"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть вторая: "Ведите себя правильно"

Глава 14. Господин Шмурдяк

— Виски. Содовая. Два раза, — сказал Депутатор, сняв фуражку. Верен себе.

Я налил.

— Вы рискуете вашими деньгами, Роберт, — сказал он, выпив первую.

— В каком смысле?

— Ваш залог. Где тот, за кого вы его внесли?

— Чёрт, — выругался я, сообразив, что не видел панка уже несколько часов. — Без понятия, если честно. Ушёл выносить мусор и не вернулся.

— Неофициально, — он постучал пальцем по лежащей на столе фуражке, — его видели в самогонном шалмане.

— Это плохо.

— Это очень плохо, Роберт. Молодой человек ведёт себя очень… непринуждённо, а тамошняя публика не любит приезжих. Боюсь, он уже не в том состоянии, чтобы осознавать последствия своих действий. Если случится драка, неважно будет, кто её начал.

— Да, я понимаю.

— Если туда за ним приду я, это будет официальным действием полиции, — сказал Депутатор, вставая. — Так что лучше бы вам решить этот вопрос… самостоятельно.

— Разумеется. Спасибо за понимание.

— Корпоративная солидарность, — кивнул полицейский, надевая фуражку. — Хорошего вечера.

— Тебе придётся постоять за стойкой, — сказал я Швабре. — Мне надо срочно отлучиться. Надеюсь, ненадолго.

— Эй, босс, мне нельзя торговать бухлом, ты забыл? Я типа несовершеннолетняя.

— Не торгуй. Просто наливай и записывай. Потом разберусь.

— А что, так можно было? — удивилась она.

— Нет. Но мне отчего-то кажется, что полиция нас за это не арестует.

— Ладно, босс, но…

— Чаевые твои, — заверил я девушку.

— Тогда конечно.

***

— Молодой человек платит, молодой человек пьёт, — заявил мне владелец шалмана, которого я сразу окрестил «Господин Шмурдяк». — У нас демократическое заведение, поэтому никто не помешает ему тратить тут деньги. В баре своём командуй.

«Молодой человек» уже набрался так, что даже не заметил моего появления. Он пьяно раскачивается на стуле, держит в руке баночку из-под джема, которые тут используют вместо стаканов — видимо, потому что они крепкие и бесплатные. Вокруг собрались мужчины за тридцать в рабочей одежде, тоже довольно нетрезвые, но не до такой степени. Они ведут себя не то чтобы агрессивно, скорее, как шакалы, загнавшие в угол барана. Уверенно и предвкушающе. Вот только баран настолько баран, что этого не понимает, — пьяно смеётся и несёт какую-то невнятную чушь.

— Откуда у молодого человека деньги, мы ещё отдельно выясним, — ответил я спокойно, — но сейчас ему пора заканчивать.

— Вы ему не папаша, — ухмыляется Шмурдяк, — да хоть бы даже и папаша. Он совершеннолетний и может пить здесь. Если я позволю всяким барам забирать моих клиентов, то это будет прямой ущерб бизнесу.

— И кто же мне помешает? — спросил я, взяв с длинного кухонного стола, заменяющего тут стойку, ёмкость с самогоном и понюхав его.

Скривился — керосин какой-то, как они это пьют.

Господин Шмурдяк явно хотел сказать в ответ что-то угрожающее, но посмотрел мне в глаза и передумал. У людей, ходящих по краю законности, обычно отличное чутьё на неприятности.

— Я в твой бизнес не лезу, так? — буркнул он. — Наливай кому хочешь, чего хочешь, почём хочешь. Вот и ты в мой не лезь. У тебя публика чистая, при деньгах, можешь позволить себе выпендриваться. А мне любая копейка не лишняя. Простым людям тоже надо где-то расслабиться.

— Мне до тебя дела нет, — пожал я плечами, — но этого парня я заберу. Он мой. Я его, можно сказать, купил. С большой переплатой. Так что не надо вставать между мной и моей собственностью.

— Как скажешь, бармен, — скривился Шмурдяк, — но ребята могут быть против.

«Ребята» откровенно подначивают Говночела. Им хочется почесать кулаки, но остатки уличных понятий требуют хоть какого-то оправдания расправе «десять на одного», так что они провоцируют его ударить первым.

Заводилой выставили худого чернявого парня, единственного, кто тут моложе остальных. Лет двадцать пять, вряд ли больше, с лицом неприятным и туповатым. С панком они в одной весовой категории, два мелких дрища, но стоит начаться драке, Говночелу тут же наваляют всей толпой, а потом дружно скажут, что сам начал. Плакал тогда мой залог.

