Глава 10

Оставалось всего три недели до двенадцатидневного празднования в честь Александра. Ему исполнится двадцать три года. В этом возрасте дерзийские мужчины становились равными своим отцам. Они получали полагающуюся им долю земель и состояния, которая зависела от того, кто была их мать, каким по счету ребенком они были, сколько у них было единокровных братьев. Еще они получали право жениться без разрешения отца. Они могли затевать судебные разбирательства против отцов или сражаться с ними на поле боя без риска быть повешенными за непочтительное отношение к родителю. С ними считались, как и с их отцами, хотя у дерзийского мужчины был только один способ завоевать настоящее уважение окружающих – война.

Но Александр был сыном Императора, и его положение несколько отличалось от обычного. Собственность он получит, он получит столько земель, лошадей и денег, что их хватит на несколько королевств, но у него не будет права жениться по собственному выбору. Решение столь важного вопроса не доверяли наследнику трона. И, конечно, Александр не будет полностью равен своему отцу, хотя его голос будет обличен огромной властью. Если он будет противиться желаниям своего отца, только отец сможет наказать его. Ни у кого больше не будет такого права. И никто не сможет отказаться от подчинения Александру, обойти его и заключить соглашение с Айвоном, как это бывало прежде. Слово принца станет законом Империи.

Каждый дворянин, каждый слуга и каждый раб во дворце принца, и почти во всей Кафарне, участвовали в грандиозных приготовлениях к дакраху. Большая часть всего необходимого была заготовлена прошлой осенью: пока снег не запер горные перевалы, в столицу доставлялись лакомства и разнообразная утварь из самых отдаленных уголков страны. Возы шелков и камчатого полотна, сундуки с позолоченным фарфором, сосуды с редкими винами непрерывно ввозились в город вплоть до наступления зимы. Из Загада доставлялись драгоценные камни, тысячи ароматических свечей и золото в слитках. Повозки были так тяжело нагружены, что оставляли на дорогах глубокие борозды.

Управляющие сбились с ног, пытаясь приготовить все для двух тысяч гостей и оставить при этом хоть что-нибудь для жителей Кафарны и близлежащих деревень, чтобы те не умерли с голоду, когда все продукты попадут на дворцовую кухню. В Кафарну пригоняли целые стада коз, овец, свиней и коров, привозили птицу различных видов, а также корм, необходимый всей этой живности в течение зимы.

Портные и белошвейки трудились над нарядами уже более года. Для Александра шилась мантия, так обильно усыпанная жемчугами, что их хватило бы выкупить из рабства всю Эззарию. Я видел приготовленную для него алмазную гривну, которая могла бы придавить к земле человека менее сильного, чем принц.

И хотя приготовления велись уже год, дворец все еще не был готов. Покои Императора нуждались в покраске и мелком ремонте, комнаты для гостей следовало обновить. И в самом городе требовалось найти место для тех гостей, которые не смогут остановиться в Летнем Дворце Дерзи.

Отовсюду прибывали подарки: драгоценные камни, дорогие безделушки, шкатулки слоновой кости, прекрасно выкованные кинжалы и мечи, луки, отделанные драгоценностями очелья и мужские рубахи, лошади, бойцовые петухи, флаконы духов и экзотические птицы. Принц, продолжавший утверждать, что не верит в магию, заставил меня осматривать все привезенные вещи, на случай, если они заговорены. Он, кажется, проникся ко мне доверием, с тех пор, как я «вылечил» его. Никаких заговоренных предметов я не обнаружил, но, поскольку ничего дурного не происходило, принц был уверен, что я выполняю полезную работу.

Я, как ни старался, не мог забыть о демоне. Келидец уехал из Кафарны, но он должен был вернуться к дакраху. Я убеждал себя не думать о нем (может, на него в горах упадет кусок скалы, или земля вдруг разверзнется и проглотит его), но ничего не помогало. Я был уверен, что мы еще услышим о нем.

Александру словно было мало всех проблем, связанных с дакрахом, он решил еще, что ему необходим новый меч, который он наденет на день помазания. Хотя прибывшие в подарок мечи были богато отделаны и стоили невероятно дорого, ни один из них Александр не нашел достойным руки будущего Императора народа воителей.

– Мой последний меч ковал Демион из Авенхара, – сказал он как-то утром собравшимся у него приятелям. – Он лучший мастер в Империи.

