ВЫВОДОК БУБАСТИС (The Brood of Bubastis, 1937) Перевод Е. Лаврецкой

Желал бы я никогда не поверять бумаге эти строки! Но прежде, чем искать забвение в черном даре смерти, я обязан оставить по себе это последнее свидетельство.

Я задолжал объяснение своим друзьям, которые так и не смогли истолковать ту метаморфозу личности и характера, что произошла со мной после возвращения из Англии. Надеюсь, эти записи раскроют им причину моей отвратительной и противоестественной зоофобии — точнее, фелинофобии. Мне известно, что мой безрассудный страх перед кошками причинил друзьям много беспокойства, и какое-то время шли разговоры о «нервном срыве». Теперь они узнают правду. Полагаю, разъяснятся и другие загадки, что так долго ставили их в тупик: мое добровольное уединение в деревне, разрыв всех связей, отказ от переписки и обидное равнодушие ко всем их любезным попыткам вернуть меня к прежней жизни. Итак, вот моя последняя исповедь для тех, кого я когда-то знал и любил.

Думаю, мои записи послужат также ценным материалом для археологов и этнологов: возможно, это первый пример древних преданий, подкрепленных свидетельством очевидца. Я надеюсь, что он окажется поучительным.

Двенадцатого ноября прошлого года я отплыл в Англию. Друзья знали, что я собирался навестить давнего университетского приятеля, Малькольма Кента, жившего в своем имении в Корнуолле. В дни совместной учебы между нами завязалась тесная дружба, основанная на общем увлечении психологией, философией и метафизикой.

Плавание выдалось приятным, тем более что оно было приправлено нетерпеливым ожиданием — я много слышал о прекрасном старинном доме Малькольма. Он часто и подробно рассказывал мне о древнем поместье и подолгу распространялся о наследии предков. Он происходил из старой аристократической семьи, хранившей традиции прошлого — прошлого, напоенного кельтскими мифами, легендами пиктов и совсем уже далекими сказаниями минувших веков. В сельской местности, окружавшей его имение, по-прежнему бытовали убеленные сединами фантастические предания. Он припоминал передававшиеся шепотом рассказы о гоблинах, мрачных карликах и гномах, что прятались в болотах и трясинах. Казалось, сама эта сумрачная земля порождала истории о призраках и колдовских обрядах. Несомненно, меня ждали незабываемые впечатления.

Сперва все так и было. Корнуолл очаровал меня: таинственные горы, затянутые облаками вершины холмов, фиолетовые пики, возвышавшиеся над дикими лесными долинами и зелеными гротами болот. Край, полный романтики — темная страна ирландских, саксонских, римских и примитивных языческих богов. Воочию можно было представить, как сквозь лесную чащу пробираются ведьмы, а по угрюмым небесам несутся колдуны на сатанинских конях. Местность мне очень понравилась.

Малькольм оказался радушным хозяином. Он ничуть не изменился: хотя высокий и светловолосый молодой человек превратился в зрелого мужчину, в области вкусов и пристрастий между нами, как и раньше, царила полная гармония. Он с приветливой улыбкой встретил меня у ворот имения; во взгляде бледно-голубых глаз Малькольма читалась умудренность.

Мы вместе прошли к дому по длинной, обсаженной деревьями аллее. Здесь я на минутку остановился, чтобы осмотреть внушительное здание.

Помещичий дом являл собой прекрасный образец доброй старой английской архитектуры. Большое строение с низкими, увитыми плющом крыльями словно дышало типично британской твердостью и прочностью.

Теперь я думаю о нем не иначе как с отвращением — все мои воспоминания об этом месте окрашены ужасом.

Должно быть, интерьер был прекрасен. Нынче мне противна сама мысль о больших, затененных залах. Мне не хотелось бы останавливаться на описании кабинета с каменными стенами, ибо там все и началось.

Мы сытно пообедали; затем Малькольм предложил посидеть и поболтать у камина. Вслед за поверхностной беседой о не заслуживающих внимания событиях недавних лет разговор прервался.

