Принцип "Земля"

Глава 7

По короткому пути дорога домой съедала у Захара обычно не более получаса. Но короткий путь был местами с мрачноватыми проплешинами, хотя и спокойными. На больших улицах Захар успевал поздороваться со всеми ежедневными случайными прохожими и торгашами, уже ставшими знакомыми, прочитать знакомые вывески, подобрать, если вдруг оскалится удача, монетку… В переулках поспокойнее у него внимание рассеивалось или уходило в себя, так как окружающая обстановка не боролась за него с призраками головы.

Больше всего ему нравилось ходить по этой дороге в такое время года, когда его возвращение домой совпадало с сумерками и зажигались фонари. Еще не совсем темно, но и не светло. Вот они загорелись. Фонари не то, чтобы светят, но горят. И то ли они разгораются, то ли темнеет на глазах, но, кажется, что они горят все ярче и ярче.

Иногда взрослое сознание Захара укалывало его, мол, это детский сад, умиляться таким мелочам. А он и не умилялся. По-настоящему умилялся его давний друг Аким, собственно у него Захар и подцепил эту феньку. Странно, но Акиму почему-то с детства нравилось заставать момент, когда зажигаются фонари. Аким иногда вспоминал, в каком возрасте и где он первый раз застал это таинство. Правда все труднее и труднее ему было уловить мутную картинку, как они с Глебом, Пелой и родителями возвращались домой, и дядя Герасим поторапливал всех, мол, вот уже и фонари включили; отец над ним только смеялся. А может, эту картинку было трудно уловить, потому что сразу после нее накатывало удушающее чувство пустого места от неожиданного необъясненного исчезновения отца. Оно душило до сих пор, требовало расплаты за съедающее чувство неопределенной надежды и слезы матери, оно подпитывало волей его, ставшего практически братом Глеба и лучшего друга Захара.

Сегодня, однако, было уже темно, а светили лишь избранные фонари.

Захар не заметил машину, которая свернула за ним в переулок и ехала позади, дожидаясь, когда Захар начнет переходить улицу, а переходил он ее обычно возле какого-нибудь из горевших фонарей. Только он приблизился к проезжей части, машина прибавила скорости и остановилась напротив Захара как раз, когда тот шагнул с тротуара. Прямо перед Захаром открылась дверь:

— Нужна соломка? — раздался вполне обычный не вызвавший бы в другой остановке тревоги голос и салона. Да и интонация была ненапрягающей.

— Как-то нет, — ответил, запинаясь, Захар и вернулся на тротуар, торопливо зашагав вперед.

— Не дерем, договоримся об обмене, — продолжили из машины, двигаясь вслед за Захаром. — Не надò Давай так поговорим, есть разговор.

— Да, как-то обойдемся, — буркнул Захар, все-таки ощутимо встревожившись.

— Подожди, не спеши так. Это на счет них.

— Я никакую не курю и ничего не колю, — пытался оторваться от навязчивой машины Захар, впадая медленно в панику с одной лишь мыслью: «Это какой-то пипец пипецкий!»

Фраза «на счет них», однако, его зацепила, но еще больше насторожила. Захотелось узнать подробности. Но обстановка была явно не располагающей: темный переулок, он один, подозрительный автомобиль, опять же мама с детства говорила «не разговаривать…».

«На счет них…, - пролистывал варианты Захар. — Мало кто знает о них что-то стоящее. Или они хотят узнать у меня? Так они могут быть ими…, где гарантия…»

Он все-таки отошел дальше от края тротуара и поспешил к перекрестку, где свернул не в свою сторону, но на более освещенную и оживленную улицу. Пройдя один дом, он исчез в торговом центре.

Все произошло очень быстро, но нервы так ошпарило адреналином, что он чувствовал взгляды даже спиной, а каждый встречный взгляд ему теперь казался омерзительно подозрительным, или это просто со стороны людям было заметно, что он весь на иголках, и люди на него странно смотрели.

Случай, однако, заставил его изменить маршрут домой. Он стал обходить философские улицы стороной.

Но даже людными улицами, оказалось, ходить не на много спокойнее.

Возвращаясь снова через несколько дней домой и проходя оживленный пятачок, Захар по своему обыкновению разглядывал все вокруг, неподвижное и не очень. На одном из таких не очень, точнее одной, в своеобразной униформе нежно жидкого цвета в желтящем под глубокую старину свете фонарей задержался взгляд с отдачей в мозг: «Хм… Чёсе! Девица из разряда не проходите мимо, не подходите близко!» Присмотрелся. А девица бровками только опа, глазками так тыц. И вкрадчиво и медленно:

— Есть, о чем потолковать.

«Ну, ситуация понятна, — подумал Захар. — Только не понял, с чего это она интересуется, есть ли у меня, о чем с ней потолковать? Заторможенно приостановился. Или это теперь так называется?»

— У меня?

— Не у тебя. У меня, — продолжила девица.

— Предпочитаю у себя, — брякнул Захар.

— У меня есть, о чем с тобой потолковать, — тем же соблазнительным тоном, но предельно ясно уточнила девица.

— У меня жена, ребенок, — Захар пошел медленно вперед, припомнив недавний случай.

— А говоришь, предпочитаешь дома? — девица поплыла за ним.

— Ну, с женой!

— И ребенком? — хихикнула она, вцепившись ему в руку. — Я же вижу тебя насквозь!

— Как мило!

— Может, все-таки пройдем куда-нибудь? — не сдавалась коварная бестия, обмахивая Захара ресницами.

— Засубботимся, так сказать, по самую пятницу! — отшучивался Захар.

— Ммммм, да у тебя аппетит какой юношеский! Люблю такой, — опьяняла она словами.

— У меня жена, — повторил напряженно Захар.

— Тогда не пойдем. Присядем здесь? — она взглядом указала на уютное местечко в двух шагах от них. — Потолкуем.

«Эх ты! — подумал Захар. — Прям, не заманивает, а затягивает!»

— А, давай, попробуем! — подмигнул он ей.

Они прошли за кованую ограду, затянутую сверху затемняю-щим даже днем тентом, и заняли свободный столик поближе к улице. Захар поднял руку, заказывая два.

— У тебя же нет жены? — вкрадчиво спросила девица.

— А вдруг?

Ей не было интересно дальше играть в угадалки, так как она знала, что жены у Захара нет. Поэтому она сменила тему.

— Инга.

Парнишка принес два стакана кваса — единственный напиток, который здесь и вообще на улицах подавали, не считая воды. Захар улыбался, смотрел на нее, пытаясь ее понять, но не ответил.

— Ты с работы? А где ты работаешь? — продолжила она.

— Тут, неподалеку.

Игривая интонация девицы несколько неожиданно сменилась на довольно деловую, не располагающую далее к легкомысленным темам разговора:

— Охранник со вторым доступом, Кройко Захар, филиал ГЦЭС, попросту «Горэнергосистема», смену закончил, следующая через два дня. Второе место работы — смотритель в доме престарелых. Повторяю, я Инга.

— Впечатлен! — развел руками а за одно и бровями Захар, и даже ушами, как показалось самому Захару; у него даже промелькнула мысль, не заметила бы последнее его собеседница. — И все-таки соблюдем этикет, — медленно и многозначительно протянул он. — Захар. Очччень приятно.

Он отвесил учтивый поклон головой, в которой, конечно, уже перебирались подозрения и оправдания, и отметился факт, что детектор молчал.

— Взаимно. Познакомились, — сухо ответила она.

— Просто Инга? Ты уж извини, что я так не осведомлен о тебе, как ты обо мне.

— Просто Инга! — ответила она. — Все просто, вот руки, — она сделала руками жест, мол «руки чисты, все без фокусов», и опустила их открытыми ладонями на стол.

— Захар наклонился, словно разглядеть поближе, провел по ее руке вдоль ладони по линии жизни, потом по линии судьбы.

— Читаешь? — Инга посмотрела ему в глаза.

— Проверяю, — будто задумчиво произнес Захар.

— Что именнò

Захар ловко поймал болтавшийся на запястье зубец и проверил. Из пальца Инги выступила кровь.

— Придурок! — огрызнулась она, отдернув руку. Через мгновение добавила. — Хотя, я знаю, зачем ты это сделал.

Захару даже показалось, что она ждала такой проверки. А в его голове немного отхлынуло. В Примуле уже давно шутили, что люди стали вампирами. Только им не нужно пить кровь стаканами, достаточно увидеть каплю крови, как на душе становится спокойно.

— Ну, толкуй, — наконец закончил Захар загадочную беседу. — Ты говорила, есть, о чем.

— Сейчас не могу. Здесь не могу. И сама не могу. Нужно встретиться. Я скажу, где. Когда, ты узнаешь позже. Я приду не одна. Тебе нужно быть одному. Никому не сообщать. — Захар вопросительно посмотрел на Ингу. — Их тоже сможешь проверить, — ответила она на незаданный вопрос.

— Это ничего не проясняет.

— Нам нужна твоя помощь. Я все объясню при следующей встрече. Без твоей помощи у нас ничего не получится.

Она в очередной раз изменилась в лице. Теперь Захар читал в нем настоящую нужду, жизненно важную необходимость в его помощи.

— Мы очень надеемся, что ты нам поможешь, — в третий раз повторилась она.

Инга, немного еще посмотрев в глаза Захару, плавно преобразилась в себя уличную и со словами:

— Ну, если вдруг возможно когда-нибудь может быть мы встретимся, на что я очень надеюсь, — она кокетливо показала на Захара указательным пальцем, нарисовав им в воздухе несколько кружочков.

После этого она красиво выскользнула из-за стола и покинула место совращения. Приостановившись у выхода, она снова посмотрела на своего нового знакомого. На ее лице опять была та же маска, в которой она заигрывала с Захаром на улице. Она сделала воздушный поцелуй и исчезла.

«Она так умело перебирает образы, — подумал Захар. — Не понятно, какому из них верить?»

Следующая встреча не могла не состояться. Можно бояться их сколько угодно, можно бояться за свою жизнь, но можно беспокоиться и за ее качество. Ихобоязнь сломалась перед любопытством и необходимостью узнать, кто же это такие, и чем они занимаются.

— Кто она, какая она? — допытывался Глеб, которому Захар ничего, конечно, не рассказал, как просила Инга.

— Да чёсе ты спросил! Откуда ж я знаю! — протестовал Захар.

— Чем она занимается? — Глеб не сдавался.

— Ну, наверное, все-таки работает где-то. Если смогла найти работу. Ее сейчас, где найдешь, там и не возьмут!

— Подумай, кем она может работать? — настаивал Глеб.

— Блин, да, может, в психушке! Пациентом! — пестрил интонациями Захар. — Ты бы видел, как она меняется на глазах!

— Так! Не прикрывайся остроумием, — сдерживался от смеха Глеб. — А возьмись и подумай. Тебе с ней еще раз встречаться. Это важно! Для твоей же безопасности.

— Какой встречаться? Я не собираюсь еще раз встречаться с этой дамочкой!

— Надо! — отрезал Глеб.

— Ну и встречайся! — брызнул Захар.

— Так они на тебя вышли, а не на меня! — заметил Глеб.

— И чтò Меня под нож?

— Какой нож? Опять начинается эта гундоплесень! — возмутился Глеб. — Захар, встретиться надо. Как тебя обезопасить мы подумаем.

Они расположились за столом. Закончив затянувшееся при-стальное бессловесное разглядывание друг друга, они назвали свои имена. Голос Михея показался Захару знакомым. Он вспомнил, что этим голосом с ним говорили тогда из машины. Едва познакомившись, Захар заявил:

— Я здесь не буду разговаривать.

Он встал и сделал несколько шагов в сторону, потом в другую, держа руки перед грудью, одну на пульсе другой и словно прислушиваясь к ним. Выглядел он очень сосредоточенно.

— А что не так? — спросила Инга.

Она и особенно двое, пришедшие с ней, выглядели непонимающе озабоченными.

— Здесь не стоит. Пойдемте в другое место.

— Мы тоже не будем разговаривать там, где предложите Вы, — возразил Михей.

— Выберите другое место сами. Я не настаиваю.

— Может, Вы объясните?

— Может. После того, как Вы объяснитесь. И обращайтесь ко мне на «ты», пожалуйста.

Они нашли другой угол, и, старательно выслушав их, Захар спокойно сказал.

— Этого не нужно делать.

Инга, Михей и Лина вопросительно переглянулись. Такой ответ им показался внезапным, поскольку до этого в разговоре, Захар соглашался с ними, что с ними нужно бороться. Инга экстренно переоценивала концепцию личности Захара: «Такое убедительное «нет» после… либо это сильная личность, либо он знает о нас больше, чем… тогда…. тогда как на него можно… Но если бы она ошиблась, и он связан с ними… тогда бы он не стал так себя вести, он бы согласился, чтобы узнать как можно больше…»

— Но тогда остается только бездействовать! — возразила она.

— Такие действия бессмысленны. Они приводят только к тому, что они ужесточают режим, увеличивают число грифов. По улицам и так можно только ходить. Бегать нельзя!

— Зато они знают, что мы не смирились!

— Вы их, к сожалению, не запугаете.

— А что ты предлагаешь тогда?

— Телевидение — это вы? — улыбнулся Захар.

Они переглянулись, и Михей не смог сдержать улыбку.

— Все понятно, — сделал вывод Захар.

— Значит, ты не хочешь? Тебе, значит, все равнò — Инга попыталась еще раз повлиять на Захара с помощью провоцирующих вопросов.

Захар хотел ответить категорически: «Я в этом участвовать не буду. Других людей в ГЦЭСе можете не пробовать использовать. У вас не выйдет». Но несформулированные до конца аргументы пока сформировали перспективный ответ:

— Мне нужно подумать. Вы же понимаете, что все восстановят за несколько дней. Один канал тогда вышел в эфир уже через два дня. Еще через два дня восстановились и другие. Какой смысл?

— Ты должен принять решение сейчас, — настаивала Инга.

Она понимала, что вовлечение каждого нового человека — это опасность для ее организации, а за фразой «нужно подумать» может скрываться все, что угодно.

Захар тоже понимал, что если он откажется сейчас, то другой встречи не будет. Но это нужно было обсудить с Глебом. Он был уверен, что Глеб тоже будет против таких действий. Глеб, однако, сказал, обязательно договориться о следующей встрече.

С другой стороны, усилия можно было бы объединить. Кроме того, полученное поручение, если они что-то потребуют сделать уже сейчас, можно и затянуть. Он потянул паузу, после которой, выдохнув, сказал:

— Ладно. Я с вами.

— Почему ты изменил решение?

«А она еще тот рекрутер, — подумал Захар. — Но он помнил, что он вслух еще не отказывался».

— Я его не изменял. Мне нужно было подумать. Но вы требуете решать сейчас. Я решил.

Было условлено о следующей встрече, место которой назвали сразу, время договорились сообщить позже.

Вечером Захар встретился с Глебом в штабе.

— Глеб, их на встречу пришло трое: Инга и с ней Лина и Михей. Презанятный парнишка! А по сравнению с Ингой он просто прозрачный, как стекло. Все мысли наружу. Не представляю, что он тоже может действовать в подполье.

— Лина? — задумавшись, перебил его Глеб. Он ничего другого, казалось, и не услышал. Его уши зацепились только за имя. — Довольно редкое имя. Опиши-ка ее.

— Ну, невысокая, русый волос. Глаза… такие… думает она. Наверное, отличительная черта на носу… — Захар указал себе пальцем немного ниже горбинки носа, — родинка, и вторая в центре подбородка.

— Круглолицая?

— Да, вроде круглолицая, — видно было, что Захар с трудом вспоминал подробности. — Она больше молчала, я еще плохо запомнил. И плечи у нее, кажется, такие, ну, крепкие.

— Подожди, я позвоню Палаше, если она, конечно, там, — полностью уйдя в свои догадки сказал Глеб.

— Зачем? — удивился Захар. — Подожди, подожди, — вдруг затараторил Захар, — ты хочешь сказать, что это… что я не узнал…

— Спокойно, Захар, — перебил его Глеб. — Лина, Лина, родинка на носу и подбородке, — продолжал он бубнить под нос.

— Ну, может и не узнал, я ее плохо помню, мы детьми тогда были, — уже почти сам с собою говорил Захар.

Когда Пелагея ответила, Глеб передал ей описание Лины и добавил:

— Давай, опиши теперь ты, а Захар попробует вспомнить, похоже или нет.

— Круглое лицо, но подбородок заостренный немного, широкая улыбка, она почти всегда улыбается, без ямок на щеках, крупные глаза, карие, всегда в них какая-то мысль отражается, но никогда не поймешь, о чем она думает, мочки ушей такие пухлые, верхушки прижатые, волос тяжелый прямой, всегда был, она не завивалась и длинная челка, с детства, часто нападает на глаза, — Пелагея вспоминала подробности без остановки, словно смотрела на сестру.

Глеб наблюдал за Захаром, тот чаще кивал и иногда прищуривался, как бы сомневался, но ни разу не сказал нет.

— Лаш, ты сегодня летишь сюда, — неожиданно сказал он. — Захар назначил с ними встречу. Мы не знаем точно, когда, но есть, полагаю, несколько дней. Тете Виолетте, наверное, не говори лучше пока.

На следующий арияд после знакомства взахлеб с Авдеем дети очень хотели остаться дома и продолжить общение с новой игрушкой, иначе они не воспринимали своего нового знакомого. Но Дешу нужно было по научным вопросам лететь на внутренний полюс Калипра, и он решил, что спокойнее будет, если дети будут в педагогиуме.

Они, конечно, сопротивлялись и уговаривали, но послушались Деша. Зато там они уже смогли поделиться впечатлениями со своими друзьями. У кого-то из них дома уже тоже появились люди, так что было, о чем поговорить, что сравнить.

— А что твой делает? — спросил Нимспей, приятель Майола.

— Да ничего особенного. Только с собакой несколько раз в арияд гуляет, — ответил Майол. — Он считает, что так нужно. Мы с Картесом, как он, не гуляли.

— Ааа, точно! У тебя же еще собака с Земли есть! — вспомнила Аонила, еще одна ученица из класса Майола. — Ну, вы, конечно, крутые!

— А у нас она следит дома за порядком, за садом, — продолжил Нимспей. Так прикольно за ней наблюдать! Пока. Суетится, возится, кряхтит… Старается! У наших соседей тоже есть человек. Так они познакомились и теперь вместе на пробежку ходят.

— А зачем? — удивился Майол.

— Их так учили.

— Кто их так учил? Они тоже в каком-то педагогиуме что ли сначала былù

— Она говорит, на Клетионе. Так им полезно для здоровья, — пояснил Нимспей.

— И в инструкции написано, что нужно обязательно давать им время для занятий спортом, — добавила Аонила.

— А наш никуда не ходит, никаким спортом не занимается. Спрошу у него, почему, — сказал Майол.

Практически весь арияд Авдею пришлось провести одному, не считая компании Картеса, который не только был отличным собеседником, точнее слушателем, но и терпеливейшим педагогом. Он легко выдерживал все ошибки и произношение Авдея, который начал изучать пратиарийский. Деш, по его просьбе, оставил ему кое-какие пособия для этого, по которым пратиарийцы учат земной язык.

Многочисленные упоминания в разговорах носителей, лабораторий, стабилизаторов, принципов и многого другого привело Авдея, человека, имеющего непосредственно отношение к науке, к мысли напроситься в лабораторию Деша, чтобы увидеть, что собой представляют и носитель, и, собственно, Земля. По возвращении Деша он так и сделал, хотя он понимал, что это, скорее всего, окончательно уничтожит его представления о мире, космосе, вселенной.

Дешу пришлось вызывать гон, чтобы быстро спуститься из дома вниз до стартов вместе с Авдеем, ведь Авдей не мог скользить по воздуху.

