Принц Галлии

Глава XXIII из которой явствует, что пантера — тоже киска

Большинство вечеров Маргарита проводила в своей любимой Красной гостиной зимних покоев дворца, но по случаю прибытия гасконских гостей она собрала своих приближенных в зале, где обычно устраивались праздничные вечеринки в сравнительно узком кругу присутствующих. Это было просторное, изысканно меблированное помещение с высоким потолком и широкими окнами, на которых висели стянутые посередине золотыми шнурками тяжелые шелковые шторы. Сквозь полупрозрачные занавеси на окнах проглядывались очертания башен дворца на фоне угасающего вечернего неба. Поскольку в тот вечер танцев не намечалось, ложа для музыкантов пустовала, а пол был сплошь устлан андалузскими коврами. Чтобы придать обстановке некоторую интимность и даже фривольность, обе глухие стены зала по личному распоряжению Маргариты были в спешном порядке увешаны красочными гобеленами на темы античных мифов, преимущественно эротического содержания.

Ожидая прихода гостей, Маргарита сидела на диване в окружении фрейлин и, склонив на бок белокурую головку, вполуха слушала пение менестреля. На лице ее блуждало задумчивое выражение — скорее обеспокоенное, чем мечтательное, а ясно-голубые глаза были подернуты дымкой грусти.

Поодаль, в укрытом леопардовой шкурой кресле расположилась Жоанна Наваррская, княжна Бискайская — кареглазая шатенка двадцати лет, которую, при всей ее привлекательности, трудно было назвать даже хорошенькой. Ее фигура была нескладная, как у подростка, лицо не отличалось правильностью черт и было по-детски простоватым, с чем резко контрастировали чересчур чувственные губы. И тем не менее, во всем ее облике было что-то необычайно притягательное для мужчин; но что именно — так и оставалось загадкой. Жоанна держала в руках раскрытую книгу, не читая ее, и со скучающим видом внимала болтовне своей кузины Елены Иверо, лишь изредка отзываясь, чтобы сделать какое-нибудь несущественное замечание.

Ослепительная красавица Елена представляла собой полную противоположность кроткой и застенчивой Жоанне. Ей было семнадцать лет, жизнь била из нее ключом, она не могла устоять на одном месте и порхала вокруг кресла, словно мотылек, без устали тараторя и то и дело заливаясь хохотом. Ее ничуть не волновало, как это смотрится со стороны, и что, возможно, такая суетливость не к лицу принцессе королевской крови, которой с малый лет надлежит выглядеть важной и степенной дамой. Впрочем, мало находилось людей, которым хватало твердости хотя бы в мыслях порицать Елену за ее поведение. Что бы ни делала эта зеленоглазая хохотунья с пышной гривой волос цвета меди, она очаровывала всех своей жизнерадостностью и какой-то детской непосредственностью. Одна ее улыбка убивала в самом зародыше все возможные упреки в ее адрес. В присутствии Елены совсем не хотелось брюзжать о хороших манерах; куда приятнее было просто любоваться ею и вместе с ней радоваться жизни.

Но время от времени, когда взгляд Елены устремлялся на брата, она мрачнела и хмурилась, смех ее становился немного натянутым, а в глазах появлялась печальная нежность вперемежку с состраданием. Часа два назад Рикард крепко поругался с Маргаритой и фактически получил у нее отставку. Особенно огорчало Елену, что вскоре после такой бурной ссоры, изобиловавшей взаимными упреками и крайне обидными оскорблениями со стороны принцессы, Рикард, напрочь позабыв о мужской гордости, покорно явился на прием и сейчас жалобно смотрел на Маргариту, привлекая своим несчастным видом всеобщее внимание…

Ближе к парадному входу в зал, возле одного из окон, сидели за шахматным столиком Бланка Кастильская и Этьен де Монтини, которые с наглой откровенностью обменивались влюбленными взглядами, а подчас и соответствующего содержания репликами. Между делом они также играли в шахматы, вернее, Бланка давала Этьену очередной урок, передвигая изящные фигурки из яшмы и халцедона как за себя, так и за него. Кстати говоря, по части шахмат Бланка не знала себе равных во всех трех испанских королевствах.[4] В бытность свою в Толедо Филипп чаще всего проигрывал ей, изредка добивался ничьи, и лишь считанные разы ему удавалось обыграть умницу-принцессу, что весьма болезненно задевало его самолюбие.

В четверть девятого широкие двустворчатые двери парадного входа в зал распахнулись, пропуская внутрь Филиппа с его друзьями — молодыми гасконскими вельможами. Все разговоры мигом прекратились, и в наступившей тишине герольд, который более получаса простоял у двери, ожидая этой минуты, торжественно объявил:

— Его высочество, великолепный и могущественный сеньор Филипп Аквитанский, суверенный князь Беарна, верховный сюзерен Мальорки и Минорки, граф Кантабрии и Андорры, гранд Кастилии и Леона, соправитель Гаскони, пэр и первый принц Галлии, наследник престола… — герольд перевел дыхание и скороговоркой докончил: — Рыцарь-защитник веры Христовой, кавалер орденов Золотого Руна и Корнелия Великого, почетный командор ордена Фернандо Святого, вице-магистр ордена Людовика Освободителя!