– Почему же не заказать ему еще один меч? – поинтересовался Невари, косоглазый щеголь, который был с принцем и Вейни в день аукциона. У него постоянно было такое выражение лица, словно он вдыхает запах разлагающегося трупа.

Александр следил за тем, как я распаковываю ящик золотых кубков, отделанных аметистами, но дурацкое предложение отвлекло его от этого занятия.

– Ты что, совсем слабоумный, Невари? До праздника осталось три недели, этого едва хватит, чтобы просто выковать меч. Но у него не будет времени приехать сюда, подогнать его по руке да еще вернуться обратно, чтобы закончить работу. И я не смогу поехать к нему примериться к мечу.

– А почему бы тебе не послать ему письмо с почтовой птицей? Я заказывал меч в Загаде и весьма доволен результатами. Мне не пришлось торчать там, пока меч ковали, – он вынул из ножен толстый бронзовый меч, гарда которого была так усыпана камнями и так утяжеляла его, что лучше всего было бы использовать этот меч в качестве дубины.

Александр закатил глаза и кивнул остальным троим молодым людям, покрутив пальцем у виска Невари:

– Да это бабская игрушка, Невари! Как ты получил право заплести свою косу? Твой отец, наверное, нанял комедиантов, чтобы они разыграли для тебя бой? А! Похоже, я угадал!

– Нет, конечно, – возмутился молодой человек, он покраснел так, что его лицо стало одного цвета с его розовой туникой. Остальные прикрыли рты ладонями, чтобы скрыть усмешки.

– Учись у меня, пока можешь. Ни один настоящий воин не станет пользоваться мечом, который не подогнан по его руке и не сбалансирован так, чтобы подходить к его манере боя. Кому нужен меч, волочащийся по земле из-за собственной тяжести?

Бестолковый юный лорд высоко поднял меч, так что свет лампы заиграл на камнях, и, насупив брови, задумчиво уставился на свою игрушку.

– Но ведь он отлично выглядит, разве нет? А ты, Александр, как ты можешь носить с собой такой простой меч? Он у тебя как у солдата. Меч Императора должен быть еще богаче моего.

Но Александр уже не слушал Невари. Он разглядывал свои ножны, брошенные на середину круглого мраморного стола. Потом он резко развернулся.

– Сейонн!

Я прекратил свою работу и поклонился.

– Да, господин!

– Приходило что-нибудь еще от дяди?

– Нет, господин. Только то, из Загада, – это было коротенькое сообщение, в котором выразилось отношение старого воина к идее Александра удалить его с Дар Хегеда.


«Ваше высочество!

Ваше слово закон для меня. Я позабочусь о леди Лидии. Увидимся в Кафарне, когда я закончу свои дела в Авенхаре.

Дмитрий.»


Александру письмо не доставило удовольствия, он не чувствовал себя победителем.

– Мы помиримся, – сказал он самому себе, прослушав письмо. – Мы помиримся.

– Дмитрий уже наверняка в Авенхаре. Он знает все достоинства и недостатки моей руки, и какое оружие я люблю. Кто сможет оценить работу Демиона, как не лучший из воинов, когда-либо державший меч? Ему придется немного задержаться. Но если он поедет обратно дорогой Яббара, он как раз успеет на церемонию.

Мне пришлось тут же сесть за вишневый столик.


«Дмитрий!

Все равно ты уже сердишься на меня, так что хуже не будет, если я снова приведу тебя в возмущение. По крайней мере, оно согреет тебя, когда ты поедешь в Кафарну дорогой Яббара. Мне необходим новый меч на дакрах. Прикажи Демиону бросить все его текущие дела и сковать меч, достойный его Принца, но это должен быть меч воина, а не пустая игрушка. Этот меч должен быть на два меззита длиннее того, что он делал мне в последний раз. (Помнишь, мы обсуждали это с тобой прошлым летом?) И он должен быть также прекрасно заточен и сбалансирован, как предыдущий. Что до эфеса, Демион знает мои вкусы. Я только хочу, чтобы там была гравировка: дерзийский лев и сокол нашего Дома. Я верю, что ты сумеешь проследить за всем и вернуться сюда с мечом до начала дакраха. Пошли мне весточку, чтобы я был уверен, что ты выполнишь мое поручение.

Сандер.»


Принц велел мне отправить письмо с птицей. Следующие четыре дня он взволнованно ожидал ответа.


«Ваше высочество!

