Предвестники конца: Развеивая золу

Глава 19

— Так ты расскажешь мне откуда узнала про Лаувейю и моё происхождение? — спросил я, откидываясь на спину и подставляя лицо закатным лучам солнца, что скользили по склонам гор, даря прощальные объятия угасающему дню.

— Позже, сейчас не время, — произнесла в очередной раз Гулльвейг, сворачивая свиток о целебных травах и раскрывая новый. Блики солнца перемигивались на её украшениях и путались в волосах, что спадали почти до пола, пока она сидела подле стола.

Три недели минуло незаметно в постоянном обучении сейду и помощи Сиф, которая теперь казалась более спокойной, словно она смирилась и внутренний огонёк чуть угас из-за наложенного бремени. Я пытался уговорить её обсудить предстоящую свадьбу с Одином и постараться отменить торжество, но Лебедь лишь качала головой и грустно улыбалась, а однажды и вовсе сказала: «Если я откажусь, то как Всеотец заберёт себе поля? Меня или придавит камнем, или отравят, или я выйду замуж за Тора, но поля отойдут во владения Одина — другого выбора нет». Её покорность судьбе и решениям одноглазого пугали — нельзя так просто соглашаться с тем, что говорят другие, надо ведь бороться, пытаться отстаивать себя. Вот только Сиф не была борцом. Поэтому я старался помогать ей и поддерживать, вызывая у неё смех своими дурными шутками.

Тор ещё не вернулся, чем раздражал: сколько можно было пропадать в бессмысленных поисках оружия? Впрочем, его присутствие в Трудхейме лишь раздражало бы. Фрейя почти что полностью перебралась в чертог Одина, а её младший брат всё также странствовал с Силачом. Так мы и жили нашим маленьким мирком: бесконечные хлопоты и обучение колдовству.

Гулльвейг ворвалась в мою жизнь как ураган и установила свои правила, а я даже не сопротивлялся, ибо всё устраивало. Она учила меня древнему языку ётунов, показывала древние свитки, которые ей удалось отыскать в библиотеках Трудхейма и Ванхейма. Скрываясь от любопытных глаз, мы уходили или в дальнюю часть сада, или возвращались в пещеру хранителя корня древа, где ван помогала понять сейд и ощутить внутри себя огонь — мою истинную стихию. Пылающие сферы срывались с ладоней, после разгорались костры, норовя добраться до небес — теперь я запросто мог зажечь все факелы и осветить себе дорогу в темноте. А затем создавал иллюзии животных, людей и двойники, которые умели даже говорить, но существовали недолго — мастерства пока что не хватало. Закрывая глаза и выравнивая дыхание, я видел опутывающие мир нити сейда, соприкасался с ними и мог проникать в память природы, что видела так много. Я надеялся узнать, что произошло на самом деле между Одином и Имиром, но те события случились слишком давно, чтобы разобраться и не утонуть во всех воспоминаниях бытья.

Раскрывая истину о ётунах и их погибели, неделю назад Гулльвейг впервые привела меня в Ванхейм. И если в Асгарде ощущалась смена времён года, то здесь царило вечное лето. По легенде, которую мы вычитали в свитке, однажды ётун ударил по скале столь сильно, что та раскололась на две части, а в пропасть между ними упал благодатный край, куда и переселились ваны, построив себе величественный каменный чертог. Вереск и полевые цветы накрыли покрывалом плоскогорья, что разбегались в разные стороны и уводили к ущелью широкой реки. Та каскадами прыгала по горам, оставляя водопады и кристально чистые озёра. На склонах виднелись ели, ясени и дубы, окружённые кустарниками и цветами — вся округа утопала в зелени и садах, за которыми никто не следил, позволяя природе захватывать и украшать землю по собственному желанию. В Ванхейме не осталось никого, кроме животных, которые здесь вольно прогуливались в тени, не боясь руки охотников.

Обитель ванов сложно было назвать привычным чертогом — она была слишком открытой и светлой. Плющ покрывал каменные своды и камни, обвивал арки и лестницы, что то поднимались решительно вверх, то спускались вниз, водя из одной светлой залы в другую. Бесконечные мосты вели через бурные потоки реки и озёра, среди которых и стояла обитель.

