Призрачный Странник

Глава 12

Спок, не делай этого со мной! Даже из недр инженерного корпуса Кирк услышал, как началась обработка, как пошла зудящая, выматывающая нервы вибрация по молекулам воздуха и металла, из которых теперь состояло его тело, и понял, что это — смерть. Чёрт бы тебя побрал, Спок!

Безысходный гнев душил его, хотелось кричать во весь голос — как ему хотелось крикнуть Споку всю прошлую ночь напролёт, когда он терпеливо, ощупью, передвигал и прятал каждый инструмент и каждую деталь, которые ему удавалось поднять. Он ощущал, что и так уже близок к развоплощению, его сознание изнемогало под бременем многих часов непрерывной концентрации, когда он пытался усилием воли воссоздать тело, которое он помнил: руки, ноги, уши, ногти, волосы… нескончаемый кропотливый труд, который только и сохранял его разум живым. Но теперь он почувствовал ледяной озноб, пронизывающий насквозь его бесплотную оболочку — это заработали генераторы на мостике и ниже, в лабораториях научного отдела на первой палубе, и некуда было бежать из ловушки.

Он давно обнаружил, что может проходить сквозь стены — надо было только представить себе строение переборки и то, что находится по ту сторону. Наверняка, он смог бы пройти и сквозь внешнюю обшивку корабля. Но за этой обшивкой лежала космическая тьма без верха и низа, без направлений, которая рассеяла бы его так же верно, как поляризованная волна протонных генераторов.

«Неужели вы не видите, что творится?» — беззвучно, безнадёжно взывал он, обращаясь к людям — к своим людям, к своему экипажу, к своим друзьям, караулящим мостик и научный отдел. — «Неужели вы до сих пор не поняли?»

И техник Бруновский, проверяя настройки одного из синтезаторов, создающих чистую новую униформу из переработанных молекул старых рубашек и туник, резко обернулся, когда температура в отсеке внезапно упала, и вздрогнул, услышав доносящийся из-за рядов громоздких агрегатов стук, отчаянный, исступлённый и беспомощный.

Кирк бросился наверх, сквозь мерцающие переплетения сверхпроводящих кабелей и проводов в стенах, отзывающиеся слабой болью в его призрачном теле, — на седьмую палубу, в лазарет. Находиться так близко к полю, установленному на верхних палубах, было мучительно — даже сквозь разделяющие их четыре этажа он слышал его, словно пронзительный вой на одной ноте, сбивающий с мыслей и нарушающий концентрацию.

Вне себя от бешенства, он взывал к Хелен, забывшейся неглубоким беспокойным сном. Хелен, пожалуйста… Хелен, разве ты не слышишь меня?

Она слышала его, видела его во сне, но он почувствовал, как её сознание содрогается в ужасе и отвращении, едва различив туманные черты его лица, почувствовал, как она гонит его прочь из своих мыслей.

«Нет», — едва разобрал он её сонный невнятный шёпот. — «Не он. Не он…» И вместе с ней испытал всю горечь, всю неизбывную боль этого чудовищного предательства, и тёмный страх безумия, и ужас, который причиняла ей мысль о том, что это может оказаться правдой… как бы она ни пыталась убедить себя в обратном. Он услышал, что где-то рядом раздался стук, не в одном, а в полудюжине мест сразу, яростно и неудержимо; услышал, как в соседней палате что-то упало и разбилось, и понял, что его психокинетические силы ускользают из-под контроля сознания.

Сестра Чепэл в ужасе вскочила со стула и прижалась к стене, затравленно оглядываясь по сторонам. Она бы выслушала его — но он не знал, как пробить стену тишины между ними, как дотянуться до неё через пропасть, отделяющую материальное от нематериального, мысль от действия.

И тот снова был близко. Сверхъестественный двойник, существо, захватившее его тело, услышало его сквозь пронзительный ультразвуковой свист индукционного поля. Существо не боялось. Его не страшила невидимая смертоносная вибрация, пронизывающая воздух. Дух патриарха пигминов имел дом, систему нервов и клеток, хранящую электрические импульсы его сознания, структуру, в которую, как побеги плюща, вплелись бесплотные нити его личности, — живое тело, что служило защитой и опорой блуждающему огоньку его души.

