Психосфера

Глава 14

Конечно, я старался обнаружить источник этого огромного возмущения в Психосфере. Я попытался; поток был бурный, он привлёк меня. И я последовал за ним — всё, что мне оставалось сделать, это закрыть глаза и послать свой разум вслепую, наугад… и мощная аура Гаррисона сделала всё остальное! Меня швыряло, как сучок в водовороте, кружащемся в более широком водовороте. Проникнуть в его разум?..

— Я был на краю. Его разум бурлил, кипел, грохотал от энергии. Сунувшись туда, я был бы как муха, затянутая высокоскоростным вентилятором. И если бы я выжил — если, вы только подумайте — он бы узнал обо мне, проследил бы за мной до дома. И узнав меня, он бы меня уничтожил.

— Он не уничтожил Висенти, — заметил Стоун.

— Но причинил ему боль! — парировал Губва. — Что же тогда он сделает со мной, кто стоит за всем этим? С Хароном Губвой, великим инженером всех его испытаний?

— С вами? Почему?

— Почему? Разве не я подтолкнул к действию умы, которые сейчас работают против него? Это было испытание, разве вы не поняли? Только оно вышло из-под контроля! Я не посмел пойти против Гаррисона лично, не осмелился сам испытать его, поэтому я заставил других делать это за меня. Кто ещё, как вы думаете, внедрил мысли о Гаррисоне в сознание всех этих сильно заинтересованных сторон, если не я? Я могу влиять на умы других людей, мистер Стоун, не забывайте об этом. Более того, я в этом эксперт. Разве я не говорил вам, что уничтожил тех самых монахов в Тибете? Да, но всё это не заставило Гаррисона проявить себя в полную силу!

— Колёса, которые я привёл в движение, в конечном счете, должны раздавить его, так или иначе. Или я раздавлю его, открыв его тайну. Но до тех пор, пока я её не узнаю, он не должен быть раздавлен.

Стоун медленно кивнул головой:

— И для этого вам понадобился я.

— Правильно. У Гаррисона есть слабое место, щель в его броне. Его женщина, Вики Малер. Я уверен, что она знает его секрет. Или, если она по сути дела его не знает, тогда, по крайней мере, у неё есть ключи к нему, похороненные в её сознании. Я должен откопать их.

— Тогда почему вы до сих пор не сделали этого? Если всё, что вы говорите о ваших телепатических способностях — правда, вы…

— НЕТ, НЕТ, НЕТ! — выкрикнул Губва в уме Стоуна, снова пронизывая его электрическим разрядом. — Вы всё ещё не понимаете, не так ли? Гаррисон привязан к этой женщине. Она для него как ребёнок. Воскресил её? — скорее следует сказать, что он сотворил её! Он никогда не бывает очень далеко от её разума. И если бы он застал меня там…

— Поэтому вы не можете как следует заняться ею, — сказал Стоун.

— Да, но я старался, я старался. Казалось, что совсем недавно, в течение последних шести месяцев, силы Гаррисона были уже на исходе. Когда предоставлялась возможность, я отыскивал разум Вики Малер и проникал в него. Было несколько таких случаев, и мне всегда везло. Или, возможно, это была не просто удача. Возможно, мои экстрасенсорные способности подсказывали мне подходящее время. Но в любом случае контакт всегда был кратким — недостаточно долгим, чтобы многое узнать, зато не было достаточно времени, чтобы меня обнаружить. Прошлый раз был всего несколько дней назад, пока она и Гаррисон ещё были в Родосе — до того, как он совершил эти «чудеса», о которых мы говорили, доказав тем самым, что он силён, как никогда. Или, по крайней мере, достаточно силён, чтобы представлять реальную угрозу.

Стоун нахмурился:

— Тогда как вы это сделаете? Если вы не можете добраться до неё, как…

— Я не могу «добраться до неё», как вы выразились, пока она там, за этими стенами. Но здесь у меня есть способы! Здесь я хозяин, и у меня есть защита.

Стоун понял, к чему тот клонит:

— Я должен доставить её сюда?

