Рай с привкусом тлена

— Простите, что помешала, — столь же сухо ответила я и поспешила убраться восвояси.

Вернувшись к себе, я еще долго ходила по комнате, нервно заламывая пальцы сцепленных рук и горько усмехаясь собственным мыслям. Хорошенькая же у нас получается семейка! На виду все праведные и благочестивые, а копни поглубже — порок на пороке. Изабель делает вид, что скорбит по мужу, не принимая сватовства, а сама утешается в объятиях управляющего. Диего, которого горожане считают образцом добродетели, нисколько не стесняясь, оказывает порочную благосклонность постельному рабу. А я — всем им под стать — будучи замужем, делю ложе с непокорным бунтарем, которого, на свою беду, успела полюбить всей душой.

Что ж, так тому и быть. Зато я точно знаю, где сейчас должна находиться.

Отомкнув ларец, я извлекла из него вольную Аро и поспешила вернуться к Джаю.

Я не сломлен,

Я живой.

Меня сбрасывали,

Но я выживал.

Никогда не сдавался, никогда не прятался.

Без борьбы я не сдамся.

Not Broken (Girl On Fire)

Время от времени выныриваю из вязкого, тяжелого сна, в котором я должен с кем-то бороться и не в силах этого сделать, и каждый раз погружаюсь в боль. Лица передо мной постоянно меняются, и я первое время мучительно вспоминаю, была ли встреча с Аро сном или все-таки явью. В очередной раз проснувшись тогда, когда комнату освещает лишь тусклый огонек масляной лампы, вижу рядом старика Гидо. Худощавое лицо его излучает тревогу, в то время как он размахивает у меня перед лицом руками, заставляет считать, моргать, водить глазами из стороны в сторону, дотрагиваться левой рукой до кончика носа, шевелить пальцами рук и ног. В конце концов его выцветшие глаза некогда орехового цвета вспыхивают радостью. Я возмущен: измучив меня до предела, жестокосердный старикашка сияет, словно выиграл на ставках мешок золота!

После перенесенных издевательств я усердно мычу и жестами прошу его ослабить тугую повязку на челюсти. Невольно трогаю языком свежую дыру вместо зуба. Что ж, могло быть и хуже. Как-нибудь привыкну. Счастье, что передние зубы целы.

— Ру…ка, — произношу неразборчиво, но Гидо понимающе кивает.

— Ничего непоправимого. За месяц срастется, не впервой. С драками, разумеется, придется подождать с полгода, но это тебе же на пользу.

Полгода? Ну уж нет, я не намерен валяться на койке такую прорву времени. Старик Гидо прав: мне не впервой лечить переломы, и каждый раз он довольно бурчал, что мои кости срастаются быстро, как у дикого пса.

Гидо, вероятно, читает мысль на моем лице, потому что тут же добавляет:

— Ты не молодеешь, Джай. Что возможно для юного организма — недоступно людям, переступившим середину жизни.

— Я по…бедил, — выдавливаю из себя упрямое. — Спра…влюсь.

— Ничто не бывает вечным, мой мальчик. Ты привык не щадить себя, но к старости — пусть Творец будет к тебе милостив и позволит до нее дожить! — ты ощутишь на себе ошибки молодости. И поверь: твои победы тоже не будут вечны. Молодые и сильные выйдут вперед и сместят сегодняшних кумиров.

Недовольно морщу нос и тут же подавляю стон. Лицо по ощущениям напоминает бычий пузырь, наполненный болью. Любопытно, как я сейчас выгляжу. Мелькает мысль попросить у Гидо зеркало, но сразу и отмахиваюсь от нее: вот еще, выдумал. Не девчонка, поди, чтобы о смазливой роже беспокоиться.

А вот слова старика о том, что мое время на исходе, неприятно задевают. Мне еще рано сдавать позиции: битва за Аро выиграна, но впереди битва за свободу всех рабов. Им нужен сильный лидер, а не разваливающийся от парочки тумаков старый пень.

Гидо внимательно наблюдает за моим лицом и внезапно смягчается. Кладет руку поверх моей сжатой в кулак кисти и тепло произносит:

— Спасибо за Аро. Творец услышал мои молитвы.

Пытаюсь усмехнуться и вновь морщусь от боли в зашитых губах.

— Я… пил… твое… зелье.

Гидо лукаво усмехается в ответ.

— Ты пил, и пил Несущий Смерть. Только другое.

До меня вдруг доходит смысл его слов, и желание лыбиться сразу пропадает. Значит, хитрец Гидо споил моего врага перед боем, каким-то образом ослабив его силы или реакцию? А я, тщеславный глупец, уже приписал победу своему мастерству и удаче!

Наблюдая за мной, Гидо мрачнеет и сжимает костлявые пальцы на моем кулаке.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Этот горец был ни в чем не повинен и не заслужил того, что я с ним сделал. Но не повинен и ты. И Аро. Я не мог сидеть сложа руки и ждать, пока вы оба погибнете.

Помолчав, он добавил с тяжелым вздохом:

— Его смерть на моей совести, не на твоей. Парню просто не повезло. Не попадись он пиратам, не выкупи его Вильхельмо — и он был бы жив там, у себя в горах. Но он стал рабом, а рабы не выбирают свою судьбу.

Еще как выбирают, хочется сказать мне. И скоро я докажу это всем. И себе, и Гидо, и красавчику Адальяро, и сучке ди Гальвез, и ублюдку Вильхельмо.

Имя Вильхельмо пробуждает во мне затаенную ярость.

— Аро… Виль…хельмо… его… — говорить трудно, и меня это бесит, но Гидо меня понимает.

— Нет, нет. Будь спокоен, его не трогали. Я велел Аро сказаться больным пустынной горячкой. Лихорадку вызвать нетрудно, ему поверили.

Глаза Гидо странно бегают при этих словах, и во мне поселяется подозрение. Он что-то недоговаривает. И тут я вспоминаю, что не давало мне покоя.

— Си…няки…

Гидо вздыхает и до белизны сжимает сморщенные губы.

— В пятницу вечером к Аро проник один из рабов. Уверен: без Вильхельмо тут не обошлось. Не знаю, что ему велели сделать: убить, покалечить или поглумиться. На счастье, я пришел вовремя. Я не лгу: с Аро все хорошо.

Устало закрываю глаза. Да, теперь с Аро все хорошо. И он больше не раб.

Ради этого стоило выжить.

====== Глава 27. Бесконечный день ======

Нас бьют — мы летаем от боли всё выше,

Крыло расправляя над собственной крышей.

Нас бьют — мы летаем, смеемся и плачем,

Внизу оставляя свои неудачи.

(А. Пугачева)

Застать все семейство вместе удалось лишь за ужином. Изабель держалась непривычно тихо и демонстративно не смотрела в мою сторону. Мне кусок в горло не лез после пережитых треволнений, и холодность свекрови настроения не улучшала. Вместо того чтобы воздавать должное изумительному мясному суфле на подушке из свежей зелени, я кусала губы и не знала, как начать разговор.

Первым не выдержал Диего.

— Почему все такие мрачные?

Я покосилась в его сторону. После приезда с Арены он ушел к себе в раздражении, теперь же, хоть и не излучал безмятежное счастье, выглядел вполне умиротворенным. Отчаянно не хотелось думать о том, что умиротворила его компания Кима.

— Я сегодня искала Хорхе и не нашла, — сосредоточенно измельчая в пыль кусочки суфле в своей тарелке, отважилась сказать я.

Даже не глядя в сторону Изабель, почувствовала, как воинственно она подобралась.

— Зачем тебе Хорхе? — удивился Диего.

— Хотела сказать ему, чтобы не вздумал клеймить Аро.

— Аро? — непонимающе переспросил он. — Кто это?

— Юноша, которого Вильхельмо продал мне после победы Джая, — ответила я, благоразумно решив умолчать об уплаченной за Аро цене. — Он больше не раб, а свободный человек: я подписала ему вольную.

Муж недовольно изогнул красивые губы, свекровь с другой стороны стола возмущенно выдохнула.

— Вельдана, я отказываюсь понимать смысл твоих поступков. Сначала ты рискуешь своим самым сильным бойцом, чтобы получить у Вильхельмо — о нет, не деньги! — какого-то раба, а теперь отпускаешь его на свободу? И это сейчас, когда нам нужны руки для сбора урожая! Объясни мне, зачем?

Смысла юлить и отпираться я не видела: если руководствоваться логикой, Диего был абсолютно прав.

— С ним обходились жестоко. Джай хотел помочь ему, потому и пошел на такой риск. На кону сегодняшней битвы была не только жизнь Джая, но и жизнь Аро.

— Значит, Джай, — угрожающе низкий тон Диего заставил меня поежиться. — Он продолжает командовать тобой. Что взбредет ему в голову в следующий раз? А тебе? Ты продолжишь выпускать рабов на свободу и множить армию воришек в припортовых кварталах?

Я отложила бесполезную вилку и глубоко вздохнула.

— Вы меня никогда не поймете. Я росла в другой стране, где нет рабства, и мне невыносимо видеть то, как одни люди издеваются над другими. Я не скрываю, что предпочла бы видеть всех людей Саллиды свободными.

Изабель фыркнула почти одновременно с возмущенным возгласом Диего.

— Это переходит все границы, Вельдана. Похоже, я был к тебе слишком мягок. Начинаю понимать дона Гарриди, который называет северян блаженными, — ядовито процедил муж.

— Не мешай Вельдане витать в облаках, дорогой, — елейным голоском протянула Изабель. — Тот раб не стоит того, чтобы из-за него ссориться. Смотреть не на что: в чем только душа держится. На плантациях от него было бы немного толку. Здесь нужны выносливые рабы, только где их взять?

— Может, все-таки занять денег у Микеле? — мыслями Диего уже завладела другая забота.

— Невыгодно, — сокрушенно ответила Изабель. — С учетом процентов по займу хлопок выйдет нам золотым. Вчера, пока вы с Вельданой были на Арене, мы с Хорхе прошлись по невольничьему рынку. Цены на рабов взлетели до небес, да и куда потом их девать? Отдавать задаром и кормить зря? Аренда, впрочем, выходит немногим дешевле, но самое плохое — сейчас всем нужны рабочие руки, никто не готов ссужать рабов даже за грабительскую плату.

Мне вдруг вспомнились горькие слова Лей о том, почему она не хочет на волю.

— Зачем вам рабы? — спросила я, пытаясь сохранять видимость спокойствия. — Наймите вольных. Тех нищих, армию которых, по вашим словам, должен пополнить Аро.

Тишину, возникшую за столом, теперь не нарушал даже звон столовых приборов. Украдкой взглянув на мужа и свекровь, я заметила, как вытянулись их лица.

— Вам это даже в голову не приходило? — грустно усмехнулась я. — Вы так привыкли помыкать рабами, что даже не думаете о нуждах горожан? Ведь им тоже надо на что-то жить!

— Ты всерьез считаешь, что этот нищий сброд захочет работать? — презрительно фыркнул Диего. — Да они только и знают, что воровать…

— А кто довел их до этого? Не вы ли, господа сенаторы, своим мудрым правлением? — начала закипать я.

— Можете не препираться, — совладав с первой растерянностью, вставила Изабель. — Нам все равно нечем платить.

— Есть чем. Победа Джая сегодня принесла мне большие деньги. Я вычту из них долг Монтеро и оставлю некоторую сумму себе на издержки, остальное можете тратить, как посчитаете нужным. Но если хотите знать мое мнение, то не вижу разницы между арендой рабов и наймом свободных людей. Кроме того, что в первом случае деньги положит себе в карман рабовладелец.

— И того, что последние будут работать спустя рукава, — сквозь зубы процедил Диего.

— Если ты не можешь применить кнут, это не значит, что нет других способов добиться прилежания, — парировала я, как никогда уверенная в своей правоте. — Назначь плату за каждую собранную меру хлопка и пообещай дополнительное вознаграждение тому, кто сделает работу быстрее или тому, кто соберет больше. И ты еще посмотришь, кто работает лучше — рабы из-под палки или бедняки, нуждающиеся в деньгах.

Я видела, что Изабель прямо-таки подмывало съехидничать в ответ, но, судя по всему, упомянутые мною деньги связывали ей язык.

— Если хотите, я возьму Хаб-Арифа и сама поеду в порт, поговорю с людьми, возможно, пообщаюсь с лавочниками…

— Вот еще! — покрываясь красными пятнами от негодования, воскликнул Диего. — Не хватало еще, чтобы жена сенатора бегала за нищими, как какая-нибудь торговка! С этим разберется Хорхе.

Несмотря на его возмущенный тон, атмосфера за столом ощутимо потеплела. То ли новость о внезапном пополнении семейного бюджета так сгладила напряженность, то ли мою идею о найме сочли не столь уж бредовой, но прежняя колючая неприязнь со стороны мужа и свекрови больше не вонзалась в меня острыми стрелами.

— Как Вепрь? — закончив ужин и промокнув губы салфеткой, соизволил поинтересоваться Диего.

Чудеса. Я и не думала, что он вспомнит о таком пустяке, как состояние Джая.

— Жив, но надолго обездвижен. Доктор Гидо сказал, что серьезной опасности нет, но Джаю нужно время, чтобы оправиться от ран и переломов.

— Значит, в следующую субботу боя не будет?

Я в нерешительности покусала губы.

— Хаб-Ариф досадовал, что его не выставили сегодня. Думаю, он будет рад выступить в следующую субботу.

— Как знаешь, — вздохнул Диего. — Идешь на прогулку? Надо обсудить приглашение сенатора Эскудеро.

После трудного дня приходит усталость.

И теперь только нужно чуть-чуть отдохнуть.

Нам от прошлых побед ничего не осталось.

И ушедших обратно уже не вернуть.

Мой друг (Би-2)

Этот день кажется странно бесконечным. Каждый раз, когда открываю глаза после очередного забытья, все еще длится суббота. Снова вижу перед собой Аро, безотрывно вглядывающегося в мое лицо. Похоже, они сговорились не дать мне ни мгновения одиночества.

Но мальчишечьей рожице Аро я безмерно рад. Только что в кошмаре я видел, как Вильхельмо убивает его у меня на глазах, но в реальности он все еще жив. С трудом двигая челюстями, пытаюсь более-менее внятно промычать, что Аро может идти отдыхать, и нечего прожигать во мне дыры взглядом, но он никак не может разобрать моих слов. Или делает вид, что не может. И я просто сдаюсь, с удовольствием разглядывая его с ног до головы. Теперь он чисто вымыт, одет в свежую одежду с чужого плеча, густые непослушные волосы тщательно расчесаны и еще хранят влагу после недавнего мытья.

— Ты ел? — спрашиваю, наткнувшись взглядом на острые ключицы в раскрытом вороте рубахи.

— Ел, — кивает он.

— Сходил бы погулял в саду, — бубню я, словно ворчливый старик-папаша. — Там, в подземельях, ты света белого не видел, что теперь сидеть взаперти.