И двойник охотился за ним, выслеживал его, прислушивался к безнадёжному стуку, улавливал выдающий его присутствие холод, дыхание страха и жути… и шаг за шагом загонял его в угол, чтобы уничтожить совсем, как яркий свет ламп уничтожает ночную тень.

В отчаянии Кирк бросился прочь.

Сцепив руки за спиной, Спок пристально наблюдал, как Миллер, Органа и Ффаргн переносят разобранные детали протонного генератора в дальний конец физической лаборатории, находят ближайший к центральной линии корабля источник питания и начинают сборку. Миллер работал быстро и аккуратно, сосредоточенно морща грубоватое добродушное лицо, перепроверяя каждый контакт и осматривая каждый датчик, в то время как офицеры службы безопасности прикрывали его с двух сторон, целиком обратившись в зрение и слух — но в огромной комнате с круглым потолком было тихо.

Спок бросил вокруг заинтересованный взгляд — все долгосрочные эксперименты были помещены под защиту, но он втайне подозревал, что добрая половина из них будет испорчена воздействием протонной волны, и в любом случае все полученные результаты окажутся сомнительными. Он разговаривал с начальниками всех лабораторий научного отдела, и, хотя никто не стал возражать против проведения зачистки, многие из них скрипели зубами.

И, что хуже всего, — он сам, в первую очередь, не был согласен с решением капитана.

Но одно дело — оспаривать действия командира, чья одержимость ставит под угрозу безопасность корабля, экипажа и гражданских лиц, как это было в случае с вампиром из системы Тихо, и совсем другое — выступать за сохранение жизни неизвестного и явно враждебного существа. Он ничего не мог противопоставить интуиции капитана, кроме своей собственной интуиции, на которую он полагаться не привык.

И всё же…

Он нахмурился, припоминая нездоровый блеск в глазах капитана и множество других признаков сильного психического напряжения, как у человека, из последних сил оберегающего какую-то тайну. Он знал, что капитан, опережая зачистку, спустился на нижние палубы и бродит там в поисках… чего?

И снова Спок не мог найти ответа.

Но всё началось с Пигмиса. В этом он был теперь уверен.

— Установка завершена, мистер Спок, — отрапортовал Миллер. Спок, проверив сборку, кивнул — и Миллер включил прибор.

Сверхчуткий слух Спока уловил тихий воющий звук, но остальные, видимо, ничего не заметили. Сверившись с хронометром и с неудовольствием отметив, что они уже на 2.3 минуты выбились из расписания, Спок прошёл через огромную лабораторию к двери, вышел в коридор и в обход ствола турболифта направился к небольшому залу в центре палубы. Остановившись в коридоре, он вынул из сумки, которую нёс на плече, распылитель — круглую металлическую колбу с тонким носиком, наполненную нейтральным порошком номер семь для тестов. Держа распылитель на вытянутой руке, он нажал кнопку, выпуская в воздух маленькое облачко — точно отмеренную дозу мельчайшей пудры.

Как это было и в лабораторных тестах, порошок, который в неподвижном воздухе мог, не оседая, держаться около получаса, разделился на колышущиеся полосы, отмечая частотный спектр волны. Спок кивнул сам себе. Потом бесплотные полосы задрожали, смешались и медленно потянулись к вентиляционным отверстиям, а Спок двинулся дальше в зал, где перед дверями торпедного отсека, рядом с аварийным проходом, ведущим на верхнюю палубу, мистер Скотт и его бригада установили второй генератор. Этот тоже был собран, как надо.

— Были какие-нибудь проблемы, мистер Скотт? — спросил он.

Главный инженер только ухмыльнулся в ответ.

— Просто, как сосчитать до трёх.

Спок кивнул.

— Действительно просто, если счёт идёт не в двоичной системе. Есть дела, которые требуют моего внимания в течение следующего часа или двух. Я оставляю вас за главного до моего возвращения.

