Пурпурные крылья

Глава 9

— Сдачи не нужно, — Таня схватила сумочку и скользнула к двери.

— Эй, спасибо. Вы великолепно выглядите.

— Благодарю, — она закрыла дверь и припустила к зданию Рокфеллер-центра. Наступила ночь бала, и Таня готова была всю ночь напролет танцевать, есть, пить и постараться весело провести время. Таня поднималась в лифте на самый верхний этаж, где находился Радужный зал [59].

Она всегда ненавидела наряжаться и, касаемо одежды, предпочитала одеваться в деловом стиле из-за своей работы. Даже когда была подружкой невесты на свадьбе старшей сестры. От этой мысли скрутило желудок. Ее лучшая подруга Мия выходит замуж в июле следующего года. И что вероятней всего Таня будет подружкой невесты уже в третий раз. Упс!

Ох, да кого это заботит? Ей не хочется замуж. Она не хочет вновь связываться с человеком, который будет пытаться ее изменить. Папочка пытался перевоспитать мамочку. Она противилась и в результате, он послал ее в нокдаун. Здорово! Алек никогда не пытался ее изменить.

Несмотря на то, что ее отец бросил семью, мать вторично вышла замуж, а со временем и сестры обзавелись семьями, однако Таня до сих пор была не решительна относительно мужчин. Ее отчим был замечательным человеком, и он любил ее мать, но все же… Она частенько спрашивала у себя, как удалось ее сестрам совершить этот переход от малышей избитой матери до счастливых замужних женщин с детьми.

Решится ли она когда-нибудь на этот шаг?

Довольно забавно, что образ Алека преследует ее даже сейчас, спустя месяц после того как они расстались. Он по-прежнему вторгался в ее мысли в самое неподходящее время. Идя по улице и видя мужчину, ей казалось, что это был Алек. Сколько раз, стоя на кухне, она ловила себя на мысли, что поглаживает крышку заварника с пакетиком чая? Он прикасался к этой же крышке, когда заваривал чай для нее. Сколько раз она задавалась вопросом: неужели в то утро он лежал рядом с ней? Но ее грезы не могли компенсировать реальность. Ее воспоминания о нем были отчетливыми и ясными. Его голос, прикосновения, понимание и… его глаза. Эти глаза, — которые могут постичь тайны вашей души, — запомнятся ей на всю жизнь. Хотя бы это она знала наверняка.

Ели бы только ей не потребовалось, чтобы он доставил ее домой. Скорее всего, у него были веские основания не открывать ей своих секретов. Это было настолько очевидно, а она столь требовательно настаивала, чтобы он открылся ей… так что, его желание, чтобы она ушла, вполне объяснимо. Все, что ознаменовало его уход — это звук хлопающих крыльев.

Таня осмотрела себя в зеркальной стене. Красное вечернее платье с алой розой сзади было простого, но тем не менее изысканного кроя. Волосы, заплетенные в мелкие косички, гладко убраны и стянуты в узел. Туфли с открытым носком — удобные, как кроссовки. На самом деле, она не планировала танцевать сегодняшним вечером. Таня ненавидела танцевать с незнакомцами, испытывая при этом чувство неловкости. С Алеком она бы не почувствовала себя неуклюжей. Лифт звякнул, двери открылись в бальный зал.

Девушка отдала свое приглашение капельдинеру [60] и осторожно двинулась по залу, избегая вращающейся круглой танцплощадки и ища взглядом своих коллег за восьмым столиком. Само собой, они все были с парами.

Зал был превосходно украшен, над танцполом нависала громадная хрустальная люстра. Стены из темного дерева украшали зеркальные панели. Высокие окна открывали изумительный вид на горизонт. В центре столиков стояли либо маленькие свечи в стеклянных стаканчиках, либо длинные в подсвечниках.

— Привет, Мэтт, Джон, Дэвид. — Она поцеловала их всех в щеку.

— Великолепно выглядишь, — произнес Мэтт.

— Спасибо, Мэтт. Смотрю, ты тоже «начистил перышки».

Действительно, его темная кожа мерцала в свете горящих свечей, а ямочка на подбородке привлекала взгляд. Его чернильно-темные волосы были гладко зачесаны назад, открывая лоб.

— Временами и нам приходиться блистать ради дам.

— Где твой напарник? — прошептала Таня. — Он все рыскает, пытаясь вынюхать несостыковки в моей истории?

— Сегодняшним вечером он самостоятельно патрулирует город. С твоей версией все в порядке. Не переживай.

Успокоившись, Таня заметно расслабилась.

— Спасибо.

Супруга Мэтта, Филиция, с любовью похлопала его по спине.

— Она пережила травмирующее событие. Не расспрашивай ее сейчас. Таня, ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо, Филиция. Ты тоже. Боже мой! Похоже, это платье шилось специально для тебя.

Тут из-за столика встала Дорис и в свойственной ей манере устроила переполох.

— Как же я рада, что ты пришла сегодня. Я подслушала кое-какой слушок по поводу пожертвований для «Открытых сердец».

— И насколько же крупное пожертвование, мисс Всезнайка?

— Ти, сдается мне, что без меня ты бы вообще не ведала, что твориться. Некий миллионер пожертвовал денежную сумму, размер которой не разглашается.

— Что?

Дорис широко улыбнулась.

— Так точно, Ти. — Она скрестила руки на груди и уставилась на Таню: — Опять без кавалера?

— Дорис, а когда бы я успела найти кавалера?

— Да уж изыщи минуту, прежде чем твои яичники увянут!

Мэтт схватил ее за руку.

— Эй, Ти, потанцуем?

— Идем!