Едва ли Аро понимает всю мою длинную фразу, но суть все же улавливает и упрямо трясет головой.

— Не хочу.

— Боишься?

Он замыкается, поджимает губы и опускает взгляд.

— Не бойся. Здесь тебя не обидят — донна Вельдана не позволит. Помни, что теперь ты свободный человек. И можешь гулять, где вздумается.

— Я ничего не хочу.

— Совсем ничего? Так не бывает. Разве ты не мечтал оказаться вдали от Вильхельмо? Подумай, чего тебе больше всего хотелось тогда?

Аро бросает на меня быстрый виноватый взгляд и вновь отводит его в сторону.

— Ну, может… увидеть море.

Бедняга. Родиться на полуострове и ни разу толком не видеть моря — совершеннейшая нелепость. Если бы все сложилось иначе, если бы Аро появился на свет в семье свободных людей, пусть даже бедных, он бы все детство провел вместе с другими мальчишками, забавляясь на морском берегу, выуживая из прибрежных вод морских звезд, ежей и сытных моллюсков. Загорая дочерна и просаливаясь насквозь в теплых изумрудных волнах. Бывало, вечерами, когда нам удавалось отгородиться от других, я рассказывал ему о долгом морском путешествии, приведшем меня из Аверленда в Саллиду. О штормах, едва не потопивших огромный корабль. О медузах величиной с добрую шлюпку. О прыгучих дельфинах, что веселой стайкой увязываются за кормой судна, идущего на всех парусах.

— Госпожа Лей обещала завтра утром отпроситься у хозяйки и отвести меня на берег, — задумчиво добавляет Аро.

Давлюсь смехом, но боль в зашитых губах отрезвляет быстро.

— Какая она тебе госпожа? Она — рабыня. Это ты теперь вроде как господин для нее.

Он молчит, глядя себе под ноги.

— Впрочем, неважно. Обязательно сходи.

Радуюсь за него, будто сам завтра увижу море. Ведь он впервые выйдет за ворота без рабского ошейника. Надо бы купить для него приличную одежду. Жаль, у меня нет за душой ни монеты… надо будет поговорить с Вель, надеюсь, она не откажет.

Мои размышления прерывает короткий стук в дверь. Мне не видно, кто входит, но кто-то определенно уверенный в себе: скрип петель звучит прежде, чем кто-то из нас успевает издать хоть звук. В глазах Аро вспыхивает животный ужас, он вжимается в стул и бледнеет как полотно. Внезапная тревога заставляет меня повернуть раскалывающуюся голову, но безуспешно. Впрочем, по размашистым, уверенным шагам узнаю Зверя еще до того, как он появляется в поле зрения.

В мгновение ока Аро словно сдувает со стула порывом океанского ветра. Забившись в угол, он прячет лицо в поджатых коленях, закрывает руками голову и тихо скулит. Я буквально немею от волны страха, исходящей от него, а растерянный Зверь недоуменно разводит руками.

— Ты чего, парень?

— Аро, — мычу я, пытаясь приподняться на локте. — Не бойся. Это друг.

Тщедушную фигурку в углу трясет крупной дрожью.

— Аро, — выдыхаю. — Иди к себе. Хаб-Ариф побудет со мной. Он здесь, далеко от тебя, и не сдвинется с места. Иди.

— Погоди, — останавливает меня Зверь и выходит прочь.

Через некоторое время в комнату проскальзывает Лей, присаживается рядом с мальчишкой, обнимает его за плечи и о чем-то чуть слышно воркует. Тихий, мягкий женский голос действует и на меня успокаивающе. Прикрываю глаза — всего на мгновение, — а когда открываю их снова, комната уже погружена в сумерки. Зверь сидит на стуле напротив, как изваяние, и скалит обе свои жуткие пасти.

— Ну и горазд же ты дрыхнуть, Вепрь.

— Дрыхнуть? — мне кажется, что речь становится более внятной, хотя спеленутая челюсть по-прежнему двигается с трудом. — Попробуй тут выспись, когда такие, как ты, в кошмарах снятся.

— На себя бы посмотрел — вот кто сущий кошмар.

Я невольно хмыкаю, и Зверь язвительно добавляет:

— Вот сейчас что это было? Смех или предсмертная конвульсия?

— Тебе бы только зубоскалить, умник. Где Аро?

— У себя. Спит. Лей заварила ему успокоительных трав. Что вообще такое с этим мальчонкой?

Страшные воспоминания заставляют меня помрачнеть. А думать о том, что могли творить с Аро за то время, пока я находился в поместье Адальяро, не хочется совсем.

— Ничего. Пройдет. Ты-то зачем тут торчишь? Налюбоваться на меня не можешь?

— Сдалась мне твоя побитая рожа. Но все боятся, как бы ты не окочурился, вот и я хотел убедиться…

— Не дождетесь. Я еще не все успел на этом свете.

Зверю, похоже, надоедает обмениваться издевками, и он крепко обхватывает мое левое предплечье.

— Я видел бой. Ты сотворил невозможное. Вепрь и вправду непобедим.

Не могу удержаться от ухмылки.

— Я живой человек, как видишь, а вовсе не бессмертный бог.

Зверь, похоже, со мной не согласен, поскольку смотрит на меня как-то странно.

— Можешь кривляться сколько душа пожелает, а боги явно на твоей стороне. Что бы ты ни задумал, я буду с тобой до конца. Верю, что у тебя все получится.

— Теперь должно получаться у тебя, — морщусь я и повожу плечом, разнося при этом по телу волны боли. — Я на Арену попаду еще нескоро.

— На этот счет не беспокойся, — Зверь сильнее сжимает пальцы на моем предплечье. — Я добуду нам бойцов. Для тебя сделаю все что угодно.

— Тогда помоги-ка подняться.

— Подняться? — недоумевает Зверь. — Сейчас? Но зачем?

— Отлить надо, не могу больше терпеть.

— Ну и дурень. Есть же вот посудина…

— Огреть бы тебя этой посудиной. Я не калека. Просто помоги встать.

Скорчив недовольную гримасу, Зверь подчиняется. Вся боль мироздания вонзается мне в голову и тело, стоит лишь слегка изменить положение. В глазах темнеет, дышать становится тяжело, и мне требуется несколько долгих мгновений, чтобы переждать, сидя на кровати, предательскую слабость.

— Уверен, что хочешь подняться?

— Давай, — с трудом выплевываю я.

И мне удается! Прихрамывая на правую ногу и почти повиснув на Звере, преодолеваю расстояние до двери, а затем и до общей уборной в тупике коридора. Справив нужду самостоятельно, чувствую себя больше победителем, чем после поединка с Несущим Смерть.

В затылок вонзаются раскаленные иглы, ребра превращаются в шипастые жернова, правую ногу жжет огнем, но я совершенно счастлив.

Я жив. И умирать пока что не собираюсь.

Все отнято: и сила, и любовь.

В немилый город брошенное тело

Не радо солнцу. Чувствую, что кровь

Во мне уже совсем похолодела.

(А. Ахматова)

Сегодняшний день определенно сделал меня знаменитостью. Пожалуй, не было на набережной ни одной прогуливающейся пары, которая не поздравила бы меня с победой в играх. Я украдкой поглядывала на Диего, опасаясь ревнивого раздражения, но он, казалось, был совершенно спокоен. Вечерняя прогулка по набережной и впрямь подействовала на меня благотворно и заставила немного отвлечься от тревог.

— Ты говорил о каком-то приглашении, — напомнила я, улучив момент, когда мы остались посреди аллеи одни.

— Ах да. В будущую пятницу мы приглашены на ужин к сенатору Эскудеро.

Я напрягла память. Кажется, среди гостей на нашей свадьбе был человек с таким именем.

— Еще один почтенный дон, который считает северян слабоумными и при этом ожидает от них военной поддержки? — поморщилась я.

Диего покосился на меня неодобрительно.

— Нет, это мой друг. Он мыслит прогрессивно. Этот ужин — просто ужин, ничего политического. Мы ведь должны бывать в свете. Да и тебе не мешало бы завести приятельницу, а жена Пауля почти твоя ровесница.

— Хорошо, — выдохнула я облегченно. — Как скажешь.

Помолчав, Диего вновь обратился ко мне:

— Так что же ты намерена делать с этим освобожденным рабом?

— Пока не знаю, — честно призналась я. — Он слишком напуган. Пусть поживет некоторое время у нас, свыкнется со своим новым положением, а дальше… посмотрим.

Диего тяжело вздохнул, снял мою руку со своего предплечья и переплел свои пальцы с моими.

— Вельдана, я должен знать… Чтобы в дальнейшем избежать недоразумений. Ты намерена освобождать всех выигранных рабов?

В животе от его слов тоскливо заскребли крохотные коготки. Ох, Диего… как жаль, что я не могу признаться ему в том, что задумала на самом деле. Уж в этом он точно не поддержал бы меня, сколь бы прогрессивно ни мыслил.

— Нет, — с трудом ответила я полуправду. — Всех отпускать я не буду. Согласись, что игры на Арене могут приносить неплохой доход.

— Ты так и не сказала, сколько выиграла, — выпятил нижнюю губу муж.

— Много. Думаю, достаточно, чтобы в ближайшее время мы могли не думать о деньгах. А ведь ты считал мою идею глупой.

— Признаю, что судил поспешно. Но что с тобой? Тебе нехорошо?

Только теперь я осознала, что болезненно морщусь, а свободная ладонь сама собой легла на живот. Неужели это…

— Нет, все в порядке. Желудок прихватило.

Но через несколько шагов, словно в подтверждение неприятной догадки, я ощутила предательскую влагу между ног.

— Думаю, нам надо вернуться домой. Уже совсем стемнело.

— Вельдана, не пугай меня. Может, послать за доктором Сальвадоре?

— Да нет же, все хорошо, — поторопилась заверить я. — Обычное недомогание.

Диего, словно почувствовав неладное, взял меня за плечи и развернул лицом к себе.

— Что с тобой, Вельдана?

Я закусила губу и отвела глаза. Высыпавшие над спокойной гладью моря звезды внезапно начали расплываться.

— Ничего. Просто устала за день. Пойдем?

Лей встретила меня у порога покоев. Едва она закрыла дверь, я повисла у нее на шее и наконец-то дала волю слезам.

— Госпожа… — Лей успокаивающе гладила меня по волосам и незаметно одну за другой вынимала шпильки из прически. — Что стряслось?

— Ничего не получилось… Ничего… — всхлипывала я, захлебываясь словами.

— Да что? Что же не получилось? Ваш Вепрь жив, парнишка Аро здоров и свободен, вы выиграли кучу денег…

— Я не беременна, — горько выдохнула я ей в плечо. — У нас с Джаем ничего не получилось.

— И что же? — Лей исподволь увлекла меня к кровати и усадила рядом с собой, позволив мне спрятать лицо у нее на груди. — Не всегда получается с первого раза.

— А если со мной что-то не так? — я в страхе приподняла лицо, и Лей нежно провела по нему пальцами, убирая прилипшие к мокрым щекам волосы. — Если я не способна зачать?

— Глупости, госпожа. С чего бы вам быть пустоцветом? Вы же не… — она запнулась, но вскоре продолжила: — Скорее уж, с ним может быть что-то не так. Ведь он был в рабстве, кто знает, через что ему довелось пройти.

Я в ужасе отпрянула, беспомощно раскрыв рот, но Лей тут же заговорила снова:

— Впрочем, не надо думать о плохом. У вас ведь еще есть время, может быть, все и получится.

— Джай поправится еще нескоро, — качнула я головой. — А значит, придется ждать месяц, а может, и не один… Лей, я боюсь.

— Чего же, госпожа? — ее легкие пальцы прошлись по моим волосам, спустились на затылок.

— Боюсь, что Диего заставит меня… заставит… О, Лей! — я снова зарыдала, уткнувшись лицом ей в колени.

Ласковые, но сильные пальцы мягко массировали мне шею, распускали завязки платья на спине, ощупывали позвонок за позвонком.

— Вы свободная женщина. Не позволяйте делать с собой то, что вам неприятно, — тихо сказала она.

— Но Диего никогда не слушает меня!

— Будьте мудрее. Женщина всегда может получить от мужчины желаемое, но надо расположить его к себе. Если все время пинать кота, он обозлится и станет гадить хозяину в обувь, а если приласкать его, то станет урчать, греть ночью постель и ловить мышей.

— Приласкать? Но как я могу, Лей? Ведь он же… он же…

— Ох, госпожа, — вздохнула Лей совсем близко, всколыхнув волосы у меня на затылке. — Вы еще сущий ребенок, а вам пора бы уж повзрослеть. Вы хотите отстаивать свою правоту? Но чего вы этим добьетесь? Превратите свой дом в поле боя?

— Что?..

— Так не проще ли усмирить свою гордыню и дать мужу то, чего он ждет от вас, чтобы он вознаградил вас сторицей?

— Лей, о чем ты говоришь? — я поднялась и утерла слезы, повисшие на ресницах. — Он хочет любви, а разве можно любить двух мужчин одновременно?

Лей невозмутимо пожала плечами.

— Вы спрашиваете у меня? Вам стоит знать, что я была постельной рабыней в борделе. Мне приходилось любить даже не двоих, а сотни мужчин — и большинство из них были мерзкими ублюдками.

— Но разве это любовь? — теперь мои слезы высохли, а сердце сжалось от услышанного. — Я говорю о настоящей любви… Разве ты никогда никого не любила?

— Любила, — она смотрела на меня, не отводя темных, блестящих глаз. — Но кому было дело до чувств рабыни? Если бы я проявляла строптивость, то не выжила бы.

Я молча глядела на нее, не в силах вообразить, через что довелось пройти этой сильной, несгибаемой девушке.

— Успокойтесь, госпожа, — она еще раз погладила меня по плечу. — Ничего страшного. Поправится ваш Джай, и вы попробуете заново.

— Диего его не любит, — зачем-то призналась я.

Лей едва заметно усмехнулась.

— Какому же мужчине понравится, если его женщина влюблена в другого? Ну, полно. Пойду приготовлю для вас ванну с травами.

Уже в купальне, отрешившись от тревог и отдавая себя ласковым рукам Лей, я спросила:

— Кто сейчас с Джаем?

— Хаб-Ариф.

— Как Аро?

— Спит. Похоже, парень немало натерпелся у господина Вильхельмо — пугливый, как олененок. Если позволите, я хотела бы завтра проводить его за ворота, посмотреть на море.

— Спасибо, Лей, — я закрыла глаза. — Ты очень добра. Да, и распорядись, пожалуйста, чтобы из сада принесли плетеное кресло в комнату Джая — в нем я могла бы вздремнуть ночью.

— Вы хотите просидеть у него до рассвета? Но зачем? Вам надо отдохнуть. Я бы могла…

— Лучше проведи эту ночь в объятиях любимого. Ты заслужила, — вздохнула я.

Лей стыдливо опустила глаза.

— Вы не сердитесь, госпожа?

