и все вокруг прекрасны, даже я сам. Ну и что, что по ночам здесь происходят странные и даже страшные вещи – что с того? Все равно утром весь этот ночной морок рассеивается и уступает место счастью. А днем думать о чем-то плохом совсем не хочется.

Под вечер все же эта блаженная эйфория немного рассеялась, и на меня вновь накатили мрачные ощущения. Кое-как сбежав от смеющихся невест, я вернулся в дом Ясмина, чем сильно удивил его, это было понятно по его виду. Лишь спустя пару секунд он заставил себя гостеприимно улыбнуться.

– Гость в дом – радость в сердце, – снова пробормотал он свою дурацкую прибаутку, на этот раз без выражения.

– У тебя хорошо и спокойно, Ясмин. Да и атмосфера творческая. Останусь еще на ночь, ты ведь не против?

Я знал, что по правилам обители Ясмин не может отказать мне. Каждый здесь вправе ночевать там, где захочет, и ничего с этим не поделаешь, такие законы. Но лицо художника совсем не выражало радости.

– Где же восковая фигура? – спросил я, проходя в комнату, которая служила Ясмину мастерской, – хотел еще на неё полюбоваться!

Он странно посмотрел на меня и сухо ответил:

– Спустил её застывать в подвал вместе с твоей глиняной заготовкой. А теперь оставь меня, Филипп, будь добр. Я еще поработаю.

Когда Ясмин сидел за мольбертом в своей мастерской, я, спросив разрешения, достал варенье из озерной травы и сделал вид, будто бы ем, намеренно громко стуча ложкой о края стеклянной банки.

– Понравилось тебе варенье? – спросил мужчина входя в кухню через некоторое время.

Мне не хотелось смотреть на него. Его глаза, подведенные чёрным, сегодня ещё больше пугали. Волосы были не прибраны и длинными лохматыми прядями висели возле лица.

– Ты был прав, так счастливица гораздо вкуснее, – ответил я, натянуто улыбаясь.

Вместо ужина я выпил стакан воды, а потом, по пути в комнату, замер на миг в коридоре напротив маленького мутного зеркала. Выглядел я ужасно – щеки, покрытые неопрятной щетиной, впали, под глазами залегли тёмные круги. Я сильно похудел и как будто высох. Вымученно вздохнув, я лёг в постель. И только когда моя голова коснулась подушки, я понял, как сильно хочу спать. Как будто бодрствовал много дней.

Это была первая ночь в обители, когда я спал, как убитый – без кошмаров, без сновидений. Зато утром проснулся весь больной и разбитый. Голова гудела, в ушах неприятно шумело. Я не пошел на утреннюю молитву, сказавшись больным. Но как только Ясмин ушёл из дома, я подошёл к крышке подвала и отодвинул её.

"Вот и проверим, сон это был или явь! Заодно посмотрим, что там у него в подвале," – подумал я и спустился по крутой лестнице в прохладную тьму.

Когда я зажег в мрачной, холодной темноте свечу, то из моей груди вырвался сдавленный крик. Здесь было около десятка восковых фигур – мужчин и женщин. Они стояли друг напротив друга в разных позах, и их застывшие восковые лица вызывали дрожь во всем теле. Жуткая догадка заставила меня вмиг покрыться холодным потом.

Я достал из кармана джинсов зажигалку и ткнул металлическим корпусом в одну из фигур. Восковая оболочка поддалась не с первого раза, но вскоре треснула с неприятным хрустом. Зажигалка провалилась во что-то мягкое, податливое. Наклонившись, чтобы получше рассмотреть, что там внутри, я с ужасом почувствовал, как на меня пахнуло отвратительным смрадом. Зажав нос рукой, я отшатнулся, замер. А присмотревшись, увидел, как из отверстия, проделанного мной в боку восковой фигуры, полезли жирные, белые черви.

Зрелище было таким омерзительным, что я неловко попятился назад, но тут же наткнулся на другую фигуру и уронил её. Восковая скорлупа раскололась от падения, обнажив нутро, спрятанное от глаз – полуразложившийся труп, в котором копошились черви. Голова фигуры уцелела при падении, и мне померещилось, что девушка, повернув голову, смотрит прямо на меня. Я готов был умереть здесь и сейчас от страха, скрутившего мое нутро.

Не в силах бороться с паникой, я прижал ледяные руки к голове, закричал, стал метаться между восковыми мертвецами, толкая и роняя их, ломая им руки, ноги и головы. Кругом стоял ужасный смрад, на земле копошились черви. Это было адское месиво! Ступая голыми ногами прямо на гниющие тела, я кое-как добрался до лестницы, ведущей из подвала. Выбравшись наружу, я захлопнул крышку и, нервно отряхиваясь, выбежал из дома Ясмина.