— Эй, придурок, — кривляется панку в лицо местный, — а правда, что тебя детишки отмудохали?

— Слы, чел, — пьяно отвечает тот, — не надо так, чел. Рили, не надо.

— И говоришь ты как придурок. Ты вообще дебил, или как?

— Чел, ты ща огребёшь, чел, — начинает подниматься со стула панк, но мелкий толкает его обратно, выхватывает из рук недопитую баночку самогона и выливает ему на штаны.

— Да ты уже обоссался! — хохочет заводила. — Смотрите, он обоссался!

— Развлекаетесь? — спросил я. — Шутки, радость и веселье? Одобряю. Приятного вечера. Но этому гражданину пора домой.

Я взял Говночела за плечо и сильно сжал его, прижимая к стулу.

— Мы с ним не закончили, — мрачно сказал один из взрослых работяг. — Он тут много чего наговорил, к нему есть вопросы.

— Задай их мне, — посмотрел ему в глаза я.

Тот смешался и отвёл взгляд.

— Ты кто такой вообще? — спросил недовольно другой, но настаивать на ответе не стал.

Рабочие не настолько пьяны и не настолько молоды, чтобы пренебречь сигналами мозжечка, настойчиво говорящего, что со мной не стоит связываться. Эта сигнальная система старше неокортекса. Те, кто не слушали её предупреждений во тьме веков, не оставили потомства. И только молодой заводила оказался то ли лишён ума и интуиции разом, то ли слишком много выпил, то ли уже накрутил себя для драки.

— А ну пошёл отсюда, урод! А то сейчас и тебе наваляем! Ты чего, не понял? Проваливай бегом!

Я бы проигнорировал дурака, но он решил толкнуть меня в грудь.

— Вопросы? Пожелания? Предложения? — спросил я у остальных.

— Нет, — сказал коротко наименее бледный из них. — Извини… те. Нас. Пожалуйста.

Похоже, они зря сегодня потратились на выпивку. Алкоголь покинул их организмы стремительно и безвозвратно. Разными путями.

— Пошли, — сказал я Говночелу. — Там бар без присмотра брошен.

И мы пошли.

С баром всё оказалось в порядке. Швабра довольно уверенно чувствует себя за стойкой, хотя вид имеет несколько нервный и замотанный. Надо научить её правильно протирать стаканы.

— В какой канаве ты подобрал эту падаль, босс? — спросила она, окинув брезгливым взглядом влекомого мной за шиворот панка. — И зачем?

— Залог, — напомнил я раздражённо.

— Ах, да, мой мудрый босс прикупил себе проблем на шею, — покивала она ехидно, — лучше бы мне этакие деньжищи отдал.

— И что бы ты с ними сделала?

— Не скажу. Но точно не стала бы покупать скунса-алкоголика в домашние питомцы.

Я оттащил спотыкающегося панка наверх, бросил на кровать приходить в себя и вернулся. Надеюсь, его утро будет достаточно хмурым, чтобы он осознал ошибочность своего поведения.

***

— …Спин — это не просто одно из многих квантовых свойств материи, а нечто большее — ещё более фундаментальная сущность мироздания, чем само пространство-время. Более того, не исключено, что само пространство-время представляет собой проявление спина, оказывается спиновой пеной. Тогда, если сознание есть порождение спина, то оно оказывается напрямую укоренённым в самом фундаменте нашего мира… — рассказывает телевизор в кафе единственному слушателю.

— Почему я вас не помню, когда не вижу? — спрашиваю я у него прямо.

Мадам Пирожок оставила мне выпечку на стойке и молочный коктейль в холодильнике, и я неторопливо наслаждаюсь своим поздним ужином. Мужчине не предлагаю — зачем? Всё равно не вспомню, только не наемся.

— Потому что у меня нулевой детерминант. Я уже говорил вам об этом, но вы, конечно, не помните.

— И что это значит?

— Я не могу ни на что повлиять. Любые мои действия, ведущие к разрушению суперпозиций, оказываются ничтожны.

— Эка вас угораздило, — посочувствовал я, с удовольствием поедая пирог. Сегодня он особенно удался, или просто я очень голодный.

— Да, нелепая случайность. Можно сказать, подорвался на собственной квантовой бомбе.

— А есть и такие?

— Да, эксперимент Элицура – Вайдмана, не слышали?

— Нет.

— Впрочем, это неважно. С практической точки зрения, вы не помните меня, потому что в противном случае то, что я говорю, могло бы повлиять на ваши действия. Это, учитывая уровень вашего детерминанта, стало бы вторичным модулированием.