Ваш меч будет сделан. Леди Лидия уже в пути. Через три недели я буду в Кафарне.

Дмитрий.»


Александр покивал головой.

– Полагаю, пора готовиться к порке, ликай, – произнес он. Потом с неожиданной грустью добавил: – Ну почему ты такой болван?

Ликай. Это многое объясняло в их отношениях. Ликаем дерзийцы называли наставника в боевых искусствах, который обучал юношу военному делу. Ликай очень редко избирался из числа родственников, но это можно было понять. Айвон не допустил бы, чтобы его сына учил кто-то со стороны. Интереснее было то, что они после этого не превратились в смертельных врагов. Ведь хороший ликай был суровым учителем, а я был уверен, что Дмитрий – один из лучших. Размышления об учителях и учениках напомнили мне о Ллире, и я поспешно вернулся к своей работе, проклиная всех дерзийцев.


Единственным приготовлением к дакраху, которое Александр счел забавным, был найм музыкантов и артистов. Пяти церемониймейстерам было поручено искать подходящих людей, чтобы они своим искусством развлекали гостей все дни и ночи празднования. Толпы музыкантов, танцоров, жонглеров и магов устремились в Кафарну в надежде на хороший заработок. Церемониймейстеры отбирали тех, что казались им лучшими, а потом отправляли их к принцу на окончательное утверждение. А принц не стеснялся в выражениях, высказывая свое мнение.

– Ты скрипишь, как несмазанная телега.

– От твоего мяуканья меня тошнит.

– Ты оскорбляешь слух Атоса. Есть ли какой-нибудь особый бог музыки, который придушил бы эту женщину?

Один за другим неудачники отправлялись прочь из дворца. Принц объявил певице, исполняющей народные песни Базрании, что она не имеет права появляться в Кафарне и Загаде в течение следующих десяти лет. Он дал пинка чернокожему певцу из Холленнии, когда тот принялся исполнять серенаду. Певец был в шоке от изумления.

– Сейонн, напиши указ, что холленнийским певцам запрещается исполнять в Дерзи любовные песни. Их сопливая чувственность оскорбляет наши традиции.

Я хотел было напомнить ему, что в Холленнии все браки предопределены с младенчества, и ни у кого нет возможности любить и жениться по собственному выбору. И когда холленнийские певцы поют о безответной любви или невозможности воссоединения с любимым человеком, они как никто знают, что это такое. Но я промолчал.

Когда долгий день отбора талантов уже подходил к концу, один лютнист взял посреди пьесы неверную ноту. Александр вскочил с кресла, схватил инструмент и разбил его об голову незадачливого музыканта. Когда несчастного уводили из комнаты, он рыдал в голос.

– Ну, куда ты смотришь? – Я не успел отвести глаза.

– Никуда, господин.

– Неужели? Ты опять не говоришь, о чем ты думаешь. А думаешь ты последние две недели больше обычного. Что с тобой происходит?

– Я ни о чем не думаю, я только выполняю ваши приказы, ваше высочество.

– Вот, пожалуйста. Это же явная ложь. Скажи мне правду, не то я прикажу тебя высечь. Ты уже давно не получал кнута, так что заставь меня поверить твоим словам. Ты полезен мне, но и тебя можно заменить.

Я сидел на высоком стуле за конторкой, уставясь на свои костлявые испачканные чернилами пальцы, которые когда-то сжимали зеркало Латена. На меня внезапно нахлынуло такое безразличие и усталость, что я не задумываясь ответил:

– Я думал о том, что семья лютниста теперь умрет с голоду, потому что у него больше нет инструмента, который давал ему хлеб.

– У него наверняка с собой полный кошель золотых. Или твоя эззарианская магия нашептала тебе иное?

– Нет, мой господин. Не магия. Мои глаза. Он из Трида, значит, ему потребовалось не меньше месяца, чтобы доехать до Кафарны, и еще месяц займет обратный путь, а у него уже дыры в подметках. Пять татуировок на его левом предплечье говорят о том, что у него пятеро детей, причем он не носит слоновой кости. Тридянин, продавший свой последний талисман из слоновой кости, не сможет ничего оставить в наследство своим детям. Значит, у него ничего нет за душой, и его семья умрет голодной смертью. Разве найдется хоть один купец или фермер, который пожалеет тридянина? Их народ презирают все, – я вложил в свои слова как можно больше горечи.

