Предвестники конца: Развеивая золу

Глава 10

Тем же днём мы вернулись с Вальгардом домой и погрузились в паутину происходящего и окружающей нас лжи, которой, казалось, не было ни начала, ни конца. Дав трэллам указания, брат тут же засобирался в темницы, а меня настоятельно попросил привести себя в порядок и не искать приключений. Ауствин вспорхнул с руки и сорвался следом за ним, оставляя меня в одиночестве. Сдержанно кивнув Лив, говорить с которой совсем не хотелось, отправилась прочь от пристани.

Наша обитель располагалась на большом участке земли и находилась недалеко от Длинного дома конунга и его Медового зала. Сауна, амбары с припасами и внушительными погребами, постройка для десяти трэллов, стойла для двух лошадей и пары овец, коз и коров, собачьи будки и внушительный дом, сделанный из камня и дерева с высокой крышей, покрытой слоем дёрна. Внутри располагалось несколько комнат, разделённых меж собой перегородками и столбами с вытесанными изображениями животных-символов кланов и рунами. Несколько лет тому назад Дьярви велел сделать два очага, чтобы тепла и света было больше, за что я ему была благодарна: ночами перестала дрожать от холода, как и сейчас, вытирая ещё влажные волосы после сауны. Этна суетилась рядом, раскладывая на кровати новые вещи, которые она закончила ткать, видимо, пока я лежала без сознания.

— Давайте влажную одежду, госпожа. Незачем ходить в мокром после болезни, — суетилась тир, не решаясь смотреть в глаза.

Быстрыми движениями она помогла облачиться в синее нижнее платье, расшитое белыми нитками, поверх которого шёл плотный молочный хангерок с витиеватыми линиями голубого цвета. Пять пар бус с молотом Тора и медальон с ясенем, застёжки и филубы с самоцветами — Этна явно наряжала меня, любуясь украдкой своим кропотливым трудом. Я не спешила начать сложный разговор и молча наблюдала за работой трэллов, снующих по дому. Они протирали пыль, чистили очаги и ткали в дальнем углу, две тир снимали покрывала со стен и тащили их стирать. На столе были разложены тарелки с горячей овощной похлёбкой и поджаренным мясом. Не рискуя больше игнорировать урчание живота, я присела на расстеленные по скамейкам шкуры и налила себе отвара из сушеных ягод. Этна тут же бросилась прислуживать, но махнула рукой и пригласила присесть напротив, разделяя поздний завтрак.

— Что вы, госпожа, не положено же, — запричитала она. Другие тир с любопытством поглядывали на нас, предвкушая поводы для сплетен. Понимая, что переговорить без свидетелей не получится, я выпроводила всех, давая им небольшой перерыв.

— Не положено есть в одиночестве, так что составь компанию, пожалуйста, — ласково попросила я. Следовало, наверное, накормить и остальных, но едва ли они стали бы откровенничать со мной. Уж лучше после куплю еды, надеясь хоть немного скрасить их жизнь. — Вальгард сказал, что ты заботилась о Кётр. Скажи, с ней всё в порядке?

Этна тут же активно закивала и принялась рассказывать, как кошка переловила трёх мышей в конюшне, а в амбарах и сауне чистота, так что не стоило волноваться. Тир по-прежнему избегала смотреть на меня и постоянно поправляла рукава закрытого платья, а волосы спрятала под плотной платок. Никаких украшений, ни улыбки и запуганные глаза — вот что осталось после покушения Дьярви. Сколько раз я так не придавала значения переменам в её поведении, оставаясь слепой к страданиям других. Списывала на болезни, лунные перемены и плохое настроение, но никак не на издевательства хэрсира.

— Этна, он больше не тронет тебя, обещаю, — я сжала её сухую ладонь, пытаясь ободрить. — Не вини себя, ты ни в чём не виновата, слышишь? Никто не имеет права прикасаться к тебе без согласия…

Этна подняла глаза, сияющие будто два озера с отражающихся в них зеленью лесов, и горько улыбнулась:

— Астрид, я давно приняла свою судьбу, как и многие другие. Наш удел — прислуживание господам и угождать их капризам вопреки всему. Ты так много не знаешь о гнили мира, и это прекрасно. Поверь, хэрсир не самый ужасный хозяин, как бы ты не считала, и он никого не берёт, кроме меня.

