Призрачный Странник

Глава 20

— Бога ради, мистер Спок, может, вы, наконец, объясните мне, что всё это значит?

Спок отвёл взгляд от диагностической панели, но лишь за тем, чтобы посмотреть на стазисную камеру, внутри которой, за иллюминаторами из толстого стекла, покоилось тело Джеймса Кирка. Простыня накрывала его по грудь, лицо было расслаблено, как у спящего. Он ещё дышал, когда Спок поднял его с пульта управления фазерными батареями; ещё через минуту или две Ухура связалась с ним через интерком, чтобы сообщить, что лазарет, а с ним и большая часть седьмой палубы, очищены от ядовитого газа. Спок пронёс его на руках через тайно накачанные воздухом и доверху набитые бумажным хламом секции корпуса к дыре, который Скотти проделал в полу седьмой палубы, чтобы напрямую соединить её с верхней из секций — каковая дыра, по странному совпадению, оказалась пробита в полу личного кабинета мистера Спока.

Спок не был врачом, но, на его взгляд, показания диагностических приборов не отличались от нормальных.

Он повернулся к мистеру Скотту, устало подпирающему дверной косяк. Главный инженер был всё ещё с ног до головы перемазан коричневой органической взвесью, его руки почернели от машинного масла, а красные рукава пестрели разнообразными пятнами герметиков, смазки и копоти.

— Мы снова запустили турболифты, — добавил Скотти, запустив пятерню в короткие чёрные волосы. На лбу инженера остался зеленоватый мазок. — Восьмая палуба почти очищена. Лейтенант Ухура говорит, что, судя по компьютерным протоколам, кто-то пользовался четвёртым транспортным отсеком, хотя та часть седьмой палубы всё ещё заполнена газом…

— Вот как? — Спок приподнял бровь и кивнул сам себе.

— Вы имеете в виду, что ожидали этого?

— Разумеется. Это было вполне логично.

Он ещё раз взглянул на лицо капитана, усталое и безжизненное, с запавшими щеками и заострившимися скулами. Потом отвернулся и подошёл к настенной панели интеркома.

— Лейтенант Ухура, можете ли вы дать мне связь с доктором Гордон на планете?

— Доктор Гордон? — недоверчиво прошептал Скотт. — В последний раз я слышал, что бедняжка в реанимации и навряд ли выкарабкается! Вы хотите сказать, что…

— Да, мистер Спок, — прозвучал из интеркома хриплый царапающий голос.

— Вам удалось связаться с патриархом Арксорасом?

Последовала долгая пауза. Потом Хелен ответила:

— Э… да. Да, я сейчас рядом с ним. Просто…

— Крайне необходимо, чтобы вы уговорили его прибыть на корабль вместе с вами и как можно быстрее. Пожалуйста, убедите его в безопасности перелёта на шаттле и в наших добрых намерениях по отношению к нему и его народу… но у меня есть основания полагать, что Призрачный Странник вернулся на планету.

— Да, — сказала Хелен. — Да, я уже знаю.

Спок промолчал, уловив неживую интонацию в её голосе.

Чуть погодя она заговорила снова.

— Что с капитаном?

— Это и есть причина, — ответил Спок, — по которой нам нужен Арксорас.

Снова наступило молчание. Наконец Хелен сказала:

— Я постараюсь.

Связь прервалась. Спок вздохнул и устало провёл пальцами по переносице. У него раскалывалась голова, несмотря на анальгетики, содержащиеся в лечебном пластыре, которым медсестра из второй смены заклеила рану на его виске — на зеленоватой коже вулканца этот пластырь выделялся неестественно розовым цветом. И ещё он смертельно устал. Перед тем, как они поместили капитана в стазис-камеру, он со всей осторожностью совершил слияние разумов, и то, что ему открылось, внушало большую тревогу. Может быть, кто-то из великих Адептов, кто-то из древних мастеров Колинар, и сумел бы разобраться в этом безумном мельтешении импульсов, упорядочить их, распределить и прояснить. Но Спок был всего лишь учёным, его познания в ментальных дисциплинах ограничивались тем, что изучал с детства каждый вулканец, и при текущем положении дел он даже не знал, можно ли спасти его друга.

