Прямое серебро

ГЛАВА 12. Где угодно, но не здесь.

Девять человек погибли. Шестеро были ранены. Ещё трое получили газовые ожоги, из-за порезов на снаряжении.

В семнадцатом взводе царил беспорядок. И Рэглон знал это. Гаунт видел, как потрясён начинающий сержант и как он во всём винит себя. Это был его первый боевой выход, и в результате меньше половины взвода осталось в живых, сохранив боеспособность.

Лазутчики Гаунта довольно быстро рассредоточились по угрюмым руинам мельницы Сантребар. Дождавшись когда все четыре подразделения займут позиции у окон и другие огневые точки, Дорден привлёк полдюжины солдат, чтобы те помогли ему с ранеными из взвода Рэглона.

Двое были при смерти. Сикре и Мквил; их уже не спасти. Дорден позвал Цвейла.

Время приближалось к 19.00, и начало темнеть. Приглушённый грохот контр-атаки всё ещё долетал до них по пустоши с юга, как и протяжное уханье супер-осадных орудий. Вокруг до сих пор всё было окутано жёлтым газовым туманом.

Где-то через час пошёл дождь. Свет изменился, низкие жёлтые небеса окрасились лёгким румянцем. Это напомнило Голке, как под влажной кистью меняется акварель. Много лет назад он любил рисовать. И теперь, стоя у одного из низких окон мельницы, он почти что любовался видом.

Пейзаж выглядел пустым и непривлекательным, но что-то в нём всё равно было. Тёмная, охристого цвета земля и белёсое небо, постепенно темнеющее до серо-голубого.

Под весом полевого доспеха, тяжелого плаща и в респираторе, он чувствовал себя отстранённым. Это была земля, за которую он сражался. Земля, за которую он воевал всю свою сознательную жизнь. Вокруг, на сколько хватало глаз, не было ничего, кроме шрамов войны. Это не было похоже на поле брани, ландшафт выглядел так, словно его извратило грубое колдовство безжалостного сражения. Раздет, сожжён, отравлен, изуродован и убит.

Он задавался вопросом, почему же его восхищает эта жуткая красота. Конечно, едва ли таким образом проявлял свой эстетический вкус дремавший в нём художник-любитель. Скорее это Покет напомнил о себе. Сайберк Покет.

Этот кровавый кусок земли отнял у его друзей, подчинённых и здоровье.

Голке покинул это место развалиной: настолько искалеченным его ужасами, что до сих пор нуждался в консультациях своего врача. Воспоминания всё ещё терзали его разум.

Он попытался представить, как будет выглядеть Покет, когда оживёт. Десять, пятьдесят, сто лет спустя… чего бы это ни стоило. Он силился вообразить, что война закончилась, и природа мало-помалу снова вступает в свои права. Леса. Поля. Жизнь во всех её проявлениях.

Голке мог вообразить это, но вид был неубедительным. Бесконечная панорама разорения перед ним была единственной правдой.

Он понимал, почему это было так важно для него. Покет преследовал его много лет, скрываясь в мыслях и кошмарах. И вот теперь он снова здесь. Именно поэтому он вызвался пойти вместе с Гаунтом. Это была аверсивная терапия. Он вернулся, чтобы встретиться со своими демонами и отринуть их, избавиться от их, изгнать их прочь. Он пришёл сюда, чтобы вернуть что-то такое, чего он лишился ещё будучи молодым. Покет был адской дырой, невыносимо уродливыми руинами. Но теперь он даже видел в этом красоту.

Он сделал первый шаг. Он смотрел на пейзаж из своих кошмаров и уже не цепенел от ужаса.

Он мог это сделать. Он мог сломать Покет так же, как тот когда-то сломал его самого.

Два месяца назад его помощники вытащили его на вечерний концерт в Онче. Популярное шоу находилось тогда в городе с гастролями, и все в один голос утверждали, что ему оно понравится. Пышно разукрашенный театр был полон солдат в увольнении, но Голке смотрел представление с одного из балконов, вдали от шума. Представление было действительно весьма занятным, хотя простые солдаты были в восторге, будто смотрели лучшее шоу в своей жизни. Фокусник, труппа акробатов, скрипач-виртуоз, клоунский номер с дрессированными собаками, певцы, оркестранты, довольно невыразительное сопрано. Известный комик в нарочито маленькой шляпе расхаживал по сцене и отпускал скабрёзные замечания о половых предпочтениях и гигиене шадикцев, вызывая у публики яростное одобрение.

Потом вышла девочка, хрупкая девчушка из Фичуа, это был заключительный номер. Старший помощник взволнованно сообщил, что все парни собрались тут в первую очередь ради неё.

Она не выглядела особенной, всего лишь юная барышня в юбке с кринолином и корсаже. Но её голос…

Она спела три песни, весёлые, дерзкие и патриотичные. Последней была песенка, которую Голке слышал время от времени в исполнении мужчин. Ироничным был отрывок, где солдат заверял начальство, что готов сражаться, но, желательно, в безопасном месте. Припев звучал примерно так: «Я б нашёл себе врага, где угодно, но не здесь».

Публика безумствовала. Маленькая фичуанская девочка повторила песню на бис. На сцену полетели цветы.

Мотив запал ему в душу. Голке обнаружил, что напевает себе под нос: «Где угодно, но не здесь, ваше благородие, где угодно, но не здесь». Три звонка, занавес, спокойной ночи.

С тех пор мелодия засела в памяти. Слова звучали раз за разом.

Где угодно, но не здесь.

Он понимал, почему мужчины (в большинстве своём – сентиментальные глупцы, как и все солдаты вне службы), так любили эту песню. Она была броской, яркой и веселой. А ещё – озвучивала то, в чём они сами не решались признаться. И позволяла разбавить смехом их самые сокровенные и тайные чаяния.