– Да что с тобой, Сейонн? Какое тебе дело до тридянина? Он, по крайней мере, не раб. Тридяне вместе с нами участвовали в захвате Эззарии.

Я считал, что уже оправился после смерти Ллира, и могу сдерживать свой гнев. Но после того как я целый день наблюдал возмутительное поведение принца, я не стал выбирать выражения.

– Он живое существо, мой господин. У него есть руки и голос, которые могут служить вам, у него есть душа, чтобы молиться его богам и нести в мир добро. А вы разом уничтожили все это, просто чтобы развлечься.

– Как ты смеешь так говорить со мной?

Я выдержал одно из самых трудных сражений с самим собой, чтобы вынудить себя слезть со стула, упасть на колени и заставить свой язык умолкнуть.

– Я только выполнил ваше приказание, – меня трясло от ярости. Я еще никогда не был так близок к тому, чтобы отбросить всякую сдержанность. Краем глаза я увидел, как Александр сжал кулаки, намереваясь прибить меня. Я мечтал, чтобы он сделал это, прежде чем я наговорю еще что-нибудь. Но он сказал только:

– Убирайся. И завтра лучше выбирай слова, а не то лишишься рук, которыми ты пишешь.

Сидя в каморке Фендуляра, я весь вечер проклинал себя. Дурак! Идиот, что позволил себе высказать то, что лежало на сердце. Стоит лишь маленькому ручейку прорвать плотину, как тут же хлынет целый поток.


Я надеялся, что принц забудет этот случай. Он был скор во всем. Быстро вскипал. Быстро остывал. Быстро забывал. Я считал его злым избалованным ребенком и был уверен, что в этом источник всех его трудностей во взаимоотношениях с людьми. Он не понимал, как можно надолго запомнить обиду или глубоко переживать горестное событие, он считал, что так поступают только скучные и глупые люди. Он искренне верил, что лорды Мезраха снова полюбят его и будут рады отправить к нему на службу своих сыновей и останутся его военными союзниками. Разумеется, те, кто страдал от его гнева или злых детских капризов не выражали вслух своего истинного отношения к человеку, от которого зависит их судьба. Но я со стороны видел их лица, и понимал, что они ничего не забудут.

К несчастью, Александр тоже не забыл мои слова. На следующее утро я снова сидел за конторкой в отделанной золотыми панелями музыкальной комнате. Огромный камин почти не грел, и принц пытался поглубже уйти в подушки своего кресла, слушая новых претендентов. В течение первого часа он не услышал ничего, что порадовало бы его. Но позже он отобрал троих счастливчиков. Один из них играл на мелангаре, дерзийской флейте с низким тембром. Он играл так, что и каменные львы Загада не выдержали бы и пустились в пляс. Гибкая волоокая манганарская танцовщица получила не только работу, но и целый эскорт, который проводил ее во дворец. Я не сомневался, что ей придется развлекать принца не только своими танцами. Еще был одобрен рассказчик. От его волшебной сказки о быке богов холодная, ярко освещенная комната превратилась вдруг в темную жаркую пещеру, где разворачивалось завораживающее действие.

Где-то в середине дня пришел тощий жонглер из Трида. Он пытался удержать в воздухе огромное количество предметов и не сумел. Один из тяжелых деревянных шаров едва не угодил Александру в голову. Тридянам на этой неделе явно не везло. Худосочный человек со впалыми щеками распластался на ковре. Рычащий от ярости принц схватил его мешок, намереваясь швырнуть в огонь. Я отвернулся. Но Александр передумал – набитый тяжелыми деревяшками мешок едва не выбил из-под меня со стула.

– Эй, тридянин, – Александр ткнул его в бок, – а ну-ка вставай и покажи мне свои подметки.

Бедный жонглер едва нашел в себе силы встать на колени.

– Хм. Дырок нет. Покажи мне левую руку. Один ребенок. И на шее целых три костяных побрякушки. Что скажешь, Сейонн? Могу я выставить его, не опасаясь твоего недовольства?

– Вы вольны поступать так, как вам угодно, ваше высочество. Ваши желания священны для всех живущих в Дерзийской Империи, – я не отрывал глаз от чистого листа бумаги.

– Убирайся, тридянин. Поучись, прежде чем показывать свое искусство принцу. Считай, что тебе повезло, здесь есть человек, который разозлил меня сильнее, чем ты.

