Дорога быстро летела под колёса новенького велосипеда, и вскоре вдали показался парк, в глубине которого расположилось здание института, где находился кружок.
Макаров, перехватив на минуту управление, покрутив педали, отметил удивительно лёгкое вращение педалей и колёс, и крепкий руль.
— Качество велосипеда на голову выше любого из великов моего времени, разве что за исключением самых престижных, — отметил он.
— Макаров, обратился к пришельцу Бронштейн, раз уж у нас есть велосипед, давай заскочим в кружок, тем более что по пути?
— Давай. С этой мысленной репликой Макаров направил двухколёсное транспортное средство на тропинку, ведущую в глубь парка.
Матвею повезло. Тартаковский оказался на месте, и сразу атаковал Матвея.
— Здравствуй. Я поговорил с химиками-кристаллографами, о твоём эксперименте. Была буря возмущения, старики наотрез отказывались слушать "нелепицу об ошибке Фёдорова". Мол, это невозможно, ибо математика Евграфа Степановича безупречна. Тебя ругали — мол что за студиозус такой наглый и безграмотный выискался. Насилу уговорил Алексея Петрович Гольдшмита с тобой поговорить, и опыт посмотреть. Так что если есть у тебя свободное время, пошли. Алексей Петрович сегодня свободен, и может тебе предоставить лабораторию.
— Всёж заинтересовались, — прокомментировал сообщение Тартаковского Макаров. Теперь мне главное в грязь лицом не ударить…
Алексей Петрович Гольдшмит встретил Матвея агрессивно.
— Так это Вы, молодой человек, решили сокрушить здание кристаллографии, возведённое трудами Фёдорова? — с нескрываемым сарказмом заявил кристаллограф. На чём же Вы основываете свои поразительные, скромно говоря, умозаключения?
— Давайте сначала проведём опыт, — отреагировал Макаров. Кстати, здание кристаллографии, построенное Фёдоровым, как вы выразились, я не разрушаю. Просто возвожу своё. Мою теорию обсудим после успешного выращивания кристалла с осями симметрии "запрещённого" Евграфом Степановичем порядка. Я имею в виду 5, 8, 10, и 12 порядок. То есть, образующиеся кристаллы должны иметь огранку к примеру, додекаэдра или икосаэдра.
— Хорошо, молодой человек, голос Алексея Петровича сочился сарказмом, хотя было видно, что кристаллографа буквально сжигает огонь научного любопытства. Ход мыслей Гольдшмита можно было кратко охарактеризовать так:
— Пусть попробует, реактивов не жалко. Может действительно, что интересное обнаружил. Хотя скорее всего будет пустая трата реактивов и времени. Ну, студиозус, держись!
Макаров, которому Бронштейн полностью "передал" управление телом, тщательно котролировал себя, стараясь подавить смятение, охватившее их общий с Бронштейном разум.
— Спокойнее, Макаров, думал он. Какие квазикристаллы у нас стабильные? Al6CuLi3, Al-Сu-Fe, Al-Zn-Mg. Попробуем синтезировать последние. Материалы даже сейчас в лабораториях ни разу не дефицит. Макаров сосредоточился, тщательно вспоминая лабораторную работу, которую он сделал как-то раз в бытность студентом по просьбе приятеля с параллельного курса за него. Подошёл к шкафу, с удовлетворением отметил, что искомые вещества наличествуют. Взял тигль, пробирки с металлами и приступил к опыту.
Спустя пару часов, рассмотрев в лупу, что выколотые из плава кристаллы алюминий-медно-железного сплава имеют додэкаэдрическую огранку, Матвей торжествующим голосом объявил двум учёным, ждущим результата. Тартаковский тоже остался посмотреть на опыт.
— Вот, товарищи, пожалуйста, смотрите — опытное подтверждение моих слов — кристаллы с додекаэдрической огранкой. Теперь можно и поговорить в чём ошибся Евграф Степанович Фёдоров, и в чём суть моей теории, разрешающей существование таких вот кристаллов.
— Невероятно, раздался возглас Гольдшмита, разглядывающего в лупу кристаллы. Этого не может быть… Впрочем, у пирита бывает пентагон-додекаэдрические огранка… Может здесь такой же случай? — невнятно закончил он реплику.
— Не, Алексей Петрович, эти кристаллы имеют форму правильного додекаэдра, а не "косого", как в случае пирита, который вы упомянули. И смею Вас заверить, моя теория таких вот кристаллов, с осями симметрии 5, 8, 10, 12 порядка, математически столь же безупречна, как и теория Фёдорова.
Гольдшмит нервным движением достал с полки микроскоп, и принялся что-то вымерять, подкручивая колёсики настроечных винтов.
Наконец, спустя десяток минут, он оторвал свой взор от окуляра. Во взгляде Алексея Петровича Макаров увидел неподдельное потрясение.
— Господи Всемогущий! — старорежимно воскликнул Гольдшимит. Если бы я не видел как Вы, молодой человек, их получили, я бы подумал, что это фокус! Они действительно имеют огранку додекаэдра! Правильного додекаэдра! Кристалл с осью симметрии 5 порядка!
