Призрак бродит по Техасу

Глава 5. ПРЕЗИДЕНТСКАЯ ОБИТЕЛЬ

Лимузин затормозил так резко, что мое лицо ударилось о щечные пластины. С легким скрипом ремни безопасности, охватывающие мою титановую грудную клетку и опору живота, затянулись до предела, но почти сразу же приятно ослабли. Рядом со мной главнокомандующий стрелками Хант выругался просто и мило "мать твою!", потому что мой экзолокоть, непроизвольно дернувшись, слегка задел его красивый римский нос.

С другого моего бока шериф Чейз начал нащупывать застежки ремней, но я отодвинул его руку и ловко расстегнул их сам. Меня начинало сердить, что со мной обходятся, как с калекой или двухлетним ребенком. Когда они вылезли, спотыкаясь о свои церемониальные шпаги — так они мне их назвали, — я выскочил вслед за Хантом с быстротой и ловкостью высокой металлической обезьяны. Остальные четыре лимузина остановились цепочкой — два перед нашим, два за ним, а позади я, как мне показалось, разглядел платформу с транспортером.

Восходящую луну рассекал силуэт шпиля. Ее лучи озаряли другие шпили, а также три башни и шиферную крышу внушительного здания метрах в двухстах впереди. На мой искушенный в декорациях взгляд это был старинный готический особняк, типичный для Америки конца XIX века — весь в балконах, колоннах, мавританских ажурных решетках и украшениях стиля барокко. Ни единое окошко не светилось.

И никаких фонарей между Мной и этим зданием — только низкая светлая стена и триумфальная арка въездных ворот. Фары всех лимузинов были погашены.

Мне пришло в голову, что сцена приготовлена не для президентского приема, а для мелодрамы с привидениями… Не хватало только свечи в одном из окон, да красавицы на первом плане.

И тут, словно Эльмо разгадал мою первую мысль, он прогудел у меня за спиной почти в прежней своей развязной манере:

— Уж этот мне старый скупердяй! Лонгхорн Элиджа засечет насмерть служанку, если она оставит гореть двадцатипятиваттку на эскалаторе или в нужнике, чуть только там подотрутся. Но дай нам только въехать в ворота, Черепуша, и тут все запылает огнями, как в краю эльфов, уж поверь мне!

Фигура позади Эльмо издала мягкий смешок, и я узнал губернатора Ламара. Он сказал:

— Эльмо не слишком выбирает выражения, но действительно, президент Остин — бережливая старая душа и живет просто, как Тимон Афинский, наглядно опровергая инсинуации тех, кто обвиняет наших представителей власти в мотовстве. Как, сэр, в состоянии ли вы пойти дальше пешком? Ради вашего достоинства мне не хотелось бы, чтобы вы дальше проследовали в горизонтальной позе — в транспортере или на носилках, — конечно, если вы не считаете, что это обязательно с медицинской точки зрения.

— Мы бы довезли вас до самых дверей, — заверил меня главнокомандующий Хант, — но давний обычай требует, чтобы к обители преза все без исключения приближались пешком.

— Мы оба, естественно, пойдем рядом с вами и будем вас поддерживать, — добавил шериф Чейз. — Эльмо, возьми его под правую руку.

— Вздор, джентльмены, я вполне способен двигаться без поддержки и в вертикальной позе на моих верных экзоногах, — ответил я шутливо, сдержав негодование, которое у меня вызвало это новое доказательство, что они смотрят на меня, как на тяжелобольного.

И я зашагал к темному зданию.

Эльмо пошел рядом со мной, но, к счастью, для его ребер, он не попытался взять меня под руку, и тем самым избежал тычка экзолоктем.

С другого бока ко мне подскочил профессор Фаннинович, распутывая какие-то провода и бормоча:

— Сэр, именем науки умоляю, разрешите я подсоединю электроды к вашему…

— Нет! — рявкнул я.

— Но можно мне хотя бы сопровождать вас и наблюдать…

— Да. Только без рук!