Местная библиотека скрывалась за высокими окнами, через которые постоянно врывались бабочки и нахальные птицы. Свитки и рукописи хранились в высоких каменных стеллажах, выстроенных полукругом, а в центре комнаты находились столы, на которых виднелись рунические письмена на языке ётунов. Изначально они должны были помогать увидеть скрытые символы или проклятия, коими могли полниться карты, клинки и прочее, однако для их действия нужно было произносить заклинания, которые были навсегда утрачены.

Дорогу в пещеру хранителя корня я не запомнил, ибо Гулльвейг завязала мне глаза и отвела туда сама, сказав, что не может нарушить данную клятву и сильно рискует, потому и побывал я там всего один раз. Кто из оставшихся ванов был избран оберегать мир, она не сказала, но я был уверен, что это участь не коснулась её самой. Сама пещера почти не отличалась от той, что я видел в Асгарде: те же рукописи, тайники, корень и наскальные рисунки. Разглядывая их и шурша свитками, медленно, но верно рушилась привычная жизнь. Каждое оставленное послание выставляло Одина ужасным и жестоким асом, который погубил всех во имя мести. А истина выходила совсем другой, нежели чем я знал из рассказов Тюра.

Сидя вечерами в библиотеке Ванхейма, я узнал, что изначально существовало двое: великий праотец Имир и его жена Аскефруа. У них родилось девять детей, каждый из которых создал себе мир и нарёк его собственным именем. Существовали они мирно и долго, пока тоска не поселилась в сердцах, и тогда создал Имир каждому из них по жене или мужу. Текли годы, менялись столетия, и решились ётуны на потомство, что заселило девять миров и пользовалось сейдом во благо окружения. В Муспельхейме обитали заклинатели огня, в Ванхейме — почитатели природы, Свартальфхейм принадлежал тем, кто понимали металлы и богатства недр земли, а Нифльхейм заселяли ведущие воды. Ётунхейм был центром жизни: там обитал Имир и его любимый сын. Мидгард — серединная земля — оставалась нейтральной, ибо обитали в ней самые слабые из потомства. Альвхейм и Асгард якобы заняли те, кто сумел подчинить себе светлый сейд, а в противовес им выступал Хельхейм. Последнее никак не сочеталось с тем, что мне твердила Гулльвейг.

— Хорошо, если не хочешь рассказывать про Лаувейю, то ответь на другой вопрос, — ван чуть склонила голову в мою сторону, словно показывая, что слушала. — В том свитке, — я указал на валяющийся у ног свиток, — сказано, что существуют тёмный и светлый сейд.

Гулльвейг раздражённо отшвырнула рукописи и недовольно повернулась ко мне:

— Значит, тот, кто это написал, совершенно ничего не понимает. Нельзя разделять сейд на тёмный и светлый. Это как поделить тебя на две части, одна из которых будет всегда добрая и чуткая, а вторая — жестокая. Будет ли каждая из этих половин называться тобой? — я покачал головой. — Вот именно, Локи. Тоже самое происходит и с сейдом: он разный, потому что мир вокруг разный. Жизнь и смерть, радость и печаль, счастье и гнев, любовь и ненависть — всё сплетается в единую энергию. Разница лишь в том, зачем ты используешь сейд и чего ты хочешь добиться: исцелить, вызвать ураган или землетрясение, вырастить цветок или проклясть. Однако у каждого ведущего есть то, что может делать только он. Так сказать, в чём он хорош. У тебя это иллюзии и огонь, у моей сестрицы Фрейи — исцеление и контроль над животными.

Я нахмурился, вспоминая наш прошлый разговор о сейде:

— Погоди-погоди. Ты говорила, что Фрейя может вызвать землетрясение, а теперь выходит, что она умеет лечить.

Гулльвейг устало вздохнула, массируя переносицу. Молчание затягивалось, и я успел пожалеть сотню раз, что решился на этот разговор, но с другой стороны — мне важно было понять и узнать как можно больше, а она была единственной, кто знал ответы. Колдунья медленно встала и опустилась рядом со мной на подоконник, раскрывая свиток, на котором было нарисовано древо с именами.

