Приключения Сэмюэля Пингля

ШЕСТАЯ ТЕТРАДЬ
I

На пути я успел выучиться кухонной работе и, приехав в Гонконг, с помощью добродушного кока устроился лакеем на «Гриверзе» — пароходе, делавшем срочные рейсы в Сан-Франциско. Но мне опять не повезлo. По несчастной случайности, на третьи сутки плавания, подавая за обедом в ресторане жаркое, я ухитрился пролить горячий соус на жилет какого-то аргентинского министра. Этого яе случилось бы, если б накануне в трюме я не наслушался страшных рассказов о плавающих минах. Как раз в момент подачи жаркого мне показалось, что «Гриверз» наскочил на мину. Но оказалось, что просто ресторанный джаз ударил «Каирский марш».

В наказание меня перевели из ресторанного зала на кухню регулировать вентилем подачу кипятка в баки судомоек. А когда на горизонте показались берега Калифорнии. помощник шефа, вздохнув, очень миролюбиво заметил мне:

— Расстанемся, Сэм!

И мы расстались.

Фриско (Фриско — сокращенное название Сан-Франциско) встретил меня дружелюбно. Я не имел актерских талантов, и пробираться отсюда в столицу кино Голливуд для меня не было смысла. Однако плавучий консервный завод охотно приютил меня. «Буксус» — так называлось огромное судно-завод — выходил в океан недели на две и там охотился за тюной — очень вкусной рыбой, не сравнимой ни с форелью, ни с лососем. Меня приставили к одному из шести колоссальных баков, доверху наполненных живыми сардинками. Выбрасывая из баков за борт потоки сардинок, «Буксус» ими подманивал к себе стада тюны.

Начиналась ловля. Тюну невозможно поймать никакой сетью.

Она идет только на сардинку. Поэтому с бортов «Буксуса» к самой воде спускались узкие сходни, и на них располагались опытные удильщики. Одна удочка на двоих, а третий — с сачком для подхвата тюны. Рыба жадно хватала сардинку, насаженную на крючок. Удильщики вытягивали добычу вверх, бросали в большие бочки, а оттуда тюна сейчас же шла на разделку. Менее чем через час мясо пойманной тюны было уже сдобрено специями и опускалось в ледник запаянным в консервные банки. Я у бака с сардинками переставал бросать приманку и сверху смотрел, как быстро управлялись удильщики, моментально снимая тюну, насаживая сардинку, забрасывая удочку в воду, сейчас же вытаскивая ее обратно и снимая прожорливую тюну.

Удильщики получали плату сдельно. Работа была утомительной и опасной. Иногда появлялись акулы, сами пожирали сардины и распугивали тюну. Тогда с «Буксуса» в них стреляли, судно меняло место стоянки, и охота начиналась снова. Раздавался крик:

— Эй, у баков! Сардину за левый борт!

Но акулы, страшные хищники водных пространств, океанские тигры, часто не переставали преследовать «Буксус», осторожно, не показываясь на поверхности. Тогда ловля становилась еще опаснее: акула могла отхватить ступню удильщику, если он зазевается и сходни при волне зачерпнут воду.

Однажды мы увидели огромную акулу. Она качалась на спокойной поверхности океана, будто мертвая. Молодой, но бывалый матрос Тильбой уверял, что она живая, что будто бы акулы умеют гипнотизировать сами себя и их носит по океану в штиль целый день. Только вечерняя прохлада приводит их в себя, и тогда они становятся особенно злобными и прожорливыми.

По ночам мне снилась ловля, и я часто просыпался.

Мне казалось, что Тильбой кричит у меня над ухом:

«Эй, у баков. За правый борт!..» Если я находился на работе у левого борта, то по этому сигналу надо было быстро перебегать через пасть бака по узкой скользкой доске и черпаком выбрасывать сардинки в океан.

Я не любил этих перебежек. Тильбой всех пугал рассказом об одном поваренке, который в прошлый рейс исчез неизвестно куда. Думали, что он свалился за борт.

И только на обратном пути в порт, когда бак с сардинами вычерпали до дна, нашли там утонувшего поваренка. Вероятно, баловался, бегая по доске, и свалился..

С «Буксусом» я свыкся, весь провонял сардинками, выучился болтаться в шторм, не ощущая приступов морской болезни, и в волну при качке бегал по палубе, не держась за поручни.

