Путь шута

Глава 13 Боль

— Раши, — простонал он, вынырнув из темного водоворота беспамятства. — Ты здесь?

В тяжелом, душном, болезненном сне Ардиан видел брата — тот вел его по каким-то бесконечным коридорам, проложенным глубоко под землей. Коридоры напоминали кротовые норы — узкие, тесные, с сырыми, сочащимися влагой стенами, они уводили все глубже и глубже, в непроглядную вечную тьму. Ардиан откуда-то знал, что, спустившись ниже какой-то невидимой границы, уже не сможет вернуться обратно, и эта мысль заставляла его держаться поближе к Раши. Брат не оборачивался, он уверенно шел вперед, временами сворачивая в неприметные отнорки, раздвигая руками свисавшие с земляного потолка корни, изредка сжимая руку Ардиана в своей — то ли предупреждая об опасности, то ли, напротив, подбадривая. Хачкай помнил, что в одном месте им пришлось миновать широкое отверстие уходившего совсем уже вертикально вниз туннеля, из которого просачивалось недоброе багровое сияние. Он хотел остановиться и заглянуть в туннель, но Раши сильно дернул его за запястье и повел дальше в темноту. А потом, в какой-то момент, Ардиан осознал, что они уже не спускаются, а, наоборот, карабкаются вверх по склону невидимой горы, усеянной мелкими и острыми камнями. Подниматься оказалось куда труднее; к ногам будто груз привязали, а склон с каждой минутой становился все более скользким. Но Раши упорно лез наверх и тащил за собой обессилевшего Ардиана. В конце концов они выбрались на широкую плоскую площадку, повисшую над теряющейся во тьме бескрайней равниной, и тут Раши отпустил его руку.

Хачкай шагнул вперед, в распахнувшееся белое пространство, и открыл глаза.

Рядом с ним кто-то был. Ардиан чувствовал это. Мир вокруг него казался расплывчатым и текучим, но Хачкай был уверен, что не дальше чем на расстоянии вытянутой руки от него сидит человек. Он слышал дыхание этого человека, ощущал исходящее от него тепло.

— Раши, — позвал он, с трудом разомкнув спекшиеся губы. — Раши, ты здесь?..

Сидевший возле него человек сухо кашлянул.

— Ардиан Хачкай, тринадцать с половиной лет, — произнес он скрипучим голосом, и стало ясно, что это никакой не Раши. — Проживает в Тиране, по адресу рруга Курри, дом шесть, квартира двадцать три. Родители: Ибрагим Хачкай, техник муниципального акведука, и Лаура Хачкай, домохозяйка. Брат: Раши Хачкай, безработный, убит два дня назад в пьяной драке. Да, негусто, негусто…

— Кто вы? — прохрипел Ардиан. Он попытался повернуть голову, чтобы разглядеть обладателя неприятного голоса, но не смог — его будто парализовало. — Зачем вы мне все это говорите?

— Вопросы здесь буду задавать я, — отрезал невидимый собеседник. — Но поскольку тебе и впрямь не мешает понять, с кем ты имеешь дело, то в виде исключения я отвечу. Ты находишься в тюремном госпитале «Дунча» под Дурресом. Я следователь военной полиции миротворческих сил Рафаэль Мауро. Среди здешней публики известен как Ленивый Душегуб, и хотя прозвище это мне не нравится, доля истины в нем есть. В твоих интересах отвечать быстро, четко и правдиво. Понял меня, Ардиан Хачкай?

Ардиан молчал, обдумывая услышанное. Про «Дунчу» он слышал — это было известное на всю Албанию место, прославившееся еще при коммунистах. Те, кто сюда попадал, часто не возвращались на волю, а немногие вернувшиеся до конца своих дней вздрагивали при одном упоминании страшной тюрьмы.