Мелодия стихла в его голове. Не выдержав страданий и тягот Покета, она просто исчезла.

Голке видел их сквозь обнадёживающую ложь.

И всё же именно сюда он стремился вернуться. Именно сюда ему нужно было попасть.

Он хотел быть не где-нибудь ещё, а здесь. Прямо здесь. И прямо сейчас.

Дождь полил сильнее, шипя на отравленной земле и заливая дырявые водостоки мельницы. Ливень разошёлся настолько, что через пятнадцать минут воздух прояснился, а небо стало серее и больше.

Дорден достал анализатор атмосферы и объявил, что концентрация газа упал ниже предельно допустимой.

Солдаты с благодарностью стали стягивать противогазы.

Воздух был холодным и влажным, и всё ещё отдавал металлическим запахом газа, гнилью и мокрой землёй. Некоторые солдаты были так рады сбросить противогаз, что тут же начали болтать и смеяться. Гаунт отправил Белтайна обойти мельницу и передать всем приказ закрепиться здесь.

Цвейл обнажил голову, воздал благословение небесам, и вернулся к Сикре и Мквилу.

Оба были мертвы, и он уже отправил прощальные обряды над ними обоими. Но посчитал нужным повторить службу. «Чтобы они смогли расслышать мои слова», — сказал он Дордену.

Темнело. Но несмотря на это и плывущие над землёй клочья артиллерийского дыма, видимость сохранялась аж на несколько километров. Небо совсем почернело, и огни окопов стали отчётливо видны: как свои, так и вражеские.

На востоке ложный свет от ракетницы озарил ландшафт белым. С юга доносились вспышки и отблески контр-атаки. За линией горизонта землю освещали яркие вспышки супер-осадных орудий.

Прямо над головой, на фоне мутно-синей темноты, Гаунт смог разглядеть звёзды – впервые с тех пор, как он ступил на Айэкс Кардинал. Они блёкло мерцали через рассеянный дым в верхних слоях атмосферы, но он мог их различить. Время от времени небо пересекали красные или оранжевые линии, пролетавших ракет. Часть Линии Пейнфорк, Сектор 56, догадался Гаунт, стала переливаться светом, приступив к ночному артобстрелу. Послышался вой и визг летящих снарядов. На краю линий шадикцев вспыхнули пожары.

Где-то гремели минометы, грохотали полевые орудия. Началась очередная ночь на фронте.

— Что случилось? — спросил Гаунт. Он отвёл Рэглона в более тихий угол разрушенной мельницы и усадил его. Сержанта трясло от напряжения.

— Простите, сэр, — сказал он.

— За что?

— За то, что я фесово облажался.

— Отставить, сержант. Что случилось прошлой ночью?

— На нас напали. Мы шли по мёртвой траншее и наткнулись на вражеских рейдеров.

Схватка длилась недолго, но была яростной. С одной стороны колонной шли мы, с другой – они. Думаю, с нашей стороны был достойный ответ. Они отступили, а мы направились на север, забрав с собой раненых, в надежде присоединиться к Десятому. Мы знали знали, что Криид захватила мельницу.

— И?

Рэглон вздохнул. — Я не знаю, на сколько мы опоздали, но их уже не было. Затем шадикцы начали артобстрел. В итоге мы остались на месте. Это показалось мне правильным выбором. Я счёл, что смогу удержать мельницу даже с половиной взвода.

— Были контакты ночью?

— Никак нет, сэр.

Гаунт кивнул. — Ты оставил кого-нибудь на поле боя, Рэглон?

— Нет, сэр!

— Тогда, я думаю, ты всё сделал правильно. Тебе стоит перестать укорять себя.

Рэглон посмотрел на Гаунта. — Я думал, Вы сразу заберёте у меня лычки, сэр.

— За что, Рэгс?

— За мой промах. За то, что потерял так много людей.

— Давай я расскажу тебе об одном из моих первых заданий, Рэгс… В качестве командира, как ты понимаешь. Лесной район, на Фолионе. Я вёл отряд гирканцев из десяти человек. Нам сказали, что там чисто. Но это было не так. Я потерял семь человек. Семьдесят процентов потерь. Я ненавидел себя за это, но сохранил звание. Октар знал, что я просто попал в передрягу. Такое случается. Рано или поздно с этим сталкивается любой гвардеец. А когда ты командир, кажется, что это имеет ещё большее значение. Ты всё сделал правильно. Тебе просто не повезло.

Рэглон кивнул, но всё ещё казался встревоженным. — Я просто ненавижу отвечать за…

— Смерти?

— И ошибки…

Гаунт помедлил. — Рэглон, это твоя первая реальная проверка как командира. Пока не было ни сражений, ни других заданий. Истина – это испытание. Если всё пошло наперекосяк, как ты и сказал – пусть. Но если ты кого-то покрываешь – это другое дело. Если ты хочешь быть офицером в моем полку, тебе нужно с самого начала иметь дело с правдой. Итак… ты хочешь рассказать мне ещё что-нибудь?

— Командовал я, сэр.

— Ты. Но кто всё-таки облажался?

— Я. Потому что я командовал.

— Сержант, отличительной чертой хорошего командира отряда является то, что он или она распознаёт слабые места и обращает на них внимание вышестоящего офицера. Командир принимает и переносит это, во всех смыслах. Одному фесу известно, с какой болью тебе предстоит жить. Если ты знаешь своё «слабое звено», расскажи мне об этом сейчас.