Привычной дорогой он вернулся в лабораторию ионных исследований, где провёл за работой прошлую ночь; как он и ожидал, помещение всё ещё пустовало. Хотя дневная смена давно закончилась, из-за двери соседней лаборатории до него донёсся голос лейтенанта Бергдаля:

— Разумеется, все эти эксперименты придётся провести заново, энсин Адамс. При таком влиянии никакие данные не будут достоверными…

— Я просто подумала, что волновые воздействия этого типа не должны повлиять на твердотельные кристаллографы, — ответил сконфуженный женский голос.

— Ну, вообще-то, не должны, но я не хочу рисковать, — Тяжёлый вздох. — И чего им вообще вздумалось затевать эту охоту…

— Оно пыталось кое-кого убить, — терпеливо напомнила Адамс.

— Наверное, она была просто неосторожна… и не ставьте эту мензурку рядом со счётчиком! Сколько раз вам повторять: нельзя держать никаких органических субстанций там, где проводятся неорганические опыты!

Спок вздохнул. Каждый раз, когда он заходил в лабораторию Бергдаля, тот незаметно следовал за ним по пятам, протирая каждый предмет, которого касались руки посетителя, — хотя для изучения геологических формаций редко требовались стерильные условия. Он не переставал удивляться, откуда в этом молодом землянине (Бергдаль был не старше капитана Кирка и принадлежал к тому же типу крепко сбитых, светловолосых людей) взялось совершенное сходство с церемонным двухсотлетним вулканским домоправителем, чьи постоянные критические придирки превратили детские годы Спока в сущую пытку.

Он включил компьютер — лабораторные компьютеры имели куда более широкий доступ, чем, например, библиотечный терминал или простой экран для чтения. Поскольку информация, с которой он собирался ознакомиться, была засекречена, это не имело ни малейшего значения, но клавиатура лабораторного компьютера позволяла работать с большей точностью, а точность была необходима, как при программировании чашки хорошего кофе, так и при взломе защитных кодов.

Некоторое время он просто сидел, обдумывая сомнительную этику ситуации. То, что он собирался сделать, намного отличалось от чтения дневника капитана, к которому он, как старший помощник, должен был получить доступ, если бы обстоятельства вынудили его принять командование. Это была частная территория капитана, и вся натура Спока, всё его глубокое уважение к чужой личной жизни протестовало при мысли о том, что придётся вторгаться туда.

Но всё зашло слишком далеко; если раньше поведение капитана беспокоило его, то теперь оно вызвало настоящие опасения. Покончив с размышлениями, Спок аккуратно обошёл защитные блоки информационной системы, убедил программу безопасности, что введённый им пароль соответствует настоящему (о котором он понятия не имел), поколдовал с голосовым идентификатором и наконец подключился к личному дневнику капитана Кирка.

Там не было ни одной записи после звёздной даты 5947.3 — дня высадки на Пигмис.

В отличие от официального дневника капитана, в своём личном дневнике Кирк оставлял записи не каждый день. В основном эти записи касались вопросов, которые не входили в круг внимания Звёздного Флота, но могли иметь значение для капитана корабля: повторяющиеся жалобы на однообразный рацион камбуза; исчезновение химических образцов из ботанической лаборатории; очередная просьба о переводе от ассистентки лейтенанта Бергдаля — уже пятая за последние восемнадцать месяцев; ссора, разразившаяся в комнате отдыха между энсином Филлипсом из отдела неорганического синтеза и старшиной Мендесом с камбуза, — противники разошлись мирно, но, учитывая вспыльчивый характер обоих, стоило ожидать повторения инцидента… Не без удивления Спок обнаружил, что капитан Кирк намного тщательнее прислушивался к праздной болтовне в комнате отдыха, чем можно было предположить по его виду.

В нескольких местах капитан говорил о Хелен Гордон.