Губва улыбнулся и кивнул:

— Совершенно верно.

— В таком случае вы действительно сумасшедший! Если то, что вы мне рассказали о Гаррисоне, хотя бы наполовину правда — он из меня фарш сделает!

— Это вполне вероятно, — мягким тоном согласился Губва. — Но этого можно избежать. — Он снова улыбнулся.

— И через меня он найдёт вас, и…

— Нет, — перебил тот, и его улыбка тут же исчезла. — Он меня не найдёт. Если вы будете раскрыты, ваш разум просто самоуничтожится. Он выгорит прежде, чем сообщит что-нибудь обо мне. О, да, мистер секретный агент Стоун — вы умрёте раньше, чем заговорите, или до того, как из вас извлекут информацию.

— …и в любом случае, я не стану этого делать.

Улыбка Губвы вернулась и становилась шире с каждой минутой. Он покачал своей большой, с белыми волосами, головой:

— Нет, вы станете, — он взялся за кресло Стоуна и покатил его через комнату. Двери зашипели, открывшись при их приближении. — Я сейчас покажу вам мою мысле-лабораторию, мистер Стоун. Будучи секретным агентом, вы наверняка знакомы с термином «промывание мозгов». Я уверен, что знакомы. Так вот, моя мысле-лаборатория — настоящая прачечная для мозгов. И, конечно, я уже упоминал о моём опыте и знаниях в сфере гипноза. Да…

Двигаясь вдоль коридора, огромный альбинос ненадолго замолчал, затем продолжил:

— Ох, дорогой мистер Стоун! Вы меня удивляете! Где же ваши не очень лестные мысли по этому поводу?

В то время, как Харон Губва занимался Стоуном в своей мысле-лаборатории, Вики Малер сидела у постели Гаррисона в небольшой белой палате больницы в Хаслемере, в графстве Суррей.

Обстановка в палате была спартанской по любым меркам, но личный врач Гаррисона — очень уважаемый человек, чьи пациенты были чрезвычайно богатыми и/или очень важными персонами — предпочитал простоту. Для него минимализм был синонимом чистоты и гигиены, а чистота является первейшей необходимостью для успешного лечения. На короткое время Вики осталась наедине с Гаррисоном, который в настоящее время был единственным стационарным пациентом, но доктор Джеймисон был где-то поблизости.

Окно палаты смотрело из-под ветвей ивы на подстриженный, огороженный сад. За забором в утренних солнечных лучах сверкал ручей, или речка. Фактически, это место было не больницей в общепринятом смысле этого слова, а домом Джемисона. Эта частная клиника была очень дорогой, зато её не так-то легко найти, и Вики была довольна тем, что Гаррисон был здесь в безопасности. От чего именно в безопасности, она не могла сказать. Может быть, от его собственных мешающих спать страхов. От убийц — вроде потенциальных убийц, подстроивших аварию самолета — которые могли объявиться.

До сих пор их личная безопасность не была касающейся её проблемой. Безопасность обычно шла рука об руку с Гаррисоном; находиться рядом с ним было безопасно. Или так было прежде.

Она посмотрела на него; он спал под действием успокоительного. И он нуждался в ней. Его лицо было искажено, лоб изборождён морщинами. Руки, лежащие поверх одеяла, время от времени слегка подёргивались…

Вики приехала час назад. Она поздоровалась с доктором и его медсестрой-ассистентом, вероятно, его женой. Они сказали ей, что Ричард не просыпался и должен проспать до утра понедельника. Поскольку сегодня была пятница, у него впереди было ещё три полных дня и три ночи для отдыха, и доктор Джеймисон был готов поручиться, что это действительно будет полных трое суток.

Из полиции дважды звонили по телефону, запрашивая показания Гаррисона в отношении подорванного самолёта, но врач велел отложить это на будущее. Его пациента нельзя тревожить, заявил он им. Гаррисон был физически и умственно истощён, балансировал на грани нервного срыва, и единственным надёжным способом поправиться для него был отдых.

