Рассветный шквал

Глава IX

Минуя пост охраны на подходе к Шкиэхан Уэв', Ройг Лох Крунх поклонился охранникам, ответившим ему сдержанными улыбками. Одного из воинов, скучающих в караулке, Скела из Приюта Семи Ветров, он знал добрых пятьсот зим. Второй — незнакомый. Видно, из молодежи, хотя юноши-сиды не баловали своим присутствием этот оплот старины и порядка на севере материка. Скорее, из беженцев. С южных либо юго-восточных склонов.

Чудовищная несправедливость последней войны лишила защиты сюзеренов и, вместе с нею, пропитания многих перворожденных. Чтобы какие-то грязные, зачуханные твари с такой легкостью сумели в короткий срок захватить и разрушить столько замков! Это не укладывалось в голове Лох Крунха. Ведь каждый из горных приютов защищали проверенные в боях дружины истинных мастеров клинка.

Взять, к примеру, Рассветные Башни. Его владыка — Уснех Мак Кехта — стяжал славу полководца еще во времена Войны Утраты. А его дружина! Умный, в меру безрассудный, привычно расчетливый Лох Белах. Этлен, признанный мастер клинка, равного какому не рождалось на просторах материка в последнее тысячелетие. И они не устояли. От величественного замка, чьи камни помнили бессчетное количество смен зим и весен, осталась груда мусора и обугленных валунов. Где теперь вдова ярла Мак Кехты? Ройг помнил ее еще девочкой — Фиал Мак Кехта, вторая дочь ярла Мак Куана с западных отрогов. Не красавица, но отважное сердце. Неукротимая сида заставила пойти за собой многих наследников ярлов не только из южных и восточных замков, испытавших ужасы войны с салэх, но и с северных и западных склонов кряжа. Ходили слухи, что Большой Совет филидов, размещавшийся здесь, в Уэсэл-Клох-Балэ, не одобрял действий воительницы, в особенности изощренной жестокости, которую она обрушила на головы врагов. Что ж, филиды всегда чуток не от мира сего. Ходившие за Эохо Бекхом в долину Ауд Мора сиды не питали к салэх ни малейшего сострадания, ибо видели творимое ими зло. Да и сам король, по слухам, рад был бы оказать помощь Мак Кехте и воинами, и оружием, но из уважения к мнению филидов, в особенности Утехайра Семь Звезд и Мораны Пенный Клык, изображал подчеркнутый нейтралитет.

Ройг поежился и поплотнее запахнул полы стеганого пелиса мехом внутрь. В долинах в конце месяца льюнэс еще сохранялись крохи тепла, несмотря на ледяное дыхание Северной Пустоши. Здесь, высоко в горах, совсем иначе. Лето держится не больше трех десятков дней между праздником Дня-без-Ночи в середине месяца м'ехэв и Ойле Фейхе Эойн — праздником начала года. Конечно, ничего страшного в этом нет, гораздо хуже, по мнению Лох Крунха, приходилось южанам, вынужденным страдать от летнего зноя добрых три месяца. Но все-таки в мороз и метель лучше сидеть у камина, играя в к'ор-а-к'ор. А он, гвардеец — летучий всадник, зачастую этих невинных удовольствий оказывался лишен.

— О, сегодня ты в дозоре? — Увечный прибиральщик пещер Коннахт из Певучей Долины приятно удивился. — Хорошего ветра и чистого неба тебе, Ройг.

Лох Крунх кивнул в ответ. Коннахт — бессменный помощник дозорных — вызывал у него чувство, похожее на стыд. Бывший некогда ловчим, поставлявшим зверье для бойцовых ям, он сорвался однажды со скалы, сломал спину и погиб бы несомненно, если бы не верные товарищи, тащившие тело, больше похожее на труп, дюжину дней до самого Уэсэл-Клох-Балэ, и лекарское искусство Айлиля Черный Буревестник, третьего по рангу среди филидов после Утехайра и Мораны. Многие считали, что для всех, и для Коннахта в том числе, было бы лучше, если бы он умер. Горбатый перворожденный — позор всему народу. Кто знает?

Несомненно одно — для самого калеки даже такая жизнь лучше неведомого посмертия. А прочим сидам он старался на глаза не попадаться, проводя больше времени с питомцами и воспитанниками. Ройгу нравилось, как он работает, но дозорный ничего не мог поделать со своим чувством брезгливости и всякий раз отворачивался или по меньшей мере отводил глаза, беседуя с Коннахтом.

— Как Клуэсэх? — Вот и в этот раз Ройг усиленно царапал ногтем и без того блистающую пряжку перевязи с длинным стилетом.

— Волновался утром. Он, видно, чуял, что ты придешь.

— Как же, меня он ждет! — усмехнулся Лох Крунх. — Через три пещеры Фьин-Гоб, Белоклювка, в охоту входит. Вот он и волнуется.

— Зря ты так. Он тебя любит. — Калека ловко вышагивал рядом с дозорным, неверно сросшиеся кости спины нисколечко не повредили стремительности его походки.

— Я знаю, Коннахт, — мягко проговорил Ройг. — И ты знаешь. Но если я буду сильно хвалить Ушастого или выказывать привязанность, он обнаглеет и сбросит меня в пропасть.

— Все правильно, всадник, — покивал горбун. — Вам нужно быть строгим. Это мы, прибиральщики, имеем право побаловать зверей. Пришли. Вот он, твой красавец.

Коннахт выдернул железный шкворень и налег всем телом на решетку, сдвигая ее в сторону. Натужно заскрипев в направляющих, дверь отворилась на полтора локтя — в самый раз. Меньше — неудобно, больше — просто опасно.

Клуэсэх нетерпеливо заклекотал.

Ройг, подцепив из принесенного прислужником ведра кусок мяса побольше, шагнул внутрь. Все-таки своего верного спутника и помощника он любил. А досужая болтовня болтовней и останется.

— Тише, тише, малыш. — Дружеской ласки взрослого грифона вполне достаточно, чтобы свалить сида с ног, а всадников в Крылатую гвардию отбирают малорослых и тонких в кости.

Туго натянув прочную стальную цепь, зверь норовил потереться клювом о лицо хозяина.

— Держи, Ушастый. — Кусок свежей баранины исчез с протянутой ладони, словно и не лежал там никогда.

Клуэсэх запрокинул голову на чаячий манер и, вытянув вперед крепкие передние лапы, поклонился раз, другой. Поблагодарил. Длинные белые волосы над его глазами встопорщились, образовав остроконечные уши. Как у филина. За это грифон Ройга и получил кличку Клуэсэх, в переводе со старшей речи — Ушастый.

Лох Крунх оглянулся — ушел ли прибиральщик? Он знал, что Коннахт обидится, увидев, как всадник проверяет его работу, но по-другому поступить просто не мог. Столетия нелегкой службы в Крылатой гвардии приучили: доверять можно только себе. Своим глазам и своим рукам. Остальных — проверяй.