«Положа руку на сердце, я не могу просить её остаться на „Энтерпрайзе“. У неё есть собственная работа и блестящая карьера впереди. И, хотя много лет назад я принял решение никогда не связывать себя такими запутанными отношениями, я всё время возвращаюсь к мысли, что это и есть самое важное и что с моей стороны будет глупо упустить этот шанс… И ещё одно: в двадцать лет я был счастлив. Вместе с Рут я испытывал такое умиротворение, такое чувство единения, какого никогда больше не знал. За эти годы мне довелось пережить многое, в том числе и счастье, но эту тихую радость, этот покой, эту уверенность — никогда. Когда я покинул Академию, она говорила, что дождётся меня… наверное, уже тогда я в глубине души знал, что однажды она устанет ждать. Но я часто задаюсь вопросом — как бы оно сложилось, если бы я вернулся раньше…»

Сквозь мягкий тенор Кирка в наушнике быстрый слух Спока уловил тонкий, ворчливый голос Бергдаля из геологической лаборатории за стенкой:

— …в лаборатории ионного анализа, у него какие-то дела. Несомненно, он понимает, как важны эксперименты доктора Мэйнута, и будет соблюдать предельную осторожность, чтобы не нанести им ещё большего ущерба… Энсин Адамс, вам давно надо было составить полный каталог этих заметок! Учитывая, как мало вы работаете, у вас с избытком хватит времени расставить их должным образом, чтобы находить любую по первому требованию… Конечно, сэр. Подождите немного; я уверен, он скоро выйдет, он сидит там уже двадцать минут…

Спок переключился на другую запись и снова сосредоточился на голосе Кирка, вслушиваясь в его спокойное, неторопливое звучание.

«Такое ощущение, что я собираю одну из любимых головоломок лейтенанта Ухуры, перебираю в уме кусочек за кусочком, вариант за вариантом, зная, что где-нибудь, когда-нибудь найдётся тот, что мне нужен…»

И после возвращения с Пигмиса — ничего.

Он вынул из уха гарнитуру и некоторое время сидел, глядя в бездонную темноту экрана под ровными строчками жёлтых символов.

Личный дневник сказал ему о капитане гораздо больше, чем он рассчитывал узнать, и странным образом подчеркнул те качества, которые, по мнению Спока, делали Кирка выдающимся лидером — качества, которыми он сам не обладал и в ряде случаев даже не понимал до конца. Конечно, земляне были иррациональны, и капитан в этом смысле — не лучше остальных; в первые годы полёта Спок на собственном примере убедился, что логический подход ко всем ситуациям не находит отклика среди экипажа. Но, прислушиваясь к праздной болтовне, что вулканец счёл бы неуместным и неподобающим, капитан сумел обратить иррациональность в свою пользу, постичь это странное, неопределённое свойство, которое земляне называли «боевым духом», или просто интуитивно уловить… нечто такое, о чём Спок даже никогда не задумывался. И это «нечто» было как-то связано с расслабленным спокойствием в голосе Кирка и с тем, как непринуждённо и прямо он отмечал малейшие изменения обстановки на корабле.

Даже когда он говорил о собственных чувствах и устремлениях, его голос звучал так же спокойно и просто, словно он глядел на себя со стороны, если не с истинно вулканским бесстрастием, то по крайней мере без резкости и бурных излияний.

И это спокойствие начисто исчезло из голоса капитана, когда он диктовал последние записи в официальный журнал, который Спок прослушал в прошлый раз.

Спок находил в высшей степени странным, что капитан ни словом не обмолвился в личном дневнике о своих подозрениях относительно пришельца, хотя эти подозрения явно привели его на грани нервного срыва. Или он боялся, что чужаку под силу взломать и дневник?

Может быть, и так, думал Спок, пока он отключался от программы, тщательно восстанавливал защиту вокруг личных файлов капитана и убеждал компьютер, что тот никому и никогда не должен открывать доступ без надлежащих кодовых слов… и что он никому не давал доступа несколько минут назад.

Может быть, и так… Но тогда получалось, что пришелец гораздо больше просвещён в технических вопросах, чем пигмины, не знакомые ни с компьютерами, ни с промышленностью, ни с сельским хозяйством, и что Кирк каким-то непостижимым образом знал о его просвещённости.