— Мой отец Ньёрд по природе своей водный ван. От него нам досталась власть над природой, а умение управлять сейдом — от матери, о которой я ничего не знаю, так что даже не думай спрашивать, — предупредила она ледяным тоном. — Так у каждого из нас троих появились собственные умения. Фрейя заклинает животных и исцеляет, Фрейр даёт урожай и предсказывает будущее, а я властвую над металлами и колдую, создавая проклятия. Всё остальное, что мы умеем делать — годы практики, но даже они не приблизят нас к мастерству остальных. Фрейя никогда не научится так просто заглядывать в будущее, как это делает мой брат.

И в этот момент я расхохотался, осознав, что именно она учит Одина колдовать. Гулльвейг довольно улыбнулась:

— Вижу, ты понял всю иронию. Однако ваш одноглазый никогда не должен узнать, Локи.

— Что именно? Что вы его дурите или то, что он никогда не достигнет мастерства? — ехидно бросил я. Пусть нас с Одином никогда не связывали добрые и доверительные отношения, а последние события всё больше выставляли его как жестокого интригана, тем не менее ссорить с ним или предавать пока что не входило в мои планы. Он был слишком желанным союзником.

Гулльвейг перевернула свиток, показывая теперь на имена асов:

— Дело не в том, что мы пытаемся его одурачить. Просто мы не знаем, в чём скрыт талант Одина. У Тора, — она ткнула пальцем в имя Силача, — это гром и молнии. Он сможет их призвать в любой момент и испепелить на месте любого одним ударом. Тюр силён как справедливый судья — его меч всегда будет карать виновного. Бальдр всегда несёт с собой весенний ветер. Но иного они не достигнут, понимаешь? Асы могут иметь только один талант.

Я кивнул, погружаясь в размышления, пока Гулльвейг расхаживала по библиотеке. Из слов вана выходило, что асы опять уступали в силе и одарённости — видимо, такова была их судьба. Однако если способности почти всех были известны, Один продолжал оставаться тёмной лошадкой. Он бы никогда не был откровенен с Фрейром, видя в нём противника, поэтому в качестве наставника выступила Фрейя — красивая и обаятельная интриганка, к которой Всеотец сразу испытывал симпатию. Однако была, видимо, ещё одна причина, что толкнула выбрать именно её на роль учителя Одина: её дар — самый безобидный. Мастерство Фрейра таинственное: неверно истолкованное видение будущего способно сломать не одну судьбу, а ещё это прекрасная возможность для манипулирования. А Гулльвейг умела колдовать и накладывать проклятия. Вдруг я вспомнил призраков за её спиной и решился попытать удачи:

— В тот день в пещере с корнем Асгарда я видел за твоей спиной тени — это последствия дара?

Она злобно обернулась на меня, и в глазах на секунду вспыхнула тьма, ползущая словно из Гиннунгагап.

— Бессонница донимает тех, кто знает слишком много и мыслями изводится, — прошипела недовольно ван. — Это тебя не касается, Локи.

Я встал и подошёл к ней вплотную, буравя взглядом:

— Это не тебе решать, Гулльвейг. Ты дуришь мне голову сейдом, заклинаниями и огнём, но ни на шаг не приблизила меня к ответу, кто же на самом деле мои родители. Ты говоришь, что я ётун. Но где доказательства, Гулльвейг? Почему я должен тебе верить?

Тьма клокотала в хвои глаз, румянец вспыхнул на её острых скулах, а за спиной будто снова замаячили тени, но ван глубоко вздохнула и произнесла, замирая у моих губ:

— Потому что тебе хочется верить.

Она целовала зло и страстно, будто сгорала от одного прикосновения, а затем вдруг сделала шаг назад, выудив нож из кармана. Тонкое золотое лезвие сверкнуло в последнем солнечном луче и прошлось по платью, разрезая его до живота и открывая вид на светлую кожу с россыпью родинок. Гулльвейг грациозно перешагнула через остатки одежды и жадно поцеловала, уводя в сторону скамьи.

Неизвестно сколько бы ещё длилось наше безумие и бесконечные загадки, если бе не Фрейр, с которого всё началось.