— На что мне сердиться? Была бы моя воля — вы оба были бы свободны и могли бы делать, что захотите. Я уже предлагала тебе это не раз, и мое предложение все еще в силе. Что до Хаб-Арифа…

Лей напряглась, глядя куда-то в пенистую воду.

— Что до Хаб-Арифа, я пока не могу этого сделать. Но придет время, и…

— Ничего не обещайте, госпожа, — тихим шепотом перебила меня Лей. — Без глупых надежд жить куда легче. Учишься наслаждаться каждым прожитым днем.

Я легонько сжала под водой ее пальцы.

— Ах, если бы я могла забрать тебя, Хаб-Арифа, Аро, Сай и Джая и уехать домой, на север…

— А как же ваш муж, госпожа?

Смолчав, я виновато потупилась. Диего. Мне следовало бы помнить. Я уже не девица, а мужняя жена, и Лей права: если я буду без конца враждовать с супругом, моя жизнь в поместье станет бесконечным адом.

Когда я думал, что сражаюсь в этой войне один,

Ты оказывалась рядом со мной, в первых рядах.

Когда я думал, что сражаюсь бесцельно,

Ты давала мне причины пытаться…

War (Poets of the Fall)

Приступ резкой боли вырывает меня из очередного кошмара. Ошалевший, не сразу понимаю, что всего лишь попытался повернуться во сне.

— Джай, — слышу тихий встревоженный шепот. — Тебе плохо?

— Нет, — цежу сквозь зубы, стараясь разглядеть в отблесках масляной лампы знакомый силуэт. — Все хорошо.

Кривлю душой, поскольку сейчас я чувствую себя едва ли не хуже, чем после первого пробуждения. Нещадная боль вгрызается почти в каждый участок тела; раздражающая, болезненная пульсация в голове не дает связно мыслить.

Глаза выхватывают в полутьме перемены: теперь рядом с кроватью не стул, а удобное плетеное кресло, в котором, подобрав под себя ноги, устроилась Вель. Приглядываюсь внимательней: то ли мне мерещится, то ли на бледных щеках поблескивают мокрые дорожки.

— Почему ты не спишь? Ступай к себе: за ночь со мной ничего не случится, клянусь.

— Здесь удобно. Просто не могу уснуть.

Ловлю мимолетное движение — нет, мне не показалось: тыльной стороной ладони она смахивает с ресниц слезы.

— Ты плачешь? Почему? Что-нибудь случилось?

— Нет, нет… — поспешно заверяет она, и я чую ложь в ее дрожащем голосе. — Ты хочешь пить?

Облизываю сухие губы: она угадывает мое желание прежде, чем я сам успеваю осознать его. Не дожидаясь ответа, встает с кресла, присаживается на край кровати рядом со мной, приподнимает мне голову и подносит к губам глиняную чашу. Это не вода: питье терпкое и горьковатое, но я не привередничаю, допиваю до дна.

— Молодец, — хвалит она, убирая чашу. — Это облегчит тебе боль и поможет уснуть.

— Вель, — перехватываю тонкое запястье здоровой рукой. — Скажи мне, что случилось. Почему ты плачешь? Тебя обидел муж?

— Нет, нет… — снова качает головой, и распущенные ко сну волосы мягко укрывают плечи. — Все в порядке. Ты спи.

— Вель… — подношу ее ладонь к саднящим губам, не позволяя отстраниться. — Ты не стала бы плакать просто так.

— Все глупости, — ее рука все-таки выскальзывает из моей, мягко прикасается к скуле, гладит мое взмокшее плечо. — Ох. У тебя лихорадка.

— Не увиливай, — вновь ловлю ее запястье. — Скажи мне. Не скрывай от меня свою боль.

— Но ведь в самом деле ничего не случилось. Просто… просто сегодня оказалось, что я не зачала дитя. Все было напрасно, Джай.

Ее слова почему-то неприятно задевают — я предпочел бы услышать более радостную новость. Еще только начало пути, а уже столько непредвиденных задержек, отдаляющих исполнение моего плана…

Что ж. Ведь это еще не конец, мы всего лишь вернулись в начало.

— И правда, глупости, — успокаиваю я. Сцепив зубы, чтобы не застонать, отодвигаюсь в сторону и тяну ее за руку, побуждая лечь рядом. — Мы попробуем снова. А теперь ложись, выбрось из головы дурные мысли и отдохни.

— Джай, зачем ты?.. — слабо сопротивляется. — Тебе больно, я не хочу тревожить твоих ран.

— Вель… побудь со мной. Мне это нужно.

Она послушно ложится на край узкой постели, и я обнимаю ее левой рукой, притягивая к себе. На плечо падают теплые капли.

— Не плачь, прошу тебя. Мы все исправим, дай лишь немного времени.

Осторожно поворачиваю голову, вдыхая желанный запах ее волос. Прохладные тонкие пальцы сплетаются с моими.

«Я люблю тебя, Джай», — проносится в голове тихий голос, убаюкивая и расслабляя.

Было ли то наяву?

====== Глава 28. Секреты благородных ======

Нелегко уследить, как сменяются дни.

Ты не сможешь всю жизнь оставаться в тени,

Совпадения слишком часты и отнюдь не случайны.

Без оглядки бросаешь свой вызов судьбе

Но найдёшь ли ты силы признаться себе

Что мечтала всегда оказаться

Причастною к тайне?

(Хельга Эн-Кенти)

Пролетела почти неделя с тех пор, как Джай выиграл поединок с Несущим Смерть. Жизнь в поместье постепенно входила в привычное русло. Изабель заметно повеселела после того, как я передала в ее распоряжение увесистый ларец с большей частью своего выигрыша, и вела себя со мной подчеркнуто любезно. Даже известие о том, что я не понесла дитя, не вызвало, вопреки моим опасениям, череды бесконечных придирок и язвительных замечаний.

Следуя совету Лей, с Диего я старалась вести себя мягче. Приветливо улыбалась ему за завтраком, интересовалась его делами в Сенате во время вечерних прогулок, сочувственно выслушивала сетования на государственный заказ, надолго лишивший семью важной части дохода от лесопилки, на задержку партии аркебуз, заказанных из Аверленда для обороны границ Саллиды.

Зато на хлопковой плантации дела шли споро. Хорхе и в самом деле удалось нанять нуждавшихся в заработке бедняков: в отличие от рабов, что нынче на рынке шли нарасхват, спрос на свободные рабочие руки был не столь велик. Да и с жалованьем я невольно угадала: арендовать рабов вышло бы не дешевле.

Собственных забот у меня тоже хватало. Возведение тренировочного городка шло полным ходом: я уплатила дону Монтеро задаток на несколько недель вперед, с помощью Хаб-Арифа закупила новую партию строительных материалов и дополнительного тренировочного инвентаря и уже в пятницу после завтрака удовлетворенно осматривала результат усердного труда рабов. Частокол, оградивший порядочный участок пустоши, надежно укрепили снаружи клиновидными подпорками, а поверху утыкали грозными на вид железными остриями — по настоянию Диего, чтобы отбить у будущих обитателей городка охоту к побегам. По периметру ограждения высились стены доброй половины жилых бараков, способных в будущем вместить не одну сотню рабов. Некоторые жилища уже начали обрабатывать специальным раствором для защиты от влаги, секретом приготовления которого поделился кочевник Тирн.

Центр пустоши теперь был разделен на две части: круглую арену, уже засыпанную мелким морским песком, и ровную площадку с шипастыми тренировочными столбами, перекладинами, барьерами, кожаными мешками и прочими приспособлениями для упражнений. Правда, пока тренировались всего трое: Хаб-Ариф и молодые бойцы Кйос и Тирн.

Завидев меня, рабы прекратили борьбу и почтительно склонили головы. Хаб-Ариф отбросил учебный меч и подошел ближе, опустившись у моих ног на колено и коснувшись ладонью земли.

— Госпожа.

— Поднимись, Хаб. Позволишь ненадолго отвлечь тебя от тренировок?

— Я ваш раб, госпожа. Мое время принадлежит вам.

Его слова заставили меня поморщиться. Каждый раз напоминание о моем статусе звучало невольным укором мне, которая никогда не желала становиться рабовладелицей.

— Пройдем к навесу, уж очень жарко.

— Как пожелаете, госпожа.

Укрывшись от солнца, я начала разговор, камнем давивший на меня целую неделю.

— Как ты знаешь, Джай поправляет здоровье и не может принимать участие в боях. Но нам нужны новые люди. Вся надежда на тебя.

— Я готов, госпожа.

— По оглашенным правилам, завтра на поединки будут выставлены четверки — двое против двух. Без Джая тебе придется туго. Если не можешь положиться на своих подопечных, я пойму твой отказ.

— В этом нет нужды, госпожа. Из этих двоих, — он указал на юношей, почтительно замерших в центре песчаного круга, — лиамец Кйос схватывает науку быстрее и неплохо показывает себя в бою. Я возьму его в напарники, и вместе мы приведем вам еще двоих.

— Спасибо, Хаб, — я положила руку на его лоснящееся от пота татуированное плечо. — Помни, что я не могу тебя потерять. Сделай все возможное, чтобы одержать победу.

— Я не подведу вас, госпожа, — склонился он передо мной подобно рыцарю, дающему присягу.

И опять меня неприятно кольнуло чувство вины. Имею ли я право возлагать такую ответственность на человека, который поневоле оказался втянут в нашу с Джаем опасную затею?

Возвратившись, я наведалась в комнату к Джаю. Он дремал, откинувшись на подушки и свесив с края постели левую руку, но от принесенного завтрака остались лишь объедки. Его не оставили в одиночестве: у окна, за грубо сколоченным небольшим столом, уютно устроились Лей и Аро. Стоило мне переступить порог, как оба они поднялись с мест и приветствовали меня поклоном. Судя по раскрытой на столе книге, я помешала совместному чтению.

— Как Джай? — подойдя ближе, тихо спросила я.

— Хорошо, — так же тихо, чтобы не разбудить спящего, ответила Лей. — Утром поговорил с Хаб-Арифом, выглядел бодро. Потом поел, выпил снадобья, но снова уснул. Ему с нами скучно.

— Чем вы тут занимаетесь? — улыбнувшись, я подсела к ним за стол и жестом дала понять, чтобы они продолжали свое занятие.

— Аро учится читать на северном, — улыбнулась в ответ Лей, тепло взъерошив смоляные кудри парнишки.

Он смущенно опустил ресницы, светло-оливковые щеки залил легкий румянец. Сейчас он выглядел куда лучше, чем неделю назад: узкое лицо слегка округлилось, синяки полностью исчезли, волосы сияли чистотой, были тщательно расчесаны и по южной моде стянуты на затылке бархатной лентой. Добротная, хоть и недорогая одежда делала его взрослее и солиднее.

Вот только страх по-прежнему таился в уголках темных глаз.

— Почему на северном? Не проще ли было бы начать с южного? — довольная тем, что мальчик проявил интерес к чтению, спросила я.

— Я уже немного умею, — тихо ответил он сам, не поднимая глаз. — Но мы не нашли здесь книг на южном.

— Сходите в книжную лавку, — с готовностью предложила я. — Лей, возьми денег, сколько нужно, и купите книги, которые вам приглянутся.

Заметив испуганный взгляд Аро, втянувшего голову в плечи, я поспешно добавила:

— И телохранителей возьмите. К примеру, Хаб-Арифа. Быть может, ему тоже понадобится кое-что купить для дела. Не бойся, Аро, ты будешь в безопасности.

— Госпожа, — опустив взгляд, обратилась ко мне Лей. — Если позволите, у меня есть просьба.

— Разумеется, Лей. Говори.

— Наверное, это дерзость с моей стороны… Но, может быть, вы будете так добры, что возьмете меня завтра с собой на Арену?

Я растерянно моргнула. Если бы все зависело от моих решений, я бы ни на миг не задумалась над просьбой служанки, которую давно уже считала подругой. Но я не была уверена, как отреагирует на подобную просьбу Диего. Да, господа нередко привозили рабов на Арену — не для участия в схватках, а для того, чтобы новички могли своими глазами увидеть настоящий бой как этап обучения, но я ни разу не видела праздно глазеющих на поединки рабынь.

— Я поговорю об этом с мужем и отвечу позже. Аро, ты тоже хотел бы увидеть завтрашние бои?

Глаза парня расширились и потемнели, он испуганно затряс головой.

— Н-нет. Нет, не хочу…

— Успокойся, милый, — я положила ладонь ему на плечо. — Никто тебя не заставит делать то, чего ты не хочешь.

Во взгляде Лей, обращенном на него, я уловила искреннее сочувствие, и задумалась. Надо бы поговорить с ней о мальчике наедине — вдруг она знает, как преодолеть этот страх, который одолевает его денно и нощно?

После короткого, но настойчивого стука в дверь на пороге моих покоев возник Диего.

— Ты готова, дорогая?

— Вполне, — я отвела взгляд от зеркала и медленно повернулась перед мужем. — Как тебе? Я попросила Лей слегка подправить верх платья, чтобы оно было чуточку скромнее. Мне кажется, у нее неплохо получилось. Она настоящая мастерица.

— Ты хороша в любом платье, — улыбнулся Диего, меж тем пытливо оглядывая меня с головы до ног. — А почему ты не надела украшения, которые тебе подарила мама?

Я невольно тронула рукой простой медальон, в котором были спрятаны миниатюрные портреты моих родителей, но спорить не стала. Последнюю неделю по совету Лей я старалась как можно чаще уступать Диего, и это давало свои плоды.

— Просто забыла. Сейчас, погоди.

Лей, в присутствии Диего почти никогда не раскрывавшая рта, расторопно открыла резной ларец с драгоценностями и помогла мне застегнуть ожерелье и вдеть серьги.

— Так-то лучше, — посветлел Диего и галантно подал мне руку. — Идем?

После произошедшего в поместье дона Гарриди я волновалась не на шутку о том, как пройдет прием у сенатора Эскудеро. Как оказалось, мои волнения были напрасны. Дон Пауль — молодой обаятельный мужчина — совсем не походил на умудренного жизнью сурового дона Эстебана. Щекотливых разговоров о политике он не заводил, и я слегка расслабилась, когда мужчины отправились в курильную подымить благовонными трубками. Молодая супруга сенатора, донна Лаура, взяла меня под локоть и увела в сад, где на удобных резных лавках расположились для беседы другие гостьи.

— Как я рада, что вы наконец заглянули к нам, — улыбнулась она. — Со дня вашей с Диего свадьбы прошло уже больше месяца, нам давно стоило бы познакомиться поближе!

— Диего все время занят в Сенате, — вздохнула я.

— Пауль тоже, — весело засмеялась Лаура, взмахнув веером. — Свалил все заботы по дому на меня, а сам только и делает, что занимается пустой болтовней с важным видом — уж мне ли не знать. Но ты ведь тоже наверняка вынуждена вести хозяйство, да еще, я слышала, занялась строительством, и когда только все успеваешь!

Я почувствовала, как мои щеки заливает жгучий румянец.

