— И как он там? — спросил я вернувшуюся из полицейского участка Швабру.
— Как всегда, босс. Не стал лучше выглядеть или пахнуть. И не поумнел, если ты на это рассчитывал. Но пирожки съел, твоя совесть может быть спокойна.
— Откуда у меня совесть? — удивился я.
— А у тебя нет?
— Мне не положено. Совесть — это вид ответственности. Она нужна участникам действия. А я просто смотрю. И протираю стаканы.
— Ничего не поняла, босс. Или это чушь какая-то, или я дура. Нет, не говори, какой вариант правильный. Пойду лучше отмывать сортир, а то все такие умные, что поссать ровно не могут.
— Погоди, — остановил я её, — скажи, а что ваш завод производит?
— Без понятия, босс. Меня от одной мысли о нём блевать тянет.
— У тебя же там брат работает, так?
— При мысли о нём блевать меня тянет ещё сильнее.
— А мать? Тоже работает?
— Уже нет. Доработалась. Сидит дома и смотрит телевизор. Без звука. Сутками. Так что, босс, я не знаю, что делают на нашем чёртовом заводе. Мать не помнит даже как меня зовут, а брат слишком тупой для таких сложных вопросов.
— А сколько лет твоему брату?
— Двадцать три. Физических. Но я уже в пять была умнее, чем он сейчас. И в год — чистоплотнее.
— А я слышал, что тут всем молодым по семнадцать…
— Не лез бы ты в это, босс.
— А я лезу?
— Причём без мыла.
— Извини.
— Ладно, — сказала она, помолчав. — Один чёрт тебе кто-нибудь скажет. Он мне не родной брат. Сводный по отцу. Тот приехал к нам в город с готовеньким трёхлетним дебилом, моментально заделал мамаше меня и сей же час свалил, оставив этого долбоёба на долгую память.
— Что-то у меня не сходится. Если ему было три, а тебе сейчас семнадцать…
— Я сказала «три»? Оговорилась. Шесть, конечно. Просто в шесть он был такой тупой, что ему и четырёх было не дать.
— Откуда ты знаешь, ведь ты только родилась тогда?
— Догадалась. Иди к чёрту, босс. А вот почему ты, например, не женат?
— Не твоё дело.
— Именно. И ты в мою жизнь не лезь.
***
Депутатор пришёл под закрытие, когда из клиентов остался один муж Мадам Пирожок, привычно дремлющий на столике.
— Виски. Два, — сказал он, сняв фуражку.
— Как успехи? — спросил я, наливая.
— Провожу первичные следственные мероприятия. Опросил соседей по общежитию, жителей соседних домов. Вот, добрался до вас.
— А я тут причём?
— Он был вашим постоянным клиентом. Мог рассказать что-то о себе. Что угодно может помочь.
— Он говорил, что начал встречаться с женщиной.
— Да, статистически женщины являются самой частой причиной насильственной смерти мужчин, — кивнул серьёзно полицейский. — Но пока никаких признаков присутствия женщины в его жизни мне не попалось. Никто не видел его с женщиной, он не приводил её в общежитие, в комнате нет женских вещей.
— Может, они встречались у неё?
— И никто этого не заметил? Слишком маленький городок, Роберт.
— Может быть, он мне врал. Может быть, он врал себе. Может быть, они встречались где-то ещё. В мотеле?
— Мотель исключён.
— Почему?
— Никто не ходит отсюда туда. Ни в кафе, ни в мотель.
— Я хожу в кафе. Иногда.
— Кроме вас.
— Ещё девочка… Ну, такая, белобрысая, подружка моей уборщицы.
— Какая девочка?
Я напряг память и выдал стандартное полицейское описание.
— Здесь нет детей такой внешности, — покачал головой Депутатор.
Нет, значит. Бывает.
— И всё же вы кого-то по нему узнали, не так ли?
— Здесь нет никого, кто подходил бы под ваше описание, — твёрдо ответил он, — хотя не могу не отметить, что вы сделали его в высшей степени профессионально.
— Как скажете, — не стал настаивать я.
— Можете что-то ещё сказать про вашего клиента?
— Может быть, стоит поспрашивать на работе?
— Поспрашивать? На Заводе? — удивился Депутатор.