Темные фигуры, вылезшие из первых двух лимузинов, расступились перед нами. Я заметил, что они облачены в темную форму, состоявшую из высоких сапог и черных шляп с обвислыми полями, а также — что они вооружены тяжелыми лазерными карабинами. Древние магазинные винтовки или даже мушкеты более гармонировали бы с церемониальными шпагами Ханта и Чейза, но тут я вспомнил, как Рейчел говорила, что ее отец пытался оборудовать сцену подлинным ледником для по-японски изящной пьесы Уайлдера "На волосок от гибели", и решил, что вольные стрелки Ханта, между которыми мы проходили, должны считать себя счастливыми, что их не нагрузили церемониальными атомными бомбами.

Тут губернатор Ламар, следуя за мной почти вплотную и едва не наступая мне на пятки, произнес- негромко, но очень внятно:

— Всем идти медленно! Мы не хотим торопить сеньора Ла Круса, дабы не напрягать его ослабленное сердце!

Тут уж я не выдержал. Как будто в невесомости сердцам не нужно работать в полную силу, чтобы снабжать ткани кислородом и прочими питательными веществами! Например, мозг, который, готов я был поклясться, у нас, космовиков, наверняка вдвое больше, чем у этих техасских тупиц! Сплошное мясо и никакого мозга, как у динозавров!

Я зашагал со всей доступной мне быстротой, делая гигантские шаги. Мой плащ развевался у меня за спиной. Почти сразу же Эльмо и Фаннинович запыхтели. Так велико было мое бешенство, что я ничего вокруг не замечал и даже не задумался о назначении окопов, к которым мы приближались, и металлической ограды с узкими прорезями по ту их сторону. И даже о том, что это за смутные фигуры скорчились за оградой.

Но я-таки заметил, что задыхающийся Фаннинович прицепляет электрод к моему тазовому поясу. А другой он уже умудрился прикрепить к моей экзолопатке. Тонкие изолированные провода слегка шуршали по асфальту позади нас. Поскольку он не мог измерить мои биотоки, то, видимо, рассчитывал обнаружить электричество в моем экзоскелете. Я сорвал оба электрода и ударил его по рукам щитком запястья, понудив его завопить:

— Aiii! Teufel! Gottverdammter Knochen-Mensch![12]

— Христа ради, Черепуша, угомонись! — умоляюще пропыхтел Эльмо. — Не спеши раньше времени! Ведь даже Он не мчался рысью на Голгофу.

Я был глух к намекам и нюансам его слов, так как готовил приветственную речь, собираясь начать ее примерно так: "Сожалею, что был вынужден обогнать мой техасский эскорт, ваше высокопревосходительство, но виной мое нетерпение и избыток у них жировых отложений… Со всем смирением хотел бы указать, През, что техасским вольным стрелкам не мешало бы чуть больше заботиться о своей физической форме. Разумеется, от столь любезного и деликатного государственного мужа, как губернатор Ламар…"

Я злорадно заметил, что позади нас уже не слышатся шаги — даже в отдалении. Втроем мы вступили в тень обители. А когда мы прошли под огромной аркой в смутных барельефах пушек, лошадиных морд с раздутыми ноздрями, мертвых индейцев и прочего, даже Фаннинович начал отставать и растворился во тьме. Эльмо пропыхтел:

— Одно я тебе скажу, Черепуша, и на этот раз от души: ты подлинный техасец аламовской породы. Я горд, что имел честь тебя узнать. — Он ухватил мою руку с такой порывистой искренностью, что у меня не возникло желания оттолкнуть ее. Затем он тоже растворился.

Я сделал еще два быстрых шага, а на третьем притормозил. Мой мозг вновь заработал — какой-то его уголок.

Из темной земли взметнулись два багровых луча и прощелкали мимо меня. Я ощутил вонь ионов и услышал за спиной дробное потрескивание. Оглянувшись, я увидел, что лазерные лучи разбрызгивают раскаленные добела осколки, шаря по основанию триумфальной арки. Краем глаза я разглядел Фанниновича, который, опутанный своими проводами, перекатывался по земле под защиту смутно белеющей стены. Пока что ему удалось избежать лазерного кинжала. Эльмо я нигде не обнаружил.

Затем от углов обители и из сада в меня ударили белые лучи, такие яркие и горячие, что мне показалось, будто я рассыпаюсь на атомы. Если бы с детства у меня не выработалась привычка мгновенно отводить глаза от включенных прожекторов, я бы ослеп.