— Как тебе Мантама? — спросил Деш Авдея. — В прошлый раз, когда мы из университета летели, ты, наверное, ничего и запомнить не успел?

— Мантама это…? — попытался вспомнить Авдей.

— Это наш стацион. Город, по-вашему. Второй по величине на Калипре. Калипр — это, считай, планета.

— Дороги у вас причудливые! — сказал Авдей, когда гон подныривал под очередную.

Авдей не стал заострять внимание на том, что ему показалось менее странным. В частности на мысли, на которой он поймал себя, что здесь все в сущности очень схоже с Землей, только очень сильно внешне перефразировано.

— Разве?

— Вам не приходила мысль сделать их шире, или перила устроить, хотя бы бортики. Рухнешь, так, может, успеешь уцепиться за что-то.

— Не приходила, — улыбнувшись, ответил Деш.

— Ну, вообще-то да. Вы же спокойно с них соскальзываете. Зачем вам это нужнò

— На самом деле мы их и не делаем. Это деревья отпускают лианы и укрепляются ими в окружающих скалах. Мы просто направляем их туда, куда нам нужнее. А когда лиана взрослеет, она становится почти плоской и выгибается, по мере дальнейшего роста, хоть и не значительного.

— Мне приходила в голову эта мысль, когда я уперся однажды в дерево. И еще эта поросль внизу… Красиво смотрится!

— Все просто, нужно и при этом красиво! — отметил Деш. — Ты еще не видел, как потрясающе выглядят сиклановые леса при перелете межу линиями!

По дороге в университет Деш рассказывал Авдею о своей ко-роткой поездке на внутренний полюс Калипра. Там располагалась одна из лабораторий университета Пианс, и его привлекли в качестве эксперта по сарбоновым технологиям. Он рассказал, что поскольку полюс обращен постоянно к Асане, там совсем другой режим отдыха. Светлое время конжона, то есть арияд, прерывается заходом в тень Асаны. Не просто перестроиться на их режим, а потом сразу обратно.

— А у вас асаны и арияды, получается, не везде меняются одинаковò — спросил Авдей.

— Я бы даже сказал, везде по-разному. Здесь на близких линиях большинство планет находятся в синхронном вращении вокруг Асаны и собственной оси, что на дальних линиях встречается не так часто. Там ты, наверное, совсем бы измучился. Ты и здесь-то с трудом миришься с нашим постоянным режимом.

— Просто дни и ночи у вас слишком длинные.

Деш улыбнулся, глядя на Авдея, и покачал головой. Авдей это заметил и поправился:

— Асаны и арияды.

На стартах им встретились друзья Деша. Их сопровождал человек, который нес сумки и управлял служником старого поколения, что чуть позже объяснил Деш. Они всей семьей отправлялись на отдых. Деш перебросился с ними несколькими фразами и, пожелав удачной поездки, попрощался.

— Кстати, мы с детьми через несколько конжонов собираемся полететь на Препрею, — обратился Деш к Авдею. — Тебе это, конечно, ни о чем конкретном не говорит, куда это. Это далеко отсюда. Но ты мог бы полететь с нами и своими глазами увидеть нашу систему.

Авдею, конечно, эта идея понравилась, но смущала одна вещь, которую он только что наблюдал со стороны.

Одновременно он подумал, что живет в доме у Деша не понятно на каких правах. Ни как гость, ни как друг, ни как служник, хотя со стороны это выглядит именно так. Он подумал, но все-таки спросил:

— В качестве кого я полечу? В качестве служника?

— Почему служника? — удивился вопросу Деш.

— Ведь я человек, все будут думать, что я служник, требовать, чтобы я что-то…

Деш попробовал оценить ситуацию с позиции человека и понял, что именно беспокоило Авдея. Чувство неловкости — одно из тех паразитных чувств, которыми обросли люди в процессе своего развития на Земле, чувство, обусловленное желанием соответствовать чьему-то мнению, каким-то нормам, а не действительности.

— Ну, во-первых, требовать от служника может только хозяин. Во-вторых, у всех служников есть маркер. У тебя его нет. И на посадке никто не сможет отправить тебя в багажный салон, ты свободно сможешь пройти в пассажирский.

— То есть ты будешь моим хозяином!

— Если ты будешь просто идти с нами, не делая никакой работы, никто не сделает вывод, что ты служник.

— Ты же говорил, что у Вас есть служники-охранникù Они же ничего не таскают?

— Я понимаю, Авдей, твои затруднения и отсюда упрямство. То есть не только лично твои, но ваши в целом, свойственные людям. Вы не желаете чувствовать себя неловко. Но я из лучших побуждений предлагаю тебе эту поездку. Ведь тебе здесь немыслимо скучно. Я предполагал взять с собой служника-человека, мне как изобретателю положено демонстрировать пример, но хорошо, не буду этого делать.

— С тобой будет таскаться хвостиком опытный образец. Недоделка! Который еще ничего не может делать! Еще хуже! — извернулась мысль у Авдея.

Деш блицем просчитывал ситуацию и логику этого опытного образца:

«Подавляющее влияние Супер-Эго очевидно. Оказавшись здесь, он лишился заработанного годами статуса в своем окружении. А самоидентификация с нефункциональной машиной в чьей-то собственности оказывается много ниже личной самооценки. Такая идентификация обусловлена стереотипами, привычкой все разделять на виды, классы, очерчивая всюду уровни нормы.

Серия словесных перепадов не могла не принести требуемого эффекта, ведь с одной стороны барьера был автор логики, а с другой стороны — ее заключенный».

Но разговор все же остался в рамках той же темы.

— А у тебя есть свой служник-человек? — поинтересовался Авдей.

— Нет. Ты же не видел никого у меня в доме. Мы возьмем с собой старого служника, чтобы тебе было проще. Или…, - Деш подумал, что им могло бы быть даже интереснее вдвоем, — может, ты наоборот мог бы с ним… Впрочем, он все равно не знает твоего языка. Вы не сможете полноценно общаться.

— Деш, ты говоришь, у меня нет маркера. То есть я не являюсь чье-то собственностью?

— Да. Это так.

— А есть еще такие людù Настоящие? Здесь? Без маркеров?

— Да.

— Они все, как и я, изъяты с Землù

— Да. Но с Земли непосредственно сюда мы изъяли только десять человек. Остальные попали сюда с первого промышленного носителя, Клетиона, запуск которого оказался неудачным. А на первый носитель они попали именно с Земли. То есть с твоей точки зрения они настоящие.

Этим вопросом Авдей задел залежавшуюся проблему, которую Деш уже давно не знал, как решить. Он отвлекся, задумавшись об этом.

— Неудачным? А что произошлò — Авдею больше не над чем было задумываться, поэтому он продолжил разговор, после того, как сам переосмыслил новости.

— Что ты говоришь? — переспросил Деш.

— Ты говоришь, что первый запуск какого-то Клетиона был не удачным. Что там произошлò

— Они так и не сумели договориться, — Деш развел руками.

— Договориться о чем? — Авдея не устраивало такое компактное объяснение.

— Началось все с каких-то ваших собственнических замашек, страхов и банальных человеческих обид… Не всегда, правда глупых…

— Обиды всегда глупые, — перебил Авдей.

— О! Это говорит человек! Но я тебе возражу. Обиды всегда обоснованы, поскольку это несоответствие двух разных оценок.

— Каких оценок? — нахмурился Авдей.

— Твоей и еще чье-то. Это как два не равно пятнадцати. У вас, у людей, все имеет причину. Неравенство очевиднò Это и есть причина. Но обиды всегда разрешимы! То есть их на самом деле может не быть. И быть не должно!

— Не должно быть неравенств?

— Нет. Неравенства должны быть. Но они возникают при отсутствии полноты информации.

Авдею стало казаться, что он запутывается в этой низкоуровневой логике:

«Не хватало еще, чтобы программист мне начал объяснять, как устроена его сбойная программа!» — нарастало у него внутри возмущение.

— У вас нет обид и даже понятия «обида»? — поинтересовался Авдей, выводя беседу из дебрей.

— В таких масштабах как у вас нет, — ответил Деш.

— Никто не обижается, или никто не обижает. Это все-таки разные вещи, — обратил внимание на последние слова Авдей.

— Мы пытались понять, что такое есть у вас «обида». Из наблюдений за вами и вашими реакциями мы сделали вывод, что обида — это невысказанное противоречие. Невысказанное, значит и неразрешенное, поскольку дефицит информации не устранен. Очевидно, разумнее противоречия разрешить, чем копить. Вообще обида — это не самый короткий путь к взаимопониманию.

— А вы, получается, всегда противоречия разрешаете?

— Разрешаем. Они, правда, возникают очень редко, или разрешаются быстро. Во всяком случае, они открыты. А вообще говоря, у меня сложилось впечатление, что вы весьма противоречивы. Между собой.

— Ну, так, наверное, было задумано! — фыркнул Авдей.

— Нет. А вот противоречивость внутри себя — это да. Это хотя бы объяснимо! Причем вы сами сумели частично раскрыть этот механизм. И вероятно, что борьба этих двух противоречий, а это уже тоже противоречие, и является причиной обид.

— Противоречия между противоречиями… Ерунда какая-то!

— Отчего же? Посуди сам. Вот между двоими возникло разногласие. Противоречие. Вместо того, чтобы стремиться его разрешить, каждый из них или кто-то один сам не может принять решение, хочет ли он это противоречие разрешить. Если и хочет, то не может решить, как это сделать, когда сделать. Плюс еще десяток всяких «если»…, плюс злоба, упрямство… у вас очень много таких возведенных в ранг чуть ли не культа качеств, от которых, вы не можете отказаться, хотя и понимаете, что они вам мешают.

— Гордость! — добавил Авдей.

— Гордыня! — поправил его Деш.

— Пускай так, — согласился Авдей.

Деш прочитал в его глазах и интонации только что упомянутое качество, подпитываемое еще обидой, что Деш так спокойно, как по учебнику истории, изобличает его расу.

— В итоге неустраненное разногласие, — продолжил Деш, — порождает чувство. Это чувство обиды.

— Невысказанное… — задумчиво медленно повторил Авдей слова Деша. — Да. Обида растет в тишине!

— Но мы отвлеклись на обиды. На Клетионе, как и на Земле, это было только началом. Потом люди стали делить то, в чем не испытывали недостатка. Феномен! Мы сами долго удивлялись, что это вновь произошло.

— Это механизм самозащиты личности, — вспомнил Авдей тезис из курса психологии.

— Этот механизм должен работать в условиях дефицита! Но его не было. А попытки самоутверждения одних и серии узурпаций привели к тому, что люди начали истреблять друг друга. Нам пришлось все остановить и начать заново.

Авдею снова пришлось от объяснений новой окружающей действительности возвращать разговор к исходному вопросу.

— А почему нам не дают возможности встречаться и общаться? Ни с теми, кто непосредственно с Земли, ни с этого вашего первого промышленного носителя? — последние слова Авдей особенно и несколько пренебрежительно подчеркнул. — Звучит ужасно, если честно!

— Нууу, мы этот вопрос уже затрагивали, Авдей, — попытался опять освободить его от ложных чувств Деш. — Это не может звучать ужаснее, чем производство телевизоров, автомобилей, поточных конвейерных линий или роботов-андройдов. Последние, кстати, у вас тоже успели найти себе довольно широкое применение.

Авдей только выдохнул. Аналогия была действительно ужасающе полной. Он только не мог разобраться в себе, почему это его ужасает.

— А по поводу, почему мы не даем Вам встречаться? — продолжил Деш. — Да вы друг друга и не поймете.

— Почему этò

— У Вас столько много разных систем условных обозначений! Совпадение даже среди тысячи экземпляров, то есть человек, изъятых случайно, конечно, вероятно. Но не стопроцентно. То, что некоторые знают несколько систем обозначений, отчасти упрощает ситуацию. Но не снимает проблему. Кто-то сможет общаться, остальные, увы, останутся лишними. Мы в этом имели возможность убедиться.

— Системы условных обозначений, это имеются в виду языкù — уточнил Авдей.

— Да, да, конечно. Эта разобщенность мешает Вам общаться и чувствовать себя единым народом, просто человечеством. Но Вы, каждый народ — носитель языка — считаете это своим культурным достоянием. Это, безусловно, хорошо! Но в этом ваша слабость, в глобальном масштабе, мешающая, в том числе, противостоять Мита.

«Слабость, Мита, о чем он вообще говорит? — уже запутавшись в объяснениях Деша, подумал Авдей. — Он говорит о нас как о кроликах. Мы ведь для него и есть просто кролики!

С другой стороны, он не раз говорил, что гордится тем, что ему удалось создать такой самодостаточный принцип, как они нас называют. Пускай, принцип и самопротиворечивый, но это один из двигателей его творческого, а значит и интеллектуального, развития.

Однако, несмотря ни на что, мы для них всего лишь очередной принцип!»

В университетской лаборатории Деш сразу повел Авдея в помещения, где размещаются носители.

— Вот здесь все начиналось. Здесь стоял ваш носитель.

Авдей оглядел помещение, оно не выглядело большим и достаточным, по его представлениям о космосе.

— На самом деле носителя с Землей здесь сейчас нет, — продолжил рассказывать Деш. — Промышленный носитель, где находится Клетион, тоже расположен не у нас, а у нашего глобатиата, который, собственно, осуществляет техническую часть внедрения. Но ваш носитель был именно здесь. Вот здесь еще осталось некоторое оборудование, с помощью которого мы его наблюдали.

Деш обратил внимание Авдея на дугу, свободно висящую в воздухе почти под потолком у стены. Он подтянул ее к центру помещения, толкнул край дуги, и она легко повернулась, словно висела на шарнире. На краю дуги располагалась изящная, коническая воронка, длинная, но не широкая.

«Кирдец! Все как в голливудском кино! — подумал Авдей, ворочая головой из стороны в сторону. — Пратиарийцы не смогли придумать ничего более оригинального, — он даже не смог сдержать улыбку. — Или это наши были настолько изобретательны?…»

— Пристализатор, — пояснил Деш.

Авдею все стало предельно «понятно». От бессмысленности незнакомых слов на его лице равнодушно не дрогнул ни один мускул.

Деш взял из шкафа какую-то прозрачную тонкую пластинку, расположил ее прямо перед лицом Авдея и отпустил, повернув-шись снова к шкафу. Авдею даже показалось, что Деш неосторожно упустил ее, и хотел было подхватить, но она не думала падать. Этому можно было, конечно, удивиться, но после пристализатора было уже некуда. Однако Авдей не смог оставить ее в покое. Деш тем временем отыскал другую штуковину, по всей видимости, завалявшуюся в шкафу, повернулся и поставил ее на пластинку. Он заметил, что Авдей ее держит.

— Не держи, — сказал он. — Это гравитационный штатив. Он не упадет. Пристализатор же не падает.

«Ах, ну, да! Как же я не догадался!» — съехидничал про себя Авдей. Гравитационный штатив!

Второй предмет имел кубическую форму, судя по нечетким контурам легкой затуманенности, наполнявшей предмет и, вероятно, удерживаемой им.

— Вот. Это учебный образец носителя, — сказал Деш. — Ваш в несколько раз больше. Но это не принципиально.

— В таком же была Земля?

— Была и есть, — кивнул Деш.

— Вот это вот весь наш космос?! Жидкая дымка! Забавно! — факты приходилось воспринимать с иронией. — Но в космосе темно, а здесь светло, и он насквозь просвечивается.

— Светло не там. Светло здесь, в помещении. Носитель большую часть света просто пропускает. Но небольшая часть рассеивается. А там в этой дымке, как ты говоришь, на самом деле повышенная плотность пространства. Свет там просто равномерно распределяется на все пространство. И при такой концентрации это уже темнота. Я тебе покажу еще кое-что интересное. — Деш погасил свет в помещении и плотно занавесил окно, чтобы сумерки тоже не мешали наблюдению эффекта. — Смотри!

Теперь было более отчетливо видно, какую форму имел носитель. В полной темноте виднелся слегка светящийся куб.

— Та часть света, которая рассеивается носителем, проходит через него с задержкой. Поэтому он сейчас светится, — пояснил Деш.

— Дааа! Где-то я это уже слышал. Как бы это не то, что мы называли реликтовым излучением. А почему он квадратный?

— Так он стоит, не катится. Удобно смотреть.

— Мы всегда себе вселенную представляли неограниченной, но если бы она оказалась круглой, было бы более естественно.

Включив свет, Деш направил пристализатор на носитель и предложил:

— Посмотрим?

Не дожидаясь ответа, он активировал экран, такой же, как и у него был дома, только больше.

— А здесь тоже есть какая-то планета, где существует…? — хотел спросить Авдей.

— Нет. Здесь обитаемых нет, — сразу прервал его мысль Деш.

Появилось изображение. Деш подал руку вперед, и масштаб начал расти с одновременным нарастанием темноты.

— Давай вот ту туманность посмотрим. Можешь сам побаловаться, — предложил Деш, подал руку в направлении туманности и уступил место Авдею.

Погуляв немного по учебному, Деш переключился на носитель Земля.

— Там сейчас тоже стоит такое же оборудование, и мы можем точно так же все наблюдать.

После непродолжительного блуждания в межзвездном про-странстве своей Вселенной, Авдею пришлось признать, что:

— Нет, я так долго буду искать Землю.

Деш помог ему найти Солнечную систему.

— Авдей, мне ненадолго нужно убежать, — вдруг сказал Деш. — Побудешь здесь? Тут еще много есть интересных носителей. Посмотри пока. А у меня сейчас встреча. Я скоро вернусь. Хорошò

— Хорошо. Мне здесь надолго занятия хватит, — улыбнулся Авдей.

Он долго вглядывался в картинку, менял масштаб, пытаясь разглядеть детали, но увеличение не было достаточным, чтобы увидеть то, что хотелось Авдею. Он разворачивал изображение в разные стороны, вращал Землю то вправо, то влево, даже не задумываясь, что на самом деле при этом вращается не Земля, а пристализатор, который находится возле носителя.

В очередной раз Земля остановилась, приняв вид полумесяца. Он не стал поворачивать дальше, а улыбнулся, представив себя на орбитальной станции. При этом, спустя пару минут, Авдей убедился, что ему не показалось, что видимая часть Земли изменялась.

«То есть я даже вижу, как она вращается?» — удивился Авдей.

Он продолжал завороженно смотреть. Вдруг он заметил, что где-то посередине неосвещенной части Земли начало появляться свечение. Оно располагалось не очень строго вдоль меридиана и не сплошной, различной ширины полосой. Оно не было постоянным, а переливалось разными цветами, словно состояло и миллионов мельчайших вспышек. С каждой минутой, земной ритм которых Авдей еще мог ощущать внутри себя, а может, чуть чаще, Земля поворачивалась, и свечение менялось вдоль своего меридиана, оставляя позади себя слабый шлейф.

Авдей внимательно наблюдал за этой картиной, пытаясь понять, что это такое происходит, пока странное сияние меридиана не прекратилось. Прошло всего минут пятнадцать, а ему показалось, что пока он наблюдал свечение, Земля обернулась вокруг оси. Но он не был в этом уверен и с сожалением в очередной раз отругал собственную ненаблюдательность.

На встрече Деш доложил о результатах поездки в филиал университета и в конце поднял новый старый вопрос.

— У нас есть немногим больше тысячи экземпляров принципа Земля, которые были извлечены с Клетиона первого запуска и с самой Земли. Но пока не решен вопрос, что с ними делать. Их нельзя уничтожить, так как все они были получены после того, как было принято решение об окончании эксперимента и промышленном запуске.

— И их нельзя квалифицировать как брак, — скорее констатировал факт, чем спросил, имилот Вейтел.