Тогда-то я почувствовал в Малькольме какую-то странную нерешительность. Сперва я приписал ее некоему смущению. Должен признаться, я с любопытством оглядывал кабинет.

Я заметил, что с тех пор, как в колледже Малькольм впервые увлекся оккультизмом, его библиотека явно пополнилась. Вдоль стен тянулись полки с томами, безошибочно говорившими о тайных науках. Череп на каминной полке показался мне довольно манерным штрихом — ведь в некоторых картинах и гобеленах ощущалась подлинная и отнюдь не деланная таинственность. Но и самый внимательный осмотр обстановки не помог мне до конца понять причину напряженности Малькольма. Он нервничал и смотрел в пол, пока мой взгляд блуждал по комнате. Он словно надеялся, что я что-то увижу и ему не придется об этом рассказывать — как если бы дом скрывал некий секрет, о котором он не осмеливался упоминать.

В конце концов я потерял терпение. Молчание, тусклое пламя свечей и отблески горевшего в камине огня начали действовать мне на нервы.

— Что-то не так? — спросил я.

— Нет, почему же? — беззаботно ответил он. Чересчур беззаботно!

— Ты, часом, нигде здесь не прячешь скелеты? — с напускной шутливостью осведомился я.

— Нет, конечно.

Он улыбнулся и с искренним видом чуть наклонился вперед.

— Ты по-прежнему интересуешься оккультизмом?

Что-то в его сдавленном голосе заставило меня насторожиться.

— По правде говоря, в последнее время мне было не до занятий. Почти все мои усилия посвящены сочинительству. Вдобавок, я дошел до определенной стадии, когда обычную работу следует прекратить. А более редкие книги мне недоступны.

— Они у меня имеются, — сказал Малькольм, небрежно указывая на полки. — Но дело не в этом. Так ты не утратил интереса?

— О нет, — отвечал я.

Почудилось ли мне — или в его глазах загорелся пугающий блеск? Уж не мелькнуло ли на его лице выражение торжества?

— Думается, я могу сообщить тебе нечто крайне важное, — медленно начал он. — Но предупреждаю, это может вызвать у тебя потрясение. Так что, если ты предпочитаешь поговорить о чем-либо другом…

— Продолжай, — пробормотал я. — Я слушаю.

Он долго сидел, отвернувшись от меня и будто собираясь с духом. После взглянул на меня и снова отвел глаза, словно скрывая глубокий страх. Может, виноваты были неверные огоньки свечей, но когда он поднял голову, тот странный блеск вновь засветился в его глазах. И когда он опять заговорил, голос его прозвучал очень тихо.

— Что ж, хорошо. Я расскажу тебе правду — всю правду. Быть может, мне стоит так поступить. Я больше не могу в одиночку нести бремя этого знания.

Я молча слушал. Он начал свою повесть, и весь следующий час я провел в мире безумных фантазий. Даже тени на стенах, казалось, подобрались ближе, завороженные рассказом.

Да, я выслушал его. Отдельные фразы позднее смешались в сознании, и многие подробности изгладились из памяти; но мне не забыть, какое омерзительное впечатление они произвели на меня. Вероятно, это и к лучшему: в тот вечер его отрывистые и тревожные слова слишком взволновали меня. В целом, однако, я хорошо помню его историю.

Как поведал Малькольм, на протяжении последних двух лет он с растущим увлечением изучал местный фольклор. Свободного времени у него было вдоволь, а исследования темных предметов заставили его искать практическое истолкование местных легенд. Расспросы сельских жителей выявили немало поразительных фактов. Услышанное от них он сравнивал с прочитанным в археологических трактатах; из этнологических и антропологических трудов он почерпнул немало сведений о древних эпохах и обитавших здесь племенах. Он читал о временах друидов и припоминал все еще ходившие по округе байки о стародавних обрядах в дубовых рощах. Он исколесил окрестности, осматривая менгиры и полуразрушенные алтари, возведенные, как считалось, жрецами этого первобытного культа.