И это не объясняло, почему капитан не удостоил какого-либо комментария ни решение доктора Гордон остаться на «Энтерпрайзе», ни их последующую ссору, если они действительно поссорились. Кстати, он умолчал и о том, что она чуть не погибла от рук пришельца… от рук?

Случайная мысль потянула за собой цепочку ассоциаций. Руки… пальцы… отпечатки пальцев.

Кое-что здесь не поддавалось логическому объяснению.

Проходя мимо дверей геологической лаборатории, Спок заметил Бергдаля — тот суетливо проверял измерительные приборы, выставленные рядами на рабочем столе; рядом неловко топталась худенькая, миниатюрная женщина с чёрными восточными глазами.

— Что бы они там ни утверждали, любое электромагнитное воздействие автоматически сводит на нет все результаты экспериментов. Нам придётся повторить каждую серию…

— Тогда мы должны прекратить все текущие тесты?

Судя по виду женщины, она давно привыкла проверять каждую мелочь дважды, просто ради самозащиты. Спок вспомнил, что она на днях подала запрос на перевод в отдел обработки информации, с понижением в звании на пол-ранга.

— Разумеется, нет! Для науки важна любая информация, в том числе возможные отклонения в результатах… или отсутствие таковых. Составьте список всех опытов, которые надо будет повторить, когда мы доберёмся до Звёздной базы 9… если мы вообще туда доберёмся, со всеми этими поворотами туда-сюда… А, мистер Спок! — Он выскочил из лаборатории, чтобы перехватить Спока в коридоре. — Капитан Кирк как раз искал вас. Он не говорил, куда направляется, но сказал, что это не срочно и что он потом найдёт вас сам.

Естественно, подумал Спок, направляясь к турболифту. Капитан наверняка отправился прочёсывать нижние палубы в поисках любых признаков присутствия чужака… какими бы эти признаки ни были. Найти его будет не трудно. С другой стороны, если бы дело было сколько-нибудь важным, Кирк связался бы с ним по интеркому. А прямо сейчас Спок не испытывал особого желания встречаться с капитаном.

Бригада зачистки, работавшая у аварийного прохода, уже переместилась на четвёртую палубу, к каютам младшего офицерского состава. Если он правильно рассчитал время, сейчас они должны были установить модуляторы и включить генератор. Поразмыслив ещё немного, Спок вернулся в ионную лабораторию, открыл шкафчик и взял новую колбу с нейтральным порошком и несколько фотопластинок для волновой и электромагнитной спектрографии. Их он убрал в защищённый кейс, положил его в сумку вместе с распылителем и, снова покинув лабораторию, спустился на турболифте на восьмую палубу.

Было около половины десятого вечера — в это время рекреационные зоны на восьмой палубе обычно были заполнены до отказа. Но сейчас кресла и диваны в просторной комнате отдыха пустовали, всё замерло без движения, если не считать размеренного, успокаивающего вращения кинетических скульптур-мобилей; под круглыми сводами безлюдного спортзала бродило только случайное эхо — сегодня вечером никто не играл в баскетбол. В отсеке, который официально именовался развлекательным центром, а неофициально — «центральным парком» (хотя тридцатипятиметровое пространство, покрытое почвой и травой, находилось вовсе не в центре восьмой палубы), чуть слышно журчал в тишине фонтан. Спок знал наверняка, что и грузовой отсек на седьмой палубе, переоборудованный в кинотеатр, точно так же пуст — ещё один признак охватившей корабль тревоги, напряжённого ожидания новых действий со стороны пришельца.

С сумкой на плече Спок тихо прошёл мимо закрытых дверей главного компьютерного зала. Огромное помещение с его банками памяти и терминалами должно было быть не только наполнено людьми, но и взято под надёжную охрану, и, судя по имевшейся у него скудной информации о повадках чужака, тот вряд ли появился бы в присутствии такого количества наблюдателей. Некоторые данные о паранормальных явлениях позволяли предположить, что существо попросту не может этого сделать.

