Предательства

Глава 14

Я приняла душ и заплела косу.

В коридоре явно было что-то не так. Я вслушивалась, прильнув к двери и поглаживая ее мощную и холодную поверхность. С той стороны кто-то внимательно слушал меня. Это же ощущение возникало у меня и раньше, и тогда я говорила папе, что в этот мотель или дом заходить опасно. Папа никогда не спорил.

Значит, оставался только один выход. Мне он не нравился, но сидеть и хандрить — еще хуже.

Неяркий солнечный свет робко проникал сквозь щели между чугунными ставнями. Я распахнула их как можно шире и стала бороться с окном. Надо было не просто открыть его, но сделать это очень тихо. Когда мне это удалось, в комнату ворвался влажный прохладный воздух, наполненный ароматом приближающегося дождя. Я глянула вниз, в сад с мертвыми розовыми кустами. Мощенные камнем дорожки отсюда сверху казались очень жесткими — падать высоко и долго. Я сглотнула. Если бы у меня была веревка…

Но если смог Кристоф, то смогу и я. Худшее из возможных последствий — сломанная нога и куча вопросов, верно? Я еще никогда не ломала ноги или руки. Да и вопросы будут кусаться. Здесь все кусается.

Какая ты дурочка, Дрю.

Но надо было действовать. Просто необходимо. Особенно если дверь под наблюдением. Я не могла допустить, чтобы кто-то — неважно, друг или враг — меня выслеживал. К тому же не мешало выяснить, возможен ли побег из Школы днем.

Я схватилась руками за раму и поставила ногу на подоконник. Убедившись, что не соскользну, подтянулась и встала в оконном проеме. Приказав себе не смотреть вниз, принялась изучать каменную стену и нависающую крышу. Она была покрыта шифером и шла под крутым уклоном. Водосточный желоб отсутствовал. Это и хорошо — желоб может оторваться от крыши, — и плохо — кроме края крыши уцепиться не за что.

Я повернулась спиной к саду, собираясь с духом. Подняла руку.

Ничего не выйдет. Придумай что-нибудь другое.

Как назло, «другого» не было. А у Кристофа все получилось. Не прощу себе, если хотя бы не попробую. К тому же, если не справлюсь, путь побега будет взят под наблюдение. А пока никто не подозревает, что я осмелюсь бежать этим маршрутом. Ведь я не такая сильная, не такая быстрая, не такая выносливая — еще не пережила «становления». Но зато переплюну всех по интеллекту. Только на это и приходилось рассчитывать.

Тогда зачем я совершаю глупость?

Я послала внутренний голос полем-лесом и обхватила пальцами край крыши. Уклон показался не очень-то страшным. Так, совсем немного. Я закрыла глаза, вдохнула-выдохнула, ощущая руками холодный, с острыми краями шифер. Внезапно я поняла, откуда на ладонях у Кристофа взялись крестообразные порезы.

Второй рукой я нащупала край крыши. Мысленно несколько раз проиграла ситуацию, как велел папа, обучая меня стрелять из винтовки. Вот нутром почувствуешь — уже полдела, малышка. А когда нужно, тело само вспомнит, что делать. Проиграй все мысленно, представь, как ты это делаешь.

У меня всего одна попытка. Я напрягала и расслабляла мышцы, мысленно проходя путь. Сосредоточившись, я подавила внутреннюю дрожь. Прислушалась. Сердце стучало ритмично, уверенно. Дыхание выровнялось, стало глубоким и спокойным. Мокрая коса елозила по спине. Я балансировала на подоконнике, стоя на правой ноге и слегка подавшись вперед. Пятки свешивались над краем. Прохладный утренний бриз, обтекая меня, проникал в комнату.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Покалывания на коже. Игра крошечных мускулов — нельзя стоять совершенно неподвижно, а то упадешь. Неподвижность — постоянное приспособление и выравнивание, как при вождении машины.

Это мне папа говорил.

Мысль обожгла, как удар бичом, и все тело напряглось. Я услышала шорох крыльев, ощутила на лице их прикосновение. Сильно отклоняться назад не надо. Просто оттолкнуться и подтянуться, словно вылезаешь из бассейна.

Острый край шифера врезался мне в ладони. Я резко выдохнула и подняла колено. К счастью, на мне были джинсы. Следующее, что помню, — как карабкаюсь по наклонной крыше и благодарю бога, что я в кроссовках, а не в ботинках. Стопы сводило судорогой, ногти на руках ломались — так сильно я всаживала их в шифер.

Черт. Еле забравшись по крутому склону крыши, я села верхом на конек. Ноги тряслись, руки болезненно пульсировали, синяк на плече ныл. Я была песней боли. Оказалось, ванны помогают меньше, чем я ожидала. Горячие мокрые ладони саднило, пальцы были расцарапаны до крови. Я постаралась сесть так, чтобы не потерять равновесие, и подняла голову.

В лицо бил ветер, какой встречается только на высоте. Тумана не было. Во все стороны расстилались лесные дали, деревья стояли, тесно прижавшись друг к другу. Их массу рассекала на две части двухполосная асфальтовая дорога, ведущая, как я уже знала, к главному шоссе округа. Крыша, на которой я сидела, оказалась самой высокой точкой местности. Далеко к югу на горизонте виднелась синяя полоса — Аллеганские горы. Впрочем, может, просто туман или облака.