Ройг положил руку на холку зверя, ощущая сквозь тщательно вычищенную шерсть, как перекатываются тугие узлы мускулов. Повел ладонью вдоль спины. Пока что работа Коннахта была безупречна. Застоявшийся Клуэсэх попытался зацепить сида когтем за голенище сапога. Пришлось строгим окриком приструнить не в меру расшалившегося грифона. Еще бы — острейший черный крюк в ладонь длиной, оставляющий глубокие борозды на каменном полу пещеры, запросто мог разуть менее внимательного наездника.

— Ух, я тебя! — Сид погрозил зверю пальцем.

Клуэсэх довольно прижмурил янтарно-желтые глаза и снова запрокинул голову. Такой обмен «любезностями» стал для них вполне обычным. Проверка взаимной готовности. Сид проверял послушание зверя, а грифон, в свою очередь, — решительность всадника.

Ощупав лопатки и плечи Ушастого, Лох Крунх довольно хмыкнул. Жира нет несмотря на то, что прибиральщики трехлетнего грифона баловали. Всем пришелся по душе рослый, хотя еще не заматеревший красавец в роскошной темно-каштановой с проседью шубе.

Каждый норовил кинуть кусок мяса посочнее да побольше, но Коннахт не жалел пальцев, разминая мышцы своего подопечного в периоды его вынужденного бездействия.

Покончив с туловищем и лапами, Ройг перешел к осмотру крыльев. Растянул, насколько позволяло замкнутое пространство пещеры, широкую, кожистую перепонку, осторожно кончиками пальцев прощупал ее пядь за пядью. И тут он вынужденно признал отличную работу горбуна. Ровную кожу по всей площади покрывала здоровая шерсть. Блестящая и гладкая. Ни ранок и язв, свидетельниц плохой, неправильной чистки, ни уплотнений, что появляются в месте укуса клещей.

Сид высунулся за дверь и снял с крюка оголовье, очень напоминающее лошадиное, но все же отличающееся от него. Расстегнул шейный ремень, умница Клуэсэх сам открыл клюв, позволяя завести сдвоенный мундштук в особую прорезь, которую делали всем отловленным для объездки грифонам еще в том возрасте, когда роговица надклювья не вполне затвердела.

Ройг проверил подвижность мундштуков — один из них должен свободно качаться вверх-вниз, надавливая на мягкое нёбо. С его помощью управляли набором высоты. Второй закреплялся жестче и при натяжении поводьев увлекал голову зверя то вправо, то влево.

Удовлетворенно покивав, всадник застегнул шейный ремень, просунул палец попеременно под нащечные и подглазные ремни — не давят ли? Да нет. Они не давили и давить не могли. Коннахт поддерживал сбрую в идеальном состоянии. Вплоть до белого с золотой окантовочкой султанчика на темени грифона — знака командира первого крыла гвардии Шкиэхан Уэв'.

— Уже скоро. — Ройг потрепал грифона по холке. — Потерпи, Ушастый.

Клуэсэх слегка поскуливал, предвкушая близость бескрайнего горного неба, холодных струй ветра и морозной свежести. Вот что значит — вольный зверь! Хоть и прирученный со щенячьего возраста. Лиши такого неба — зачахнет и умрет.

Еще оставалось немало работы. Седловка крылатого помощника — дело кропотливое.

Сид аккуратно разложил на холке грифона вальтрап из медвежьей шкуры и толстый войлочный потник. Разгладил, не пропустив ни малейшей складочки. Потом умостил сверху само седло с высокими луками — задняя широкая, позволяющая опереться в полете спиной, передняя — узкая, снабженная перекладиной с ручкой под ладонь. В отличие от лошадиного грифонье седло не имело стремян, а для упора ног в нем служили две продольные полочки, обшитые подобно арчаку мягкой кожей с набивкой из конского волоса.

— Выдохни!

Ушастый скосил глаз, но подчиниться и не подумал. С затяжкой подпруг всегда возникали небольшие трудности, но Ройг давно научился разрешать их в свою пользу.

Удар коленкой зверю под вздох.

— Выдох, я сказал!

Грифон крякнул, выпуская запасенный в легких воздух. Воспользовавшись этим, наездник затянул переднюю подпругу. Закрепил и подогнал огибающее шею наперсье, а после того, как затянул заднюю подпругу, проделал то же самое с пахвой — ременной петлей, охватывающей репицу хвоста.

Наперсье и пахва не позволяли седлу ерзать по спине животного во время крутых подъемов ввысь и при резких пикирующих снижениях.

— Ну как? Готовы? — донесся снаружи, из-за прочной, обитой железными полосами двери, голос Коннахта.

— Готовы. Открывай!

Тяжелые створки распахнулись, впуская в полумрак пещеры бледные отсветы горного утра. Порыв студеного ветра — еще не морозного, но уже предвещающего близкую зиму — взъерошил коротко подстриженные волосы перворожденного, просунул назойливые пальцы за пазуху.

Лох Крунх поспешно застегнул верхнюю пуговицу пелиса, натянул на голову подшлемник. Подумал и оставил черненый койф на крючке — вылет не боевой. Простая разведка.

На широком скальном выступе за дверями Коннахт принял из рук дозорного поводья Клуэсэха и разговаривал с ним, почесывая клюв, пока Ройг устраивался в седле, умащивая поудобнее колени, пристегивал хитроумными замочками прочный пояс к передней и задней лукам, разбирал сложное переплетение тянущихся от мундштуков ремней.

— Отпускай!

Прибиральщик послушно шагнул в сторону.

— Да будет милостиво к тебе небо, Ройг Лох Крунх!

— Я его верный слуга!

Этот обмен ритуальными фразами давно и прочно вошел во взаимоотношения командира крыла и служителя пещер. Не одну сотню лет Коннахт провожал Ройга в полет. Грифоны матерели, старились и умирали, а слова оставались все теми же.

Осторожно, разминая застоявшиеся мышцы, Клуэсэх пошел вперед. Кончик вытянутого в струну хвоста нервно подрагивал. Небесный простор манил, звал…

— Давай, Ушастый!

Одним прыжком грифон достиг края карниза, сжался в тугой комок и мощным толчком задних лап бросил себя и всадника с обрыва.

Несмотря на пятисотлетний опыт, перворожденный невольно затаил дух, падая в бездонную пропасть. Четыре с половиной тысячи стоп до острых камней на дне ущелья и стремительно скачущих меж ними пенных струй горной речки…

Упругий воздух с шипением наполнил раскинутые крылья, затормозил полет.

Клуэсэх радостно заклекотал и, поймав восходящий поток, взмыл вверх мимо карниза со скрюченной фигуркой Коннахта.

Ройг расслабился, огляделся.

Величественные, вросшие в скалы, здания Уэсэл-Клох-Балэ, темные зевы пещер Шкиэхан Уэв' стремительно уносились вниз. Студеный ветер свистел в ушах, завывал тундровым волком…

И вдруг воздух полыхнул жаром кузнечной топки так, что сперло дыхание и марево поплыло пред глазами. От неожиданности Ройг сильно, даже излишне грубо, рванул на себя мундштучный повод. Послушный каждому движению седока грифон жалобно закричал, устремился вниз, сложив крылья… и вырвался из раскаленного потока.