— И это хорошо? — возмутилась я, не веря услышанному.

— Да, Астрид, — заверяла Этна. — Господин содержит нас, даёт тепло и еду, позволяет мыться в сауне и держать личные вещи, а не морит голодом и не заставляет спать на улице зимой. Нас не колотят палками, не дерут волосы, не заставляют рожать трэллов в угоду хозяевам и не делим ужин со свиньями. Никто не идеален, Астрид, но господин Дьярви — лучший хозяин во всём Виндерхольме.

В её словах таилась горькая истина: хоть и были законы, сдерживающие издевательства над трэллами, однако на деле мало, кто им следовал. Наказывать подобные злодеяния зачастую было сложно: пленные переставали считаться людьми и даже животными, а значит, и преступлений не совершались. Просто не было против кого их совершать. А свидетелей не находилось: никто не рисковал пойти против господ.

— Но он насилует тебя, Этна. Скажи, скольких детей тебе пришлось убить?

Тир снисходительно потрепала меня по голове и ласково произнесла страшную правду:

— В мире существует много отваров, Астрид, не позволяющих женщинам нести дитя. Господин давно их покупает для меня, так что не тревожься. Не смотри с таким отвращением, Астрид. Так остальные девочки не тронуты и могут тайком обниматься с другими трэллами, не боясь, что хозяин наложит на них руку. Уж лучше я побуду различением для господина и его отдушиной желания, чем кто-либо ещё. Только прошу не выдавай наших тайн.

Я кивнула, проглатывая горечь и сожаление, поднявшиеся в душе липкой волной разочарования и боли за близких людей. Конечно, ни за что не стала бы выдавать их маленьких секретов, но Этна не заслуживала такой участи. С её слов, Дьярви спал только с ней одной, а началось это всё спустя год после смерти Герды. Тир заверяла, что господин никогда не насиловал её и не поднимал руку. Вчера просто всё вышло слишком спонтанно и сумбурно, а защитные травы как раз закончились: Этна отдала их другой девушке, о чём, конечно, никто больше не знал. Была ли в этих уродливых отношениях любовь или хотя бы уважение — я сомневалась, однако тир отзывалась о хэрсире с таким восторгом, что становилось не по себе.

Не зная, что следовало бы сказать на открывшуюся правду, я порывисто обняла Этну, а в ответ она зарыдала, подтверждая страх и боль. Она так долго была в ловушке мерзавца, что стала верить в его благородство и доброту. Сделаю всё, что угодно, но не позволю больше прикасаться ко всем тир — они не виноваты ни в чём.

Наскоро перекусив, я попросила всё же Этну прикупить угощения трэллам, передавая им извинения за то, что столь грубо выставила их за двери. Тир ради приличия отмахивалась, но после сдалась и спрятала мешочек с серебром за пазуху.

— Пока господина нет, могу выпустить Кётр? — предложила она, на что я кивнула. Без отца дом казался спокойнее и светлее, никому ничего не угрожало, и даже воздух казался свежее. Плохое предчувствие витало в воздухе, но я предпочитала отмахиваться от него и стараться гнать дурные мысли.

Этна не знала точно, зачем Дьярви и Сигрид отправились в набег столь рано, однако приговаривала, что удивляться не стоило: в конце концов они не были привязаны к земле, как те же бонды, которые всегда отправлялись в походы исключительно летом, налаживая торговлю с другими островами и Дальними землями.

— Пока мы ждём гонца от Вальгарда, расскажи, что всё же произошло на Утёсе, — предложила Этна, расправляя шерсть для пряжи. — Всё равно маешься, уже раз десять дом обошла.

Она была права: я не находила себе места, ибо Вальгард задерживался. Он уверял, что справится быстро, и если вчера хэрсир отдал распоряжение об освобождении Эймунда, то я уже скоро увижу его. Однако время шло, а никаких гонцов всё не было. Скоро уж должен был начаться ужин, а Вальгард всё ещё не вернулся, и я ни на шутку нервничала, порываясь броситься в Длинный дом, однако Этна удерживала и запретила выходить, угрожая, что не выполнит поручения и не купит ничего трэллам.