Спустя пару дней после разговора в библиотеке Ванхейма я прогуливался по вечернему саду Трудхейма, возвращаясь после доклада стражей, которые приходилось выслушивать теперь мне из-за того, что Силач всё ещё пропадал неизвестно где, хотя до его свадьбы оставалось чуть больше недели. Почти добрался до чертога, как меня нагнал запыхавшийся трэлл и, запинаясь, проговорил:

— Мастер Локи, там господин Фрейр… Он просит… Вашей помощи…

— Выдохни и давай ещё раз, — непонимающе произнёс я, протягивая трэллу бурдюк с водой.

Благодарный быстро выхлебал воду до конца и, пав на колени, произнёс:

— Простите, господин, за то, что дерзнул выпить всё до единой капли и не оставил вам, запятнав всё своей грязью. Заслуживаю самого сурового наказания!

Я недовольно закатил глаза: послушание трэллов всегда вызывало двоякое чувство. С одной стороны, как работники они были незаменимы, но с другой — нельзя же быть настолько запуганными. Хотя мы так мало о них знали на самом деле, что я невольно засмотрелся на этого то ли духа, то ли человека. В памяти не всплывало ни одной легенды, что могла бы объяснить их происхождение, словно трэллы существовали всегда.

— Я сам отдал тебе бурдюк, так что перестань и лучше расскажи, что там случилось у Фрейра. Бурдюк можешь оставить себе, — отмахнулся я, не имея привычки наказывать трэллов, о чём они прекрасно знали, но послушание и ещё раз послушание.

Прытко поднявшись с колен, он объяснил ещё раз:

— Господин Фрейр в саду у беседки и попросил разыскать вас, чтобы вы помогли ему с господином Тором.

— Веди, — коротко ответил я, гадая, что могло произойти, если ван просил помощи.

Фрейр обеспокоенно расхаживал из стороны в сторону, шурша подолами зелёного плаща по траве. Даже взволнованно он умудрялся светиться изнутри своим сейдом и широко улыбаться, в отличие от Тора, которого я даже не сразу признал, приняв его за камень. Силач валялся на полу беседки и шумно храпел, волосы его свисали колтунами, а одежда местами была прожжена. И стоило только подойти поближе, как в нос ударила сильная волна хмеля: опять нажрался.

— Он швырял молниями, — сразу догадался я. У Тора была дурная манера: если его что-то раздражало или не выходило, то он начинал хаотично разбрасываться молниями. А раз от него несло элем, то дело точно дрянь.

— И вам доброй ночи, господин Локи, — галантно поклонился Фрейр, не изменяя своим манерам. — Прошу прощения, что побеспокоил, но я, увы, не знаю, как сделать портал до покоев господина Тора, а тащить его так вместе с трэллами — не хотел расстраивать госпожу Сиф.

Я благодарно кивнул: преследовал Фрейр свои цели или просто был учтивым — не имело значения, если он побеспокоился о Лебеде, которая в последнее время страдала от бессонниц и могла тоже выйти в сад.

— Что мне нужно сделать?

Фрейр сложил ладони домиком и терпеливо пояснил:

— Магия порталов устроена таким образом, что я могу сотворить проход из одного места в другое, только если я раньше в нём бывал, и как вы понимаете, мне не доводилось посещать покоев господина Тора.

И пока он улыбался, я начинал злиться: тогда Гулльвейг перенесла нас из комнаты хранителя в мои покои так легко и спокойно, значит, она бывала там прежде. Хитрая что-то искала, надеясь, что никогда не узнаю. Как же надоели эти вечные тайны.

— Почему не попросили трэллов вам помочь? — спросил я, заставляя Фрейра виновато оправдываться.

— Честно сказать, они устали, — он ткнул пальцем на двоих трэллов, что едва стояли на ногах. — Мы вместе несли господина Тора от Муспельхейма и порядком выдохлись. Да и честно сказать, я опасался появления госпожи Сиф, а вы в случае опасности могли бы сотворить иллюзию.

— Хорошо-хорошо, что от меня нужно, помимо того, что нести Тора? Представить его комнату или описать её вам? — не понимаю почему злился, но что-то в поведении вана заставляло меня беспокоиться о Сиф.

— Достаточно просто представить её, когда я буду открывать портал, — устало произнёс Фрейр, которого, видимо, извели разговоры, и, взвалив на спины Силача, мы шагнули в мерцающий проход.