«Что это? Что же это могло быть? — лихорадочно соображал сид, выравнивая полет Клуэсэха. — Какие неведомые силы умудрился я прогневить?! Чем?..»

По мере того как остывала опаленная кожа лица, уверенность возвращалась к дозорному. Грифон, широко раскинув крылья, плавно плыл чуть ниже белесых туч. Остроконечные горные пики вздымались и, пронзая облака, подпирали небесный свод. Темные следы летних проталин и сиренево-серые полосы схода лавин пятнали шкуру покрывающего склоны снега, словно на спине и боках перелинявшего на зиму барса. Уже в месяце м'анфоор, именуемом южанами яблочником, линия снегов сойдет ниже древней твердыни филидов, а в последующем за ним д'эрсфооре белизна покроет теснины ущелий и отлогие долины. Зимняя стужа льдом скует стремительный бег узких белопенных речек, заставит притаиться живность, населяющую горные луговины, каменистые языки осыпей. Так будет вплоть до яркого весеннего месяца аб'р'аан, травника по-южному.

От размышлений Лох Крунха оторвали движущиеся черные точки, примеченные им далеко внизу. Цепочка из восьми, нет семи, крохотных пятнышек отчетливо выделялась на белом теле склона.

Хвала жителям Небесной Горы!

Это они!

Ловчие, посланные Советом филидов с тем, чтобы добыть жертву для предстоящего гадания ко дню С'аухн, открывающему новый годичный цикл. Ройг знал — филиды чем-то встревожены. Если Утехайр и Морана еще скрывали свои чувства, то непревзойденный лекарь Айлиль Черный Буревестник давно не находил себе места.

По слухам, распространявшимся среди жителей Уэсэл-Клох-Балэ и построек, которые прилегали к ним — Крылатых Пещер и летней резиденции верховного короля Эохо Бекха, предварительное гадание по полетам птиц, облакам и небесным светилам знаменовало немалые неприятности. Такие же знаки проявлялись в прошлом году. К сожалению, тогда им не придали особого значения и заплатили после немалой кровью за притуплённую годами мирного сосуществования с салэх бдительность. Поэтому в нынешнем году решение Большого Совета было однозначным. Против необходимости предсказаний путем гадания по внутренностям животных не выступил никто. Подчеркивая значимость момента, Утехайр Семь Звезд предложил распластать на жертвенном камне годовалого детеныша пещерного медведя — зверя, не часто встречающегося на северных отрогах Облачного кряжа. Полдюжины снаряженных команд ловцов разошлись в разные стороны в поисках медвежонка, подходящего для ритуала. Встретившаяся Ройгу вереница оказалась первым отрядом, вернувшимся обратно.

Лох Крунх медленно снижался, приглядываясь к ловчим. Кто же ведет их?

Поначалу все устало шагающие по плотно слежавшемуся снегу сиды выглядели на одно лицо. Теплые длиннополые куртки, пуховые, из тончайшей шерсти высокогорных белых коз, башлыки, унты выше колен и рукавицы с меховыми отворотами. Роговые очки, защищающие глаза охотников от снежной болезни, сдвинуты на лбы. Оно и понятно — утро пасмурное. Если бы не это обстоятельство, Ройг сам не рискнул бы вылететь без очков.

Ловчие шли медленно, берегли силы. Тяжело переступали под тяжестью носилок.

Слетев ниже, дозорный рассмотрел, что за груз они несут — двоих раненых или, возможно даже, убитых соратников и мохнатую тушу, привязанную к длинной жерди. Значит, охота завершилась успешно.

Его заметили. Предводитель ловчих, размеренно вышагивающий впереди, приветственно взмахнул рукавицей.

Ройг узнал его. Но не обрадовался старому знакомому.

С Нейси Лох Лирром дружбы он не водил. Не было меж ними и вражды. Просто склока, застарелая, как не залеченная вовремя потертость под подпругой. Обычно они предпочитали делать вид, что не замечают друг друга, но на этот раз, похоже, отмолчаться никому не удастся. Служба королю и Большому Совету превыше личных недоразумений.

Клуэсэх, распластав огромные крылья, плавно приземлился на снег шагах в двадцати от вереницы охотников. Вперевалку — как и все грифоны, он не слишком-то любил ходить пешком — двинулся навстречу отделившейся от отряда фигуре.

По недовольной гримасе, перекосившей узкогубый рот Лох Лирра, Ройг понял, что тоже узнан.

— Доброй охоты и ровных троп тебе, Нейси! — согласно давнему обычаю поприветствовал ловчего Лох Крунх.

— Хорошего ветра и чистого неба и тебе, Ройг! — учтиво отозвался Лох Лирр, но брезгливо поджатые губы свидетельствовали о недостатке искренности в его словах.

Наметанным глазом охотник сразу определил расстояние, ближе которого приближаться к грифону не следует. Клуэсэх, подчинявшийся беспрекословно дозорным и служителям Шкиэхан Уэв', мог запросто приласкать чужака кривым клювом, не уступавшим прочностью стальному клинку.

— У тебя раненые. — Ройг не спрашивал, а утверждал очевидное. — Могу я чем-то помочь?

— Не раненые, а раненый, — поправил его Лох Лирр. — Эхбелу не поможешь уже ничем. Альмайн еще проживет долго, и даже сможет иметь детей, если Черный Буревестник не покинул Уэсэл-Клох-Балэ.

Дозорный кивнул. Все равно он не рассчитывал, что Нейси попросит его взять раненого на спину зверя. Вес двух седоков — слишком большая тяжесть для грифона. Даже для такого сильного, как Клуэсэх.

— Продолжай идти… — Лох Крунх махнул рукой в сторону жилья и нарвался на гневный взгляд ловчего.

Как же! Ему, посвятившему горам без малого семь сотен лет, посмели указать направление.

— Я знаю, дозорный…

— Тогда делай свое дело. — Ни оправдываться, ни извиняться Ройг не собирался. — Я сделаю свое.

Резким рывком повода всадник заставил грифона взмыть почти что с места. Комья слежавшегося снега, выброшенные при толчке задними лапами, полетели в разные стороны, а ветер от могучих крыльев заставил взметнуться вверх покрывавшую наст порошу. Да только Лох Лирр и не подумал оставаться на том месте, где стоял во время разговора. Едва Клуэсэх обозначил движение, предшествующее взлету, ловчий сделал три длинных скользящих шага назад, с легкостью определив место, куда взвихренный снег не достанет. И не удивительно. Не имей он безошибочного глазомера и тончайшего, обостренного годами опасного ремесла чутья на повадки любого зверья, населяющего Облачный кряж, то не дожил бы до своих лет.

Ройг заставил Ушастого описать в воздухе широкий круг над бредущими цепочкой ловчими, а затем направил его к Шкиэхан Уэв'. О возвращении охотников следовало немедленно доложить. Филидам Высшего Круга нужно успеть подготовиться к ритуалу, а кроме того, кто-то же должен позаботиться о раненом Альмайне.