Не выдержав, присела подле тир, поправляя наряд, который она тоже приготовила, думая, что мне придётся идти на встречу с конунгом. Этна наклонила голову, внимательно слушая рассказ о приключениях на Утёсе и гадком Видаре. Тир знала про сейд, а потому скрывать я ничего не планировала, открывая ей душу и делясь мыслями об Эймунде.

— Ох, дитя, побереги сердце, — причитала она. — Вдруг он подлец какой и просто дурит тебе голову своим сейдом? Ты, конечно, не глупа, но будь осторожна.

— Это единственное, что тебя волнует? — рассердилась я. — Не то, что в поселении появился утбурд и злодеяния командира, а колдун, которой меня спас и привёз сюда? Я бы не выжила, если бы не он, спешу напомнить.

— Но ты ведь сама пошла туда, Астрид, — мягко пожурила Этна. — Не подумай дурного, но не забывай, что ты уже большая и несёшь ответственность за поступки. А что до колдуна — конечно, для ведущей нет лучшего варианта, однако ты дочь хэрсира, которой положен статус и богатства. Отец не позволит вам быть вместе, Астрид.

Слова её резали хуже заточенного клинка и высекали шрамы на сердце, оставляя после себя кровь и боль. Невидимая рука Дьярви пробиралась в каждый уголок моей жизни, отбирая свободу. Я прикусила щёку изнутри, не желая срываться на тир, как дверь распахнулась, заставляя вскочить. На пороге замер хмурый Вальгард, который приветственно кивнул и налил себе кружку воды, махом осушая её.

— Есть какие-то новости? — голос дрожал от волнения. Тревога холодила пальцы: вдруг Дьярви ничего не сделал и просто отбыл, оставляя Эймунда умирать в холодном и смрадном месте.

Вальгард усмехнулся и взъерошил мои волосы, щёлкая по носу:

— Принарядилась-то так! Зачем? У нас праздник какой-то? Или ты так на свидание собралась, а потому вместо сорванца-Златовласки вижу сейчас красивую и богатую госпожу?

Этна соединила ладони, вскакивая и кланяясь:

— Моя вина, господин! Думала, что стоит предстать перед конунгом в лучшем свете, дабы не оскорбить…

Вальгард засмеялся и махнул рукой:

— Этна-Этна, я пошутил, перестань. Не принимай так близко к сердцу, ты всё сделала правильно — конунг Харальд любит красивые вещи и ценит, когда их показывают.

Тир облегчённо вздохнула и глубоко поклонилась, сияя улыбкой. Она порывалась выйти, но брат покачал головой, приглашая её остаться. Остальные трэллы усиленно старались делать вид, что не смотрели на нас и не пытались подслушивать речи. Выпив ещё одну кружку, Вальгард оглянулся и кивнул на дверь:

— Однако сегодня мы не увидимся с конунгом. Пойдём, Астрид. Ты должна это видеть.

Его ледяной тон пугал. Сердце упало в Гиннунгагап и не думало возвращаться, страх холодил душу, и я стиснула локоть брата, готовясь к худшему, но он лишь подталкивал идти вперёд и не задавать вопросов. Сотни худших и ужасных мыслей проносились в голове, рисуя образы измученного, повешенного или истерзанного Эймунда с крыльями кровавого орла. Колдуна могли обвинить в причинении вреда семьи Видара, и тогда столь ужасная казнь могла быть одобрена конунгом. Я тряхнула головой, пытаясь сбросить навязчивые мысли, от которых ныли рёбра, немела шея и болело всё тело, будто примеряла на себя его боль и страдания.

Однако вопреки всем тревогам Вальгард миновал центральную площадь и поворот к тренировочной площадке, вновь спускаясь к домику на окраине, в котором ночевали вчера. Надежда вспыхнула в груди, но я тут же одёрнула себя: брат мог оберегать меня и не позволил бы увидеть издевательства над колдуном, а потому решил спрятаться здесь, чтобы любопытные не мучали вопросами. По крайней мере один день. Предательские слёзы щипали глаза, хотелось сорваться на Вальгарда с истерикой, но он только шагал вперёд, оставаясь невозмутимой глыбой льда.