— Да. Они полностью функциональны. Но и использовать, как готовый продукт, мы их тоже не можем, они не проходили сертификацию, и не пройдут, — подтвердил Деш. — Просто одного из таких я взял к себе домой. Он задал мне вопрос, почему им не позволяют общаться?

У нас в городах уже довольно много людей. Они общаются. Их отлично объединяет спорт. Думаю, если мы обучим всех несертифицированных нашей речи, они тоже смогут интегрироваться.

— А что они будут делать? — спросил имилот Кефера. — Это самый главный вопрос. Сертифицированные люди все при деле и только в свободное время они встречаются друг с другом.

— Кроме того, ты же сам говорил, что они не могут не иметь цели, — добавил Лешаль.

— Это все так, — согласился Деш.

— Но эти вопросы не снимают проблемы. Нам нужно выработать решение, — резюмировал Вейтел, соглашаясь с Дешем, что проблему необходимо проработать. — Точнее сказать, решение-то очевидно. Необходимо определить для них цель.

— Которая будет для них приемлема. Это уже взрослые люди с устоявшимся мировоззрением, — добавил Деш. — Его сейчас изменить естественным путем практически невозможно.

Думаю, нам в этом может помочь Манкоа. Они уже открыли несколько десятков центров обслуживания и одновременно досуга для людей. Там предполагается, что будут работать преимущественно люди, для этого сейчас уже запущены новые факультативы на Клетионе. Какие-то работы вполне могут выполнять и люди без сертификатов.

— При этом они будут в своей среде и будут чувствовать себя полезными, — отметил два основных требования к решению вопроса Сайкон.

— Деш, тебе, значит, необходимо обсудить это с Манкоа, — заключил Вейтел.

— Хорошо, имилот, — ответил Деш. — Но независимо от их решения, наше остается неизменным?! Интегрировать. Тогда, думаю, уже можно начать их обучать хотя бы нашей речи, приобщать к порядкам и…

— Еще вопрос с их проживанием. Мы вряд ли сможем всех расселить по домам, — обозначил вопрос Вейтел.

— Манкоа, предполагаю, будет размещать своих работников при центре. Тогда, будем рассчитывать, это коснется всех.

После встречи Деш поспешил вернуться к Авдею. Едва ли его что-то беспокоило. А у Авдея собственная планета в виде частички жидкой дымки, заполнявшей некий условный стакан, несколько раз взорвал мозг, загнал сердце, вызвал тоску и ненависть, удивление и преклонение.

— Как все прошлò — поинтересовался Авдей, обрадованный возможностью переключить куда-то внимание.

— В порядке. Тебе здесь не скучно былò

— Ни сколько!

— Не устал?

— Не столько устал, сколько проголодался.

Это было, пожалуй, единственным вполне конкретным ощущением, о котором можно было говорить с уверенностью.

— Аа, ну, да. У вас же регулярное питание, — спохватился Деш.

— У вас здесь есть столовая?

— Мы в течение асана питаемся по желанию. Поэтому столовые при каждом заведении не держим.

— Жаль, — как мог нейтрально отреагировал Авдей.

— Но, есть чайная комната. Только там ты не поешь нормально, конечно. Давай сходим в ресторан. Здесь не далеко.

Ресторан был просторен, но в интерьере не было ничего особенного, выдающегося, удивительного. Он выглядел вполне по-пратиарийски, так же естественно, натурально и органично, как жилые дома и большинство других помещений, где Авдею приходилось уже побывать.

Своды были устланы живым декором. Здесь он, конечно, был разнообразнее, чем дома, повсюду не частые свисающие плети, разделяющие заведение на уголки, круглые белые столы, расположенные на разных уровнях относительно друг друга. В общем, интерьер в какой-то мере повторял вид района, где жил Деш: роль белых крыш, которые тоже были на разной высоте, играли столы, своды и лианы — это дороги. Обстановка вполне домашняя, успокаивающая. В центре стоял рояль, на котором играла девушка.

Увидев ее, Авдей удивился:

— Она же человек?!

— Конечно, человек. Только она с Клетиона. Музыкант. Ты только послушай, как она играет! — восхищенно сказал Деш. — Я впервые ее услышал, когда ее приглашали с концертом в педагогиум к детям.

Увидев Авдея, Грета немного смутилась. Ведь до этого асана в ресторане никогда не появлялись люди в качестве посетителей, не считая Франчески, которую она приглашала сама.

— Деш, а изображение Земли, полученное через пристализатор — это же тот же Гугл, что и дома? Но ты говорил, что дома картинка берется с Землù — поинтересовался Авдей за обедом.

— Они похожи, но это разные изображения. Изображение Земли дома — это все-таки статичные снимки, пусть они и обновляются несколько раз в конжон. В соседнем доме кто-то может просматривать противоположный район Земли. Там же люди не ходят. Вернò

А пристализатор показывает живую картинку. Да и детализация такая не доступна, как на статике, полученной с Земли. И пока ты работал, никто другой не мог изучать другую область носителя.

— Ясно. А почему отсюда убрали носитель, раньше, ты гово-ришь, он был здесь?

— Наш носитель физически по размерам был меньше, его было удобнее транспортировать, чем носитель наших коллег из университета Санкь шестнадцатой линии. Мы с ними договорились об объединении двух экспериментов: их принципа Мита и нашего Земля.

— То есть, объединениù — Авдей даже замотал головой.

Если не в каждой фразе Деша, то в каждой третьей уж точно он слышал шокирующие подробности.

— Мы объединили два носителя в один, и два принципа стали существовать в едином пространстве.

— Но они не знали о существовании друг друга?

— До поры до времени не знали. Кто-то должен был первым обнаружить другого.

— Боюсь спросить, кто же был первым?

— А что тут бояться? Мы проиграли.

— Что значит проигралù И кто мы? То, что я сегодня видел, это из какого-то архива? Я так понял, это все-таки было прямое изображение.

— Это было оно. Мы — это университет Пианс. Проиграли, то есть Мита первыми обнаружили Землю.

— Они свободно перемещаются из своего носителя в ваш?

— Конечно! В этом и была суть объединения. Это уже, считай, один носитель.

— Но это же, я так понимаю, огромные расстояния!

— Для них безусловно так. Но есть много способов их преодолевать. Вы, например, просто не успели ни одного из них открыть. А то, кто знает, может, вы бы их тоже обнаружили. Или обнаружили раньше.

— И они не уничтожили Землю?! — несколько даже иронично заметил Авдей.

— Ты, когда находишь что-то новое, интересное не кидаешься же сразу это уничтожить?

Авдей даже задумался несколько над словами Деша и скептически улыбнулся.

«Смотря на сколько я этого боюсь!» — подумал он, но вслух сказал другое:

— Особенно, если оно копошится по-своему, меня не видит и не трогает, — осторожно согласился Авдей.

— То же самое! Они, очевидно, впервые обнаружили иную форму жизни. Мита сначала изучали именно вас. Уже потом они стали смотреть, что же полезного есть, собственно, на Земле. Точнее, самое главное они и так знали. Ведь привело их к вам магнитное поле Земли и редкое, хотя и не самое, во вселенной…

— Двух вселенных?! — перебил, уточняя, Авдей.

— Если считать два носителя… Пускай двух… редкое железо. Земля холодная, и здесь железо легко взять, хотя оно и находится внутри нее.

— Но что-то, получается, их остановило от «тупо взяли, что хотели и улетели».

— Ваши технологии! Но важнейшей вашей технологией для них является то, как вы получаете знания.

— Они же превзошли нас! Сумели преодолеть такое пространство.

Авдея этот спор определенно завел. Его задело то, что человечество так вот запросто подставили. Он и сам не замечал, что именно этот факт разгоняет в нем азарт.

— Вы бы тоже, может, достигли бы их уровня, — спокойно пояснял Деш, — или даже превзошли, если бы у вас не было такого количества направлений развития и деятельности вообще. Вы в целом не так сосредоточены.

Вы можете пытаться что-то сделать, даже если знаете, что будет ошибка, или если просто не знаете, что получится.

— О, да! Это мы с удовольствием можем! Иногда даже годами! — согласился с улыбкой Авдей.

— Отсюда появляется побочное знание, которое может послужить толчком к правильному решению или вообще к новому направлению. Они так не могут.

— В нас способность заниматься непонятно чем заложена, в них, получается, нет? — уточнил Авдей.

— Да. Они рациональны. У них нет творчества как такового. Они не умеют делать что-то просто ради удовольствия, просто потому, что появилась какая-то идея. У них идеи даже не возникают так, как у людей. Так легко, иногда случайно, из ниоткуда.

— А они на самом деле из ниоткуда? — спросил Авдей.

— Вы думаете, что да. Но на самом деле нет. Есть несколько механизмов формирования идей. А у Мита есть задачи.

— Хорошо. Задача, например, добычи железа, я не знаю, что именно они еще ценного нашли на Земле. С неприкосновенностью уже как-то не сочетается.

— Железо можно найти в других местах, а знания и ваш способ их добычи уникальны. Ведь вы для них уникальны во Вселенной! Поэтому задача сохранения этого источника для них оказалась приоритетней. Все логично!

Тим отдал Милене фонари и попробовал, скрипя от напряжения ягодицами, приподнять крышку колодца. Но пальцами зацепиться было не так-то просто, чтобы еще и удержать ее. Пришлось Захару нагрузить Милену еще и канатом. Не с первой попытки, но вдвоем им удалось крышку одолеть. Впрочем, Милена не успела ничего по этому поводу съязвить. Возможно, страх не только подогревает чувство голода, но и притупляет острый язык. Она просто умничала:

— Не скрипите так вы этой крышкой.

— Не урони фонари, — отмахивался Тим.

— Да сейчас раньше времени грифы слетятся, — продолжила пугать Милена.

— Раньше времени нам не нужно, — бурчал себе под нос Захар, приподняв, наконец, с Тимом за один край нормально крышку и переложив ее в сторону.

— Ты первая? — предложил ехидно Тим Милене, как даме, право первой спуститься в колодец.

— Не умничай. Полезай, — Милена протянула ему канат и один из фонарей.

Тим посветил вниз.

— Просто шикарно! Канат не нужен, есть лестница!

Захар отнял канат у Милены и сбросил его в низ.

— Фигакс! — кратко откомментировал он бесформенное падение каната.

— Полезай, фигакс, — крякнул Тим.

— Вы же уже договорились с Миленой, что ты первый, — съехидничал Захар.

Тим не стал натягивать время на словесную возню и начал спускаться в колодец.

Снизу он стал подсвечивать Милене. Она полезла второй, так как оставаться на улице последней тоже не захотела. Страх, как выяснилось, притупляет не все подряд, и, помогая внизу Милене, Тим все же успел отметить отличный ракурс и пожалеть, что Милена была в брюках.

Как только она и Захар спустились, Тим поставил один фонарь так, чтобы тот светил из колодца вверх.

— Нам не нужно, чтобы сюда кто-то свалился случайно, — сказал он. — Свет сильный, ночь почти наступила, водители и пидестрианы должны, думаю, заметить.

— Ты че ругаешься? — изображая шепот, сказал Захар, словно намека на присутствие дамы.

— Я в рамках.

— Чёсе в рамках! Пидес…, че ты там такого и сказал-то, язык не поворачивается.

— Да это просто пешеходы у англикосов так называются.

— Только кроме англикосов об этом никто не знает. Так что не ругайся.

Тоннель под дорогой в обе стороны шел далеко без изгибов, неплохо проглядывался в свете фонарей.

— Жутковато, — проговорила Милена.

— Немного! — ответил Тим.

— Да просто пипец пипецкий, — передернулся Захар.

Тим расположил фонари на полу, чтобы один освещал тоннель вправо, а другой влево. — Так лучше?

— Немного, — ответила Милена.

Она держалась даже спокойней Захара. А может просто была сдержаннее, чем Захар вообще говоря не отличался.

— А здесь внизу прохладнее, чем на улице, — отметил Захар, глядя на осуслившихся Милену и Тима.

Он обратил внимание, что и свои плечи он тоже втянул.

Они разговаривали не громко, но и эти звуки, возвращаясь эхом к ним, создавали зловещий тоннельный тембр.

— Не хватает только звука капель, — попытался развеселить или успокоить себя и остальных Захар.

— И писка крыс, — добавил Тим.

— Блин, может, хватит уже, — передернулась при этих словах Милена.

Осмотрелись. Через каждые пару десятков метров в стенах тоннеля напротив друг друга были ниши приблизительно полуметровой глубины и такой же ширины. В некоторых из них были смонтированы какие-то короба.

— Возможно, какие-то коммуникации разводятся по домам, — предположил Тим.

— Как на схемах, — проговорил Захар, подсвечивая фонариком развернутую навису прокламацию.

— Выбирай, с какой стороны тебе будет удобней? — предложил Тим, понимая, что это не имеет значения.

— Без разницы, — ответила Милена, забравшись в одну из ниш.

Тим вернулся к фонарям и перевел их в режим SOS. Потом занял место в нише напротив Милены, Захар расположился дальше по тоннелю. Они посидели так немного, периодически выглядывая в сторону люка.

— Не весело, — разбавил тишину Тим.

Милена закопошилась, полезла по карманам и достала зеркальце.

— Скучновато, согласна, — сказала она.

— Ты боишься, что не соответствующе ситуации выглядишь? — поинтересовался Тим.

— Спокойно, не сбивай с толку, — ответила Милена и стала пристраивать зеркальце на полу так, чтобы ей из ниши было видно тоннель.

— Ааа, — прокряхтел Тим. — Ведь жешь бывают моменты, когда пожалеешь, что не женщиной родился.

Он снова осторожно выглянул из ниши в сторону люка.

— Зато ты смог первым спуститься в тоннель. Так что один-один — приободрила его Милена.

Тим полез рыться в своих карманах.

— У тебя тоже что ли есть? — удивилась Милена.

— Не. Мне скучно. Музыку хочу включить.

Он достал старенький мобильник и стал что-то вытыкивать по кнопкам.

— Ты таскаешь его с собой? — с сарказмом проговорила Милена. — Связи же черти сколько уже нет.

— Да понятно, что нет. Кроме связи здесь же еще много чего. Вот видишь, пригодился.

Тим включил музыку и вылез из ниши. Он вернулся к фонарям, небрежно бросил мобильник у стены и побежал обратно в нишу, по пути успокоив выглянувшего на звуки Захара.

— Голова, — отметил Захар. — И нас не так слышно, и сидеть не так скучно.

Время не засекали, но то, что успели заскучать, пока дождались, это факт.

А когда дождались, сердце ёкнуло, призналась уже потом Милена. Тим иногда выглядывал, а Милена не сводила глаз с зеркала. Каково там было Захару без дружеского взгляда, они не знали.

Милена заметила первой, что в люк кто-то начал спускаться и показала на пальцах Тиму. Тот хотел посмотреть, но Милена покачала головой и показала, чтобы тот не шумел. Оба застыли.

«Сработало» — подумал Тим.

Это был гриф. Его видела Милена, и она едва-едва справлялась со своими нервами. Тима еще больше выводило из себя такое короткое, но уже казавшееся бесконечным, неведение. Гриф посмотрел в одну сторону, потом в другую, оглядел фонари. Внезапно оглянулся в их сторону, словно что-то услышал.

«Услышал. Наверное, Захар» — подумала Милена, застыла и закрыла глаза. Но не выдержала с закрытыми глазами и двух секунд.

Гриф уже не смотрел в их сторону, он поглядел на источник музыки, снова на фонари, они по-прежнему мигали. Потом он взглянул вверх, куда был направлен один фонарь. Снова резко оглянулся в сторону прятавшихся. У Милены повторно ёкнуло сердце. Но гриф опять вернулся к фонарям, подняв один и начав его разглядывать. Со слов Милены это был не просто взгляд, а как будто сканер.

На мгновение он замер, потом развернулся и поплыл в их сторону. Милена снова закрыла глаза, продолжая держать палец у губ, призывая к соблюдению полной тишины. Но уже было поздно. Видимо не звуки направили грифа в этом направлении. Проплыв несколько метров он на мгновение замер, после чего ускорился в их направлении и остановился прямо между ними.

«Главное, Милена, совладай с собой, — думал Тим, глядя на Милену, — он стреляет без предупреждений. Захар, если ты спишь, то спи. Не храпи только».

«Я спокойна, — уговаривала себя Милена. — И вы, ребята, не делайте глупостей».

— Выйдите, — произнес гриф, не поворачиваясь к кому-либо из них. — Кто вы, что здесь делаете? — сухо задал он вопросы.

Захар видел тень, падавшую в их сторону, выглянуть он не решался, так как фонарь осветил бы его.

«Полный капитос!» — подумал он, поняв, что тень остановилась возле Тима и Милены.

— Музыку слушаем, — Тим постарался держаться бодро.

— Почему здесь?

— Дождь собирался.

— У вас нет дома? Это нарушение предписания оседлого проживания.

— Дом есть, мы просто прогуливались, а тут вроде дождь.

— Это нарушение предписания соблюдения покоя в ночной период.

— Ну, мы с работы идем, по пути просто прогуливались, а тут дождь.

— Место работы?

— Гипермаркет «Флора», — с трудом вспомнила что-то правдоподобное Милена.

Этот магазин действительно находился неподалеку.

— Как зовут?

— Роза, — ответила Милена.

Тим сморщился, сомневаясь, есть ли в этом смысл. Вдруг, он может прямо сейчас все проверить. Но он поддержал ее.

— Эрнест.

— Ваше нахождение здесь это нарушение предписания о без-опасности улиц, так как вы оставили открытым колодец. Вам надлежит немедленно покинуть это место.

Это совпадало с их желанием, поэтому они без суеты, но без промедления, направились к люку. Они оба не знали, как посту-пить с Захаром. И обсудить это было нельзя. Но гриф решил их сомнения.

— Третий. Выйдите. Ваше имя.

В конечном итоге им удалось без явных проблем выбраться наружу.

— Зачем нам было нужно сидеть внизу? — спросил Тим Милену, когда все закончилось.

Они шли, сворачивая с одной улицы на другую, в опасении слежки. Решили ждать до открытия метро и там попытаться запутать следы.

— Тоже не знаю. Сидели бы себе на улице за углом или вообще на крыше дома.

— Ну, главное, что мы убедились, что на такую глупость его можно заманить, — подытожил Захар. — То есть вообще ничего делать не нужно. Совсем не обязательно целый завод под себя подгребать.

— Остается только убедиться, будет ли нам достаточно мощностей? — добавил Тим.

— Но пока мы даже приблизительно не знаем, что именно нам будет нужно для захвата и изоляции.

— А он разговаривал не очень умно, — перевел тему Тим. — Как-то не по человечески.

— Как будто по шаблону, — согласился Захар.

— И как-то глупо купился на весь сказанный бред, — продолжила Милена.

— Когда они шмаляют по чем зря по людям, это тоже не выглядит умно. Мы как-то с Глебом заспорили на эту тему, — добавил Тим.

— И до чего доспорились?

— Конкретно грифы ведут себя тупо. Но это не значит, что они тупые: и грифы, и вообще они. Иначе они бы не смогли так тихо подмять под себя все. Причем это с каких еще времен?! Мы даже не догадывались. Глеб думает, что грифы, скорее всего, нагонятели страха и собиратели информации. Поэтому их действия не очень рациональны.

— А раз управляются они извне, мы к такому выводу вроде пришли, когда первого изловили, то на самом деле они могут оказаться и умнее, чем кажутся, — продолжил мысль Захар.

— Причем внезапно! — согласилась Милена.

На другой половине Земли тоже проводились исследования. Но грифов там не трогали и никуда не заманивали. Там под руководством доктора Адиса пробовали создать первый экран от явления, о котором знали катастрофически мало, от какого-то совершенно неизученного фона.