— А что у меня с уровнем?

— Он просто чудовищный. У меня есть версия того, что вы такое…

— И оставьте её при себе, — отмахнулся я. — Раз уж болтаетесь в спиновой пене, как пустая бутылка.

— Я имею дерзость считать себя бутылкой с посланием. Хотя всё, что я могу, это транслировать сигналы общего характера, надеясь на случайный триггер, — он показал на телевизор, который продолжает вещать:

— …основываясь на спинах водорода и фосфора, Ху и Ву построили первую модель квантового сознания. Согласно введённым ими постулатам, в мозгу имеются пиксели сознания, в них осуществляется квантовая запутанность спинов водорода и фосфора…

— И что это за послание?

Мужчина сказал, я даже успел удивиться, но тут вернулась с бумагами уложившая мужа Мадам Пирожок, я отвлёкся на неё и забыл.

***

— Чел, мне хреново, чел! — стонет панк. — Дай мне спокойно сдохнуть, чел!

— Встал. Умылся. Взял телегу. Пошёл на склад.

— Чел, ну зачем ты так, чел?

— У меня не очень много терпения, и оно вот-вот закончится.

— И что? Ты сдашь меня в тюрягу?

— Нет. Но тебе не понравится.

— Блин, чел, — сказал он с мукой в голосе, садясь на кровати. — Что вчера было-то?

— Ты нажрался говённой косорыловки.

— Не, это понятно, чел. Не в первый раз, чел. Я почти всё помню, но когда ты за мной пришёл… Знаешь, мне показалось…

— Показалось, — ответил я твёрдо. — А теперь, как сказано в Библии, «встань и иди».

— Блин, как же меня таращит, чел! Может, твоя худющая злючка сегодня сходит сама? Рили сдохну же, чел!

— Не сдохнешь, — я безжалостно вытащил его из комнаты и направил в ванную, — а у неё сегодня первое сентября. Торжественное мероприятие, на которое я из-за тебя, дурака, уже опаздываю.

— Чел, может, пивца, чел? — заныл панк из-за двери. — Для поправки онли!

— Нет. Вчера со стакана пива началось твоё падение. И учти, у меня записан весь алкоголь в заказе. Если бутылки не хватит или какая-то окажется вскрыта…

— Блин, чел, я понял, чел. Ты рили жестокий чел…

— Это ты плохо меня знаешь, — согласился я, — на самом деле всё ещё хуже.

***

На большом школьном дворе люди расположены разновозрастными группками. Я ожидал некоего «отделения агнцев от козлищ», то есть школьников от взрослых, но здесь коллектив разбит по принципу «ячеек общества». Двое-четверо подростков, двое-шестеро взрослых, представляющих поколения от молодых родителей до престарелых прабабок. Понимаю, почему Швабре тут неуютно, — она единственная стоит, набычившись, в полном одиночестве, и вокруг неё такая пустота, как будто это заразно.

— Я уже думала, ты не придёшь, босс.

— Тебе идёт платьице.

— Не издевайся. Я из него выросла на два размера. Хорошо хоть груди нет, а то меня арестовали бы за непристойное поведение.

— Ты неплохо заработала за август, могла бы купить новое.

— Я не для того мою сортиры, чтобы тратиться на тряпки для школы. На мне что угодно смотрится как на пугале. Почему в школу нельзя ходить в джинсах и рубашке, как везде?

— Почему?

— Не знаю. Дурь какая-то. О, ну, начинается…

— Что?

— Чёртова речь чёртова директора чёртова Завода. Мне кажется, его специально выпускают в первый день учебного года, чтобы мы сразу прочувствовали, каким говённым он будет.

— А у вас большой класс, — сказал я, оглядывая собравшихся.

Такое ощущение, что тут весь город.

— Угу, аж две смены. И обе такие, что с задней парты на доску надо было бы смотреть в бинокль, если бы там было что-то интересное.

— Надо полагать, ты на задней?

— Чёрта с два. Я на первой.

— Так любишь учиться?

— Ненавижу. Но на первой реже харкают в тетрадь и кидают жвачку в волосы, учительница же рядом.

— Я думал, такие методы ухаживания заканчиваются классу к третьему.

— Не у нас, босс. Большинство моих одноклассничков слишком тупые, чтобы взрослеть.

— Я смотрю, в каждой семье несколько детей? И все одного возраста?

— Да, я одна как дура с тупорылым братом двадцати трёх лет.

— А он где учился?