Солнце стеснительно выглядывало из-за облаков, с фьорда дул колючий ветер, царапающий щёки. Подле края воды суетились рыбаки с огромными сетями, в которых бились в страшных мучениях рыбы. Они не знали, что дни их сочтены и судьба приготовила им тесную бочку, в которой не будет ни места, ни воды — только смерть и безграничный страх, превращающий или в жертву, или в жестокого хищника, дерущегося до последней капли крови. Рыбак взмахнул ножом, и я отвернулась, не в силах более смотреть.

Вальгард повернул к домику, приглашая внутрь, но я замерла на пороге. Близ очага на соединенных скамейках лежал Эймунд, перевязанный окровавленными бинтами. Я бросилась к нему, падая на колени, и прислушалась к дыханию. Вдох. Выдох. Он был жив. Слёзы брызнули из глаз, и я бережно провела рукой по его точеному лицу, убирая непослушные пряди, прилипшие ко лбу. Ладони его были перевязаны бинтами, пропитавшиеся кровью. Тонкий запах трав едва доносился, намекая, что кто-то позаботился о ранах колдуна: его омыли и переодели в более-менее приличные одежды, однако я помнила, что они скрывали. Белая, будто снег, кожа казалась точно прозрачной, а пугающие синяки расплылись жестоким узором. Но даже все порезы, шрамы и истязания не унимали его гордой, будто дикой красоты, струившейся изнури.

— Отец приказал его вымыть и переодеть, а травница при темнице залечила раны, — объяснил Вальгард, скрещивая на груди руки. — Однако потом его всё равно бросили обратно в камеру — больше некуда девать. Я подумал, что это никак не поможет его восстановлению, и упросил конунга о дозволении забрать колдуна сюда под свою охрану.

Я неверяще уставилась на брата. Он не только пошёл против отца, но и проявил заботу, забирая Эймунда в некогда дорогой сердцу дом и позволил увидеться, позаботиться и готов был понести все наказания из-за меня. Не найдя слов, способных выразить благодарность, я опустилась перед ним ниц.

— Эй-эй, Златовласка, ты чего? — он подбежал ко мне, поднимая с пола. — Это самое мало, что я могу сделать в благодарность господину Эймунду за твоё спасение. А ещё я так пытаюсь вымолить твоё прощение за все годы моего молчания и бездействия. Отец издевался над тобой, а я просто стоял рядом и только сожалел, не защищая. Прости и ты меня. Ты не заслужила такой участи. Теперь всё будет иначе, обещаю.

И я верила. Пускай не было достаточных поводов, а реальность всегда могла разбиться о рифы в виде Дьярви, но для счастья хватало простых слов в пыльном и холодном доме.

— Ты действительно можешь оставить Эймунда здесь? — я утёрла слёзы, всё ещё не веря в происходящее.

— До возвращения отца мы вольны делать всё, что угодно, так что заботься о своём колдуне. Однако ты должна знать, что происходящее очень заинтересовало конунга, который попросил докладывать ему обо всём. Полагаю, что Харальд захочет пообщаться с Эймундом по его выздоровлению.

Я кивнула: трудно было не привлечь внимание конунга, и быть может это шанс на свободу и спокойную жизнь хотя бы для одного из нас.

— Ты знаешь, как лечить? — осторожно спросил Вальгард. — За пару серебряных, возможно, согласится какая-нибудь травница помочь, но тогда пойдут слухи, а просить Сигурда забалтывать сплетников, честно говоря, не хочу.

— Я справлюсь. Только нужны будут чистые тряпки, травы и вода, много воды.

Вал кивнул, и вместе мы принялись рыскать по сундукам, выуживая остатки мисок и чанов и вычищая очаг. Вместе натаскали воды и принялись кипятить её для ужина и мазей, которые хотела приготовить для колдуна. О рецепте оставалось только догадываться и вспоминать рецепт Тьодбьёрг, за которой я наблюдала в детстве. Выслушав список всего необходимого, Вальгард ушёл, оставляя меня приглядывать за Эймундом. Бинты следовало поменять и вновь промыть раны, а затем повторно нанести мазь и попробовать соприкоснуться с сейдом, наполняя колдуна жизнью.