Я шёл вперёд, не обращая внимания на обительцев, которые смотрели на меня странно – не то с удивлением, не то со страхом. Наверное, вид мой оставлял желать лучшего. Я никого не приветствовал и ни с кем не разговаривал. Обогнув озеро, я скрылся от любопытных глаз в осиновой рощице. Упав на колени, я не сдержал эмоций, которые рвались наружу и закричал, впиваясь ногтями в мягкую землю. Мой крик постепенно превратился в яростные рыдания.

– В этом секрет счастья? В дурманящей траве, делающей голову пустой и невесомой? В блуде и оргиях, которые зовутся здесь свободой? В отсутствии ценностей? Или в том, что ночная тьма укроет все то, чего не сможет скрыть день?

Я бил кулаками по земле, захлебывался слезами, а когда устал биться в слепой ярости, упал на землю и пролежал так до самого вечера, не двигаясь.

Когда от озера к домам потянулся туман, а над головой зазвенели стаи гнуса, я поднялся с земли и побрел обратно. На этот раз я не думал, куда идти, а сразу постучал в окно фиолетового дома. Я знал, кто там живет. И вскоре в окне показалось знакомое лицо. Несмотря на то, что на лице женщины почти сразу же появилась радостная улыбка, я все же заметил промелькнувшее в её глазах удивление.

– Филипп! – воскликнула Власа, – мой дом – твой дом, заходи скорее! Я уж думала, что придется сегодня скучать в одиночестве – Ярила ушел от меня к Арфе. А тут ты! Какая радость!

Я вошёл, и Власа, взглянув на мою грязную, вымазанную землёй одежду, дала мне чистые шаровары и рубашку.

– Почему тебя не было ни на утренней, ни на вечерней молитвах? – спросила Власа, когда я переоделся, – молитвы пропускать нельзя. Я не накажу тебя только потому, что пришел совсем недавно.

Я пристально смотрел на Власу. И когда она увидела, наконец, мой взгляд, то сразу же замолчала и произнесла чуть тише:

– Что случилось? Смотришь на меня, как на врага.

– Кто вы такие? – зло спросил я.

Власа замерла, а потом широко улыбнулась, глаза её были наполнены добротой и пониманием.

– Филипп! – мягко, но властно начала Власа, – Ты неважно выглядишь сегодня. Что случилось? Тебе нужно отдохнуть, поспать. Я заварю успокоительных трав, иначе ты можешь заболеть.

– Счастливицу опять свою заваришь? Сама её и пей! И вообще, ты мне зубы-то не заговаривай! – неожиданно грубо ответил я, и сам испугался своего тона, – отвечай! Кто вы, черт возьми, такие?

Окончательно потеряв над собой контроль, я схватил Власу за плечи и стал с силой трясти её.

– Что вы хотите? Свести меня с ума? С тех пор, как я пришел сюда, я не понимаю, где заканчивается реальность, и где начинается сон. А выпив вашей озерной травы, я вообще перестаю быть хозяином собственного тела!

Я сжимал плечи женщины все сильнее. Власа побледнела, видимо, я причинял ей боль, но она все еще улыбалась, мое же лицо искажала гримаса отчаяния.

– Филипп, послушай меня! Тебе нужно успокоиться! – прокричала она мне в ухо.

– Кто вы такие? Вы нелюди! Я сегодня был в подвале дома Ясмина, я знаю, сколько человек вы погубили здесь! Я выйду отсюда, и все расскажу.

– Не расскажешь, и не уйдёшь! – закричала Власа.

– Почему? – прошептал я, опустив руки.

– Потому что тебе показалось. Твое больное воображение увидело то, чего нет на самом деле.

В комнате повисла странная тишина, казалось, я слышал, как капает время, утекая в вечность, но оказалось, что это всего лишь вода стучит по окнам – начался дождь, а я и не заметил. Я вопросительно смотрел на Власу. А она открыла шкафчик на стене и достала оттуда бутылку со светлой жидкостью и две рюмки.

– Пей, – приказала она, подавая мне наполненную доверху рюмку.

– Что это? – спросил я.

– Настойка, – ответила Власа и залпом выпила свою рюмку, сморщившись от горечи, – пей, разговор предстоит не из легких.

Я посмотрел в окно – ночная тьма уже заполнила все вокруг, в окнах разноцветных домиков горели огни. Если отмести все то, что я здесь пережил за эти несколько дней, то можно было подумать, что Райская обитель – это самый приятный и уютный уголок в мире, полностью соответствующий своему названию. Но когда я вспоминал, что со мной происходило в тех немногих домах, где я побывал, то по спине бежали мурашки. Я выпил рюмку настойки и сел на лавку, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло.