Маргарита встала с дивана и не спеша направилась к гостям. Лицо ее просветлело, а на губах заиграла приветливая улыбка.

— Рада с вами познакомиться, господин принц, — сказала она, протягивая ему руку, которую Филипп вежливо поцеловал.

— К вашим услугам, сударыня.

Маргарита смерила его оценивающим взглядом и, отбросив дальнейшие условности, сразу перешла в наступление:

— А вы совсем не похожи на воинственного и грозного государя, покорившего за шесть дней все Байоннское графство.

— Неужели? — принял ее игру Филипп. — А на кого я похож?

— На толедского щеголя и повесу дона Фелипе из Кантабрии.

— Как, на того самого?

— Да, на того самого дона Фелипе, о котором ходит столько разных сплетен и про которого мне много рассказывала кузина Кастильская.

Филипп взглянул в указанном Маргаритой направлении и послал Бланке легкий поклон. Она приветливо улыбнулась ему и кивнула в ответ головой. Одетая в темно-зеленое платье, которое плотно облегало ее гибкий стан, четко очерчивая небольшую, но уже полностью сформированную грудь, Бланка выглядела такой милой и привлекательной, что в сердце Филиппа закралась черная зависть к графу Бискайскому.

— В таком случае, принцесса, — сказал он Маргарите, — мы оба разочарованы.

— Это почему?

— Потому, что я тоже обманулся в своих ожиданиях. Идя к вам, я представлял вас в образе безжалостной фурии, но переступив порог этого зала, увидел… — Тут он сделал многозначительную паузу.

— Ну, так кого вы увидели? — нетерпеливо спросила Маргарита.

— Мне почудилось, что я увидел ангела, сошедшего с небес на нашу бренную землю, — ответил Филипп, пристально глядя ей в глаза.

Маргарита растерялась, гадая, чтó это на самом деле — грубая лесть, или же в словах Филиппа таится подвох. Так и не придя к однозначному выводу, она состроила серьезную мину и предостерегла:

— Будьте осторожны, сударь! Мой отец счел бы ваши слова богохульством.

— Это вы намекаете на роспись в соборе Пречистой Девы Марии Памплонской? — невинно осведомился Филипп.

За сим последовала весьма живописная сцена. Бланка вдруг закашлялась и неосторожным движением руки сбросила с шахматного столика несколько фигур. Жоанна весело улыбнулась, а Елена разразилась звонким смехом. И тем труднее было сдерживаться придворным Маргариты, которые отчаянно гримасничали, судорожно сцепив зубы и покраснев от натуги. Лишь только Матильда, любимица принцессы, позволила себе тихонько засмеяться, изящно прикрыв ладошкой рот.

Рикард Иверо еще больше помрачнел и бросил на Филиппа воинственный взгляд.

А Маргарита раздосадовано закусила губу. Ей были крайне неприятны воспоминания об этом инциденте полуторагодичной давности, когда известный итальянский художник Беллини, расписывавший витражи собора Пречистой Девы в Памплоне, испросил у наваррского короля позволения запечатлеть черты его дочери в образе Божьей Матери, но получил категорический отказ. Мало того, в пылу праведного возмущения дон Александр воскликнул: «Не потерплю святотатства!» — и эта фраза, к большому огорчению принцессы, стала достоянием гласности.

Чувствуя, что молчание из неловкого становится невыносимым, Маргарита спросила:

— И вы согласны с моим отцом?

Этим вопросом она явно рассчитывала поставить Филиппа в затруднительное положение — но не тут-то было.

— О да, конечно, — сразу нашелся он. — При всем моем уважении к выдающемуся таланту маэстро Беллини, я тоже не уверен, что он смог бы изобразить вас во всей вашей красоте. А как ревностный христианин, его величество не мог допустить, чтобы в образе Пречистой Девы вы выглядели хуже, чем есть на самом деле. Именно это, я полагаю, имел в виду ваш отец, говоря о святотатстве.

И опять Маргарита растерялась. Как и прежде, она не могла решить, глумится ли он над ней, или же говорит от чистого сердца.

— А почему вы так уверены, что на портрете я выглядела бы хуже?

— Да потому, — отвечал Филипп, — что не родился еще художник, способный сравниться в мастерстве с Творцом, по чьей милости я имею честь восторженно лицезреть самое совершенное из Его творений.

Маргарита улыбнулась и покачала головой:

— Однако вы льстец!