Также возник вопрос с контактными линзами, которые прибыли в то время, как Гаррисон и Вики были на острове Родос. Она не знала, что Ричард сделал для доктора Джеймисона, но для него забота о глазах Гаррисона и её самой, казалось, вовсе не была проблематичной. Он уже подогнал линзы Гаррисона (в соответствии с предыдущим заказом, видимо), а к прибытию Вики надел затемнённые очки, чтобы примерить ей линзы. Через несколько минут ношения она уже привыкла к ним. Затем её проводили к палате Ричарда и оставили с ним наедине, где она до сих пор просто сидела у его постели.

Теперь она очень осторожно взяла его за руку. Его кожа была прохладной, кисть казалась тонкой, почти хрупкой. Пластиковая рука. Она сжала её, просто чтобы убедиться. Но в чём? В том, что Гаррисон был настоящим? Что она была реальной? Вики обнаружила, что дрожит. Была ли она реальной?

Тот факт, что она больше не любила Гаррисона, вдруг расцвёл в её голове, как некая странная орхидея. Минуту назад этот цветок не заявлял о себе, а сейчас уже раскрылся, гибридный и без запаха. Он не был красивым, но, как ни странно, не был и уродливым. Он просто был: факт, как ни трудно его принять. Ибо как можно любить постоянную угрозу? Топор, подвешенный над головой… истёртую верёвку, на которой висишь над обрывом, держась одной рукой… часы, неумолимо отсчитывающие секунды последнего часа.

Нельзя любить то, чего не знаешь. Она когда-то знала Гаррисона, недолго, и во время её длительной болезни память о его красоте оставалась с ней, укрепляя её дух; память о наслаждении, испытанном вместе с ним, поддерживала её до конца. И она думала, что сможет любить его. И она любила — обожала его — в начале новой жизни. Затем… верёвка начала истираться. Топор, висящий над ней, казался таким тяжёлым. Тиканье часов становилось всё громче, превратившись в чудовищный грохот, звучащий в её ушах.

Если Гаррисон умрёт, она умрёт тоже — и на этот раз останется мёртвой. Вики была там один раз. Это было ужасное место. Она не могла помнить криогенное хранилище, да и не хотела, но она ненавидела его. Она ненавидела мысль об этом, эту угрозу. Этой угрозой был Гаррисон. Его она пока не ненавидела, но она была более чем уверена, что она его не любит. Сколько пройдёт времени до того, как она начнёт его ненавидеть, и как вскоре после этого он об этом узнает?

Будучи тем, кто он есть, Гаррисон, возможно, уже видел, как это приближается…

Она осталась с Гаррисоном ещё на полчаса. Сюзи, чёрная сука-доберман Гаррисона, которую Вики оставила ждать в машине, сидела неподвижно до тех пор, пока дверца не открылась наполовину, затем навалилась на неё и выскочила наружу. Собака виляла хозяйке хвостом, свесив язык, но никакие убеждения, уговоры или угрозы не могли заставить её забраться обратно в автомобиль. Рассерженная Вики последовала за Сюзи обратно к двери дома доктора. Доктор Джеймисон стоял на ступеньке, улыбаясь немного неловко, ожидая её отъезда.

Это был коренастый, круглолицый мужчина в очень старом твидовом костюме.

— Всё в порядке, моя дорогая, она может остаться, — успокоил он Вики. — Ричард говорил, что она, наверное, захочет к нему.

— О, да, — сказала Вики, — она очень не любит находиться слишком далеко от него.

Сюзи вильнула хвостом, подошла к Вики и лизнула ей руку. Она уже поняла, что ей разрешили остаться. Но её голова то и дело поворачивалась в сторону дома; она хотела быть с Гаррисоном.

Когда Вики, наконец, уехала, Джеймисон и Сюзи спустились к воротам в конце подъездной дороги, чтобы проводить её; но как только машина повернула и выехала за пределы тенистой аллеи, Сюзи отошла от доктора и побежала к дому. Она направилась прямо к палате Гаррисона, где стала ждать, пока Джемисон откроет для неё дверь. Потом она вошла и вскочила на стул рядом с кроватью хозяина.