— К моему стыду, я не настолько хорошая хозяйка. Делами поместья занимается донна Изабель.

— Ах да, какая же я глупая! Как я могла забыть, что вы живете со свекровью?

Диего вскользь упоминал о том, что Пауль рано лишился родителей, и теперь я не знала, выражать ли Лауре сочувствие или радоваться за нее. Шутка ли, быть полноправной хозяйкой поместья!

— Ну и как она тебе? — допытывалась Лаура.

— А? Кто?

— Твоя свекровь. От своих подруг я только и слышу, как их притесняют в доме мужа и не дают слова сказать поперек. Но донна Изабель всегда казалась мне образчиком дружелюбия, разве нет?

— О да. Это так, — уклончиво ответила я.

— Что ж, понимаю. Когда все вокруг заняты, без дела сидеть скучно. Вот откуда твое увлечение играми на Арене, — рассмеялась она. — Всю неделю повсюду только и разговоров было о том, какой куш ты сорвала в минувшую субботу.

— Правда? — я вконец растерялась и не нашлась с ответом.

— А твой раб действительно победил ужасного великана?

— Разве ты не видела сама? — удивилась я, пытаясь припомнить, была ли донна Лаура среди зрителей на трибунах.

Но тщетно — тогда я не видела никого и ничего, кроме лезвия страшного меча, способного оборвать жизнь Джая.

— Нет, дорогая, — призналась Лаура. — Я не слишком люблю все эти драки, да и наш наследник доставляет немало хлопот: капризничает, если меня нет рядом слишком долго.

— Наследник?

К своему стыду, я не помнила, рассказывал ли Диего о детях сенатора.

— Хочешь его увидеть? — воодушевилась она. — Бенито, должно быть, уже проснулся после дневного сна.

Разумеется, отказаться было бы невежливо, хотя счастливый вид Лауры и разговоры о наследниках на фоне моей собственной несостоятельности больно царапали нутро. Впрочем, через силу выдавливать из себя улыбки не пришлось: розовощекий кареглазый младенец, весь в кружевах и оборках, выглядел настолько умилительно, пуская слюнки, хватаясь за все подряд цепкими пальчиками и старательно агукая, что немедленно покорил мое сердце.

— Можно его подержать? — затаив дыхание, попросила я.

— Разумеется, — улыбнулась молодая мать, нежно поцеловала свое дитя в лобик и передала мне.

Младенец оказался неожиданно тяжелым, и первое время я не знала, что с ним делать. Но Лаура мягкими движениями помогла мне удобно устроить его на руках, заставив меня замереть от восторга.

— О, какой он милый! Ты счастливица.

— Привыкай, Вельдана, — засмеялась она и поправила рюши на чепчике ребенка. — Скоро и у вас родится такой же чудесный малыш. Ты ведь уже, должно быть, в тягости?

— Еще нет, — я опустила ресницы, ощущая легкую досаду из-за невольной бестактности хозяйки.

— Смотрите, не тяните с этим, — весело пожурила Лаура, не замечая моего смятения. — Нашему Бенито вскоре понадобится компания: было бы так чудесно, если бы два сенаторских сынка стали играть в шары у нас на лужайке!

Внезапно отворившаяся дверь явила на пороге детской сенатора Эскудеро в компании моего собственного мужа.

— Вот вы где, — притворно нахмурился дон Пауль. — Так и знал, что найду вас здесь. В Кастаделле отыскалась последняя женщина, которой ты еще не похвастала нашим сыном, и вот она уже стала твоей новой жертвой. Лора, дорогая, гости заждались.

Я почти не слышала его слов. Взгляд, которым обжег меня Диего, задержав его на ребенке, заставил поежиться. Красивые губы сжались, в черных глазах вспыхнули жгучие искры. Известие о моей неудаче он воспринял болезненно, хоть и стойко, и не стал укорять меня открыто, но всю неделю я кожей чувствовала его недовольство, граничащее с обидой.

Винить я могла только себя.

Вечер продолжался и закончился чудесно, хозяева оказались на самом деле милой и радушной парой, а их младенец — сущим ангелочком. В этом доме не убивали рабов на потеху гостям и не обвиняли северян в высокомерии, однако холодность, которой веяло от улыбок мужа, не могла не омрачить моего настроения.

— Вельдана, ты непременно должна приезжать ко мне чаще, — сказала довольная Лаура, провожая нас домой. — Днем, пока наши мужья пропадают в Сенате. Нам столько нужно обсудить! Я никогда не была на севере, а Вельдана так ничего толком и не рассказала. Диего, ты же не будешь возражать?

— Разумеется, не буду, — с видимым усилием разжав губы и заставив себя улыбнуться, ответил Диего.

Но когда карета отъехала от сенаторского поместья, он впал в задумчивость и, отвернувшись, уставился в окно, хотя в вечерней темноте можно было разглядеть разве что мерцающие на небе звезды.

— Диего, — позвала я мягко и накрыла ладонью его ладонь.

Он вздрогнул и повернул ко мне лицо. Руку убирать не стал, и я увидела в этом добрый знак.

— Ты злишься на меня? Ну, из-за того, что я… что у меня…

— Нет, — торопливо ответил он. — Мама говорит, что так бывает. Вот только твой Вепрь сейчас ни на что не годен, значит, придется ждать еще месяц. Разве что ты решишь передумать и выбрать кого-нибудь другого…

— Диего, — я чуть сжала его пальцы и заставила себя глубоко вздохнуть, чтобы не дать выхода закипающему гневу. — Прошу тебя, дай нам еще шанс. Джай поправится, и мы попробуем снова.

Скрипнув зубами, он промолчал и вновь отвернулся. Чтобы отвлечь его от раздумий на опасную для меня тему, я заговорила о другом.

— Ты и правда позволишь мне встречаться с Лаурой? Она мне понравилась. Думаю, мы могли бы подружиться.

— Я рад, — сухо ответил он, не поворачиваясь. — Это было бы кстати: Пауль души не чает в своей жене, она имеет на него влияние. Но раз уж ты решила выезжать в свет без меня, пожалуй, придется купить тебе легкий экипаж. Хорхе слишком занят делами, чтобы возить тебя на двуколке, а делить одну карету нам с тобой будет не слишком удобно.

— Спасибо, — я снова слегка сжала его пальцы, на этот раз в порыве благодарности. — Твое понимание много для меня значит.

Диего даже не улыбнулся в ответ, погруженный в свои думы. Покусав в нерешительности губы, я решилась задать вопрос, который мог ему не понравиться.

— Я бы хотела взять с собой Лей завтра на Арену. Ты позволишь?

— Зачем? — он удивленно вскинул бровь. — Что делать рабыне среди господ?

— Она могла бы вместе с нами посмотреть на поединок Хаб-Арифа и Кйоса.

— Что за блажь. Рабы должны знать свое место, ты слишком много им позволяешь.

С языка уже готов был сорваться протест, но я вспомнила, что гневить мужа не в моих интересах, и лишь грустно вздохнула.

— Как скажешь, дорогой.

Разговор не клеился, и к дому мы подъехали в молчании. Проводив меня до покоев, Диего жестом отослал дожидавшихся нас рабов — Кима и Лей — и неожиданно вошел в мою спальню, отчего у меня испуганно забилось сердце.

Лей позаботилась о том, чтобы в комнате к моему приезду горела масляная лампа. Желтоватые отблески плясали в угольно-черных глазах Диего подобно дьявольским огонькам. Из настежь распахнутого окна в спальню врывался свежий ночной воздух, донося с собой приторный запах маттиолы и завораживающую песню неугомонных цикад. Немигающий взгляд мужа и его упрямое молчание пугали все больше, но я помнила наставления Лей и покорно ждала своей участи.

— Ты меня совсем не любишь, — бесцветно произнес он, не сводя с меня глаз.

Что я могла сказать в ответ? Лгать не хотелось: он этого попросту не заслужил, а правда стала бы для него слишком горькой. Как и для меня.

— Ты мой муж, — просто сказала я и дотронулась кончиками пальцев до его скулы, убрала с лица непослушный вьющийся локон. — Определенный мне судьбой. Так или иначе, мы теперь принадлежим друг другу до конца наших дней.

Едва ли это походило на ответ, но вязкий страх почти затмил мне разум: что-то теперь предпримет Диего? Рассердится ли? Повалит ли снова меня на кровать в попытке добиться отклика от моего сжатого в пружину несчастного тела?

Но Диего лишь осторожно прикоснулся губами к моим губам, вовлекая их в робкий, целомудренный поцелуй. Замерев от неожиданности, я заставила себя подчиниться и даже обвила шею мужа руками. Сердце ухало в груди, словно пойманная в силки птица: оно тоже в клетке, ему тоже не вырваться…

Разорвав странный, болезненный для нас обоих поцелуй, Диего отстранился и провел большим пальцем по моим еще влажным губам.

— Спокойной ночи, дорогая.

— Спокойной ночи, — с трудом выдавила я, уже глядя ему в спину.

Взявшись за ручку и приоткрыв дверь, он на миг остановился, чуть повернул голову и произнес, не поднимая глаз:

— Да, насчет твоей рабыни. Поступай как знаешь. Хочешь взять ее завтра с собой — бери.

Равнинной Англии сыны,

Забудьте о женщинах гор.

В Шотландии вы не найдете жены,

А найдете вечный позор.

Шотландская баллада

Еще не открыв глаз после короткого сна, по знакомому легкому аромату узнаю, что рядом Вель. От этого тело забывает о беспомощности и отголосках боли, наполняясь внезапной и беспричинной радостью.

За окном уже темно, но комната освещается едва тлеющей ночной лампой, что бросает мягкие золотистые блики на распущенные волосы Вель. Она сидит в излюбленном плетеном кресле, подобрав под себя ноги, и наблюдает за мной.

— Я разбудила тебя?

— Нет, что ты. Ты ведь знаешь, у меня сейчас нарушен сон. Дни и ночи только и делаю, что валяюсь в постели.

— Как ты? Лихорадка не возвращалась? Аро сказал, что ты сегодня вставал и ходил, — в тихом голосе слышится укоризна.

— Недолго, и только по комнате.

— Но доктор Гидо запретил…

— Дай ему волю, он бы запрещал всё и всем. Я не хочу, чтобы у меня из зада проросли корни прямо в кровать. А с Аро еще разберусь — слишком много мелет языком.

— Не смей его обвинять, — воинственно хмурит брови Вель. — Мальчик и так всего боится. Сколько раз говорила ему, чтобы вышел погулять хотя бы в сад, а он ни в какую. Запрется у себя в комнате и сидит в углу, чертит что-то на бумаге.

— Рисует, — удовлетворенно киваю я, чувствуя, как в душе тепло настоящего перемешивается с холодом прошлого. — Его разум рождает всякие мудреные диковины. Однажды он прямо на стене подземелья нарисовал приспособление, способное поднять большой груз на высоту без помощи человеческих рук, только легким нажатием пальца. А после того как увидел на кухне сорванную с котла крышку, придумал телегу, которая может ехать без лошади, при помощи пара. А однажды этот блаженный почуял движение сквозняка в коридорах и принялся пускать по ветру сухие листья. И потом придумал плот, который мог бы летать над водой. Представляешь, летать? Вроде птицы. И сказал, что воздух и ветер — это сила, которая может поднять что угодно… Чудной.

— Чудной, — с удивлением соглашается она. — Лей учит его читать. Я велела им купить больше книг. Но он сказал, что уже немного знает грамоту, откуда?

— Гидо учил его, когда мог. И я, время от времени. Но большее пристрастие он питает к счету. Попроси его сосчитать в уме большие числа — сама увидишь, он не ошибется.

— Как такое может быть? — недоумевает Вель. — Простой раб, рожденный рабыней от раба…

Губы сами собой раскрываются, чтобы возразить, но успеваю удержать слова на кончике языка. Мало того, что стал беспомощной развалиной, так еще превращаюсь в болтливую сплетницу. Иные тайны, как однажды сказал старик Гидо, надобно уносить с собой в могилу.

Но Вель подозрительно щурит глаза и смотрит пристально, выжидающе.

— Ты что-то знаешь о нем. Что?

— Это касается только его, — хмуро бурчу, опуская взгляд на ее колени, скрытые складками халата. Под халатом наверняка шелковая рубашка, а под ней…

— Ты мне по-прежнему не доверяешь, — говорит она и умолкает, отворачиваясь к окну.

Вижу ее тонкий профиль и обиженно оттопыренную нижнюю губу. Сглатываю слюну: сейчас я не расположен к разговорам, другое дело — целовать эти мягкие, нежные губы… Кажется, для нее я бы сделал все что угодно. Продал бы душу дьяволу, если бы она у меня была.

Глубокий вздох, причиняющий боль в ребрах, означает мою полную капитуляцию. До того позорно быструю, что я морщусь от презрения к самому себе.

— Аро не сын рабыни.

Длинные ресницы вздрагивают, а лицо теряет обиженное выражение и снова становится удивленным, поворачивается ко мне.

— Как?!

— Только вначале поклянись, что ни словом не обмолвишься об этом. Никому.

— Конечно, я…

— Клянись.

— Клянусь.

— Ни Лей. Ни Сай. Ни Хаб-Арифу. Ни, боги тебя упаси, своему красавчику. Ни самому Аро. Ни даже святому отцу на исповеди.

— Да клянусь, клянусь!

— Твой красавчик не говорил тебе, что Вильхельмо когда-то был женат?

— Нет, — удивленно хлопает ресницами. — Я как-то не думала…

— Неважно. Это было давно. Он был женат, причем на северянке.

Ее изящные брови трогательно взлетают вверх. Она сейчас так похожа на любопытного ребенка…

— Впрочем, брак был недолгим, если верить слухам. Всего около трех лет. И за эти три года жена-северянка не подарила ублюдку Вильхельмо наследника. И даже дочери от нее он не дождался.

Вель закусывает нижнюю губу и роняет взгляд на колени, а я понимаю, что невольно ранил ее. С виноватым вздохом тороплюсь продолжить:

— Ублюдок этого и не заслужил. Было ли то провидение божье или какой обыденный недуг — да только не у нее, а у Вильхельмо, ведь бастардами от рабынь он тоже не обзавелся. Напротив, жена его в конце концов понесла.

— Как?.. Ты же говоришь, что у него детей нет?

— У него — нет. А жена его понесла от раба. Вильхельмо сам же и купил ей — искуснейшего певца и музыканта, которого только смог раздобыть на торгах. Для услады слуха, конечно, только услаждал он донну Верреро, как выяснилось, не только голосом.

Вижу, как каменеет фигурка Вель, как тонкие пальцы вцепляются в плетеные ручки.

— Все могло закончиться иначе, будь любовники осторожнее. Госпожа Верреро вполне могла выдать ребенка за сына Вильхельмо, и сейчас Аро ходил бы в его наследниках.

— Что?! Аро — сын жены Вильхельмо?! — Вель задыхается, не в силах поверить. — Но откуда ты знаешь? Ведь ты пробыл у него в рабстве не столько времени, сколько лет Аро!