— Вовсе нет. Я лишь говорю, что думаю. Меня, конечно, нельзя назвать беспристрастным в отношении вас — я, право же, просто очарован вами, — но даже самый беспристрастный человек вынужден будет признать… — Вдруг он умолк и беспомощно развел руками, будто натолкнувшись в своих рассуждениях на неожиданное препятствие.

— В чем дело? — поинтересовалась Маргарита. — Почему вы молчите?

— Должен вам сказать, сударыня, что беспристрастных в отношении вас людей на свете не существует.

— Как же так? Объясните, пожалуйста.

— Здесь и объяснять нечего, моя принцесса. Дело в том, что все мужчины при виде вас не помнят себя от восторга, а женщины зеленеют от зависти.

— Гм, это похоже на правду, — сказала польщенная Маргарита. — Только вот что. С вашим тезисом насчет мужчин я, пожалуй, согласна. Но женщины — неужели они все такие завистницы? Ведь если послушать вас, так получается, что у меня нет ни одной искренней подруги.

— Этого я не говорил. Далеко не всегда зависть идет рука об руку с недоброжелательностью. Можно питать к человеку самые дружеские, самые искренние и теплые чувства, но вместе с тем неосознанно преуменьшать его достоинства. Беспристрастность, хоть мало-мальски объективное отношение к вам со стороны женщин подразумевает превосходство, а мне — прошу великодушно простить мою ограниченность — явно не достает фантазии даже умозрительно представить себе женщину совершеннее вас.

Маргарита покраснела от удовольствия.

— Однако есть еще старики, дети, священнослужители… евнухи, наконец.

— В вашем присутствии, принцесса, старики молодеют, дети взрослеют, евнухи вспоминают, что когда-то были мужчинами, а священнослужители начинают сожалеть о том дне, когда они, приняв обет, отреклись от мирских радостей.

«А он довольно мил, — подумала Маргарита. — Сначала угостил меня горькой пилюлей, а затем обильно сдобрил ее сладкой лестью».

— А вы очень милы и любезны, мой принц. Даже самые избитые комплименты в ваших устах приобретают какое-то особенное, неповторимое очарование. Но, кажется, мы слишком увлеклись обменом любезностей и заставляем ждать ваших друзей. Представьте мне их.

— Как вам угодно, сударыня. Надеюсь, графа д’Альбре вы еще не забыли?

— Разумеется, нет. Рада вас видеть, граф, — сказала принцесса, подавая Гастону руку для поцелуя.

— Эрнан де Шатофьер, граф Капсирский. Воевал на Святой Земле вместе с Филиппом-Августом Французским.

Маргарита приветливо кивнула.

— А впоследствии воевал против него в Байонне, — добавила она. — В вашем окружении, дорогой принц, я вижу лишь одного настоящего рыцаря — господина де Шатофьера — зато какого рыцаря! Премного наслышана о ваших подвигах, сударь. Говорят, вы чудом избежали плена… то бишь не чудом, а благодаря вашему невероятному мужеству и везению.

— Бесконечно милосердие Божие, моя принцесса, — скромно ответил Эрнан.

— Виконт де Бигор, — представил Филипп Симона.

— Уже виконт? А ваш батюшка, стало быть, граф? Очень мило… Да, кстати, как себя чувствует ваша жена? — спросила Маргарита, лукаво косясь на Филиппа.

Симон густо покраснел.

— Благодарю за участие, сударыня, — ответил он, глядя исподлобья на того же таки Филиппа. — Все в порядке.

Когда Филипп представил ей всех своих спутников (а таковых было больше десятка), Маргарита оперлась на его руку и сказала остальным:

— Прошу вас, господа, проходите, знакомьтесь с моими дамами. И смелее, не робейте, они у меня настоящие овечки, кроткие и застенчивые.

Филипп ухмыльнулся.

«Ну-ну! — подумал он. — Хороши овечки с томными и похотливыми глазами! Впрочем, и мои ребята не промах. Уж то-то они повеселятся!..»

Первым делом Маргарита познакомила Филиппа со своими кузинами Жоанной и Еленой. Ни с той, ни с другой у него содержательного разговора не вышло — Жоанна выглядела чем-то озабоченной, слушала невнимательно и отвечала невпопад, а возле княжны Иверо уже нарезал круги Гастон, и Филипп, как настоящий друг, решил не мешать ему, — так что вскорости они с Маргаритой подошли к шахматному столику.

— Надеюсь, мне нет нужды представлять вас друг другу, — сказала Маргарита.

Бланка улыбнулась ему своей обворожительной улыбкой и немного виновато произнесла:

— Если, конечно, кузен Филипп еще не забыл меня.

— Да разве можно забыть вас, кузина! — с пылом ответил он, бережно взял руку кастильской принцессы и, по своему обыкновению (но вопреки испанскому обычаю, предписывавшему целовать воздух над ладонью женщины, не касаясь кожи), нежно прижался к ней губами.

Тотчас же он заметил, как в глазах молодого человека, который сидел напротив Бланки, сверкнула молния, а на его красивое лицо набежала тень досады. Филипп испытующе посмотрел на юношу.

