Призрак бродит по Техасу

Глава 16. УСТРОИТЕЛЬ

К утру следующего дня, двадцать четвертого спиндлтопа, Эльмо в стремительной последовательности обеспечил меня следующими благами: супом, матрасом, батарейкой, чтобы нагревать мой зимний костюм, более просторной камерой и в заключение — моим экзоскелетом. Русские извлекли из него шпаги и все батарейки, кроме двух, а потому работал он лишь на четверть своей мощности, и по временам мне казалось, что не он меня поддерживает, а я его. Когда же я включил нагреватель костюма, моторчики вообще перестали тянуть. И все-таки до чего же хорошо было снова почувствовать себя в нем!

Я до того обрадовался Эльмо, что в первую минуту мне даже в голову не пришло спросить себя, откуда он здесь появился.

Позднее, когда я это хорошенько обдумал, мне стало ясно, что он все спланировал с момента нашей встречи в космопорту Далласа, а то и раньше. Я не спросил его в лоб, не русский ли он агент, ну, а он, естественно, никаких добровольных объяснений на эту тему не дал.

Он сообщил, что война кончилась. Россия утверждает, что не готовит дальнейшего наступления, Техас не намерен принимать ответные меры, и они заключают перемирие. Эльмо, по его словам, лояльный техасец и, когда Техасу срочно понадобился консул в Желтом Ноже, оказался поблизости совершенно случайно. Как бы не так! Но, может, мне лучше сделать вид, будто я верю этой нелепой выдумке. Как говорит этот мошенник: "Черепуша, в нашем несовершенном мире почти все люди чего-то добиваются, хоть трава не расти, и чего-то чураются, а поэтому без посредников не обойтись — без устроителей — hombres с широкими взглядами, готовых пожертвовать своей личной безупречностью, а в редких случаях так и священной честью, лишь бы заставить жизнь сдвинуться с места или держать ее на малых оборотах, будто старый мотор."

Он подтвердил мою догадку, что все простые русские и большинство офицеров, даже из высокопоставленных бюрократов, тоже считают русских Циркумлуны отпетыми дьяволами, архитроцкистами, хуже китайцев, техасцев, самых черных фашистов или чернейших черномазых. Как же иначе, после ста лет пропаганды, приписывавшей любые беды, начиная от метеоритных ливней и кончая антисоветскими снами, злобным проискам интеллектуалов в небе.

Однако, утверждал Эльмо, малая русская элита, подлинные правители страны, сумели понять, что она нуждается в определенных вещах, получить которые можно только от Циркумлуны — точные приборы, компьютеры, последние достижения математики. Элита ищет сближения с Циркумлуной, которое позволило бы наладить торговлю, но так, чтобы не шокировать, не толкнуть на беспорядки простых русских.

Генерал Кан, насколько я понял, единственный член элиты в здешнем краю. Он сумел оградить "Циолковского" от нападений, но вынужден держать экипаж в карантине, чтобы не дразнить военных. Именно он прекратил мою пытку, хотя и не рискнул пойти дальше и потребовать для меня особых условий. Последнее было переложено на Устроителя Эльмо, с тем чтобы вся ответственность пала на него, если что-нибудь пойдет не так.

За обедом мы ели борщ.

На следующий день Эльмо добился для меня неслыханной роскоши — горячей ванны. Я было заупрямился, но он сказал, что выкупают меня Мендоса с Эль Тасито под видом его дворовых мексов. Ванна меня очень освежила. Я перестал мерить камеру шагами — слишком медленными из-за нехватки электроэнергии — и максимум времени проводил в горизонтальном положении.

Тас тайно сунул мне записочки от Розы и Рейчел. Обе надеются на мое скорое выздоровление и желают мне счастья. Обе подписались "с искренней любовью". Пусть не обе, но хотя бы кто-нибудь отправится со мной на Луну? Если признать их ультиматум, я вынужден буду выбрать из них одну. Тяжелый выбор! Ладно, буду импровизировать по мере надобности.