Массивная, украшенная затейливой резьбой дверь отворилась без скрипа. Если бы не легкое дуновение потревоженного воздуха, сопровождавшее ее движение, глубоко задумавшийся у камина перворожденный так ничего и не заметил бы. Он сидел, устало ссутулив плечи, обтянутые тисненой кожей белого дублета. В глазах цвета зимнего неба плясали неутомимые язычки жаркого пламени.

В мирном согревающем огне камина Эохо Бекху виделись яростные потоки раскаленного камня, более одиннадцати веков тому назад рванувшиеся с верхушек черных гор далекой, безвозвратно потерянной родины. Багровые, подернутые мутной пленкой остывающего шлака струи в течение считанных дней стерли все живое с лица привычной и родной с малолетства земли. Земли скудной и убогой, злой мачехи, а вовсе не ласковой матери по отношению к своим сыновьям. После исхода уцелевших семей перворожденных на чудом сохранившихся боевых кораблях, не предназначенных для перевозок мирных поселян со всем их скарбом, покинутые острова казались единственным средоточием счастья под небом этого мира. Не зря в легендах и преданиях они получили название Б'энехт Ольен — Благословенная Земля.

По воле прихотливой судьбы Эохо Бекх оказался старшим, наиболее опытным из всех военачальников, спасшихся на кораблях. Его род по прямой линии восходил к коронованному правителю Фаагэйл Ольен — Покинутой Земли — так теперь именовали сиды свои острова. Кому, как не ему, было взять на плечи заботы о беженцах на берегах негостеприимного Восточного материка.

Высадившись на голый галечниковый пляж залива Дохьес Траа (Берег Надежды означало это название на старшей речи), измученные многодневным переходом по бурному осеннему океану беженцы увидели перед собой горы, вздымающиеся стеной к самым облакам. С тех пор на долгие столетия Облачному кряжу суждено было дать приют, стать родным домом для многих кланов перворожденных.

Медленно и тяжело шло освоение новых земель. Приходящие из Северной Пустоши снеговые тучи, вкупе с ледяными, вымораживающими все живое ветрами, оказались сущей безделицей по сравнению с ужасными чудовищами, населяющими южные равнины. Конечно, зверья с избытком водилось и в горах. Грифоны и барсы охотились на безоаровых козлов и круторогих архаров. Пещерные медведи с завидной неразборчивостью употребляли в пищу любое живое, существо, подвернувшееся им под когтистую лапу. Правда, в отсутствие живности не брезговали и растительной пищей. Отвратительные стрыгаи и неуловимые анку словно преследовали разумных пришельцев. Но они не шли ни в какое сравнение с населявшими пойму Ауд Мора хищниками.

Рыжий прыгучий клыкан ударом лапы запросто ломал хребет коню. В свалявшейся шерсти космача вязли дротики, лишь арбалетный бельт, да и то пущенный с близкого расстояния, мог нанести ему сколько-нибудь ощутимый вред. Кикиморы, ракушники и прочие водяные твари быстро отучили корабелов от беспечности на глади Ауд Мора и его младшей сестры Аен Махи. В водах раскинувшегося на дальнем юге огромного, соизмеримого с морем, озера водились рыбы, запросто схватывающие с борта неосторожных путешественников, а в прибрежных тростниках прятались гигантские раки, обожающие полакомиться мяском теплокровных.

И это не говоря о зверях мелких и вроде бы понятных. Волках северных — крупных светлошкурых и южных — темноподпалых, поджарых, не ведающих устали на бегу. Медведях всяких-разных — бурых, черных, узкомордых. Последние, самые опасные, не уступали в кровожадности стрыгаям. И прочие, прочие, прочие…

Да, сидам пришлось многому научиться. Из морского народа они стали народом горцев. Те немногие из ярлов, что решили обосноваться в кажущихся плодородными долинах, вынуждены были вскоре отказаться от мнимых благ в пользу суровых, но неприступных скальных утесов.

Сам Эохо Бекх обосновался на склонах Облачного кряжа — так по первому впечатлению назвали они раскинувшийся на севере горный массив. Там же уцелевшие в огне лавовых потоков филиды заложили первый камень Уэсэл-Клох-Балэ — святилища и средоточия мудрости сидского народа. Прохлада здешних мест летом и трескучие морозы две трети года так напоминали суровый климат Б'энехт Ольен. Знатнейшие и древнейшие роды Мак Кью и Мак Дабхта, Мак Карэга и Мак Снахты, Мак Кехты и Мак Тетба последовали их примеру. Но многие сиды выбрали местом жительства южные горы на левобережье Ауд Мора — Грива и Железные; обильно заросший ельником кряж на востоке, за Аен Махой, который так и прозвали Кьол'Шлиев — Лесогорье; невысокие Белые холмы между побережьем океана и внутренним озером. Мало-помалу пришельцы осваивались в новом для них мире. Уничтожали вредоносных хищников, одомашнивали животных, способных принести пользу.

Странными и непривычными для островитян показались дикие лошади и собаки, лесные быки — туры, горные козы — винторогие обладатели тончайшей шерсти. Но только поначалу. Нашлись среди сидского народа мудрецы, в основном, конечно, из числа филидов, которые приручили коней и псов, не уступавших ростом и свирепостью волчьему племени. Эти звери стали их вернейшими помощниками и соратниками. Затем пришла очередь и рогатых.

И вот тут-то, в самый разгар освоения материка, Большому Совету и самому Эохо Бекху стало известно, что они на земле не единственная разумная раса. И уж тем более не первая.

Племена фир-болг жили уединенно и обособленно в лесных поселениях за Ауд Мором, клали бескровные требы в тщательно скрываемых капищах среди дремучих чащоб. И вот что странно — хищники, столь досаждавшие сидам, не трогали ни в коей мере исконных поселенцев.

О попытке наладить взаимоотношения с болгами король предпочитал не вспоминать. Посольству сидов весьма недвусмысленно дали понять, что они лишние в этом мире, куда попытались привнести свои понятия о Добре и Зле. Назойливые гости, норовящие навязать хозяевам собственные правила игры в борьбе за выживание.

Нет, народ фир-болг не угрожал беженцам с островов, и уж тем более не гнал обратно в бескрайний закатный океан. Старейшины болговских деревень — они же и жрецы по установившейся традиции — радушно предложили сидам прийти к ним учиться, отбросив гордыню и самоуверенность, если хотят выжить.

Такую пощечину самолюбию не смогли перенести даже мудрейшие из сидов. Утехайр Семь Звезд самолично благословил дружины ярлов на борьбу с посмевшими непомерно высоко занестись одноглазыми уродами.

И болги были уничтожены. Выбиты острой сталью дротиков и мечей. Их капища сровняли с землей, поселения сожгли, пустив пепел по ветру.

Казалось, ничто теперь не препятствует безраздельному владычеству сидов на бескрайних равнинах и высокогорных кручах материка. Безоблачная, не омрачаемая никакими бедами, кроме борьбы со своенравной природой, жизнь позволила расслабиться, притупила всегдашнюю настороженность.