Тартаковский решительным движением пододвинул к себе микроскоп, и стал внимательно разглядывать препарат полученного Макаровым сплава.
— Молодой человек, как вы сумели синтезировать это? Что у Вас за теория?
— Собственно, ошибка Фёдорова, коллеги, заключается в том, что он допустил тот же промах, что и древние греки, считавшие что натуральные числа исчерпывают описание природы. Это не так…
— Мысль, позволившая мне догадаться о возможности существования кристаллов с "запрещёнными" Фёдоровым осями симметрии, пришла мне в голову тогда, когда я подумал, что может находиться между обычным упорядочением кристаллов твёрдого вещества с регулярной кристаллической решёткой и аморфными твёрдыми веществами, типа стекла, с неупорядоченным расположением атомов. Я решил рассмотреть кристаллические решётки, у которых периодичность в расположении атомов ограничена. При этом вполне существуют "блоки", которыми замощается объём. Но вот упорядоченность этого замощения, кстати, "блоки" прилегают друг к другу плотно, не носит характера строгой периодической последовательности. И нашёл такие "замощения" объёма, которые как раз и обладают "запрещёнными" осями симметрии. Стало ясно, что между обычными кристаллическими решётками, описанными Фёдоровым, и аморфными веществами расположены целые "космосы" промежуточных состояний твёрдого вещества. Я расчитал, при какой группировке атомов могут возникнуть устойчивые конфигурации, аналогичные моим замощениям объёма, точнее расчитал устойчивость "блоков", которыми эти замощения производятся. И нашёл, что в соединениях типа Al-Cu-Fe, Al-Zn-Mg, подобные блоки могут устойчиво существовать в окружении себе подобных. Правда опыта я не проводил, так что риск был…
— Бесподобно! Матвей, это без всякого сомнения, гениальное открытие, подобное открытию Леверье "на кончике" пера Нептуна! Конечно, нужно многократно убедиться, что это не ошибка… — пробормотал Гольдшмит.
Краска стыда залила лицо Бронштейна:
— Макаров, хорошо, что ты "паркет Пенроуза" не спёр! Трёхмерной мозаикой ограничился…
— Ничего, Митя. Уж двухмерный аналог кто-нибудь придумает, — задорно закончил пришелец. Это Митя, опыт. Посмотрим, как это "откровение" тряхнёт мировую науку и промышленность. Есть основания думать, что будут изменения в технологии производства алюминия и сплавов. А может быть, и не будет ничего. Учись, Митя, учитывать влияние открытий на повседневную жизнь, главную ответственность учёного!
— Ну что, товарищи, убедились в справедливости моей гипотезы? — спросил Макаров спустя мгновение поле окончания мысленного диалога. Давайте "ковать Нобеля" "не отходя от тигля"! Ведь синтез этого кристалла событие в мировой науке! А авторитет советской науки за рубежом сейчас откровенно говоря, невысок!
— Матвей, рано ещё посылать статью о твоей гипотезе в научные журналы! — отреагировал Тартаковский, оторвавшись от окуляров микроскопа. Всего один эксперимент, это в серьёзной науке — мало! Вот проведёшь ты десяток-другой синтезов, получишь набор своих "запрещённых Фёдоровым" кристаллов, вот тогда и можно…
— Нет, Пётр Саввич, так дело не пойдёт. Я понимаю, что для твёрдой научной теории фактов маловато. Но и "кропотушничество", что Вы мне предлагаете, в данном конкретном случае недопустимо. Я за авторитет советской науки радею. Ведь идея открытия, судя по реакции Алексея Петровича, буквально "носится" в воздухе. И если Мы, товарищи, "протормозим", его может повторить какой-нибудь американец, к примеру. И приоретет будет упущен! Сколько уже было таких случаев с российскими учёными! Так что, давайте, пишите рецензию на мою работу! По крайней мере математически она безупречна!
Макарову пришлось ещё десяток минут уламывать Тартаковского и Гольдшмита, пока они не согласились написать рецензию. Принципиального Тартаковского убедила математика предложенной Бронштейном "расширенной теории кристаллических тел". Которая оказалась вполне понятна Петру Савичу, и в конце концов он и Гольдшмит были вынуждены признать, что выкладки Бронштейна обладают той же степенью безупречности, что и математика Евграфа Степановича Фёдорова.
Опытный в написании научных статей Макаров за час набросал текст, который, благодаря нашедшейся у Гольдшмита копировальной бумаге сразу написали в двух экземплярах, и ещё один эземпляр — на немецком, помог Тартаковскому и Гольдшмиту написать краткую рецензию. Помощь учёные приняли, хотя и не без раздражения, поскольку Макаров беспощадно резал лишние разглагольствования в рецензии вроде "экскурсов в историю кристаллографии", исходя из своего опыта общения с научными журналами будущего.
Когда Бронштейн ушёл, между Гольдшмитом и Тартаковским состоялся разговор:
— Способный парень. И хваткий.
— Это ещё не все его "художества", — отреагировал Тартаковский. Он мне предложил создать квантовый генератор теплового излучения. После сегодняшнего, думаю, заняться им всерьёз…