— Почему нет? Люди частенько болтают с сослуживцами.
— Сходите со мной? Он работал в ночную смену, а значит, после полуночи самое время. Те, с кем он общался, будут на службе.
— Давайте прогуляемся, — согласился я, глянув на настенные часы. — Исполню свой ночной долг по доставке последнего клиента и буду свободен.
Мадам Пирожок открыла не сразу, мы с Депутатором какое-то время подпирали стену и её мужа.
— То есть вы никогда не заходите внутрь? — спросил я.
— Никто не заходит. Кроме вас. Не принято.
— То есть я нарушаю какие-то правила?
— Разве что неписаные. Никто не скажет вам ни слова. Хотя все про себя отметили.
— Учту.
— Знаете, Роберт, — сказал Депутатор, — чем вы меня удивляете?
— Чем же?
— Тем, что не удивляетесь. Вы как будто знали, что вас тут ждёт. Я очень долго привыкал к здешней жизни. Задавал вопросы, искал ответы, удивлялся, злился, пытался что-то изменить… А вы ведёте себя совершенно естественно. Как будто всё нормально. Скажите, вы же не случайно сюда приехали?
— Нет ничего случайного. Все вещи, все люди и все события взаимосвязаны. Если вы не видите связей, вы просто не знаете, куда смотреть.
— И куда же мне смотреть, Роберт?
В этот момент Мадам Пирожок, наконец, открыла, и разговор, к моему облегчению, прервался. Я зашёл внутрь, аккуратно заправляя в дверной проём тушку её мужа. Депутатор остался за дверью.
— Спасибо, Роберт! — сказала женщина, подхватывая тело. — Вы неизменно добры к моему супругу, хотя он не располагает к себе.
— Бар ценит своих клиентов, — ответил я.
— Подождите минутку, отнесу его в кровать. Ваш молочный коктейль и кусок пирога, как всегда, ждут вас.
В зале, к моему удивлению, одинокий посетитель. Бородатый интеллигентный мужчина, которого я забываю, как только он исчезает из поля зрения, и вспоминаю, когда вижу снова. Любитель телевизора и заумных рассуждений. Вот и сейчас он включил звук бесконечного ток-шоу:
— …Если сознание представляет собой не результат физиологических процессов мозга, а отдельную реальность со своим пространством-временем, значит, согласно методам теоретической физики, остаётся только создать оператора, который обеспечит взаимные преобразования ментального и физического пространств-времён. С помощью такого оператора ментальная реальность станет напрямую влиять на реальность физическую…
— Здравствуйте, Роберт, — сказал он.
Я молча поприветствовал его, отсалютовав стаканом коктейля, и впился зубами в пирог. Разговаривать представляется мне бессмысленным, потому что всё равно забуду и сам разговор, и тот факт, что он состоялся.
— Вы же знаете, куда приехали?
Я неопределённо пожал плечами. Это самый честный и точный ответ, возможный в такой ситуации.
— А я, возможно, знаю, кто вы.
Пожать плечами ещё более неопределённо было сложно, но я постарался. Чего он ко мне пристал?
— В некотором весьма условном роде, мы даже коллеги. Я… — он назвал имя, фамилию и то ли должность, то ли профессию, то ли научное звание.
Три слова, которые вылетели у меня из головы раньше, чем он их договорил. Впрочем, чушь. У меня нет коллег. Разве что действительно в «очень условном роде». В формате утверждения «Все люди — братья». Хотя как минимум некоторые из них — сёстры.
— Если я не ошибся, и вы тот, о ком я думаю, это даёт мне надежду. К сожалению, в этой метрике я обладаю нулевым детерминантом, а значит, могу только надеяться.
— Вы правда слушаете эту чушь? — спросила вернувшаяся Мадам Пирожок, указывая пальцем на телевизор.
Я повернулся к ней и немедля забыл о том, что кроме меня в зале кто-то был. Тем более, что его уже и не было.
— Нет, просто фон.
— Я выключу?
— Конечно.
Она щёлкнула переключателем, и телевизор заткнулся.
— Как вам пирог?
— Неизменно прекрасен, спасибо. Вот заказ на завтра.
— Замечательно, — сказала Мадам, забирая бумаги, — заходите ещё.