— Гидо служит у Вильхельмо с давних пор. То, что Аро отличается от других рабов, заметила не только ты. И не только ты умеешь выведывать тайны. Однажды Гидо проговорился, слишком уж долго его это мучило.

— Боже… — выдыхает Вель, хватаясь за голову. — И Вильхельмо…

— Вильхельмо застукал голубков на горячем. Раб тот умер на пыточном столе, оглашая дом криками, отнюдь не похожими на сладкие песни. И умирал он долго, если верить Гидо, не один день… Прямо по соседству с покоями донны Верреро.

— А что… с ней…

— Вильхельмо тогда жаждал страшной мести для жены. Поначалу выпытывал у Гидо всякие снадобья, чтобы выдать действие яда за обычное смертельное недомогание. Но Гидо ведь умный старик… и слишком сердобольный. Не дал безвинной душе погибнуть. А когда ублюдок понял, что жена вот-вот разрешится от бремени, то придумал удавить дитя сразу же после рождения, прямо на глазах у изменницы. Только вышло иначе. Умерла в родах мать, и ей, умирающей, Вильхельмо поклялся, скалясь в лицо, что сын раба никогда не станет свободным. Что он будет жить, но в неволе, и умрет таким же рабом, от которого был произведен на свет.

Потрясенная, Вель прикрывает рот ладонью. Излив ей душу, я чувствую себя виноватым — и перед ней, и перед Гидо, и перед Аро.

— Какое зверство… — выдыхает она, и я вижу, как дрожат ее руки.

— Ты ожидала чего-то другого от зверя?

— И Аро знает об этом?

— Пойми, Вель… Ни Гидо, ни я просто не могли говорить с ним об этом. Думаю, знает отчасти. Например, он проговорился однажды о том, что его матерью была северянка. Но знает ли все до конца… не уверен. Для всех жена дона Верреро умерла при родах, унеся с собой в могилу и их единственное нерожденное дитя. Если бы прислуга шепталась по углам, пуская слухи, языков бы лишилась быстро. Может, кто и сболтнул что мальцу по неосторожности, но он в этом не признается. А всю историю от начала и до конца знают лишь Гидо и сам ублюдок Вильхельмо.

— Отвратительно! После такого я не смогу даже находиться рядом с Вильхельмо! — пылко восклицает Вель, и блестящие глаза ее искрятся гневом.

— Сможешь. Ты должна. И улыбаться ему будешь, и ставки делать, и рабов у него отбирать, одного за другим. Хаб-Ариф тебе в этом поможет.

— Завтра бой… — тут же гаснет она, словно догоревшая свеча. — Хаб-Ариф согласился, но я очень волнуюсь.

— Не волнуйся. Он знает, что делает. Раб, который чует близкую свободу, превращается в самого опасного зверя.

— Джай…

— Иди ко мне, — выдыхаю я и касаюсь ладонью округлого колена под гладким шитьем халата. Мне просто необходимо сейчас чувствовать тепло ее тела. Необходимо, чтобы она была рядом.

Она послушно соскальзывает с кресла и уютно устраивается у меня под боком, склонив голову мне на плечо, осторожно подтягивает колено и укладывает поверх моей здоровой ноги. Наконец-то позволяю ладони вольготно прогуляться по узкой спине, привычно перебрать рассыпавшиеся пряди волос, спуститься ниже, на поясницу, огладить теплую упругую ягодицу.

— Джай, ну что ты… лежи спокойно, а лучше спи.

— Это ты спи, а я уже выспался за день, — подтягиваю край халата, добираясь до голой кожи бедра.

— Джай, — укоризненно шепчет она.

— Я не буду, не буду… только чуть-чуть потрогаю. Вот так.

Вскоре она засыпает, а я еще долго не могу уснуть, прислушиваясь к ее легкому, размеренному дыханию. Как мог я быть так несправедлив к ней? Как мог я обвинять ее в корысти и черствости? Как мог быть с ней грубым и злым? А она — простила, забыла… и всегда находит слова утешения.

Вельдана Адальяро.

Никогда бы не подумал, что для счастья мне надо так мало: чувствовать, как сонное дыхание женщины приятно щекочет шею.

Кажется, я начала привыкать к субботним свиданиям с Ареной. К зловещей красоте ее каменных сводов, к тлетворному запаху пропитанного кровью морского песка и человеческого страха, к завораживающему блеску скользких от масла и испарины мужских тел, к усиленному гулким эхом хору возбужденных зрительских голосов. К изнуряющему волнению, что охватывало меня с каждым новым поединком: за близких мне людей, за их соперников, ставших врагами волею случая, за всех, кто сегодня — я знала это, ощущала нутром — не хотел, но вынужден был поднимать оружие против вчерашних братьев.

Лей, натянутая как струна, с прямой застывшей спиной и прижатыми к животу руками стояла близ бортика Арены в закутке, отведенном для рабов и челяди. Переживала за любимого. И не зря: Хаб-Ариф самоуверенно выбрал для парного боя рослых, могучих на вид рабов. Они должны были выступить лишь в третьей, заключительной части и биться на обоюдоострых копьях — хоть и затупленных турнирных, но не менее опасных, чем боевые. Теперь-то я уже убедилась, что никакое оружие, даже голый кулак, не исключает смертельных травм или жестоких увечий. Сегодняшний день наглядно это подтвердил, и Лей, попавшая на Арену впервые, бледнела и сжимала пальцы, глядя на то, как безжалостные воины ломают друг другу руки, сворачивают шеи и расшибают головы, а затем помощники распорядителя уволакивают с круга поверженные, безжизненные тела.

Прозвучал гонг, возвещая окончание последнего поединка второй части, и Диего торопливо поднялся.

— Ты меня извинишь, Вельдана? Заметил среди зрителей дона Дельгадо, владельца корабельной верфи, хочу поговорить с ним с глазу на глаз.

— Разумеется, дорогой, — натянуто улыбнулась я, косясь краем глаза на взволнованную Лей. — Я подожду.

На самом деле, мне было на руку его временное отсутствие: я могла, не оправдываясь лишний раз, подойти к своей служанке и подбодрить ее. Ведь третью, заключительную часть представления должны были открывать Хаб-Ариф с Кйосом.

Выждав достаточно времени, чтобы дать Диего возможность отойти и увлечься беседой, я выскользнула из ложи и, подобрав юбки, почти сбежала со ступенек.

— Донна Адальяро! — окликнул меня в спину женский голос.

Я остановилась и медленно обернулась. Донна Эстелла ди Гальвез, грациозно покачивая стройными бедрами под струящимся шелком пурпурного платья, с величием королевы спускалась вслед за мной.

— Какая удача, что я застала вас одну. Простым смертным невероятно сложно добиться встречи с сенатором Адальяро и его супругой: я неоднократно посылала вам просьбу принять меня, но ее оставили без ответа.

— Не знала об этом, — смутилась я.

Неужели прошения донны ди Гальвез попали в руки Диего и Изабель, и они даже не посчитали нужным поставить меня в известность?

— Не сомневаюсь. Иначе, уверена, вы не стали бы отвергать мое общество. У меня к вам весьма выгодное деловое предложение.

— Предложение?

Я нахмурилась в нерешительности. Диего еще в прошлый раз ясно дал мне понять, что Адальяро не должны иметь никаких общих дел с последней представительницей семьи ди Гальвез. Значит ли это, что, слушая Эстеллу, я нарушаю негласные правила?

— Именно. Я вижу, вы всерьез увлеклись боями на Арене. Это значит, что мое предложение наверняка вас заинтересует.

— О чем вы говорите?

— О рабах, конечно. О сильных, опытных бойцовых рабах, в которых вы, несомненно, нуждаетесь, чтобы приобрести весомый статус среди таких авторитетных игроков, как дон Верреро или, скажем, дон Ледесма. Смею заверить, мои связи позволяют мне пользоваться преимуществом в отборе среди свежих партий рабов, поступающих на рынки Саллиды.

— Э-э-э… — Предложение было столь неожиданным, что я терялась с ответом. — Это весьма любезно с вашей стороны. Осмелюсь спросить, чего же вы хотите взамен?

— Мне нравится ваш серьезный подход, — улыбнулась красавица, вызвав у меня легкий прилив зависти. Весь ее образ — смелой, прекрасной, самостоятельной, знающей себе цену женщины вызывал во мне восхищение наряду с безотчетной робостью. Сильная женщина в мире сильных мужчин уже достойна уважения, несмотря на ее сомнительную репутацию среди благородных господ. — Я весьма тяжело переживаю расставание с моими бывшими рабами и хотела бы их вернуть.

— Вы говорите о…

— Я говорю о Звере и Вепре. Буду честна: это мои фавориты. Я по-прежнему хочу выкупить их за любую цену и взамен готова предоставить вам самые выгодные условия для покупки отборного мяса за сущий бесценок.

— Мяса? — ужаснулась я, догадываясь, о чем она говорит. Шаткое уважение к этой леди немедленно сменилось омерзением.

— Ох, простите, я заговариваюсь. Разумеется, я имела в виду лучших, опытнейших рабов. Поверьте, вам будет завидовать сам дон Вильхельмо.

— Это невозможно, — сухо отрезала я. — Я никому не отдам и не продам своих рабов. Их можно выиграть только в честном поединке.

Донна Эстелла зло поджала губы — лишь на мгновение — и снова ослепительно улыбнулась, тряхнув гривой длинных распущенных волос.

— Подумайте, от чего вы отказываетесь. И что теряете? Пусть Зверь сейчас в хорошей форме, но он уже не юн, и его сила не вечна. А Вепрь… я видела прошлый бой. Он выступил блестяще, но, боюсь, после таких увечий ему никогда больше не выйти на Арену. Для вас он будет всего лишь бесполезным грузом, лишней тратой денег на его лечение и содержание.

Я сузила глаза.

— А можно узнать, зачем вам так нужен Вепрь, при всем его бесполезном, как вы изволили заметить, состоянии?

— По личным причинам.

— Боюсь, эти причины не стоят ваших усилий, донна Эстелла. Покупать рабов я не собираюсь, ведь тем самым я буду способствовать развитию такого грязного дела, как охота на живых людей. Не буду скрывать: как уроженка Аверленда, я питаю к рабству истинное отвращение.

— И все же не гнушаетесь выставлять живых людей на смерть и зарабатывать на этом деньги, — уже не пытаясь любезничать, вернула укол Эстелла.

— Только тех, кто сам этого хочет. Я, по крайней мере, пытаюсь хорошо обходиться с теми рабами, которые попали ко мне волею случая. И поверьте, я не отношусь к Вепрю как к бесполезной вещи, как вы могли это вообразить.

Продолжать разговор дальше я была не намерена. Не объяснять же этой леди, что мне противна сама мысль покупать рабов, чтобы потом их же руками бороться с рабством. Только те, кто столкнулся с несправедливостью, не желает с ней мириться и жаждет борьбы, способны сделать подобный выбор добровольно.

— Прошу меня извинить, — церемонно простилась я и, не дожидаясь ответа, поспешила туда, куда собиралась — разыскать свою Лей.

Я нашла ее стоящей в стороне, у самого бортика арены: она отчаянно пыталась разглядеть, что происходит за массивной решеткой, преграждающей бойцам выход в круг. Подойдя ближе, я незаметно взяла ее за руку и ободряюще сжала холодные пальцы. Лей вздрогнула и посмотрела на меня большими влажными глазами.

— Он же победит, правда? Госпожа, скажите, что это так!

— Он самый сильный из всех, кого я видела прежде, — улыбнулась я, всей душой пытаясь вложить в нее уверенность, хотя и сама переживала не меньше. Наблюдая сегодня ее волнение, я не единожды успела пожалеть, что согласилась на ее просьбу побывать на Арене. — Но, думаю, тебе лучше отойти подальше и не показываться на глаза Хаб-Арифу, чтобы твоя тревога случайно не передалась и ему. Если хочешь, я могу взять тебя с собой в ложу.

— О нет, что вы, госпожа. Вы правы, я отойду — он не должен видеть меня здесь. Ах, уже гонг! Так скоро…

— Мне пора идти, — виновато сказала я и еще раз пожала ей руку. — Мужайся и верь в своего мужчину.

Не успела я вернуться на место, как распорядитель вызвал на арену бойцов, отобранных для третьей части представления. Диего, уже дожидавшийся меня в ложе, недовольно проворчал:

— Ты разговаривала с рабыней. Опять хочешь меня скомпрометировать?

— Прости, — я смиренно потупила взор и положила ладонь на его предплечье. Было бы хуже, если бы он заметил мой разговор с Эстеллой ди Гальвез. Невольно я оглянулась, отыскав среди самого высокого ряда багряное пятно ее платья. — Я не подумала.

— А стоило бы, — пробурчал Диего, но руку не отдернул, переключив внимание на арену. — Гляди-ка, наш юнец умеет принимать грозный вид не хуже Зверя.

Я проследила его взгляд и заметила, как Хаб-Ариф, едва заметно шевеля губами, наставляет внимательно слушающего Кйоса. Тот хмурил брови, кивал и поигрывал рельефными мышцами на гибком, поджаром теле. Страха в его глазах не было и следа, а вот незримая угроза от него действительно исходила.

— Я верю в их победу. Кстати, кто такой дон Ледесма?

— Дон Энрике Ледесма держит невольничий рынок в Кастаделле. А почему ты спросила?

— Да так, к слову пришлось. Но не будем отвлекаться: объявляют бой.

====== Глава 29. Жажда жизни ======

Комментарий к Глава 29. Жажда жизни Глава пока не бечена

Сегодня с утра не могу найти себе места. Извел Аро бессмысленными придирками, Сай боится сунуть нос в мою комнату. Уже жалею, что нет Лей: язвительная сучка своим колючим языком могла бы здорово привести меня в чувство. Но Лей сейчас там, вместе с Вель, а мне остается изнывать от неизвестности. В силу и опыт Зверя я верю безоговорочно, но Кйос меня беспокоит. И что, если им попадутся превосходящие ловкостью противники? Как же тяжела наша задача: слабаки не нужны, но с сильными есть риск потерпеть поражение. А сейчас это нельзя, невозможно…

Сай принесла обед, но кусок в горло не лезет. Вместо этого пытаюсь встать без помощи Аро, которого сам и прогнал в раздражении. Швы на раненом бедре надоедливо ноют и мешают нормально ходить, сломанные ребра трещат, правая рука под лубками немилосердно зудит. Ковыляя от кровати до окна и обратно, чувствую себя дряхлым стариком: сердце ухает, воздух с трудом врывается в легкие, голова идет кругом, темнеет в глазах. Но за окном тишина: экипаж с господами еще не приехал. Надолго меня не хватает: ладонь, опирающаяся на подоконник, от усилия покрывается липким потом, колени предательски слабеют, и мне приходится постыдно тащиться назад, чтобы исходить испариной в постели.