— Не слышу ответа! — прикрикнул Мауро. Ардиан почувствовал, как влажные от пота пальцы следователя вцепились ему в ухо и начали понемногу выкручивать. — На будущее запомни — я могу сломать тебе хрящи, и ты станешь похож на летучую мышь. Я могу оторвать тебе ухо напрочь — для этого достаточно лишь слегка надрезать ногтем вот здесь, — Ардиан вздрогнул от боли, — и потянуть снизу вверх. Ты ведь наверняка не знал, как правильно оторвать ухо, а, Хачкай? Думал, что нужно тянуть сверху вниз? Не-ет, мой милый, таким образом ты лишь надорвешь кожу и пустишь кровь — правда, нужно признать, что крови будет море! А вот если ты хочешь оторвать его совсем, следует тянуть снизу вверх и немного наискосок, вот так… Запоминай хорошенько, Ардиан Хачкай, вряд ли кто-то объяснит тебе это так же подробно, как я. Итак, я задал вопрос!

— Понял, — прошипел Ардиан, изо всех сил старавшийся не закричать от боли.

Мауро слегка ослабил хватку, но ухо не отпустил.

— Что ж, хорошо. Следующий вопрос: как давно ты знаком с Мирой Джеляльчи?

Ардиан не успел сообразить, безопасно ли рассказывать следователю про Миру, — ухо снова пронзила боль.

— Неделю. Ох, отпустите! Я же ответил…

— Ответы должны быть не только быстрыми, но и правдивыми. Это ясно?

— Да! Но я действительно познакомился с Мирой неделю назад… Господин следователь, я не смогу говорить, если вы будете мне постоянно крутить ухо…

Мауро довольно рассмеялся.

— Ошибаешься, парень. Прекрасно сможешь! Чем больнее тебе будет, тем охотнее ты станешь рассказывать. И знаешь что? Ухо — это далеко не единственное место на твоем дохлом тельце, которому я могу причинить боль. Ты меня понял, Хачкай?

— Да! — выкрикнул Ардиан, лихорадочно пытаясь сообразить, что можно противопоставить методу садиста-следователя. Ответы сами соскакивали у него с языка, прежде чем он успевал решить, стоит ли вообще раскрывать рот. — Я понял, понял! Я все вам расскажу!

И тут он с ужасом осознал, что это правда. От недавней решимости держаться на допросе до последнего не осталось и следа. И дело было не только в потных пальцах Мауро-Душегуба — в конце концов, Ардиану доводилось терпеть и не такую боль. Самое страшное заключалось в том, что Хачкаю действительно хотелось обо всем рассказать — ему не давало покоя странное, свербящее ощущение в мозгу, как будто под черепной коробкой осторожно водили легким гусиным перышком. Желание говорить понемногу распирало его изнутри, подобно тому, как пар заставляет дребезжать крышку кастрюли с кипящим супом, — казалось, что достаточно припомнить и связно изложить все события, происходившие с ним за последние несколько дней, и эта сводящая с ума щекотка пройдет. «Что-то не так, — успел подумать Ардиан. — Это неправильно, так не должно быть…»

— Значит, неделю назад, — задумчиво повторил Мауро и провел острым ногтем по щеке Ардиана. — При каких обстоятельствах вы познакомились?

— Мне рассказал о ней брат, — сразу же ответил Хачкай. — Раши. Они когда-то были знакомы. Мне нужен был кто-то, у кого я бы мог остановиться в Дурресе…

— В каких отношениях твой брат находился с Мирой Джеляльчи? Ну, быстро!

— Они гуляли, господин следователь. Это мне Раши говорил, ну, у него подружек всегда море было, не поверите, господин следователь, порой с утра с одной идет, а к вечеру уже с другой совсем, а назавтра и вовсе с третьей. Он девчонок любил, Раши-то, да и они к нему липли, просто как мухи на мед…

Невидимое перышко внезапно перестало щекотать мозг. «Вот оно что, — догадался Ардиан, — чем больше я говорю, тем слабее щекотка… И неважно, что говорить, главное, молоть языком, не останавливаясь…»

Но Мауро-Душегуб тоже не первый день жил на этом свете.

— Отвечай только на те вопросы, которые я тебе задаю, парень, — посоветовал он, вонзая свой ноготь в мягкую кожу за ухом Ардиана. — И без словоблудия. Тебе ясно?