Рэглон вздохнул. — Я думаю, мы в любом случае столкнулись бы с налетчиками, хотя мне сказали, что разведчик Сут действовал на упреждение. Я позволил себе находиться слишком далеко в колонне. Насколько я понимаю, нас раскрыли из-за действий рядового Костина.

— Каким образом?

— Он пил при исполнении служебных обязанностей, сэр. Он выдал нашу позицию, не соблюдая надлежащую скрытность. Гаунт кивнул и поднялся на ноги.

— Ради Бога-Императора, сэр! — застонал Рэглон. — Не надо!

— Сержант Адаре, да упокоит Император его душу, в прошлом году сообщал мне о неосмотрительном пьянстве Костина. Адаре должен был отреагировать на это. Я должен был отреагировать на это. По крайней мере, мне следовало предупредить тебя об этом, когда ты принимал командование Семнадцатым. Это мой промах, и промах Адаре, случившиеся задолго до твоего. Но прежде всего, это вина Костина.

— Сэр…

— Говори.

— На выходе из окопа я лишился половины взвода. Прошу, не сокращайте количество выживших.

Гаунт положил руку на плечо Рэглона. — Выполняй свой долг и ни о чём не сожалей. А я позабочусь о своём. Рэглон, из тебя получится первоклассный командир взвода.

Гаунт зашагал через мельницу. Его догнал Мколл.

— Сэр?

— Минуту, Мколл.

Гаунт добрался до тёмной ниши в рокрите, где лежал Костин. Дорден менял повязку на искалеченной руке солдата.

Доктор поднял глаза и сразу всё понял по мрачному лицу Гаунта.

— Нет, — сказал он, вставая. — Нет. Ни за что, Гаунт. Только не сейчас. Он наполовину истёк кровью, и последние двадцать минут я потратил на то, чтоб спасти ему руку.

— Мне жаль, — сказал Гаунт.

— Фес, нет! Нет, я сказал! Я не буду стоять в стороне, глядя, как ты это делаешь! Где твоё фесово сострадание? Я уважал тебя, Гаунт! Я бы последовал за тобой на край света, потому что ты не был похож на других! Это дерьмо на станции сортировки… это я понял! Я ненавидел тебя за это, но простил! Но только не повторяй всё снова.

— Значит, он признался тебе?

— Он выговорился, — Дорден посмотрел на Костина, — рассказал мне обо всём. Он подавлен. Раскаивается. Скорее всего, он на грани самоубийства.

— Самоубийство – это не вариант. Его промашка стала причиной смерти нескольких Призраков.

— И что? Ты пристрелишь его?

— Да, — произнёс Ибрам Гаунт.

Дорден встал перед Костином. — Тогда заодно и меня. Давай же, ублюдок. Сделай это.

Гаунт вытащил болт-пистолет из кобуры. — Отойдите, доктор.

— Не отойду. Фес, я даже не двинусь с места.

— Отойдите, доктор, или я заставлю Вас отойти.

Дорден подался вперёд, встав на цыпочки, так что его глаза оказались на уровне глаз Гаунта. — Застрели меня, — прорычал он. — Давай. Я ослушался приказа. Если Костин заслуживает пули за нарушение твоего приказа, то я тоже. Так что стреляй. Или пусть все увидят, какой ты непоследовательный лидер… одно правило для одного, другое – для другого.

Гаунт не моргнул. Он медленно поднял болт-пистолет, пока дуло не упёрлось в кадык Дордена.

— Вы создаёте ненужные проблемы, доктор. Вы – основополагающий элемент Первого, от которого зависят все остальные. Люди любят Вас. Считаю, что мне повезло считать Вас другом. Но если Вы выбираете стоять на своём, мне придётся Вас застрелить. Это мой долг. Мой долг перед Гвардией, Воителем и Богом-Императором Человечества. Я не могу делать исключений. Ни для Костина. Ни для Вас. Прошу Вас, доктор… отойдите в сторону.

— Не отойду.

Гаунт немного приподнял болтер, так что Дордену пришлось запрокинуть голову. — Пожалуйста, доктор. Отойдите в сторону.

— Нет.

— Мы отражения, Толин, ты и я. В зеркалах войны. Я разбиваю их. А ты собираешь по кускам обратно.

На каждый грамм твоей души, жаждущей положить конец войне, моя отвечает десятикратно. Но пока убийства не прекратятся, я не откажусь от своего долга. Не заставляй переходить к следующему раунду, где я стреляю и убиваю Толина Дордена.

— Ты действительно пристрелил бы меня, — прошептал в изумлении Дорден, — не так ли?

— Да.

— Фес святый… тогда мне ещё больше хочется остаться на своём месте.

Палец Гаунта потянул курок. Сильнее. Ещё сильнее.

Он отвернулся и опустил оружие, щелкнув предохранителем.

— Толин, — тихо сказал он. — Из-за тебя я проявил слабость перед своими людьми. Ты только что поставил под удар мой авторитет. Где-то в глубине души, конечно, я рад, что не смог застрелить тебя из-за нашей дружбы. Но я надеюсь, ты готов теперь считаться с последствиями.

— Никаких последствий не будет, Ибрам, — сказал Дорден.

— О, они будут, — заверил Гаунт, — ещё как, будут.

Мколл стоял рядом, встревоженный распрей. Какое-то время он думал, что Гаунт попросит его вмешаться и оттащить Дордена.

Плоховато он знал своего командира. Гаунт ни за что не стал бы вовлекать постороннего в личный поединок.

Но происходило что-то плохое. В Первом не нашлось бы солдата, который направил бы оружие на дока Дордена. Сама эта мысль была преступной. Время покажет, к чему приведёт потеря лица Гаунтом.

Конфликт дал понять, что Гаунту не чужда человечность. По иронии судьбы, не факт, что это было хорошей новостью.