С четвертой ловли «Буксус» возвращался, отягощенный тюной. Мы держали обратный курс на Тодос-Сантос, расположенный как раз под тропиком Рака. Владельцы плавучего завода, получив с «Буксуса» радостную радиограмму об удачной ловле, вероятно, уже подсчитывали барыши в своих конторах. На палубе, в тени порожних баков, матросы «Буксуса» резались в карты и кости. Мне, кажется, впервые повезло. Я играл с Тильбоем в кости и пять раз подряд выбросил по две шестерки. В азарте он удваивал ставки, но они неизменно попадали мне в карман. Взбешенный Тильбой взял кости у другого матроса, но от этого счастье не повернулось носом к Тильбою. Он проиграл мне свою прекрасную куртку и под общий смех надел на себя мою старую и дырявую. Сердце мое дрожало от ощущения победы, но я старался быть холодным как лед.

— Будем бросать кости до самого Фриско! — зарычал Тильбой. — Я отыграюсь, хотя бы пришлось прозакладывать душу дьяволу…

Тут же он поставил на кон пестрый бисерный кошелек и проиграл его мне.

— Я хочу знать, как ты плутуешь, Сэм! — рычал неудачливый игрок, и лицо его наливалось кровью.

— Он играет честно, — вступились за меня матросы, стоявшие кругом и наблюдавшие за поединком.

Вахтенный смотрел в бинокль. «Буксус» дал короткий гудок.

— Вот и мыс святого Луки, — сказал кто-то.

Все повернули головы к правому борту. Мы шли мимо южной оконечности Калифорнии.

— Ну, твоя очередь, Сэм, — сказал Тильбой, передавая мне рожок с игральными костями.

Я протянул руку…

И в тот же момент палуба «Буксуса» встала дыбом, на меня полетела доска с бака, но концом с размаху ударила Тильбоя в лицо. Кто-то с разинутым ртом и выпученными глазами перелетел через меня. Я зачем-то схватил рожок и прыгнул с ним в воду.

— Напоролись на мину! — услышал я отчаянный вопль.

«Буксус» с развороченным носом, высоко подняв корму, под которой продолжали бешено крутиться винты, быстро погружался в воду. С кормы и левого борта в океан бросались люди. Кто-то догадался опустить несколько шлюпок и бросить дюжину спасательный кругов. Я отплыл дальше, чтобы не попасть в водоворот над погружавшимся «Буксусом». Когда вода проникла в котлы, раздался страшный взрыв, и судно, окутанное клубами пара и дыма, переломилось пополам. На волнах плавали люди, табуретки, доски, обломки такелажа. Около шлюпок шла борьба. Люди дрались за место на шлюпке. Многие при этом, обессилев, тонули. Я отплыл, лег на воду и обдумывал положение: если мной не полакомится акула, то я экономя силы, смогу добраться до берега. И я поплыл на запад.

Прилив подтянул меня к берегу и выбросил на поросший мелкими кактусами песок в десяти милях от Сан Хосе, близ входа в Калифорнийский залив.

Рыбаки, нашедшие меня здесь, дали мне возможность выспаться, закутавшись в парус, разделили со мной скромную еду и отказались принять монету в уплату за гостеприимство. Они говорили по-испански, и я понял только поразившее меня слово «Масатлан».

Наконец я сообразил, что на противоположном берегу залива расположен мексиканский город Масатлан. Пришлось мне поругать себя за плохое знание географии. Масатлан-то оказался в Мексике, а не в Австралии. И тут я вспомнил о Рольсе. Ведь он живет в Масатлане. Может быть, сейчас там еще находится и дядя его, профессор Мильройс… О, мне обязательно надо лично все, все рассказать профессору!

Много передумал я, смотря на смутные очертания Масатлана, рисовавшиеся вдали.

А что, если я там встречу и Вандока? Он хотел отправиться к Рольсу… Вандок ведь тоже неплохой человек. Он взял всю вину на себя и устроил мой отъезд из Рангуна так, что он не стоил мне ни пайсы. И в то же время он обязан мне, так как я ведь помогал ему таскать джирр из парка.

Выходило так, что в Масатлане должны находиться люди, которые могли помочь мне. По правде говоря, я почему-то больше всего рассчитывал на Ваидока. Этот бродяга придумал бы, как помочь мне, вернее, чем консервная фирма, которая еще, чего доброго, начнет обвинять команду «Буксуса» в том, что судно напоролось на мину из-за ротозейства людей.

На борту шхуны «Ревилья» судьба в лице рыбака Квартаро и его трех сыновей перебросила меня в Масатлан.