Идея была проста и в общем ничего нового собой в науке не представляла. Основана она была на том, что образец, воспринимающий фон, может его полностью или частично поглощать. Поэтому, разместив образец в несколько рядов, на последних рядах предполагали обнаружить отсутствие воздействия.

Образцы пришлось доставать непосредственно в водах открытого океана, под угрозой захвата или вовсе потопления судна воскресшими из истории разрозненными морскими налетчиками. Но другого пути не было.

Этим работам предшествовал целый год с лишним, потраченный на добычу старых научных данных.

Доктор Адиса по информации, разведанной Орестом, и с помощью своих связей в научных кругах смог выйти на ученых из рабочей группы биологов, исследовавших много лет назад загадочную миграцию медуз. Большинство из них уже умерли, оставшиеся давно не работали, и многие уже покинули науку.

Адиса узнал от доктора Нго, что на самом деле не они обнаружили феномен.

— Нас привлекла к работе фармацевтическая компания Альфа-Вита, которая добывала водоросли. Доклад, который Вы упомянули, мы делали, чтобы привлечь к явлению ведущие исследовательские институты, так как сама Альфа-Вита и мы не могли в полной мере объяснить феномен.

— Удалось выйти с кем-то на совместную работу? — спросил Адиса.

— Нет. После той конференции нам запретили продолжать работу, — сообщила доктор Нго. — Мы продолжали еще некоторое время с коллегами наблюдения у себя в университете, пока был живой биологический материал. Но потом пришлось оставить исследования.

Исследуемый вид медуз вел себя необычно, по сравнению с родственными видами, так же питающимися за счет симбиоза с водорослями. Наблюдалась пониженная активность, стремление уйти на дно, при включении освещения, тогда как остальные напротив, поднимались на поверхность. Лабораторного освещения всем было не достаточно, кроме исследуемого вида.

— Вот это уже ближе к тому, что мне нужно. Вы говорите, медузы уходили на дно. Мне больше всего интересна информация о том, что их туда влекло или гналò В докладе Вы говорили о неком фоне.

— Да. Но я вам не смогу это правильно объяснить. Это уже не биология, и я там не все сама понимаю. Эти работы не мы вели, — сожалела доктор Нго.

Докладывали на конференции мы, потому что там могли участвовать только лаборатории учебных заведений. Но готовили доклад мы вместе с Альфа-Вита и фирмой Протектром. Ее тоже привлекла к работе над проблемой Альфа-Вита. Они обе были частными компаниями.

В длинном списке ссылок, добытом Орестом, эти фирмы встречались. Но только теперь стало понятно, какую роль они играли.

Положив, что работы координировала Альфа-Вита, так как явление было обнаружено ей, Адиса теперь направился именно туда. Фирма располагалась в Европе. Здесь доктору Адиса хорошо помогли Инга и Эви, которые со всеми остальными своими людьми присоединились к движению Примула в виде четвертого штаба под названием Пыльца. Хотя в их случае правильнее было бы их назвать не штабом, а крылом, так как они не имели постоянного места размещения и по старой привычке легко обосновывались в том городе, в котором что-то затевали.

Инге и Эви не впервые приходилось придумывать способ подобраться к некой фирме. Альфа-Вита была не самой большой целью в их практике. Раскидав свои проблемы, к ним присоединился Глеб.

Однако, выяснилось, что компания уже давно фактически не вела каких-либо масштабных исследований, так как на это нет средств, и большинство ее научных работников по разным причинам покинули ее. Кроме того, адаптироваться к новой инфраструктуре, сложившейся после начала столкновения, частная наука еще не успела. Оставшиеся люди работали в полупустой лаборатории. А то, что больше всего интересовало доктора Адиса, Глеба и Ингу, обнаружили ученые из Протектрома.

Сама Альфа-Вита, будучи сосредоточенной на фармацевтике, не вникала в научную подоплеку явления. Ее интересовала лишь возможность заставить медуз вернуться обратно в верхние слои воды, что позволило вернуть издержки на прежний уровень.

Главный вывод, который они сделали для себя по результатам работы с Альфа-Вита, состоял в том, что это явление имеет природу и источники, которые пока наука внятно объяснить не может, оно носит глобальный характер, и способ ему противостоять еще нужно придумать.

Протектром раньше тоже располагался в Европе, но потом открыл филиал на Американском континенте. А со временем переместились туда полностью.

Круг поиска снова сузился. Но что и следующая нужная компания тоже окажется на плаву, спустя столько лет и событий, казалось невероятной удачей. Хотя сама контора как таковая и не нужна, достаточно было бы найти хотя бы людей, кто работал над проблемой.

В Протектром с доктором Адиса Инга отправила Эвелину. Заодно она должна была встретиться с родными. Все-таки оттуда попасть к родным было гораздо ближе, чем из старого света. Глеб вместе с матерью тоже отправился с ними.

Нонна давно мечтала встретиться с Виолеттой, понимая, что этот раз может быть уже последним, и очень обрадовалась такой возможность.

После долгожданной встречи, оставив Нонну у Виолетты, Глеб, Эвелина и доктор Адиса направились в Протектром.

Прощупывать новых людей Эвелине теперь было гораздо проще, чем раньше, когда приходилось выслеживать человека: сколько он спит, как спит, спит ли вообще, сколько и что он ест и самое главное что получает на выходе… Теперь достаточно было молчания детектора, чтобы чувствовать себя спокойно. В офисе Протектрома детектор срабатывал постоянно. Только максимальное сближение с ними он показывал не на людях, а на предметах. Впрочем, два человека все-таки оказались фальшивками: директор и, как это ни странно, единственный сторож, работавший каждую ночь. А это означало, что работать с фирмой напрямую, заручившись поддержкой руководителя, не получится. За информацией нужно выходить непосредственно на ученых.

Приходилось действовать крайне осторожно. Среди потенциально адекватных сотрудников необходимо было найти самых потенциально надежных и при том ценных, опять же потенциально. Ошибка под носом у поддельного директора была недопустимой.

Эви попыталась устроиться на работу в Протектром. Ее, конечно, не приняли, но в процессе собеседований она узнала много полезной информации. Сведения пригодились им для второго захода, идею которого позаимствовали у фирмы Альфа-Вита.

Директор Протектрома, представившийся Абелем Кранценом, был приветлив и обходителен. Он сразу распорядился, чтобы им приготовили чай. Встреча проходила в уютном зале переговоров, который, благодаря обстановке, больше походил на небольшое кафе. В помещении вдоль трех его стен размещались перегородки из реек крест-накрест, обвитые мелколистной и разношерстной зеленью. Одна из перегородок отделяла зал от входной двери. Наружная стена, за которой был небольшой балкон, была традиционно для офисных зданий прозрачной. Глеб и доктор Адиса расположи-лись на диванах за низким столом.

Глеб решил форсировать.

— Нам необходима компания, располагающая подходящим оборудованием и достаточными знаниями, для проведения ряда исследований. Прежде всего, нас интересует, на сколько вы сейчас загружены? Сможете ли срочно и вплотную включиться в нашу работу?

— В настоящее время у нас есть несколько проектов, — уклончиво отвечал Абель. — Но мы располагаем возможностью переключить часть ученых на другую задачу. Это зависит от ее характера.

— Я слышал, что у вас работают такие известные ученые, как Кандида фон Фляйсихь, Брижит Олейра де Соза, Демьян Штолоу, Сантьяго Ороско…, - Глеб перечислил несколько имен из группы, работавшей много лет назад над интересовавшей его проблемой. Эти имена были наиболее хорошо известны в научных кругах. К ним прибавил одного постороннего человека. — Мы заинтересованы в исключительном опыте и хотели бы, сотрудничать с ними.

— Из названных людей сейчас работает только один человек. Двое, к сожалению, уже ушли насовсем. А на счет профессора Ороско, он у нас никогда не работал. Демьян Штолоу, к сожалению, вернулся работать на родину в Германию. Но у нас достаточно молодых и очень хороших специалистов и без названных.

— Мы бы предпочли работать с опытными учеными старой закалки. Может, остались в штате другие людù

— Обычно мы не оговариваем конкретных людей, которые будут работать. Ведь вы заключаете договор с компанией. Компания уже сама подбирает соответствующий персонал.

«Ну, что ж, разговор, я так понимаю, затянется, — подумал Глеб. — Ладно. Здесь достаточно приятное местечко. Если бы только рука не горела».

Детектор жалил руку непрерывно, при этом усиливался, стоило только пошевелиться на диване, и когда Кранцен начинал жестикулировать активнее.

— Это же не магазин, где не имеет значения, кто стоит на кас-се? — возразил доктор Адиса. — В сфере науки личность имеет огромное значение.

Глеб и Адиса долго выводили господина Кранцена на необходимость обсуждения персоналий, преследуя единственную цель, получить имена всех, кто работал в группе, обнаружившей фон. При этом в разговоре как угодно старались обходить само это событие, и даже не допустить подозрения, что им интересно именно оно.

— Вы так тщательно изучаете людей! Но вы так еще и не сказали, к какой именно задаче желаете нас привлечь, — переключился, наконец, Кранцен к вопросу, который ему по понятным причинам был более интересен.

— Да, да, конечно! Мы же о самом главном-то не сказали, — сделал вид, что увлекся, Глеб.

На самом же деле он и Адиса намеренно прилагали усилия, чтобы эта тема всплыла только после того, как они узнают все необходимое.

— Позвольте, я обрисую проблему, — попросил слово доктор Адиса.

— Конечно. Вы это сделаете лучше меня, — охотно согласился Глеб.

Доктор Адиса начал что-то объяснять Кранцену на исключи-тельно заумном научном языке про технологии изменения концентрации информации в пространстве, про расслоение дуализма на субнуклонном уровне… Он выворачивал такие обороты, что Глеб и Эвелина еле сдерживали улыбки, узнавая некоторые из фраз, услышанных и придуманных накануне.

«Ну, надеюсь, твоя легенда убедит этого господина Абеля» — подумал Глеб.

Втроем с Эвелиной они несколько дней пытались придумать правдоподобную идею, с которой можно было бы искать научного подрядчика среди подобных Протектрому. Девять из десяти идей Адиса рубил на корню, утверждая, что они не выдерживают научной критики. Глеб и Эви, не будучи учеными, вынуждены были соглашаться. Однако, в конце концов, именно их порой сумасшедший бред помог доктору Адиса придумать правдоподобную концепцию.

Закончив ее детали, все трое отметили: «Как жаль, что все это нужно, только чтобы Протектром отказался от сотрудничества, по причине несоответствия профилю задачи».

Предлагая свою задачу, Адиса, Глеб и Эвелина надеялись, что Кранцену потребуется помощь, чтобы ее оценить, и он пригласит кого-нибудь из своих ученых для обсуждения. В этом случае даже, может, удастся вывести разговор в сторону и даже в нужную тему. Но Кранцен, по всей видимости, решил справиться с оценкой самостоятельно.

«Либо считает себя достаточно ученым, либо что-то подозревает», — думала Эвелина, анализируя происходящее.

При этом Глеб отметил, что во время научного блица усилилось ощущение жжения от детектора. В помещении, однако, ничего не изменилось, и никто новый не пришел. Появилось опасение, что подтягиваются силы за дверью.

«Заметили ли это остальные?» — думал Глеб, стараясь не подавать вида.

— Как дела, Пел?

— Спасибо, Нейт, типа, хорошо. А ты как? Давненько тебя… — интонация Пелагей содержала не только дежурный вопрос.

— Типа, тоже. — Нейт догадался, чем именно она интересуется. — Не смотри на меня так, я не Бог, чтобы взять и так сразу сделать то, что все хотят. Работаем! Ты с каждым разом на меня смотришь все вопросительнее и вопросительнее! — несколько даже возмутился Нейт.

— И поэтому ты сюда наведываешься все реже и реже? — спросила Пелагея.

— Да ладно тебе! Просто у меня основная работа в лаборатории, ты же знаешь.

— Да я-то знаю, ты еще два с половиной года назад обещал через три месяца закончить свои основные лабораторные испытания, — улыбнувшись, напомнила Пелагея.

— Ну, было дело! — согласился доктор Браннекен. — Тебя Глеб что ли снова об этом спрашивал?

— Спрашивал!

— У него-то самого что новогò

— А у него есть новости! После того, как Венец, конкретно, доктор Адиса, соорудили изолятор из медуз для медуз, Глеб сразу принялся разрабатывать план, чтобы поймать еще одного грифа и проверить на нем. Собственно план у них уже был давно. И ведь поймали! Как ребенка!

— Серьезнò! Во дают! А давнò

— На той неделе еще! Смотри, снимки нам скинули. Чего они только с ним уже ни делали, как только ни плющили, ни рвали. Но он всегда восстанавливает форму после снятия усилий.

— Убежать не пытается?

— Как ни странно, нет! Он вообще в отключке какой-то, — комментировала кадры Пелагея. — Даже когда они его не плющат, он стоит мертвым грузом. А в прошлый раз даже размазанный по полу пытался выгибаться и подняться.

— Так он просто не знает, что ему делать, — предположил Браннекен.

— Вот и мы все такого же мнения. Значит, изоляция работает, а собственного мозга или чего там еще у него нет.

Пока они рассматривали снимки, к ним подошли Тревор и Мигель, направлявшиеся покурить.

— Пел, ты снова этого дровосека изучаешь? Теперь Нейта им кормишь. Не надоелò — поддел он Пелагею.

— Надоело страшно, но чем больше я на него смотрю, тем мне страшнее становится, — ответила она. — Что это за дикота-то такая? Страшно оттого, что мы ничего супротив этого супостата поставить не можем!

— Как это, ничегò

— А что же, по-твоему?

— У нас уже есть детекторы!

— Уболтал, — снисходительно согласилась Пелагея. — Это все-таки уже что-то. А хотелось бы! — многозначительно посмотрела она на Тревора и Нейта. Тревор делал вид, что не очень понимает ее. — Да, да. Это и к вам вопрос, мистер Уайдшер.

— Мы работаем, милая, — уверил ее Тревор. — И с каждым днем, мы все ближе и ближе. Можешь спросить у Нейта. Мы уже шесть тестовых основ с ним испытали.

— То есть нужно понимать, что это шесть поколений основ. Каждую следующую мы дорабатываем. Как биологическую часть, так и программную, — уточнил Нейт.

— Основы, это которые они же споры. Я правильно поняла? — попыталась вспомнить что-то из прошлых скудных пояснений Пелагея.

— Да, Пел. Это одно и то же, — ответил Нейт.

— Просто вы каждый раз новые слова придумываете. Я только уточнила.

— Две даже были с подменами, — добавил Тревор. — А это уже шаг за финишным поворотом. Нам еще…

За их спинами на дисплее высветился вызов штаба Пест.

— Подожди, подожди. Это мы сейчас Глебу сразу и расскажем, — остановила его Пелагея.

Она приняла вызов, через долю секунды появилось изображение.

— Глеб, привет! Ты почему в штабе торчишь, полуночничаешь? Не спится? — спросила она.

— Не спится, — угрюмо ответил Глеб. — У нас никому здесь уже не спится.

По виду и тону Глеба присутствующие в штабе Чаша поняли, что произошло что-то серьезное.

— Понятно, ну-ка, давай тогда выкладывай все, — потребовала Пелагея.

— В городе облава. Грифы просто кишат. Они пролезли все возможные в городе дыры и нашли нашу ловушку. Естественно, мы не смогли отбиться. Потеряли людей. Опять! В последний момент нам пришлось самим уничтожить оборудование. Иначе бы они могли разобраться во всем.

— Подожди, не торопись. Когда это случилось? — спросила расстроенная Пелагея.

— Вечером. Опять, наверное, можно считать, нам повезло, что мы там были не все. Это первые два дня никто не уходил, всех съедало любопытство и желание поиздеваться над грифом. А потом ночевали уже дома. А то потери были бы еще больше.

Нас еще насторожило, что грифов в городе стало много. Вот вчера у ловушки оставалось не более десятка человек. Меня днем там не было, а вечером я направлялся туда. Когда пришел… Только трое смогли убежать.

Глеб перечислил имена погибших. После этого все просто немного помолчали.

— Ребят, нам нужна ваша разработка, — наконец, продолжил Глеб. — Заканчивайте ее скорее. Я первый готов испытать ее на себе. Вы же мож…

— Первой уже обещала быть Пелагея! — перебил его Браннекен, подмигнув при этом Пеле.

— Да ладно, — на лице Глеба проглянула улыбка, — я не настаиваю.

— Обещала, но не буду же я специально бросаться под поезд, чтобы… Завещать себя? Завещаю! — отозвалась Пелагея.

— Я так и знал, материала для эксперимента у меня гарантированного не будет, — сокрушился иронично Нейт.

Они встретились с Пелой взглядами и сказали друг другу таким образом больше, чем могли бы сказать словами. Обмен колкостями на этом иссяк.

— Вы же можете, — продолжил Глеб, — эти, как вы их там называете, споры или основы ввести так, чтобы они активизировались сами только тогда, когда я буду почти при смерти.

— Пока мы таких не разрабатывали, — задумался и ответил Браннекен.

— Ну, да, — подтвердил Тревор. — Все существующие прототипы активизируются сразу после ввода в организм.

— Какие прототипы? — возмутилась Пелагея. — Вы только что говорили, что у вас уже было шесть рабочих экземпляров!

— Да ты не так поняла, — начал пояснять Нейт.

— Что я не так поняла? Вы мне только что сказали, что тестировали шесть основ и две из них с подменами.

— Ребят, вы серьезнò И что, подмены целей удаются? — перебил Глеб, услышав о таких новостях. — Тогда это все меняет!

— Первая прошла лучше, вторая хуже. Пока не отработана методика и адресация, — ответил Тревор, как ведущий эту часть задачи. — А что именно это меняет?

— Это все меняет, — повторил Глеб. — И это очень кстати. Потому что нам и самим придется поменяться. Я имею в виду целиком Примулу.

— А в связи с чем? — поинтересовалась Пелагея.

— Мы здесь сейчас просто спокойно не можем ходить по городу из-за грифов. Тотальная подозрительность. Даже возле штаба уже один кружился. Причем не гриф. Мы его только по детекторам определили. После этого несколько дней вообще в штаб не ходили, чтобы не наводить на подозрения.

— Ну, грифов и у нас стало больше, — заметил Мигель.

— Может, их столько и было, они просто все вдруг повылази-лù — предположила Пелагея.

— Может, и повылазили, только не вдруг! — отметил Глеб. — В полицейских участках у нас на допросах сидит огромное количество народа. Так что после случившегося, боюсь, нам придется менять политику безопасности в Примуле. Информация должна быть только у тех, кто с ней работает. И без обид! — подчеркнул Глеб. — Это в общих интересах!

А если удается подменять цели, то это очень хорошо. И пригодится на будущее.

Сейчас мы знаем, что можем изолировать одного грифа. Они нашли его далеко не так быстро, как в прошлый раз. И не просто пришли, зная куда, а тупо прочесывали весь город. Значит, мы сможем придумать, как изолировать всех.

— Не факт! — задумчиво возразила Пелагея. — На всю Землю покрывало не сошьешь!

— Адиса говорит, что нужно не изолировать всех, а воспроизвести этот их способ общения с большей мощностью и заглушить их, — ответил Глеб. — Они уже начали ваять какие-то проекты на эту тему. Если помнишь, мы когда-то уже убедились, что они передают друг другу информацию, не используя известные нам способы коммуникации.

— Да, да, я помню, — согласилась Пелагея. — Сканировали все возможные диапазоны. Но это было только ЭМИ. Мы же тогда решили, что мы на них зря зациклились.