Он многое узнал о римских вторжениях и римских богах и наизусть запомнил сказание о Мартине Лупусе, которого в полночь сожрал на торфянике дракон. Фантастические предания о Маленьком народце обрели параллели в местном фольклоре. Затем он глубоко погрузился в демонологию различных веков и народов. У мрачных побережий водились морские змеи; русалки возносили сладкозвучные песни на бушующими волнами. Над трясинами и горными озерами раздавалось хриплое кваканье келпи и лепреконов; некоторые вершины и пещеры на склонах холмов издавна считались обиталищами жутких троллей, карликов и недружелюбных мелких и загадочных созданий, поселившихся там задолго до появления пиктов. Колдовские обряды, черные мессы, Проклятый Шабаш — всему, казалось, нашлось место в истории этих земель. Подобные мифы предоставляли широкое поле для исследований.

Сперва Малькольм довольствовался наиболее солидными из такого рода сомнительных источников, но постепенно увлекся самыми дикими и фантастическими теориями. Ему удалось на время одолжить почти легендарное латинское издание «De VermisMysteriis» Людвига Принна, и в этом загадочном хранилище кошмарных знаний он обнаружил немало предметов для недоуменных раздумий.

Дело было несколько месяцев назад. Малькольм успел уже вернуть книгу — она принадлежала Британскому музею — но сделал ряд выписок из нее. В числе прочего он переписал одно совершенно невероятное заявление Принна, которое донельзя разожгло его и без того пылкую фантазию.

Малькольм сопоставил эти сведения с фактами, почерпнутыми из авторитетных трудов и книг по археологии и миграции народов. Утверждения Принна подтвердились. Суть гипотезы была проста: египтяне некогда колонизировали Корнуолл!

Согласно фрагментарным данным, собранным Малькольмом, странные темнокожие люди из Африки в свое время приплывали к побережью Корнуолла на непрочных финикийских кораблях. Об этом стало известно благодаря найденным на отдаленных песчаных берегах обломкам нескольких разбитых судов. Позднее, во время исследования множества примитивных заброшенных шахт, которые усеивали окрестные пустоши, ученые сделали и более поразительные открытия. Прежде строительство шахт приписывалось ранним кельтам, однако на каменных стенах самых глубоких туннелей, как оказалось, были выцарапаны знакомые и безусловно египетские символы и идеограммы. По всей видимости, работы в большинстве шахт были прерваны с немалой поспешностью и впоследствии не возобновлялись.

Дошедшие до современных ученых сведения о древних мореходах стали серьезным доводом в поддержку гипотезы Малькольма. Если египетские флотилии совершали плавания на восток, то почему бы и не на запад?

Малькольм излагал свои идеи с таким небывалым рвением и волнением, что мне пришлось спросить его о причине столь глубокой увлеченности ими.

Малькольм напряженно заговорил, пустившись в долгие объяснения. Выяснилось, что конкретных причин было две. Первая — одна из этих египетских шахт находилась прямо под боком.

Он наткнулся на шахту случайно, во время прогулки по торфяникам. Спускаясь с крутого утеса, он заметил, что вокруг одного из скальных выступов вьется еле различимая, засыпанная щебнем тропинка. Из любопытства Малькольм пошел по ней и вскоре оказался перед темным, похожим на пещеру углублением в скале. Наполовину скрытый сорными травами и ветвями вход зиял чернотой и словно вел в самые глубины земли под торфяником. Малькольм чуть расчистил вход, протиснулся внутрь и обнаружил длинный наклонный туннель, уходящий в темноту. С фонариком в руке он пошел по туннелю. Тьма отдавала зловонием плесени, затхлостью скрытого разложения. Клубки пыли танцевали у его ног. После проход расширился, и перед Малькольмом предстал циклопический лабиринт внутренних коридоров. В этом месте он повернул назад, так как фонарик быстро садился, однако успел различить на стенах некоторые иероглифические надписи, явно относящиеся к архаическому стилю Египта.