Умельцы совершенствовались в тонких искусствах и ремеслах, создавая поистине уникальные украшения, оружие, предметы быта. Лошадники продолжили выведение неутомимых, быстроногих и понятливых верховых коней. Собачники — огромных боевых псов. Кучка чудаков, поощряемая Большим Советом, сделала первую попытку приручения грифонов. Нелегко давалась власть над сильными и упрямыми хищниками, но в результате упорного труда возникли Шки-эхан Уэв' — Пещеры Крылатых — с отрядами дозорных, незаменимых в разведке либо передаче донесений от замка к замку.

Охотники оттачивали свое мастерство в непрестанных, благо бессмертие позволяло бесконечно накапливать опыт, охотах. В эту эпоху — века четыре после высадки в Дохьес Траа — среди ярлов стало модным стравливать самых разных зверей на особых ристалищах, построенных и оборудованных намеренно для подобных целей. Эохо Бекх не возражал, хотя сам участия в забавах не принимал. Ведь, обыграй кто-либо из ярлов своего короля, ни к чему хорошему это не привело бы.

Какие только чудовища не ступали лапами на светло-желтый песок ристалищных арен! А какие пари заключались на обшитых мягкими шкурами лавках трибун! В отсутствие войн и естественных врагов кровавые потехи сидской знати стали единственным способом поиграть с судьбой.

Охотники постепенно становились ловчими. На первый план выходило умение не просто добыть зверя, убив или заманив в капкан, а поймать его невредимым. Лучше всего для этого подходили, конечно, детеныши, которых потом выращивали и натаскивали в бойцовых ямах. Каждый ярл счел делом чести обустроить в подвалах замка зверинец с тренировочной площадкой.

И тут жизнь преподнесла сидам новое испытание.

Откуда-то с юга поползли, словно ручейки талой воды на горных склонах весной, стаи непонятных двуногих зверей. Кто-то углядел в их внешности уродливую пародию на черты сидов. Это, вкупе с отвратной вонью, распространяемой невыделанными шкурами, которыми новые звери — а звери ли? — укрывали свои тела, послужило возникновению названия — салэх, означающего: грязный, мерзкий, отвратительный.

Новых зверей попытались использовать в травлях. Без особого успеха. Силой-то они обделены не были, а вот когтями и клыками здорово уступали даже волкам и кикиморам, не говоря уже о космачах с клыканами.

Первым забил тревогу Эхбел Мак Кехта из Рассветных Башен, что высились в долине реки Аен Г'ер. Волею случая он столкнулся с салэх не в клетке или на арене, как вошло в обычай у ярлов, а в лесу, где имел возможность наблюдать их в естественной обстановке. Ярл собирался на охоту, последнюю в том году, но из-за нелепой случайности — по недосмотру старшего конюшего — ему пришлось сесть не на испытанного во многих походах коня, а на молодого, плохо объезженного.

События более чем восьмисотлетней давности обрушились на короля, вставая перед глазами внезапно ожившей картиной…

Благородный ярл Мак Кехта стоял посреди замощенного двора, с наслаждением втягивая полной грудью стылый воздух. К пьянящему аромату уходящей осени примешивалась морозная дымка грядущей зимы.

Чудное утро для охоты — и так нелепо испорчено. Правильные черты моложавого лица ярла — что сиду пять сотен лет? — кривила гримаса недовольства.

Соловый жеребец, почувствовав настроение хозяина, жалобно заржал и приподнялся на дыбы, вынуждая повиснуть на недоуздке двух подконюших.

— Растирка настоем остролиста и покой, Эхбел, — проговорил подошедший неслышно филид, и золоченые колокольчики, вплетенные в дюжину его косиц, нежно звякнули в такт словам. — Хромоту как рукой снимет. Да что я вмешиваюсь? Лох Белах и без меня знает, что нужно делать.

— Истинно так, Ойсин. — Мак Кехта яростно сверкнул синими глазами в сторону почтительно замершего старшего конюха.

— Лох Белах сделает все, что обязан… После того как вылечит коня.

— Да, мой феанн. — Провинившийся сид приложил ладони к сердцу. — Угодно ли отправиться на охоту на буланом? Или отложим забаву до новолуния?

— Я бы посоветовал потерпеть, — осторожно вмешался Ойсин. — Полеты птиц знаменуют…

— Чтобы Руад не успел подготовить бойцов? И кикимора Сенлайха из Ласточкина Гнезда одолела моих бойцов? Этого ты хочешь?

Филид, скрыв улыбку наклоном головы, шагнул назад, разводя руки в стороны жестом повиновения.

Едва заметный знак Лох Белаха, и из ворот конюшни вывели оседланного буланого.

Тронув стремя острым носком сапога, Мак Кехта взлетел в седло. Этлен-телохранитель и ловчие только того и ждали. Застоявшиеся кони заплясали в нетерпении, натянули поводки сероподпалые брыластые псы, без труда валящие вдвоем медведя, а втроем — грифона.

Окованные золотом створки ворот Рассветных Башен распахнулись, выпуская кавалькаду на охотничье приволье. Звонкий цокот серебряных подков нарушил первозданную тишину ущелья, быстроногим эхом отразился от кремовых скал, поднимая стаи сизо-желтых соек со скрученных горными ветрами сосен.

— Эоган, — придерживая горячащегося, отжевывающего удила буланого, вполголоса позвал ярл.

— Здесь, мой феанн. — Старший ловчий сделал неуловимое движение шенкелем и поравнял своего серого в гречке с конем Мак Кехты.

— Хорошо ли разведаны тропы передвижения салэх?

— Вполне. Я отвечаю за своих следопытов.

— Лох Белах тоже отвечал, — высокомерно бросил Эхбел. — О чем теперь сожалеет, я уверен.

Эоган промолчал. Трудно спорить с ярлом, когда он так не в духе. Проще выйти один на один с голодным космачом. Или с пещерной медведицей, потерявшей своих детенышей. Вместо бесполезных оправданий он лишний раз окинул цепким взглядом нахмуренных ловчих. Мелкоячеистые сети, мягкие, прочнейшие веревки, узкие кожаные мешки — все это призвано отловить и сохранить в целости и сохранности до бойцовых ям Руада новых зверей, с помощью которых Мак Кехта рассчитывает победить на ближайших травлях. На свою беду рысящий последним юноша небрежно начистил бляхи налобного ремня, и Эоган получил великолепную возможность отстать от разгневанного хозяина, устроив разнос нерадивому.

Горная ненаезженная дорога — скорее тропа — вилась между скальными выходами полосатого серпентинита, плавно спускаясь к выходу в долину. Ютящиеся на откосах узловатые сосны и можжевельник уступили место сумрачному ельнику. В ноздри охотников ворвался смолистый бодрящий дух хвойного леса. Где-то неподалеку пронзительно застрекотала ореховка.

— Слишком горяч, — бросил телохранителю ярл, кивая на потемневшую дочерна шею буланого. — Надолго не хватит.

— Повзрослеет — оботрется, — отозвался Этлен, взмахом головы перебрасывая длинный хвост снежно-белых волос через плечо — шлема он не носил никогда. — Он хороших кровей. Глубокая грудь, длинные бабки…

Волна невыносимого смрада накрыла всадников неожиданно, как летняя гроза. Взвыли жалобно, словно кутята, бесстрашные псы. Шарахнулись, наполняя воздух испуганным ржанием, кони. Один из ловчих, силясь спасти уши от пронзительного визга, схватился за голову, но потерял повод и свалился навзничь. Затылком на узловатый корень лиственницы.