— Ясно, ясно! Я не буду словоблудничать, господин следователь! Только у меня в голове все так и чешется, словно туда вошки позаползали! А когда я говорю, мне легче становится, вот я и стараюсь болтать побольше… Ай, не надо, больно же!

— Ты знал, что Мира Джеляльчи — агент государственной безопасности?

— Да! То есть она мне сказала потом, а сначала я думал, она просто с фата-морганами работает… и еще она фотомодель, я плакаты видел с ее рекламой, у нас в Тиране все улицы ими обклеены… Ой-ой-ой, за что, я же вам все честно рассказываю!

Мауро ухмыльнулся.

— Много лишних слов, парень. Когда она тебе сказала о том, что работает на сигурими?

— Ночью… этой ночью… до этого я даже не подозревал, клянусь…

«Нужно что-то придумать, иначе я действительно выложу ему все, что знаю!»

— Она рассказывала тебе, как долго она сотрудничала с госбезопасностью?

— Нет… Ой-ой, правда, нет… Я только понял, что давно, потому что раньше у нее был другой куратор, не Шараби…

— Что она рассказывала тебе о Шараби?

— Что он страшный человек, очень злобный… и что он только и делает, что подсовывает к ней в постель разных иностранцев…

— Она называла имена?

— Какие имена? Ой, господин следователь, не надо! Я правда не понял!

— Имена иностранцев, которых подкладывал к ней Шараби.

В мозгу Ардиана вспыхнула красная лампочка тревоги. С языка у него уже срывалось «Олаф», но он вовремя сообразил, что, назвав хотя бы одно имя, серьезно повысит уровень дерьма, в котором и так сидит по уши. К счастью, именно в этот момент Мауро в очередной раз крутанул ему ухо.

— О-о-о! Нет-нет, не называла!!! Просто сказала, что Шараби ее только так и использовал, ну, как проститутку… А она хорошая, добрая, совсем не похожа на шлюху…

Следователь ударил его ладонью по губам.

— Об этом тебя не спрашивают. Она говорила тебе о каком-нибудь ящике?

— Ящике, господин следователь? О каком ящике?

«Вот что их волнует больше всего, — понял Ардиан. — Не Шараби, даже не иностранцы, с которыми работала Мира… „Ящик Пандоры“!»

— Ты напрашиваешься на большие неприятности, парень, — холодно сказал Мауро. — Я ведь, кажется, объяснял тебе, кто здесь задает вопросы… Что ж, если ты не хочешь учиться, придется тебя дрессировать, как животное. Слышал про собак Павлова?

Он отпустил ухо Ардиана и отодвинулся от кровати вместе со своим стулом. Хачкай услышал, как звенят какие-то инструменты.

— Павлов, парень, — продолжал разглагольствовать Мауро, — это такой русский профессор. Как все русские, он был немного чокнутый, а еще, похоже, очень не любил собак. Он вытворял с ними всякие хитрые штуки, например, бил током и смотрел, сколько слюны у них при этом выделяется. Называл он все это «условными рефлексами», то есть устойчивой реакцией организма на внешние раздражители. Током я тебя бить пока не буду, но кое-какие рефлексы тебе выработать пора. Давай-ка сюда руку…

Не дожидаясь, пока Ардиан выполнит приказ, следователь крепко схватил его за запястье и потянул на себя. Рука была словно ватная — Ардиан вроде бы и чувствовал ее, но никак не мог заставить себя напрячь мышцы.

— Сейчас тебе станет больно, — пообещал Мауро. — По-настоящему больно, парень. И, что самое интересное, я уже не смогу прекратить эту боль, даже если ты расскажешь мне все, что знаешь. Эта боль нужна не для того, чтобы ты мне что-то рассказал. Она должна выработать у тебя условный рефлекс — когда я спрашиваю, нужно отвечать быстро и правдиво. Надеюсь, тебе хватит одного раза, потому что, поверь мне, даже врагу своему я не пожелал бы пройти через это дважды.