Сегодня вечером Эльмо явился с такими чудесными новостями, что мне даже не верится. Но воображение работает вовсю. От генерала Кана он узнал, что русская правящая элита взвешивает план, по которому мне, как герою Революции Согбенных, в качестве награды будут присылаться в дар материалы, нужные Циркумлуне. А я — по-прежнему, как герой, а не циркумлунец или мешковец, отправлю в Россию в качестве "партвзноса" то, чем ее может снабжать Циркумлуна.

Одним из условий сделки был также мой официальный отказ от прав на пропавший Уранинитовый Шурф Чокнутого Кри (исправленное название).

— Почему разбойников так заботят бумажки с печатями? — спросил я.

— Черепуша, — ответил Эльмо, — ты просто не понимаешь этих русских. Если бы мех у них был перекручен, как их нервы, то быть бы им курчавыми на манер черномазых. В отличие от техасцев они лишены душевной безмятежности. Им не свойственны широкие взгляды и терпимость в вопросах морали и права. Когда они проворачивают темное дельце, то непременно желают, чтобы все мелкие формальности, выставляющие их в выгодном свете, были соблюдены без сучка без задоринки.

Тут я с тревогой осведомился, смогу ли я, если этот "дар" должен автоматически поступить в распоряжение циркумлунцев, смогу ли я под его залог выторговать у циркумлунцев привилегии и льготы, необходимые Театру Ла Круса и всем мешковцам. Эльмо ответил:

— Вот что, Черепуша! Держись за этот дар и торгуйся, пока не добьешься своего. Гарантирую, длинноволосые будут танцевать под твою дудку. Мне грустно говорить такое, Черепуша, но у меня создается впечатление, что деловой хватки у тебя меньше, чем у белки… Да не у белки — что я такое несу? — у лемминга.

Задним числом я прикинул, что Эльмо, может быть, с самого начала приложил руку к доставке меня на Терру — и к сотворению моего экзоскелета, и даже к идиотскому плану моего отца…

На следующий день, двадцать шестого спиндлтопа, переговоры приняли жуткий оборот. Эльмо пришел и сказал, что русские требуют, чтобы факсимильная копия заявки была изъята с моей груди, иначе сделка не состоится. Они настаивают на своем "фунте мяса" с неистовством Шейлока и обещают сделать мне пересадку кожи, но это означало бы еще несколько недель, а то и месяцев на Терре, которые я вряд ли выдержу. Эльмо сказал:

— Не трепыхайся, Черепуша, я попробую их уломать, хотя это типчики поупрямее президента Остина, помилуй его Бог, тупого осла. Когда медведю втемяшится поточить о тебя когти, взывать к логике и здравому смыслу толка нет.

Вечером нам дали суп с ошметками мяса, но я к нему не притронулся.

Чтобы отвлечься от жутких мыслей о том, как меня обдирают заживо, я занялся неразрешимым вопросом, какую из двух девушек попросить стать моей женой. После долгого взвешивания их хороших и дурных качеств, состояния моих чувств и так далее, я остановил выбор на Розе Моралес. Решающую роль сыграло то, что под ее пылкостью и своеволием пряталась добрая старая покорность латиноамериканок, тогда как Рейчел, уж конечно, попытается держать меня под каблуком. Решение это меня в восторг не приводило, но отступать от него я не собирался.

Еще Эльмо сообщил, что Фаннинович официально переметнулся к русским. Когда (и если!) он оправится после облучения, которому подверг себя у фонтана, то будет конструировать самодвижущуюся броню для русских солдат, — позаимствовав много частностей моего экзоскелета, в этом я не сомневаюсь! Вполне логично. Если во всей Терре воцарится нерушимый мир и отыщется один-единственный деревенский мальчишка с воинственными наклонностями, какой-нибудь немец уж обязательно снабдит его рогаткой.

Двадцать седьмого спиндлтопа русские все еще претендовали на мою шкуру. Однако жизнь продолжается, какие бы ужасы не маячили впереди, и когда Роза навестила меня в тюрьме, я предложил ей брак. Она долго уклонялась от ответа, и мне пришлось пустить в ход самые экстравагантные доводы.