Время тянулось медленно, тишина едва прерывалась тихим дыханием, и, решив, что хватит маяться безделием, я закрыла глаза, прикасаясь к Эймунду и стараясь увидеть искрящиеся нити. Выровнять дыхание, слиться воедино с ветром, завывающим за стеной, морем, шуршащим прибоем, и домом, не рисуя вымышленные образы прошлого. Отчаянно копалась в себе и жмурилась, будто это могло помочь отыскать сейд и переливы его нитей, но бесполезно.

— Недоведущая, сколько не корчься, колдовство не родишь, — насмешливо произнёс Эймунд, заставляя вытаращить глаза: он по-прежнему лежал, не двигаясь, вот только уголки губ чуть поднялись вверх. — Любуешься? Красив по-твоему?

Я испуганно отскочила, больно врезаясь в стол и неверящепоглядывая на колдуна, голос которого звучал в голове.

— Ох, Астрид, ты же сама хотела связаться через сейд, а теперь шарахаешься, будто мертвец восстал из могилы.

Медовый голос резко контрастировал с истерзанным телом, лежащим рядом. Я осторожно приблизилась к нему, боясь поверить в происходящее. Впрочем, должна была уже привыкнуть к окружающим странностям.

— Как ты это делаешь? — прошептала я. — Разве сейд не отнимает больше сил, чем простой разговор?

— Нет, если ты принимаешь сейд, как часть себя. Тогда он ещё и помогает восстанавливаться и не ощущать боль так сильно. Весьма полезно, знаешь ли…

— Прости меня! — я вновь пала перед ним на колени. — Я приношу только одни неприятности и беды каждому, с кем связываюсь. Ты хотел помочь, защитить, а в итоге тебя обрекли на пытки, и…

Эймунд рассмеялся, заставляя запнуться на полуслове:

— Знаешь, что пугает больше? То, что моё лечение доверили тебе. Вот это действительно ужасно!

Если он находил в себе силы издеваться, то, возможно, и боль была не столь невыносимой. Я отпрянула в сторону, не желая смотреть на этого наглеца. Столько страданий и слёз, споров и угроз, а ему всё равно, будто мог не сдохнуть в темнице и перенести все известные пытки. Я оскорбилась и не хотела больше подходить к нему сегодня, как он вкрадчиво произнёс:

— Если за твоё спасение такая благодарность от хэрсира, значит, твоя жизнь в опасности. И если пытки — цена за твоё благополучие, то перенесу ещё, лишь бы осталась невредимой.

Дар речи покинул меня, заставляя лишь растерянно хлопать глазами и пытаться вымолвить хоть одно слово. Однако дверь скрипнула, впуская Вальгарда с большим мешком в руках и Ауствином на плече.

— Честное слово, Астрид, как только твой Эймунд очнётся, пусть объяснит колдовское поведение сокола! Этот зачарованный нашёл меня и всё это время сидел на плече, не думая улетать. — Я покосилась на колдуна, но теперь он упрямо молчал. — Вот, кстати, принёс тут трав сушеных и каких-то свежих. Точно справишься?

— С твоей помощью точно, — заверила я, вызывая у брата широкую улыбку.

И пока он хлопотал с ужином и водой, принялась разбирать травы, промывать их и растирать в миске, вспоминая Тьодбьёрг, которая прикладывала к серьёзным ранам тряпку, пропитанную скисшим молоком, или растирала в порошок плесневелый хлеб. Для лечения многое шло в ход, будто то травы с элем, то жир и копыта с рогами животных.

Вместе с Вальгардом мы стянули с Эймунда одежду и омыли, убирая остатки грязи и налипшие волосы, а затем уложили на чистые покрывала, которые брат забрал из дома. На открытые раны наложила куски хлеба с плесенью, что не должны были дать развиться болезни, а порезы и руки решили покрыть тонким слоем мази, рецепт которой подтвердил Вальгард, вспоминая рассказы бывалых моряков: мёд, лук и чеснок. Кожу наверняка жгло от этой смеси, но её эффект я видела сама у Этны, когда она порезалась об нож. Смоченные в отваре ромашки бинты легли на лицо, а дальше брат сам переодел колдуна ниже пояса и оставил отдыхать.

В приятной тишине мы убрали всё со стола и простирали грязную одежду, оставляя её сушиться позади дома.

— Харальд попросил только о ежедневных докладах, и ничего больше? — осторожно начала я, уплетая копчёную форель с кислой капустой и петрушкой. Ужин брат забрал из дома, сразу объявляя, что мы не вернёмся ночевать.