Лучи эти не озарили края эльфов, разве что за эльфов сошли бы игрушечные солдатики ростом в четыре с половиной фута.

Обитель была буквально обнесена частоколом из лазерных, молниевых и других тяжелых орудий. Их обслуживали босые мексиканцы в медных кирасах, в медных шлемах, увенчанных разноцветными конскими хвостами. И все эти орудия были наведены на меня!

Наиболее естественным было бы задать стрекача. Но слепое бешенство прититанило меня к земле — злоба на Ламара и прочих, ловко использовавших меня как приманку в своей войне с президентом Остином; на самого себя: как я мог с такой легкостью поверить, будто Эльмо мне все наврал?

Будь я проклят, если эти толстопузые сукины дети, надежно укрывшиеся в окопах — своих окопах! — увидят, что я удираю!

Но меня все еще не пристрелили, хотя и по Фанниновичу, и по Эльмо был открыт огонь. Мексиканские солдаты уставились на меня, прямо как их орудия, завороженные моей высокой тонкой черной фигурой, моим ослепительно сверкающим экзоскелетом.

Тут на меня снизошло вдохновение, и я в миг претворил его в действие. Вскинув руки и разведя их так, что плащ распахнулся, полностью обнажив экзоскелет, я загремел во всю мочь:

— Я СМЕРТЬ! Yo soy la muerte! Yo soy el esqueleto! Валите отсюда! — Затем я свел руки и начал двигать ими горизонтально, словно смахивая все согбенные фигуры в кирасах за кулисы.

Они поддались. Один бросился бежать. Офицер в серебряном шлеме навел на него пистолет и был с шипением пронзен багровым лазерным лучом собственного солдата.

Тут уж они все обратились в бегство, а я опять зашагал прямо вперед и вверх по лестнице, которая вела на обширное крыльцо и к парадной двери. При моем приближении ее створки медленно раскрылись, и выяснилось, что изнутри они обшиты толстыми листами стали.

Вновь мне путь преградил полукруг зияющих дул и выпучивших глаза солдат в серебряных панцирях. Я разметал их, как предыдущих, и двинулся следом за ними все той же беспощадно ровной поступью. Мне все больше нравилась роль Смерти, Сокрушительницы армий. И тут до меня дошло, что я делаю именно то, чего от меня хотели Ламар и компания — обеспечиваю им бескровную победу. Но даже это не сразу угасило мой восторг.

Затем я увидел перед собой полукруг из стеклянных шкафов; их было по меньшей мере двадцать.

Я замер на месте. Смерть со всей приписываемой ей хитростью и гениальной способностью захватывать врасплох, вынудила меня остановиться. В каждом шкафу помещалась человеческая фигура в натуральную величину, с натуральным цветом лица и одетая по моде Терры — той или иной за последние полтораста лет. Самые ранние или самые древние были высотой около шести футов, но дальше по полукругу они становились все выше, достигая восьми футов и более.

По знакомым историческим гравюрам я узнал американцев Кеннеди и Джонсона и сообразил, что вижу перед собой президентов Техаса.

Они в свою очередь угрюмо смотрели на меня — и старики, и пожилые, и относительно молодые. Красивые лица, суровые лица, лица с обвислыми щеками и крохотными глазами, печатью распутства и алчности.

В полумраке все они казались живыми. Я подумал, что ранние вылеплены из воска, но более поздние внушали сомнения: мне вспомнилось, как древние русские мумифицировали трупы своих прославленных мертвецов — или, во всяком случае, изготовляли из них чучела.

Тут я услышал скрипучий голос и посмотрел вверх.

На высоте четырех-пяти этажей виднелся великолепный купол из цветных стекол — пронизывая их, лунные лучи словно подкрашивались. Под ним широкими изящными витками раскручивалась спираль лестницы с кружевными перилами из темного металла. Тут как будто и впрямь начинался край эльфов.

Что доказывалось и присутствием людоеда. Людоеда в стеганом халате, над которым маячила багровая физиономия, инкрустированная парой кабаньих глазок под растрепанными седыми лохмами и съехавшим на ухо золотым венком. Он перевешивался через перила где-то на уровне второго этажа, положив на стеганый локоть старинный двуствольный дробовик.