Рука об руку, они начали кружить по уже заполненному танцполу. Свободно держась с друг другом, они танцевали под джазовую композицию «Don’t Get around Much Anymore» на музыку Дюка Эллингтона и слова Боба Рассела.

— Как поживаешь в последнее время, Ти?

Она улыбнулась.

— Прекрасно и ни от кого не зависяще? — Мэтт крутанул ее. — Я слышал о ваших разногласиях с Алеком.

— Я едва не забыла, что вы знакомы.

— Он переживает за тебя. Дай ему шанс.

Кто-то толкнул ее локтем, когда Мэтт крутанул ее вокруг себя.

— Полагаю, что ты в курсе его секретов?

— Я в курсе почти всех их.

— Он заботился обо мне. Мы много времени провели вместе. Тебе не кажется, что ему следовало раскрыть мне свои тайны? Ведь о себе я рассказала ему больше.

— Для него это не так просто.

— Мэтт, для меня это было тоже не легко, но я открылась ему.

Музыка утихла, и они прекратили танцевать, как и остальные танцующие пары вокруг них.

— Он печется о тебе и это должно что-то значить.

«Так оно и было. Так оно и есть. Но при всем при этом Алек не хочет говорить всей правды», — хотелось ей прокричать.

— Тайны причиняют боль, Мэтт.

Заиграла другая композиция, и Мэтт с Таней вернулись к столу. Он пригласил на танец свою жену и они удалились. Таня присела на свое место рядом с Дорис.

Дорис наклонилась к ней.

— Кто бы мог подумать, что ты умеешь танцевать, Ти. Если будешь чаще выходить на танцпол, то сможешь стать лучшей на нем.

Таня покачала головой и закатила глаза. Дорис была неумолима. Ей следовало стать адвокатом. Теперь она это могла себе представить: Дорис подвергающая перекрестному допросу подозреваемого и изматывающая оного бесконечными вопросами, пока у бедолаги не осталось бы никакого выбора, кроме как сознаться на скамье для дачи показаний.

— Таня, к нам кто-то идет, — прощебетала Дорис.

Таня проследила за взглядом Дорис — к их столику направлялся мужчина.

— К тебе идет горячий белый красавчик, детка, — прошептала Дорис.

Когда их глаза встретились, она почувствовала, как ее охватила дрожь. Они очень давно не виделись, но ощущения остались прежними.

Это был Алек… в смокинге.

Он выглядел удивительно высоким, выше своих 6 футов и 3 дюймов [61]. Смокинг подчеркивал его зеленые глаза. Его волосы были подстрижены немного покороче и казались более непокорными, чем раньше. У него был властный вид и шел он со звериной грацией.

У Тани перехватило дыхание.

Наконец он подошел к столику и, взяв ее руку, поднес к губам.

— Не хотела бы ты потанцевать со мной? — произнес он и с нежностью поцеловал ее руку.

Таню пробрала уже знакомая дрожь, и она стала косноязычной.

— Я… Я…

— По-прежнему не в состояние придумать достойный ответ? — Его поддразнивания опять застали ее врасплох. Мужчинам еще никогда не удавалось заставать ее врасплох, и она задавалась вопросом: нормально ли это?

Состроив гримаску, Таня позволила ему отвести себя к танцполу.

Сблизившись вплотную, они медленно танцевали под песню, которую она не могла узнать. В его объятиях она ощущала себя непринужденно. Ей ужасно их не хватало. В каждую из тех ночей, когда она оплакивала смерть Лидии, Алек был рядом и поддерживал ее. Таня неуверенно окинула взглядом другие танцующие пары вокруг них.

— В этом платье и с огнями зала, мерцающими в твоих волосах, ты прекрасна.

От нежности в его взгляде она потеряла дар речи. Таня не могла найтись с ответом и вымолвить хоть слово, но существовали вещи, о которых нужно было непременно поговорить, и она всецело сосредоточилась на этой задаче.

Таня торопливо заговорила, опасаясь, что он не захочет выслушать ее извинения:

— Я сожалею о том, что произошло ранее.

— С того момента прошел уже месяц.

Тридцать дней и шесть часов, не считая той ночи, когда он спас ее от пули и когда бежал от ее окрика тем снежным вечером.

— Как ты поживал с тех пор, как мы расстались друг с другом? — спросила она.

— Нормально, — со вздохом произнес он. — Нет, это ложь. Я… я скучал по тебе, Таня. Мне не хотелось оставлять тебя одну тем утром. Я хотел остаться, но не мог. Я причинил тебе боль.

— Это я сделала тебе больно, — печально произнесла Таня.

— Мы сделали больно друг другу.

В этом был весь Алек — ошеломляюще правдивый, когда ему это требовалось или же хотелось таковым быть.

— Это было моей ошибкой. Мне следовало быть с тобою откровенней. Мне бы хотелось наверстать все те упущения сейчас.

Она посмотрела на него с изумлением. Он готов ответить на все ее вопросы?

— Встретимся на балконе через пять минут, — прошептал Алек ей на ухо.

Таня согласно кивнула и покинула его объятия.

Оглядев толпу и не заметив, чтобы кто-то обратил на них внимание, Алек отправился на балкон с намерением присоединиться к Тане.

Пристально посмотрев на Таню, Алек закрыл за собой дверь. Он не знал, что сказать. Ее шрамы зажили без образования рубцов. Бледность кожи, проступающая во время исцеления, пропала сама по себе, уступив место здоровому смуглому цвету. Даже в темноте, ее кожа светилась.

Таня стояла к нему спиной, но она осознавала, что Алек находится позади нее.

Наконец, она повернулась к нему.

— Что ты здесь делаешь?