— Господин де Монтини?

Этьен поднялся из-за стола и поклонился:

— К вашим услугам, монсеньор.

Вопреки этому заверению, в голосе его прозвучал вызов. Бланка с укоризной взглянула на Монтини и покачала головой. Маргарита же иронически усмехнулась.

Филипп высокомерно кивнул Этьену, разрешая ему садиться, и вновь повернулся к Бланке:

— Дорогая кузина, я был безмерно огорчен известием о смерти вашего отца. От меня лично и от всей моей родни приношу вам искренние соболезнования.

Бланка склонила голову, и Филипп невольно залюбовался ею. Она была изумительно хороша в печали, как и в любом другом настроении; она была просто восхитительна. Присмотревшись внимательнее, Филипп вдруг обнаружил, что за последние полгода в Бланке произошла какая-то перемена — незначительная, казалось бы, почти неуловимая, — но это уже была не та Бланка, которую он знавал в Толедо. Несколько секунд Филипп озадаченно глядел на нее, пока, наконец, не сообразил: она стала женщиной и она счастлива в замужестве… Но в замужестве ли?

Это подозрение побудило его снова посмотреть на Монтини, и лишь тогда он обратил внимание, что одет тот если не в пух и прах, то уж наверняка не по своим скромным средствам. Чего только стоили элегантные сапожки из кордовской кожи и нарядный берет с павлиньим пером — не говоря уж о великолепном камзоле, украшенном множеством серебряных позументов.

«Очень интересно! — подумал Филипп. — Или он надул меня насчет долгов и теперь транжирит мои денежки, или… Черти полосатые! Неужто он окрутил Бланку? Если так, то понятно, почему он так мало писал о ней, негодный мальчишка!.. Впрочем, и я хорош. Нужно было послать двух шпионов — чтобы они следили друг за другом».

— Да, кстати, — отозвалась Маргарита. — У кузины есть для вас известие.

— Какое?

— Про Альфонсо и Нору, — ответила Бланка. — Мой брат Фернандо… вы знаете, что он уже здесь?

— Знаю.

— Так вот, Фернандо сообщил, что Альфонсо с Норой должны приехать не позже чем через четыре дня.

— Ага. Выходит, кузен Альфонсо, несмотря на послевоенные заботы, все-таки решил лично присутствовать на церемонии передачи невесты.

— Само собой, — заметила Маргарита. — Коль скоро принимать невесту будет сам жених…

— Император? — оживился Филипп. — Значит, слухи о его возможном приезде в Памплону не были пустой болтовней?

— Как видите, нет. Неделю назад Август Юлий со свитой высадился в Барселоне, и мы ожидаем его прибытия со дня на день. Кроме того, празднества намерены посетить короли Галлии и Арагона, а также наследный принц Франции с женой и несколько немецких князей.

— Ну и ну! — покачал головой Филипп. Он, конечно, знал, что под предлогом участия в торжествах в Памплону должны прибыть полномочные представители соседних государств, и был осведомлен о предмете предстоящих переговоров, однако не ожидал, что четыре делегации возглавят короли, а еще одну — наследный принц.

— Вижу, вы удивлены, — сказала Маргарита. — Почему?

Филипп нахмурил чело, изображая раздумье. Затем произнес:

— Сдаюсь, принцесса! По зрелом размышлении должен признать, что помолвка наследницы наваррского престола с могущественным соседом заслуживает внимания со стороны прочих государей.

Бланка весело усмехнулась, от души забавляясь замешательством кузины. Молодой человек, стоявший в стороне, но слышавший их разговор, — а это был Рикард Иверо — подошел ближе и остановился возле Монтини.

— С могущественным соседом? — переспросила Маргарита. — На кого вы намекаете?

Филипп с притворным огорчением вздохнул:

— Вы меня шокируете, сударыня! Я говорю о вашем нареченном, а вы притворяетесь, будто слыхом про него не слыхивали. И как, по-вашему, должен чувствовать себя человек, чья невеста говорит ему прямо в глаза, что не знает его? Вы убиваете меня своей черствостью.

Маргарита звонко рассмеялась.

— Право, это бесподобно! Кузина рассказывала мне о вашей экстравагантной манере ухаживания, и вот я убедилась, что она ничуть не преувеличивала. Вы действительно идете напролом.

— Неужели? — удивился Филипп. — А мне всегда казалось, что я предельно деликатен и корректен с женщинами. Я с глубочайшим уважением отношусь к Бланке и весьма ценю ее мнение. Но со всей ответственностью заявляю, что на сей счет она ошибается. — Он слегка поклонился ей. — Вы уж не обессудьте, кузина.

Бланка отрицательно покачала головой; в ее карих глазах плясали лукавые чертики.

— И вот еще что, сударыня, — продолжал Филипп, вновь обращаясь к Маргарите. — Я никак не возьму в толк, по чем вы могли судить о моей манере ухаживания.