Но, что ещё более иронично, большинство солдат Первого, вероятно, давно догадывались об этом.

Гаунт постоял в одиночестве несколько минут. По всему пространству мельницы солдаты перешептывались друг с другом. Полковник-комиссар вдруг развернулся и зашагал обратно к Костину. Воцарилась тишина. Дорден оторвался от лечения очередного пострадавшего, увидев куда направляется Гаунт. Врач вскочил на ноги, но Майло остановил его.

— Не надо, — прошептал Майло. — Только не начинайте снова.

— Но…

— Майло прав, — вмешался Мколл, подходя к ним. — Не стоит.

Гаунт присел рядом с Костином и снял фуражку, разгладив тулью.

Костин лежал у выщербленной стены, испуг потеснил гримасу боли на его лице.

— Это полк, которым можно гордиться, Костин, — наконец сказал Гаунт.

— Да, сэр.

— Мы заступаемся друг за друга. Присматриваем друг за другом. Так мы всегда поступали. И это то, за что я люблю свой полк.

— Да, сэр.

— Доктор – мой друг. Во взглядах на некоторые вещи мы не сходимся, но это свойственно друзьям, не так ли? Я думаю, ты заслуживаешь казни. Прямо здесь и сейчас, в наказание за твою нерадивость.

Док считает иначе. Я не собирался стрелять в него. Оказалось, что я и не смог бы, даже если б решил, что это допустимо. Так что это ставит меня в затруднительное положение. Я должен быть справедливым. Беспристрастным. Если я не пристрелил его за нарушение приказа, я не могу просто взять и застрелить тебя за то же самое, верно? Поэтому считай, что тебе повезло.

— Да, сэр.

— А ещё ты должен знать, что я испытываю глубочайшее презрение к тому, что ты сделал. Я никогда не смогу тебе доверять. Твои товарищи никогда не смогут тебе доверять. На самом деле, многие могут даже возненавидеть тебя за содеянное. Тебе теперь стоит почаще оглядываться.

— Да, сэр.

Гаунт снова надел фуражку. — Считай это своим первым и единственным шансом. Искупи свой поступок. С этого момента и впредь. Стань идеальным солдатом, образцом для подражания. Докажи, что Дорден был прав. Если я увижу, что ты сделал хотя бы глоток спиртного, или если я узнаю об этом от других – не важно, будет это при исполнении или в свободное время, – я обрушусь на тебя с яростью праведного бога. Всё в твоих руках.

— Сэр?

— Что?

— Я… простите меня. Я очень сожалею.

Гаунт поднялся на ноги. — Это всё слова, Костин. Просто слова. Подтверди их делом. Не говори мне, что тебе жаль. Заслужи прощение.

«Хороший совет», — подумал про себя Гаунт, возвращаясь к Мколлу. Делом, а не словами. Время шло, и они рисковали потерять преимущество, полученное ранее. Либо они атакуют линии шадикцев прямо сейчас, либо можно сворачиваться.

Гаунт подозвал Голке и Белтайна, командиры взводов также присоединились к ним.

— Судя по вспышкам света, искомые орудия находятся примерно в семи километрах от нас, сэр, — сообщил Мколл. — На северо-востоке. Может и больше, учитывая их дальность действия. Хотя их огни теперь ярче, чем в прошлый раз, скорее всего они не слишком продвинулись.

— Они тяжёлые. Вероятно, перемещаются по рельсам. Граф, у шадикцев есть железнодорожная сеть в этом районе?

Голке пожал плечами. — Много лет назад на восточной стороне долины Нэйма проходила железнодорожная ветка. Кто знает, сохранилась ли она доныне? Никто из Альянса в глаза не видел шадикского фронта десятилетиями. Даже от нашей воздушной разведки не было толку. К тому же, они вполне могут построить что-то подобное специально.

— Хорошо, как нам туда добраться? — спросил Гаунт, собираясь выслушать варианты.

— Вражеские линии перед нами. Если по прямой, через нейтральную зону, — продолжал Домор, — то примерно в полутора километрах отсюда. Не считая последних нескольких сотен метров, везде найдётся приличное укрытие. Придётся продвигаться медленно, в духе Призраков.

— А что насчет лаза, который обнаружила Криид? — спросил Гаунт.

Она привела их к задней части мельницы и указала на груду обваленного взрывом грунта на месте входа в туннель. — У меня есть все основания думать, что он ведёт прямо к их линиям, — заявила Криид. — Крытый ход для смены караула на мельнице. Я бы его проверила, если б вчера ночью хватило времени. Но не вышло, поэтому я решила его запечатать.

— Без сомнения, это то, за что Рэглон и его парни тебе благодарны. Ты бросила одну шашку?

— Да, сэр.

— Получается, если мы расчистим вход, остальная часть туннеля должна быть свободной?

— Они охраняли его, — сказал Голке. — Вероятно, они прямо сейчас сами пытаются разобрать завал.

Мколл покачал головой. — Я ничего не слышу. Никаких намёков на работу кирки или лопаты. Я думаю, они просто решили, что теперь мельница наша. Либо так, либо у них пока не нашлось времени назначить сюда сапёров.

— Если выберем этот вариант, мы доберёмся до них намного быстрее, — размышлял Гаунт. — На том конце будет паршиво, каким бы путём мы ни пошли. Думаю, я бы рискнул пройти через охраняемый туннель. Альтернатива, как сказал Домор, – это пойти к линиям напрямик, что неизбежно приведёт к неразберихе.

— Тем не менее, нам всё ещё нужно как-то его расчистить, — напомнил Голке.