Эта неопределённость давила на него свинцовой тяжестью.

Обернувшись, он встретил обеспокоенный взгляд мистера Скотта.

— Объяснение всему произошедшему, — медленно проговорил Спок, — будет дано… позже.

— Очень на это надеюсь, — Скотти, казалось, испытал облегчение, видя, что старпом отвлекся от своих мрачных раздумий. — Включая объяснение тому… Ладно, ладно! — бросил он, когда медсестра из второй смены, молодая темнокожая женщина с мягкой походкой, с неодобрительным видом протянула ему полотенце для рук. — Я знаю, что у вас тут стерильная среда, а я пришел и все испачкал! Включая объяснение тому, зачем этот чёртов пришелец, который чуть не свёл капитана с ума, а вас и доктора Гордон — в могилу, лез из кожи вон, чтобы всего-навсего выжечь дыру в сорок гектаров посреди самой необитаемой из всех пустынь этой планеты?

Спок немного помолчал, размышляя про себя, многие ли из событий прошедшей недели вообще поддаются разумному объяснению. Наконец он сказал:

— Он… совершил одну ошибку.

— Как он мог ошибиться? — недоверчиво спросил главный инженер. — Это, знаете ли, не стрельба из ручного фазера. У него был лучший в галактике программный комплекс для управления огнём.

Спок покачал головой.

— Его ошибка, — сказал он, — заключалась в том, что он оставил меня наедине с компьютерной системой наведения.

Хелен сложила коммуникатор и повернулась к остальным исследователям, собравшимся вокруг горки остывшего пепла на месте костра между двумя хижинами Исследовательского института. В лимонно-жёлтом свете их лица были невесёлыми и усталыми, и по большей части запылёнными. Рядом на обрубке бревна сидел Кайлин Арксорас — его длинные белые волосы спутались, сбились в колтуны и посерели от дорожной грязи.

— Ему нужна ваша помощь, — просто сказала ему Хелен на языке пигминов.

И патриарх — хотя он провел много дней в пути и ещё не успел побывать в своём селении — кивнул и ответил:

— Он ее получит.

И на другой стороне круга Ярблис Гешкеррот, Призрачный Странник, истребитель Голодных и верный страж своей планеты, прошипел:

— Это ловушка! Они…

— Что они сделают, Ярблис? — мягко спросил Арксорас, и те, кто понимал речь пигминов — Хелен, Тетас, Чу и Номиас и двое вулканцев — уловили за высокими, нежными чирикающими звуками простых слов все оттенки интонаций и ударений, из которых складывались тончайшие нюансы языка, и ощутили присутствие мысленной речи, что вплеталась между слов, углубляя и расширяя их смысл за пределами восприятия. — Убьют ли они меня, протянувшего им руку как друг, если дружба с нами и есть то, чего они ищут?

Ярблис заколебался, обводя взглядом лица чужаков, тщательно подыскивая слова для ответа. Когда он подошёл к Исследовательскому Институту, где Маккой и его группа только что встретили маленький караван, несколькими минутами ранее появившийся из терновой чащи, и радостно приветствовали товарищей, вернувшихся из зачумлённых селений юга, — Хелен подумала, что он выглядит совершенно озадаченным, потрясённым и сбитым с толку. Он озирался вокруг, рассматривая тёмные стены зарослей, шелестящее под ветром золотистое море травы, высокие светлые скалы близ селения, — словно не мог поверить тому, что говорили ему зрение, слух и осязание. Хелен отвела Арксораса в сторону и, как могла, попыталась объяснить ему, что, по её мнению, сделал Ярблис — а в это же время перед хижинами Маккой и сестра Чепэл слушали скупой и чёткий рассказ доктора Л’джиан о битве с эпидемией и с породившим её голодом в селении Вальпук. Тетас, Чу, Шорак и Номиас, измотанные днями и ночами бесконечной ходьбы, прививок, медицинских тестов и ухода за больными, просто сели у стены Института и молча разобрали питательные рационы на фруктозе, которые вручили им два клингона под внимательным присмотром ДеСаля и его верных «мирмидонян».