Он отложил исследование шахты до моего прибытия. Теперь, сказал он, мы можем отправиться туда вместе.

— Погоди, — вмешался я. — Мне кажется, это задача для официально уполномоченных властями лиц. Отчего бы тебе не опубликовать сообщение о находке? Ты мог бы пригласить на помощь группу признанных экспертов.

Малькольм принялся возражать. Нет, нам лучше самим произвести первый осмотр шахты и определить масштаб и важность открытия. Пожалуй, в этом он был прав, и я согласился.

— Если не ошибаюсь, ты упоминал и о второй причине подобного азарта?

Он снова отвел глаза.

— Не стоит обсуждать ее сейчас. Уже поздно. Расскажу тебе завтра, когда мы доберемся до шахты.

В тот день мы с Малькольмом вышли рано и долго брели по торфянику сквозь утренний туман, покряхтывая под грузом провизии, факелов и прочего снаряжения. Так мы дошли до края обращенного к морю утеса; путь еле угадывался в серой мгле. Мы шли вдоль обрыва, пока Малькольм не нашел нужное место. Здесь мы начали спуск. Вися в воздухе, я слышал внизу рев скрытого туманом прибоя; порывистый ветер жалил каплями воды лицо и руки. Под пронзительные и издевательские крики чаек мы спустились на узкий уступ и двинулись по нему, цепляясь за скалу. Чуть дальше уступ расширялся, и идти стало легче. Наконец Малькольм обернулся ко мне и указал на темное отверстие.

Вход в туннель в точности соответствовал его описанию: черная узкая расселина в скале, словно процарапанная в камне гигантским когтем какого-то громадного чудовища. Глубокая дыра уходила в непроглядную черноту — и, глядя на нее, я испытал первые безошибочные признаки беспокойства.

Мне никогда не нравились темные подземные пространства. Вид пещер и туннелей вызывает у меня цепочку чуть ли не атавистических ассоциаций. Я инстинктивно связываю такие норы со смертью и могилами. Кроме того, пещеры окружены множеством зловещих легенд. Быть может, речь идет всего лишь о пережитке древнейших эпох, но пещеры всегда вызывают у меня в воображении видения мистических драконов и огромных, неуклюжих чудовищ; черных и почти звериных рас троглодитов; погребальных склепов и катакомб, отведенных мертвым. А этот разрез в вековечной скале выглядел каким-то странным и неестественным. С растущим подозрением я остановился перед входом.

— Это… это место не кажется мне шахтой, — сказал я. — Будь она сколь угодно примитивной, руду невозможно извлечь отсюда и втащить наверх по утесу, да и отверстие слишком узкое. Мне все это не нравится. Ты уверен, что не ошибся?

Малькольм улыбнулся кривой улыбкой, окрашенной сардоническим весельем.

— Я не ошибся, — ответил он. — И это не шахта. Я прекрасно это знаю. Дело во второй причине, о которой я вчера обещал тебе рассказать. Лучше объяснить все сейчас, прежде чем мы окажемся внутри.

Он помедлил и заговорил. Странное он выбрал место, чтобы поделиться подобной тайной — окутанный туманом скальный уступ на полпути меж небом и землей, рядом с темными вратами внутренней земли. Но обстановка только подчеркивала таинственность его слов.

— Вчера вечером я тебе солгал, — спокойно произнес Малькольм. — Я не рассказал тебе обо всем, что изучил и узнал. За нашим визитом сюда кроется нечто большее, гораздо большее, чем простое желание осмотреть старинную шахту.

Малькольм замолчал.

— Ты когда-нибудь слышал о Бубастис? — вдруг спросил он.

— Бубастис? — я был немного озадачен. — Да, конечно. Древний египетский город, не так ли? У египтян была и богиня Бубастис — Баст или Пашт, так ведь ее называли?