— Как это по чем?! А что вы сейчас делаете, как не пытаетесь приударить за мной?

— Приударить? Побойтесь Бога, принцесса! У меня и в мыслях этого не было. К вашему сведению, ухаживать вообще не в моих привычках. Обычно я беру то, что мне приглянется, не тратя попусту время на ухаживания. — С этими словами он в упор пригляделся к Маргарите.

— Однако! — протяжно и с выражением произнесла она. — Каков нахал! Такого нахала, как вы, я еще не встречала и вряд ли когда-нибудь встречу.

— Насчет этого будьте покойны. Как ваш будущий супруг, я беру на себя обязательство отныне ограждать вас от всех сомнительных типов, которые возымеют дерзкое намерение поухаживать за вами.

Рикард сжал кулаки и шагнул вперед.

— Кстати, мой принц, — сказала Маргарита. — Разрешите представить вам моего кузена, господина виконта Иверо… гм… верного слугу наваррской короны.

Филипп дружелюбно кивнул:

— Очень приятно, виконт. Я имел удовольствие познакомиться в Толедо с вашим отцом и проникся к нему глубочайшим уважением. Надеюсь, мы с вами тоже станем добрыми друзьями.

Если молнии в глазах у Монтини Филипп видел лишь мельком, то пылающий взгляд Рикарда извергал их непрерывно. На него нахлынула волна жгучей ненависти и безмерного отчаяния.

«Господи помилуй! — ужаснулся он. — Да это же сумасшедший! Сейчас он двинет меня в челюсть…» — И Филипп непроизвольно напрягся, готовясь отразить удар.

Маргарита и не думала вмешиваться, чтобы предотвратить столкновение. Казалось, ее вполне устраивал хороший мордобой, и она с интересом ожидала дальнейшего развития событий. Положение спасла Елена, которая, кокетничая с Гастоном, не переставала краем глаза присматривать за Рикардом. Как только ей стало ясно, что дело принимает дурной оборот, она оставила своего ухажера, быстрым шагом пересекла зал и решительно взяла брата за руку.

— Пойдем, Рикард. Господин д’Альбре хотел бы с тобой переговорить. Прошу прощения, кузины, господин принц… — Затем она зло взглянула на Маргариту и сквозь зубы прошипела: — Вот сучка!

— Успокойся, кузина, — кротко, но с язвительными нотками в голосе ответила ей Маргарита. — Никто здесь не собирается обижать твоего возлюбленного братца. К тому же мы с принцем сейчас уходим… Извини, Бланка, мы ненадолго отлучимся.

Филипп вежливо распрощался с кастильской принцессой, и обе пары отошли от шахматного столика в разные стороны.

— Что с виконтом? — поинтересовался Филипп.

Маргарита небрежно махнула свободной рукой.

— Да ничего особенного. Просто порой на него находит дурь.

— Ревнует?

Щеки Маргариты вспыхнули алым румянцем.

— А разве у него есть повод для ревности?

— Ну, если вы считаете, что у незадачливого жениха нет никаких оснований испытывать неприязнь к своему счастливому сопернику… — Тут он многозначительно умолк.

Принцесса повернула голову и пристально посмотрела ему в глаза.

— А вам не кажется, что вы слишком самонадеянны?

— Нет, не кажется. — Филипп стойко выдержал ее взгляд и добавил: — А вот вы, принцесса, наоборот — не очень-то уверены в себе.

Он почувствовал, как дрогнула ее рука.

— Глупости!

— Вовсе нет. Вы пытались смотреть на меня сурово, но в ваших глазах была мольба.

Маленькие пальчики крепко вцепились в его руку.

— Это бесполезно, сударыня, — спокойно заметил Филипп. — Когда женщины причиняют мне физическую боль, я впадаю в экстаз.

Хватка ослабла.

— Да, насчет гостей, — бухнула Маргарита ни к селу, ни к городу, что свидетельствовало о состоянии крайнего смятения. Она лихорадочно искала зацепку, чтобы переменить тему, и по цепочке ассоциаций возвратилась к тому моменту, когда разговор соскользнул на зыбкую почву. — Я, конечно, не отрицаю, что среди них будут такие, кого прежде всего привлекают празднества, и, надеюсь, таких будет большинство. Вот, к примеру, французы. Говорят, Филиппу де Пуатье до смерти надоели его обычные собутыльники, и он с радостью ухватился за возможность попьянствовать в новом окружении. Но далеко не все съезжаются из-за меня. Для некоторых это лишь удобный повод собраться вместе и при личной встрече, с глазу на глаз, без посредников, решить многие животрепещущие вопросы. — Принцесса на секунду умолкла и бросила на Филиппа быстрый взгляд. — Только не делайте вид, что для вас это собрание неожиданность. Я-то знаю, что ваш отец был одним из его инициаторов. И не думаю, что он держал вас в неведении.