Наконец, Призрачный Странник выкрикнул, не скрывая гнева:

— Они исказят твою душу! Тень их искажения уже легла на тебя, о Арксорас, отец мой и друг мой! Они обманом превратят тебя в своего друга!

— Разве это хуже, чем обманом превращать меня в их врага? — тихо вопросил патриарх, не отводя ясных серебристых глаз от огромных жёлтых очей Ярблиса. Пристально глядя на них, Хелен увидела едва заметные изменения в мимике морщинистого, обвисшего складками лица Призрачного Странника — и задрожала, узнавая каждое движение мышц, каждое мимолётное, неуловимое выражение. На мгновение ей показалось, что её сейчас вывернет наизнанку, и она поспешно отвернулась, чувствуя озноб и тошноту от этого невыносимого сходства.

— Они… наши враги, — сказал Ярблис. — Они… враги жизни. Они сделают нас врагами жизни.

— Что есть жизнь? — медленно спросил Арксорас. — И для чего она даётся нам? И будут ли они большими врагами жизни, чем тот, кто разрушает жизнь ради торжества своей правоты?

— Лишь… лишь несколько жизней. Не все… — в отчаянии прошептал Ярблис. — Это было необходимо…

— Эти чужаки… — Длинная, костлявая рука одним красивым стремительным движением обвела двух вулканцев, покрытых пылью с ног до головы, тощего маленького аргелианца, миниатюрную старую китаянку и андорианца, от усталости засыпающего на ходу между двух клингонов, что осторожно вели его под руки в хижину. — Эти чужаки трудились вместе с нами, чтобы спасти жизни наших братьев в Вальпуке. Они ходили в дальние концы селения, где начали охотиться ликаты, когда пала защита Сети Сознания. Они подвергали себя опасности болезни, которая так же смертельна для них, как и для нас.

— Но Сеть Сознания…

— Силы Сети не хватило, чтобы противостоять этому мору, — продолжал Арксорас. — Мы держали Сеть много дней, и всё же они умерли, и за ними последовали ещё многие и многие, и ликаты стали охотиться в селениях, пожирая больных и погибших.

Его голова чуть склонилась набок на гибкой кольчатой шее, и сочувствие в его глазах мешалось с болью, когда он смотрел на охотника, на друга и побратима, которого он так любил. Солнце клонилось к закату, и в неподвижном, душном от пыли воздухе слышались только пронзительные голоса алых ящериц из терновых зарослей — тихое гудение Сети, что пронизывало всё вокруг, прекратилось незадолго до этого.

— Ярблис, что ты принесёшь с собой в Сеть Сознания? Да, ты достаточно искусный меммьетьефф и сумеешь скрыть сотворённое тобой, чтобы Сеть не была осквернена… чтобы никто не узнал, что твои слова об уничтожении этого селения были ложью. Но ты принесёшь с собой ложь. И ты не сможешь скрыть — ибо ты не стыдишься этого и не считаешь, что это нужно скрывать, — свою уверенность, что ты был прав, солгав нам ради того, что ты считал благом. Что ты был прав, обманывая нас ради того, что ты считал благом. Что ты был прав, убивая ради того, что ты считал благом. Что ты был прав, превращая своё понимание блага — которое может действительно быть благом, а может и не быть, и ты этого не знаешь — в закон, по которому мы все должны жить, хотим мы того или нет.

Ты сотворил зло, надеясь извлечь из него великое добро. Но зло, которое ты хотел сотворить здесь, всё же больше этого добра, и даже больше, чем ты думал, ибо эти Голодные, — он кивком указал на дверь хижину, куда клингоны увели Номиаса, — опасны, и они жестоко отомстили бы нам за смерть своих сородичей… Хотя, возможно, ты этого и хотел бы.

И Ярблис отвёл взгляд.