— Стрыга!! — выдергивая из приседельного тула остро заточенный дротик, закричал Этлен.

Ярл, борясь изо всех сил с бешено пляшущим буланым, краем глаза успел заметить растрепанное бурое оперение, зловещий оскал на старушечьем лице и серповидные когти сложенных вместе задних пальцев, нацеленные в грудь оруженосца.

Этлен откинулся на круп коня, нанося сильный, но не очень точный удар, вырвавший клок перьев из крыла грозы горных перевалов, ужаса одиноких путников. Стрыга тоже промахнулась и оглушительно захлопала полуторасаженными крыльями, разворачиваясь для новой атаки.

Буланый скосил побагровевший глаз и понес Мак Кехту, не разбирая дороги. Завалившись назад, ярл судорожно «пилил» поводом рот обезумевшего скакуна, но остановить его не смогли бы и все жители Заоблачной Горы вместе взятые. Вослед ему летел оглушительный вибрирующий вой. Клич атакующей стрыги.

Все дальше и дальше уносясь на спине испуганного коня, ярл потерял счет поворотам и вскоре уже не мог сказать, где очутился. Хлопья пены, срываясь с напряженной, выпрямленной, как палка, шеи скакуна, летели ему в лицо, от напряжения взмокли ладони, и крученый повод так и норовил выскользнуть из пальцев. Темный, наполненный пугливыми тенями ельник уступил место смешанному лесу. Теперь нешуточную опасность представляли растопыренные вкривь и вкось, узловатые ветви грабов и буков. Этлен был прав насчет статей буланого — несмотря на бешеный аллюр, усталости он не выказывал.

Приглушенный хлопок. Небо, розовато-серые валуны, покрытые бурым мхом, широкие, тронутые желтизной листья закружились перед глазами Мак Кехты. Затем удар о землю. Воздух, со свистом вылетевший из сплющенных легких, и резкая боль в ноге…

Сколько ярл пролежал без сознания? Несколько ударов сердца или половину дня? Открыв глаза, он не мог определить — где закатная сторона, а где восходная. Не успело еще светило подняться в зенит или, давно миновав его, клонилось к окоему?

Попытка сесть отозвалась резкой болью, вызвавшей вспышку черных огней перед зажмурившимися против воли глазами.

Самое малое сломано несколько ребер и правая голень. Мак Кехта осторожно приподнялся на локтях и оглядел себя. От вида неестественно вывернутой ноги с торчащими сквозь голенище сапога осколками кости бывалому воину стало нехорошо. Без немедленного вмешательства филидов он рискует остаться калекой. А ярл-калека…

Мак Кехта тряхнул платиновой челкой, отгоняя мрачные мысли. Эоган и Этлен прирожденные следопыты. Остается лишь терпеливо ждать и верить в спасение. Река времени медленно гнала тяжелые волны сквозь сумеречный грабняк. Все-таки вечерело. Тени удлинились, сливаясь в корнях деревьев. Алые отблески светила, предвещая завтрашнюю ветреную погоду, подкрашивали жемчужные клочья тумана, выползающие из ближнего распадка.

Где-то далеко заревел выходящий на охоту клыкан. Ярл сжал в ладони рукоять короткого корда.

Прикосновение шершавой кожи внушало хоть какую-то уверенность.

Темные бесформенные силуэты возникли неожиданно и бесшумно, словно были порождением самого тумана. Ни шороха травы, ни хруста сучка.

Салэх.

Большая стая, по всей видимости.

Крупный самец, шагавший первым, остановился и с шумом втянул воздух широкими ноздрями. Лохматая бурая голова с уродливыми круглыми ушами и проваленным переносьем безошибочно повернулась в сторону перворожденного.

Почуяли.

Вожак стаи гугукнул невнятно и направился прямиком к распростертому ярлу. Остальные ковыляли за ним, держась немного в отдалении.

Не доходя полудюжины шагов, звери остановились.

Обостренное опасностью обоняние Мак Кехты различило едкий запах пота и грязи, исходящий от покрытых редкой шерстью и обрывками шкур тел. Салэх молчаливо разглядывали диковинное зрелище. Матерые самцы опирались на суковатые, тяжелые даже на вид дубинки, самки опасливо держались за их спинами. На полускрытых спутанными сальными космами мордах читалось откровенное любопытство. Несколько детенышей постарше жались к ногам взрослых.

Сид попытался успокоить колотящееся в прихотливом скаче сердце. Как же трудно смириться со смертью, когда знаешь, что рожден жить вечно! Когда ждут тебя в замке красавица жена и малыш-наследник, не успевший разменять восемнадцатую весну.

Салэх, шедший первым, пророкотал что-то низким, напоминающим рык голосом. Ткнул пальцем с обломанным плоским когтем в сторону ярла. В ответ ему из сгущавшейся тьмы пронзительными голосами заверещали сразу несколько самок.

Вожак кивнул и, переваливаясь на кривых лапах, приблизился к раненому.

Принюхался.

Склонив набок тяжелую голову, оглядел сломанную ногу и пропитанное кровью голенище.

Самец помельче ростом с грубым шрамом на боку, следовавший за вожаком, взмахнул острым обломком скалы, зажатым в передней лапе. Мак Кехта потянул клинок, бесполезный в сущности против многочисленных сильных врагов, из ножен…

Ударом поросшей шерстью лапы бурый отбросил сородича в сторону. Развернулся и, не оглядываясь, побрел прочь, волоча по земле не дубину, а целый молодой дубок. Стая последовала его примеру.

Беззвучно ступая, салэх скрывались во мраке. Только непослушный детеныш украдкой прикоснулся к краю короткого, шитого серебряной нитью плаща ярла, взвизгнул, испугавшись собственной смелости, и помчался вдогонку за остальными.

Силы оставили Мак Кехту, и мелькающая спина маленького салэх, покрытая струпьями застарелых расчесов, было последнее, что он помнил.

Следующая вспышка воспоминания застала ярла в качающейся люльке меж спин двух коней. Склонившийся к нему высокий силуэт знакомым движением поправил сверкающие под сиянием луны белые волосы…

Прохладный влажный лоскут на лбу.

Боль отступила глубоко-глубоко, но все же еще не сдалась.

Голос Ойсина:

— Передайте госпоже, жизнь феанна вне опасности.

Ярл широко распахнул глаза.

Приглушенные отсветы смолистых поленьев, пылающих в камине, скользили по знакомым до боли очертаниям его собственной спальни в Рассветных Башнях.

— Лежи спокойно, Эхбел, — немедленно отреагировал филид. — Ни слова…

— Ойсин. — Мак Кехта поразился слабости своего голоса. — Салэх…

— Не гневайся, мы снарядили новую охоту. Кикимора Сенлайха не победит.

— Ойсин, позови Этлена. — Колокольчики зазвенели в отрицании.