Гаунт улыбнулся. — Звёздный час для вергхаститов Первого. Аркуда… собери всех, кого найдешь, из числа бывших шахтёров и рудокопов. Нам нужно шестеро или семеро. Не больше, потому что они станут мешать друг другу. Поставь Дреммонда и Луббу прикрывать их. Мы зальём дыру огнём, если из неё кто-нибудь покажется.

Аркуда кивнул и поспешил прочь.

Гаунт посмотрел на остальных. — Как только мы уйдём, нам предстоит действовать по ситуации. Скорее всего "ударил и отступил". Как пойдёт. Нам нужно, чтобы все были готовы импровизировать. В лучшем случае мы найдём эти пушки и навтыкаем им палок в колёса. В худшем случае мы просто обнаружим их и сообщим точное местоположение Альянсу. Всем это ясно? Минимальная результат – найти. Вопросы?

— А как насчёт раненых? — спросил Мколл. Семеро человек из Семнадцатого не в состоянии были передвигаться.

— Они остаются здесь. Цвейл присмотрит за ними вместе с командой поддержки, которую я сейчас назначу. Что-нибудь ещё?

— Есть кое-что важное, сэр, — сказал Белтайн. — Я мониторил вокс-сеть. Около пяти минут назад Альянс распространил сигнал «строптивый бек».

— Под которым подразумевается, что?

— Нам предстоит очередное наступление, — ответил Голке. — Контр-атака, должно быть, дала результаты на 57-ом. В штабе, вероятно, решили воспользоваться этим и отправить вторую волну. Какой был сопроводительный код, Белтайн?

— Сто одиннадцать и два, сэр.

Голке кивнул, услышанное его явно впечатлило. — Они собирают войска. Прямо напротив 57-го и 58-го. Сначала нам следует ожидать серьёзной бомбардировки, а затем стрелковые подразделения отправятся на основной штурм. Нынче ночью в этой части фронта будет жарко.

— Что, конечно, нам на руку, — сказал Гаунт. — Неразбериха, штурм. Прикрытие, лучше которого не придумать. Ну, и быть под землёй во время бомбардировки тоже не повредит.

˜Если только случайный снаряд не обрушит крышу, — пробормотала Криид.

Её пессимизм рассмешил Гаунта.

— Давайте собираться, — объявил он. — Время идёт. Я хочу добраться до шадикских линий, пока наступает первая волна или хотя бы вскоре после. А дальше будь, что будет.

Аркуда привлёк шестерых вергхаститов, имевших шахтёрский опыт: Трилло, Эзлана, Гансфельда, Субено, Позетина и, конечно же, Колеа. Раздевшись по пояс, они принялись за работу своими "девятьсот семидесятыми" и голыми руками. Другим солдатам работа тоже нашлась: они по цепочкам передавали грунт, выбранный вергхаститами. Лубба и Дреммонд с огнемётами наготове стояли рядом, чтобы залить лаз, если там вдруг что-нибудь шевельнётся.

Гаунт стоял и некоторое время наблюдал за тем, как идёт дело. Он восхищался работой Гола Колеа. Тоне Криид пришлось объяснить Колеа, что требовалось, потому что его разум избавился даже от самых элементарных воспоминаний о долгих годах работы шахтёром в Проходческой бригаде №17, в улье Вервун. Но руки всё помнили. Он принялся за работу со рвением – неутомимо, мастерски расчищая завал. Он был не просто могучим человеком, который взял на себя часть работы, он знал, что нужно делать. Он давал советы по части очистки и укрепления. Он организовал работу цепочки так, что все действовали слажено.

Вот только он не понимал происходящего. Всё было автоматически. Мускульная память о приёмах горных работ направляла его конечности, но глаза оставались пустыми.

Гаунт полагал, что из всех потерь Первого, больше всего оплакивали именно Колеа. Выдающийся солдат. Прекрасный лидер. Если бы не Уранберг, Колеа мог бы добиться немалых высот в командовании.

Но больше всего Гаунту не хватало его уравновешенного и проницательного характера.

Когда люди погибают, вы просто скорбите об их отсутствии. О пустоте на их месте. Вам не хватает их рядом. Он легко мог вспомнить множество примеров: Баффелс, Адаре, Дойл, Клагган, Марой, Кокоер, Рильке, Лерод, Хаскер, Бэм, Блейн, Брагг…

Бог-Император! И это лишь малая часть.

Но вот с Колеа было хуже. Он по-прежнему был тут, его тело и голос. Как постоянное напоминание о воине, которого они потеряли.

Гаунт отошёл от входа в туннель и отыскал Майло.

— Есть для тебя задание, — сказал он. — Рад стараться, сэр, — откликнулся Майло.

— Я хочу, чтобы кто-то охранял эту мельницу. Цвейл остается, да и раненые нуждаются в присмотре. Собери команду на случай, если нам придётся спешно отступить. Возьми ещё четверых. Ты – командуешь, поэтому выбери сам.

Майло выглядел удручённым. Он явно был недоволен тем, что не попадает на главную миссию.

— Нельзя ли назначить кого-нибудь, кто лучше подходит для этой работы, сэр? — спросил он.

— Например?

— Аркуда? Рэглон? У обоих подходящие звания. Любой из них…

— Любой из них – что, Майло?

«Недостаточно опытен», — хотел сказать Майло. — Стал бы хорошим выбором, — расплывчато закончил он.

Гаунт вздохнул и кивнул. Майло стал первоклассным солдатом и обладал явными задатками лидера, несмотря на свой возраст. В отличие от него, оставить здесь Аркуду, совсем зелёного и потому нервного, или Рэглона, вымотанного и подавленного, – было бы лучшим решением. Гаунт даже подумал, что предпочёл бы видеть Майло в составе своей огневой группы вместо любого из сержантов.