— Господа, вы отвлеклись. Мы говорили о целях, и что они все меняют, — воскресил тему Тревор.

— Ну, да, — вспомнил Глеб. — Короче мы сможем использовать совершенно незнакомых людей, которые точно вне подозрений в связях с нами. И давать им задания. Цели придется выстроить таким образом, чтобы мы сами не знали исполнителей, они не знали нас и не знали вообще, кто им ставит цель, как все должно сработать и для чего они выполняют это задание. В этом случае вероятность раскрытия операции существенно снижается.

— Чёсе! С тем, что никто ничего не будет знать, это ты, наверное, перегнул, — сказал присоединившийся к беседе Захар.

— Он, прав, — поддержал Тревор Захара. — Лучше, чтобы новая цель все-таки опиралась на внутренний мотив исполнителя.

— Тогда еще можно, чтобы и они друг друга не зналù — предложил Нейт.

— Но в этом случае увеличится количество контактов исполнителей с нами, чтобы все-таки передать задание и все необходимое, что понадобится, — развил мысль Аким.

— Личные встречи, может, желательно вообще исключить? — спросила Пелагея.

— Можно тогда передавать задания в письменном виде через условленное место. Место может быть частью цели, — двигался дальше Тревор, вникая в новую идею и постепенно находя в ней точки опоры. — Правильно я говорю, Мигель?

— Да, цель может быть любой, главное, чтобы не слишком многоэтапной. Чем проще и понятней, тем лучше, — пояснил Мигель.

— Даже если и в письменном виде, то не открытым же текстом, — продолжил Захар. — А если шифровать, то есть опасность, что кто-то не сможет понять и ничего не выполнит.

— Спросим по этому поводу Тревора и Мигеля, — перевел стрелку Глеб. — Можно как-то решить вопрос конфиденциальностù

Времени, с тех пор, как Авдей живет у Деша, прошло не так уж много. Авдею, однако, казалось иначе. Просто для него оно тянулось шагами хромой сороконожки, несмотря даже на то, что здесь все было ново, необычно и даже до непечатных слов интересно. Авдей все же ждал поездку на загадочную Препрею. Он не мог ее себе представить абсолютно никак конкретно. Со слов Деша ему рисовался то образ параспецифического оазиса, то недопотерянной далекой дыры. При этом избавиться от комплекса, что его будут воспринимать как служника, ему так и не удалось. Но он, конечно, надеялся, что хотя бы это путешествие действительно развеет однообразие.

Однажды в конце асана Деш спросил Авдея:

— Как у тебя продвигаются дела с изучением нашей речù

— Тяжеловато, — признался Авдей. — Произношение очень сложное. Да и самостоятельно изучать языки не просто.

— Тем не менее, нужно выучить. Иначе как ты будешь со всеми разговаривать? Здесь людей много. Но они все говорят, как мы.

Мы сейчас начинаем курсы пратиарийской речи для людей с первого промышленного запуска, чтобы их можно было интегрировать в общество. И ты мог бы с ними позаниматься. Да, кстати… Я только сейчас уточню…

Деш на время вышел, чтобы узнать у Рейпатеонда, передали ли Манкоа первые группы безсертификатников в центры. Рейпатеонд ответил, что уже в тот же арияд всех бодрствующих разместили в здешнем территориуме. Здесь они будут их готовить. А потом уже отправлять из Мантамы будут в центры других линий. Тысяча свободных единиц, по словам Рейпатеонда, оказалась весьма не лишней.

— Людей с первого запуска, — продолжил Деш, обращаясь к Авдею, — сейчас уже начинают переводить в центры обслуживания и отдыха для людей. Такие открываются везде, где внедряется принцип. Ты тоже можешь туда ходить. Они открыты для свободного посещения.

— Хм! Это здорово! — Авдей явно заинтересовался, но реагировал сдержанно. — Объяснишь, где этò Думаю, я уже смогу туда добраться самостоятельно. Это раньше я дальше первого спуска не отходил! А сейчас уже перестал бояться потеряться.

На следующий же арияд Авдей отправился в центр. Поскольку он был предназначен для людей, пик активности там приходился именно на арияд. Людям это время было более комфортным.

Авдей довольно легко втянулся в общение, соскучившись по человеческой речи. Особенно по родной!

— Там было много наших. Мы организовали свою общину, — рассказывал Макар, с которым они быстро нашли общий язык. — Но потом начался такой бардак!

Я хорошо помню встречу с Данилкой, — Макар заулыбался шире спящей на солнце лягушки, вспомнив, как они увиделись первый раз. — Он был первым, кого я встретил, и с кем смог, наконец-то, поговорить по душам. Помню, до чего же мы были рады видеть друг друга! Сейчас его забрали, говорят, на Танкуру. Хрен его знает, где это! — когда Макара пробивало на эмоции, мимикой и жестами он всегда говорил больше, чем словами.

Авдей стал часто посещать центр, каждый конжон, а иногда и несколько раз. Он там действительно отдыхал и, наконец, почувствовал какую-то поддержку, ощущение чего-то близкого, чего-то категорически своего, даже несмотря на то, что все люди здесь были совершенно ему не знакомы еще совсем недавно. Авдей и сам понимал, зная свой характер, что окажись он на Земле вот так же в компании этих людей, даже для простой беседы контакт между ними налаживался бы долго. Но как же сближает чужбина! И чем чужее она, тем сильнее!

Здесь же Авдей встретил Мехмета, с которым они с трудом смогли объясниться, в том числе с помощью картинок. Оказалось, что Мехмет так же, как и Авдей, попал на Прата прямо с Земли. Истории про бесконечные леса, коридоры, этажи, семечки и самоуправство, которые рассказывали остальные, он не поддерживал на столько, что даже не верил в них. Но Авдей-то точно знал, что это реально.

— Ты продлила уже свой абонемент? — Спросила Грета Франческу, поправляя слегка растрепавшиеся на ветру волосы.

— Мне пока не нужно. Имилот Гигон сказал, что не возражает, если я буду посещать центр Манкоа, и разрешил мне взять абонемент на полсиклона. Он еще не истек.

Франческа помогла подруге заколоть волосы, видя, что та еле справляется сама с ветром, сумками и волосами.

— А я взяла только на один обиор. Сегодня продлю. Как думаешь, тоже на полсиклона продлить сразу?

— Конечно, если твой префер не возражает, — уверенно ответила Франчи. — Ты спрашивала у негò

— До этого я сколько продляла по обиору он не был против. Так что на полсиклона сразу тоже не будет.

— Как это так, ты за него думаешь? — возмутилась Франческа. — Я бы спросила, на всякий случай.

— Я тоже собиралась, — оправдывалась Грета. — Думала, что нужно, но Макар говорит, с чего это он будет против, если по инструкции нам положен спорт. Поэтому я не обязана каждый раз у него спрашивать. И вообще не обязана.

Франческу с такими взглядами еще никто не успел познакомить, поэтому она рассуждала с большей осторожностью.

Разговаривая, девушки как раз вошли в центр и сразу оказались замеченными Макаром. Он помахал им рукой.

— Привет, девчонки! — заулыбался во все зубы Макар.

Франчи и Грета тоже поприветствовали его.

Макар улыбался обеим, едва удерживая гормоны внутри своего организма. Он не сильно старался понять, кто ему больше нравится, так как его вполне устроил бы любой вариант.

— Ты как будто нас видишь еще до того, как мы войдем, — заметила Грета.

— Конечно! А вы как думалù Грета, ты не забудь, что…

К Макару подошел Изингома, и они о чем-то коротко переговорили, но Франчи и Грета не смогли ничего понять из их разговора. Макар вернулся к тому, на чем его прервали.

— Так, я хотел сказать… Грета, не забудь, что у тебя заканчивается абонемент, — с трудом выговаривая слова, напомнил Макар.

— А ты все помнишь? — удивилась Грета.

— Даже не сомневайся! — улыбнулся ей сияющий Макар, не забыв облагородить своим вниманием и ее немного более робкую или торможеную подружку.

— А ты про всех так помнишь или только про меня, — поддаваясь вольным манерам Макара, так же, как он, сверкая глазками, спросила Грета.

Макар и не думал теряться.

— Только про тебя одну! Одну тебя, тебя одну! — затянул он фразу на неизвестный Грете мотив.

— Кто это такой был? — поинтересовалась Франческа.

— Это Изингома. Старый знакомый. Но в центре он второй арияд только. Долго в себя приходил, — сострил Макар. Хотя на самом деле их просто группами выводили из состояния экономичного анабиоза, и Макару повезло, что он попал во вторую.

— О чем это вы так непонятно сейчас говорили, — продолжала расспрашивать Грета, — да так быстро, так забавнò

— Ага, не то, что с нами. Ты, я смотрю, так и не научился еще чисто говорить, — поинтересовалась Франчи.

— Я очень стараюсь, мои дорогие и любимые, — заверил ее Макар, — кошечки и ласточки, — добавил он на родном языке, только этого уже никто не понял. — Но, по правде говоря, язык сломаешь.

И Грета, и Франчи немного раскраснелись, когда Макар назвал их дорогими и любимыми. Такое проявление личного отношения для них было даже шокирующим. А слово любимый по отношению к людям вообще не употреблялось. Для Макара это, однако, было совершенно приемлемой манерой поведения. Ему даже понравилось, что девочек так легко смутить.

— А с ним мы просто говорили на своем языке, — пояснил Макар. — Так привычней и легче.

По секрету только вам скажу, что сейчас уже многие из местных, я имею в виду только людей, тоже начинают говорить по-нашему. Это стало невероятно модно!

Макар смешивал пратиарийские и свои, когда не знал пратиарийских, слова, а своей интонацией добивался максимального эффекта любопытства. Ему это удавалось очень не плохо.

— Моднò Это как? — вытянулись в лицах девчонки.

— Ну, вы че? Модно! Это значит в тренде! Стильно! Круто! Типа не отстаешь! На волне! Ты лучший! Ты супер! Фешенебельно!!! — развернул, словно из золотой обертки, он последнее слово.

Грета и Франчи сделали вид, что им стало понятнее. Какие-то слова, как «на волне», произнесенные на пратиарийском, им были понятны, но только не в данном контексте. «Ты лучший» было, пожалуй, самым адекватным для девушек сравнением. Остальное воздействовало только на подсознание. Но главное, что им это стало еще интереснее!

— Ну, так, после занятий жду вас, продлять абонемент. Договорились? — Макар посмотрел на Грету.

— Да, давай потом продлим, а то сейчас уже почти начало. Нам нужно бежать.

В конце занятия, на котором быдлоподобно присутствовало около сотни человек, Грета спросила у тренера Эмили.

— Я несколько раз уже слышала, что ты и не только ты… Вы вот здесь говорите как-то не понятно. Макар сказал, это называется на своем…, - Грета забыла слово и не договорила фразу. — Вы какие-то странные, не как все.

— На своем языке, — несколько высокомерно закончила недосказанную Гретой фразу Эмили. — Мы и в самом деле не как все, — уже не столько Грете, сколько просто вслух озвучила свои мысли Эмили.

Высокомерие, однако, по отношению к более уязвимым живым существам, а именно такими для себя видела Эмили клетионских, не было ей свойственно. В ней оно проявлялось по отношению к тем, кто ничего из себя не представлял, но торчал во все стороны первым. А местные котята были настолько умилительны в своей наивности, что в Эмили невольно просыпалось ощущение себя выше на два подиума.

— Да, да! Макар так говорил, — узнала слово и обрадовалась как первоклассница Грета. — Как этò

— Как мне объяснили, здесь на Прата все говорят одинаково, то есть на одном языке. Просто у вас других языков нет, поэтому вы никогда и не задумывались о языках. У нас на Земле было много языков. Мы часто могли не понимать друг друга, так же, как вы сейчас не понимаете нас, когда мы говорим на своем языке. Как я не всегда еще понимаю вас.

— У вас на Земле…? — вопросительно протянула Грета, пытаясь представить, как это и, где это. — На Клетионе, может, ты хотела сказать?

— Не напоминай мне про эти отвратительно белые стены, мена колотит от них, — напряженно процедила Эмили. — Я говорю именно про Землю. Не знаю, как тебе это объяснить. Но это и не суть важно.

— А Макара ты понимаешь?

— Ну, нам пришлось научиться понимать друг друга, — усмехнулась Эмили. — С тех пор как мы оказались все в одном месте… По ощущениям, мы с ребятами обсуждали, уже прошло лет пять. Какой язык был знаком большинству, к тому все и потянулись.

— Франчи, слышишь пять «лет», — снова ликовала Грета, услышав знакомое еще одно слово, как будто первый раз увидела живой первый подснежник. — Помнишь, я тебе рассказывала, что мне, когда я уезжала в Большой мир, было двадцать пять лет. Так сказала дама Бэль. Она сказала, что и тебе и Матильде тоже приблизительно столько же.

— Это давно былò — небрежно спросила Эмили.

— Восемь обиоров назад уже, — ответила Грета.

Эмили попыталась прикинуть, но она располагала слишком малым количеством фактов, чтобы сопоставить эти цифры. Однако упоминание о двадцатипятилетнем возрасте слегка обдало ее ностальгией.

— Мне было двадцать шесть, когда это все началось, — задумчиво ответила Эмили. — Ну, приблизительно мы с вами одного возраста, значит. Хотя, мне кажется, вы чуть моложе.

— Эмили, а Макар еще говорит, что сейчас модно говорить, как вы, — продолжила тему Грета.

— Да?! — удивилась Эмили. — Ну, если так говорит Макар, значит, это так и есть.

А сама Эмили подумала, что Макар опять что-то затевает.

— Только мы так и не поняли, что такое «модно», — призналась Франческа.

— Как вам сказать, — выдохнула и задумалась Эмили. — Если модно так говорить, значит, нужно учиться, — не стала она передавать скептические оттенки этого слова.

— Я же тебе говорила, — обрадовалась Грета, что она почти правильно догадалась. — Все. Тогда мы будем учить.

— Ты стала, почти как Матильда, — завопила Франческа.

Девушки втроем тем временем спустились на первый этаж центра. Франческа обратила внимание, что много людей собралось у входа в видеозал, и почти никто не направлялся к выходу. Пока Макар оформлял новый абонемент для Греты, Эмили поинтересовалась у него.

— Ты чего это Макар девчонкам голову морочишь всякими словами, типа, «модно». Ты их так заинтриговал, что они решили учить наш язык.

— Серьезнò Отлично! — отчеканил Макар. — То, что нужно!

— Ты что ли учить-то будешь?

— Ты же не хочешь! — напомнил ей с легким укором Макар.

— Да какой из меня учитель. Я спортсмен с головы до ног, — ответила Эмили. — Ты так на Грету смотришь, я догадываюсь, чему ты ее научишь!

— Кто знает, кто знает?! — заулыбался Макар. — Может, и я чему хорошему научу. Нам никто ничего на этот счет не запрещал. Может и тебя научить? — подмигнул Макар.

— Кобель! — фыркнула Эмили.

— С головы до ног! Так же как ты, красавица, — спортсмен, — отпрезентовался Макар. — Всегда к Вашим услугам!

«Коза, по глазам же вижу, что хочешь! Че тогда козишься-тò» — подумал, прищурившись, Макар.

— А язык будет читать Майкл, — добавил он.

Грета и Франческа с интересом слушали их, не понимали, но тоже улыбались, особенно в ответ на улыбки и взгляды Макара.

— Майкл? Я же тебе говорила, он еще тот тип! — предостерегла Эмили.

— А что делать? Ты не хочешь, я плохо знаю. У нас выбор не большой. Ничего. Мы с ним договорились. Плюс он еще и в местный неплохо въехал. У него отлично может получиться.

— И что ты ему пообещал? Или он за так? — не веря в это, уточнила Эмили.

— Все нормально, мать! Это не главное! Тебе самой не противно ломать язык?

— Да ладно тебе! Говорить не противно. Противней нифига не понимать! Поэтому учу.

— Вот! Ты представляешь, когда мы все заговорим на своем, как этим пратиарийцам будет противнò!

— Что ты против них имеешь?

— Что я имею «за»?! Вот в чем вопрос!

— Вот и все, лапочка! — Макар отдал Грете ее карту. — Я с нетерпением буду ждать вас каждый раз! — Он прямо таки отыграл небольшую репризу. — Слышал, вы решились изучать наш язык?

— Да, да, — поспешила подтвердить Грета. — Такой смешной и даже интересный!

— И гораздо проще местного. Уж поверьте! Сегодня звезды складываются исключительно в вашу пользу. Скоро закончит заниматься еще одна группа аэробики, и начнется урок. Пока можете пройти в зал, вот, где скопился народ. Занимайте места.

Грета еле утащила с собой Франческу.

— И давно ты уже тут ведешь агитацию? — поинтересовалась Эмили.

— Не очень. Ну, как Майкла к нам дали. Но, — добавил Макар, указывая на Грету и Франчи, — боюсь, если эти со всеми не потянут, то уже придется вторую группу открывать. Майкл говорит, что разных всех вместе тяжело будет учить.

— Слушай, ну интересно даже стало, — призналась Эмили. — Пойду сегодня, посмотрю на это шоу.

— Давай, давай! Потом расскажешь. Мне кажется Майкл молодчина. Делает то, что нужно!

Найдя небольшую точку соприкосновения, Эмили и Макар разошлись.

То, что в результате увидела Эмили, было действительно представлением. Взращенный на слащавой рекламе телемагазинов, Майкл даже без педагогического и психологического образования, точно знал, как нужно действовать. Тем более что паства, хоть и выглядела взрослой, но в общей массе еще не переросла сознания начальной школы, а манипулятором Майкл был о природы одаренным. Эмили не была удивлена спектаклем. Она была впечатлена, поражена, и влюблена в это искусство, что еще более насторожило ее в отношении Майкла.

— А теперь после грамматической части, — говорил Майкл, — мы, как и на предыдущих занятиях, познакомимся с некоторыми новыми словами. Сегодня у нас будут немного сложные, но очень важные слова.

Итак, первое слово на сегодня это «свобода», — Майкл при этом слове раскинул руки в стороны, встряхнул головой и прикрыл глаза, словно ощущая всем телом магию этого понятия.

«И этот талант ты наверняка бездарно топил в бутылке, — подумала Эмили, оценивая опыт общения с Майклом, его вид и манеры, — работая в какой-нибудь дыре пронырой, стараясь отмутить себе все, что возможно, лишнее».

— Повторяйте «сво-бо-да», — не стесняясь, практически кричал Майкл, растягивая слоги. — И сразу в сочетании со словами с прошлых уроков «я люблю свободу!» Еще можно сказать «я свободен!»

Что же это значит «сво-бо-да»? Это когда ты делаешь то, что тебе хочется, никто тебе не приказывает, никому не подчиняешься, ни перед кем не отчитываешься, — членораздельно рассказывал Майкла, стараясь донести каждую каплю смысла и чувства. — Свободу нужно осознавать. Ее нужно чувствовать, ее можно даже вдыхать! Как я. Я свободен! — снова крикнул он и, вдохнув полными легкими, закружился на одной ноге, раскинув руки в стороны. — На Земле все люди были свободными!

Майкл объяснял смысл слов воодушевленно, эмоционально. Но объяснять на пратиарийском ему, конечно, было трудно.

Следующее слово «рабство», «раб-ство». Это слово по смыслу прямо противоположно предыдущему слову «свобода», — сразу пояснил Майкл, сменив интонацию на негативную, жесткую, враждебную. — Это угнетение, давление, контроль одного за деятельность другого. Это когда тебе могут приказать, а ты не можешь отказаться, когда кто-то может вам что-то запретить, когда ты не можешь ничего сделать без чьего-то разрешения. Люди всегда боролись с рабством. Они всегда хотели быть свободными. И они добились этого! Люди имеют право быть свободными.