Лишь когда солнце перекатывается с востока на запад, через распахнутое окно доносится скрип колес и цокот лошадиных копыт: приехали. Только все ли?

Проходит несколько тягучих мгновений, прежде чем в коридоре раздаются шаги. Звенят цепи, и для меня это сейчас самый обнадеживающий звук на свете: цепями принято сковывать только опасных, бойцовых рабов, а значит…

Звон цепей сменяется шорохами и тихими всхлипами. Сердце заходится в бешеном ритме: что произошло? Кто жив? Кто ранен? Кто убит?

Когда Зверь наконец появляется на пороге, сквозь мои стиснутые зубы прорывается возглас облегчения.

— Жив?! Почему так долго? Что с Кйосом?

Зверь привычно скалит обе пасти и небрежно вытирает сочащийся кровью лоб.

— Жив. Кйос тоже. Разве что шкурку щенку малость продырявили.

— Где он?

— У себя, отнесли его, дожидается лекаря.

— Гидо приедет?

— Нет, другой. Кажется, Сальвадоре.

— Крепко досталось парню? — хмурюсь я.

— Выживет. Сам виноват. Говорил ему: нечего скакать вперед старшего, как бешеный козел! У него была одна задача: прикрывать мне зад, а он сгоряча в атаку полез.

— Так твой зад вроде цел, — ощупываю взглядом полуобнаженное татуированное тело Зверя. Несколько раз его все же задело: лоб в крови, глаз заплыл, на плече скользящая рана, на боку длинная вспухшая ссадина.

— Зато глаза чуть не лишился. И ладно бы от вражеской руки, а то от своего же! Малец прыткий, иногда даже слишком, — досадливо морщится Зверь, осторожно щупая рассеченную бровь.

— Что за оружие было?

— Копье с двумя остриями. Не повезло: с ним мы мало работали, мое упущение. Ну да ладно: сдюжили, и то хлеб. Впредь будем умнее, да и парню наука.

— Что другие? Живы?

— Чудом. Говорил же мальцу, что нам не смерть их нужна. Но он то ли со страху голову потерял, то ли кровь в жилах вскипела — я едва успел отвести от того бедолаги острие. Одного зацепило все же, лезвие между ребер прошло. Хоть и тупое копье, а сила у лиамца недюжинная. Жаль, соображения никакого нет…

Выдыхаю. Все не так уж плохо. Кйос, если верить Зверю, поправится, и теперь у нас есть два новых бойца.

— Где госпожа?

— Где-то внизу. Препирается с тем усатым из-за клейма.

— С Хорхе, что ли? Из-за клейма? Это на новеньких-то?

— Вроде так, я не очень понял, — растерянно разводит руками Зверь.

— Зря она миндальничает. Ну да ладно, брат. Спасибо за твою храбрость. Ступай: Лей, поди, тебя заждалась.

Хаб-Ариф делает шаг в сторону двери, но тут же останавливается и смотрит на меня неуверенно.

— Что?

— Ну… хотел спросить… насчет Кйоса. Ты не хочешь сказать ему правду? Мне кажется, парень сделан из правильного теста.

— Возможно, ты прав, — отвечаю после некоторого раздумья. — Я подумаю.

— Какая вожжа попала тебе под хвост? — недовольно скривился Диего. — Клеймить рабов обязывает закон.

— Ты просто плохо знаешь Хорхе! — возмущенно ответила я, не заботясь о том, кто может слышать меня из-за двери мужниных покоев. — Он все делает мне назло!

— Ты преувеличиваешь. Любой раб после покупки…

— Но ты видел, в каком они состоянии! Один совершенно не может двигаться из-за ранения! Какое клеймо? Диего, смилуйся!

— Ты и этих собралась отпустить? — муж вгляделся в меня с недобрым прищуром. — Вельдана, какую игру ты затеяла?

— Да не собираюсь я их отпускать! — в сердцах крикнула я, надеясь, что мои слова звучат убедительно. — Иначе кто будет сражаться на Арене?

— Уж не знаю, для чего ты это все затеяла… — пробурчал Диего, но, кажется, теперь без особого раздражения. — И почему тебя так тянет все время нарушать закон?

— Что это за закон? Где он изложен? Я хочу прочесть.

— В своде городских правил. У меня есть экземпляр, изволь ознакомиться.

Нервно переступая, Диего пошарил рукой вдоль книжной полки, выудил нужный фолиант и передал мне.

— Благодарю. А до того я требую, чтобы Хорхе не приближался к моим рабам. Неслыханно! Их еще даже не осмотрел доктор, а он уже лезет со своим тавром!

— Хорхе просто делает свою работу.

— Пусть лучше проявляет рвение в другом месте. Например, следит за сбором урожая.

— Он следит. И держит отчет перед мамой. А тебе что до него?

Памятуя о наставлениях Лей, я сделала глубокий вдох, чтобы подавить кипящее внутри раздражение, и заставила себя улыбнуться мужу.

— Прости, дорогой, — я коснулась его плеча сквозь плотную ткань рубашки и ощутила, как он вздрогнул. — Просто перенервничала на Арене.

— Так может, тебе не стоит туда ездить? — кажется, голос Диего потеплел. Уж не от моего ли прикосновения?

— Ну что ты. Арена воспитывает волю. Я постараюсь быть сдержаннее.

Сделав над собой еще одно усилие, я шагнула к нему ближе и уткнулась лбом ему в плечо, уловив ответное движение. Обняв меня за талию, Диего прижал меня к себе еще крепче.

— Ну… вообще-то сегодня ты держалась молодцом.

— Диего… я должна тебе кое в чем признаться.

— В чем? — я почувствовала, как напряглась его рука на моей пояснице.

— Со мной сегодня говорила донна Эстелла.

— И чего она хотела?

— Все того же: выкупить своих рабов. Сказала, что присылала к нам просьбу принять ее, но не получила ответа.

— В доме сенатора не принимают убийц и контрабандистов, — голос Диего зазвенел сталью, и он мягко, но уверенно отстранил меня от себя. — И сделок с ними не ведут. Что ты ей ответила?

— Что не собираюсь никому продавать своих рабов. Не для того я их выхаживаю. Не для того я строю свою арену.

— И правильно, — удовлетворенно кивнул он. — Впредь просто ее игнорируй. А из твоей затеи может и в самом деле выгореть неплохое дельце. Двое сегодняшних новичков — хороши, правда?

Диего легонько коснулся пальцем моего носа и хотел было еще что-то сказать, но стук в дверь прервал его на полуслове.

— Ну что там еще? — раздраженно воскликнул он.

— Простите, господин, — пискнула на пороге испуганная Сай. — Приехал дон Сальвадоре, а госпожа просила ее известить…

— Я иду, — поспешила ответить я. — Ты извинишь меня, милый?

— Ступай, — поджал губы Диего. — Я уже начинаю привыкать к тому, что половину субботы ты вся поглощена хлопотами. Надеюсь, хотя бы в вечерней прогулке не откажешь своему мужу.

Я улыбнулась Диего как можно теплее, подобрала юбки и поспешила встречать доктора.

Напыщенный седовласый павлин, именующий себя лекарем, прикасается совсем иначе, чем старина Гидо. Каждая нить, выдернутая из затянувшихся швов на губах, доставляет массу неприятных ощущений, и меня не оставляет чувство, что делается это намеренно. Закончив терзать мое лицо, доктор брезгливо развязывает пропотевшую насквозь повязку на торсе и бесцеремонно, ни капли не щадя, прощупывает ребра. Скриплю зубами, чтобы не застонать. С языка готово сорваться грязное ругательство, но за спиной лекаря стоит Вель и напряженно ловит взглядом каждое движение.

— Недурно, недурно, — бормочет лекарь, как будто нарочно тыкая твердыми пальцами в желтеющие по краям синяки на животе, а затем берется за правую руку. — Какой уход назначал мой коллега Зальяно?

— Покой, особое питание, настой морской полыни от лихорадки, отвар из болиголова и костолома от боли и воспалений, — торопится перечислить Вель, будто примерная ученица в церковной школе. — Мази из розового масла и слез горного камня для костей, а еще пилюли из них же, растворенные в молоке.

— Морская полынь? Костолом? Слезы горного камня? — неприязненно морщится лекарь, словно под нос ему сунули дохлую крысу. — Что за ересь. Уважающий себя врач не стал бы порочить свою репутацию варварскими снадобьями.

С интересом наблюдаю, как уязвленная Вель, ожидавшая похвалы, но никак не осуждения, воинственно выпячивает подбородок и поджимает губы.

— Доктор Гидо — опытный лекарь. Как вы знаете, род занятий дона Вильхельмо вынуждает врача скрупулезно относиться к подобным травмам. Дон Зальяно уверяет, что, к примеру, слезы горного камня помогают костям срастись быстрее и крепче.

— Сущий вздор. Сломанные кости не склеишь ничем, кроме как временем и неподвижностью. Да и то, если их правильно сложить. Впрочем, если вам угодно проводить опыты над своими рабами, я вам не препятствую. Руку проверять не буду: уверен, дон Зальяно знает свое дело не хуже меня, а тревожить лубки прежде назначенного часа нет нужды. Уж не знаю, морская полынь там или шаманские заговоры, но лихорадки нет, как нет и внутренних опухолей. Швы на бедре снимать пока рано, пусть побудут еще несколько дней. Вставать не рекомендуется. Голова не беспокоит? Судорог нет? Разговаривает связно? Тогда дальнейшее мое присутствие больше не требуется.

— Я премного благодарна вам, дон Сальвадоре, за помощь моим людям. Простите, что опять пришлось вас беспокоить, — любезно произносит Вель с каменным лицом и отсчитывает несколько монет серебром, которые раздутый от собственной важности павлин ловко прячет в поясном кошеле.

— Ну что вы, донна Адальяро, — церемонно расшаркивается он. — Всегда рад услужить. А как ваше здоровье? Все ли в порядке? Дурноты по утрам не ощущаете? На желудок не жалуетесь? Что ж, весьма рад, весьма рад. Надеюсь, что следующий повод для нашей встречи будет более приятным.

Выпроводив лекаря, раскрасневшаяся от негодования Вель возвращается ко мне и неосознанно дергает пряди волос в безукоризненной прическе.

— Неслыханно. И почему я должна терпеть этого чванливого человека? Как жаль, что дон Зальяно сегодня слишком занят после боев, не пришлось бы приглашать никого другого. А дон Сальвадоре… Все хвалится своими умениями, а меж тем не соизволил облегчить боль несчастного человека, когда резал его по живому! Если бы я не вмешалась…

— Резал? Кого ему пришлось резать?

— Э-э-э… как трудно запомнить эти имена. Кажется, его зовут Золд. Один из новеньких. У него осколок ребра застрял в ране, а дон Сальвадоре хотел его по живому, представляешь?! Еще и Хорхе со своим клеймом… Ох, да на тебе даже повязка не затянута, куда смотрели мои глаза! Дай-ка я…

— Вель, — останавливаю ее руку и ловлю пылающий праведным гневом взгляд. — Не горячись, успеется. Главное, чтобы он помог парням. Как Кйос?

— Ранен, но если верить лекарю, то не слишком серьезно. Лей напоила его каким-то дурманом, думаю, теперь он уснул.

— А второй? Из новеньких…

— Тот побит, но ничего серьезнее царапин нет. Тирн показывает ему тренировочную площадку, а Сай готовит свободную комнату. И эта комната последняя на этаже… Ох, куда же мне девать людей, когда их станет больше?

Вель в смятении хватается за голову, но я спешу ее успокоить и ласково поглаживаю по плечу.

— А бараки на что? Ты сама говорила, в некоторых осталось только отделать стены. Впереди еще целая неделя, все будет хорошо.

— И правда, — слегка успокаивается она. — Может быть, разумнее было бы пропустить следующий бой и дать людям возможность оправиться от ран?

— Это решит Хаб-Ариф, — уклоняюсь от прямого ответа. — Ему видней.

В глубине души надеюсь на то, что Зверь не станет откладывать бой. Любая отсрочка отодвигает нашу цель. Я и так выбит из строя, а теперь еще Кйос, и этот новенький, как там его, язык сломаешь, Золд…

Вель и в самом деле успокаивается: перестает дышать часто и шумно, глаза вместо гнева вновь излучают тепло.

— Хорошо. Позволь мне все-таки поправить повязку, ведь ребра должны быть туго стянуты, доктор Гидо говорил… Ох, впрочем, нет, эта уже не годится: ты весь взмок, ее надо сменить.

— Было жарко, — виновато оправдываюсь я, понимая, в каком неприглядном виде предстаю сейчас перед женским взглядом.

— Я сейчас тебя вымою. Почему Лей до сих пор не сделала этого? Ах, да, что я болтаю, она же была со мной. А Аро? Ну да ладно, погоди. Я сейчас.

— Вель, не суетись, — пытаюсь ее удержать. — Ты не должна возиться со мной.

— Я и так слишком долго возилась с другими. Почти не вижу тебя в последнее время. Подожди, попрошу Сай принести теплой воды.

Возражать бесполезно, и я просто откидываю голову на подушку. Каждое усилие, даже малейшее, бросает меня в испарину, а мне не хочется представать перед ней вонючим боровом с липкой шкурой. Закрываю глаза — всего на мгновение, только чтобы справиться с внезапно накатившей усталостью…

Джай уснул. Я смотрела на его расслабленное лицо, сидя возле бесполезных теперь ведер с теплой водой, и любовалась тем, как луч закатного солнца играет озорными бликами на его сомкнутых веках. Небритые щеки непривычно запали, обозначив высокие скулы, темные круги под глазами стали как будто резче. Его совсем недавно перестала терзать лихорадка, и он был еще слишком слаб. Я осторожно уложила на постель свесившуюся на пол руку и со вздохом отметила подсохшую кровь на губах: доктор Сальвадоре не слишком бережно снимал с них швы. Зато отеки с лица уже сошли, и постепенно оно стало приобретать прежние, знакомые черты.

Посидев так некоторое время у постели спящего Джая, я вспомнила о книге со сводом законов Кастаделлы и сходила за ней в свои покои. Было бы удобнее читать в собственной спальне, сидя у распахнутого окна, но мне не хотелось оставлять Джая одного. Вернувшись, я привычно устроилась в плетеном кресле напротив его постели и погрузилась в чтение.

Уже на второй странице сухой казенный текст стал вызывать у меня сонливость. Но я упрямо продиралась сквозь бесконечный перечень правил со множеством разъяснений, едва ли более понятных, чем витиеватый текст самого закона, пока не нашла, наконец, нужное место: раздел о владении рабами. Внутренне содрогаясь, я внимательно читала о том, что дозволялось и что возбранялось господам при обращении с живым имуществом, какие наказания рекомендуются за провинности (особенно жестокими выглядели наказания за побег и за убийство господина), ответственность за ущерб, причиненный рабом свободному горожанину. Перечитав раздел об отпущении на свободу и убедившись, что в случае с Аро я соблюла все требуемые предписания, я вернулась к рекомендациям относительно оформления купчей. С особым вниманием перечитала разъяснения о метках на телах рабов, свидетельствующих о принадлежности их хозяевам. И чем больше я вчитывалась в мудреные строчки, тем больше торжествовала внутри: нигде не сказано, что это жуткое клеймо было обязательным! Сказано лишь о том, что метка должна быть отчетливо видна на коже при досмотре и не терять очертаний при повседневном воздействии, как-то: от трения одежды, от мытья, от солнечного загара, от ношения кандалов.