— Я приглашен. Мне не чем было заняться, поэтому я и пришел. Увидеть тебя здесь — приятная компенсация. — Его ярко-зеленые глаза одобрительно оглядели ее. — Ты великолепно выглядишь в красном.

— Спасибо. Так как ты поживал?

— Это я должен спросить тебя об этом.

— Еще раз спасибо за то, что спас мне жизнь. Кажется, я уже неоднократно выражала тебе свою признательность. Я не знаю, как отплатить тебе.

Алек приблизился к ней поближе и тыльной стороной ладони погладил ее по щеке. От соприкосновения с Таней, каждый нерв в его теле зашелся в пронзительном крике боли. Он знал, что то же самое происходит и с ней. Тане казалось, что ее кожу покалывает в том месте, где он дотронулся до нее. Алек по-прежнему ее хотел, и этого мимолетного сокровенного прикосновения для него было мало.

— Видеть тебя здоровой и цветущей — с лихвой окупает все.

— Алек, ты уверен, что хочешь мне все рассказать?

— Струсила?

— Возможно. Очевидно, ты должен сохранять свои секреты в тайне.

— Я должен тебе рассказать. Господи, с чего мне начать? Это довольно сложно, когда так долго хранишь свои секреты при себе. — Он глубоко вздохнул. — Я — ва… — Алек настороженно поднял голову. Он закрыл глаза, надеясь, что сможет задержать официанта на пятнадцать минут. Но нет, этот парень был преисполнен решимости как следует выполнить свою работу сегодняшним вечером. — Черт побери! — тихо выругался он.

Таня ошеломленно посмотрела на него.

— В чем дело?

— Должно быть боги сегодня против меня. Дверь вот-вот откроется.

Появился застенчивый белокурый молодой человек.

— Господин Синклер, вас ждут на подиуме, — сообщил официант.

Алек наблюдал за выражения Таниного лица, на котором удивление сменилось недоумением. Она до сих пор еще не поняла этого. Он обратил свой мрачный и непостижимо-пристальный взор на официанта.

Официант, почувствовав себя неловко под гневным взглядом Алека, поспешно извинился и ретировался.

Алек взглянул на девушку с сожалением и провел рукой по своим полночно-темным волосам.

— Долг зовет. Я бы хотел, чтобы ты узнала об этом иначе.

Она искоса взглянула на него.

— О чем ты?

Он замешкался с ответом на этот вопрос.

— Еще один из моих секретов. Давай войдем.

Слегка придерживая ее за локоть, Алек провел ее через балконную дверь, и они вошли в Радужный зал.

Она следила, как он, прорезая толпу, пробирается к подиуму. Конферансье объявил его имя. Алек пожал ему руку и представился публике.

Произнося речь для публики, он не отводил взгляда от Тани. Она почувствовала, что это заставляет чувствовать ее радость наряду с головокружением. Она была очарована. Но когда он упомянул о двух миллионах долларов для приюта «Открытых Сердец», у нее оборвалось сердце.

Она услышала, как возбужденно зашумела окружающая ее толпа.

— Вы слышали о нем?

— Он богач?

— Я видел его фото в газетах.

— Он никогда не появляется на людях.

— Великодушный филантроп.

У Тани от удивления отвисла челюсть. Так он и есть тот самый богач, на которого намекала Дорис? Ее разум не мог осилить услышанного. Для приюта это было просто замечательно. Детям необходимо тепло. Бойлерные трубы в последнее время барахлили. Машина для перевозки женщин нуждается в капитальном ремонте. В спальнях требуется косметический ремонт, а в кухню нужны новые шкафы… неужели благодаря ему все это возможно?

Таня с недоверием покачала головой. Ей показалось, что она сейчас упадет в обморок. Она пробралась через толпу и выбежала из комнаты.

Алек позировал для фотографов, когда заметил, как Таня выбегает из зала. Он устремился вслед за ней, оставив распорядителя церемонии с недоумевающим видом. Вся аудитория в унисон устремила взгляды вслед убегающему Алеку.

Он увидел, как она пробежала по вестибюлю и завернула за угол.

Таня уже приблизилась к лифту, когда он схватил ее за запястье, не позволяя ей двинуться с места. Она с яростью взглянула на него. Изначально для нее явилось потрясением, что он коснулся ее. Ощущение было приятным, но она не могла пошевелить рукой. Хватка Алека была подобна стальному захвату, и она не смогла бы избавиться от нее, даже если бы постаралась.

Он прислонился поближе и прижался губами к ее уху:

— Сбегание от меня, у тебя уже вошло в привычку, не правда ли?

От движения его губ рядом с ее ухом, Таню охватил упоительный трепет.

Она развернулась и увидела его нахмуренное лицо.

— Я жила в твоем доме месяц и ты не мог мне ничего рассказать? Вместо этого, я выслушиваю от своей всезнающей сослуживицы, что ты пожертвовал два миллиона долларов на приют «Открытых Сердец». Ведь это не то, что ты скрываешь?

— Да, это еще не все. Если ты прекратишь сбегать от меня как Золушка, то я, пожалуй, смогу тебе все объяснить.

— Хорошо, у тебя есть две минуты на объяснения. — Она занесла палец над кнопкой вызова лифта. Таня чувствовала его нерешительность и не собиралась стоять здесь и позволять ему дурачить себя и дальше. Она нажала кнопку. — Доверие тяжело дается, не так ли? Спокойной ночи, Алек.

Таня вернулась домой, к своей спокойной и размеренной жизни. Она яростно стерла с лица и с тела косметику. Приняла душ, натянула ночную сорочку и выключила свет. В течение нескольких часов сон ускользал от нее. Она ворочалась в постели, размышляя об Алеке и о том, как он одурачил ее. Она вновь перевернулась на бок, но на этот раз лицом к французским дверям. Откинула косички с щеки и уставилась на дверные занавески, припоминая, откуда она их взяла. И тут, за балконными дверями, проскользнул силуэт, чье очертание было искажено из-за штор.