Она сидела с прямой спиной, слегка вытянув голову вперёд, навострив уши, и не сводила глаз с постели, где он лежал. Она внимательно следила за ним и, подёргивая ушами, прислушивалась к его ровному дыханию. Затем она чуть опустила голову, издала один короткий скулящий звук, прижала уши и устроилась немного комфортнее.

Джеймисон оставил дверь открытой, чтобы она могла прийти к нему, когда проголодается…

Гаррисон достиг развилки русла обмелевшей реки, вдоль которого ехал. Здесь, где ущелье разделялось надвое, его стены, которые несколько миль назад были не более чем берегами, сменились крутыми красными скалами, отвесно вздымающимися на сотни футов. Вроде бы, легче всего было продолжать двигаться по руслу, но Гаррисон покачал головой от отвращения. Казалось немыслимым, чтобы характер местности мог измениться так быстро.

Прежде с обеих сторон были зелёные берега, внизу журчала вода, слегка извивающийся ручей подсказывал, в какую сторону двигаться. Затем трава сменилась кустарником, берега становились всё более каменистыми и крутыми, и, наконец, вода исчезла. Гаррисон мог бы давно покинуть пересохшую речку и взять курс на возвышенность, но он очень устал, или ему было лень, или то и другое, ему не удавалось сделать усилие, поэтому он просто позволил себе двигаться по течению. Берега становились всё круче, скалы поднимались всё выше над сужающимся ущельем, пока, наконец, оно не разделилось на две расщелины в тени высоких утёсов.

А теперь в какую сторону ему ехать? Вправо или влево?

Чародею, конечно, полагалось повернуть налево, выбрав «путь левой руки». Это представлялось Гаррисону естественным выбором, но…

Проход слева казался уже. Ему не хотелось бы обнаружить, что путь внезапно сужается, превратившись в равнодушную трещину в сплошной скале, чтобы затем возвращаться обратно к развилке. «Путь правой руки», казался достаточно широким, сумеречную завесу мрака в нём пронизывали тут и там лучи света сверху; там не должно было быть никакой злой магии, сбивающей его с курса.

Сюзи пригнулась ближе к его спине и зловеще заскулила. Гаррисон нахмурился, направил Машину направо, затем налево, потом остановился, чертыхнулся и посадил Психомех на потрескавшееся ложе ручья. Он слез с широкой, теперь покрытой ржавчиной спины Машины, Сюзи тоже спрыгнула и встала рядом с ним. Там, где днище Машины стояло на твёрдой земле, металл был весь изъеден ржавчиной, которая местами уже начала осыпаться, а в твёрдом пластиковом корпусе появились трещины. Внутри за покрывшимися пузырями трубками и почерневшими трубопроводами виднелись изношенные кабели.

Гаррисон хмыкнул. Лучше всего оставить Психомех здесь и идти вперёд пешком. За исключением того, что это было, как пристрелить старую лошадь просто потому, что она потеряла подкову. Гаррисон снова хмыкнул и покачал головой. Нет, дела обстояли гораздо хуже, и он это знал. У него лошадь со сломанной ногой… или даже сломанным позвоночником!

Но в любом случае он не мог просто оставить Машину позади. Нет, она была с ним в его видении будущего, в том мучительном видении с выжженной солнцем пустыней, показанном в магическом кристалле в круге волшебников. Поэтому Машина должна двигаться вместе с ним, но по какой дороге? Если бы только он мог снова заглянуть в будущее, ясно увидеть лежащий впереди путь…

— Ричард… о, Ричард! — раздался едва уловимый призыв, тихий, нежный женский голос, словно откликнувшийся на его мимолетную мысль.

— Что?.. — Гаррисон присел на корточки, огляделся вокруг, сначала налево, потом направо. — Где? Кто это?