Воодушевленная, я тотчас же отправилась к Диего. Памятуя о прошлых неприятных открытиях, я деликатно постучала в дверь, сообщая о себе, и дождалась, пока муж ее откроет.

— Вельдана? — он удивленно поднял брови. — Что-то случилось?

— Вот! Я нашла! — ткнула я пальцем в раскрытую книгу.

— Зайди, не говорить же на пороге, — насупился он, пропуская меня внутрь.

Он был облачен в легкую домашнюю одежду и халат и выглядел слегка помятым, будто со сна, но не растрепанным. Ким, если и находился в его покоях, сейчас был надежно спрятан от моих глаз, и я мысленно поблагодарила за это мужа.

— Что же ты нашла?

— О господских метках на рабах. Здесь нет ни слова о том, что это должно быть именно клеймо!

— Хм, — сдвинул брови Диего и заглянул в книгу. — Правда? Но так заведено испокон веков…

— И что, что заведено? Вам бы только мучить людей, а никто из вас не задумывается, что им больно!

— Это терпимая боль.

— Ты когда-нибудь обжигался? — наступала я с вызовом.

Диего упрямо поджал губы.

— Что же ты предлагаешь? Как иначе поставить метку, которая не сотрется со временем?

— Татуировку! — с торжеством победителя воскликнула я. — Это не так больно, а у халиссийцев и так принято украшать себя рисунками!

— Вот то-то и оно, что принято! Где бы ты поставила такую метку на Звере, а? У него же все тело синее.

— Не у всех же так! — не сдавалась я. — На новеньких, к примеру, их не так много.

— Да меня просто не поймут, Вельдана! — вскипел Диего. — Это… это…

— Это свобода от устаревших догм, — сказала я ласково и обвила шею мужа руками. — Ты и так слывешь новатором среди законодателей. Я слышала, о чем говорил вчера твой дон Пауль. Ты ведешь разумную политику в Сенате, считаешься с позицией стран-соседей, предлагаешь взвешенные законы, прислушиваешься к мнению горожан. Ты знаешь, что Лаура даже позавидовала тому, что мы додумались нанять свободных бедняков на плантации! Так почему же ты не можешь быть новатором в такой мелочи?

— Ты хитришь. И уже научилась лести, — пробурчал Диего, но гораздо мягче.

Я растерянно моргнула, глядя ему в глаза.

— Ну хорошо. Давай попробуем на твоих. Но если я столкнусь с возмущением от уважаемых господ…

— Спасибо, милый! — я почувствовала, как губы расплываются в улыбке.

— Но это не задаром, — добавил Диего, глядя на меня с напускной строгостью. — Я кое-что потребую от тебя.

— И что же?

В следующий миг Диего поцеловал меня в губы. Первым моим порывом было вырваться, но я усилием воли заставила себя подчиниться. Он мой муж, напомнила я себе. Имеет право… Надо просто расслабиться, просто отвлечься, лучше просто начать считать в уме… Но Диего отпрянул от меня раньше, чем я успела сосчитать до десяти.

— Вот это. И еще ребенка. Ты ведь подаришь мне сына, Вельдана?

— Я… сделаю все возможное… — пробормотала я, вконец растерявшись.

— Уж будь добра, сделай, — тише ответил Диего и коснулся моего лба своим. — И тем самым ты сделаешь меня счастливым.

Когда открываю глаза — кажется, всего через мгновение, но уже совершенно выспавшийся, — Вель сидит у постели, слегка склонившись надо мной. Она так красива в густо-оранжевом свете заходящего солнца, что хочется зажмуриться, чтобы не ослепнуть.

— Как ты себя чувствуешь? — шепчет обеспокоенно.

— Хорошо. Ты так и сидела здесь, пока я спал?

— Не все время, — отвечает тихо, и после короткой паузы добавляет: — Ты стонал во сне.

Недовольно морщусь. Во сне-то себя не сдержишь…

— Наверное, это от жары. Кошмары снятся.

— И правда, ты весь взмок. Позволишь себя вымыть?

Если уж Вель вобьет себе что-то в голову, то не отстанет, пока не добьется своего. Это я уже выучил по тому, как она лечила мои раны, оставленные плетью.

Подчиняюсь. Вель садится совсем рядом, на край кровати, и я наслаждаюсь первыми влажными прикосновениями: вода для мытья успела остыть и теперь приятно освежает кожу.

Закрываю глаза, но ее неторопливые движения вижу даже сквозь сомкнутые веки. Тихий всплеск воды, легкий вздох, отнимающий у меня дыхание, едва слышный скрип кровати, когда она перемещается ближе. Чувствую боком тепло ее бедра сквозь тяжелый шелк платья. Ощущаю прикосновение прохладной влажной губки к разгоряченному лбу. Наверное, это неправильно, что она опять занимается мною сама, а не поручает меня рабыням, но я не в обиде. Губы сами собой растягиваются в улыбке; свежие струпья на месте снятых швов кое-где лопаются, заполняя трещины тягучими капельками крови. Готов поклясться: со стороны это выглядит жутковато. Лицо невольно поворачивается в сторону прикосновений, тянется навстречу, язык невольно облизывает пересохшие губы. Мое единственное желание сейчас — лежать так вечно.

— Хочешь пить? — разливается по телу ее голос, утоляя жажду не хуже воды.

В горле после сна в душной комнате сухо и горячо, как в жерле вулкана, но с языка срывается другое, дерзкое:

— Хочу тебя.

Вель тихо смеется, и я приоткрываю глаза, любуясь улыбкой на ее лице. Она подносит к моим губам глиняную чашку с пряно пахнущей жидкостью, приподнимает мне голову и терпеливо ждет, пока я сделаю несколько глотков. Я бы предпочел обычную прохладную воду, но мне опять подсунули какое-то горькое пойло, которым и не напьешься толком.

— Когда меня уже избавят от этой дряни? — морщусь и упрямо отдергиваю голову.

— Когда полностью поправишься. Пей, не капризничай.

Приходится допить до дна; наградой мне служат легкие прикосновения женских пальцев, вытирающих пролитую горечь с губ и подбородка.

Она вновь отжимает губку над миской, роняя в воду тяжелые звучные капли. Проводит ею по шее, груди, осторожно прикасается к уродливым синякам на животе. Желанная прохлада дарит блаженство измученному жарой телу, я уже не чувствую себя раздувшимся под палящим солнцем трупом. Вель придвигается еще ближе, кладет себе на колени мою здоровую руку и несколько раз проводит влажной губкой от плеча до локтя, затем от локтя до кисти. Раскрывает ладонь, и, словно играя со мной, вытирает каждый палец от основания до кончика ногтя. Не выдерживаю: перехватываю тонкое запястье, провожу большим пальцем по тыльной стороне ладони вдоль выступающих под кожей косточек.

— Дай мне закончить, — улыбается она.

Ее светло-серые глаза сияют — для меня одного. Не могу удержаться, касаюсь нежного бархата ее щеки, прослеживаю изящную линию скулы. Она замирает, настороженно глядя на меня из-под веера пушистых ресниц. Прикасаюсь к щеке всей ладонью, обвожу овал лица, трогаю бледно-розовые губы, слегка оттягиваю нижнюю. Выдыхая, она приоткрывает рот, и я замираю: кончик влажного языка на миг касается загрубевшей подушечки пальца. И еще раз. И еще.

Как же раздражает собственная беспомощность! Хочется сгрести ее в объятия, прижать к себе, зацеловать до полусмерти. Но правая рука затянута в лубки и накрепко спеленута.

К счастью, все еще есть левая. Укладываю ладонь на хрупкий затылок, заставляю голову Вель склониться ближе. Она поддается, шелковистые косы падают вперед, змеями свиваются на моих плечах. Ее дыхание сливается с моим. Она выглядит такой невинной, но ее язычок, не дожидаясь приглашения, невесомо порхает по моим губам, слизывает выступившие в трещинах капельки крови, сменяет горечь лекарского пойла сладостью девичьего поцелуя. Тонкие пальцы гладят лицо, трогают отросший ежик волос, скользят под затылок. Ее поцелуй становится глубже и — какому богу мне молиться? — смелее, откровеннее… расплавляет сознание.

Одной рукой как следует женщину не приласкаешь, но я позволяю себе насладиться прикосновениями: к изгибу шеи, к линии ключиц, к груди, спрятанной за плотным корсетом. Ладонь ложится на узкую талию, дерзко сползает ниже, прослеживая округлость бедра. Проклятый шелк кажется бесконечным, но я добираюсь до края платья, подтягиваю его вверх и наконец обхватываю ладонью голое колено.

— Джай, прекрати, — протестует она, прерывая восхитительный поцелуй и вновь садясь на постели.

Пытается бороться с моей рукой, но никакая сила в этом мире не заставит меня отпустить теплое стройное бедро, захваченное в плен. С силой вжимаю пальцы в мягкую плоть, толкаю на себя…

— Джай, тебе нельзя двигаться, — светлые брови забавно съезжаются к переносице.

— Разве я двигаюсь? — изображаю удивление и усиливаю нажим. Губы растягиваются в ухмылке, но уже не кровят, размягченные поцелуем.

И Вель сдается. Легкая растерянность на ее лице сменяется любопытством. Кажется, она понимает, чего я хочу. Славная девочка. Не убирая с бедра моей руки, она грациозно поднимает край юбки и оказывается сверху, перекинув через меня ногу. Но опуститься все еще боится, косится на синяки, разукрасившие мой живот желтыми и синими оттенками.

Набухший член предвкушает близость ее входа. Но она все еще стоит надо мной, обнимая коленями бедра и не решаясь двинуться дальше. Узкие ладони невесомо скользят по моему животу, заставляя мышцы болезненно напрягаться. Не только на животе.

— Расслабься, — шепчет она. — Тебе нельзя…

— Я ничего не делаю, — ухмыляюсь я, облизывая губы.

Но это правда лишь отчасти: моя ладонь находит внутреннюю сторону ее бедра, скользит под юбкой выше. Проклятая левая рука. Мечом она владеет куда лучше…

Тем самым пальцем, которого касался кончик ее языка, я дотрагиваюсь до ее раскрытых лепестков. Вель тихо охает, пытается отпрянуть, снова хватается за мое предплечье.

— Джай, не… ах!

Ее тело напрягается, вытягивается в струну, но я торжествую: она уже влажная. Несмотря на ее протесты, направляю палец глубже, в скользкую нежность женского лона. Хочу видеть ее голой, но одной рукой мне не справиться со шнуровкой корсета, с крючками и петлями — это раздражает.

Ничего, моя беспомощность не вечна. Жадно ощупываю взглядом затуманенные глаза, слегка приоткрытые порозовевшие губы, слух с удовольствием ловит прерывистые тихие вздохи. Пальцы скользят все легче, дерзко оглаживают под юбкой сокровенное, недоступное взгляду.

Меня пронзает диким желанием попробовать ее на вкус. Отнимаю руку, выпутываю из вороха тяжелого шелка и облизываю пальцы — один за другим. Вкус ее лона заводит еще больше, низ живота скручивает горячим узлом. В голове проносятся дерзкие мысли… но нет, не сейчас.

Она смотрит на меня ошарашенно, широко распахнутыми повлажневшими глазами. Шумно выдыхает. Нить наших взглядов не прерывается, пушистые ресницы не скрывают от меня ее расширенных зрачков. Долгое мгновение тянется и тянется, наполняя меня невыносимым напряжением. Медленно направляю руку вниз, провожу раскрытой ладонью по ее разгоряченной ляжке, но в этот раз тянусь не к ней, а к собственной набедренной повязке, освобождая пульсирующий от нетерпения член. Вель в растерянности закусывает нижнюю губу — если бы она знала, как соблазнительно выглядит сейчас! — и ее пальцы под ворохом юбок переплетаются с моими. По телу проходит судорога — давай же, девочка…

Прикосновение нежных пальцев к исстрадавшейся плоти выжигает разум дотла. Впервые она прикасается ко мне так. Прежде даже глаза стыдливо отводила, а теперь… Мои пальцы направляют ее, и она старательно повторяет движения, не сводя с меня потемневших глаз. Отпускаю: дальше сама.

Медленные, слишком медленные движения изводят, заставляют нетерпеливо ерзать. Наконец она неловко садится, помогая себе рукой, и член охватывает влажная теснота. Хриплый стон, рвущийся из горла, сливается с ее тихим всхлипом. Обнимаю ладонью мягкое бедро, помогаю, направляю, пытаюсь задать правильный ритм… Но она настойчиво отводит мою руку, переплетает пальцы с моими, опирается сверху. Хорошо, девочка, делай, как знаешь. Я твой раб, хочется мне того или нет.

Лежать бревном не получается: она еще слишком неумелая, несмелая, неловкая. Толкаюсь бедрами навстречу ее осторожным движениям, не обращая внимания на боль в переломанных ребрах, размочаленном нутре, потревоженной правой руке. Единение с Вель окупает все.

Не могу больше думать, отдаюсь животному инстинкту, все чувства теперь концентрируются в паху, сворачиваются ноющим узлом. Вель на мгновение отпускает мою руку, чтобы откинуть за плечи косы, и пальцы бездумно тянутся к корсету платья, царапают расшитый бисером шелк в попытке добраться до груди. Она на миг останавливается, заводит руки за спину, распускает шнуровку, поводит хрупкими плечами, и мне удается завладеть освобожденной округлостью, ощутить под пальцами бархатистую кожу, маленький затвердевший сосок.

Проклятая правая рука, сейчас бы ты как никогда пригодилась.

Участившееся дыхание и тихие стоны Вель ласкают слух, горячими волнами расходятся по телу, бьют в низ живота. Наши движения сливаются в одно — ритмично, плавно… Пальцы терзают набухшую горошину: гладят, потирают, перекатывают; мечутся между одной грудью и другой. Вель запрокидывает голову, открывая взгляду соблазнительную шею, закрывает глаза, стонет протяжно… Неужели все? Как она успела раньше меня?

— Вель…

— Ох…

Она обессиленно склоняется надо мной, почти ложится, но вовремя спохватывается, опасаясь слишком сильно прижать сломанную руку. Обнимает за плечи, зарывается лицом в шею, капельки испарины на ее коже смешиваются с каплями пота на моей. Она не оставляет меня, и я несколькими сильными, уверенными движениями заканчиваю дело.

С наслаждением вдыхаю запах ее тела, ее волос. С языка готов сорваться глупый вздор о любви, но я лишь молча целую шею — долго, медленно, касаясь носом теплой нежной кожи. Стараюсь отдышаться, не потревожив сломанных ребер.

