Прыгнуть выше себя (Художник И. Шуриц)

ВОЛОСОК

Виктор проснулся от какого-то неприятного ощущения: лег на спину, на другой бок. Ощущение дискомфорта не исчезло, а словно бы даже усилилось. Он раскрыл глаза, и взгляд, скользнув по раме из тяжелого темного багета, уперся в портрет белокурого мужчины в военной форме. У мужчины был нос с едва заметной горбинкой, гордо вскинутый, энергичный подбородок с ямочкой. Светлые глаза смотрели дружелюбно и словно спрашивали: что стряслось, зачем меня потревожили?

На этот вопрос Виктор пока не мог ответить. Взгляд скользил по хорошо знакомым, дорогим сердцу вещам, один вид которых всегда успокаивал — от портрета к кортику с серебряной рукояткой, к охотничьему ружью, к двум гравюрам в тонких металлических рамках, к этажерке с книгами. В этой старинной комнате и вещи были старинные, каждая из них — реликвия, с каждой связаны семейные легенды. Мужчина, изображенный на портрете, — прапрадедушка Виктора, полковник, погибший на далекой войне и, как говорила мать, «защищавший Родину до последней капли крови». Рядом — портрет прапрабабушки, смуглой, с удлиненным лицом и шеей, с маленьким капризным ртом; дальше — фото прадеда и прабабушки, дедушки и бабушки, которые сейчас отдыхают на побережье. Главнейшей реликвией являлся, конечно, портрет прапрадеда, под ним висел медальон, а в нем — маленькое фото и прядь белокурых волос.

В этой комнате Виктор бывал много раз, а ночевал впервые. Ему предстояло на звездолете класса «Стар-3» проникнуть через нуль-пространство в созвездие Волосы Вороники, к планетной системе. Кроме него, новичка, в экипаже звездолета были ветераны переходов через нуль-пространство, а командир совершал переход в восьмой раз. Все же и Виктор, и его родные, с которыми он приехал попрощаться, тревожились. Мать упрашивала его взять с собой медальон прапрадеда.

«Современная женщина, — улыбаясь, думает Виктор, — а где-то в глубинах памяти все же осталась в ней от древних вера в амулеты…» Ему приятно, что мать волнуется за него…

Это по ее настоянию он провел ночь перед полетом в домашнем музее — комнате прапрадеда, впервые спал на его узкой постели воина и аскета, на его жестком матрасе. И сны были необычные, удивительно отчетливые: какая-то женщина протягивала к нему руки, умоляла что-то вернуть, грозила вечными карами.

Виктор пытается вспомнить, чем его так встревожила эта женщина. На ее обнаженном теле виднелись синяки, запеклись кровоподтеки, и все же оно было пугающе красивым. «Нет, даже не это так поразило меня, — вспоминает Виктор. — Что-то другое, иное…»

Беззвучно идут на его руке электронные часы-будильник, секунды вспыхивают и гаснут на циферблате разноцветными квадратиками. Он начинает делать пальцевые упражнения психотренинга, окончательно просыпается и чувствует, как что-то колет его в правый бок. Нащупывает нечто тонкое, похожее на конец проволочки. «Вот почему мне было неудобно спать». Он вытягивает из матраса всю «проволочку». Это — волос, длинный, темный, слегка вьющийся, очень прочный. Подобные волосы, прошедшие испытания на прочность и гигроскопичность, применялись как перемычки в переключателе его персональной капсулы. По какой-то странной аналогии он вспоминает, что его поразило в приснившейся женщине — она была безволосой, ее остриженная голова казалась непропорционально маленькой, а умоляющие и грозящие глаза — непропорционально большими. «Волосы, мои волосы! — кричала она и протягивала белые руки в темных кровоподтеках. Кажется, и эту женщину он когда-то видел. Но когда и где?

От напряжения начинает болеть голова. Но ему удается вспомнить подсмотренные в дверную щелку кадры из какого-то фильма, который ему в детстве не разрешали смотреть.

Он вскакивает с постели, автоматическим движением сует ноги в тапочки и поспешно идет, почти бежит в гостиную к информу, посылает запрос. И вот спустя минуты на экране плывут строки давней истории: тридцатые, сороковые годы двадцатого столетия; Германия, приход к власти фашистов, войны, концлагеря, истребление миллионов людей. Когда-то рассказывали об этом учителя в школе, но теперь информации больше, она подробнее и страшнее. Он вводит в информ дополнительный запрос, и на экране появляются кадры документальной кинохроники, запечатленные бесстрастным объективом аппарата. Колючая проволока, охранники с собаками, заполненные трупами рвы, газовые камеры, душегубки, тысячи пар детских башмачков, очков, груды искусственных челюстей, тонны волос… Стоп! — Палец вдавил кнопку стопора.