Однако причина такого выбора, которая не давала ему покоя в течение нескольких дней, была в другом. Гаунт всё хотел рассказать Майло о старой женщине из Адепта Сороритас, которую встретил в забытой лесной часовне. Но всякий раз, как он мысленно представлял, что же будет говорить, это звучало глупо. Он сам не вполне верил в это.

Она сказала, что Майло важен. Не здесь, важен в другом месте. В то же время, это звучало как бред.

Если она ​​вообще была там, подумал Гаунт про себя. Очень уж мифический вид приобрёл в его голове этот инцидент.

Но Ибрам Гаунт прожил достаточно долго, чтобы понять, что галактика движется гораздо более замысловатыми путями, чем можно вообразить. Всю свою жизнь он сталкивается с непостижимыми истинами и их последствиями. Совпадениями. Поворотами судьбы. И эти истины зачастую оказывались таковыми лишь спустя годы.

Зная это, он не мог рисковать. Он не мог рисковать Майло. — Я хочу, чтобы ты выполнил задачу, — сказал он. — Я доверяю тебе. Считайте это проверкой.

— Проверкой, сэр?

— Марой мёртв, Майло. Шестнадцатому взводу нужен новый сержант. Я рассматриваю твою кандидатуру. Выполняй свой долг, и я буду относиться к тебе более серьезно. Набирай свою четвёрку.

Майло пожал плечами. Он был весьма озадачен перспективой повышения по службе и командования взводом. В улье Вервун выбор был между Майло и Баффелсом, и Гаунт отдал командование Баффелсу, исходя из возраста и опыта. Майло был слишком молод. Но с тех пор война состарила его. Так что опыт теперь имелся. Гаунт знал: если он предложит назначение Майло сейчас, отказа не последует. Теперь он был уже не тем мальчишкой. Вервун, Хагия, Фантин и Айэкс Кардинал превратили его в солдата.

— Итак? — напомнил Гаунт. — Твоя четвёрка?

— Мне понадобится снайпер, Несса.

В этом был смысл. Майло и Несса составляли хороший тандем во время рейда в Уранберге.

— Огнемёт для прикрытия туннеля. Дреммонд. А ещё… не знаю. Мосарк? Мкиллиан?

— Забирай их. Окажи честь. Если мы не вернёмся к рассвету, отступайте к окопам, если сможете.

Мой отклик будет - «волынщик», пароль - «мальчик». В противном случае – один длинный сигнал и два коротких. Убедись, что это не мы, прежде чем приказывать Дреммонду поджарить всё туннеле.

Майло кивнул.

— Присматривай за Цвейлом. Он может доставить неприятностей. Считай, что ты получили временное сержантское назначение.

— Спасибо, сэр.

Гаунт улыбнулся и отсалютовал Майло. Майло ответил на жест. — Ты прошёл долгий путь от Танит Магна, Брин. Гордись собой.

— Я горжусь, сэр.

Лаз представлял собой тёмное зловещее пространство. — Чисто? — прошипел Гаунт. Два щелчка в микробусине от Мколла означали «да». — Вперёд, — скомандовал Гаунт.

Группа быстро двигалась по туннелю, Мколл и Домор вели остальных, следом шли Лубба c Хьюланом, а за ними – Гаунт и Бонин.

Вначале проход, вырытый в земле, довольно круто забирал вглубь. Грунт под ногами был как попало утоптан. Но примерно через десять метров пол оказался ровнее и стал выглядел иначе. Туннель был не просто норой. Стены и пол выстилала кладка из щербатого камня, старая, но ровная. Теперь туннель напоминал Гаунту какой-то дренажный коллектор.

Он выглядел слишком основательно, чтобы его имело смысл стоить лишь для скрытной переброски республиканских войск к передовому наблюдательному пункту на мельнице и обратно. Он был старинным. Гаунт решил, что это часть бывшей водопроводной системы мельницы, слив или, наоборот, подвод. Шадикцы расчистили его и стали использовать в своих целях.

Пространство был довольно узким и низким, а мокрые, покрытые слизью камни были скользкими, особенно в кромешной тьме. Они не осмелились использовать фонари, опасаясь выдать своё присутствие. Вместо этого во главу колонны поставили сержанта Домора. «Шогги» Домор потерял зрение на Меназоиде Эпсилон, и глаза ему заменила громоздкая аугметическая оптика, которая делала его похожим на некого пучеглазого земноводного, из-за чего он и получил своё прозвище. Домор переключил оптику в режим ночного видения.

Ещё через двадцать метров туннель снова углубился, на этот раз резко, и им пришлось идти по колено в воде. Каменная кладка была повреждена сильнее. Очевидно, эта часть туннеля просела или обрушилась.

Гаунт снова окинул взглядом колонну своих бойцов. Его глаза постепенно привыкли к полумраку. Он мог различать серо-чёрные фигуры, двигающиеся в темноте, и слышать случайные всплески или скрежет камней. Идти было трудно, и солдаты старались даже дышать тише. К тому же было жарко и не хватало воздуха; все сильно взмокли.

Примерно через триста метров Мколл объявил остановку. Налево уходил вторичный туннель, тоже каменный, из него лилась вода. Все остались ждать, пока главный разведчик не проверит его. Минута. Две. Три.

Затем в микробусине послышалось два щелчка.

Гаунт рискнул шепнуть в микрофон. — Первый – Чётвёртому.

— Четвёртый – Первому, — едва слышно ответил Мколл. — Боковой желоб. Тупик. Обрушение.

Они двинулись дальше. На следующем двухсотметровом отрезке обнаружились ещё три ответвления.

Группа ждала, пока Мколл тщательно проверял каждый из них.