— Джай, — Вель нехотя приподнимается, стыдливо прикрывает рукой обнаженную грудь. — Я делаю тебе больно.

Ее наивность вызывает во мне ехидный смешок.

— Такую боль я готов терпеть хоть всю жизнь.

— Глупый, — забавно надувает налившиеся цветом губы и поправляет на себе платье.

К моему сожалению, сползает с меня окончательно и старается деликатно отвести глаза от места своего грехопадения. Ухмыляясь, возвращаю на место повязку, хотя на самом деле не отказался бы от водных процедур ниже пояса в ее исполнении.

— Надо же мне выполнять свою часть уговора, — продолжаю забавляться.

Но она внезапно мрачнеет, отводит взгляд, плечи приподнимаются, становятся острее.

— Что? — хватаю ее запястье, но она упрямо пытается вырваться.

— Ничего. Тебе надо отдыхать, я пойду.

— Эй, — тяну ее на себя. Кажется, понимаю, какую сморозил глупость. — Я пошутил. Уговор здесь ни при чем. Я хотел тебя.

Она не сдается: замыкается, вся будто ощетинивается невидимыми колючками. В другое время отпустил бы ее, раз уж ей так нравится обижаться, но в последние дни она слишком много сделала для меня.

Эх, как же плохо без правой руки! Быстрым движением отпускаю запястье и перехватываю талию, закольцованную в жесткий корсет, тяну на себя еще сильнее. Рука ползет по спине выше, сгребает непослушные косы на затылке. Приближаю обиженное лицо к своему, целую точеный нос, высокую скулу, полуприкрытый глаз, впадинку на щеке, нахожу соблазнительное ухо.

— Даже если бы не было никакого уговора. Я хочу тебя, Вель. И хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. Сейчас я не могу как следует заняться тобой, но как только срастется рука…

Дальше мешает говорить поцелуй: не отпускаю ее, пока гибкое женское тело, притиснутое к здоровому боку, не расслабляется в кольце моей руки.

Второй раз за день едва сдерживаюсь от того, чтобы не брякнуть откровеннейшую чушь о любви. Знаю, что ей было бы приятно это слышать, но…

Нельзя всерьез поддаваться мимолетным слабостям. Глупые романтические бредни остались в других временах, в другой стране, когда я был другим человеком. Сейчас у меня иная цель. А Вель…

От нее слишком многое зависит.

====== Глава 30. День, когда все получается ======

Комментарий к Глава 30. День, когда все получается Глава отбечена не до конца

Как он спокоен и речист,

А я тупею, злясь.

Пусть Вы моя, пусть он и чист,

Но я ревную Вас!

Ревность (А. Вертинский)

Сегодня утром я не жду Вель у себя: по воскресеньям с утра господа всем семейством отправляются в церковь, замаливать грешки. Не знаю, помогают ли эти благочестивые молитвы Творцу ослепнуть, но традиции южан незыблемы: и грешат, и каются они одинаково рьяно.

Однако в это утро традиция меняется. Я лениво наслаждаюсь сонной полудремой, когда на пороге моей конуры вдруг возникает красавчик Диего Адальяро собственной персоной. Недоуменно моргаю еще тяжелыми веками, соображая, зачем он мог появиться здесь, а благородный дон брезгливо морщится.

— Вылеживаешься? На колени, раб, когда с тобой разговаривает господин!

С неприкрытым злорадством в глазах он наблюдает за тем, как неуклюже я опираюсь на локоть здоровой руки, пытаясь подняться, с какой унизительной беспомощностью стаскиваю свое тело вниз, как морщусь от боли, опускаясь на колени и чувствуя мучительное натяжение швов на бедре и злые укусы в ребрах. Голова кружится и пульсирует, но я молчу и покорно склоняюсь перед господином.

Звенит сталь. Краем глаза замечаю, что красавчик извлекает клинок из парадных ножен. Мелькает глупая мысль: уж не хочет ли он отрубить мне голову прямо здесь и сейчас? Но он всего лишь поддевает концом узкого клинка мой подбородок и заставляет смотреть на себя снизу вверх.

— Что ты о себе возомнил? — властно начинает красавчик. — Будто тебя здесь кормят, чтобы ты отлеживал бока на господских перинах?

От перины моя скромная жесткая постель бесконечно далека, но суть воспитания явно в другом.

— Нет, господин.

— Знаю я вашу гнилую рабскую натуру: дай только повод пожалеть себя и увильнуть от работы!

Недоуменно дергаю правым плечом, и движение отдает резкой болью в ребрах и сломанном предплечье. Чего он хочет от меня? Чтобы я сейчас выходил на Арену?

— Как только я смогу владеть рукой, то вернусь к тренировкам.

— К тренировкам! — фыркает благородный дон и надавливает клинком чуть сильнее. Чувствую, как по горлу сползает теплая капля крови. — Ты умело прикидываешься идиотом. Или ты считаешь идиотом меня?

— Я бы не посмел, господин.

— От тебя ждут не того, чтобы ты махал кулаками. Неужели не ясно? — красавчик злобно кривит аристократические губы.

Ах, вот оно что.

— Ясно, господин.

— Ясно ему. А где результат твоей работы, я спрашиваю? Где?

Я молчу: ответить мне нечего. Да это и не требуется: Диего Адальяро слишком увлечен собой в этом представлении, чтобы слушать ответы.

— Если я узнаю, что ты увиливаешь… Если ты решил, что можешь пользоваться моей женой ради забавы, а не ради результата… Я подвешу тебя на конюшне за то место, которым ты имеешь наглость забавляться.

Чувствую, как вытягивается мое лицо. Потрясенно вскидываю взгляд: с чего он так бесится? Никакому мужу в здравом уме не пришло бы в голову принуждать жену к тому, что он заставляет делать Вель. Что же ему надо от меня?

— Я не увиливаю, господин. Стараюсь, как полагается.

Не далее, как сегодня ночью старался снова, — добавляю мысленно. Если Вель не понесла, то уж точно не потому, что я этого не хочу. Этот наследник нужен не только тебе, надутый спесью индюк.

Он долго смотрит мне в глаза и в конце концов убирает лезвие от моего подбородка.

— Думаешь, ее благосклонность дает тебе право водить меня за нос? Как бы не так. Ты здесь не единственный раб. В тебе нет ничего такого, чего не было бы у других. Запомни это.

Я не удивился бы, если бы он пнул меня напоследок носком начищенного сапога, но Диего Адальяро просто разворачивается и уходит. Остается лишь радоваться, что сейчас меня никто не видит, потому что ловкости, с которой я взгромождаю свое неуклюжее тело обратно на кровать, не позавидовала бы даже морская черепаха, перевернутая кверху брюхом.

Откинувшись на подушки, утираю взмокший от усилий лоб и раздумываю над странным явлением красавчика. В его словах отчетливо слышалась неприкрытая угроза: ему нужен ребенок. И он искренне полагает, что Вель меня интересует лишь как женщина для развлечений…

Вот только он ошибается.

Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,

Но не злоба нас будет из плена вести.

Не слепая, не черная ненависть в нас, —

Свежий ветер нам высушит слезы у глаз

Справедливой и подлинной ненависти!

Баллада о ненависти (В. Высоцкий)

По лицу Лей, встречавшей меня после приезда из церкви, я сразу поняла: пока нас не было, что-то произошло. Когда она потянулась к застежкам моего выходного платья, чтобы помочь мне переодеться в домашнее, ее пальцы мелко дрожали. Я взяла обе ее руки в ладони и усадила рядом с собой на диван.

— Выкладывай, что стряслось?

— Госпожа, я виновата. Не следовало мне выходить вместе с Аро к морю.

— Почему? Я ведь позволила.

Лей закусила губу; она явно избегала смотреть мне в глаза.

— Да что с тобой? Кто-то посмел вас обидеть?

— Мы уже собирались домой, поднялись по тропе с берега наверх, к аллее. И надо же было такому случиться, что как раз в это время по набережной ехала карета богатого господина. Он заметил нас и велел кучеру остановиться. Начал что-то кричать, сказал, что кликнет караульных, чтобы заключить нас под стражу как беглых рабов…

— Беглых?! Но почему? Я ведь разрешила, а Аро и вовсе не раб!

— К несчастью, тот господин оказался бывшим хозяином Аро. На мне был ошейник, как и положено, а на мальчике — нет. Тот дон начал гневаться и кричать, что он самовольно снял ошейник и незаконно вырядился в одежду свободных. Нас схватили его телохранители, господин вышел из кареты, дернул на Аро рубашку, чтобы показать караульным клеймо. Меня никто не желал слушать, госпожа.

Кровь отхлынула у меня от лица, и я сильнее сжала кисти Лей.

— Вильхельмо. Как он посмел? Какое он вообще имеет право трогать моих людей? И что же дальше? Где Аро?

— Сейчас у себя.

— Вас не схватили?

— Нет. Они нашли лишь старое кеймо, с буквой V, и это повергло дона в недоумение. Только тогда они выслушали Аро, он показал им вольную — к счастью, с бумагой он не расстается. Караульные признали подлинность документа и отпустили нас. Но тот благородный господин был очень недоволен.

— Ну и пусть, — злорадно сказала я. — Этому дону давно не мешало бы сбить чуточку самодовольства. Аро сильно переволновался? Ты сумела его успокоить?

— Его трясло, — руки Лей под моими ладонями сжались в кулаки. — Он сделался будто безумный. Все твердил, что ему непременно надо избавиться от клейма. Попросил меня прижечь его чем-нибудь, но где бы я взяла огня и железа? Он сунулся было на кухню, донимать Нейлин, но она вытолкала его оттуда взашей. Я буквально силком отвела мальчишку к Вепрю, тот велел ему выкинуть дурь из головы. Аро как будто бы согласился, весь сник и ушел в свою комнату. Я думала, что все обошлось, да куда там…

Лей запнулась, опустив взгляд, и я нетерпеливо тряхнула ее за запястья.

— И что? Продолжай!

— Он ускользнул из комнаты и нашел Хорхе.

— Ох, — у меня похолодели ноги.

— Вот именно — ох. А тот и рад стараться!

Ничего больше не говоря, я поднялась с места и стремглав побежала в комнату Аро. Постучавшись, толкнула дверь и замерла на пороге.

Мальчик лежал на узкой кровати ничком, спрятав лицо в подушку. Тонкие пальцы судорожно сминали простыню. Просторная рубашка с широкими рукавами была спущена с плеч и открывала взгляду бесформенный свежий ожог, ярко пылавший на безупречной светло-оливковой коже спины.

— Я смазала мазью, но отвар от боли он отказался пить, — шепнула за спиной подоспевшая Лей.

— Аро, — не обратив на нее внимания, произнесла я. — Зачем ты это сделал?

Он вздрогнул, услышав мой голос, и с видимым усилием встал с кровати, поправил сползающую с плеч рубашку. Почему-то только теперь я отметила, что он, даже понурившись, ростом слегка превосходит меня.

— Посмотри на меня, Аро.

Мальчик поднял голову. Красивое узкое лицо налилось бледностью, на фоне которой еще ярче выделялись горящие затаенным гневом глаза.

— Скажи мне, зачем?

— Разве не ясно? — произнес он с вызовом, которого прежде я не замечала за вечно испуганным, прячущимся тенью по углам пареньком. — Не хочу, чтобы клеймо напоминало мне о… прежней жизни.

Повинуясь внезапному острому чувству, я подошла к нему ближе и порывисто обняла.

— Аро, — шепнула я ему на ухо, запустив пальцы в густые черные волосы. — Тебя больше ничто не связывает с тем человеком. Ты теперь не раб и никогда им снова не станешь, клянусь тебе. Ты свободен и можешь гулять по улицам где вздумается, с высоко поднятой головой. Но если тебе не захочется, выходить из поместья вовсе не обязательно…

— Захочется, — Аро неловко высвободился из моих объятий, и я на мгновение устыдилась собственных избыточных чувств. Он упрямо тряхнул головой, рассыпав по плечам черные вьющиеся локоны, и приподнял голову. — Хаб-Ариф говорил, что мог бы научить меня плавать. Если вы… ну… иногда будете отпускать его с нами на прогулку.

— Буду только рада этому, — поспешно заверила я, покосившись на Лей. Она тут же отвела взгляд, в котором я успела заметить вспыхнувшую радость. — Хаб-Арифу я доверяю. И Сай с собой берите, ей тоже не помешает развеяться.

— Благодарю, госпожа, — Лей по старой дурацкой привычке опустилась передо мной на колени и склонилась до самого пола.

— Поднимись, — поморщилась я. — Ну сколько раз тебе повторять… А ты, — я вновь посмотрела на Аро, — не веди себя как упрямый ребенок и выпей отвар, он уменьшит боль. Решил выжечь клеймо — твое право, но зря геройствовать ни к чему.

— Я не геройствую, — упрямо поджал губы Аро, хотя кончики его пальцев по-прежнему дрожали.

— Вот и славно. Выпей снадобье, отдохни, а к вечеру, если почувствуешь себя лучше, зайди в мои покои: мне понадобится твоя помощь.

«Эй, слушай мой рассказ,

Верь голосам в себе,

Сон не схоронил, а крест не спас

Тех, кто прожил в стороне».

Ну, а тех, кто встал глазами к огню,

Кто рискнул остаться собой,

Кто пошел войной на войну,

По Земле веду за собой.

Ветер водит хоровод (К. Кинчев, «Алиса»)

Лей выглядит рассеянной, когда приносит обед. Уронила ложку, расплескала суп, едва не опрокинула кувшин с питьем.

— Грациозна, как хромой тюлень, — не могу удержаться от беззлобной поддевки.

— На себя посмотри, безрукий увалень, — шипит она уязвленно. — Возишься тут с ними, а они еще и дерзят.

— Да будет тебе, — говорю примирительно. — Как Аро?

— Успокоился, спит.

— Госпожа уже знает?

— Знает.

— Не сердилась?

— Вовсе нет. Жалела его.

— Парень-то молодец. Не ожидал, что он добровольно на такое решится.

— Вот ему и расскажешь, а мне некогда твою болтовню выслушивать, — поджимает губы Лей.

— Куда это ты так торопишься?

— Вас-то много, пока всем еду разнесешь, с ног собьешься, — ворчит она, но уходить почему-то не спешит.

— Отчего же Сай не помогает?

— Хлопочет над ранеными. Сама попросилась. Уж всяко лучше, чем такого, как ты, обихаживать.

— Это еще почему? — хмурюсь я. — Я ей ничего худого не сделал.

— А разве ты хоть раз девчонке доброе слово сказал? Только рычишь да зыркаешь злобно. Тут любой убоится.

Слова Лей, как всегда, неприятно бьют по самолюбию. Вот и пожинай теперь то, что посеял, старина Вепрь. Был грозой Арены, стал грозой мелких девчонок.

— Как там Кйос? — уж лучше сменить неприятную тему.