В отличие от него, Сюзи, вся ощетинившаяся, не знала, что такое нерешительность. Она смотрела прямо в тот колодец тени, который был «путём левой руки», и её рычание дало Гаррисону все необходимые — пока — ответы.

— Значит, мне туда, девочка? — спросил он, сузив глаза. — Ты ведь тоже это слышала?

Сюзи в ответ заскулила, прижавшись к его колену.

— Ричард, прошу тебя! — снова донёсся тот же тихий женский голос. — Пожалуйста, помоги мне! Прошу тебя, пожалуйста, отпусти меня!

«Помочь ей? Отпустить её? Что это значило?» — У Гаррисона мурашки поползли по телу. — «Волшебство? Колдовство? Очень чёрная магия, без сомнения». И всё же он узнал — или когда-то знал — этот голос. В другом месте и в другое время. Он ухватился за эту последнюю мысль: в другое время. «Могло ли быть такое?» — спросил он себя. — «Голос из будущего, предвещающий некие события, которые ещё впереди?» Он сам, в конце концов, выразил желание заглянуть ещё раз за завесу настоящего, увидеть будущее. Был ли это данный ему ответ?

Он напрягся, наклонившись вперёд, ноги дрожали, глаза уже жгло от осознания глубины, или попыток измерить глубину покрова теней, которые лежали у входа в «путь левой руки». Не двигалось ли там что-то? Не было ли там фигуры девушки, промелькнувшей, подобно привидению, среди теней? Девушки, которая пряталась, перебегая от одного участка тени к другому? Пряталась от кого? От Гаррисона? Возможно, поскольку она умоляла её отпустить. Почему тогда она призывала его на помощь? И если она не от него бежит, тогда от чего она спасается?

Там двигалось что-то ещё! Кожа Гаррисона снова покрылась мурашками, сильная дрожь пробегала волнами по конечностям и телу, как рябь на воде бассейна. На лбу выступил холодный пот. Что-то вновь двинулось, свисающее сверху, колышущееся, покачивающееся, повторяя зигзагообразный маршрут, по которому перепархивала девушка. Это что-то было не одно, а несколько чего-то тянущегося — как щупальца.

Это Другой! То самое больное зло, коварное, как раковая опухоль, серое, как проказа и покорёженное, как само безумие. Тот самый огромный осьминог зла из сна во сне Гаррисона! Главный его враг!

Он больше не стал ждать и вскарабкался обратно на Машину. Сьюзи не стала на неё запрыгивать, но помчалась рядом, как только Гаррисон направил Психомех в ущелье «пути левой руки». Мрак там был гуще, чем ожидалось, он был холодный, липкий, словно туман, но Гаррисон понял, что это объяснялось действием психики. У него была депрессия, а падение духа создавало ощущение чего-то гнетущего вокруг.

Но вскоре он обнаружил, что ему всё же следует двигаться осторожно, поскольку там, где нависающие сверху утёсы местами фактически соприкасались вершинами — или, вернее, там, где верхние пласты пород сохранились, но были подточены когда-то текущей в ущелье водой — свисали огромные сталактиты, преграждая путь неясно вырисовывающейся во тьме массой, образуя колонны в тех местах, где с ними вечность назад соединились вздымающиеся шпили сталагмитов. И между и вокруг этих древних отложений известняка ему приходилось вести Машину, не зная, что таится по ту сторону или когда оно нанесёт удар, но чётко понимая, что ужас был здесь, жил и дышал среди вековых камней.

Затем далеко в глубине расселины, которая становилась всё уже — какое-то движение! — словно чернильное пятно мелькнуло среди теней, низко припав к земле.

— Сюзи! — крикнул Гаррисон. — Подожди, девочка!

Ему ответили её лай и эхо, повторяющее его собственный голос и замирающее в холодной тишине. Нет, он не должен звать её и требовать вернуться. Хорошо, что она разведает для него путь.