— Отправь Лох Белаха в Орлиный Приют, а…

— Лох Белах пал на меч. — Слова филида прозвучали жестче, чем ему самому того хотелось. — Он винил в случившемся только себя.

— Тогда Этлена, Эогана, Райлеха… Зови же!..

— Да что стряслось, Эхбел? К чему такая спешка?

— Ойсин, — ярл приподнялся, пальцы его вцепились в складки белоснежной хламиды собеседника, — салэх нельзя ловить для травли. Они не просто звери. Я видел… Я знаю…

Филид удивленно вскинул бровь.

— Созывай воинов. Салэх нужно уничтожить, иначе они уничтожат нас…

Мак Кехта попытался вскочить, но вспышка боли в растревоженной ноге милостиво погасила сознание…

Вот так вот…

Но ярлы, да и сам Эохо Бекх, чего греха таить, не восприняли серьезно предостережения Мак Кехты. Более того, посчитали привидевшуюся ему угрозу горячечным бредом. Многие из ближайших друзей пытались остановить Эхбела, когда он, во главе своей дружины, принялся мотаться по близлежащим долинам, беспощадно вырезая любую стаю салэх, не успевшую убраться с его пути.

А когда ярлы спохватились и последовали примеру Мак Кехты, стало уже поздно. Началась война, названная в сидских хрониках Войной Утраты. Люди — салэх — звали ее гордо — Войной Обретения.

Без малого двести лет бушевали кровавые вихри на огромной территории от Облачного кряжа на севере до Поднебесных гор на юге. Воинскому искусству, опыту, мастерству сидов салэх противопоставили неистребимую плодовитость, упорство, умение и, главное, желание учиться.

За это время у людей успело смениться более шести поколений. Правнуки, не в пример лохматым, прикрывающимся шкурами прадедам, почерпнули от врагов верховую езду, железное оружие, строительство из камня и, наконец, овладели магией.

Как же ее звали, первую чародейку-салэх? Эохо Бекх наморщил лоб.

Комнатная зверюшка филиды Мадден Утренняя Роса. Тулла?.. Телла?..

Кто мог подумать, что преданный и ласковый домашний любимец в один несчастный день способен обрушить молнии на голову своей хозяйки. Королю доложили: Утренняя Роса, умирая, плакала и просила простить вышедшее из-под контроля животное.

Мадден всегда была слишком слаба. И не телом, а духом. Вот если бы все сиды походили на неистовую Фиал Мак Кехту! Кто знает, чем бы завершилась Война Утраты. Но Фиал к тому времени еще не родилась. А ее супруг Уснех, сын павшего в конце концов в одной из бесчисленных стычек Эхбела, едва вошел в пору зрелости к концу войны. Хотя и прославился немало и как воин, и как полководец…

А потом, лет через десять после смерти Мадден, из неровного строя вооруженных как попало и чем придется салэх навстречу атакующей конной лаве перворожденных вдруг полетели огненные шары.

Пожалуй, это и определило решительный перелом в военных действиях. Филиды не нашли, что противопоставить стремительно развивающейся боевой магии людей. Разве что щиты из уплотненного воздуха, встречные ветры да мороки, призванные отвлечь внимание атакующих.

Сиды утратили все земли южнее Ауд Мора и его сестры Аен Махи. Горы Грива, Лесогорье, Железные горы и Белые холмы еще хранили кое-где остатки разрушенных замков, но вотчиной перворожденных остался лишь Облачный кряж…

— Мой король… — Нерешительный голос Майла Лох Ньеты — оруженосца короля — оторвал Эохо Бекха от неутешительных размышлений.

Правитель отвел взгляд от камина.

— Что, пора?

— Да, мой король. — Лох Ньета весь подрагивал в нетерпении. От крыльев породистого носа, начинающегося гораздо выше линии бровей — признак несомненного благородства крови, — до самопроизвольно переминающихся, словно в танце, ног. — Утехайр Семь Звезд и Морана Пенный Клык просили передать… Нет, они решили сами сказать все…

Эохо Бекх не улыбнулся, хоть растерянный и любопытный вид его ближайшего сподвижника к тому призывал. «Слишком непосредствен», — в который раз подумал король. Но, несмотря на молодость, а Майл встретил лишь каких-то три с половиной сотен весен, Лох Ньета во владении оружием уступал одному лишь беловолосому Этлену, который посвятил свою жизнь служению роду Мак Кехты.

— Очень плохие новости? — вместо усмешки устало проговорил правитель.

— Думаю, да, мой король…

— Что ж… — Повелитель встал, расправил плечи. — В этот раз Войны Утраты мы не допустим.

Два входивших в этот самый момент в двери филида склонились, прижимая ладони к груди.

Глубокие старики в одеждах, сверкающих белизной, как снег на вершинах самых неприступных пиков.

Утехайр Семь Звезд и Морана Пенный Клык. Они были рядом с королем, тогда еще военным вождем, в мрачное время исхода из Благословенной Земли. Обычно рядом с ними всегда находился Айлиль Черный Буревестник. Сейчас великий целитель был занят — боролся за жизнь ловчего, доставившего в Уэсэл-Клох-Балэ детеныша пещерного медведя.

Прическу главы Большого Совета — Утехайра — венчали две дюжины кос, каждая из которых несла маленький серебряный колокольчик, покрытый тонким слоем золота. У Мораны — на четыре косицы меньше. Зато седые волосы не в пример гуще и длиннее.

— Мой король… — Филид, покончив с формальными приветствиями, стремительно шагнул к камину. Сида отстала всего на долю мгновения.

— Приветствую тебя, канесэх, — вежливо отозвался Эохо Бекх, назвав Утехайра мудрейшим по принятой среди сидских чародеев традиции. — И тебя, вторая среди мудрых.

— Полно, король. — Голос Мораны Пенный Клык слегка дрожал от долго сдерживаемого волнения. — Не время рассыпаться во взаимных любезностях…

— Страшную беду знаменует наше гадание, — покачал головой Утехайр, вперив льдисто-синие глаза в лицо собеседнику. Сколько зим он проводил? Эохо Бекх того не знал, но подозревал — не меньше двух тысяч. И это по самым скромным подсчетам. Возраст никак не отразился на лице филида. Сиды не стареют столь же стремительно, как смертные существа — салэх, к примеру. Седина не в счет. Ведь многие головы белеют не под тяжестью лет, а вследствие перенесенных невзгод и испытаний. Просто зрачки главы Большого Совета стали темнее и глубже. Загляни, дна не увидишь. А окружающая их синева казалась высокогорным льдом по краям черной трещины-провала.

— Тогда не медли, канесэх. — Если возникала такая нужда, король тоже мог наплевать на церемонии и обмен ничего не значащими вежливыми фразами. — Чего нам ждать?

— Древнее зло выпущено на свободу…

— Зло, против которого боролись мы еще в эпоху войн с фир-болг, — вступила Морана.

Эти двое за долгие годы совместных трудов стали едва ли не единым целым. С едиными мыслями и чаяниями, заботами и бедами.

— Что-то я не слыхал ни про какое такое зло, — прищурил правый глаз Эохо Бекх. — Или Совет не счел необходимым поставить короля в известность?