Вот и новое слово «право»…

Когда Майкл разогнал толпу граждански неграмотного пластилина, Эмили захотелось поговорить с Майклом и Макаром. У нее просто горели глаза. Она действительно была поражена и искренне хотела поделиться впечатлениями.

По обыкновению после занятий, людей не перекроить никакими новыми мирами, традиции стали складываться уже и здесь, они собирались в своем крыле центра Манкоа в чайной. Эмили влетела в комнату, надеясь найти здесь остальных. Майкл сидел, развалившись на стуле, испытывая его последнее терпение. На столе стояла полупустая чашка таойи.

— Что делаешь? — поинтересовалась она.

— Тебя жду, красавица! — в интонациях Майкла не забыли отразиться их несколько напряженные с ней отношения.

— Меня? — удивилась Эмили, на этот раз с некоторой добротой в интонации.

Практически вслед за Эмили пришел и Макар.

— Конечно, тебя? — Майкл остался в своем образе. — Сижу, жду. Чай уже весь выпил, печеньки сгрыз. Даже ногти сгрыз, — гыгыкнул он.

Воодушевление Эмили помогло ей пропустить мимо этот сарказм. Она не огрызнулась язвенно, как обычно, на подобные заходы Майкла.

— Не чай. Это таойи, — поправила она его. — Местные так называют.

— Да мне намотать, как они его называют! — усмехнулся Майкл.

— Я тоже все называю просто чаем! — поддержал его Макар. — Язык еще ломать!

— Ну, вы же не называете кофе чаем? — Эмили не успокаивалась.

— Это исключение. А все остальное чай: чай из смородины, из мяты… — продолжил Макар.

— Ладно, это не важно. Ребят. Я что хотела вам сказать! Я просто реально в шоке, оттого, что вы делаете! — перебивая себя, говорила Эмили.

Но в ее голосе не было возмущения. Она действительно была удивлена и впечатлена. Это впечатление даже на какое-то время заглушило давно сложившееся настороженно-холодное отношение Эмили к Майклу и минимально серьезное к Макару.

— Конечно! А ты думала, мы тогда просто поговорили, посмеялись и все, сложили ручкù — почти возмутился Макар. — Ты это слышал, Майкл! — толкнул он его в плечо.

— Честно говоря, думала, — нехотя, но призналась Эмили. — Ну, в крайнем случае, думала, из этого выйдет что-нибудь нелепое, — продолжила она, интонацией давая понять, мол, она признает, что ошибалась. — Что вы планируете делать дальше? — интересовалась она.

— Погодь, мать, — отмахнулся Майкл, с видом, что он занимается более срочным и важным на данный момент делом. Он заканчивал ковыряться в шкафах и котелках. Но все-таки не выпадал из беседы, между делом выдавая смачные оценки. — Видя, как податлива эта серая масса клетионцев, у меня воодушевление с каждым занятием зашкаливает все больше и больше.

— Так что мы пока еще не выбрали окончательно, что мы хотим с ними сделать! — продолжил мысль Макар.

— Но с каждым разом я оказываюсь все более голодным! — гыгыкнул Майкл, перенося на стол тарелки с едой. — И вас приглашаю отужинать.

— С удовольствием, — поддержал его Макар.

— Присоединишься? — любезно, но слегка язвенно, предложил Майкл Эмили, непривыкший к ее расположению.

— Да пожалуй, — не отказалась она, что для Майкла было скорее неожиданно.

— Тогда желаю вам полета воображения, чтобы эта местная, так сказать, еда показалась вам изысканным обедом в шикарнейшем ресторане, — даже сам от этих слов закатил глаза Майкл.

— Тогда еще притупления вкусовых ощущений пожелай, — отшутился Макар. — Спасибо.

— Спасибо, — Эмили была более сдержанной. — Так к чему же вы все это ведете? — вернулась она к исходной теме.

— Мы, солнышко, убиваем сразу двух зайцев, — не скрывал гордости Макар за то, как им удалось реализовать первые шаги. — Во-первых, они выучат наш язык, и нам станет легче с ними общаться. А во-вторых, Майкл научит их жить…

— Они же вообще наивные! — перебил его Майкл. — И они же здесь просто рабы!

— Только они этого не понимают! — добавил Макар. — Но мы сделаем из них настоящих людей.

— И нам самим здесь станет не так скучно, — добавил перспектив Майкл.

— А сейчас тебе скучно что лù — удивилась Эмили.

— Киска! Мы с тобой уже сколько вместе там по коридорам скитались, здесь типа при деле сидим, за еду вкалываем…? А ты до меня дотрагиваешься, только когда мне по рукам бьешь. Я не понимаю, как ты столько времени с этим справляешься?! А еще спрашиваешь, не скучно ли мне!

— Кобель ты, — ехидно-надменно, но по-доброму, улыбнулась Эмили.

— Что поделать! — даже не обиделся Майкл. — Но у каждой сучки тоже хотя бы раз в год должно просыпаться желание! — не стесняясь намеков, продолжил он, сверля Эмили сладким взглядом во все эрогенные места сразу.

— Уже совратил кого-то из местных курочек? — усмехнулась Эмили, обходя словесный выпад Майкла.

— Допустим, нет. Но это вопрос времени. Поверь! — Майкл говорил, будучи абсолютно уверенным в силе своего кобелизма. И какая-то одна непробитая юбка в лице Эмили нисколько не снижала его самооценки. — Так что, мать, смотри. Пока у тебя конкуренток не много.

— Расслабься, падре [(итал.) отец]! — брызнула Эмили. — Ты, можно поду-мать, последний мужчина!

Майкл неожиданно снизил тон нападков. Эмили удалось и его за что-то задеть.

— Да. Нормальную бабу среди этих курочек не найти. Ты права, Эмили, — опустив глаза, произнес он. — Но и нормального мужика себе среди местной мебели ты тоже не найдешь! — нашел на чем отыграться Майкл.

— Так, стоп! — неожиданно вмешался Макар. — Давайте не будем сливать серьезный разговор в подштанники! — Майкл не зли Эмили. Она нужна нам.

— Да. Без тебя, Эмили, нам будет сложнее, — признал Майкл.

— Ты, кстати, тоже могла бы свои занятии дополнять полезным содержанием, — поспешил предложить Майкл. — Легко…, не навязчиво…

Эмили задумалась.

— Я могу, например, акцентировать внимание на том, что упражнения следует делать не четко, как я говорю, а так как они хотят, как им удобно… Что это их тело…

— Ты тоже схватываешь на лету, мать! — поддержал ее Макар.

Новый раз такую фамильярность, перерастающую в бесцере-монность, Эмили не смогла пропустить в ворота и огрызнулась.

— Какая я вам мать? — фыркнула она.

Но беседа не потеряла на этом конструктив.

Затея с распространением земного языка нашла отклик у многих людей. Чем больше людей втягивались в эту модную тенденцию, тем больше приходило новичков.

При случайных встречах на улицах, это им рекомендовал Майкл, как часть обучения, между собой они старались говорить на земном или, как его еще иногда называли, людском или человеческом.

Майкл специально стал употреблять эти слова чаще чем «земной», считая, что они больше несут объединяющего смысла, точнее конкретизируют идеи единства людей, отличия от пратиарийцев и, самое главное, не просто отличия, но противопоставления.

— Макар, ничего не поделать, — как-то заявил Майкл. — Придется тебе тоже обучать. Хотя бы самым азам, в самом начале. Слушателей и групп становится много.

В чайную вошли Эмили и Изингома. Макар любезно предложил им таойи.

— Прям вот только заваренный! — сообщил он.

— Обязательно! — сухо согласилась Эмили.

Сегодня был не ее день, как ей самой казалось. Она с самого восхода Сиклана выглядела раздраженной.

Изингома в свою очередь любезно предложил всем искурить сигару, скрученную из чего-то нового. Он тоже нашел своих поклонников.

— О! Эмили, ты как раз вовремя, — перевел стрелку Макар. — Майкл говорит, что не справится с таким количеством групп сам. Просит, чтобы хотя бы азам кто-то учил.

— Ты же оценила нашу затею! — поддержал его Майкл.

— Так сам-то, не можешь помочь? — натянуто ответила Эмили Макару, пытаясь все-таки уйти в сторону.

— Я же сам плохо знаю ваш язык, не грамотный, считай. Я сам хожу на занятия к Майклу, — оправдался Макар. — Ну, научу неправильно, потом переучивать. Я могу научить своему языку. Только какой смысл. А Изингома что скажет? Ты местный уже освоил?

— Уже лучше. Я бы с радостью, ты же знаешь! Только я, как и ты. Родному бы языку… — ответил тот.

— Нет, Эмили. Придется все-таки тебе. Соглашайся. Дело-то нужное! — подключился Майкл, начиная интонацией залазить глубже, чем словами.

Эмили действительно видела в этом смысл. Больший, причем, даже не в распространении языка.

— Я понимаю, что с изучением языка, человек впитывает и нечто другое. Уж, по крайней мере, одновременно можно привить очень много нужного нам, но… — как могла, тянула время Эмили до момента, когда придется соглашаться.

— Вот видишь, Эмили. Все понимаешь! А ты говорила, что местные люди какие-то инопланетяне, ни рыба, ни мясо, — продолжил рассуждать Макар, вменяя Эмили свои же слова, с которыми, правда, Эмили соглашалась. — Оказалось, нет. Как раз мясо! Такой же пипл, прывущий в управляемом тренде.

— Ты знаешь, о чем я думаю? — спросила Эмилù

— Конечно, знаю. Ты же знаешь, я согласен! — многозначительно улыбнулся Макар.

— Тьфу! Самец весенний! — выдавила Эмили. — Я не об этом!

— Я понял, не сегодня! Скажешь, когда будешь в исступлении! — подлил масла в настроение Эмили Макар.

Эмили проглотила намеки Макара, но уже с большим трудом, чем первые.

— Вот чего вы так беситесь? — продолжила она. — Здесь ведь все, как и у нас. Почти. Вот даже мы пьем этот таойи. Вкус своеобразный, конечно, но по своей форме и сути легко узнаваемое земное.

— Есть большущее «но», — возразил Майкл. — Здесь мы все-таки не дома. По крайней мере, я не ощущаю себя дома. А кто-нибудь ощущает?

— Нет, — ответил даже немногословный Изингома.

Остальные согласились с ним.

— Кроме того, здесь есть другие свои. И они, уверен, тоже не считают, что мы здесь дома, — добавил Макар. — Я тебя не узнаю! — возмутился он. — Рассказывали, что в Белатории ты была первым реформатором и зачинщиком!

— Там мы пытались во всем разобраться, чтобы выжить. Там мы даже не знали, чем можно питаться. А здесь мы думаем о том, как все сломать, и говорим людям, что то, во что они верят, на самом деле не так. А им было ли плохò

— Хорошо! Пей свой таойи! — вспылил Майкл, но обошелся приличными формулировками. — И пускай пратиарийцы за тебя решают все, что ты будешь, и чего не будешь делать завтра!

— А знаете, что мне сейчас очень хочется узнать? — спросил Изингома, предпринимая попытку немного сменить тему и охладить дискуссию.

— Ну-ка, ну-ка? — охотно заинтересовался Майкл.

— Я когда сюда попал, здесь же было много наших: Тадеу, Деви, Ванесса, Арамаан, Сабира….

— Арамаан и сейчас здесь, только все время где-то пропадает, — перебил Макар. — Он какой-то непонятный, если честно.

— Я помню, что он здесь, я просто вспоминаю людей. Еще Рамеш, Витарр, Карла, много еще кого. Мы вместе с ними еще все это придумали, они тоже одобрили нашу стратегию. Потом некоторых перевели в другие центры. А вот интересно, они там смогли так же продвинуться?

— Ах! Карлу жаль отпустили! — вспомнил с ностальгией Майкл. — Эх, ее фанданго!

— Сиди! Фанданго! — успокоила его Эмили. — Она от тебя и сбежала! — Даже Макар ее так не достал, как ты.

— Тебе-то, конечно, сиди! Ты так не сможешь, — подначивал ее Майкл. — Как она бедрами, энергично. Ух!

— Зато я с локтя могу. Честно! Тоже энергично! В пух! — шутя серьезно, ответила Эмили.

— Хорош, тебе! — возмутился Майкл. — Можно подумать…!

— А ты прав, Изингома. Ты большой стратег, оказывается, — согласился Макар. — Ты и на Клетионе, помнится, крутился в политике. Политика ведь великое дело!?

— Политика — это только лишь одним из видов проституции! — ухмыльнулся в ответ Изингома.

— Это как еще? — чуть не захлебнулся смешками Макар.

— Да просто. Где-то нужно дать, а где-то нужно драть! — откомментировался Изингома.

— Ты не так прост! Хоть и черный! — прищурился Майкл.

— А ты что-то имеешь к черным? — огрызнулся Изингома.

— Не нервничай. У нас общие цели, — поспешил загладить не-осторожность Майкл.

— Знаю я ваши общие цели! Ровно до вскрытия банковского сейфа! — Изингома напротив не стремился нивелировать остроту, выстраивая какую-то свою тактику.

— Стоп! Не кусаться! — крикнул Макар. — Мы остановились на том, что нам как-то нужно уже связаться с нашими в других центрах. До чего там они успели доработаться? Думаю, у местных должна быть связь.

— Можно узнать у главного, — подсказал Майкл.

Деш несколько раз рассказывал Авдею про Препрею, о линиях, которые кружатся вокруг почти угасшей Асаны, и вместе с ними Сиклан, что заменяет им Солнце, и маленькая, но яркая, Эйвена, о Канисе и о Танкуре, тень которой преждевременно обрывает арияд на Калипре на широте Мантамы.

С Сикланом и Танкурой более-менее было понятно, их было видно с Калипра. Последнюю приблизительно как Луну с Земли, подыскивал себе аналогии Авдей, чтобы уяснить и увязать все новое, все-таки он был археологом, а не астрономом. Только Танкура не меняла своего положения, в отличие от Луны. Асана представала мутным расплывчатым найвоновым пятном каждый асан и невероятно огромной Луной, но с расплывчатыми краями, в арияд. А все остальное…? Разве это можно было себе представить со слов! Тем более, представить правильно!

И вот, они, Деш с детьми и Авдей, наконец, собрались в поездку, и они покинули старты. Впереди их ждала Препрея — одна из планет третьей линии.

Деш взял места специально в хвостовой части гона, чтобы получить самую лучшую возможность обзора всей системы Прата. Майол взялся комментировать то, что открывалось взору, поглядывая на Деша, чтобы тот поправил в случае, если он сам что-то напутает. За окном гона существенно потемнело, но не до полной темноты.

— Потому что здесь есть атмосфера, — пояснил Майол.

— В космосе? — удивился Авдей.

— В космосе, это имеется в виду, что мы за пределами атмосферы Калипра? — уточнил Деш. Авдей кивнул. — На Прата слабую атмосферу формирует вокруг себя Асана. Вокруг планет она, конечно, плотнее, но есть и за их пределами.

— Сейчас мы проскользнем между Калипром и Танкурой, — перебил Майол. — И с той стороны из-за Калипра появится Канис. Потом еще Порифий, Ортена, а со стороны Танкуры появится Майтарис! Я их тоже еще никогда не видел! Просто знаю, что они должны быть.

Гон набирал скорость, и слова Майола на глазах становились реальностью. Сначала Калипр и Танкура засветились на фоне Асаны, потом они увидели другие планеты.

— А вот еще смотри, сиклановые леса, — обратил внимание Майол.

— Да, да, помнишь, я тебе говорил, что они выглядят еще более впечатляюще, чем ветки под нашими живыми дорогамù — напомнил Деш Авдею.

Авдей сравнил вид из окна с бородатыми лианами в стационе. Действительно, это выглядело похоже. Но гораздо более эффектно, особенно при осознании, что это в планетарном масштабе. Сиклановые леса некоторых планет как бы свисали в направлении радиусов Асаны в космос. Крошечный гон словно только-только выпутался из них.

— А не у всех планет такие леса? — спросил Авдей, оглядывая появившиеся в поле зрения планеты, образующие линии.

— Только у тех, что в синхронном вращении с Асаной, — пояснил Деш. — Иначе леса не вырастают такими высокими, да и растут по всем направлениям приблизительно одинаково.

— Всё. Планеты удаляются, удаляются, — с легкой грустью сказала Фиея. — А потом они станут просто светящимися точками. Звездами.

Майол и Фиея действительно впервые покидали Калипр так надолго и так далеко. И их детские глаза горели еще сильнее, чем глаза Авдея, который этого не только никогда не видел, но и никогда об этом не слышал. Для детей же это было оживление картинок из учебников.

— Здесь звезд, кстати, почти нет. Когда ты уходил на работу, я разглядывал небо и почти не видел их, — поделился наблюдениями Авдей. — Немного, и тусклые.

— Их очень много на самом деле, — ответил Деш. — Если ты отвлечешься от Калипра и Танкуры, то уже увидишь их. Просто на Калипре на широте Мантамы их плохо видно, они теряются в свете даже в Асановых сумерках.

— Расскажи мне еще раз о них, у меня, видимо, не все срослось в голове от прежних разъяснений. Почему у вас почти никогда полностью не темнеет?

— Из-за постоянного рассеянного остаточного света Асаны. Свет рассеивается ее же атмосферой. Она довольно далеко распространяется. Атмосферы планет его частично пропускают. Полностью темно бывает только на внешнем полюсе. Мы там однажды с детьми были, но в арияд, — пояснил Деш и добавил. — Как будет возможность, постараемся туда попасть на все выходные, чтобы и асан захватить.

Звезды теперь действительно были видны. Тем временем гон отошел от своей линии довольно далеко. Линия повисла в про-странстве, опоясывая Асану жемчужным ожерельем, к почти каждому камню которого крепилась уже едва заметная тонкая подвеска сиклановых лесов. Казалось, что они тянутся за гоном, пытаясь ухватиться за него. Одновременно другие линии приобрели понятные очертания, высветившись звездными кольцами вокруг Асаны и образуя все вместе диск. Впрочем, некоторые кольца лежали выше диска, а некоторые ниже. Дети прилипли к окну и руками, и глазами.

— Это те самые линиù — уточнил Авдей. — И некоторые стоят в наклоне?

— Да это линии. Две из внешних линий, тех, что полностью сейчас не видно, они продолжаются еще с той стороны, — Деш провел рукой круг через направление, куда двигался гон, — находятся в наклоне. Почти все линии заселены уже.

Авдей, конечно, был поражен масштабами системы Прата и ее видом.

— А сколько же у вас население? — спросил он.

— Если прикинуть так, чтобы тебе стало понятно, на Калипре население в пять раз меньше нынешнего населения Земли. Только, пожалуй, стоит учесть, что с того момента, как ты попал сюда, оно в полтора раза выросло, а потом упало втрое. А еще есть, это только ближайшие к нам, Танкура, Канис… Только в нашей второй линии больше сотни заселенных планет. Но Калипр и вся вторая линия не самые населенные. Самая заселенная первая линия. А вообще заселены уже восемнадцать линий и еще четыре заселяются.

— Калипр, получается, меньше Землù

— Нет. Калипр больше.

— А население меньше?!

— Земля просто перенаселена.

— Ну, конечно! Нам-то вы Танкуру не сделали! Одна бестолковая бездыханная Луна! Приходится ютиться! — посетовал с улыбкой Авдей.

Деш тоже улыбнулся по поводу слов Авдея о Луне и ее, якобы, бестолковости.

— Население на Земле, ты говоришь, сократилось втрое? А от чегò — переспросил Авдей.

— Там идет… — Деш замешкался со словом. — По-вашему это будет называться война.

— Какая война?

— В прямом смысле. Война.