— Да, — и снова эта загадочная улыбка. — Бубастис или Баст, богине в облике кошки, поклонялись во времена фараонов. В соответствующем цикле мифов повествуется, что Бубастис была дочерью Изиды. Раздельные храмы богини находились в двух городах, Бубастис и Элефантине.

— К чему ты клонишь? — Я был откровенно изумлен: все это он изложил с таким видом, будто сообщал нечто чрезвычайно важное, и с той же непонятной улыбкой. — Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что сейчас мы с тобой войдем в храм Бубастис, — проговорил он. — Да не смотри ты на меня так! Если ты читал главу «Сарацинские ритуалы» в книге Принна или труды древнеримских историков, тебе должно быть известно, что Элефантина и Бубастис подверглись разрушению. Есть намеки на то, что жрецы Бубастис святотатствовали, противились господствующей религии и совершали зверские жертвоприношения. В конце концов против них направили армию, города их были разорены, храмы разграблены. Но вот что важно: говорится, что жрецы исчезли, бежали куда-то вместе со своими приверженцами. И прибыли они сюда.

— В Корнуолл?

— Именно. Тех ученых глупцов обманули шахты. Подавляющее большинство ходов — тупиковые ответвления, а настоящие проходы ведут к спрятанным внизу храмам.

— Но чего они пытались добиться?

— Жрецы-вероотступники владели темными искусствами. Их религия была извращенной. Вспомни, что Бубастис была богиней-вурдалаком: ее кошачьи клыки требовали крови. Кроме того, жрецы экспериментировали. Где-то в древнем «Daemonolorum» сказано, что в Египте существовала секта, верившая в своих богов самым буквальным образом; верившая, что Анубис, Баст и Сет способны принять обличие человека. Иными словами, они считали, что богиня-кошка может обрести жизнь. В те дни было немало мудрецов, не чуждых наукам, биологии. Знающие люди говорят, что жрецы Бубастис скрещивали людей и животных в попытках создать гибрид — гибрид с атрибутами своей богини. В итоге они были изгнаны и оказались здесь.

Малькольм продолжал.

— Они были умны, очень умны, эти жрецы! Здесь, в безопасных подземельях, они восстановили разрушенные храмы. Используя рабов и ревнителей веры, они продолжали свои эксперименты. Я знаю, что под этим торфяником скрыты сокровища, перед которыми бледнеют все клады пирамид или храмовых гробниц! Сейчас мы их увидим. Мне не нужны никакие эксперты, что станут всюду совать свой нос и припишут себе все заслуги. Эта тайна обязана остаться между нами.

Он заметил, конечно, выражение моего лица.

— Не бойся! Я не упомянул, что бывал здесь уже много раз. Я хорошо знаю дорогу. Поверь, там тебя ждут чудеса.

Он подтолкнул меня к входу, и мы протиснулись в темноту.

При свете факела я миновал расселину и очутился в длинном наклонном коридоре, где снова смог выпрямиться. Казалось, мы бесконечно долго блуждали в облаках пыли по узким коридорам с ровными, тщательно обработанными стенами. Кошмарные аспекты нашего странного приключения уже начали подавлять все рациональные мысли. Малькольм шел теперь впереди и вел меня по извилистым ходам, простиравшимся во все стороны, словно пустотелые щупальца неведомого, затаившегося впереди ужаса. Мы находились глубоко под землей, под торфяником! С каждым шагом чувство времени размывалось; нетрудно было поверить, что мы оставили позади целые столетия и вернулись в первобытные дни.

Как кроты, мы ползли вниз по пещере. В ее громадности терялись любые слова, и мы продолжали путь молча.

Мне было очень жарко, но лежащие впереди бездны дышали порывами и вовсе раскаленного воздуха.

Дорога расширилась. Мы приближались к кавернам. Да, то была не шахта. А грот, куда мы вошли, безошибочно говорил о своем предназначении.