— А с чего ты взял, что он вообще учился? Не уверена, что он даже читать умеет.

На трибуну меж тем поднялся директор. В костюме и шляпе, даже с галстуком. Шляпы тут носят многие, но галстук, кажется, один на всю площадь.

— Кхм-кхм, — прокашлялся в микрофон он.

Люди разом замолкли. Воцарилась звенящая тишина.

— Мы собрались здесь, чтобы отметить важную дату. Начавшийся сегодня учебный год последний в жизни ваших — наших — детей.

Как по мне, прозвучало несколько двусмысленно, но публика внимает молча.

— Вскоре, я надеюсь, даже очень скоро, это здание опустеет, — он показал на школу за своей спиной, — зато наполнятся звуками молодых голосов цеха нашего Завода. Это очень своевременно, нам не хватает ваших ловких рук, ваших умных голов, вашего трудового энтузиазма.

— Хреназма, — буркнула тихо Швабра.

— Все мы одна семья! На Заводе работают ваши родители, работали ваши деды и прадеды. Завод — это мы, Завод — это наш город, традиции которого мы высоко чтим и постоянно поддерживаем. Новый, масштабный проект, который на нём реализуется сейчас, новые заказчики, новая продукция — это не пустые слова, а доказательство того, что мы по-прежнему востребованы и актуальны, что наши перспективы прекрасны, а прибыльность вне сомнений. Уже этой осенью зарплаты всем работникам будут подняты на четыре целых и три десятых процента! А минимальная стартовая зарплата, с которой начнёте трудовую карьеру все вы, будет скорректирована в сторону повышения на пять целых и две десятых процента!

Собравшиеся одобрительно зашумели.

— Начиная с завтрашнего дня, мы начнём организовывать для вас экскурсии на Завод, чтобы вы могли познакомиться со своим будущим местом работы, освоиться в цехах, проникнуться корпоративной культурой. Мы проведём для вас семинары и лекции, устроим небольшую, но познавательную трудовую практику, что даст вам возможность определиться с приоритетами и подать предварительные заявки по вакансиям, предоставленным кадровой службой. Все участники экскурсий получат бесплатное угощение в заводской столовой. Более того! — он повысил голос. — Хотя вы пока не являетесь работниками завода и на вас не распространяется рабочая страховка, все вы сможете пройти полный бесплатный медосмотр в заводской клинике! Ведь профилактика — лучшее лечение! Мы следим за здоровьем наших кадровых резервов! Расписание экскурсий и других мероприятий подготовит и согласует администрация школы, очень надеюсь на её полное сотрудничество. Более того, поскольку ваша школа — кузница наших кадров, Завод счёл возможным премировать педсостав в размере полугодового оклада за его тяжёлый труд в части вашего образования.

Площадь разразилась аплодисментами.

— Экскурсии, производственная практика и медосмотр являются обязательными мероприятиями, — добавил Директор и спустился с трибуны.

— Быстро он на этот раз, — прокомментировала Швабра. — Обычно дольше нудит.

— Слушай, — спросил я, оглядевшись, — а где твоя подружка? Белобрысая? Что-то я её тут не вижу.

— А хрена ей тут делать?

— Она что, не учится в вашей школе?

— Не в этой жизни, — резко оборвала меня девушка. — Ладно, мне пора. Вытирать плевки со спины и выслушивать, какая я дура, уродина, ссаная тряпка и тупая шлюха.

— А шлюха-то почему?

— Потому что не мог же ты мне дать работу просто так? Теперь, когда ты пришёл на открытие, эта тема будет в тренде, я предупреждала.

— Это твой выбор, — напомнил я.

— Мой, ага, — сказала она. — Я пошла. После уроков сразу в бар.

— Отличная программа, — кивнул я, — мечта школьника.

— Иди к чёрту, босс. И спасибо.

***

— Решили посетить общественное мероприятие? — поймал меня за рукав Заебисьман.

— В рамках моральной поддержки наёмного персонала, — пояснил я туманно.

— А, ну заебись тогда. Я, некоторым образом, тоже, — кивнул он в сторону раскланивающегося с родителями директора.

— Впечатляющая речь.

— Да бросьте, обычная чушь. Ну, кроме экскурсий. Это правда. Очень настойчиво вас приглашаю посетить завод с одной из них. Можно как раз с вашим персоналом, в рамках той же моральной поддержки, — он кивнул в спину Швабры, идущей гордым шагом приговорённого к расстрелу революционера.

— Зачем?

— Это познавательно. Разве вы не хотите заглянуть в логово конкурентов?