Перевесило чашу весов обещание, что она будет звездой балета в невесомости и прима-акробаткой Театра Ла Круса. Я добавил:

— Кроме того (только смотри не проговорись никому!), в руках миниатюрной девушки я воск.

Тут Роза сдалась и потребовала, чтобы мы сейчас же пригласили "высокородную мисс Ламар" и вместе сообщили ей о моем решении.

На это я не пошел и накричал на нее. Пока мы на Терре, настаивал я, простая порядочность не позволяет мне причинить Рейчел боль: она же столько для меня сделала! Даже спасла мне жизнь. Узнает, когда мы с Розой покинем Землю, но не раньше. Роза сказала, что не пойдет за меня замуж. Мы спорили, спорили…

И в конце концов сошлись на компромиссе. Под надзором Розы, которая критиковала каждое слово, требуя, чтобы оно было более жестким, я написал Рейчел письмо, ласково и осторожно, но категорически ставя ее в известность, что я женюсь на Розе и навсегда покидаю высокую техаску, как мне ни жаль. Письмо мы отдали Эльмо с указанием вручить его Рейчел сразу же после старта "Циолковского".

Однако я взял с Розы торжественную клятву (одна рука на воображаемой Библии, другая крестит сердце), что она ни словом, ни намеком не сообщит Рейчел о своей победе.

Я сказал Эльмо, чтобы он (кроме шуток) позаботился о месте на "Циоле" и для моей "жены". Ухмыльнувшись, он сложил большой палец со средним в кольцо — мол, не сомневайся!

Оставшись один, я совсем расстроился, хотя и напоминал себе, что выбрал единственный разумный выход. В конце-то концов, любая женщина во вселенной по своей натуре моногамна и соглашается на что-либо иное — на полигамию, даже на полиандрию и пр. и пр., - только когда иных игр в ее краях не предусмотрено.

В душе я знал, что буду вечно тосковать по Рейчел. Но продолжал утешаться мыслью, что поступил разумно.

К тому же в запасе всегда есть Идрис Макилрайт.

Двадцать восьмое спиндлтопа обернулось великим праздником. Русские дали согласие удовольствоваться фотографиями моей вентральной стороны и отказом от всех прав на шурф Чокнутого Кри, подписанным мною при свидетелях и официально заверенным — при непременном условии, что отец с первой же ракетой вышлет им оригинал заявки. Я погладил себя по груди с огромнейшим облегчением. Отъезд был назначен на следующий день.

Но от моего счастья не осталось и следа, когда меня в тюрьме неожиданно навестила Рейчел. В один миг из зенита в надир! Она, черт бы ее побрал, явилась в одеянии Черной Мадонны (без пистолетов, разумеется) и выглядела сногсшибательно. На ее лице была мужественная улыбка.

— Капитан Череп, разрешите принести вам мои искреннейшие поздравления и пожелать долгой жизни в незамутненном блаженстве.

— Спасибо, конечно, но с чем ты меня поздравляешь? — спросил я, стараясь выиграть время. — С тем, что я сохраню кожу спереди? Да! Это достаточная причина быть счастливым до конца моих дней. Но незамутненное блаженство? Не слишком ли?

— Ты прекрасно знаешь с чем, — сказала она нежно. — Ты и Роза. В первую минуту, впервые увидев вас вместе, я поняла, что вы созданы друг для друга. Вот почему я набросилась на нее с такой яростью. Мне тогда же стало ясно, что мой удел остаться техасской старой девой, пописывать стишки и баловаться любительским театром. Не огорчайся, Черепуша, выкинь меня из головы. Ну, разве что темной космической ночью вспоминай иногда девушку с серебристыми волосами на серебряной лошади, которая тебя чуточку любила.

— Я и Роза? Как так — я и Роза? — переспросил я. (Черт возьми, Роза ведь обещала, что не проговорится!) — И кто меня чуточку любил — ты или твоя лошадь?