Покои Тора были огромными и полнились сундуками, которые покрывали шкуры. На стенах висели раскрашенные деревянные щиты и мечи с топорами. Свечи почти догорели и торчали несуразными тельцами повсюду, пытаясь разогнать вечный полумрак. Мы положили Силача на тяжёлую дубовую кровать, и, быстро осмотрев незначительные ожоги, что уже почти зажили, я отпустил трэллов отдыхать. Пусть лучше утром омоют и приведут Тора в порядок, чем сейчас тягать его, пока он будет сотрясать храпом стены.

Фрейр налил себе кружку воды, но, принюхавшись, отпустил её обратно — видимо, кувшин забыли поменять. Поправив волосы и отряхнув плащ, он обернулся ко мне, улыбаясь и благодаря за помощь.

— Мне кажется, вы должны рассказ о том, что приключилось, — произнёс я, облокачиваясь на стену.

Ван тихо рассмеялся:

— Если взамен окажите услугу, то с удовольствием поделюсь рассказом, хоть и валюсь с ног от усталости, — я не повёл и бровью на условие, однако он продолжил: — Видите ли, моему отцу совсем нездоровится, поэтому я вынужден буду отправиться к нему. А вы наверняка увидитесь с моей младшей сестрой в ближайшее время, а потому передайте ей, пожалуйста.

Он протянул серебряный сосуд, которые я прежде видел в пещерах хранителей — колдовская вещица.

— Предугадывая вопрос, скажу, что Гулльвейг сама объяснит вам, что это и зачем, — ван говорил вкрадчиво и постоянно улыбался, словно пытался заслужить доверия, однако я продолжал оставаться невозмутимым. — Что ж, — неловко переминаясь с ноги на ногу, Фрейр вновь сложил руки домиком: — Раз вы взяли склянку, значит, согласны мне помочь. В конце концов это необходимо для создания оружия господина Тора.

— Ваша сестра разбирается в металлах, почему тогда на поиски отправились вы вместе с ним? — спросил я, прищурившись.

Ван тихо рассмеялся, собирая морщинки возле зелёных глаз:

— Позвольте объясниться. Если я расскажу две истории, одна из которых будет про девушку, что знает все металла мира и понимает в них толк, хоть никогда и не сражалась, а вторая про мужчину, что родил лошадь, в какую поверит господин Тор? — я усмехнулся, понимая, куда клонит ван. — Вы улыбаетесь, а значит, смекаете. Гулльвейг дала мне наводки, и мы проверили их, однако ни одна из них не привела нас к успеху. Дня три тому назад господин Тор наткнулся на деревушку великанов в Муспельхейме, надеясь, что там ему помогут отыскать среди кратеров вулканов и лавы то, что нужно. Однако и там его ожидала неудача. Взбесившись, он принялся метать молнии, а после стал пировать вместе с девушками-великанами и даже хотел жениться на одной. Пока не стало слишком поздно, мне пришлось вмешаться и забрать его. Так мы и оказались здесь.

Я злобно покосился в сторону Тора — идиот, которому хмель вечно голову портит. Как можно предлагать кому-то брак, когда у самого свадьба на носу. И ладно он был бы никому неприметным человеком или альвом, но первый наследник Одина не должен так себя вести.

— Я постарался загладить ситуацию, и великаны вроде всё поняли, однако осадок остался. Впрочем, надеюсь, никто об этом не узнает, в особенности госпожа Сиф.

Не выдержав, резко спросил:

— У вас к ней повышенный интерес?

Фрейр довольно хмыкнул, скрестив руки на груди:

— Не стану врать, что госпожа Сиф прекрасна как заря, однако претендовать на что-либо никогда не стану — не беспокойтесь. Однако больно видеть, как ломаются судьбы по воле других.

Я ждал, что он продолжит и даст предупреждение, раз способен видеть будущее, однако Фрейр вдруг улыбнулся и поспешно проговорил:

— Я рассказал вам, что произошло. Теперь ваша очередь выполнять часть сделки: отдайте моей сестре склянку и напомните про оружие. А теперь прошу извинить — время не ждёт, — и он тут же скрылся в портале.