Ещё несколько минут, и Гаунт ощутил прохладное дуновение на лице. Он чувствовал запах воды. Еще через пару шагов он уже мог её слышать. Поток, довольно стремительный.

Туннель расширился, Гаунт не столько увидел, сколько почувствовал пространство перед собой.

— Что-то вроде грота, — сообщил Домор по линку. Внезапно раздался скрежет и тихое проклятие.

— Доложить! — сказал Гаунт.

— Лубба чуть не поскользнулся. Сэр, я думаю, нам придётся идти при свете.

— Путь впереди чист?

— Никаких признаков контакта. Хотя, погодите-ка.

Послышались осторожные шаги ботинок по камню, скрип дерева, а затем на несколько секунд повисла тишина.

— Домор?

— Чисто. Я думаю, нам стоит включить фонари. Иначе кто-нибудь свернёт себе шею.

— Как скажешь, Домор, тебе виднее.

— Сделайте это, сэр.

— Только двое. Хьюлан. Бонин.

Разведчики включили свои фонари. Пятна света, которые те очерчивали во тьме, казались нестерпимо яркими. Они осветили зал, и Гаунт сразу понял, на сколько Домор был прав.

Туннель, которым они следовали, открывался посреди каменной стены глубокого колодца.

Неизвестно насколько он уходил вниз. Узкие каменные ступени без перил вели из туннеля к каменному контрфорсу, где обрезки досок были уложены в качестве моста через промежуток до следующего контрфорса. Оттуда начиналась ещё одна лестница, ведущая к продолжению туннеля. Домор сидел на противоположной стороне, склонившись над ступенями, и смотрел вперёд.

Там не за что было держаться, и все поверхности поросли слизью. Без света многие из них оступились бы на лестнице, а по узкому деревянному настилу и вовсе бы не прошли.

Далеко под ними вода с грохотом падала на дно каменного резервуара.

Держа фонарь, Хьюлан пересёк мост. Он встал у основания лестницы на другой стороне, и стал освещать путь. Бонин ждал с фонарём на своей стороне.

Гаунт и Мколл прошли за Луббой. Гаунт повернулся и дал знак отряду следовать за ними. Он распорядился, чтобы Бонин и Хьюлан двинулись дальше, а каждый следующий, перебравшись, вставал бы на место сошедшего, получая фонарь. Последний забрал оба и выключил их.

Они пробыли под землей около пятидесяти минут и преодолели, по расчетам Мколла, примерно две трети километра, когда начался обстрел.

Сначала это походило на далекий стук, но он нарастал по громкости и темпу, пока земля вокруг них не начала дрожать. Гаунт прикинул, что над их головами должно быть от восьми до двенадцати метров твёрдой породы, но несмотря на это всё сотрясалось. Сверху сыпалась земля и струилась вода, потревоженные деформацией грунта. Время от времени из стен вываливались целые каменные блоки и падали на пол.

Напряжение нарастало. Гаунт чувствовал это. Нетрудно было представить, что произойдет, если тяжелый снаряд упадёт прямо над ними. Их раздавит, они задохнутся и окажутся похоронены заживо. Равно как могли обрушиться стены и свод, так и пол мог просто провалиться под ними.

Они уже видели и то, и другое раньше.

Даже самые уверенные в себе Призраки хотели выбраться из этой потенциальной могилы. Они предпочли бы рискнуть на поверхности. И плевать, что под землёй они могли не бояться взрывов и шрапнели.

Гаунт и сам почувствовал, как подскочил пульс. Клаустрофобия никогда не была его тайным страхом, но здесь и вот так…

Земля содрогнулась от особенно сильного сотрясения. Кто-то в колонне охнул от страха.

— Тихо! — прошипел Гаунт, но быстро понял, насколько глупым был этот комментарий. Если даже здесь стоял такой ощутимый гул, то над землей он был просто оглушительным. Обстрел заглушал любые их звуки. Теперь они могли наступать в два раза быстрее, не беспокоясь о скрытности.

Он отдал приказ, и все продолжили путь по каналу туннеля почти бегом. Над ними продолжали грохотать взрывы.

— Притормозите! — закричал Мколл.

Они заскользили, снизив темп. — Что такое? — спросил Гаунт.

— Вы это слышите?

Гаунт не слышал ничего, кроме взрывов и тяжёлого дыхания людей. — Что?

— Какой-то скрежет. И он нарастает…

— Фес святый! — вдруг вскрикнул Домор. Он мог видеть дальше, чем остальные и, наконец, разглядел, что же к ним приближалось.

— Крысы! — в ужасе произнёс он. — На нас надвигается полчище крыс! О, Император Всемогущий!

— Сэр? — настойчиво позвал Лубба, начиная нервничать. Огнемёт был у него наготове.

— Нет, — ответил Гаунт. Бомбардировка могла прикрывать их продвижение, но палить из огнемёта было бы слишком рискованно. — Оставаться на местах! — сказал Гаунт. — Они бегут от обстрела. Просто стисните зубы и держитесь. Это приказ.

Крысы хлынули на них.

Река визжащих, перепрыгивающих друг через друга мелких тварей, поднялась приливом из туннеля, покрыв пол мельтешащим ковром по голень. Некоторые умудрялись бежать и по стенам. Гаунт чувствовал, как они врезаются в ноги, сталкивая его назад, бегут вокруг и прямо под ним. Солдаты орали. Шум и вонь живой реки были отвратительными. Но напор извивающихся крысиных тушек был ещё хуже.

Обезумев в поисках укрытия на глубине, крысы царапали и кусали, проносясь мимо. Гаунту пришлось опереться руками о стену туннеля, чтобы не свалиться с ног. Он непрерывно ощущал множество колких укусов на своих голенях и икрах.