Он выжал из Машины немного больше скорости (по сути дела, он просто ещё больше напряг собственные силы, ведь Психомех теперь был более чем бесполезен), продолжая двигаться вдоль старого речного русла. Его глаза постепенно привыкли к вечным сумеркам, царившим в ущелье, и стало видно, что стены впереди продолжают сближаться и становятся всё ниже. А вдруг этот проход из царства клаустрофобии ведёт в обширную, бескрайнюю страну эльфов! Или, возможно, в логово огров…

Пока Гаррисон себе это воображал, он выбрался из ущелья, окончательно превратившегося в туннель, затем, проехав под аркой, оказался в огромной пещере неправильной формы, обладающей странной красотой и наполненной ещё более странным ужасом; и вот тогда он резко остановил Машину. Возможно, это взгляд съежившейся Сюзи заставил его нажать на психологический тормоз; возможно, уверенность в том, что это было подземное логово самого Зла. Да, мерцающая красота пещеры тоже сыграла роль, но такой же эффект могла бы создать и паутина.

У пещеры был куполообразный потолок, украшенный фестонами острых, как кинжалы, сталактитов, по периметру её с нерегулярными промежутками окружали колонны сталагмитов, пол был достаточно ровным, хотя на нём тут и там были наплывы, напоминающие причудливые грибы, и это давно укрытое от дневного света место освещала призрачная люминесценция, похожая на блеск светлячков, без которой помещение казалось бы тёмной норой. Гаррисон обогнул толстенную колонну, преграждающую путь и затрудняющую обзор, и подъехал туда, где Сюзи присела, тяжело дыша, и скулила. Она тут же вскарабкалась на сидение за ним, прижалась его спине и задрожала, словно только что побывала в ледяной воде.

Теперь Гаррисон увидел причину страха Сюзи и понял, почему боится сам. Без сомнения, существо, которое восседало на троне из сталагмитов — или зависло над ним — в дальнем конце пещеры, было тем самым Другим из его сокровенного сна: богопротивное создание с множеством щупалец, которое не было ни мужчиной, ни женщиной, ни чёрным, ни белым, ни по-настоящему в здравом уме, ни невменяемым, ни гуманным, ни бесчеловечным, а ДРУГИМ, чем все эти вещи.

Этот ужас своими красными глазами вглядывался пристально, испытующе — но не в сторону Гаррисона. Нет, существо смотрело туда, где подножия трона лежал призрак девушки, чьи рыдания были слышны только как далёкие вздохи, чьи черты и фигура прятались в неземном свечении или потусторонней дымке. И хотя Гаррисон мог поклясться, что он знает или раньше знал её, теперь он видел, что она действительно было привидением, призраком; и зная это, он понял, что Другой — некромант, чародей, который поднимает мёртвых и задаёт им вопросы! Но с какой целью и как он это делает, и почему это беспокоит Гаррисона? Какую информацию мёртвые могут сообщать живым, и каким образом эта информация может представлять угрозу для Гаррисона?

Его кожа вновь покрылась мурашками, и всё-таки он заставил Машину двигаться вперёд через открытое пространство пещеры. Но, выйдя из тени окружающих колонн, она… была остановлена. Сила Гаррисона оказалась заблокирована после определённой точки, примерно на полпути, Машина больше не двигалась, словно наткнулась на невидимую стену или непроницаемый барьер. Гаррисон встречался с такими барьерами раньше и знал, что сломать их было невозможно или, по крайней мере, очень сложно. Усталый и обессиленный, каким он был из-за своего страха, он не мог набраться сил даже на попытку прорыва. Как же тогда он сможет помочь девушке-призраку или каким-то образом помешать чародею-некроманту?

Казалось, что он не мог; кроме того, до него постепенно стало доходить, что то, что он видел, было не настоящим, или, в лучшем случае, неким символическим видением из ещё не предопределённого будущего. Иначе почему Другой не смог обнаружить его? Ответ оказался прост: он пожелал заглянуть в будущее, а Другой в этом будущем не желал заглядывать в прошлое. Гаррисон мог наблюдать, но не мог вмешиваться.