— Сам знаешь как, Черепуша, — ответила Рейчел и добавила дрожащим шепотом: — Вы женитесь. Побежите в одной упряжке.

— Тебе Роза это сказала? — загремел я в ярости, и голос у меня тоже задрожал. Черт подери, обещание — это все-таки обещание!

— О нет, прямо она ничего не говорила, — заверила меня Рейчел. — Но я знала, что она навестила тебя, а глаза у нее так сияли, что кто угодно догадался бы. К тому же она так отплясывала — чуть шатер не опрокинула. — Черная Мадонна гордо выпрямилась. — Ну, а Серебро, Черепуша, если вы когда-нибудь встретитесь, надеюсь, лягнет тебя в морду!

В эту секунду я с полным хладнокровием стал последним мерзавцем.

— Послушай, Рейчел, — сказал я. — Роза тебе солгала или, вернее, сделала все, чтобы ввести тебя в заблуждение. Вчера она приходила ко мне и просила, чтобы я на ней женился, а я указал ей на дверь. Нет, нет, я был очень мил, мы же с тобой знаем, что она мужественная маленькая воительница, но по сути я указал ей на дверь. Вы — единственная любовь в моей жизни, принцесса, знайте. Сердце капитана Черепа ваше — растопчите его или отшвырните, если так вам угодно, но оно ваше навеки!

При всем моем красноречии мне пришлось потратить непомерно много времени, чтобы улестить ее. Она долго отказывалась поверить, что я оттолкнул Розу. И, чувствуя себя отвратительным лицемером и гнусным злодеем, я вынужден был придумывать доказательство за доказательством, пока Рейчел не снизошла простить меня. После этого надо было еще уломать ее выйти за меня замуж. Добился я ее согласия, только поклявшись, что она будет трагедийной звездой Театра Ла Круса, и что мы поставим "Хьюстон в огне", а также "Бурю над Эль Пасо". (Неужто в них совсем уж не за что уцепиться? А впрочем, разве у нас нет перелицовщиков пьес? И первый я.) Мне пришлось еще добавить:

— Кроме того (смотри не проговорись!), в руках высокой девушки я воск.

— Откуда ты знаешь? — спросила она строго. — Каким еще высоким девушкам ты отдавал свое изменчивое сердце, милый Черепушечка?

Юпитер и все его луны! Мне пришлось наговорить еще с три короба, следя за каждым своим словом, а то вдруг ненароком сослался бы на Идрис Макилрайт!

В конце концов она дала согласие.

А тогда — бедный мой истощенный мозг! — мы не пропустили ничего из того, на чем раньше настояла Роза: под строгим надзором Рейчел я написал письмо, с грустью, но окончательно, отвергая Розу, и запечатали его, и отдали Эльмо для вручения его адресату после старта "Циола".

Я прямо-таки трясся от страха, что Эльмо меня выдаст. Но нет, все обошлось.

Однако, когда Рейчел ушла, он сказал мне:

— Черепуша, ей-богу, ты просто герой! С какой беззаветностью ты ищешь для себя неприятности и беды. Жены — это же помесь овода с гремучкой. У меня ни разу не достало глупости, а может, и храбрости, обзавестись даже одной. Ты же рвешься на арену с двумя, причем не на Терре, где хотя бы хватит простора, куда удрать, а в Мешке, где, насколько я понимаю, несколько тесновато, хотя и уютно. Ну, хорошо, каждый сходит с ума по-своему. Полагаю теперь тебе требуется еще один билет для "жены". Думается, я сумею его выбить, если ты согласишься денька на два отдаться в руки русских фотографов.

— Нет уж, обойдемся без "жены". Экипаж "Циола" сплошь русские. А русские циркумлунцы в вопросах морали очень строги, во всяком случае, когда дело касается нас, мешковцев. Актер-двоеженец! Да у них просто слюнки потекут. Пусть лучше будет "сестра". У нас все-таки рост почти одинаковый.

— Ладно, сестра так сестра. Но как ты объяснишь Рейчел? Да и Лапоньке, если на то пошло?