Перед глазами Ардиана появился шприц — обыкновенный одноразовый шприц, наполненный мутноватой желтой жидкостью.

— Эта штука называется «чокнутый русский». В честь профессора Павлова.

Ардиан почувствовал, как его руку сжимают мягкие тиски. Очевидно, Мауро зажал ее между своими коленями. Холодная игла коснулась его локтевого сгиба и легко проткнула кожу. Внезапно ему стало очень страшно, он попытался вырвать руку, но мышцы по-прежнему не слушались его, к тому же следователь держал его крепко. Вену, в которую вонзилась игла, жгло жидким огнем. Ощущение было неприятное, но вполне терпимое. Мауро выдернул иглу, щелкнул ногтем по опустевшему шприцу и довольно ухмыльнулся.

— Препарат начнет действовать минут через пять, а хватит его на два с половиной часа. Может быть, на три, если у тебя низкий болевой порог. Немного, но тебе эти три часа покажутся вечностью. Помнишь, как зовут меня заключенные? Ленивый Душегуб. А знаешь почему?

— Нет, — прошептал Ардиан.

— Потому что мне лень возиться с теми, кто не хочет отвечать на мои вопросы. Здесь, в «Дунче», есть следователи, которые обожают разные игрушки — железки, противогазы, динамомашину. Правда, все они твои соотечественники, а стало быть, люди дикие, жестокие и необузданные. У меня другой подход. Я предпочитаю переложить всю черную работу на плечи современной химии. Так что сейчас ты останешься здесь, а я пойду обедать. Когда я вернусь, ты расскажешь мне все — абсолютно все, что знаешь про Миру, Шараби, убийство в «Касабланке» и «ящик Пандоры». И, если ты попробуешь меня обмануть хоть в мелочи или утаить какую-нибудь крохотную крупицу правды, тебя ждет еще один укол. Да, кстати, если захочешь кричать, можешь не беспокоиться — стены здесь звуконепроницаемые. Тебя никто не услышит, так что ори на здоровье.

Он похлопал Ардиана по животу и встал. Ардиан скосил глаза и наконец смог разглядеть лицо Мауро — вполне заурядное круглое лицо человека средних лет, с большими залысинами и крупным носом со слегка вывороченными ноздрями. В облике следователя не было ничего садистского — он напоминал усталого банковского клерка, не способного обидеть даже муху.

Потом Мауро сделал шаг в сторону и пропал из поля зрения Ардиана. Что-то глухо стукнуло — вероятно, следователь выкинул использованный шприц в мусорное ведро.

— Вспомни все, что ты слышал о месте под названием «ад», парень.

Звуконепроницаемая дверь с мягким чмоканьем закрылась за Мауро. И в ту же секунду Ардиана накрыло первой волной боли.

Она родилась не там, куда вонзилась игла, а совсем в другом месте — в основании позвоночника. Раскаленная струя, плеснувшая оттуда вверх, сожгла хребет Ардиана и превратила его в обугленную головешку — во всяком случае, так показалось Хачкаю. Он завопил, потому что терпеть такую боль было невыносимо… и продолжал кричать, пока в его легких оставался воздух.