Позади него послышался крик и началась суматоха. Харджона снесло потоком, и он практически исчез в бурлящей массе чёрных тел.

Криид и Ливара сыпали проклятиями, изо всех сил стараясь снова поднять его.

«Наверное, мы все – покойники, — подумал про себя Гаунт. — Каждый из нас наверняка подцепили кучу гнусных инфекций от этих мерзких тварей. Золотой трон! Среди всего, что, как я полагал, могло положить конец моей службе Империуму, никогда не значились крысы».

Так же внезапно, как и начался, крысиный прилив иссяк. Последние несколько пищащих тварей ускользнули в темноту. Гаунт слышал, как кто-то из солдат пытается их затоптать.

— Доклады! — сказал он.

Последовали только общие жалобы и слова отвращения. Ни один из членов команды не избежал укусов или порезов. Харджон вообще оказался покрыт ими, от омерзения его трясло и рвало.

— Они попали мне на лицо… и в рот… — причитал он.

— Угомони его, Криид.

— Есть, сэр.

— Выдвигаемся.

Звуки обстрела стали громче, но не потому, что теперь были ближе. Впереди маячил слабый холодный свет, и рокот бомбардировки доносился до них из устья туннеля.

Осталось всего сотня метров.

Гаунт приказал Мколлу, Бонину и Хьюлану идти вперёд.

— Приготовиться, — обратился он к остальным. — "Прямое серебро". Давайте сохранять элемент неожиданности как можно дольше.

Два щелчка. — Вперёд, — скомандовал он.

Впереди трое разведчиков выбрались на открытое пространство. Было холодно, кругом стелился пушечный дым, а туманный воздух освещался вспышками взрывов. Звук обстрела был оглушительным. Снаряды грохотали на разный лад: то высоко, то гулко и басовито, а иногда – по-своему мелодично и выразительно. Большинство взрывов были мощными и настолько громкими, что сотрясали диафрагму. Другие издавали треск и дребезг.

Некоторые вообще не было слышно: только вспышка и дрожь земли. После каждого такого удара в гнетущей тишине слышался глухой перестук, словно волны откатывали с галечного пляжа – это комья земли и осколки осыпались дождём вниз.

Выбирая дорогу под стробирующие вспышки взрывов и пригнув головы, Мколл, Бонин и Хьюлан выбежали из устья туннеля. С шадикской стороны в сторону туннеля смотрел дзот из мешков с песком, а рядом был пост охраны, но там никого не было. Наряд скрылся в поисках убежища.

Разведчики оказались в глубоком кармане основного огневого окопа. Стоило им рассредоточиться в направлении выхода, как тут же пришлось нырнуть назад, потому что трое вражеских солдат, грохоча ботинками по настилу, пробежали мимо. Как только те скрылись, за ними прошли ещё двое, с носилками, на которых вопил человек. Они тоже растворились в светящемся дыму.

Мколл подал знак товарищам, и они втроём выбрались непосредственно в огневую траншею. Она был глубже и лучше проложена, чем траншеи Альянса, с более широкой ступенью и наклонным парапетом из рокритовых блоков. Траншея, на сколько они могли видеть, была пуста аж до следующего траверса.

— Пошевеливайтесь, — сказал Мколл.

Спустя миг, пятеро солдат-шадикцев, сломя голову выбежали из-за левого траверса. Кажется, они до последнего момента не замечали танитцев.

Разведчики не дали им возможности среагировать. Мколл сбил первого, вонзив тому в трахею, прямо сквозь противогаз, свой серебряный нож. Хьюлан пробил грудину другому, и рванул дальше, толкая труп перед собой на третьего.

Бонин врезал прикладом в живот ближайшего врага. Тот отлетел, хватая ртом воздух, но Бонин уже вложил весь свой вес в очередной, резкий удар ногой и сломал шею пятому, отчего солдат тут же рухнул на настил. Бонин перескочил через него и быстро прикончил голыми руками того, который задыхался.

Хьюлан пытался чисто разделаться с последним солдатом, но фесов говнюк изо всех сил сопротивлялся. Танитец упёрся лазганом врагу в шею и крутанул его, заломив череп в шлеме ко дну траншеи.

С пятью врагами было покончено всего за несколько секунд.

Они спрятали тела в одной из ниш под камуфляжной сеткой, пока Гаунт выводил первую группу в траншею.

— В какую сторону? — спросил Гаунт.

Мколл указал налево.

— Вы с Хьюланом поведёте нас, — сказал ему Гаунт и повернулся к Бонину: — Ты и Офлин – здесь, забирайте остальных. Будьте поблизости.

— Сэр, — кивнул Бонин.

Группа быстро двинулась за Мколлом и Хьюланом. Два разведчика впереди и двое сзади – лучшая связка, которую только мог собрать Гаунт.

За следующим траверсом трудился огневой расчёт шадикцев, устанавливая пару автопушек у парапета. Всего девять человек.

Мколл и Хьюлан напали на них сзади с ножами, Гаунт шёл следом, вынув свой силовой меч, рядом были Криид, Эзлан и ЛаСалле. Последовала серия жестоких убийств. Один из шадикцев успел выстрелить, но Гаунт надеялся, что на фоне артобстрела это останется незамеченным. Он обезглавил одного своим мечом, а затем пронзил другого. Ничто не могло устоять перед мощью его древнего клинка: ни кольчуги, ни доспехи, ни кожа, ни, тем более, плоть.

Криид прикончила последнего и посмотрела на Гаунта.

Обстрел внезапно прекратился.

Значит вскоре начнётся наземный штурм. А ещё это означало, что шадикцы вернутся из своих бункеров и укрытий, чтобы занять места на огневой ступени, встречая атаку.