— Ты считал себя вправе сотворить это, — тихо продолжал Арксорас. — Вот корень всех зол. И да будет так… — Глубокие складки на лице патриарха, припорошенные светлой пылью, сжались, и большие глаза наполнились слезами. — Да будет так, Ярблис, сын мой. Я изгоняю тебя из Сети Сознания. Никто в этом селении не обратится против тебя и не откажет тебе ни в пище, ни в месте для жилья, ни в защите, ибо мы не способны на это. Но ты осквернил себя великой скверной, что может распространиться на всю Сеть — точно так, как ты боялся, что нечистое желание чужой жизни вместо жизни, дарованной Реей, распространится среди нас. И потому отныне Сеть не примет тебя. Отныне не быть тебе нашим сородичем. Отныне никто из нас не заговорит с тобой, и не дано тебе будет коснуться ни разумов наших, ни снов — отныне и навсегда.

Ещё какое-то время Ярблис Гешкеррот стоял среди них — среди чужаков и нескольких патриархов, которые пошли вместе с учёными в селение Вальпук, когда стало ясно, что сила Сети не в состоянии перебороть силу голода и болезни.

— Я сделал это для вас, — прошептал он.

И Хелен, снова взглянув на него, впервые увидела его отчётливо и ясно при свете дня, увидела широкие рубцы от дизрапторных ожогов, что покрывали его грудь и руки и проступали пятнами на коже головы, пепельно-серыми прядями прореживая его длинные косы, что ниспадали на костлявую спину; увидела усталость, погасившую яростный огонь жёлтых глаз, и безумное напряжение в чертах изрезанного складками лица, по которому, блестя в жарких лучах солнца, струились ручейки слёз. Арксорас протянул руку, как бы желая дотронуться до него, но Призрачный Странник отступил и, отвернувшись, медленно побрёл мимо собравшихся вокруг инопланетников и прочь с поляны. Без звука, без единого шевеления веток он исчез в терновой роще.

Тогда Кайлин Арксорас приблизился к Хелен и взял её по-детски нежную руку своей сильной трёхпалой рукой.

— Идём, — сказал он, и она увидела, что и по его лицу текли слёзы, пробивая дорожки в густом слое пыли, словно он стоял под дождём. — Теперь мы должны пойти и исцелить твоего друга.

Доктор Маккой почти не ворчал и на удивление спокойно отнёсся к просьбе погасить свет в палате для выздоравливающих, куда перенесли Кирка из стазис-камеры. Очевидно, подумала Хелен, у него была возможность поразмышлять над тем, что произошло в машинном отделении, и о том, как всё это связано с потребностями тайной, малоизученной стороны человеческого организма. Запас свечей младшего канонира Бэрроуз снова подвергся разорению — и теперь их ласковое сияние мягко озаряло палату, где Кайлин Арксорас, поразительно спокойный для существа, никогда в жизни не видевшего даже колеса, сидел у кровати, сжимая ледяную руку капитана и тихо напевая пронзительно-высоким птичьим голоском. Из коридора между тем доносились голоса проходящих мимо людей и приглушённый шум корабля, чья жизнь постепенно возвращалась в обычное русло.

— Мы можем перенести его в звуконепроницаемую комнату, — предложил Маккой, но Арксорас покачал головой.

— Так надо. Он должен слышать свою возлюбленную — слышать, как она дышит во сне, — ответил старый пигмин и немного наклонил плоскую голову, чтобы заглянуть доктору в лицо. — Будь он одним из нас, мы принесли бы в эту комнату цветы, и травы, и зёрна для скорейшего исцеления, чтобы их аромат коснулся спящего и позвал его назад. Но аромат растений значит для него меньше, чем запахи…

Его надбровные складки сделались немного глубже, когда он попытался определить, чем именно пахнет корабль. Задумавшись над этим, Маккой смог выделить запах металла, синтетического коврового покрытия, свежую ноту очищенного кислорода… и здесь, в этой комнате, — дезинфицирующего раствора и алкоголя. Но старый пигмин в конце концов лишь покачал головой и закончил:

— …запахи этого места. Но пусть его друзья будут рядом с ним, чтобы он узнал их и пожелал вернуться.