Она снова моргнула и на этот раз он оказался стоящим перед ней за дверями. Она испугано села в постели, пытаясь понять, кто это. Вроде бы очень высокий и… с крыльями? Таня включила светильник на противоположной стороне кровати, а затем юркнула назад. Он исчез.

Таня вскочила с кровати и, забыв про одежду, открыла двери. Она осмотрелась по сторонам.

— Алек? — прошептала она и покачала головой, при этом чувствуя себя глупой и доведенной до отчаяния. С какой стати он появился бы на ее балконе? Да и как бы он оказался на балконе, не войдя через парадную дверь? А как он забрался на ее балкон той ночью? Да как ему вообще удается делать все то, что он делает?

Балкон был небольшого размера, так что, при всем желание, кто бы то ни был, он не смог бы остаться незамеченным. Таня пришла к выводу, что, скорее всего это лишь игра ее буйного воображения в результате нервного перенапряжения. Она вернулась в постель.

Запрокинув голову и закрыв глаза, Алек прислонился к балюстраде балкона. Его разбирала злость. Он хотел поохотиться.

Тучи начали сгущаться; небо потемнело. Алек вдохнул влажный воздух — небеса собирались разразиться дождем. Его овевал прохладный ветерок.

Он слетел с Таниного балкона, не заботясь о том, что его может кто-нибудь увидеть. Пролетел над Проспект Парком, Гранд-Арми-Плаза, выполнил разворот налево над Нью-Йоркской Методистской больницей. Улицы были пустынны. Все магазины на Седьмой авеню были закрыты. Гостеприимная «Пицца Парлор» была еще открыта, но ему хотелось иного рода пищи. Пищи жидкой разновидности.

Алек слышал разговоры о серийном насильнике, нападающем в этой части Бруклина. Последний раз его видели в Боэрум Хилл. Каковы шансы, что он где-то поблизости? От движения воздуха Алек чувствовал легкое покалывание. Он ментально прощупал район Бруклина. «Отлично!», — подумал он про себя. В атмосфере ощущалось беспокойство. Вибрирующий гул опасности. Зависнув на углу перед пиццерией, он выжидал. Пошел мелкий моросящий дождь.

Булыжники, выступающие над мостовой, блестели от измороси.

Немного погодя Алек расслышал мысли извращенного сознания и последовал за ними. Он пролетел над Флэтбуш-авеню, миновал здание Уильямсбург банка. Его разум ушел далеко вперед тела, оставляя позади здания и одиноких прохожих, направляющихся домой или в иные места. Он расслышал женские рыдания и сосредоточил свое внимание исключительно на них, отрешившись от всего иного. Плач становился все четче. И причиной этих слез была его «еда», терзающая ни в чем не повинную женщину, которая направлялась домой после работы. Она работала медсестрой в больнице Коббл Хилла, и у нее только что закончилась смена в родильном отделении. Изнуренная женщина, соскучившаяся по своим детям.

Алек услышал, как насильник толкнул женщину на что-то шаткое и металлическое.

— Сука, ты всегда плохо себя вела. Ты никогда не была леди. Ты постоянно предлагала им это.

— Я не знаю о чем вы говорите. Я не знаю вас.

«Курт, — в голове мужчины раздался незнакомый голос, — положи нож».

— Ты решила надуть меня, сука?

— Пожалуйста, — всхлипнула женщина. — Я просто хочу вернуться домой к своей семье. Понимаете?

Алек слышал кипение крови в венах мужчины и видел переплетение вен вокруг его быстро бьющегося сердца. Эта картина вызвала у Алека слюнотечение. Он чувствовал безудержный голод.

— Курт, отпусти ее и подойди ко мне. — Его голос был умиротворяюще-завораживающий и насильник не смог устоять.

Курт развернулся и уставился в сверкающие зеленые глаза скрытые тенью. Казалось, что глаза плыли к нему во мраке. Жертва Курта еще с минуту рыдала, а затем тоже обернулась.

Теперь Курт таращил глаза прислонившись спиной к воротам.

— Курт, ты был плохим мальчиком, — произнес Алек, пригрозив ему пальцем. — Ты действовал без разбора. — Он протянул руку и, схватив мужчину за горло, приподнял от земли на шесть дюймов. — Я не могу позволить тебе творить бесчинства, — губы Алека неприятно изогнул ись.

Прижимаясь спиной к воротам, женщина подобралась к небольшой лужице, в которую был выброшен ее бумажник, подняла его и крадучись отошла.

В воздухе вокруг них распространился затхлый и едкий запах мочи. Отвратительный смрад ударил в нос.

— Дай бог, чтобы это жидкое золото не оказалось на моих ботинках, Курт. — Алек глянул вниз — его ботинки промокли. Он тяжело вздохнул. — Ты хотя бы догадываешься, сколько они стоят?

Женщина, замерев на месте, смотрела на развернувшееся перед ней действо, — которое должно было обернуться ее изнасилованием, — и своего потенциального насильника со склоненной на бок головой. Голова ее спасителя чувственно склонилась над насильником. Она расслышала прихлебывающие звуки. Затем, мужчина отступил, а Курт рухнул на землю безжизненной кучей. Женщина смотрела, как ее спаситель вытер рот и быстрым шагом направился к ней. Она вцепилась в свой бумажник; в ее глазах сверкали паника, беззащитность и потрясение.

— А чтобы вы сделали, если бы вам кто-нибудь испортил пару туфель за тысячу долларов?