— Я этого не говорил, — совершенно серьезно ответил Филипп. Он поддержал перемену темы разговора, рассудив, что для начала с Маргариты достаточно. — Но для меня неожиданность, что переговоры решили почтить своим присутствием первые лица всех заинтересованных государств. Не хватает только французского короля.

— Он все еще страдает от ран, полученных в Палестине, — сказала Маргарита и усмехнулась. — А также от уязвленной гордости. Сначала он попал в плен и вынужден был заключить с сарацинами унизительный мир; по возвращении на родину обнаружил, что Нормандия больше не хочет быть под его рукой; а в довершение всех его бед, один честолюбивый юнец принялся копать под Французское государство с юга.

— Байонна никогда не принадлежала королям Франции по праву, — возразил Филипп. — Сент и Ангулем тоже. Я лишь восстанавливаю историческую справедливость. — А после некоторых колебаний он добавил: — Пока что.

— Пока что? — переспросила принцесса. — А что будет дальше?

— Потом придет черед собственно Франции. Пора уже объединить все галльские земли, как южные, так и северные, в одно могущественное государство. В прошлом Галлия была единой страной от Ла-Манша до Средиземного моря; так должно быть и в грядущем.

Маргарита покачала головой:

— А знаете, я с самого начала подозревала, что ваше честолюбие не ограничивается только лишь короной вашего дяди Робера. Небось, по натуре своей вы завоеватель. Где-то в глубине души вы мечтаете покорить весь мир.

— Еще бы! Ведь я прямой потомок Филиппа Воителя. Да и как не мечтать о покорении мира с таким коннетаблем, как у меня.

Филипп кивнул в сторону Эрнана, который, находясь в окружении дам, развлекал собеседниц разбором душещипательных подробностей самых драматических сражений на Святой Земле. Гордо выпячивая грудь, поочередно поправляя шпагу и одергивая роскошный белый плащ с черным крестом тамплиеров, он говорил без умолку, благо нашел себе внимательных слушателей, и то и дело бросал на женщин испепеляющие взгляды. Впрочем, эти страстные взгляды еще ничего не значили; Эрнан смотрел так на любой предмет, живой и неживой, и тщетны были попытки некоторых барышень заигрывать с ним.

— Великолепный воин! — с искренним восхищением сказала Маргарита. — Наверное, при одном его виде иезуиты здорово оробели.

— Ясное дело, — ответил Филипп, с трудом пряча улыбку. Известие о нападении иезуитов на поезд гасконцев уже успело облететь пол-Испании, но конфуз, который приключился с Эрнаном, как-то прошел незамеченным.

— А вам известно, что Родриго де Ортегаль уже смещен с поста прецептора, арестован и вскоре предстанет перед судом ордена? Его преемник, господин д’Эперне, вчера заверил моего отца, что господин де Ортегаль действовал самовольно и вопреки уставу, за что понесет суровое наказание.

— Гм… Если его и накажут, то не за нападение на нас, а за то, что он потерпел неудачу.

— Я тоже так думаю. Никто из самостоятельно мыслящих людей не сомневается, что Ортегаль действовал по прямой указке Инморте. В последнее время иезуиты обнаглели до крайности. Я слышала, что нападавшие даже не пытались скрыть своей принадлежности к ордену.

— Да, — подтвердил Филипп. — Видать, они были уверены в своем успехе и хотели, чтобы весь мир знал, какая участь уготована их врагам. Полагаю, это нападение было задумано, как предупреждение для всех остальных. Инморте наверняка известно, что на переговорах в Памплоне будет обсуждаться вопрос об отлучении его ордена от церкви.

— Давно пора это сделать, — одобрительно произнесла Маргарита. — Будь моя воля, я бы их всех… Нет, вы вы только представьте — этот ублюдок де Барейро еще имел наглость проситься в зачинщики турнира.

— Вот как! И что же ответил ваш отец?

— Конечно, отказал. Вернее, он просто проигнорировал его письмо. Но можно не сомневаться, что это иезуитское отродье все равно заявится на турнир и постарается испортить праздник. Если он победит, это станет настоящей катастрофой.

— Не волнуйтесь, принцесса, — успокоил ее Филипп. — Я не позволю ему это сделать.

Последние слова он произнес немного рассеянно. Его внимание уже переключилось на группу из трех человек, мимо которых они как раз проходили. Это были Симон, Габриель и Матильда. Признав в Габриеле земляка, девушка бойко тараторила по-франсийски; тот страшно смущался и отвечал ей односложными фразами. Симон, как мог, старался приободрить друга.

— Что вы так смотрите на Матильду? — с внезапно возникшим подозрением спросила Маргарита.

— Очаровательное дитя, — сдержанно ответил Филипп.

— И, боюсь, вы уже положили на нее глаз, — вздохнула принцесса. — Да и она явно неравнодушна к вам. Когда пришла от вас, была так взволнована, а глаза ее очень странно блестели… Впрочем, не ей одной вы вскружили здесь голову.