— Скажите, — спросил я, — а почему из города к вам не ходят?
— Это единственное, что вас озадачило? — засмеялась она. — Как бы вам объяснить… Помните, когда вы приехали, то удивились, узнав, что тут есть что-то кроме кафе?
— Да, обманчивый рельеф, помню.
— Так вот, со стороны города он ещё более обманчив. Там считается хорошим тоном делать вид, что ничего, кроме города, нет. Факты, этому противоречащие, принято возмущённо игнорировать. Кафе — именно такой факт. А почему вы вдруг заинтересовались?
— Да вот, думаю, не взять ли в лизинг холодильник для мороженого. Не хотелось бы составить вам конкуренцию.
— О, как это мило с вашей стороны! Спасибо за заботу! Нет, мы не помешаем друг другу. Моя клиентура приезжает по дороге и уезжает по ней же. Узнать для вас цены?
— Если не сложно.
— Ну что вы, мне только в радость! В конце концов, мороженое тоже пойдёт через мой склад. Немного лишней прибыли никогда не помешает.
***
— Долго вы, — недовольно сказал Депутатор.
— Подождали бы внутри, — ответил я. — Правила, тем более неписаные, не стоит воспринимать слишком буквально. Кто бы вас увидел за полночь?
— Вы не понимаете, — покачал головой он, — это создало бы долженствования, в данном случае совершенно излишние.
— Долженствования?
— Возможности порождают обязанности. Пока я здесь, то могу не делать то, что должен буду сделать, оказавшись там. Просто не имею такой возможности, а значит, и не обязан. Понимаете?
— Вполне, — кивнул я. — Теперь на завод?
На проходной большого старого кирпичного здания нас встретил охранник, который долго не хотел открывать, несмотря на полицейский жетон Депутатора. Звонил куда-то, что-то мямлил в трубку и вообще вид имел туповатый и непробиваемый. Я уже думал, что мы пойдём восвояси, — не ломать же дверь? Но потом он куда-то дозвонился, что-то выслушал и с гримасой крайнего недовольства впустил нас внутрь.
Там оказалась проходная с турникетами, в которые вставляют картонные карточки, где пробивается время прихода, но мы просто обошли их и направились внутрь. Охранник нам не препятствовал, оставшись сидеть в своей будке.
— И что они тут охраняют? — с удивлением спросил Депутатор, оглядывая пустой цех.
— Может, те ящики? — я приоткрыл один из больших, почти в мой рост, контейнеров и заглянул внутрь.
— И что там?
— Какие-то детали. Это всё, что я могу сказать, взглянув на содержимое.
— Детали чего?
— Чего-то целого, вероятно. Возможно, его собирают из них прямо тут, — я показал на сборочный конвейер в центре цеха. Сейчас он пустует и понять, что именно там было, невозможно. — Собирают и засовывают вон в тот контейнер. Грузят на платформу и везут дальше, на следующий завод. Там к нему прикручивают остальное.
— Что прикручивают?
— А я почём знаю? Колёса, например. Или крылья. Или ходули.
— И смысл? Почему их нельзя сразу тут прикрутить?
— Может быть, там дешевле. Спросите у Директора, если интересно. Мы, вроде, сюда не производственную логистику узнавать пришли?
— Да, — кивнул Депутатор, — вы правы. Давайте поищем тех, кто работал с жертвой.
Напарник Калдыря немедленно получил от меня прозвище Шнырь. Во-первых, потому что оказался каким-то хилым, вертлявым, ушлым и чрезмерно угодливым. Во-вторых потому, что «Шнырь и Калдырь» отлично звучит.
Так вот, Шнырь и Калдырь занимались уборкой цеха после рабочего дня. Теперь этим занят один Шнырь, причём за ту же зарплату, чем весьма недоволен.
— Ну, это… Упаковку собираем. Ну, как куда? В мусорку. Подметаем опять же. Таскаем, если чего осталось.
— А что тут делают вообще? — поинтересовался я.
— Днём-то? Мне почём знать? Моя смена в шесть заканчивается. Ушёл утром из чистого цеха, пришёл вечером в грязный. И так каждый грёбанный день.