Три часа, про которые говорил следователь, обернулись тремя тысячелетиями. В редкие мгновения, когда боль отступала, как отступает хищник перед новым броском, Ардиана посещали странные мысли: он представлял себе мир, в течение многих веков страдающий от чудовищных бедствий и катастроф, насылаемых на него какими-то безумными богами. Этот мир содрогался от землетрясений, стирающих с лица земли целые страны, горел в пламени вселенских пожаров, над ним проносились черные торнадо и разрушительные ураганы, его скручивало в судорогах войн и кровавых революций, полосовало сабельными ударами падающих с неба астероидов… Этим миром был он сам, Ардиан Хачкай, и все, что происходило с ним под действием мутной желтой жидкости из шприца Мауро, являлось лишь отражением катаклизмов, сотрясавших целую вселенную. Потом боль возвращалась, вонзаясь в него миллионами клыков и когтей, и образ обреченного на вечные муки мира растворялся в багровом тумане застилавшем глаза Ардиана. Он почти все время кричал, замолкая лишь для того, чтобы сделать новый судорожный глоток воздуха; крик сросся с ним, стал его неотъемлемой частью, вроде руки или ноги, и прекратить кричать казалось так же невозможно, как и перестать дышать. Через неопределенно долгое время Хачкай охрип от постоянного ора, и крик превратился в невнятное сипение, похожее на звук, с которым выходит воздух из проколотой шины. Под конец он потерял способность даже сипеть и только открывал рот, как рыба, задыхающаяся на песке под палящими лучами солнца. Боль вцепилась в него еще сильнее; Ардиан чувствовал, что с него живьем сдирают кожу и посыпают окровавленную плоть едкой солью. Крупные слезы стекали по щекам и попадали в распахнутый в беззвучном крике рот, от их теплого, солоноватого вкуса Ардиану хотелось вывернуться наизнанку. Хуже всего было то, что, несмотря на страшную боль, ему так и не удалось потерять сознание. Желтая дрянь, сжигавшая его тело изнутри, не давала мозгу соскользнуть в спасительную темноту.

Прошло сто геологических эпох, и боль начала медленно отступать. Она все еще грызла и терзала его, но уже без прежнего остервенения. Ее огонь продолжал пылать, но объятые им внутренности Ардиана кое-где уже превращались в угли. В какой-то момент Хачкай почувствовал, что к нему возвращается способность связно мыслить, и с ужасом понял, что готов сознаться во всем, лишь бы избежать еще одного укола. Именно в эту минуту дверь с громким чмоканьем отворилась, и в комнату вошел Мауро.

— Жив, Хачкай? — небрежно бросил он. — Впрочем, от этого еще никто не умирал. Больно, согласен, но совершенно безвредно. Говорить можешь?

Ардиан промычал что-то невразумительное. Он не был уверен в том, что губы и язык станут его слушаться, но перечить следователю боялся. Тот, впрочем, и не ждал от него ответа.

— Не можешь пока? Не беда. Три часа уже прошло, ещё минут пять-десять — и ты войдешь в норму. Тогда-то мы с тобой и побеседуем по душам. Ты ведь парень сообразительный, я это уже понял. Во время нашего первого допроса, между прочим, ты находился под действием «сыворотки правды» — слыхал про такую? Эта штука развязывала язык людям куда серьезнее тебя, но мало кто догадывался, что обойти ее можно, просто болтая о чем угодно. О, ты сообразил быстро! Именно поэтому я не стал тратить время зря и решил преподать тебе маленький урок. Надеюсь, ты уже придумал новый способ, как перехитрить старину Мауро? Должен тебя предупредить: врать ты все равно не сможешь, «сыворотка правды» действует долго, а вот если попытаешься опять запутать меня пустой болтовней, получишь новый укол. Понял, Хачкай? Если да, отлично. Вот диктофон, можешь начинать рассказывать.

«Я все расскажу», — собирался ответить ему Ардиан, но не сумел. Искусанные в кровь губы разомкнулись, как створки рассохшейся старой двери, и из пересохший, сожженной болью пещеры рта вырвалось хриплое рычание. В следующую секунду Хачкай с ужасом понял, что кто-то незнакомый, спрятавшийся в глубине его истерзанного сознания, кричит прямо в лицо Мауро:

— Ничего! Ничего ты от меня не услышишь, трахнутый мудак! Давай, коли еще своей долбаной дряни, меня от нее прет! Чего вылупился, падла? Давай, сука, режь меня на куски, все равно я тебе ничего не скажу!

Следователь удивленно поднял брови.

— В героя решил поиграть, парень? Что ж, играй, пока здоровья хватит. Я, кажется, говорил тебе, что «чокнутый русский» абсолютно безвреден? На самом деле это не совсем так. Нет, чисто физически он не наносит тебе никаких повреждений. Но нервная система, конечно, страдает. Еще два таких укола — и ты до конца жизни останешься дергающимся, пускающим слюну идиотом.