– А теперь слушай, Филипп. Ты тут новенький, но ты, как и все остальные обительцы, должен подчиняться нашим законам. Ты, наверное, еще не понял, так я объясню тебе. Каждое утро мы славим новый день, дарующий нам счастье, и каждый вечер мы провожаем этот день с благодарностью. То, что происходит в обители ночью – это всего лишь другая сторона нашего счастья. Его темная сторона. В этом нет ничего предосудительного. Ведь у всего в мире есть две стороны – темная и светлая. Прими это и живи так, как живем мы.

– Я не хочу быть причастным к вашему счастью. Я не собираюсь оставаться в обители, не хочу знать её тёмных сторон, они противны мне! – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал твёрдо.

– Ты пришел в обитель по своей воле. И сейчас у тебя только два пути – либо ты остаешься здесь, так же – по собственной воле, либо ты остаешься здесь по воле Хозяина. Либо ты ешь, либо тебя едят! Таков закон.

– Кого же вы едите? Не своих же? Не обительцев?

– Мы же не звери!

Власа улыбнулась жуткой улыбкой, от которой у меня кровь застыла в жилах.

– Едим таких, как ты – чужаков, оказавшихся в обители случайно, по стечению обстоятельств. Никому не нужных, одиноких и потерянных людей, слабаков, кто оказался не в состоянии принять наши законы.

На последних словах Власа сделала особо выразительный акцент, давая понять, что я не первый "слабак", не захотевший принимать законов обители. Но Власа не знала главного – она не догадывалась о том, что Рудольф, хозяин обители, – мой дядя. И что мне оставалось прожить в Общине всего две ночи, такой у нас с ним уговор. А когда я получу обещанное наследство, то просто сравняю все эти разноцветные дома, всю эту секту, с землей…

Сейчас мне надо было просто промолчать, но крепкий напиток уже ударил в голову, и я дерзко спросил:

– А что вы со мной сделаете, если я сбегу? Поймаете и съедите меня, как других?

– Да, – спокойно ответила Власа и улыбнулась, – зря смеёшься, Филипп. Человечина – источник красоты, крепкого здоровья и долголетия. А настойка на человеческих зародышах и озерной счастливице – это ещё и источник счастья.

– Ты что, снова напоила меня счастливицей? – спросил я, уставившись на пустые рюмки, – это и есть настойка на… На чем ты сказала?

Я почувствовал, как вспотели ладони, и закружилась голова. К горлу подступила тошнота, конечности вновь налились неприятной тяжестью. Но в моих ушах пульсом стучали всего два слова, сказанные Власой – "человеческие зародыши". Что это?

Власа с застывшей улыбкой подошла к большому шкафу, открыла деревянную створку, и я обомлел, колени подкосились, а руки затряслись крупной дрожью. Все полки в шкафу сверху донизу были заставлены большими банками и бутылями, заполненными прозрачной жидкостью. В этой жидкости вместе с голубоватыми цветками озерной травы счастливицы плавали маленькие окровавленные головастики. Человеческие зародыши.

Я вдруг все понял – именно это имел в виду Данила, когда говорил, что женщинам в Обители, в случаях беременности, помогает Власа. Беременеть в обители нельзя. Так вот, как она помогает им. У меня волосы встали дыбом. Я прижал ладонь ко рту, а Власа громко рассмеялась, глядя на меня.

– Аааааа! – закричал я и смел руками со стола бутыль и рюмки.

Комнату наполнил звон стекла, прозрачная жидкость растеклась по полу, наполнив комнату едким запахом спирта. Я выбежал на улицу и закричал во весь голос:

– Вы чудовища! Чудовища! Вы поплатитесь за все! Придёт день, и я вас всех тут уничтожу!

– Либо съешь ты, либо съедят тебя – это закон жизни, и не только в обители, – прокричала мне вслед Власа.

Я побежал по мокрой и скользкой после дождя траве вперёд, к воротам. Сейчас никто не сможет удержать меня здесь, в этом жутком месте, среди людоедов, нелюдей… Но вскоре я почувствовал, как силы уходят из меня, утекают, как песок сквозь пальцы. Ноги словно прирастали к земле с каждым шагом, тело стало таким тяжелым, что я с трудом нес его вперёд, перед глазами поплыл темный туман.

Я остановился на "площади", упал на колени, чувствуя, что дальше идти не могу – тело снова меня не слушается. Я положил голову на землю, но через какое-то время услышал возле себя шуршание травы. Десятки ног бежали ко мне отовсюду, с разных сторон. Открыв глаза, я увидел, что вокруг со свечами и фонарями в руках собрались обительцы. Вместо счастливых улыбок лица женихов и невест исказили страшные гримасы, многие из них скалились, как голодные, злые собаки.