— Очередная мировая! Это какая уже, третья, пятая?

— Ну, если ставить их в один ряд с первой и второй, которые ты, скорее всего, имеешь в виду, то это не те войны. Таких войн Мита больше не допускали.

— Если я еще что-то помню, мы и сами уже не допускали их, — пробежался мысленно Авдей по известной ему новейшей истории.

— Совершенно, верно, — подтвердил Деш. — Вы считали, что это решение ваших политиков.

— А что не так? Они что, до власти дорвались? — съехидничал Авдей.

— Да. Управление в их руках.

— Это как они интересно прорвались туда? Они одурманили весь народ? Туда и люди-то не всякие могли пройти!

— Ты говоришь так, как будто это очень хорошо, — несколько удивился Деш.

— Эта система все-таки оправдала себя, раз распространилась по всем миру. Все-таки благодаря ей мы чего-то да достигли!

— Единственное достижение вашей доминирующей политической системы — это относительный мир в тех областях, где она имеет устойчивую форму. Но там народ уже не правит! Поэтому обычным людям приходится воевать с другими обычными людьми.

— Но теперь-то люди воюют с Мита!

— Да. Это не удивительно для людей.

— То есть Мита все-таки отошли от своей задачи сохранения источника знаний? — с некоторым сарказмом выдавил Авдей.

— Войну начали люди, — возразил Деш. — Хотя люди считают иначе. А потери населения — это тактический просчет Мита. Но иначе они поступить тоже не могли. Фактически Мита людей не истребляли. Люди сами себя начали уничтожать. Мита не могли этого предугадать и не смогли остановить. Для Мита, в конечном итоге, эти потери не важны, так как процесс, который их интересует, не остановился.

— Но я на Земле, — стал вспоминать Авдей, — ничего подобного не заметил. Ни дыма, ни руин, ни взрывов, — он припомнил странные блики, которые плавали вдоль таинственного меридиана. Но они уж как-то не глобально себя вели, да и прекратились довольно быстро. — Я, конечно, не каждый квадратный метр разглядел, но если все так глобально, должно было быть видно.

— Война вяло текущая. Без активных действий. Мита дезорганизует общество и подавляет любые признаки агрессии. А то, что удается предпринять людям, по большому счету не способно произвести значимые потери для Мита, — пояснил Деш.

Потом он посмотрел в окно, потом на информационное табло гона и добавил:

— А теперь сядьте-ка правильно, — обратил внимание Авдея и детей Деш, — скоро будем переходить световой барьер.

— Это же не возможно! — уверенно заявил Авдей.

— Если бы это не было возможно, Мита бы никогда вас не нашли, — возразил Деш.

— Не уверен, конечно, на сто процентов, я не физик, но, кажется, это один из постулатов.

— Постулат — это предположение. Все выводы, сделанные потом, верны только в рамках данного частного случая. Я тоже работаю в другой области и не все тонкости знаю. Но, тем не менее, таких способов несколько. Вы просто еще не успели их открыть.

Попробую найти объяснение попроще. Самый простой, насколько я знаю, основан на фокусах с гравитацией, что позволяет резко ускориться или замедлиться. Плюс, если не просто отталкиваться от волны света, а глиссировать на ней, в гравитационном поле… Но это, кажется, применяется только для стартового разгона. А, может, нет. Не уверен.

Припоминаю еще одну теорию у людей, где число тысяча было определено, как самое большое их конечных. В ней тоже все было стройно и красиво, доказывались теоремы. Но ты же понимаешь, что эти две теории суть одинаковы, — привел пример Деш, заметив удивление Авдея, по поводу теории о числе тысяча. — Можешь поискать ее в сетях Земли.

— А Интернет здесь тоже доступен? — уточнил Авдей.

— Да, здесь доступен. А на Земле сейчас закрыт и не развивается. По земным меркам уже несколько лет.

Обратно, кстати, — добавил Деш, — мы вернемся гораздо быстрее. По-видимому, потому что туда мы противостоим гравитации Асаны, а обратно просто подчиняемся.

— А во сколько раз быстрее скорости света мы движемся?

— Был бы я у руля, я бы сказал. В сотни, тысячи, может миллионы! Это мы еще не на самом быстроходном гоне. А то бы мы даже не успели разглядеть нашу систему.

— Если вы можете двигаться с такими скоростями, вы выходите за пределы своей системы? Исследуете пространствò

— Там ничего интересного для нас нет. А ресурсов нам пока хватает в пределах системы Прата.

— Уверенность, лишенная оснований! — как ученый, запротестовал Авдей. — «Ничего нет!» — иронично повторил он. — Вдруг там есть какая-то жизнь?

— Не лишенная! Нет совершенно никакого внешнего информационного тона. Значит, нет и процесса.

Когда вас не было, не было и тона, когда вы появились, вы стали создавать события, информацию, появился ваш тон. В него можно вникать и таким образом знать, что происходит, что есть.

Ты думаешь, я тебе рассказываю о событиях, происходящих или происходивших на Земле, так это я все знаю. Нет. Я настраиваюсь на ваш тон и то, что нахожу, пересказываю тебе. Масштабные исторические события чувствовать не очень сложно, они оставляют яркий шлейф информации.

Авдей задумался и посмотрел в окно, видимо, стараясь разглядеть то, о чем только что услышал.

— Тон… Ты, наверное, говоришь об очевидных вещах. Но я не пойму, как это. Люди так, наверное, не могут?

— Могут. Информационный тон — это, как тебе объяснить в понятных тебе категориях… Это как некое подобие поля. Уж это понятие тебе должно быть знакомо. Но его всегда могли почувствовать лишь очень немногие из людей.

На какое-то время Авдей снова выпал из разговора. Он сопо-ставлял факты: «Как это, некоторые могут, некоторые не могут? Но ведь люди это одна технология? Или есть несколько разных. То есть, существуют принципиально разные люди. Расы! — догадался было он. — Нет. Он сказал, что лишь очень немногие. Таких немногочисленных рас нет. Всегда могли».

— То есть на самом деле орган, способный ощущать поля у людей, получается, есть? — в конце концов, выдал Авдей. — Но медицина его еще не обнаружила. И слышат, видят…, чувствуют не все!

— Да, вникнуть могут не все. Но как такового отдельного модуля, то есть органа, как ты говоришь, нет. Это просто способность всего организма выстраивать свои информационные потоки в унисон с информационными потоками тона. Это как два куска металла, хотя, может, не очень удачный пример: один не магнитится, а другой магнитится, только потому, что электрические токи всех доменов в нем сумели однонаправлено выстроиться в поле соб-ственно магнита.

Тон можно ощутить всем телом, как и, например, те же известные вам электромагнитные поля. У вас у каждого есть собственное электромагнитное поле, создаваемое органами. Оно испытывает возмущение, находясь в другом поле. Часть людей может ощутить это возмущение. Кто-то из них умеет его понять, например, почувствовать нездоровый орган. Точно так же кто-то может вникнуть в тон.

— Электромагнитное поле это и есть информация?

— Нет, это разные вещи!

— В чем принципиальное различие?

— Электромагнитное поле распространяется, то есть, не находится в покое, оно в движении. Оно возникает как следствие движения зарядов. Заряды не движутся — поле не возникает. Информация же просто существует.

— Просто существует, — задумчиво повторил Авдей, задрав брови и понимая, что он совершенно ничего не понимает. — То есть она покоится? Значит, где-то она есть, где-то ее нет.

— Если бы она даже и не покоилась, ее тоже где-то бы не было, следуя твоей логике. Рассуждать о ней так же, как о колебаниях и веществе нельзя. — Деш развел руками. — Говорить о том, в какой точке находится некая информация бессмысленно. Любая информация доступна в любой точке пространства.

Авдей усиленно делал вид, что понимает, чем ни сколько не вводил Деша в заблуждение.

— Да, кстати, вот еще один пример того, что люди способны читать тон. Ваша интуиция — это чистое следствие пересечения с тоном. Причем это наблюдается у большинства людей. Опять же в большей или меньшей степени. Это еще одно подтверждение, что информация не просто существует, но и влияет на события.

— Снова не очевидно, как это может быть связано, — поморщился Авдей.

— Ухо, например, приспособлено вылавливать из потока звуков узнаваемые, глаз тоже с большей вероятностью заметит знакомое лицо в толпе, образ в поле зрения и обратит внимание сознания именно на них.

— А интуиция здесь как появляется?

— Так же и тоновый модуль вылавливает в тоне нити, которые сходны с текущей ситуацией, или, правильнее сказать, быстрее или точнее с ними выстраивается в унисон. И оттуда извлекаются предпринятые кем-то ранее действия, которые могут трактоваться как нечеткие предчувствия, как следует поступить. Акценты на нитях, связанных с родными и знакомыми, более вероятны, так как происходит совпадение не только по ситуации, но и по персоналиям.

Деш сделал паузу, давая Авдею все переосмыслить.

— Кажется, у меня появляется все больше вопросов, — озадаченно произнес Авдей. — Это как будто бы мне приснилась именно моя бабушка, а не чужая старушенция, — попытался подобрать привычную аналогию Авдей.

— Да! И это тоже следы соприкосновения с тоном. Это всего лишь результат работы контекстного поиска, где контекстом является личная биография.

— А прошлые жизнù

— Не что иное, как недопонятая информация, снятая с информационного тона.

— Параллельные миры?

— Не более, чем домыслы, порожденные теми же ошибками интерпретации ощущений и фантазиями на этой почве. Ты-то теперь уже точно знаешь, что есть только один единственный носитель с Землей. И я тебе это подтверждаю!

— А как же Клетион? — улыбнулся Авдей, вспомнив про второй мир с людьми. — Он параллельный?

— Второго Авдея там никогда не было и не будет! Так что, никакой параллельности! — уверил Деш. — Если хочешь, я тебе покажу и Клетион.

— Хочу, — согласился Авдей.

— Когда вернемся домой, — пообещал Деш.

— Деш, — снова полез в дебри Авдей, подбирая понятные себе аналогии. — Ты сказал, что информация доступна в любой точке пространства, то есть ее концентрация когда-то была мала, но растет, и от нее не зависит степень влияния на события?

— Не знаю, как тебе это объяснить с позиции твоих знаний. Но, думаю, ты не будешь спорить, что чем больше ты знаешь, тем больше ты можешь. То есть информация, она как бы формирует потенциал для будущего развития.

— То есть накапливается, трансформируется в некую силу, чтобы дать толчок развитию и порождению новой информациù — додумал Авдей. — Вечных двигателей не бывает! — заключил он.

— Снова человеческий материалистический негативизм. То, что я не пощупал своими руками, глазами, ушами…, того не существует!

— Должны происходить какие-то потери при трансформации, — настаивал Авдей.

— Трансформации материи, в вашем понимании, не происходит. Это не как вода в пар, пар в энергию механическую, электрическую, тепловую и так далее. Лишь в чем-то аналогично. Информация, формирует потенциал. Она становится силой в том плане, что то, что ты делаешь сейчас, определяет в некоторой степени твое и не только твое будущее через секунду, минуту, века…, если считать по вашей системе исчисления. При этом она не исчезает. Она остается. Но понятие концентрация к ней не применимо. Формируются силы позитивные или негативные. Их баланс и определяет исход истории. Тут ты, отчасти, прав, некое подобие цикла есть.

— Если ты говоришь баланс, то его равновесное состояние — это ноль. Значит, никакого развития быть не должно. Получается, что развитие — следствие дисбаланса системы. Стоит качнуться в одну сторону, — медленно развивал клубок догадок Авдей, — то преобладающий положительный, например, потенциал, породит больший прирост позитивной информации. Это как инфляция или дефляция. И то, и другое, способно быть основой экономики, главное, чтобы они не останавливались.

— Основой ростовщической экономики, — уточнил Деш, — которая не может быть выгодна всем. Плюс еще с той разницей, что дефляция имеет очевидный предел.

— Хорошо, пускай инфляция. Даже если не говорить о транс-формации и потерях, то баланс смещается, позитив накапливается, где-то, как ты утверждаешь везде, и что-то заполняет. Этому тоже должен быть предел. А тем более, ты говоришь, что хоть и есть баланс, но ни позитив, ни негатив, не исчезают. Носитель, ты мне показывал, не бесконечный!

— Ты опять рассуждаешь с материалистической позиции. Ин-формация не материальна. Она существует не в рамках носителя. И это не те силы, которые действуют в материальном мире, заставляют опадать листья и вращаться планеты вокруг звезд. Сама по тебе информация статична, но определяет движение. Но не предметов, а событий. И точнее даже не само движение, оно присутствует всегда, а его направление или его качество. Кроме того, возможно изменение баланса.

— То, что вы столкнули два ваших принципа: Мита и Землю, — неожиданно Авдей повернул тему, — это породит какие силы? Положительные или отрицательные?

— Глобальнò Нейтральные. Это научный эксперимент. Ни больше, ни меньше.

— То есть на вас это никак не скажется?

— Это будет зависеть от того, как мы применим результаты эксперимента.

— А то, что сейчас на Земле идет война!? Это не отрицательная энергия?

— Для нас нет. Войну творите вы, земляне. И прежние войны тоже затевали вы. Это ваш баланс, вы определяете свое будущее. Заметь, ведь Мита не ведет действий, направленных на ваше уничтожение. Скорее напротив. На сохранение. Так это выглядит с их точки зрения. Мита вовремя вмешалось в процесс управления вами, так как все у вас шло в никуда. А они были заинтересованы в том, чтобы вы остались. Они действовали скрыто, так, что большинство и не догадывалось об их присутствии. Они изучали вас. Прежде всего, ваш творческий процесс, его природу.

— Мы воюем не против Мита. А за независимость, — грызнулся Авдей, представив себя дома в тех условиях, о которых они сейчас мило беседуют. — Люди всегда боролись за независимость!

— В том-то и дело! Вы всегда боролись. Только когда не было Мита, вы боролись сами с собой. Кто вам тогда мешал жить спокойно рядом под одной пальмой? А не делить ее и в результате уничтожить? Вы боролись не за независимость, а с чьей-то жадностью, а точнее чьим-то страхом все потерять. Печально то, что вы не столько цените свободу, сколько стремитесь подчинить себе все и всех вокруг. Тому, конечно, есть причины.

— Инстинкт самосохранения, — почти мгновенно выдал предположение Авдей.

— В частности, — согласился Деш.

— Заложенный вами, — подчеркнул Авдей. — Конечно, так спокойнее, когда все под контролем.

— С другой стороны, если бы никому не нужно было чужого, то никто бы ни на что и не покушался, — парировал Деш. — И тоже можно жить спокойно! А вот зачем вам понадобилось чужое?

Сменив клетионскую прописку, людям не пришлось сильно менять свои привычки. Учеба сменилась работой, что почиталось клетионцами за высшую честь. И они могли так же свободно общаться между собой и делали это регулярно. Однако не многим повезло сохранить при этом и знакомства.

Грета и Франческа часто встречались, рассказывая друг другу о многом, что с ними происходило, о своих впечатлениях.

— Мне кажется, что в последнее время наша жизнь здесь стала быстро меняться, — заметила однажды Франческа.

— Что ты имеешь в виду? — уточнила Грета.

— Я снова почувствовала себя, как в школе. Снова стала узнавать много нового, — задумчиво произнесла Франчи, словно прислушиваясь к своим ощущениям. — Я говорю не только о человеческом языке, но и о тех понятиях и идеях, о которых нам рассказывают Эмили, Майкл, Макар.

Произнеся имя Макара, Франческа почти вздрогнула, почув-ствовав изнутри себя волну чего-то знакомого, но все равно нового.

— Тебе тоже стало веселее с нимù — поделилась своим и одновременно поинтересовалась Грета.

— Да. Конечно. Но и сложнее. Закончим здесь? — сделала паузу в разговоре Франчи.

— Да, перейдем на другой тренажер, — согласилась Грета.

Они сменили характер физических нагрузок, но не потеряли нить разговора.

— Раньше мы точно знали, что делать, а теперь, оказывается, есть выбор. И мы должны выбирать сами! — согласилась Грета, продолжая беседу.

— Я и не только об этом. Появилось много новых ощущений. Ты знаешь, что сделал Макар? — вдруг спросила Франчи.

— И что же, — с интересом переспросила Грета.

— Он коснулся моих губ…

Франческа не смогла сразу закончить фразу, захлебнувшись в ощущениях, накативших вдруг на нее из воспоминаний.

— И что же тут такогò — удивилась Грета.

— Нет, Грет, ты не понимаешь. Он коснулся моих губ своими губами!

Грета попыталась себе это вообразить, сопоставить это с теми понятиями, которые она знала с детства.

— А как так могло получиться? Вы падали… — почти расхохоталась, представив сцену, Грета, — Или что вы делалù

— Нет. Чего ты смеешься? Он сделал это специально. Он коснулся губ и долго не отпускал.

— Но это же не хорошо, — вдруг сообразила Грета, представив себе процесс и вспомнив об элементарной гигиене. — А зачем он это сделал? — удивленно спросила она.

— Я тоже его об этом спросила.

— Он объяснил?

— Он сказал, что это просто поцелуй, — сама не вполне еще понимая суть этого события и действия, ответила Франчи.

— Но зачем? — еще больше удивилась Грета.

— Ты удивляешься? А Макар удивился тому, как я реагировала. Он сказал, что люди так выражают свои чувства, свою нежность, свою страсть. Он мне рассказал, что такое нежность, страсть, любовь…

Франческа пересказала все, как могла, Грете, стараясь передать смысл и одновременно понять свои ощущения.

— Мне очень сложно понять, о чем ты говоришь, — вдруг прервала ее Грета.

— Да, это сложно понять. А Макар никак не мог понять, а как же мы выражаем свои чувства.

Сделав несколько витков вокруг Препреи, одна половина которой выглядела белесой, другая отливала зеленцой, гон стал снижаться вниз в облако легкого тумана, на котором, по мере приближения, начинали вырисовываться очертания очагов жизнедеятельности.

На заключительной дуге Авдей успел различить над туманом такие же круглые белые и многочисленные крыши жилищ. Место приземления гона, однако, было в менее затуманенной местности. Круглые крыши стояли грибами на высоких тонких ножках.

Майол с Фиеей засыпали Деша вопросами.

— Здесь больше половины времени господствует туман, — пояснил Деш всем. — А нам необходим свет Сиклана, отдыхаем мы под прямыми лучами. Поэтому единственным выходом обжиться здесь стало строить дома выше уровня застилания тумана.

— Но это выглядит просто потрясающе! — восхищенно произнес Авдей.

— Очень необычно, — согласился Деш.

— А деревья такие же, как у нас, — узнала Фиея.

— Эти деревья мы заносим на все заселяемые планеты. Потому что это самый простой и при том естественный способ строительства дорог. Только адаптируются они по-разному. Здесь нет скал, рельеф преимущественно равнинный. В отличие от Калипра, Препрея периодически подходит к Сиклану гораздо ближе. Деревья не тянутся высоко, а лианам остается укрепляться только на поверхности.

Наконец гон остановился.

— Ну, что, Майол. Ты первым увидишь маму, или она тебя? Она обещала нас встречать, — сказал Деш.

Они покинули гон и шли к местным стартам. Позади них ехал старенький служник, нагруженный багажом. Майол увидел, что им на встречу спешила Лаина.

— Авдей возьми мою сумку, — протянул он Авдею сумку.

— Не нужно, Майол, отдай лучше служнику, — порекомендовал ему Деш.

— А чтò — не возмутился, но удивился Майол. — У Нимспея тоже есть человек. Так он у них носит сумки, когда они куда-то выезжают. А так следит за домом, даже убирает старые лианы с потолка.

— Не нужно, — спокойно повторил Деш. А во избежание даль-нейших разговоров, добавил. — Давай сюда.