— Где мои мексиканские холопы? Куда вы подевались, блохи чертовы? Нападение! Уложить на месте каждого вольного засранца или иного бунтовщика в моих стенах! Уложить негодяя с подлым мегафоном! Где моя преторианская гвардия? Трубить в трубы! А, вон один из подосланных ко мне подлых убийц! Тощая жердина в черной одежде… Но она не скроет его от моих всевидящих глаз!

Я боком нырнул под лестничный марш. Паркет, где я стоял миг тому назад, разлетелся в щепки. Две дробины рикошетом задели мой лоб и бок. Стеклянный шкаф треснул.

Я побежал в глубину обители, где скрылись мексиканцы в серебряных панцирях. И вскоре оказался в темном и узком коридоре с уютными, совсем глухими стенами. Позади меня торжествующе скрипел голос президента Остина:

— Уложен наповал! Эй, вы, предатели, сюда! Изведайте гнев Старика! Бить в набат!

Его перебил более молодой голос:

— Вот он! Только не подпалите ему рожу! Прожгите насквозь! И не упустите второго!

Еще раз грянул дробовик, раздался вопль, коридор залил адский красный свет отраженного лазерного луча — и как раз вовремя, чтобы я успел увидеть, прежде чем почувствовать, что коридор внезапно стал втрое ниже. Еще я успел прочитать надпись крупными буквами над низким входным отверстием:

"ДАЛЬШЕ ВЫСОКОМУ ПУТЬ НЕ ПРОСТ! МЕКСЫ! ВАМ УДОБЕН ВАШ РОСТ?"

Я упал на экзоколени и на четвереньках проскользнул в низкий коридор. Правда, "не упустите второго!" могло относиться и не ко мне, да и "не упустите" еще не значит "спалите"… Ну, а вдруг и относится?.. За последние две минуты я кое-что узнал о техасских политических методах.

Сзади донесся звук глухого удара. Труп Остина ударился об пол под куполом? Не задавай бесполезных вопросов. Ползи быстрее, безмозглый худяк!

Не знаю уж, сколько времени я продвигался на четырех конечностях сквозь мрак, но, полагаю, длилось это заметно меньше, чем казалось тогда. Дважды я полусползал, полускатывался по коротким лесенкам, а один раз поднялся по ступенькам вверх. Неоднократно я благодарил Диану за то, что мои ладони были в роговых мозолях, а коленные чашечки предохранялись коленными пластинами, и что мои моторчики деловито мурлыкали. Возблагодарил я ее и за то, что в центрифуге отрабатывал не только ходьбу, но и ползанье на четвереньках. А еще я проникся определенным уважением к мексиканской способности ориентироваться в лабиринтах — ведь в обители Остина, любителя экономить свет, слуги, без сомнения, постоянно лавировали по этим переходам с подносами, нагруженными напитками, яствами и тому подобным в чернильном мраке. Или они светили себе фонариками?..

Время от времени некий уголок моего мозга мыслил — о том, например, что боевой дух вольных стрелков должен быть ниже нуля, если они не взяли обитель самостоятельно, а тянули время, пока случай не привел им на помощь меня. Но не исключено, что политические войны необходимо было держать в строжайшем секрете и не наносить материального ущерба этому техасскому Белому Дому.

Когда я свернул вправо после особенно длинного прямого отрезка мексиканского коридора, я услышал позади дробный топот. Мою отдернутую ногу чуть было не задел узкий голубой луч, и от стены, где он ее коснулся, повеяло вонью опаленной пластмассы. Какой-то голос прикрикнул:

— Убавь мощность, лазерный сапожник! Приказано парализовать его, а не зажарить. Без крайней необходимости…

Меня это не слишком успокоило.

Теперь я все время слышал за собой звуки погони. Но они не приближались, и я угрюмо радовался, что мой моторизированный титан ни в чем не уступал их плоти.

Внезапно потолок ушел вверх. Я оказался в большой комнате, смутно освещенной лунными лучами. Запахи пищи и контуры развешанных на стене круглых предметов указывали, что это скорее всего кухня. Я вскочил на ноги, почувствовал головокружение и слабость, но справился с ними, глотнув пилюлек и воды. Широким шагом я устремился к техасской двери, смахивая на пол кастрюли и ножи. Из низкого прохода доносились злобные крики, но оттуда я был уже не виден.