К бывшему напарнику Шнырь относится без симпатии:
— Хитрый он, жопа такая, до невозможности.
— Хитрый? — переспросил Депутатор. — А в чём это выражалось?
— Где-то у него тут бухло припрятано, да так ловко, что я так и не отыскал. Приходит на работу трезвый и всю ночь почуть подбухивает незаметно. Утром смотрю — пошёл домой пьяный, как будто не на работу, а в бар сходил. А вечером опять идёт в бар! Конечно, что ему — ни семьи, ни детей, ни аренды… Спит в бесплатной заводской ночлежке, где я бы собаку не поселил, трат, считай, никаких, жена не пилит, дети не ноют, чем не жизнь? Этак даже с нашей тухлой зарплатки можно в бар ходить, чего нет? Я ходил бы. Мне, может, тоже самогонка не нравится.
— Вижу, вы не в лучших отношениях? — Депутатор не сообщил Шнырю, что Калдырь убит.
— Да ни в каких мы не в отношениях. Я его сто раз просил: «Поделись заначкой, будь человеком!»
— А он?
— А он делает вид, что не понимает, о чём речь. Не сволочь ли? Я на него начальнику смены даже стучал, но тот послал меня к чёрту. Наверное, с ним-то он делится, жопошник…
— У него были… Вернее, есть у него враги?
— Да кому он нужен? Говнюк жадный.
— С кем он ещё тут общался… общается?
— А что, тут, по-вашему, много вариантов? — Шнырь показал на пустой цех. — Днём тут толпа, да, а ночью уборщики да охрана.
— Уборщиков всего двое?
— Здесь? Да. Причём то, что я уже четвёртую смену один пашу, вообще никого не волнует. А так-то на складе есть, точно, да и мало ли где ещё. У меня-то пропуск только сюда. А вы чего выспрашиваете-то? Неужели мой сраный напарничек чего-то натворил? Если так, я не удивлюсь.
— Почему?
— Так у него баба какая-то завелась. А где бабы, там расходы. А где расходы, там и всякое непотребство. На нашу-то зарплату за бабой не поухаживать. А он прямо со свидания на работу бежал, то есть гулял со своей до полуночи, значит, что?
— Что?
— Значит, далеко у них дело зашло, я так думаю. Не станет баба провожать ночью на работу того, кому не даёт. А когда баба даёт, то потом всегда берёт своё.
— Вы её видели?
— Издали только.
— Не узнали?
— Ну… — Шнырь замялся, а потом решительно отмахнулся. — Нет. Не узнал.
— Уверены?
— Уверен, — отвёл глаза он. — Совершенно незнакомая женщина. Да и видел я её один раз, ночью, издали, со спины. Кто угодно может быть.
— И всё же. Рост? Одежда? Цвет волос? Что-то же вы разглядели?
— Блондинка. Высокая, выше него. В платье. Платье чёрное. Фигурка вроде ничего. Так что там натворил мой напарничек?
— Благодарю за помощь, — оборвал его Депутатор. — Если вспомните что-то ещё, вы знаете, где меня найти.
***
— Некая женщина в этой истории была, — сказал Депутатор, пока мы шли к бару.
— Женщины часто встречаются в историях с плохим концом. Но вряд ли она его убила.
— Почему вы так думаете?
— Способ очень уж неженский.
— Считаете, женщины неспособны на такую жестокость?
— Считаю, что женщины редко умеют качественно вкрутить резьбовые крючья в деревянный пол. А они были ввинчены аккуратно, ровно, без перекосов, на равном расстоянии…
Я чуть не брякнул: «На все пять дюймов резьбы», — но вовремя сообразил, что это будет лишним.
— Вы наблюдательны, — удовлетворённо кивнул Депутатор.
— Я просто знаю, куда смотреть.
— Я в вас не ошибся. Скажите, Роберт, вы же работали в полиции? Или… работаете?
— Вам очень важно это знать?
— Нет, — сказал он подумав. — Вы правы. Если вы, к примеру, под прикрытием, то не можете сказать мне правду и не хотите врать. Понимаю. Считайте, что вопроса не было. Могу привлечь вас как простого гражданина, с вашего согласия. Вы ведь согласны помочь?
— В пределах простой гражданской компетенции.