Его разочарованию не было предела. Он должен помочь несчастному, светящемуся всё слабее призраку девушки, ни одной черты которой нельзя было разглядеть под её неземным свечением, и чьи произнесённые шёпотом мольбы были адресованы тоже призраку, призраку памяти Гаррисона. Но как он может помочь? Он слишком устал, чтобы сейчас даже думать ясно, он мог только смотреть, как на картину, на которой были изображены он сам, Машина и Сюзи, но в следующее же мгновение он затаил дыхание, потому что увидел ещё кое-что.

Внутри непроницаемой области находились не две фигуры, а три; третья, едва заметная, появилась из-за ряда тонких сталактитов, которые свешивались с изогнутой дальней стены наподобие занавеса, — и Гаррисон узнал этого незримого наблюдателя. Это был Сама Тайна, тоже из его сна во сне, облачённый в Одежды Тайны. Прислужник? Возможно. Но это не объясняло, как он сюда проскользнул, молчаливый и незаметный, и почему теперь бросился между девушкой-призраком и чудовищем и потащил её вверх, вырвав из щупалец ужасного существа.

Они побежали к выходу из пещеры, затем Сама Тайна подхватил светящуюся фигуру, которая обвисла на его руках, почти потеряв сознание. А разъярённый Другой, явно собираясь их уничтожить, вытянул им вслед многочисленные щупальца, со всеми их окружёнными крючками присосками, открывающимися и сжимающимися в неистовстве отвратительного предчувствия. На мгновение Гаррисону показалось, что всё будет хорошо, что этим двоим, возможно, удастся сбежать — но потом они упёрлись в ту же стену, которая не пропускала его самого, а позади них было чудовище, серое, как проказа, и пульсирующее от ярости!

— Нет! — воскликнул Гаррисон от досады и тоски. — Нет, этого не должно быть!

И независимо от того, какая часть его в тот момент была доминирующей, когда он выпустил импульс, чтобы ослабить стену — независимо от того, какие экстрасенсорные способности он нечаянно высвободил, пытаясь выйти за пределы самого времени и защитить будущее — казалось, что этим он совершенно истощил свои силы. На данный момент, по крайней мере.

Машина осела на пол, закачалась, потом замерла; Гаррисон упал, почти потеряв сознание, распластавшись на её широкой спине. И всё же он цеплялся за сознание достаточно долго, чтобы увидеть, как Сама Тайна пробился сквозь ослабленную преграду с девушкой-призраком на руках и унёс её прочь, теперь никем не преследуемую.

Потом темнота сгустилась над ним, и только с величайшим усилием воли он был в состоянии держать глаза открытыми и увидеть под конец нечто удивительное: как Другой, со всей его чудовищностью, корчится, беснуется и расплывается, возвращаясь назад в то будущее, откуда Гаррисон вытащил это странное и необъяснимое видение…

Состояние, охватившее Гаррисона, было не потерей сознания, а психическим онемением, духовным истощением или вызванной усталостью апатией, от которой, трогая его лапой и скуля, Сюзи в конце концов умудрилась пробудить его. Она знала, умница, что это место было не подходящим для сна, что они должны встать и продолжить странствие.

К своему удивлению, хотя у него ныли от усталости тело, голова и конечности, Гаррисон обнаружил, что теперь он мог сидеть, кроме того, что он мог поднять Психомех с пола и, пусть медленно, вывести Машину из большой пещеры. Там, где Другой корчился на своём сталагмитовом троне (или над ним), теперь открылся окутанный мраком туннель, и далеко-далеко впереди, в конце его длинного извилистого отрезка виднелся проблеск, который мог быть дневным светом.

Медленно, один мучительный ярд за другим, человек, собака и Машина приближались к этому проблеску, к свету жизни, который рос и расширялся с каждой минутой. Из них троих Сюзи, казалось, пострадала меньше всего и просто хотела поскорее покинуть это место. Гаррисон вышел за пределы усталости и мог только кивать и стонать, покачиваясь на сиденье. А что же Машина?..

Из днища Психомеха свисали истёртые, изношенные кабели, позади оставался след из частых пятен осыпающейся красной ржавчины…