За дверью оказалось узкое крыльцо с очень крутой лестницей. Фыркнула лошадь, раздался тихий жуткий смешок… Я замер.

Почти у самого подножья лестницы стоял могучий белый конь в черной сбруе, но с серебристым мундштуком и бляхами. Всадник на нем был весь в черном, из-под обвислых полей шляпы падал каскад серебристых волос. Затем из тени возникло лицо Рейчел-Вейчел, ее руки в черных перчатках с раструбами выхватили из черных кобур молниевые пистолеты и нацелили их на меня.

В жизни не видел ничего более леденящего, чем их игольные дула и ее взгляд. Ну, конечно же, подумал я с отчаянием, она с самого начала меня предавала, ловко используя свои словно бы наивные хитрости, чтобы выведать у меня как можно больше и внушить мне убеждение, что ее папочка совершенно безобиден. Как будто я не знал, что светским диссиденткам доверять нельзя!

Позади приближались шаги — двоих людей. Раздались крики:

— Вон он, черная сволочь! Попался! Замри, Тощий!

Мои руки были схвачены сзади, к виску прижалось дуло пистолета.

Затем, с самым легким шипением ионизирующихся молекул, из пистолетов Рейчел-Вейчел вырвались два тонких луча, буквально на дюйм не задев мои щеки.

Пальцы, стиснувшие мои руки, разжались, пистолет перестал давить на висок, что-то мягко шлепнулось на крыльцо справа и слева от меня.

— Приветствую вас, капитан Череп! — воскликнула Рейчел-Вейчел. — Быстрее на круп моего коня! Эти двое стрелков очухаются не раньше, чем через полчаса, но, даже имея дело с идиотами, не следует терять времени зря.

Отложив на время удивление и другие эмоции, я сбежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки, но все-таки успел задать вопрос:

— Мы можем спастись? Разве стрелки не окружили обитель?

— Еще чего! Как и в любой техасской войне это маленькая стычка — чистая показуха. Вскинь одну ногу, а другой оттолкнись, а я потяну тебя за плечо.

— Но, Рейчел, — спросил я, когда выполнил ее указания и сжал коленями дрожащие конские бока, — как ты догадалась, что найдешь меня здесь? Как ты догадалась, что твой отец использует меня…

— А как догадываются, что крыса укусит? — презрительно ответила она. — Ну-ка, обними меня покрепче. Сообрази, какой путь самый подлый и самый безопасный, — и ты прочтешь мысли моего папочки до самого основания черепа. Видишь, я даже украла твой багаж и приторочила его к седлу.

Она повернулась, ее бледное лицо с узкой улыбкой на губах приблизилось к моему.

— А теперь признайся, Черепуша, что ты хоть чуточку, но удивился, узнав, что глупенькая актриса-любительница (а также порядочная сучка), сюсюкающая губернаторская дочка на самом деле — Наша Владычица Внезапной Смерти, Черная Мадонна подполья Согбенных Спин?

— Ну, да, — правдиво ответил я. — То есть… Она вновь засмеялась своим жутковатым смехом.

— Вы, мужчины… — начала Рейчел-Вейчел, но тут ее взгляд скользнул по моему лбу и стал тревожным. — Ты ранен, возлюбленный мой!

Видимо, срикошетившая дробинка царапнула глубже, чем я думал.

— Пустяк! — успокоил я ее.

— Будем надеяться! — сказала она очень серьезно. — Ведь тебе сегодня ночью предстоит много дел. Закутайся хорошенько в плащ, а то твои кости слишком уж блестят. И держись крепче! Можешь меня немножко пощупать, если исхитришься… Ой! Твой скелет все такой же ледяной!

Она ударила каблуками могучие белые бока, и вскоре мы уже неслись тяжелым галопом в тени деревьев и по залитым луной лужайкам. Меня так встряхивало, что я не только заплел руки вокруг ее талии, но и отчаянно прижимал болтающиеся ноги к колышущемуся брюху коня. Во мне начинало нарастать недоумение.

— Куда мы скачем? — спросил я.

— В центр буйного ночного революционного собрания, который находится у музыкальной эстрады мексиканского кладбища.

Мы продолжали мчаться галопом под лучами луны, и я уже совсем ничего не понимал.