Не помню, чтобы люди исчезали так быстро, как этот жонглер из Трида. Он даже не забрал своего мешка.

Я прижал руки к груди, словно стараясь защититься от гнева принца. Я был рад, что они не дрожали, когда он взял мою руку и принялся разглядывать ее.

– Порка не научит тебя думать по-другому, правда, эззариец? И если я выполню мою угрозу и отрежу тебе руку, это тоже не поможет? И не смей отвечать мне свое “Вы вольны поступать, как вам угодно, мой господин”.

– Наказание не сможет сделать меня другим, – произнес я. – Разве только, если я потеряю от него разум. Но тогда я вряд ли буду вам полезен.

– Не верю, что эззариец, которым правила женщина, не боится моего кинжала! – Он достал упомянутый кинжал и приставил его к моему запястью. Лезвие оставило тонкий порез, из которого засочилась кровь.

Почему я снова решил сказать ему правду? Возможно, я чувствовал себя побежденным. Наверное, смерть Ллира повергла меня в отчаяние. Или у меня уже не было юношеской силы духа, чтобы вонзить себе в живот нож, и я решил заставить Александра сделать это вместо себя.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Я и в самом деле боюсь, ваше высочество. Каждый миг моей жизни наполнен таким страхом, который вы не можете себе даже представить. Я боюсь, что у меня нет души. Я боюсь, что богов не существует. Я боюсь, что нет смысла в той боли, которую мне довелось испытать. Я боюсь, что я разучился любить другие человеческие существа и видеть в них добро. Среди всех этих страхов почти нет места для вас.

Рядом с нами никого не было. Большая комната была пуста, все слуги ждали за дверью, ожидая сигнала впустить следующего артиста.

– Я могу заставить тебя бояться, – он произнес эти слова холодным мертвящим голосом, который я уже слышал однажды – тогда он собирался казнить лорда Сьержа.

– Нет, мой господин. Не можете.

Я увидел, как лицо его краснеет от гнева, словно внезапно освещенное закатным солнцем. Я был уверен, что пришел мой конец, и я захотел заглянуть в душу моего палача. Я переключил свое восприятие и заглянул глубоко в янтарные глаза… И увидел там то, что никак не ожидал увидеть.

Серебряное сияние, царящее в полной тишине… ясность и чистота, от которых холодеет сердце… один из тысячи… О, боги! Свет был таким ярким, что мой внутренний взор не смог вынести его великолепия.

Невероятно! Только не у Дерзийца! Не у того, кто погубил сотни мужчин и женщин, не способных оказать сопротивления, и еще сотни тех, кто не сделал ему ничего плохого, а просто случайно оказался стоящим между ним и объектом его вожделений. Только не представитель того, что я больше всего ненавидел в этой жизни! Как боги могли сыграть такую злую шутку? У меня больше не было умений. Мои особые чувства не подпитывались мелиддой уже давно, я больше не был Видящим. Я ощущал себя человеком, который вдруг нашел в разлагающихся останках, кишащих червями, жемчужину исключительной ценности, за которую можно купить полмира.

Я застонал от отчаяния. Я закрыл глаза руками, но перед моим внутренним взором продолжал сиять серебряный свет.

– Скажи мне ради Атоса, что происходит?

Его недовольство едва задевало мои экстраординарные чувства. Те, что позволили мне увидеть демона. Те, что только что показали мне феднах: знак души с особой судьбой, души с огромными возможностями, сырого материала, который со временем можно обработать и развить в нечто исключительное… эта душа не отпустит меня до конца моих дней. Мои цепи были ничем по сравнению с новыми оковами, связавшими меня с Александром в тот момент, когда я увидел свет, глубоко скрытый в нем. Я не мог не взвалить на себя эту ношу. Это был мой долг Смотрителя. Я давно уже считал, что этот долг погребен под руинами моей души, еще один обломок, такой же, как честь и гордость, любовь, дружба и смысл бытия. Но в тот момент, когда я увидел его сияние, меня словно встряхнула гигантская рука. Все ожило во мне, выполнение долга было смыслом моей жизни, единственным принципом, которым я не мог поступиться, идеалом, от которого я никогда не откажусь. Долг повелевал мне сделать все, что было в моих силах для разрушения замыслов демонов, он требовал, чтобы я защищал и обучал тех, кто нес в себе феднах, защищал и обучал Александра, принца Империи Дерзи.

Загрузка...