Виктор отворачивается от экрана. Ему необходимо передохнуть хотя бы несколько минут, а потом он снова смотрит на экран. Волосы… Рыжие, черные, золотистые, седые, прямые и вьющиеся… По замыслу рачительных и экономных «отцов нации» они не должны были пропасть впустую, им тоже нашли применение. Возможно, и этот матрас в комнате прапрадеда был набит волосами ОТТУДА…

Человеческие волосы… эти удивительные роговые производные кожи… Они только кажутся простыми и примитивными, а в самом деле в их сложном устройстве принимают участие спрессованные в пакеты нити белков; уложенные, словно черепичные крыши, ороговевшие клетки; нити рогового вещества, ориентированные строго по оси волос; мышцы, приподнимающие и опускающие волос; пустоты и сумки; сердцевины и корни. Волосы защищают существо от механических повреждений, от холода и перегрева, они способствовали когда-то расселению млекопитающих по всему земному шару. Человек уже давно использует эти совершенные устройства, реагирующие на давление, свет, влажность, в тончайших приборах, даже в таких, как механизм переключения капсулы космонавта при переходе через нуль-пространство. А вот ведь нашлись нелюди, набивавшие волосами своих жертв матрасы и спокойно спавшие на них, не чувствуя их уколов… Волосы из концлагерей, волосы из переключателя капсулы, Волосы Вероники… Почему все сейчас перепуталось в его бедной голове в такой немыслимый клубок? И почему он так волнуется? Разве он не знал о концлагерях раньше, разве на уроках истории учителя не говорили о фашизме? А вот сейчас он никак не может успокоиться, не в силах унять дрожь, зубы начинают выбивать чечетку… В чем дело? Кажется, он начинает понимать, вспоминать…

Палец нажимает кнопку обратной перемотки, стоп, пуск — и снова плывут те же кадры. Вот оно… Стоп!.. Да, у этих охранников на петлицах такие же молнии и буквы, какие были на мундире его прапрадеда. Этот мундир — еще одна из реликвий — хранится где-то в шкафу. «Найти, убедиться!» Он раскрывает дверцы шкафа и слышит за спиной стук двери. Это — мать.

— Что с тобой, Виктор? На тебе лица нет. Что случилось, сынок?

— Мама, в каких войсках служил наш прапра?

Ее обеспокоенный взгляд скользнул по экрану информа, на котором застыли офицеры в черных мундирах.

— Ах, вот оно что… Это были ужасные времена. Людям приходилось делать то, что они не хотели. Но успокойся. Полковник фон Люндорф никогда не служил в гестапо. Он был в составе полевых войск, совпадали только некоторые отличительные знаки…

— И все-таки я не возьму с собой медальон, мама.

— Почему?

Он пожал плечами. Не мог же он, космонавт первого класса, офицер космического флота двадцать второго века рассказывать о сновидениях, о неясных предчувствиях, о своем страхе перед произвольными совпадениями названий и понятий. Волосы из концлагеря, Волосы Вероники… Какую связь увидит в них человек в обычной ситуации? Да и он сам не различил бы тонких, незримых нитей, если бы не все эти совпадения: ночь перед полетом, матрас, набитый волосами, и предстоящий прыжок через нуль-пространство к созвездию, в котором расположен северный полюс Галактики.

Ничего не отвечая, он вышел из дома и поднял лицо к рассветному небу. Уже тускнели, линяли звезды, но он отыскал сначала Геркулес, Северную Корону и Змею, а между Гончими Псами и Девой светилась в четыре целых и четыре десятых визуальной звездной величины самая яркая звезда в Волосах Вероники. И сразу же, будто только того и ждали, нахлынули и закружили недавние сомнения, выплыли из небытия женщина с умоляющими глазами, колючая проволока лагерей, люди в черных мундирах, выползли змеями волосы из матраса и перемычка из волос в переключателе капсулы… Почему же все это сплелось в петлю и давит, не давая спокойно дышать ему, космонавту Виктору Люндорфу?

Внезапно его озаряет: «Вот передо мной ночное небо: темнота и звезды. Небо — это и то и другое. А мы, люди, для удобства изучения и понимания разделили его на секторы, на звезды и планеты, мы выделили в нем созвездия и дали им названия. Это мы четко обозначили в окружающем мире свой и чужой волос, свою и чужую судьбу, разделили, как совершенно разные явления, капли дождя и солнечные лучи, стихи и математические уравнения, землю и небо, свет и тьму, боль и радость. А мир един, и потому все в нем связано в единый узел. И ни один волос не упадет с твоей головы просто так, сам по себе, не нарушив событий, не потревожив сейчас или потом другого волоса, другой судьбы, другого созвездия. И если мне сейчас неуютно в этом мире, если мне не дает покоя страх перед будущим, то как же страшно было тем людям, чьими волосами набит матрас? Существует ли искупление и в чем оно?..»

Мать неслышно подошла сзади и положила ему руки на плечи, прижалась к нему. Стало теплей и спокойней. Она ничего не говорила, ни о чем не просила и не уговаривала, но ее печальная покорность подействовала больше, чем все уговоры.

— Хорошо, мама, медальон отправится со мной…

Звездолет вышел из нуль-пространства в заданной точке созвездия Волосы Вероники. Космонавты пробуждались от анабиоза в своих капсулах… Все, кроме Виктора Люндорфа. Висящий на его шее медальон с клочком белокурых волос был цел. Но в переключателе его капсулы не выдержала нагрузки перемычка из человеческих волос…