Это была гробница. Ее базальтовые стены украшали прилежно высеченные геометрические узоры. Пол был выложен каменными плитами, и пыли здесь было поменьше. Украшенное человеком пещерное помещение, к которому вели совершенно необработанные ходы, навевало особую тревогу. Еще более тревожащим было то, что в нем располагалось.

Вдоль стен стояли камни — каменные постаменты, а на них саркофаги с мумиями, гниющие, покрытые пылью. Да, да!

Малькольм был прав! Возможно ли было не узнать знакомые очертания? И только теперь я заметил проступавшие сквозь наслоения на стенах египетские фрески. Египетские изображения — в четырех тысячах миль от Египта, отделенные тремя тысячами лет от нынешнего дня!

— Первые из жрецов, — тихо сказал Малькольм. — Их похоронили здесь — так же, как погребали на родине.

Мне хотелось задержаться и заглянуть в некоторые саркофаги, но тут вмешался Малькольм.

— Это не так интересно, — прошептал он. — Впереди ждут… гм… настоящие достопримечательности.

Мы покинули грот. На меня волнами накатывал страх. Малькольм не ошибся. Но что он имел в виду, говоря о «настоящих достопримечательностях»?

Острое любопытство пересилило боязнь, и я последовал за ним через оссуарий во вторую палату. Снова постаменты, снова саркофаги с мумиями. Должно быть, здесь некогда жили сотни людей! Потянулись вырубленные в скале боковые коридоры. Я предположил, что они вели в жилища обитателей пещеры.

— Малькольм, — спросил я, удивленный внезапной мыслью, — чем питались все эти люди? Здесь невозможно что-либо вырастить.

Он обернулся ко мне с той же проклятой улыбкой на губах.

— Бубастис была, как уже сказал, богиней-вурдалаком. Жрецы и их последователи ей подражали.

Меня охватило отвращение. Я подумал, что нужно вернуться, но Малькольм решительно шагнул вперед и властно подозвал меня, указывая путь к новым ужасам. Мы вошли в третий грот.

Огни наших факелов, ярко светившие в темноте, показались необычайно тусклыми на фоне черных и жутких стен, меж которыми мы теперь блуждали. Подобные летучим мышам тени грелись и трепетали там, на границах света и тьмы, где последние лучи света рассеивались во мраке, и порой расступались, намекая на то, что ждало впереди. Сперва меня раздражало недостаточное освещение, но вскоре я ему уже радовался. Я увидел более чем достаточно, ибо в этом, третьем помещении Малькольм позволил мне осмотреть некоторые мумии.

Что за противоестественная жизнь гноилась и процветала здесь, в черной груди земли? Первый же саркофаг дал мне ответ. Я снял с футляра крышку и поглядел на то, что покоилось внутри. Тело было превосходно забальзамировано; я дрожащими руками развернул бинты — и показалось лицо. Хвала небесам, оно почти тотчас рассыпалось в прах, но не прежде, чем я разглядел уродливое существо.

Два мертвых глаза смотрели с недвижной маски темнокожего жреца. Два мертвых глаза под сморщенным полуразложившимся лбом — лбом, из которого торчала отвратительная, деформированная головка крошечной змеи!

— Она пересажена на кожу, — слабо выдохнул я.

— Нет. Погляди внимательней, — Малькольм произнес это серьезным тоном, но я знал, что он улыбался.

Я снова посмотрел на мумию. Воздух пещеры уничтожал высохшее тело прямо на глазах.

Я пошатнулся. Об ошибке не могло быть и речи, хотя здравомыслие взывало к иному объяснению. Невозможно было не признать чудовищную истину — змеиная головка действительно выдавалась из лба мумии. Но поскольку и она была мумифицирована… я не осмелился вывести жуткое заключение. И снова Малькольм подсказал мне ужасающий ответ.

— Змея жила, пока жил он.