— Уж как-нибудь. И еще одна услуга, amigo. В день отлета последи, чтобы их проводили на "Циол" тихонько и в разное время. И сделали бы все положенные инъекции — против космоукачивания и прочего — до того, как им станет известно, что они летят обе.

— Постараюсь, начальничек! Хотя тебе же будет лучше, если я напортачу.

Едва он ушел, как я хлопнулся на постель и пребывал в горизонтальном положении двенадцать часов. Сцена с Рейчел меня просто доконала. А завтра — фотографы. Что, если у русских они такие же идиоты, как мешковские "фотохудожники"?! Ну, какая художественность в том, чтобы нажимать на кнопки камеры, которая кромсает зрительную реальность на ломтики, точно колбасу?

И конечно, меня грызли муки совести, страхи, жуткие предчувствия. Даже в Мешке двоеженство требует абсолютно добровольного согласия всех заинтересованных сторон.

Что поделаешь! Мужчина по самой своей природе полигамен, во всяком случае нацелен на многоженство, и женщины должны смотреть на это сквозь розовые очки. Смотрим же мы на них так — по крайней мере я смотрю, иначе мне и одной жены не потребовалось бы, не говоря уж о двух.

Русские фотографы разделались со мной только в последний день спиндлтопа и вымотали меня даже больше, чем марафонское уламывание Рейчел. Палачами они оказались куда хлеще мешковских: швыряли меня и теребили, как им вздумется, требовали от меня физически невозможного, особенно перед кинокамерами, не давали минуты передышки, чтобы поесть, облегчиться, вздремнуть — так, словно на Родине Социализма не существует никаких законов об охране труда.

В результате все мои батарейки безнадежно сели, и меня пришлось бы волочить в "Циолковский" на руках, если бы генерал Кан не принудил угрюмого интенданта подобрать для меня свежие батарейки из тех, которые используются в СССР для энергетических видов оружия. Кроме того, он вернул мне выдвижные шпаги; кинооператорам потребовались кадры, демонстрирующие, как я переколол Остина, Ламара, Ханта, Чейза, Берлсона и целый батальон вольных стрелков — естественно, статистов. С этого момента в Республике Единственной Звезды я, разумеется, персона нон грата. Их там уже не разубедишь, что я был завербован русскими, еще когда высадился в Далласе.

Фотографы использовали меня сполна: последние снимки делались перед самой посадкой на "Циолковский" в космопорту, где меня окружили восторженные мексы и индейцы кри, которые теперь обзавелись комиссаром и обнаружили, что жизнь стала несколько труднее с тех пор, как в этом новом краю Дальней Сибири к тяготам климата добавились тяготы русского главенства.

Но каким-то образом я умудрился снести самые адские выдумки фотографов и удержаться на своих экзоногах. Если уж это не завоюет мне — а тем самым и Циркумлуне — сердца простых русских, то прямо не знаю, что еще им требуется.

Во время заключительной съемки я все-таки сумел самым теплым образом попрощаться с Гучу, Эль Тасито, Карлосом Мендосой и отцом Франциском, который тайком меня благословил и шепнул, что ему было видение и его миссия теперь — обращать кри в христианство, но только молчок!

Гучу сказал:

— А я возвращаюсь в Публикарес Избранных. Всякий раз, пообщавшись с вами, беломазыми, я замечаю, что вы все больше сходите с ума. Вали отсюда, друг, и не отсвечивай.

Старина Тас сардонически буркнул:

— Vaya con La Muerte, El Esqueleto.

— Ну, — отпарировал я, — прежде чем "уйти со смертью", я дам ей бой.

— А как же иначе? — Он пожал плечами. Мендоса потряс мою руку.

— И за Эль Торо, — сказал он. Мы обменялись крепким рукопожатием.

В заключение меня перехватил Эльмо, который сумел не попасть ни в единый кадр и поговорить со мной так, что нас никто не слышал.