Но большая часть явлений полтергейста была зафиксирована в компьютерном зале или рядом с ним, и с вероятностью шестьдесят восемь процентов пришелец мог быть где-то поблизости — по крайней мере, в течение ещё получаса или около того.

Вскрыв замок с несложным кодом, Спок вошёл в тёмное помещение автоматического пищевого цеха, где, будто тёмные прямоугольные саркофаги в каком-то невообразимом некрополе, тянулись длинные ряды молекулярных преобразователей, обслуживающих пищевые автоматы в гостиной этажом выше.

Тишину здесь нарушал лишь неясный шум конвейера, подающего в преобразователи органическое сырьё — он тянулся под потолком, как длинная, кольчатая металлическая змея. Из-за дальней стены до чуткого слуха Спока доносился прерывистый треск стиральных установок в соседнем отсеке — там выстроенные в ряд молекулярные смесители разбирали на частицы грязную униформу и синтезировали новую, точно по мерке прежней, а три чистящих модуля извлекали молекулы грязи и пищевых отходов из предметов личного пользования, чьи владельцы не хотели отдавать вещи в переработку из сентиментальных соображений — а капитан, по мнению Спока, всегда относился к этому с пониманием.

Он прошёл в угол комнаты, где звёздочками сияли в полутьме зелёные и жёлтые огни на пульте управления, рядом с длинным рабочим столом, заваленным распечатками и одноразовыми тарелками из пенолита. Спок опустился на ближайший стул и задумался. Он осознавал, что его действия являются прямым нарушением приказов капитана и, следовательно, должны расцениваться как мятеж. И ему приходило в голову, что в нынешнем, неуравновешенном состоянии капитан вполне способен отдать его под трибунал, если обнаружит его здесь.

Вся душа Спока восставала против мысли об уничтожении неизвестной инопланетной жизни, чья враждебность ещё не доказана, — гипотеза о покушении на жизнь доктора Гордон во многом была основана на предположениях. Хотя в прошлом ему приходилось делать это по приказу.

Но вся ситуация в целом вызывала у него больше опасений, чем сама угроза вторжения. Теперь ему стало ясно, что капитан как-то связан с пришельцем. И Спок должен был выяснить природу этой связи, хотя бы ему пришлось рискнуть для этого карьерой в Звёздном флоте — и, вполне вероятно, собственной жизнью.

Неодобрительно сдвинув брови при виде беспорядка, оставленного главным коком и его помощниками, он расчистил место на столе, убрав в сторону полупустые чашки с ледяным кофе и электронные планшеты, обложки которых были захватаны жирными пальцами. Сумрачное освещение в комнате как раз отвечало условиям и прошлых явлений полтергейста на «Энтерпрайзе», и аналогичных феноменов, упомянутых в библиотечных записях. Он вытащил из сумки защитный кейс, вынул фотопластину и положил её на стол перед собой. Положив руки по обе стороны пластины, он закрыл глаза, поднял все защитные барьеры в сознании и стал ждать, обратившись в слух, ловя каждый шорох и каждое движение воздуха в комнате.

В тишине он отчётливо слышал глубокий пульсирующий гул двигателей, дребезжание пищевого конвейера, ведущего вниз, к главным модулям переработки в инженерном корпусе, негромкий топот двух пар обутых ног, проходящих мимо по коридору…

— …самое время перетащить их в тайник! На палубе ни души…

— Да, но если мы столкнёмся с одной из этих бригад зачистки, как объяснить им, что мы здесь делаем с полной коллекцией любовных пьес Мёльгау?

— Во-первых, мы с ними не столкнёмся, а во-вторых, я повесил в лифте телеметрический датчик движения.

— Датчик движения?

— Это Миллер мне смастерил. Видишь ли, когда работаешь с Бульдогом, нужно как-то узнавать о его приближении заранее, чтобы успеть принять деловой вид, а то ведь…

Голоса затихли в дальнем конце коридора.

Минута проходила за минутой.