— А кому еще?

— Мне, например.

— Это следует понимать как комплимент?

— Ну… Можете считать это авансом.

Филипп шутливо поклонился:

— Благодарю вас за комплимент, сударыня. Я принимаю ваш аванс и обещаю при первой же возможности его отработать.

Маргарита кокетливо взглянула на него и томным голосом произнесла:

— Давайте присядем, мой принц. Я немного устала.

Она расположилась на обитом мягким плюшем диване и взмахом руки отогнала прочь карлика-шута и двух фрейлин, не нашедших себе кавалеров. Филипп сел рядом с ней — и, как бы невзначай, гораздо ближе, чем это предписывалось правилами приличия. Но Маргарита не отстранилась. Мало того, она еще чуть-чуть придвинулась к нему, и их ноги соприкоснулись.

— Так я жду ответа на комплемент, — сказала она млея.

— А я обязан отвечать?

— Разумеется, нет. Но правила хорошего тона требуют…

— Ах, правила… Ну, это другое дело. И что вы хотите услышать?

— Что я тоже вскружила вам голову. Что вы чуточку влюблены в меня.

— Но это неправда!

— Разве я не нравлюсь вам?

— Нравитесь. Но я не влюблен в вас.

— Однако намерены жениться на мне.

— Не намерен, а просто женюсь. Без всяких намерений. Вас что-то не устраивает?

Маргарита раздраженно хмыкнула.

— Да нет, что вы! — саркастически произнесла она. — Все прекрасно. Вы не любите меня и, тем не менее, собираетесь жениться. Ведь это в порядке вещей — вступать в брак без любви.

— Конечно, в порядке вещей, — с непроницаемым видом ответил Филипп. — В нашем кругу все браки заключаются по расчету, а что до любви, то затем и существуют любовники и любовницы — чтобы любить их и чтобы они любили вас. Вот поманите к себе виконта Иверо и спросите у него о любви. Держу пари, что в ответ он сразу бросится целовать ваши ножки, которые, я полагаю, вполне заслуживают такого с ними обращения. — Последние его слова сопровождались откровенно раздевающим взглядом.

— Вот нахал! — покачала головой Маргарита. — И не просто нахал, а исключительный нахал.

«Ага, попалась, пташечка! — удовлетворенно подумал он. — Не так страшен черт, как его малюют. Те, кто говорил о крутом нраве принцессы, ничегошеньки не смыслят в женщинах. На самом же деле она просто агнец…»

Филипп ошибался, но его ошибка объяснялась не совсем обычным поведением Маргариты в этот вечер. Чуть ли не впервые за многие годы наваррская принцесса оробела перед мужчиной и не смогла проявить свой вздорный характер. Хищная пантера втянула острые когти и превратилась в безобидную кошечку, которая нежно жалась к хозяину, прося его о ласке.

— Кстати, о любовниках, — сказала вдруг Маргарита. — Вы только посмотрите! — И она украдкой кивнула в сторону шахматного столика.

Подавшись вперед, Бланка что-то шептала Монтини. Тот внимательно слушал ее и ласково улыбался. Взгляды обоих сияли, а выражения лиц не оставляли места для сомнений насчет характера их отношений.

— Они действительно любовники?

— Еще хуже. Боюсь, Бланка всерьез увлечена этим парнем. И ни от кого не скрывает своей связи с ним.

— Вот те на! — изумленно произнес Филипп. — Скромница Бланка, и вдруг… Уму непостижимо! Вот уж никогда бы не подумал, что она отважится на такое. — И он бросил на Монтини завистливый и, следует отметить, немного раздраженный взгляд.

— Вы огорчены? — с улыбкой спросила Маргарита. — Вам досадно?

Филипп покраснел.

— С чего вы взяли?

— Знаю я вашего брата. Сознайтесь, принц: ведь вы были уверены, что раз Бланка устояла перед вашими чарами, то уже никто не совратит ее с пути истинного. А тут появляется какой-то неотесанный провинциал и добивается успеха там, где вы получили от ворот поворот. Ясное дело, это больно задевает ваше самолюбие, и вы считаете, что Монтини нанес вам смертельное оскорбление.

— Да нет, — в замешательстве ответил Филипп, раздосадованный тем, как легко его раскусила Маргарита. — Просто я знаю Бланку с одиннадцати лет и, казалось бы, неплохо изучил ее характер, но… теперь я вижу, что мне это только казалось. Я даже подумать не мог, что всего за полгода она сумеет преодолеть свое строгое воспитание.

— Однако преодолела.

Филипп поглядел на Маргариту:

— Кажется, я догадываюсь, кто поспособствовал столь быстрой перемене.