— Устроитель, — объяснил он, — вынужден прятаться от глаз человечества и обходиться без публичных восхвалений, как бы его самолюбие не жаждало хоть капельки известности. Ага, обе девочки на борту, как ты и хотел, Господь да смилуется над тобой! Вот пачка сигареток с начинкой и пузырек текилы для успокоения нервишек. Тебе это ой как понадобится! И выжми из длинноволосых за свой "дар" все, что сможешь, слышишь меня? О человеке никто не позаботится, кроме него самого. Если будешь помнить, что в денежных делах у тебя никакого соображения нет, но вслепую тебе везет, то в дураках, может, и не останешься. И кстати — только держи язык за подбородочной скобой, — не жди, что Техас подожмет хвост. Россия обзавелась одной суперскважиной, но у Единственной Звезды их две сотни.

— Эльмо, на чьей ты все-таки стороне? — спросил я, не удержавшись.

— На своей! — Он ухмыльнулся. — Во всяком случае, это все, в чем я признаюсь, разговаривая по душам.

Поднявшись на борт "Циолковского", я словно сразу же очутился в Циркумлуне, не считая, конечно, проклятой силы тяжести. Все было стерильно чистым. Кроме меня. Я убедился, что мой "дар" погрузили в багажный отсек со всем тщанием, последовал за ученой стюардессой-доктором в небольшой занавешенный со всех сторон альков и с наслаждением ухнул на водяной матрас.

— Вы снимете ваш протез? — спросила стюардесса на классическом русском.

— Ньет, — ответил я на том же языке. Она пожала плечами.

— Инъекции?

— Да, — согласился я.

Когда она ушла, я отдернул занавески справа и слева. Там на таких же матрасах, но надежно пристегнутые, лежали Рейчел-Вейчел и Ла Кукарача. Обе мечтательно мне улыбнулись… и увидели друг друга.

— У, грязный предатель, маньяк, свихнутый на двоеженстве, Синяя Борода! — ахнула Рейчел.

— Борода, положим, черная, — отпарировал я хладнокровно. — А двоеженство — одна из наименее сенсационных форм брака в Мешке.

— Лгун! Богохульник! Погубитель невинных девушек! — поносила меня с другого бока Лапонька. — Предупреждаю, червяк ты несчастный, не давай мне в руки острого ножа. Не то я отделю тебя от твоих органов размножения!

— А я буду прижимать его к полу, — обещала ей Рейчел.

— Любимые, — сказал я безмятежно, — в Цинциннати одна из вас сказала: "В небе я, может быть, стану другой." Поверьте, так оно и будет. А пока давайте смотреть на это, как на еще одни гастроли, бесконечно продливающиеся.

— От праведного гнева я с ума сойду! — сказала Роза.

— Черепуша, лучше свяжи меня! — сказала Рейчел.

— Но ты ведь и так стянута ремнями, — напомнил я ей. Тут вернулась стюардесса.

— Взлет через минуту. Минус пятьдесят восемь секунд. Какие-нибудь неполадки?

— Еще бы! — вскрикнула Роза. — Я жена этого злодея и желаю сию же минуту покинуть ваш грязный кораблишко!

— Его жена я, — внесла ясность Рейчел. — И высадиться желаю я.

Я покрутил указательными пальцами у висков. Стюардесса взглянула на карточку, которую держала в руке.

— Тут указано "сестра". — Она погрозила мне пальцем, сурово поджимая губы. — Вот так из-за вас, мешковцев, страдает репутация Циркумлуны. Вы некультурны. Впрочем, чего ждать от актеров? Минус сорок три.

Стюардесса удалилась.

К счастью, в тот же момент в репродукторе загремел "Танец с саблями" из балета "Гаянэ" Хачатуряна, заглушая возмущенные тирады девочек. Я легонько прижал пальцы к ушам. Инъекции начинали действовать, но я сопротивлялся им, пока длился шок от взлета и жуткие минуты семнадцати лунагравов — до самого огненного финала.

А тогда, уже теряя сознание, я ощутил восхитительное освобождение от тяжких вериг. Мои фантомные мышцы ожили. Экзоскелет превратился в помеху. Я вернулся в единственную пригодную для меня среду.