— Ты ошибаешься, мой король. — Семь Звезд покачал сокрушенно головой. — Ведь именно победа над ним позволила нам стереть с груди земли ужасных болгов…

— Позволю себе напомнить моему королю, — а это опять Пенный Клык, — напомнить события тысячелетней давности…

— Если позволишь, Морана, я сам. — Утехайр мягко, но решительно прервал помощницу и заговорил.

Слова вились в нагретом воздухе каминной залы, складываясь в замысловатую вязь. Какой же филид не в силах покорить красноречием любого собеседника? Но канесэх не пытался никого покорять. Он рисовал картину горя, ужаса и смерти. Пророчествовал исчезновение сидов и самой памяти о них…

От каждой фразы мудреца все больше и больше мрачнел король. Пальцы его, вцепившиеся в резную спинку, судорожно напряглись, словно на рукояти боевого дротика. Застывший у дверей Лох Ньета побелел лицом — куда там шерсти пуховых коз! — и порой забывал вдохнуть, чтобы не пропустить ни единого звука.

А слова Утехайра Семь Звезд плыли, дрожали в мареве горячего воздуха над огнем, зависали под сводом залы. И с ними вместе плыл черный, жирный дым над пепелищами последних, схоронившихся в наиболее неприступных скалах замков, выходили из берегов стремительные горные реки, запруженные телами перворожденных, тянулись за копытами людских коней нанизанные на прочные веревки головы феаннов и феанни…

— Полно… — Взмах руки короля остановил речь филида на полуслове.

Утехайр послушно замолчал, но нарисованная им страшная картина продолжала довлеть над умами присутствующих.

— Я все понял, канесэх. — Несмотря на проскользнувшую в голосе Эохо Бекха обреченность, он готов был сражаться до конца и умереть, если будет на то необходимость. — Я все понял… Кроме одного.

— Что же непонятно моему королю? — вкрадчиво поинтересовалась Морана.

— Каким боком во всем этом замешана моя внучатая племянница?

— Мак Кехта?

— Да. Фиал Мак Кехта. Уж ее-то я в самой меньшей мере могу заподозрить в злом умысле против своего народа…

— Мы знаем, мой король…

— Не прерывай меня! Я слушал вас внимательно. — Эохо Бекх прибавил в голос металла. — Горе Фиал столь велико, а огонь мести, сжигающий ее, столь горяч, что…

— Мой король! — Утехайр умоляющим жестом воздел руки. — Прошу простить меня, мой король!

Пламенная тирада прервалась. Эохо Бекх шумно вздохнул, но тут же принял тот каменно-невозмутимый вид, с коим начинал беседу.

Фил ид удовлетворенно кивнул.

— Мой король, мы ни в коей мере не пытались опорочить честь рода Мак Кехты, славного своим героическим прошлым и после трагической гибели навеки поселившегося в сердцах всех сидов, или рода Мак Куана, из которого происходит истинная героиня Фиал, ставшая в супружестве Мак Кехтой, чей пример должен вдохновлять молодежь на бескорыстный подвиг служения народу сидов…

— Но расшифрованные нами знаки, — снова вступила в разговор Морана, — полеты птиц, рисунки полночных сполохов, внутренности отданного на заклание жертвенного зверя неизменно показывают ее присутствие около Средоточия Зла. Какая судьба ей уготована? Быть может, именно ей предначертано судьбой уничтожить угрозу и тем самым вписать свое имя золотыми буквами в скрижали вечности…

— Но нельзя закрывать глаза и на прямо противоположный поворот событий. — Опять Семь Звезд. — Вольно или невольно она может оказаться орудием тех безвестных сил — хоть я и догадываюсь, с чем придется нам столкнуться, — которые уничтожат нас.

Воцарилось тревожное молчание, непрочное, как молодой ледок на луже, как сухой снег на склоне.

— Хорошо. — Эохо Бекх кивнул. — Я принял ваше сообщение. Сегодня же крылатые дозоры разнесут по самым отдаленным замкам приказ готовиться к войне. Самой страшной в нашей истории. Что предпримет Большой Совет в свою очередь? Как поможет своему народу и своему королю?

Вот так прямо. Без обиняков. Слишком уж часто в последние годы самоустраняются филиды от служения долгу крови и чести. Пытаются ограничиться лишь советами и поддержкой тыла.

Утехайр сглотнул подступивший к горлу комок. Только это и выдало его волнение. Сторонний наблюдатель ничего не смог бы прочесть по каменному лицу с болезненно обтянутыми кожей высокими скулами.

— Мой король… Ты все рассудил как должно, но…

— Этих мер мало, — снова вмешалась Морана.

— Да?

— Истинно так. Нужно попытаться опередить события.

— Мы еще не готовы ударить по салэх, — помрачнел Эохо Бекх. — И будем ли готовы, не ведаю. Только оборона. Конечно, если ваше чародейство перестанет наконец-то служить одному лишь предсказанию погоды…

— Пусть простит меня мой король. — Канесэх слегка виновато улыбнулся краешками губ. — Я не говорю о предупредительной войне… При том соотношении численности армий, какое выявилось в последней, это и впрямь невозможно.

— Что же тогда?

— Пошли малый отряд на подмогу Мак Кехте, коль уж она так связана с надвигающейся бурей…

— Мы сможем дать командиру такого отряда талисман, указывающий направление, — добавила Пенный Клык.

— Разумно, — согласился король. — Куда должны направиться наши воины?

— К юго-востоку. В бывшие владения ярла Мак Кехты на правом берегу Аен Махи. В самоцветные копи.

Эохо Бекх задумался на мгновение, и вдруг лицо его осветилось от внезапно пришедшей догадки.

— Мак Тетба!

— Мой король?.. — осторожно переспросил глава Большого Совета.

— Последний морской ярл. Его замок на берегу Дохьес Траа, у самого устья Ауд Мора…

— Но мы думали, конная дружина минует перевалы…

— Когда вы, мудрецы, отучитесь перебивать короля? — Гнев его был все равно притворным. Разозлиться на старших филидов король не смог бы, даже заставляя себя.

— Просим прощения. — Утехайр и Морана разом сделали полшага назад, разводя руки в стороны. — Мы лишь хотели…

— Перевалы вскоре закроются снегом. Или вам под силу остановить приближение зимы? Мак Тетба держит в готовности корабли из числа тех еще, чьи носовые фигуры помнят Б'энехт Ольен. На веслах и под парусом он поднимется вверх по Ауд Мору настолько быстро, что успеет к Лесогорью еще до ледостава.

Король с торжеством глянул на мудрецов. Пусть мудрят себе в высших сферах. Определяют стратегию, если им так нравится. А в вопросах тактики пока еще он сильнее всех. Король и военный вождь с полуторатысячелетним опытом.

Филиды молчали. Да и что они могли сказать? Хвалить короля за правильное решение — бессмысленно, возражать — глупо.

Эохо Бекх перевел взгляд на телохранителя.

Простоявший в течение всей беседы резным изваянием Лох Ньета кивнул и вышел. Он-то все понял без слов. И передаст крылатым дозорным приказ так, словно исходит он от самого короля.