Рот женщины открылся от изумления.

— Вы в порядке?

— Д-да.

Алек замедлил ее сердцебиение, доведя его до свойственного ей нормального ритма.

— Вы пойдете домой к своим детям и запомните лишь то, что вы просто вышли с работы и направились домой.

— Просто вышла с работы, — повторила она монотонным голосом и отправилась прочь.

Алек тоже отправился своим путем, безмолвно коря себя за опрометчивый поступок.

У Тани была напряженная рабочая неделя, и это еще мягко говоря. Две клиентки приняли решение не выдвигать обвинений против своих мужей. Самая юная клиентка решила вернуться к своему дружку и это после ее вторичной поддержки обвинения против него. Помощник окружного прокурора срывал на ней зло, потому что он не мог на законных правах выдвинуть обвинения людям, которым прямая дорога в тюрьму. Да и мысли об Алеке не давали никакого покоя. Его лицо постоянно стояло перед ее глазами; улыбающееся, серьезное или задумчивое — оно накрепко запало в ее душу и сердце. Как и его глаза. Ни у кого на свете не должно быть таких глаз. Да и не так уж хорошо она его знает, чтобы до такой степени запасть на него.

Он собирался рассказать ей свою тайну на балу. А она опять от него убежала и вновь осталась наедине со своими вопросами.

Ее рабочий день закончился без особых происшествий. Вернувшись домой, она включила кабельное вещание и скинула вязаный жакет. Стояло начало декабря, воздух уже был свеж и прохладен. Небо затянулось тучами, и чувствовался морозец.

«Хм, уже пахнет снегом». Продрогнув до костей, Таня наполнила чайник водой, чтобы заварить чай.

Краем уха слушая телевизор и не переставая думать об Алеке, она направилась в спальню и разделась. Почувствовав себя грязной из-за городского смога, приняла душ.

Выйдя из душа, протерла кожу лосьоном. Все еще погруженная в размышления, она время от времени переключала телевизор.

Войдя в гостиную, по совместительству столовую, она плюхнулась на диван и стянула журнал с полочки журнального столика. Таня пролистала журнал и просмотрела фотографии. Интуитивно почувствовав, что нечто, заслуживающее внимания, происходит на экране телевизора, она отложила журнал. Транслировали «Дракулу Брэма Стокера».

Таня с интересом наблюдала, как Дракула, в исполнении Гари Олд мана, рассказывал Мине — Вайноне Райдер, о том, что он проклят. Таня склонила голову набок и задумчиво прищурила глаза. «Проклят», — повторила она про себя.

Мина просила Дракулу сделать ее такой же как он.

Таня придвинулась ближе к экрану.

Дракула, в лучших традициях романтизма, притянул девушку в свои объятия и укусил ее за шею.

Укусил за шею, как Алек укусил Клайна.

Таня вздрогнула и откинулась на спинку дивана.

— Боже мой! — испугано произнесла она и встала с дивана, журнал упал к ее ногам.

Сжав руки в кулаки, она сотрясала ими в воздухе.

— Так вот, что он пытался рассказать мне все это время? Кретинка! Идиотка! Я знала. Я знала это!

Она должна пойти к нему. Но захочет ли он с ней встретиться? Она убежала от него уже дважды. Ему нужно было все прямо ей рассказать, а не юлить.

Таня сошла с поезда на Восьмидесятой-стрит в восточной части Манхэттена, чувствуя себя круглой дурой. А вдруг она не сможет найти его дом или же Алека не будет дома? А что если она столкнется с Ионой? Но она чувствовала, что поступает правильно, приехав сюда в эту снежную ночь. Ее сердце трепетало, она испытывал возбуждение и эйфорию. Нечто невидимое вело ее к нему. И она это чувствовала.

Таня натянула капюшон, отлично понимая, что скоро промокнет в этом снегопаде из невесомых пушистых снежинок.

Таня не любила первый снег. Он ни разу не выпал в канун рождества. Снег всегда выпадал или до, или после празднеств. Из-за этого мокрого снега оледенели тротуары, и весь мусор, что усеивал их, выглядел мерзко. Намокший картон или нечто близкое к нему по текстуре, тянулось вдоль всей пешеходной дорожки, и приходилось идти зигзагами, заставляя других людей думать, что вы либо пьяны, либо тронулись умом. Снежный наст настолько заглушал все звуки, что Таня не слышала ни гудков такси, ни встречных прохожих. Порою, городской гвалт помогал воспрянуть духом, почувствовать себя живой.

Она приблизилась к углу Семьдесят девятой и Второй-стрит и оглядела квартал.

«Мне за это воздастся сторицей!»

Таня чувствовала неловкость, потому что без посторонней помощи она никогда не сможет найти Первую авеню. Она всегда плутала по улочкам города. Девушка заметила парочку, переходящую улицу под одним большим зонтом, тесно прижавшись друг к другу. Их покрывал пушистый слой снега. Таня дождалась, пока загорится зеленый и перебежала дорогу.

— Извините, вы не подскажете где Первая авеню?

— В конце квартала.

— Спасибо.

Проезжающие мимо такси сигналили, предлагая подвезти. Не обращая на них внимания, она пошла в конец квартала. Снег облепил рукава куртки. Даже в стеганой курточке, Таня чувствовала, как холод пробирает ее до костей. Она переживала, думая, что не сможет его отыскать. И от переживаний ее бросало то в жар, то в холод.

Таня была почти уверена, что его дом находится в этом квартале — она чувствовала это. Но что, если она принимает желаемое за действительное? Показался Парк. Что-то подсказывало ей, что она близка, очень близка к своей цели. Но может ли она сейчас доверять своей интуиции?