— Ну-ну! — обиделась принцесса. — Чуть что, всегда виновата я. Вы вовсе не оригинальны в своем предположении. Почему-то все осуждают меня, а что до Бланки, так ей лишь вменяют в вину, что она, наивное и неопытное дитя, не смогла противостоять моему дурному влиянию. К вашему сведению, все это чистейшей воды измышления. Во всяком случае, не я учила Бланку называть Монтини милым в присутствии моего отца.

— Да что вы говорите? Не может быть!

— И все-таки было. Однажды, недели две назад, у нее вырвалось это словечко, разумеется, неумышленно. Мой отец не знал, где деться от смущения — так ему было неловко. Он ведь порядочный ханжа, хоть и безобидный, совсем не такой, каким был покойный дон Фернандо. Правда, после этого инцидента у отца появилась идея велеть господину де Монтини покинуть Памплону, однако нам удалось урезонить его. Бланка попросила прощения и пообещала, что впредь подобного не повторится. В общих чертах она сдерживает свое обещание, на людях держится с Монтини в рамках приличия, хотя по-прежнему не скрывает своей связи с ним.

Филипп в растерянности покачал головой:

— Выходит, в Толедо я знал совершенно другую Бланку. Ну и ну! Кто бы мог подумать!.. А как относится к этому граф Бискайский?

— Еще никак. Все это время он был в Басконии, лишь только вчера вернулся и, вероятно, еще ничего не знает.

— А когда узнает? Могу представить, как он разозлится.

— Ну и пусть подавится своей злостью, — с неожиданной враждебностью произнесла Маргарита, а глаза ее хищно сверкнули. — Все равно ничего не поделает.

— Вы думаете, что граф так просто смирится с тем, что его место на супружеском ложе занял другой мужчина?

— Ха! Супружеское ложе! Чтобы вы знали, он с конца февраля близко к ней не подходит… — С некоторым опозданием Маргарита прикусила язык и опасливо огляделась вокруг. К счастью, ее никто не услышал, кроме, конечно, Филиппа, у которого так и отвисла челюсть от изумления.

— О!!! — Этот короткий возглас в сочетании со взглядом, брошенным им на Бланку, стоил целой поэмы. — Черти полосатые! Неужели граф… Да нет, это смешно! В Толедо он вместе со своим дружком Фернандо вел довольно разгульный образ жизни, имел кучу любовниц, а к мальчикам, как мне кажется, влечения не испытывал.

— С этим у него все в порядке, — подтвердила принцесса, мысленно браня себя за несдержанность. — То есть, к мальчикам он равнодушен, и за добродетель своих пажей я спокойна. Другое дело, горничные…

— Он путается со служанками?

— Да… В общем, да. — Маргарита мельком взглянула на Жоанну. — Главным образом со служанками.

— А что же Бланка?

— Ну, она… Просто она…

— Так что она?

— Она не пускает мужа к себе в постель, — скороговоркой выпалила Маргарита. — Он ей противен.

— Так какого же черта, — раздраженно произнес Филипп, — она вышла за него замуж?

— А разве у нее был выбор? — вкрадчиво осведомилась принцесса.

— Да, был.

— И альтернативой ее браку с кузеном Бискайским был брак с вами, я полагаю?

— Да.

— И кто же виноват в том, что вы не поженились?

— Отчасти я, отчасти она, отчасти покойный дон Фернандо… — Тут Филипп недоуменно приподнял бровь. — Разве Бланка вам ничего не рассказывала?

— Почти ничего.

— А мне казалось, что вы с ней близкие подруги.

— Да, мы подруги, но не настолько близкие, как мне хотелось бы. Свои самые сокровенные тайны Бланка предпочитает поверять кузине Елене. Вот с ней они действительно близкие, даже слишком близкие подружки. — В голосе Маргариты Филиппу почудилась ревность. — Они такие милашки, я вам скажу. Вечно шушукаются о чем-то, секретничают друг с дружкой и никого, в том числе и меня, в свою компанию не принимают. Обидно даже… А вам, дорогой принц, вижу, очень нравится Бланка.

— Еще бы! — с готовностью признал Филипп.

— А я?

— Мне нравятся все красивые женщины, моя милая принцесса. А вы не просто красивая — вы непревзойденная красавица.

— Следовательно, есть еще надежда, что вы полюбите меня?

— Оставьте все ваши надежды, сударыня.

— Какая категоричность, принц! Какая жестокость!

— Жестокость?

— Да! Разве не жестоко разговаривать так с женщиной, которой вы очень и очень нравитесь?

— Для меня это большая честь, ваше высочество, — с серьезной миной промолвил он. — И за какие заслуги я ее удостоился?

— Прекратите жеманничать, дорогой кузен! — огрызнулась Маргарита. — Единственная ваша заслуга состоит в том, что вы наглый, бесцеремонный, самовлюбленный… — тут она тяжело вздохнула, — и крайне очаровательный сукин сын.

«А ты, милочка, похоже, влюбилась в меня, — подумал Филипп. — Ну и дела! Определенно, сегодня вечер сюрпризов…»