— Любопытство погубило кошку, Астрид, а тебе, кажется, потрясений должно было хватить, — процедил Ледышка, потягивая ячменное пиво и жуя рубленный овечий ливер.

— Но ты обещал рассказ о своих приключениях и объяснение угрозам Дьярви, которые явно не принёс на хвосте Ауствин.

Сокол мирно спал под потолком, не обращая на нас никакого внимания. Эймунд по-прежнему дремал, но я знала, что он в порядке и просто позволял телу восстанавливаться самостоятельно, подслушивая. Интересно, моё выздоровление произошло так? Сейд излечил, хоть перед этим сам и покалечил? Вот проснётся колдун, и спрошу. За всё ответит.

— Всё, что я сейчас тебе расскажу, не должно покинуть стен этого дома, Астрид, — Вальгард нахмурился, не сводя с меня глаз, и я кивнула, буквально ощущая его тревоги и терзания. Промочив горло пивом, брат пустился в рассказ.

Перед отъездом в Хваланд отец начал вести себя странно: постоянно заверял, что всё будет хорошо и у Норн всегда есть план на грядущий день, а после о чём-то долго шептался в тени ясеней с Эйриком Высоким. Они вместе воевали против Ролло, а значит, были давно знакомы, однако что-то не давало брату покоя: хэрсир будто едва сдерживался от радости, слушая ярла. А когда драккары были нагружены и отряд был собран для возвращения в клан Ворона, конунг Харальд благословил Вальгарда и прошептал украдкой, что против него готовится заговор.

— Он сказал, это так спокойно и уверенно, будто знал, кто убийца и когда будет нанесён удар, — мрачно усмехнулся Вал. — А напоследок и вовсе прошептал: «Всегда помни, что семья не должна предавать». Уже тогда я стал подозревать отца. Он ведь всю жизнь пытался подобраться как можно ближе к престолу и отдал меня на воспитание лучшим воинам и наставникам, обучая наравне с Сигурдом. Постоянное соревнование закаляло, но только мне не нужен был выигрыш в отличие от «несущего победу».

Дьярви всегда чувствовал себя униженным из-за низкого происхождения матери — рабыни, которая подарила ему двух детей и умерла от чахотки. Он стремился выйти из тени и добиться признания отца, чего бы ему это не стоило. Достаток, высокое положение в обществе, деньги — у хэрсира было всё, однако ему было мало. Он мечтал, чтобы его сын взошёл на престол и стал достойным конунгом, доказывая, что наследные конунги — отвратительные правители.

— Я давно подозревал подобные намерения отца, — признался Вал, попивая пиво и щурясь от искр огня. — Однако не думал, что он всё же решится. Тем не менее его поведение и слова Харальда лишь убедили в замыслах, и мне впервые стало страшно от полной беспомощности в чужом Хваланде. Единственным верным другом оставался мой второй капитан — Ивар Тихий. Только он и зреющий заговор — вот что окружало меня по дороге к Воронам.

Об Иваре мало кто знал: соседский парень, так умело управляющий ножами, что перерезал глотку собственному дяде за осквернение могилы одним ударом в семь лет. Брат ценил друга за верность и подмечал тихий шаг, что делало его прирождённым лазутчиком.

— Хваланд — это вереница гор и выплюнутые поселения по всему берегу, — рассказывал Вальгард. — Вечные ветра и пронзающий до костей холод. Куча мелких лодок, будто чайки, качающиеся на ветру, и озлобленные люди. Они никому не верят и никогда не улыбаются, ходят в раскрытых рубахах и жилетах, постоянно кашляя, но обязательно надевают покосившуюся шапку. — Он усмехнулся, отдаваясь воспоминаниям. — Горы и холмы представляют собой весь остров, так что люди вгрызаются, как черви, в жалкие клочки земли. Главный город стоит на вершине, на которую можно взойти окружной дорогой или на хилом подъёмнике, который чудом выдерживают верёвки.