— Таня?

Вздрогнув, она ахнула и развернулась. Ее захлестнула волна облегчения, смывая все дурные мысли.

— Алек? — От волнения ее грудь под стеганой курточкой бурно вздымалась.

— Я почувствовал твое приближение. Ведь ты понимаешь о чем я?

Девушка открыла рот от изумления. Каким образом? Невидимая завеса укрывала его от мокрого снега. Она не знала, как он это сделал; ей было лишь ведомо, что она рада его видеть.

Алек простер к ней руку в ожидании:

— Давай-ка выбирайся из-под снега.

Таня приняла его руку и, неожиданно, ее окутало волной теплого воздуха. Снежинки на рукавах растаяли. Скоро она получит ответы на свои вопросы.

Переступив порог особняка, Таня оглядела гостиную и почувствовала успокоение от его темной, готической атмосферы. В углу стоял витиеватый, из резного дерева антикварный шкаф с вином. Стены были окрашены в темно-красные тона. Первое, что приходило на ум — это кровь. Она дотронулась до стены и почувствовала ее зернистую текстуру. Портьеры из плотной ткани, казались такого насыщенного малиново-красного цвета, что по краям отливали черным. Они висели на богато украшенных карнизах, которыми гордилась бы даже сама Марта Стюарт [62]. Кушетка… о которой у нее остались приятные воспоминания. В один прекрасный вечер, Алек положил ее на эту кушетку и принялся массировать ей ноги, чтобы восстановить в них кровообращение, после ее столь долгого пребывания в постели во время выздоровления. Его большие руки, размерено двигаясь по ее бедру, доставляли блаженство. Как правило, ей не нравились кушетки обтянутые черной кожей, но эта была ей по вкусу.

Не сводя глаз с Алека, который ворошил дрова в камине, Таня уселась на кушетку. Черные джинсы Алека прекрасно обрисовывали его лепные бедра. Она улыбнулась, гадая, каковы эти бедра на ощупь, их изгиб и…

— Таня.

Широкая улыбка пропала с ее лица, откашлявшись, она ответила:

— Да?

— Ты забываешь, что я слышу тебя.

«Полцарства и коня за равнодушие и бесстрастность», — подумала она.

Таня встретила его проницательный нефритовый взгляд.

— Для начала, позволь мне объясниться. Я покинула бал, потому что была сыта по горло всеми тайнами и недоговорками, которыми ты кормил меня.

— Я собирался рассказать тебе всю правду той ночью на балу.

— Знаю, но я убежала, как идиотка. Прости меня, Алек.

— Я тебя прекрасно понимаю. Я человек, которого нелегко познать.

— Невозможно познать.

— Это составляющая часть моей сущности.

— Это послужит причиной моего следующего вопроса. Скажи мне, пожалуйста, что ты сделал той ночью с мужем Лидии Клайн?

— Таня, ты видела, что я сделал.

Девушка закусила губу и уставилась на свои руки.

— Я была в полуживом состояние, помнишь?

— Ты. Видела. Что. Я. Сделал, — произнес Алек, четко разделяя слова. — Разве не поэтому ты здесь?

Они пристально смотрели друг на друга; в его глазах читалась такая откровенная потребность в ней, что у нее аж перехватило дыхание. Казалось, его глаза говорили: доверься мне, не презирай меня и не бойся. В ее глазах тоже читалась потребность в нем, но с примесью настороженности. Однажды она доверилась, а затем ее предали.

Как же ей поступить с ним? Он имел полное право быть осторожным. Она нанесла ему глубокую рану. Какую пару они составят? Они оба были уязвлены и нуждались в эмоциональной поддержке, но они очень сильно стараются избежать ошибок, чтобы понять, чего хотят. Несмотря на всю его замкнутость, ей нужно было знать, что произошло в ту ночь.

— Ты… вампир?

Он поднял бровь.

— Как ты пришла к такому выводу?

— Ты загипнотизировал Хуана. Ты спрыгнул с моего балкона. — Задумавшись на мгновение, она вспомнила случай на Саут-стрит в Морском порту. — Ты загипнотизировал меня, точно так же как и Хуана.

— Ты помнишь Морской порт?

— Я вспомнила.

— Жизнь вампира в Нью-Йорке становится довольно проблематичной: наивные непорочные девы встречаются все реже, — пошутил он. — Единственной девой, которой бы я хотел обладать снова и снова — это ты.

Теперь настал ее черед изумленно приподнимать бровь.

Как известно, вампирам для полного счастья требуется хлебнуть слишком много крови.

— Алек, ты когда-нибудь убивал из-за крови?

— Смертная, ты так глупа.

— Как и ты временами.

— Я не святой, но мне никогда не доводилось убивать невинных. К тому же, тюрьмы переполнены преступниками, благодаря которым можно откормиться на убой. Дымные пабы битком набиты негодяями. — Он усмехнулся, впервые показав клыки. — Мы, жизнелюбивый и идущий в ногу со временем народ, как и люди. Помимо прочего, к нашим услугам банки крови. А некоторые из нас имеют даже доноров.

— У вас есть люди, которые снабжают вас своей кровью?

— Верно.

— А как же здоровье ваших «подрядчиков»?

— Доноры проходят тщательную проверку.

У нее имелось столь много незаданных вопросов, на которые ей хотелось бы получить ответ. Это было пугающе и в тоже время увлекательно. Должно быть, он очень много знает о мире.

— Ты… ешь каждый день?

— Я кормлюсь раз в неделю, — вздохнул он. — У меня такое чувство, что я нахожусь на собеседование.

— Извини, у меня накопилось много вопросов.

— Брось, мне это нравится.