— Бар не конкурирует с заводом. Это непересекающиеся сферы деятельности.

— Ой, я вас умоляю, Роберт, Вы знаете, что мы знаем, что вы знаете и так далее… К чёрту рекурсии, просто приходите. Я, в отличие от местных, не сторонник средневековых предрассудков и считаю, что мы вполне можем сотрудничать. Противоречия в концепциях всего лишь условность.

— То есть вы не местный?

— Очевидно же! Мне не исполнится в сентябре тридцать шесть, или пятьдесят четыре, или семьдесят два и даже, к сожалению, восемнадцать не отпраздную. Мне скучные сорок три и день рождения у меня в мае. А значит, я ну никак не могу быть местным. Вы же обратили внимание на эту милую особенность локального «generation gap»?

— Похоже, они неплохо экономят на праздновании дней рождения.

— Да, с этим тут заебись, весь город отмечает разом. Увидите через пару недель, будет презабавно. А ещё все они — Девы! Разве это не символично? В общем, жду вас на экскурсии.

— Ничего не обещаю.

— И не надо. Я уверен, всё у нас с вами будет заебись! — Заебисьман раскланялся и бодро потопал туда, где распинался окружённый родителями Директор.

Интересно, за кого он меня принимает?

***

Клушатник сегодня собрался позже обычного — видимо, тоже посещали торжественное мероприятие. Кофе и чизкейки помогают им справиться с переполняющими эмоциями — идёт активное обсуждение: кто, с кем и в чём пришёл, где, как и с кем стоял, куда, как и на кого смотрел. На меня в этом контексте кидают косые, но заинтересованные взгляды. Неужели, правда, кому-то может прийти в голову, что у меня адюльтер с уборщицей? Наверное, местный бомонд это страшно шокирует. Или интригует. Или всё разом.

Впрочем, на дамские пересуды мне плевать. На что мне не плевать, так это на то, что Говночел не вернулся со склада. Тележки в подсобке нет, значит, туда он отбыл. Неужто припал к запасам и упал там, где припал? С него станется. Ситуация вызывает беспокойство, но оставить «клушатник» нельзя, придётся ждать, пока они допьют, дощебечут и дослушают радио.

— …Мы оба знаем, что девчонка — отродье.

Я уже различаю голоса, этот похож на директорский. Неформальный лидер местной общины, управляющий какой-то шахтой, активист и руководитель тайного общества борьбы с Древним Злом. Глава самодеятельной инквизиции.

— Это моя дочь. Рождённая человеком от человека, как и заповедно нам Господом. Ибо сказано: «Плодитесь и размножайтесь».

Это владелец таверны. Мой средневековый коллега.

— И кто её мать?

— Моя жена. Она умерла от горячки. Есть записи доктора, есть запись в церковной книге…

— Она подделана.

— Что?

— Викарий всё рассказал. Ты подкупил его. Хорошо подкупил, он не признавался, пока на оказался на дыбе.

— На дыбе люди признаются в чём угодно. Даже в том, чего не было.

— Твоя дочь умерла во время мора, твоя жена покончила с собой, эта девчонка — отродье. Да она же вылитая Ведьма!

— О, так ты знаешь, как та выглядит? Может быть, ты даже не столь безгрешен, как говоришь? Тогда почему ты так хочешь убить мою дочь?

— Убери руку с арбалета, я знаю, что он у тебя под стойкой и направлен мне в живот. И знаю, что ты можешь выстрелить…

Голос звучит натужно-примирительно, но я тоже рефлекторно опускаю руку под стойку и проверяю дробовик. Не верю я таким голосам.

— …но я пришёл просто поговорить, старый друг.

— Никаких факелов с кольями? — скептически спрашивает владелец таверны.

— Не в этот раз. Просто выслушай меня.

— Говори.

— Отродий всё больше.

— Разве?

— Люди стали слабы, друг. Огонь истинной веры больше не горит в их сердце. Они принимают отродья как детей своих. Они не хотят отдавать их. Они врут, подделывают записи, подкупают доктора… да ты и сам это знаешь. Я уже не уверен, что сами они не отродья, пропущенные нами в прошлый приход Ведьмы. Сколько из городских детей действительно рождены женщиной? Если мы дадим им вырасти, не окажется ли однажды, что отродий больше, чем нас? Что вскоре они будут решать нашу судьбу? Подумай над этим, старый друг.

— А может быть, они окажутся милосерднее нас? Подумай над этим ты, — ответил ему трактирщик.

Надеюсь, тогда уже изобрели стаканы, чтобы их протирать.