Потом совсем рядом он услышал глухое, нерешительное звяканье, словно кто-то тихонько стучал по толстому корпусу преобразователя твёрдым металлическим предметом — кольцом, или монетой, или старинным ключом.

В комнате стало заметно прохладнее, чем обычно, хотя и без прежнего леденящего, злого мороза. Как будто источник холода находится где-то на расстоянии, подумал Спок. Не открывая глаз, он сидел и слушал, не рискуя заговорить, пытаясь разобраться, откуда взялось это ощущение, что в комнате с ним находится кто-то ещё, хотя он не слышал ни шагов, ни шипения открытых дверей, ни чужого дыхания. Всё ещё удерживая внутреннюю крепость своего разума надёжно запертой, он открыл каналы телепатического общения, призвав на помощь всё умение, всё искусство мысленного контроля, которое он так тщательно изучал. Он пытался передать доброжелательность и готовность к диалогу, вскользь понадеявшись, что пришелец — если он действительно был рядом — не принадлежит к существам, способным пробиться по этим защищённым каналам в сознание слушателя.

Но ответа не было — только это смутное чувство постороннего присутствия.

Его мысли прервал чирикающий сигнал коммуникатора и сразу за ним — голос капитана Кирка:

— Мистер Спок…

Спок открыл глаза. Комната была пуста. Фотопластинка на столе перед ним осталась чистой.

Он раскрыл коммуникатор.

— Да, капитан?

Голос Кирка был жёстким, но тихим, напряжённым, задыхающимся.

— Оно здесь, Спок. В ангаре. Оно пытается что-то сказать… спускайся сюда, быстрее.

— Уже иду, капитан.

Он на ходу бросил пластинку в кейс, быстрыми шагами вышел из комнаты, пересёк коридор и вызвал турболифт.

— Ангарная палуба.

Двери ангара беззвучно распахнулись перед ним, открывая громадное, пустое и мрачное пространство. Только слабые отсветы тревожных ламп мерцали высоко над головой; в тени нависающей сверху обзорной галереи всё было черным-черно. Прямоугольный контур «Коперника» казался сплошным тёмным пятном перед исполинскими створками шлюза — лишь они и отделяли тепло и воздух «Энтерпрайза» от чёрной пустоты космоса.

Спок сделал несколько шагов за порог, теряясь в догадках — специально ли капитан уменьшил освещение в ожидании встречи с пришельцем? Это было логично, если он действительно так хорошо осведомлён о природе чужака, как это кажется…

Потом из тени шаттла до него донёсся крик:

— Спок!

Это был голос Джима Кирка, и в нём звучал неподдельный ужас.

Сбросив сумку с плеча, Спок побежал на голос через весь огромный зал.

— Капитан?

Рядом с «Коперником» никого не оказалось. Сам шаттл был пристыкован и надёжно закреплён, его люки — закрыты и опечатаны. Спок сорвал с пояса фонарик и повёл лучом вокруг, но Кирка нигде не было.

— Капитан! — снова позвал он и услышал, как эхо заметалось между стен. Над головой оголённые рёбра несущих балок отбрасывали тени, похожие на иззубренную решётку; луч фонаря отразился в толстых триплексных стёклах галереи, заиграл круглыми бликами на вентиляционных люках под ними.

Шум, раздавшийся в темноте под галереей, заставил его обернуться. Он успел заметить тёмный силуэт, обозначившийся на фоне яркого белого света из коридора, когда двери открылись и закрылись снова.

Они не открылись, когда Спок подбежал к ним. Он быстро нащупал панель ручного управления на стене рядом и обнаружил, что рычаг снят.

Когда он направился к другому выходу — хотя уже знал с точностью до нескольких процентов вероятности, что и эта дверь выведена из строя, — его слуха коснулось слабое шипение вентиляционных клапанов, тихий вкрадчивый звук, быстро перерастающий в беспощадный свист штормового ветра.

Кто-то снаружи запустил цикл декомпрессии, и автоматические системы начали откачивать воздух из ангара, готовясь открыть створки шлюза и выбросить всё, что находится внутри, в безбрежный ледяной мрак космоса.