Я взглянул на девушку, стоящую ближе всех ко мне, рот ее был приоткрыт, на белую сорочку капала слюна. Расталкивая стоящих людей в разные стороны, вперёд вышел мужчина, в руках у него был зажат огромный нож. Я с трудом поднял голову, присмотрелся и узнал в мужчине Данилу.

Данила взмахнул ножом, а потом все погрузилось во тьму…

***

Я проснулся, открыл глаза и уставился в белый потолок. Где-то рядом женский голос напевал приятную мелодию, из открытого окна до моих ушей доносилось чириканье птиц и блеянье коз, в воздухе пахло цветами и жареными оладьями – странное, но очень уютное сочетание ароматов. Я блаженно улыбнулся, чувствуя, что счастье и легкость наполняют меня изнутри. Это было потрясающее, ни с чем не сравнимое ощущение. Хотелось закрыть глаза и раствориться в нем без остатка.

Ко мне подошла Власа, она присела на край кровати и нежно погладила меня по волосам. Думать ни о чем не хотелось, хотелось лишь, чтобы это приятное состояние длилось вечно.

– Ты прекрасно выглядишь! Ты счастлив, Филипп? – спросила Власа, и голос ее звучал мягко и мелодично, хотелось слушать и слушать.

– Да, – покорно ответил я.

– Ты рад, что проснулся? – Власа склонилась надо мной и легко коснулась губами моего лба.

– Да, – так же покорно ответил я.

– Ты готов быть таким счастливым всегда?

Что-то кольнуло внутри, помешав мне ответить утвердительно на этот вопрос. Я открыл глаза и посмотрел в доброе, спокойное лицо Власы. Ее длинные, шелковистые волосы касались моего лица, щекотали щеки и шею.

– Пойми, Филипп, что в этом и есть секрет счастья – оставлять в ночной тьме все лишнее и ненужное, забывать о ночных кошмарах при первом же луче рассвета. Свет и счастье всегда побеждают, поэтому мы и славим молитвой каждый новый день. А все плохое, случившееся ночью, просто забываем.

Внезапно острой вспышкой, пронзившей мозг, ко мне вернулась память о прошлой ночи и обо всех остальных ночах, проведенных в обители. Я поднялся с кровати, медленно подошел к шкафу, который показывала мне вчера Власа, раскрыл его и… не увидел там ничего, кроме пустых, покрытых пылью банок и бутылей.

– Что ты ищешь? – удивленно спросила Власа.

Я прошелся по комнате, нервно заламывая руки. Нет, я определенно схожу здесь с ума.

– Власа, скажи мне, – прошептал я, – я могу уйти отсюда прямо сейчас?

Власа подошла ко мне близко, так близко, что я почувствовал густой травяной запах, исходивший от ее волос.

– Что случилось, Филипп? Тебе не нравится в обители? – заботливо спросила женщина и взяла меня за руки.

– Я просто хочу уйти. Можно это сделать прямо сейчас?

Власа опустила глаза, а потом крепко обняла меня.

– Мы никого здесь не держим насильно. Если сможешь уйти, уходи, – последняя фраза прозвучала весьма зловеще, но я не обратил на это внимания.

Высвободившись из объятий Власы, я выбежал из дома. К площади со всех сторон уже подходили обительцы – радостные, улыбающиеся, довольные жизнью. Колокол прозвонил, и с минуты на минуту должна была начаться утренняя молитва дню, несущему "новое счастье". Я прибавил шаг, опасаясь, как бы меня не окликнул кто-нибудь из знакомых женихов и невест. Подойдя к воротам, я убрал засов и открыл створки. Не оглядываясь, я пошел прочь от деревни.

Я прошел по лесной тропе, ведущей от Райской обители к ближайшей автомобильной дороге, метров триста, когда понял, что меня преследуют. Двое крепких бородатых обительцев шли за мной по пятам. Я обернулся, и они тоже остановились на мгновение, потом переглянулись между собой и побежали в мою сторону. Мое сердце забилось от страха, и я бросился бежать без оглядки.

Сообразив, что, пока я на тропе, мне не скрыться от преследователей, я свернул в лесную чащу и побежал, ломая кусты, перепрыгивая пни и поваленные деревья, виляя между деревьями, пытаясь запутать мужчин. Я сильно поранил руку о торчащий из сухого дерева сук, рубашка пропиталась кровью, но я не замечал боли, столько адреналина разом выплеснулось в кровь. В голове была только одна мысль – если я сейчас не убегу от них, мне уже не выйти живым отсюда.

Я бежал, слыша, как где-то позади бегут мои преследователи. А потом вдруг споткнулся о трухлявый пень, упал и покатился кубарем вниз с крутого склона. Круговерть, проносящаяся перед глазами, вновь закончилась темнотой – я упал на что-то мягкое и потерял сознание.