Линн рассказывала, что Эйрик Высокий пришёл к власти после восстания Орлов и буквально прошёл путь из грязного крестьянина в богатого бонда. Такие обычно вызывают уважения, но единственным достоинством ярла Воронов был только рост великана. Вальгард говорил, что правителя не жалуют, однако никогда не скажут слова против. Низменный и подлый человек, ошибочно считающий себя хитрым и умным. У него была одна жена и трое детей: две старшие дочери были отданы замуж несколько лет назад, а младший сын Эспен не отличался ничем от мыши. Пока он был здесь, о нём мало вспоминали и говорили, потому что буквально через месяц после прибытия конунг сослал его на запад исключительно в ознакомительной поездке и не вспоминал. Этна обмолвилась, что его до сих пор не отослали обратно. Там, как говорил Сигурд, его окружали девицы и пиво, льющееся рекой.

— Мне выделили комнату в Длинном доме, остальных же разместили в поселении подле пристани, чему я был, несомненно, рад. Ивар собирал сведения с местных, подслушивал и рылся в их вещах, пытаясь отыскать хоть какие-то сведения, а мне же давали только нужные отчёты и показывали избранные места для проверки. Трэллы, стража — никто особо не стремился общаться со мной, кроме Кэйи — придворной целительницы.

— У тебя поразительная слабость на травниц, — усмехнулась я, толкая брата в плечо. Впрочем, я ничем не отличалась от него, привязавшись к Эймунду. Быть может, это семейная слабость?

Вальгард отрешённо кивнул и продолжил, даже не улыбнувшись:

— Кейа не особо жаловала жизнь в Хваланде и мечтала переехать, однако у неё была договорённость с ярлом на три года. Тем не менее происходящее пугало её, и она рискнула довериться мне. От неё я узнал про распорядок жизни поселения и двора ярла, давая намёк, что воины употребляют порошки на основе мухоморов и иноземных трав, а также прикарманивая добытое в горах серебро и золото.

Подобное запрещалось и строго каралось, однако в других кланах, видимо, решили пренебрегать законами.

— Раз в неделю по крутому склону в Длинный дом приезжала гружённая телега с запасами по требованиям. Эйрик считал своей обязанностью проверять, чтобы всем хватало припасов и не было излишеств или недостатков. Хорошее качество, однако ты видела, чтобы Харальд занимался подобным? — Я покачала головой. — Вот и я нет. Конечно, у нас гораздо больше людей, но всё же это выглядело странным. Тогда я предположил, что Эйрик контролирует количество привезённых ящиков, большую часть из которых, разумеется, забирали в Длинный дом. Однако открытие не давало покоя, и я решил разобраться в происходящем. Поздно ночью пара воинов забрала несколько ящиков и оттащила их к подъёмнику, спуская их вниз. Так происходило раз в две недели, чем я и поделился с Иваром. Под скалой, где располагался Длинный дом, протекает узкий фьорд, позволяющий нагруженным лодкам незаметно отплывать в разные стороны. Пробраться к ящикам внизу у Ивара не вышло бы при всём желании, поэтому пришлось мне. Я бы попался, если бы не Кейа, страдающая от бессонницы и решившая помочь.

Погрузкой занималась пара воинов в несколько подходов, поэтому времени незаметно подглядеть внутрь припасов было мало. Удача была на стороне брата: один из ящиков был неплотно закрыт, и, поддев его крышку ножом, он увидел слитки серебра и ткани, в которое были завёрнуты драгоценности и мешочки с травами. Однако воины вернулись быстрее, чем ожидал Вальгард, и если бы не Кейа, наблюдавшая за всем из-за валунов, то брата точно бы поймали. Она мигом подала знак, и они тихо вернулись обратно.

— Честно сказать, кроме Ивара, она была единственной, кто вселял в меня веру в людей, и я благодарен ей за помощь, — признался он. — Кейа сказала, что подозревала незаконную торговлю и то, что ярл специально подбадривал своих людей, которых ей потом приходилось буквально вытаскивать из лап Хельхейма.

— Берсерки и им подобные ведь всегда употребляют отвар из мухоморов перед боем. Хочешь сказать, это нечто иное?

— Да, Астрид, гораздо серьёзнее, — признался Вальгард. — Не знаю, где именно они раздобыли эти травы, но явно не в Риваланде. Мне приходилось продолжать играть роль сурового проверяющего, а вечерами распивать пиво и медовуху с ярлом, который очень быстро пьянел и любил молоденьких служанок. В день своего рождения он притащил вино, привезённое из Дальних стран, и предложил тот самый порошок из трав.