Малькольм был прав. Жрецы скрещивали животных с людьми. Мы стали открывать другие футляры — вернее, открывал их Малькольм, а я, окаменев, стоял как зачарованный рядом с ним. Помню существо, похожее на Пана, с рогами на голове и лицом, даже столетия спустя сохранившим козлиную усмешку. В одном из саркофагов покоилась адская троица — три карликовых чахлых лица на одной голове и шее. Самые ужасающие видения архаической мифологии — горгульи, химеры, кентавры, гарпии — были воспроизведены и уродливо отражены в горгоноподобных ухмыляющихся чертах давно умерших жрецов.

Поодаль мы нашли еще один участок с телами. Малькольм срывал крышки — и открывалось зрелище ликантропии. Зловоние натрия нависало тучами миазмов над оскверненными саркофагами существ с человеческими головами и мумифицированными телами обезьян. Там был ужас с копытами и остатками недоразвитого хвоста и напоминавшее Ганешу создание с громадным слоновьим хоботом. Некоторые из увиденных нами существ, судя по всему, появились на свет вследствие неудачных экспериментов: безносые, безглазые, безлицые уродцы с лишними парами рук; наконец, был там и ужасный труп, раздутая шея которого переходила в отверстую безголовую утробу. Все они, к счастью, мгновенно обращались в милосердную пыль.

Затем мы с Малькольмом, спотыкаясь, двинулись вниз по винтовой лестнице с высеченными из черного камня ступенями. Память о тех существах в склепах наверху все еще преследовала мое сознание — иначе я не рискнул бы спуститься в кипящую, перестилающуюся тьму, где утонули даже наши тени.

Закругленные стены колодца, по которому мы спускались, отливали в свете наших факелов ледяной чернотой, но голыми они не были. Их украшали фрески — новые образчики египетского искусства; однако, в отличие от катакомб наверху, здесь не было привычных идеографических изображений. Они были иными, тревожными, с такими огромными и широкими фигурами, словно их начертал палкой на песке какой-то слабоумный. Мы снова увидели чудовищ, которых я пытался забыть: людей-змей, людей-са-тиров, деформированных какодемонов верхних гробниц. Но на стенах они были изображены живыми, и это было хуже любых фантазмов воображения. Эти карикатуры на человека совершали определенные действия, и деяния их были зловещими. Отдельные изображения до отвращения наглядно рассказывали древнюю историю — я видел живых монстров, приносящих жертвы своим богам и удовлетворяющих свою похоть. Среди них мелькали фигуры обычных людей, полагаю, верховных жрецов; они сливались воедино со своей звериной паствой в таком извращенном разврате, что меня едва не стошнило.

Я отвел от стены пламя факела и вслепую заковылял вниз по ступеням.

Нижние каверны оказались грандиозными; возможно, их создал громадный пузырь воздуха во внутренней коре земли. От центральной пещеры расходились в стороны бесконечные проходы, разевавшие черные голодные рты. И перед каждым таким ртом лежала на каменном полу небольшая груда костей. Кости, костяная пыль, разбросанные черепа. Даже издали я различал на расколотых черепах отметины некогда вгрызавшихся в них зубов.

На стенах снова были фрески: на них зверолюди поглощали человеческую плоть и друг друга. Не исключено, подумал я, что те, похороненные наверху, возникли благодаря экспериментам на людях; в таком случае, эти кости принадлежали другим существам, стоявшим совсем близко к животным. Я не решался гадать, насколько приблизились древние жрецы к своей идее божества. Многие из лежавших передо мной костей принадлежали ужасным гибридам людей и животных.

Затем я увидел алтарь. Голый черный камень возвышался посреди пещеры; гладкие блестящие поверхности алтаря словно вырастали из массива скалы. Весь периметр алтаря в месте соприкосновения с полом был похоронен под горой костей.

То были не расчлененные скелеты. Эти костяные фрагменты перед зловещим алтарем были свежими! И среди свисавших с них изжеванных обрывков плоти попадались изодранные клочки ткани и обработанной кожи — ткани и кожи!

Что все это значило? Жрецы Баст умерли, их создания сожрали друг друга. Но какие жертвы приносились на черном алтаре, что пряталось в эбеновых коридорах и выползало сюда на пиршество? И кто приносил эти жертвы?