Вот так оно и случилось, что Хелен, и Спок, и Ухура, и Скотти были в комнате, когда Джеймс Кирк открыл глаза и сонно моргнул, увидев над собой тонущий в полумраке потолок. Несколько секунд он просто лежал, чуть нахмурив брови с озадаченным видом, словно пытаясь что-то вспомнить. Потом он немного повернул голову — сперва в одну сторону, где на стуле с высокими ножками, сделанном специально для низкорослых инопланетян, чтобы помочь им освоиться на корабле с земным экипажем, восседал Арксорас; затем в другую, где сидел Маккой, держа капитана за другую руку.

— Боунс? — тихо сказал он, удивляясь, что живое прикосновение, тепло и твёрдость руки из плоти и кости, может быть таким успокаивающим. Транспортатор…

Но мысль ускользнула от него.

Маккой кивнул.

— Ты скоро поправишься, Джим.

Кирк осторожно высвободил руку и протянул в сторону.

— Хелен?

Она сжала его пальцы, снова тёплые и сильные, как прежде. Её лицо было застывшим и очень белым, но в полутьме, одурманенный усталостью, он мог лишь видеть, что она рядом. Он улыбнулся, чувствуя глубокое облегчение. Воспоминания о том, что с ним произошло, были туманными и беспорядочными — смешение разрозненных образов, из которых выделилось смутное ощущение, что с Хелен случилось что-то ужасное… что-то, от чего он отчаянно пытался её защитить… И другой образ, отрывочный, но очень чёткий — Спок, лежащий без сознания перед запертыми дверями ангара, и бешеные вспышки красных сигнальных огней, пляшущие вокруг его тела… Неясное любопытство: вправду ли он прополз по пищевому конвейеру, ведущему с восьмой палубы — и если да, то зачем, во имя галактики, он это сделал?.. И назойливо лезущая в голову мысль о какой-то потайной комнате на двадцать третьей палубе…

Это странное полусонное состояние напомнило ему рассказы Финнегана, его старого однокашника по Академии, о том, каково это — напиться вдрызг; вот только Кирк в жизни не напивался до такой степени, чтобы забыть, что было накануне. Всё казалось расплывчатым, ненастоящим…

— Спок?

— Здесь, капитан, — уставным тоном отозвался вулканец. Секунду помедлив, он шагнул вперёд и взял Кирка за руку. — Я… — Спок снова заколебался, подбирая подходящие слова, и, наконец, произнёс: — Я рад, что вам стало лучше.

Смех Кирка был не громче шёпота, но глаза его заискрились весёлыми огоньками.

— Вы меня поражаете, мистер Спок, — пробормотал он. А потом внезапно, как гаснет пламя задутой свечи, снова провалился в сон.

— Теперь он будет спать долго, — сказал Арксорас, с помощью Чепэл осторожно слезая со стула. — Возможно, ещё половину дня. Это хорошо. Через его разум я понял, что его тело давно нуждается в сне. С ним обходились жестоко, как и с его душой. Вы увидите, что он не помнит многого из того, что случилось с ним во время скитаний вне тела, потому что эта память не запечатлена в его плоти и будет утеряна. Но позже некоторые воспоминания могут вернуться, и тогда вы должны помочь ему справиться с этим. Вы его сородичи, его братья по гнезду. В вас — его исцеление.

— Вы говорите так, словно уже имели с чем-то подобным, — с сомнением проговорил Маккой. И пигмин снова склонил голову набок — так, что длинные, спутанные пепельно-белые пряди упали ему на плечо — и взглянул на него снизу вверх.

— Да, — просто сказал он, открывая тем самым новую главу в истории научных изысканий Федерации — главу, посвящённую не только пигминам, но также строению и организации разума как такового.

В углу комнаты мистер Скотт вполголоса допытывался у Спока, какая участь ожидает его помощника энсина Миллера, который находился сейчас в соседней палате вместе со своим незадачливым напарником, выздоравливая от таинственного вирусного недуга.