Покручивая в пальцах склянку, любопытство взяло вверх, и я чуть поддел крышку, увидев, что внутри находилась кровь. Мысли одна за другой пронеслись в голове, оставляя лишь одно: Гулльвейг зачем-то понадобилась кровь Тора, а я был уверен, что это именно его. Как же мне это всё надоело! Не выдержав, вышел прочь из покоев Силача и двинулся по коридорам, надеясь застать вана в её комнате. И удача улыбнулась мне.

Гулльвейг неожиданно сидела подле окна, расчёсывая волосы, словно готовилась ко сну, а не собиралась на очередную таинственную встречу или запугивание чужих голов.

— А я всё думала, когда ты решишься навестить меня, — игриво произнесла ван, но тут же поджала губы, заметив серебряную склянку в моих руках. — Фрейр? Отдай.

От ласкового голоса и повадок кошки не осталось и следа, являя истинное лицо вечно холодной и расчётливой колдуньи.

— Знаешь, сегодняшний вечер полон неожиданностей. Сначала я помогал твоему брату переносить Тора в его покои, затем узнал, что покои могут открываться только в те места, которые ведущий посещал раньше, но что более интересно — тебе зачем-то нужна кровь Силача. Ты не хочешь мне ничего объяснить?

Свечи шипели пламенем в повисшей тишине, а мы стояли и буравили друг друга взглядами, не скрывая недовольства и злости, и никто не думал сдаваться первым.

— Мне хватит одного удара, чтобы вырвать у тебя из рук склянку, Локи. Не дури, — угрожающе отчеканила она и позволила теням на миг показаться, словно предупреждая.

— Рискни, — пламя облизало кончики пальцев, умоляя сорваться в дикой пляске и спалить комнату вместе со вспыльчивой ван.

Гулльвейг раздражённо цокнула языком и, взмахнув подолами расшитого нижнего платья, уселась вновь расчёсывать волосы:

— Что ты хочешь знать? Да, я бывала в твоей комнате, как и в других. Запоминала, где и кто живёт, а ещё искала письмена и свитки, но клянусь — не рыскала по сундукам. Мне надо было найти библиотеку или какую-нибудь древнюю рукопись, однако никто из вас не выносит за пределы зала. Я этим не горжусь, но и оправдываться не стану.

Я скривился от её тона: она не умела просить прощения и считала себя лучше остальных, а ещё никогда бы в жизни не признала, что зависит от кого-то. И наверняка думала, что я должен быть благодарен за то, что она поделилась своими великими мыслями и созналась в проступке. Однако, видимо, Гулльвейг не понимала, что главное в отношениях — доверие.

— Хорошо, допустим, поверил. Но что насчёт крови? Или это опять великая тайна, которой ты поманишь и после скажешь, что не пришло время?

Она вспылила и подлетела ко мне, оставляя на щеке пылать пощёчину.

— Забываешься, мальчишка! Я учу тебя сейду, хотя и не должна. Кто открыл тебе истину об огне? Кто пустил в святилища Ванхейма? Один о таком только грезит ночами, но никогда не переступит порог нашего дома. А тебе ещё мало, неблагодарное отребье! За такие дары ты должен ползать в моих ногах как верный пёс!

В тот момент не гордился собой, ибо злость взяла вверх, и я схватил её за шею, прижимая к стене. Огонь обжигал нашу кожу, но мне было плевать: Гулльвейг переходила грань, играясь со мной.

— Ты забываешься, ван.

Она довольно улыбнулась, давясь воздухом от хватки, и вдруг вцепилась пальцами в мою рубашку, притягивая меня ближе. Гулльвейг была безумна и притягательна в своих страстях, а потому я готов был поддаваться снова и снова. Она испытывала меня, терзала поцелуями и горела, изгибаясь и сокращая расстояние между нами.

— С огнём играешь, — прошептал я, нависая над ней. Прохлада одеял приятно остужала пыл обнажённых тел, словно помогая окончательно не сойти с ума.

— А ты падаешь во тьму, — усмехнулась ван, обнимая за шею и сладостно простонав. Рассвет встретил нас несмелыми лучами солнца, что скользили по телам, боясь потревожить покой. Вычерчивая узор на моей груди, Гулльвейг вдруг прошептала: — Кровь Тора нужна, чтобы создать оружие. И если ты так хочешь, то я покажу тебе. Однако знай, что пути назад не будет.