Он взял сумку и повесил ее на служника. Майол с криками «Лаина» бросился навстречу маме.

«Чудовищно! Но очень любезно с его стороны, — подумал Авдей. — Не хватало только, чтобы здесь из меня все-таки сделали носильщика. — И снова он вспомнил аналогию, когда-то приведенную ему Дешем, что и люди разрабатывали аналогичные средства.

Почему тогда чудовищнò Если подумать, такое было и у нас даже не в отношениях людей и машин. Одни люди эксплуатировали других. Причем нельзя однозначно утверждать, что это всегда было по принуждению. Даже, пожалуй, и не всегда вынужденно.

Но здесь? Это все-таки другое. Дети здесь априори нас воспринимают как… как…, - он с трудом смог мысленно выговорить это слово, — слуг. Да не слуг! Мы машины, которые просто должны делать то, что должны! И только то, что я являюсь образцом, экземпляром, как они говорят, с экспериментального носителя, дает мне особую привилегию.

Но это в присутствии Деша. А если его рядом не будет? Кто знает, что я с Землù Настоящий?»

Авдей сам усмехнулся своей мысли и иронично шепотом произнес: «Настоящий!»

От того, как такое возможно: настоящий с Земли, которая, как выясняется, не настоящая. Мысли расстроились совсем и на какое-то мгновение пропали вовсе. Тем более что было весьма прохладно.

— Ты дрожишь? — сразу заметила Лаина, как только они, наконец, дошли друг до друга, и Деш представил их.

— Да, здесь холодно. Здесь всегда так холоднò

— Нет. Здесь пополам то тепло, то холодно. Сейчас очередной раз прохладно. Но могу тебя успокоить, в этот раз сильно холодно не будет.

— Это хорошо. Хотя и сейчас уже достаточно, — хмуро попытался выговорить Авдей.

Деш понял, что в сборах он даже не подумал о том, что температурный режим у принципа довольно узкий. Поэтому даже на их второй линии не на всех планетах возможно его внедрение.

— Постараемся побыстрее тебя одеть, — пообещал Деш и пояснил: — Асана обеспечивает нам приблизительно одинаковые условия на всех линиях. Но на нашей третьей линии ее влияние уже сказывается меньше. Есть линии и дальше третьей, но они пока необитаемы.

— Пока и на обитаемых хватает места? — уточнил Авдей.

— И это является причиной, и условия там сложные, — ответила Лаина. — Там же не только температура, но и атмосфера тоже отличается сильнее. Только давайте уже не будем терять здесь время, поспешим лучше домой.

— А почему линия третья, но так далекò Я слышал, есть шестнадцатая. Но если третья последняя… А шестнадцатая ближе к Асане? — спросил Авдей.

— Это мы уже изучали, — сказала Фиея. — Линиям давались номера в порядке заселения. Третья богата ресурсами, поэтому ее стали заселять раньше других.

— Ох, ты! Молодец, — похвалила ее Лаина.

Однако, даже несмотря на то, что поспешали, добираться было далеко. Ветер дул не очень сильно, но был прохладным. Авдей успел продрогнуть полностью, к приезду домой он уже начал шмыгать носом. Деш обратил на это внимание. Он уверял, глядя на то, как Авдей укутывается в теплое одеяло, что это скоро пройдет само.

— Так должно быть! — повторял Деш.

— После сильного и, что важно, длительного переохлаждения, — основываясь на личном опыте, доказывал Авдей, — ринит — это сто процентов, а дальше можно и еще чего-нибудь заработать, организм ведь уже ослаблен.

— Ничего не будет, — убеждал Авдей. — Реакция на температуру возможна, а все остальное — это следствие попадания в организм вирусных или бактериальных инфекций, — объяснял Деш. — Но их здесь просто нет. Из всего многообразия форм принципа Земля здесь были внедрены только пятнадцать. Остальных здесь нет, и ты не можешь ими заразиться.

Авдей задумался. Но потом опомнился.

— А как же симбиотические бактериù В кишечнике, во рту, на коже? Ты хочешь сказать, что их нет? Тогда у меня был бы дисбактериоз, как минимум. Без них, насколько я знаю, человек не может жить. Да они необходимы просто, чтобы нормально усваивать пищу.

— А, ну, эти, которые изначально разрабатывались для вас, присутствуют, конечно. Внутри ваших тел.

Деш впервые имел возможность не в тестовых условиях наблюдать, как работают системы адаптации и восстановления принципа. Он в уме просчитывал, сколько времени потребуется на каждую стадию регуляции.

Часть уверенности Деша передалась Авдею, и вместе с ленью они победили разумное желание лечиться. Но горячего таойи Авдей все-таки себе выпросил.

— А ваши местные бактериù — спросил Авдей. — Они же существуют?

— Ваш организм для них является агрессивной средой, — улыбнулся Деш.

— То есть у нас к ним врожденный иммунитет? — попытался перефразировать Авдей.

— Не совсем так. Иммунитет — это способность организма бороться с организмами, способными жить в организме. В данном случае вы — именно токсичная среда, — пояснил Деш.

— Но они же могут адаптироваться?

— Пока мы не наблюдали подобных явлений, — даже усмехнулся Деш. — Да и механизм адаптации, который мы заложили для принципа «Земля», предполагает обмен цепочками генного кода, а его основы не совместимы.

— Но тогда мы являемся токсичным продуктом для вашей среды. А ты как-то говорил, что вы никогда не наносите ущерб ничему окружающему, — Авдей попытался поймать Деша.

— Окружающая среда защищена от вашего воздействия вашим кожным покровом. А ваше тело быстро дезорганизуется, когда перестает быть активным и теряет тепло…

— После смерти, то есть, — перебил Авдей.

— Да, да. И после этого оно уже не токсично.

— А трупный запах?

— Для нас он не токсичен.

— Так он же отвратителен, — Авдей даже передернулся, хотя никогда толком и не сталкивался с этим.

— Это просто запах, — спокойно ответил Деш. — А вы его так воспринимаете, потому что его соединения вызывают химическую реакцию в организме. Однако, у вас есть запахи, которые никакой химии не влекут, но вы их тоже считаете плохими. Это глупое предубеждение. Изначально, ваш модуль обоняния разграничивает запахи на безопасные и опасные. Так последние вы стали воспринимать с отвращением.

Как ни убедителен был Деш в несущественности простуды Авдея, но на всякий случай Авдей остался дома, когда остальные собрались на прогулку по окрестностям.

— Пожалуй, я все-таки пока отлежусь в тепле и пропущу первый здешний асан, надеюсь, в арияд будет теплее, — сказал Авдей и еще поинтересовался у Деша: — Асаны здесь такие же длинные как на Калипре?

Деш сам толком не знал. Он посмотрел на Лаину.

— Официальные асаны и арияды у нас такие же, как и на первой линии. Они везде одинаковые, — ответила Лаина, не вполне поняв вопрос.

— Он, скорее всего, имеет в виду периоды темноты и света, — пояснил Деш.

— Ааа. Ну, если относительно линии, здесь они еще длиннее. Линия-то дальняя, обращается очень медленно. В полный асан отсюда практически все улетают. На наклонной девятнадцатой остаются, хотя она тоже считается дальней. Только здесь сама Препрея еще вращается быстро, поэтому асаны и арияды, то есть когда темно и светло, все-таки меняются достаточно быстро для нас. Но медленнее, чем на Калипре.

— Ладно, все равно понятно не стало. Вы идите, а я посмотрю ваш телик. Здесь все так же: управление, каналы…? — напоследок спросил Авдей.

— Почти так же, наверняка. Не сложнее, думаю, — ответил Деш. — Разберешься.

Авдея на самом деле еще после разговоров в начале полета о Земле, идущей там войне, непонятных Мита клинило снова посмотреть на Землю, хотелось добыть любые подробности по чуть-чуть надкопаной теме, которая засела занозой в голове. Поэтому теперь он сразу включил канал Гугл.

Но сколько он ни смотрел, никаких прямых подтверждений войны он не нашел. Активных действий он и не искал, понимая, что это только изображения. Но следы… Он заметил только то, что есть города, где на снимках на улицах видно много людей, а есть города, где нет ни одной души, и хозяйство брошено.

Дальше он перебрал все каналы в группе «Принцип «Земля»». Все на пратиарийском, который уже казался не таким марсиан-ским, как прежде; все-таки Авдей уже целый обиор изучал этот язык. Он нашел канал, где увидел живые кадры с земного телевидения, с замененным звуком, но не экранным текстом. Всего на трех каналах текст был на знакомом ему языке.

Привычные бегущие строки гласили о замене группировки телевизионных спутников на новые, в связи с истечением срока эксплуатации; об окончании покраски моста через Гибралтар, но его построили, еще когда Авдей был на Земле; о прекращении поставок льда с Антарктиды, так как запасов чистой пресной воды теперь достаточно и без него, и так далее десятки новостей. В общем, ничего, намекавшего на отсутствие порядка. Впрочем, отказ от антарктического льда косвенно подтверждал снижение потребности в пресной воде, следовательно, численности населения, а, значит, и слова Деша.

Ничего нового Авдей не узнал, кроме точного количества прошедших лет. Не изменился, в том числе, и внешний вид самого телевидения.

Перебрав всё в группе, Авдей вернулся к первому каналу и остановился на нем.

«Делать нечего. Надо пытаться переводить» — решил он, достал из кучи материалов, которые ему дал Деш, словарь и стал переводить то, что видел на экране.

Теперь Авдей понял, что напрасно раньше пропускал пратиарийские каналы, стараясь найти информацию на родном языке. Здесь он увидел кадры, на которых были взорваны ворота резиденции Земного правительства, построенной на его памяти на одном из последних на тот момент необитаемых островов Океании. Из той части комментария, которую Авдей успел перевести, он понял, что это не первая подобная акция, направленная против властей. А ими, как теперь понимал Авдей, были Мита.

Но не это зацепило Авдея больше всего. Одно наблюдение его скорее возмутило.

При первой же возможности, как только все вернутся, Авдей собрался поговорить с Дешем.

— Так ты говоришь, что вы объединили носителù И это было логическим продолжением научного эксперимента?

— Ну, да, — несколько удивился Деш возникновению темы. — Когда мы собрали достаточно данных о каждом из принципов по отдельности, мы обнаружили, что они приблизительно равны по уровню развития. Каждый принцип просто рвался наружу, интересовался наличием других цивилизаций, тем, что его окружает вне его непосредственной среды. Мы дали им возможность не разочароваться.

— А теперь вы делаете ставкù Вы сделали из своей науки… У нас это называлось бы реалити-шоу? Где кто-то один будет просто проигравшим! А кто-то заработает кучу денег! — Авдей с трудом сдерживал ярость. — Но не у дел, очевидно, будете не вы с вашим университетом Санкь. Организаторы при любом исходе шоу обычно остаются в выигрыше!

— Кто тебе это сказал? Может, ты и вправду переохладился? — предположил Деш.

В ответ Авдей просто махнул рукой и показал результаты своих поисков.

— Это рейтинг, тотализатор? Вот здесь еще один, — переключил Авдей. — Цифры другие!

— Это просто данные с другой линии, — пояснил Деш.

— Еще один!

— Тебя что больше в этом задевает, наличие, как ты его называешь, рейтинга или, что он в пользу Мита?

— То, что вы прикрываетесь наукой, а делаете… — Авдей не договорил.

— Делаем чтò Ты, полагаю, хотел сказать деньгù — продолжил за Авдея Деш. — То есть то же, что делают людù Ты сам сказал, что у вас такое тоже могло бы быть!

Авдей не нашелся, что ответить.

— Ты ошибаешься, — попытался снять накал Деш. — Мы не создаем шоу. И даже не публикуем нигде специально информацию с Земли. Просто она и без наших усилий доступна всем.

Очевидно, что эта технология сейчас в центре внимания. И нет ничего осудительного, что одни оценивают ваши способности, как достаточные, чтобы освободиться от опекунства Мита, другие считают иначе. И так же нет ничего осудительного, что эти мнения обобщаются.

Деш, как всегда, говорил абсолютно спокойно. Это помогало Авдею окончательно не сорваться. Впрочем, он ни разу не видел, чтобы пратиарийцы нервничали или переходили на повышенные тона.

Иногда Авдей даже начинал рассуждать о себе в непривычном ключе: «Если пратиарийцы не имеют таких эмоций или вообще их не имеют, тогда зачем они снабдили ими нас? Нет. Эмоции у них есть. Они радуются. А гнев они сдерживают или не испытывают? Может, просто мы не сдерживаем? Или мы просто привыкли неправильно реагировать на вещù Сначала взрываемся, накручиваем себя, а потом думаем, проясняем ситуацию. А они сразу разрешают противоречия» — вспомнил еще один факт из былых бесед Авдей.

— О чем так оживленно беседуете? — спросила Лаина, присоединившись к ним.

— Авдей увидел индексы мнений по связке Мита и Земли, — пояснил Деш.

— И как они тебе? Не волнуйся. Вы выиграете! — успокоила Лаина Авдея. — По крайней мере, третья линия в большинстве за вас! Мита, они прямолинейные. Они не смогут вас просчитать. Правда ведь, Деш?

— Возможно. Логика Мита действительно детерминирована. Она строится только на фактах. Необходимость совершения следующего логического заключения определяется событиями.

— Мы тоже отталкиваемся от фактов, — сказал Авдей.

— Вы умеете отталкиваться от фактов и предположений. Вас двигают вперед не только необходимость, но так же парадоксы, озарения, даже случайные ошибки. Вы развиваетесь скачкообразно. А движение к новым знаниям может быть лишь чьим-то желанием.

— И результат может оказаться востребованным лишь через десятки лет, — улыбнувшись, закончил мысль Авдей.

— Или не востребованными вовсе! — добавил Деш. — Но такой результат тоже может у вас появиться. У Мита — нет!

От уверенных слов Лаины и Деша Авдею стало немного легче, так как они сулили победу его расе. Но троянские мысли все равно грызлись в потемках сознания.

«И все-таки для них это просто петушиные бои, — думал он. — Просто коррида! Нет. Коррида не подходит. В ней один участник точно знает все правила игры, а второй просто не может не поддаться на провокацию, причем сам этого не осознает. Петушиные бои точнее. Или тараканьи бега».

Богатство аналогий снова привели Авдея к мысли, что люди, в сущности, поступают так же. Авдей продолжал перебирать аналогии:

«В бегах проигравший приносит убыток, а в петушиных боях погибает. Разница только в том, что Мита и Земля для пратиарийцев — это собственные изобретения. У нас бои роботов тоже никогда не вызывали ничего, кроме спортивного интереса. Люди ведь еще глумятся над живыми, такими же живыми, как и они сами, существами. А бои гладиаторов?!!!»

Последняя коварная аналогия окончательно раздавила Авдея.

Вернувшись на Калипр, Деш уже знал, какие его ждут сложности. О них он узнал из газет и телевизионных программ.

Люди стали общаться между собой непонятным способом. Событие оказалось любопытным и широко обсуждаемым. Как только он попал в университет, его перехватил Сайкон и сообщил, что его хотел видеть имилот Вейтел. По дороге Сайкон вкратце рассказал, что они уже попытались предпринять.

— Мы собирались вместе с Манкоа, приезжал Рейпатеонд. Позвали Лешаля, Сантера. Тебя нет, а они же тоже хорошо знают принцип.

Ты понимаешь, мы ведь не можем принять решение в отношении людей таким же образом, как и обычные решения для пратиарийцев, на уровне преферата Прата. Это же абсурд! Мы совместно с Манкоа разработали для людей правила поведения, где одним из пунктов было предписано разговаривать так же, как разговаривают пратиарийцы. Сложность формулировки была еще и в том, что у нас-то нет официального понятия «язык». Ознакомили всех с правилами. Самое удивительное, они проигнорировали эти правила!

— А известно, чем они аргументируют? — спросил Деш.

— Конечно, мы пробовали узнать причину. Они отвечают, что не хотят.

— Значит, у них появились новые желания, — начал рассуждать Деш. — Нужно понять, как это произошло.

— Это невероятно! — В таком же духе продолжал рассказывать Вейтел.

Видно, что он тоже был горд этим достижением науки в лице его университета. Но в его интонации, в отличие от имилота Сайкона, так же читалось требование объяснить происходящее и дать решение. Обстановка на срочном совещании была не праздно спокойной.

— Общественность негативно отнеслась к этому явлению. И вопрос поднимался на уровне преферата, — сообщил Вейтел.

— Вот ведь еще в чем особенность, — продолжил Сайкон, — это не локальное событие. Такой резонанс получился, потому что это происходит на всех линиях, куда открыты поставки людей.

Деш понимал, что перед ними возникла реальная проблема, но у него горели глаза, так как услышанное, означало, что…

— Это работает их логика, — пояснил Деш, — их система принятия решений и выбора приоритетов, благодаря которой они, собственно, и способны решать задачи самостоятельно. Без этого в любой нештатной ситуации они бы беспомощно стояли и ждали указания, как это делают служники всех предыдущих поколений. Они ждут команду и исполняют ее.

В основе побуждения к действию нашего принципа лежит мотив. Они оценивают необходимость тех или иных действий для достижения имеющихся целей. В настоящий момент они мотивированы работать, это обусловлено производственным процессом, заложенным на Клетионе. Для выполнения работы нет необходимости общаться между собой на каком-то конкретном языке. Видимо, цепочка такова.

— Подожди. Если ты говоришь, что в основе всего лежит мотив, то он же должен лежать и в основе отказа, — перевернул ситуацию Сайкон.

— Они отказались потому, что нет необходимости соблюдать это правило. Общение на другом языке не мешает им работать.

— Хорошо! Тогда почему они вообще начали говорить на своем языке? — продолжил Сайкон. — Здесь же тоже должен, я так понимаю, быть мотив?

— Откуда они вообще узнали о нем? — развил тему имилот Вейтел.

— На Клетионе они не говорили на других языках и не изучали их, — сказал Деш. — Значит, они узнали о них здесь. Это наши «настоящие»!

— Безсертификатникù — уточнил Вейтел. — А мы когда их начали задействовать в ваших центрах? — спросил он у Рейпатеонда.

— Около обиора назад.

— Невероятно! Это означает, что они полностью адаптировались в наших условиях, — констатировал Сайкон.

— И даже больше. Они начали адаптировать среду под себя. Это нормально для людей, — добавил Деш.

Я знаю, почему так получилось. Безсертификатникам проще говорить на своем языке. Причем, я так понимаю, они говорят все на одном, хотя для большинства из них он тоже не родной. Но его выучить легче, чем пратиарийский. Они идут по пути наименьшего сопротивления. А для сертифицированных это, с одной стороны, обусловлено необходимостью понимать безсертификатников и, с другой стороны, просто интересная новинка. Они тянутся к новому! Если они сами это не переболеют…

— Что значит «если», — перебил Деша Вейтел. — Они, может, и переболеют, но знания останутся. А в случае необходимости смогут общаться между собой, и никто их не сможет понять.

— Об этом я и говорю. Нам придется выучить их язык. Это очень простая и компактная система обозначений.

— На это нужно много временù

— Мои дети одолели ее полностью, кажется, за три или четыре конжона. И я уверен, они не сидели асаны на пролет, а только после основных занятий и, естественно, игр.

— А если они потом выучат другой язык?

— Много не выучат. Для них это гораздо труднее, чем для нас. Эффект очередной новинки их не заставит идти на такой труд. Даже из соображений обособленного общения. Они поймут, что в этом нет смысла. Это, конечно, пассивная стратегия.

Я выясню, где они учат язык. Для них это сложный процесс, — размышлял дальше Деш. — Думаю, мы сможем предпринять и некоторые активные шаги.