— Но, мистер Спок, вы должны признать, что они виноваты лишь в том, что попытались сделать нормальный шоколад — и, видит бог, множество людей на борту были бы им только благодарны за это.

— Это не отменяет того факта, что они незаконно присвоили имущество Звёздного флота и использовали его в личных, пусть и благих, целях. Ни один из них не имел разрешения создавать экспериментальную лабораторию и тем более…

— Ну, уж это не больший грех, чем то, что сделал с ними доктор Маккой. Продержал ребят взаперти и даже не извинился… Вы же не засадите беднягу Гилдена в кандалы, а? Как-никак, его книжная коллекция спасла вам жизнь.

Лейтенант Ухура тихо выскользнула за дверь, в ярко освещённый коридор. Никто не заметил её ухода — так же, как никто не заметил исчезновения Хелен минутой раньше.

— Хелен?

Она нагнала подругу в главном коридоре лазарета — та прислонилась к стене, бледная, как смерть, и выглядела чуть ли не хуже, чем после отравления газом.

— Что с тобой? — спросила Ухура.

Хелен покачала головой и улыбнулась.

— Ничего, — ответила она. И отвернулась, собираясь уйти, но остановилась и ещё раз взглянула на связистку — стройную и очаровательную в алой форменной тунике, красиво оттенявшей её кофейно-тёмную кожу, одну из самых близких в этом, первом в её жизни, кругу близких друзей. После секундного колебания Хелен шагнула назад и взяла её за руки.

— Ухура, — тихо сказала она, — ты не могла бы кое-что передать Джиму, когда он проснётся?

Та ответила не сразу, вглядываясь в её лицо — постаревшее по сравнению с тем днём, когда Хелен пришла на «Энтерпрайз» месяц назад; измученное и опустошённое, как и её голос. По словам Маккоя, рубцы на голосовых связках должны были зажить через несколько недель. Но собственный опыт подсказывал Ухуре, что прежний взгляд, прежний внутренний свет никогда не засияет в этих ореховых глазах.

— Всё, что хочешь, — ответила она.

— Скажи ему… — Хелен осеклась и помотала головой, словно прогоняя что-то прочь от себя — то ли мечту, то ли кошмар. — Скажи ему: я понимаю, что это… это был не он. Что это был чужак, захвативший его тело, что это не его вина… и что он ничего не мог поделать. И, может быть, через шесть месяцев, когда «Энтерпрайз» вернётся — если его не пошлют куда-нибудь ещё — или, скажем, через год… я… моё тело, моё нутро, моя кожа поверит в это, когда я снова увижу его лицо, или услышу его голос, или почувствую прикосновение его рук. Скажи ему — я знаю, что это был не он. Но сейчас… — Она с трудом сдержала дрожь в голосе. — Я больше не могу его видеть.

— Я передам ему, — сказала Ухура.

Хелен порывисто обняла её, потом повернулась и быстро пошла прочь, к турболифту, который отвезёт её вниз на ангарную палубу, где она дождётся Арксораса, а затем отправится с ним на шаттле в мир, который должен стать для неё родным. А Ухура долго стояла у дверей лазарета, прислушиваясь к звуку её шагов, затихающих в дальнем конце коридора.

…И после того патриархи многих селений собрались в Сеть, чтобы говорить о том, что поведали им целители Голодных, и чтобы решить, должны ли те уйти и никогда не возвращаться. Сами же Голодные — и темнобородые Голодные, и бледнокожие Голодные с гладкими лицами — поклялись, что если будет им дозволено остаться, то они будут лишь жить здесь вместе с подобными себе, и учить песни Настоящих Людей, и говорить с ними о пути Реи.

Что же до Ярблиса Гешкеррота, Призрачного Странника, то на вторую ночь после окончания мора он пришёл в хижину к женщине Хелен и просил прощения за то, что причинил ей боль, за то, что ранил её тело, и её голос, и её душу. И когда дано ему было прощение, он покинул селение Биндиго, и ушёл далеко от мест, где обитают люди, и бросился в реку, и утонул.