Взглянув на него, она прикусила губу и громко выдохнула:

— У тебя никогда не возникало желания кормиться от меня.

Он выпрямился, пристально вглядываясь в глубину ее глаз, а затем наконец ответил:

— Всякий раз, видя тебя, размышляя о тебе, — он обхватил ее лицо ладонями. — Мне хочется попробовать тебя.

— Что же мешает тебе?

— Я предпочел бы иметь на то твое разрешение.

Прошла минута или две, он убрал руки от ее лица.

— Неужели я внушаю тебе ужас, Таня?

Она не могла разобраться в своих чувствах. Таня, понимала, что увлечься таким мужчиной как он, на нее не похоже. И смягчаться от его взгляда или прикосновений, ей тоже было не свойственно.

— Я так запуталась. Ведь ты вампир и мне следует тебя бояться, не правда ли? Мне сию же минуту следует припустить без оглядки к метро и придумать, как сменить замки на входной двери.

— Запорами меня не удержишь.

— Ты можешь проходить через запертые двери?

Он неожиданно обезоруживающе улыбнулся:

— Легко.

— Здорово.

— Таня, скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь?

Она отвела взгляд от его лица к окну.

— По правде сказать, ты меня не пугаешь. — Алек осторожно повернул ее голову, так чтобы было видно лицо. — Я чувствую обратное: мне с тобой спокойно. Странное и в тоже время изумительное чувство.

— Я надеюсь, что это никогда не изменится.

— Возникало ли у тебя желание укусить меня, когда я находилась в твоем доме?

— Я не стану тебе лгать. Я хотел тебя каждую минуту, что провел рядом с тобой. Уверен, что ты это помнишь.

Она отлично все помнила. Сражение с ночной сорочкой, шелковые боксеры, — еще бы! Она отлично все помнила.

— Ты хотел меня или ты хотел кормиться от меня?

— Жажда крови и вожделение всегда взаимосвязаны. Одно немыслимо без другого.

— Почему?

— Это довольно интимное действо.

— Ты испытываешь страсть к своим дарителям?

— Я принимаю меры и держу эмоциональную дистанцию.

— Что ж, это будет интересный опыт.

Сам воздух наэлектризовался после этого высказывания. Сквозь высокие окна она видела модниц на высоких каблуках и мужчин в полуботинках спешащих неизвестно куда. Мимо мчались такси, в то время как дождь стучал в окно. Внутри потрескивал огонь, окутывая их теплом, а взгляд Алека согревая, обволакивал ее.

Неожиданно, он резко наклонился к ней, упершись руками в колени. Его нос оказался в дюйме от нее. Его взгляд остановился на ее губах.

— Это провокационное заявление, — его теплое, свежее дыхание скользнуло по ее векам.

Таня почувствовала легкую дрожь в его руках. Связывающие их узы возникли задолго до их рождения, а теперь они жаждали укрепить их через физическую и кровную связь. И неукоснительная убежденность в их укрепление была сильна с обеих сторон.

— А почему бы и нет? — она играла с огнем. Но где-то в глубине души, она знала, что ничего ужасного не случиться, если он укусит ее.

— Я бы охотно так и поступил, если бы мне не претило это отвратительное, общепринятое понятие, о так называемой «абсолютной свободе человеческой воли».

— В сущности, я предлагаю себя на блюдечке с голубой каемочкой.

— Я хочу этого не меньше тебя, — перебил он Таню. — И ты заблуждаешься, мы знаем друг друга гораздо лучше, чем ты думаешь.

— До того дождливого октябрьского дня мы никогда не встречались.

Он резко отдернул ладони от ее лица. Утрата тепла его прикосновений была настолько болезненна, что в груди возникло тягостное ощущение пустоты.

— Ты уверена в этом?

Ее пронзило смутное предчувствие.

— Более чем, — заявила она, встав с кушетки и присоединившись к нему у камина.

Он небрежно пожал плечами, словно все что она говорит не имеет значения.

— Ты когда-нибудь покупала такие большие разноцветные губки, а потом разрезала напополам? Если ты используешь половинку губки, ты никогда толком ничего не отмоешь. Ты только напрасно потратишь усилия, губка становится бесполезной.

— Да, от нее уже никакого проку.

— Две половинки единого целого, — произнес он, убирая косички с ее лба. — Это то, кем являемся мы.

Таня зачаровано смотрела на огонь, перед ней промелькнуло воспоминание: летящие комки грязи, стук копыт, пологий холм, поросший травой. Она услышала смех. Длинный черный плащ, трепещущий на ветру, развевающиеся на ветру косы и царственного вида мужчина с длинными черными волнистыми волосами.

— Мне раньше часто снились сны о том, как я скачу на лошади. Я с кем-то смеялась и шутила. — Таня не знала, откуда взялись эти сны, но в ее жизни не случалось ничего подобного, и она не могла понять подоплеки этих видений.

— Продолжай.

— Я ехала верхом на белой лошади, а рядом со мной на вороном коне скакал мужчина. Я была безмерна счастлива. Я чувствовала себя свободной. Да и мужчина, с которым я скакала, тоже казалось, испытывал чувство внутреннего довольства. Ветер раздувал мне волосы, воздух был чист и прозрачен, а вокруг было очень много деревьев. Вот и все, что я помню.

— Раньше, мы с тобой наперегонки скакали по вересковым пустошам Шотландии.

Таня задрожала:

— Разве это был не просто сон?

— И да, и нет.

— О, Боже! Мне нужно присесть.

— Ты не помнишь кличку моего коня?

Таня перебирала в уме воспоминания, пытаясь вспомнить кличку лошади, единственное имя, которое ей приходило на ум — это Маджестик. Одно и то же имя настойчиво свербело в голове. Она опустила голову и с поникшим видом произнесла:

— Маджестик?