Он отвернулся и начал снова звенеть невидимыми Хачкаю инструментами.

— Впрочем, если ты так настаиваешь… Кстати, я ведь могу увеличить концентрацию препарата. Эффект сильнее, время действия дольше. Что скажешь?

Ардиана трясло. Он изо всех сил пытался справиться с поселившимся в его мозгу незнакомцем и объяснить Мауро, что готов на все, только чтобы избежать нового укола, но незнакомец был сильнее. Откричавшись, он заставил Хачкая так крепко стиснуть зубы, что тот не мог произнести больше ни одного слова. Если бы следователь догадывался, какая ожесточенная борьба разворачивается за его спиной, он наверняка нашел бы способ помочь Ардиану. Но Хачкай только мычал, вцепившись пальцами в жесткую простыню. Мауро приготовил раствор, набрал его в шприц и наклонился над Ардианом.

— Мне, честное слово, жаль, парень, — сказал он. — Я считал тебя умнее.

«Это не я, — мычал Ардиан, лихорадочно мотая головой. — Это кто-то другой, там, внутри меня, он хочет меня убить, разве вы не понимаете?»

Мауро не понимал. Он вздохнул и крепко взял Хачкая за запястье.

— Жаль терять время, — озабоченно проговорил он. — Еще четыре часа… Впрочем, ты не оставляешь мне выбора.

Хачкай крепко зажмурил глаза. Думать о том, что случится с ним через несколько минут, было немыслимо — как невозможно, наверное, думать о неотвратимо надвигающейся мучительной смерти. Ардиану хотелось вопить от страха, но проклятый незнакомец лишил его даже этой возможности.

С пневматическим чмоканьем распахнулась звуконепроницаемая дверь. Чей-то знакомый голос резко спросил по-итальянски:

— Какого дьявола здесь происходит, Мауро?

Скрипнул отодвигаемый стул. Ардиан услышал шаги — твердые, уверенные. Кто-то подошел совсем близко к койке — даже с закрытыми глазами Хачкай почувствовал, что на его лицо упала тень.

— Вы уверены, что имеете право мешать мне вести допрос, Луис? — лениво спросил следователь. — Я ведь могу подать рапорт вашему начальству…

— Валяйте, Рафаэль, — усмехнулся вошедший. — Не забудьте указать, что собирались вкатить вторую дозу пейнмастера четырнадцатилетнему пареньку. Или вам мало девчонки?

«Девчонки? — повторил про себя Ардиан. Он по-прежнему не мог заставить себя раскрыть глаза. — Неужели следователь пытал Миру? И что он с ней сделал?»

— Вечно вы суете свой нос в чужие дела, Луис, — проворчал Мауро. Хачкаю показалось, что ему не очень-то хочется спорить. — Ну да, вторая доза. А что вы предлагаете делать, если он не только выдержал первую инъекцию, но еще устроил мне здесь целый спектакль?

Что-то щелкнуло, и Ардиан услышал срывающийся, полный неистовой злобы голос рвущегося с цепей безумца:

— Ничего! Ничего ты от меня не услышишь, трахнутый мудак! Давай, коли еще своей долбаной дряни, меня от нее прет! Чего вылупился, падла? Давай, сука, режь меня на куски, все равно я тебе ничего не скажу!

— Убедились? — сухо спросил следователь. — У мальчишки не очень высокий болевой порог, и тем не менее он до сих пор не сломался. Так что, хотим мы этого или нет, без второй инъекции не обойтись…

— Мне жаль вас разочаровывать, Рафаэль, — не терпящим возражений тоном оборвал его тот, кого называли Луисом, — но я забираю у вас мальчишку. Вот приказ, подписанный генералом О'Ши. Ознакомьтесь.

Хачкай с усилием разлепил крепко сжатые веки. Он уже давно узнал собеседника Мауро по голосу, но не мог заставить себя открыть глаза, словно боясь ошибиться.

— Привет, Ардиан, — сказал капитан Монтойя.