— На полу здесь нет пыли, — услышал я свой шепот. — Нет пыли.

Малькольм сверкнул глазами мне в лицо и схватил меня за запястья.

— Пыли нет там, где продолжается жизнь. О да, ты дрожишь — и правильно делаешь. Не ты один спускался вслед за мной по этим ступеням за последние полгода. Кости говорят сами за себя. Да, я показывал эти пещеры кое-кому из местных.

Видишь ли, божество голодно. Божество нуждается в пище. Вначале я боялся, но теперь твердо знаю, что если буду приносить божеству жертвы, оно не тронет меня. Может, когда-нибудь оно поведает мне тайны умерших жрецов древности, и я познаю многое. Но божеству нужна кровь.

Не успел я начать сопротивляться, как он с силой прижал меня к черному алтарю. Мы боролись, по колено в посверкивающих белых костях.

Я кричал и кричал, пока его руки не стали душить меня, добравшись до горла. Но и тогда мой разум продолжал сражаться с собственными страхами.

В голове промелькнула фраза из какой-то книги:

— Вурдалак — Пожирательница Трупов.

Малькольм приподнял и бросил меня на алтарь, затем повернул голову и поглядел сквозь темноту зала смерти на черные коридоры. Он звал, он кричал, и его неразборчивая сбивчивая речь напоминала язык древнего Египта.

Где-то в черных отверстиях раздался шорох. Что-то выбиралось из глубоких ям; что-то появилось.

Пожирательница Трупов!

С отчаянием обреченного я прыгнул вперед, и мой кулак врезался в лицо Малькольма. Он упал на черную плиту алтаря, а я повернулся и побежал через пещеру к лестнице. К тому времени, как я оказался у ступеней, существо показалось на свет; оно появилось и скользнуло по каменному полу к алтарю, где лежал Малькольм. Существо подняло его, и он застонал, когда его тело повисло в этих мягких лапах. Он висел, точно сломанная кукла. Существо склонило свою складчатую голову и раскрыло пасть.

Пожирательница Трупов!

Вот что я повторял, стеная, пока ощупью карабкался наверх по черным базальтовым ступеням. И когда внезапный солнечный свет ударил мне в лицо у входа, я обессиленно прошептал эти слова и погрузился в беспамятство.

Очнувшись, я ощутил странное спокойствие. Я взобрался на верхушку утеса и, не останавливаясь, прошагал всю милю по торфянику. Несмотря на слабость, я сложил вещи и сел на поезд на деревенской станции.

Лишь ночью пришли лихорадочные сны, с тех пор превратившие мою жизнь в кошмар. На пароход я поднялся больным. По возвращении в Нью-Йорк я заперся в своей квартире и навсегда отгородился от людей.

Могу только предполагать, чем завершилось дело. Возможно, виновником смерти Малькольма сочли меня, а о загадочной судьбе деревенских жителей, которых он заманил в смертельную ловушку, и думать забыли. Здесь я ничего не могу сказать, да это и не имеет значения.

Важно только одно: необходимо немедленно расследовать ужасы, таящиеся под торфяником, открыть богохульство, творящееся внизу.

Теперь я знаю, что намеревались сделать эти нечестивые колдуны, почему они скрещивали людей и животных. Я знаю, что они пытались создать и поставить властвовать над собой, что они наконец создали — что за существо обитало в самой дальней пещере.

Оно с шорохом выбралось из коридора, это громадное слепое существо, и схватило лежащего на алтаре Малькольма. Оно вонзило в него жестокие когти и впилось, вгрызлось в его горло. То была Пожирательница Трупов.

Она выпрямилась на алтаре во все свои десять футов — издевательски человеческое тело, словно у тех человекольвиц на стенах. Громадная человеческая фигура, но ах! эта голова!..

Существом, убившим Малькольма, была богиня-кошка Бубастис!

Загрузка...