— Бог мой! Мою лошадь звали Маджестик!

— Это был величественный [63] конь вороной масти. Его грива мерцала в лунном свете, как… волосы его хозяина.

— Я не был ему хозяином, мы были друзьями.

— Это какое-то безумие. Должно быть, я ударилась головой выходя со станции, или же я ненароком прошла сквозь облако марихуаны.

Рот Алека искривился в усмешке:

— Поверь мне, ты абсолютно нормальна.

— Так это не был сон? У меня, в самом деле, были видения о нас? Или, все же нет? У меня в голове абсолютная неразбериха.

— Ну еще бы. У меня самого не совсем это укладывается в голове, но я постараюсь тебе объяснить. Ты прожила множество жизней, я же прожил одну протяженностью в несколько веков. Каждые сто лет, ты возрождалась в ином обличие, и мы находили друг друга снова и снова.

— В твоей душе царит Ширли Маклэйн [64] и вера в реинкарнацию?

— Ты живое доказательство того, что такой феномен имеет место быть. Знаешь, почему в качестве примера я привел губку? Я считаю, что мы родственные души, вот поэтому, мы постоянно и возвращаемся друг к другу.

На мгновение она сосредоточилась на своих чувствах, которые всколыхнула и вынесла на поверхность эта беседа.

— Почему у меня такое чувство, будто на нашу долю выпали тяжелые времена?

— Так и есть. Последний раз, когда мы были вместе, закончился ужасно.

— Что случилось?

— Никогда не проси меня возродить воспоминания о тех временах.

Потрясенная его внезапной вспышкой гнева, Таня попыталась объяснить ему, почему ей столь важно это знать:

— Алек, я…

— Никогда не спрашивай меня, — непреклонно повторил он.

Она вздохнула:

— Если все было настолько ужасно, тогда почему мы постоянно возвращаемся друг к другу? Не пора бы нам отказаться от этой затеи?

— Души должны выяснить, что стоит на их пути к счастью.

Таня не могла понять и осознать всего, что узнала; для первого раза это было уже слишком. Одну минуту она — муниципальный трудоголик: обыкновенная служащая, перегруженная работой и с мизерным окладом. В следующую — перевоплощенная душа из прошлого. «Это какое-то безумие», — подумала она. Однако же, у нее остался еще один не заданный вопрос.

— Луиза говорила, что я напоминаю Ионе женщину, которая встала между вами двумя. Это правда?

— Луиза, по большей части, не присутствовала при той драме.

— А Луиза — вампир?

— Нет, она оборотень.

— Черт! — Таня спрыгнула с кушетки. — А разве они не едят людей? Я смотрела «Вой» [65], и мне показалось, что они предпочитают нас в сыром виде.

— Оборотни не едят человечины, вы им не по вкусу. Оборотни, как и вампиры, были и есть цивилизованной расой в течение многих столетий. К слову, вампиры тоже безвкусны. — Крепко удерживая Таню за плечи, он усадил ее на кушетку. — А теперь успокойся.

Таня старалась не трястись от волнения, но было уже поздно. У нее задрожали руки и она вспотела. Вспотеть в присутствии такого «орла» не самая лучшая идея. К несчастью, Алек пристроился рядом с ней на кушетке, заставляя ее обливаться потом, как свинью перед убоем, и даже похлеще.

— С Ионой у нас была мимолетная связь, не более. Мое сердце принадлежит только Констанс.

— И все-таки ты спал с ней?

— Я не безупречен.

— Почему ты до сих пор с ней живешь? Я знаю, что ты можешь позволить себе купить любую дорогостоящую квартиру в этом городе.

— Мы с ней построили этот дом в 1880-ом году. Он принадлежит мне, равно как и ей.

— Одно из двух: либо ты истинный джентльмен, либо я самая круглая дура каких видел свет. — Она то и дело наступала на одни и те же грабли. Это была история ее печальной, жалкой и несуществующей личной жизни.

— Таня, я могу пересмотреть свой образ жизни.

Под его напряженным взглядом, она с трудом могла подобрать слова:

— Т-ты сделаешь это ради меня?

— Я охотно сделаю это для тебя.

— Ведь ты прожил здесь многие годы? — в ее голове до сих пор не могло уложиться, что он готов съехать из этого дома ради нее. Радинее! А кто она ему? Напоминание об утраченной любви?

— Да, с переменным успехом на протяжении веков.

— Ты готов оставить эти хоромы ради меня?

— А тебе не хочется поближе познакомиться с нами?

— Да, мне хочется получше узнать обо всем этом.

— Тогда это оправданное решение.

Таня зачаровано смотрела на огонь. Она разговаривает с вампиром, с которым знакома, но которого даже не знает, и который идет на жертвы ради нее. Девушка, как зачарованная взирала на желто-оранжевые всполохи пламени в камине. Огонь!

— Я думала, вампиры не любят огонь?

— Тебе предстоит многое познать, любимая, и, по-моему, я знаю способ как ускорить этот процесс.

Над Идой Батори [66], дворянкой и вампиршей, состоялось судебное разбирательство по покушению с целью убийства и совершенные убийства молодых девушек в деревнях, прилегающих к замку. Она похищала несчастных юных созданий, выкачивала из них кровь и купалась в ней, задавшись целью навечно остаться молодой и красивой. Она нарушила один из наших самых священных законов: «Никогда не охоться на безвинных». Мой царственный кузен, заточил ее на всю оставшуюся жизнь в Вакаровской башне. Она отделалась малой кровью. Я же уничтожил бы ее прямо на месте, в лесу.