— Разумеется. В вашем случае этого достаточно.
— Смотрите, — полицейский остановил меня, взяв за локоть. — Кто это там?
Возле дверей бара стоит женщина. «Высокая, светлые волосы, чёрное платье», — отметил я машинально.
— Ваша знакомая?
— В первый раз вижу. В бар такая не приходила, я бы запомнил. У меня мало клиентов женского пола.
— Городок довольно патриархальный, — согласился Депутатор. — Это в том числе означает, что женщины тут обычно не подпирают собой двери бара за полночь. Вы заметили, что она подходит под описание?
— Разумеется. Хотя приметы у нас скудные.
— Давайте же с ней побеседуем.
— Как минимум, ваш долг как помощника шерифа поинтересоваться, всё ли у неё в порядке, — согласился я. — Конец августа, ночи прохладные, а она очень легко одета. И, кажется, босиком. Выглядит, как человек, у которого проблемы.
Похоже, сама женщина не считает, что её проблемы требуют внимания полиции. Заметив наше приближение, она перестаёт что-то высматривать в тёмном зале бара и быстрым шагом направляется прочь.
— Подождите! — кричит ей вслед Депутатор, но она даже не оборачивается.
Увидев, что блондинка собирается свернуть за угол, полицейский рванул за ней бегом, взяв с места разгон, как спортивная машина. Я сразу отстал, и когда добежал до поворота, то увидел его остановившимся неподалёку.
— Исчезла, — сказал он с досадой. — Как и не было. Не могла же она нам обоим померещиться?
Я достал из кармана фонарик на батарейках. Луна светит так ярко, что я его до сих пор не включал, но сейчас не помешает.
— Да, вы правы, галлюцинации не оставляют следы босых ног, — сказал полицейский, выдавая слабое знакомство с предметом.
Иные галлюцинации поматериальнее тех, кто их видит.
Мы прошли по следам ещё метров тридцать, но потом потеряли их на чисто подметённом тротуаре у магазинчика садовых принадлежностей. Похоже, его владелец тщательно следит за прилегающей территорией или регулярно демонстрирует потенциальным покупателям качество продаваемых мётел.
— Чертовски резвая дама, — сказал Депутатор с досадой. — Давайте осмотримся.
Мы обошли с фонариком ближайшие улочки, но следы босых ног больше нигде не обнаружились. Если бы магазин с мётлами не был закрыт, я бы предположил, что она улетела.
— Судя по размеру ступни и ширине шага, — сказал я, вернувшись назад, — рост у неё метр восемьдесят, не меньше. Это хорошая примета, высоких женщин не так уж много.
— Чувствую себя глупо, — вздохнул полицейский. — Я даже определять рост по следам не умею. Другая специализация.
— Зато вы быстро бегаете.
— Недостаточно быстро, как оказалось. И не могу припомнить ни одной жительницы одновременно высокой и светловолосой. Тут вообще нет блондинок. Некоторые красятся, но все они не выше метр семьдесят и довольно… корпулентные. Как вы думаете, это мог быть переодетый мужчина в парике?
— Вряд ли, — покачал головой я. — То, как она двигалась… Это женская моторика. Низкий центр тяжести и всё такое. Мужчине трудно убедительно изобразить женскую походку, особенно бегом.
— Странно, что она была босиком.
— Это единственное, что вам показалось странным?
— Это может дать зацепку. Я поговорю с хозяйкой обувного. Большой размер, говорите?
— Точно померить нечем, но я бы сказал, примерно сорок два.
— Женская обувь такого размера не пользуется массовым спросом, и если она захочет обуться, я это узнаю. А может, уже покупала? Тогда её не могли не запомнить.
— Может быть, стоит пообщаться с владелицей кафе?
— Зачем? — спросил Депутатор с явным неудовольствием в голосе.
— Вы раньше не видели эту женщину, значит, она вряд ли живёт в городе постоянно. Возможно, недавно приехала, а значит, могла отметиться в кафе, а то и вовсе живёт в мотеле.
— Логично, — признал полицейский с неохотой. — Могу я попросить вас, Роберт…
— Поговорить?
— Да. Если не сложно.
— Без проблем. Зайду туда завтра.
— Буду очень вам благодарен.