Эйрик купился на поведение Вальгарда и провозгласил его своим названным братом, от которого не может быть секретов. Ярл поверил, что Ледышка всецело предан Дьярви и посвящен во все его планы, а потому свободно болтал, распивая вино, которого у него было непозволительно много, и лапал девушек, не стесняясь и всё предлагая отраву. Схватить такого в его же собственном гнезде — дурное решение, что закончилось бы смертью Вальгарда, поэтому он решил ждать и слушать, и терпение его вознаградилось сполна.

Ярл вместе с Дьярви готовили покушение на Сигурда, намереваясь сбросить на него камни в начале летней большой охоты. Обвалы на Тролльтинде случались, поэтому бывали и несчастные случаи, на что и был расчёт. В то же самое время стало бы известно и про «чёрные» драккары, на которых постоянно перевозили драгоценности, отвратительные порошки и молодых людей, похищенных из родных домов. Конунг, что одобрял такие перевозки своей родовой печатью, точно не пришёлся бы по душе многим, и среди населения начали бы разжигать смуту. И к грядущему кровавому месяцу земли Риваланда были бы усыпаны трупами, над которыми бы возвышался верный и порядочный Дьярви и его сын Вальгард.

— Как печать Харальда попала в руки Эйрика, догадайся сама, — устало произнёс брат, потирая переносицу. — Ивар выяснил, что в землях Воронов часто наведываются Змеи, веселясь и куража несколько недель подряд, привозя много награбленного добра из Дальних земель. Думаю, так и нашлись все эти отвратительные ядовитые травы. Ивар подозревает, что Змей используют как наёмников, и всем этим вполне может заправлять Дьярви. Это отвратительно, Астрид.

Мурашки бегали по коже от одной мысли, что готовилось произойти. Конечно, отцу было плевать на меня и мои страдания, когда в его голове зрел план переворота и убийство родного брата.

Делиться с кем-либо секретами Вальгард боялся, однако выбора не было, и Ивар оказался посвящённым в тайну. Они раздумывали над планом побега и обличения врагов, как прилетел сокол с известиями о моей болезни. Увидев шанс, Вальгард тотчас решил покинуть Хваланд на торговом драккаре ради охраны, а Тихий отправился на обычном. Люди Эйрика были недовольны таким раскладом, но смолчали и поверили речам ярла, что громко кричал о верности Вальгарда.

По возвращении Ледышка попросил Ивара проследить за Видаром и его поселением, учитывая всё произошедшее, а после наведаться к Тролльтинд. Опасения брата подтвердились: торговый драккар действительно разгрузился у Утёса, оставляя там злополучные ящики, а на горных тропах были замечены люди Змеев. Тогда же Вальгард упросил Рефила проверить все одалы близ Тролльтинд, намекая, что готовится что-то страшное. Хирдман хоть и был дружен с Дьярви, однако всегда предпочитал держаться в одиночку, поэтому спорить не стал и отправился с верными людьми якобы на запад, а после повернул на восток, как они и условились с братом.

— Харальд не знает, а отец боится, — Вальгард осушил второй бурдюк, топя в хмеле тревоги и переживания. — Думаю, твой колдун узнал про тёмные дела Видара, за что и был наказан. Всё сложилось бы иначе, если бы не Эймунд: я бы пробыл в Хваланде до середины осени и ничего не мог бы поделать. Дьярви никто не заподозрил бы в обвале горы, ведь он наверняка пробудет в походе до середины лета. Но вмешались вы, и чёткий план дал осечку. И я честно не знаю, Астрид, чем всё это закончится теперь.

И не говоря больше ни слова, он вышел на улицу, усаживаясь на пороге. Тревожить его покой я не решилась, понимая, что груз тайны тащит его на дно моря, где поджидал Ёрмунганд. Мне стало дурно: как бы всё сложилось, если не я? Понятно, отчего Дьярви ненавидел меня: столько времени строить планы, а потом они осыпаются, как камешки каирна.

— Утбурд стал первым сломавшимся колышком, недоведущая, — вдруг произнёс Эймунд, вновь вольно гуляющий в моей голове. — Но ты должна понимать одну простую истину, о которой забыл Дьярви: всё тайное становится явным.