Внизу у подножия холма протекал извилистый ручей, поблескивая холодным серебром в тусклом свете пасмурного дня. Правда, облака стремительно рассеивались — значит, солнце покажется еще до полного их исчезновения. Я увидела сарай для лодок — ветхую лачугу, которая, на первый взгляд, не выдержит и резкого порыва ветра. Школа неприветливо раскинула флигеля-крылья, как хищная птица — серая, с острым клювом, — задремавшая на гнезде.

Мне не очень хорошо было видно подъездную дорогу, ведущую прямо к дверям Школы, но в глаза бросились две увитых плющом тумбы, стоящие по обе стороны от дороги. Я поморгала. Протерла глаза. Могу поклясться, что раньше там сидели каменные львы…

Теперь не сидят, прошептал внутренний голос. Сидели, а теперь нет. И неважно, почему.

В голове тут же возникла яркая картинка и стала вертеться, как навязчивая мелодия, застрявшая где-то между мозгом и ушами.

Серый каменный лев тихо крадется по залитому солнцем лесу, мощные мускулы играют под гладкой, выровненной временем кожей. Лев поднимает голову на могучей шее, пустые каменные глаза осматривают все вокруг. Открывает пасть, полную острых, тесно посаженных, серебристых зубов, и выдыхает, разметая сухие листья. Он смотрит на них, и удивление зарождается в огромной каменной голове. Его глаза Властителя глядят куда-то вдаль, а завитки каменной гривы спадают на плечи со звуком оползающей мокрой глины…

Видение поблекло. Я потрясла головой, чтобы избавиться от него. Надо крепко держаться — по обеим сторонам крыша резко уходила вниз, а шифер кое-где скользкий. Ничего не стоило оступиться и полететь кубарем до края, а потом и на землю. И было бы совсем не смешно.

Я прижала окровавленные руки к груди. Жаль, что не надела перчатки. Но тогда не было бы такого сцепления. Всегда приходится идти на жертвы.

Чем я и занимаюсь в последнее время.

Ветер свистел во впадинах и выпуклостях шиферного покрытия. Некоторые куски отсутствовали, другие прогнулись, но в целом крыша выглядела вполне надежно. У меня дернулась рука, и я усилием воли оттянула ее от медальона. С силой выдохнула, размышляя. Сердце раза два подпрыгнуло и быстро-быстро забилось. Да это же не страх, а… радость!

Она наполнила меня изнутри, я вскинула руки с растопыренными пальцами и широко улыбнулась. Со стороны — дура-дурой: сидит на коньке крыши с поднятыми руками, как акробат в цирке. Но здесь, когда мимо пролетал ветер, и деревья толпились вокруг здания Школы, я ощущала… свободу. Впервые за долгое время. Здесь только я и ветер. Заныли зубы — теперь я знала, что это пробивается мое второе обличье. На этот раз ощущения были теплыми и уютными, они отогнали боль. Ладони перестали кровоточить. Я глянула на них: порезы уже покрылись корочкой. Медный запах моей собственной крови быстро рассеялся на свежем влажном воздухе, хотя мне почудился еще и легкий аромат духов. Слегка сжав кулаки, я обнаружила, что почти совсем не больно, а корочки и не думали трескаться.

Ничего себе! Интересно только, почему так же не исчезала боль внутри меня. Но и она тоже поутихла. Моя ипостась, пробежав по телу, отступила с шорохом совиных крыльев.

Это и есть становление? Хорошо бы кого-то спросить. Бабушка поведала мне о Жизни достаточно рано, а папа в своей обычной немного резкой манере сказал то, что, как ему представлялось, я должна знать. Если кратко, то его напутствия сводились к следующему: «Не делай глупостей» и «Не покупай дешевых тампонов, деньги у нас есть».

«Становление», как и половое созревание, вызывало кучу вопросов. А задать их некому. И некуда пойти, чтобы провести, ну, научное исследование. Может, в библиотеке есть книги для любознательных девочек-дампиров? Что-то не верится. Я коротко рассмеялась этой мысли и вдруг почувствовала себя собой — больше, чем за все последнее время.

Просидев столько времени на крыше, как дура, я, наконец, решила спуститься. Вообще-то, у меня было дело, и я не намеревалась проторчать здесь весь день. Я оторвалась от созерцания леса и неба и вдыхания пропитанного дождем и счастьем холодного воздуха. Ощущение радости не оставляло меня, пока я скользила взглядом по крышам, пытаясь узнать в них те, что видела из окна бабушкиного дома. Раз есть точка обзора — можно построить маршрут в любую сторону, если, конечно, имеется компас и немного здравого смысла. Последний мне и был нужен.

Не знаю, где он пропадал, когда я залезала на крышу. Но теперь, когда я осмотрелась, внутри меня словно разжался кулак, и стали просыпаться искательские навыки. Я ждала внутреннего голоса, который выберет безопасный момент и подскажет, каким путем идти.

Такие тонкие материи подгонять нельзя. Так же, как нельзя спрашивать у маятника самое заветное желание, потому что оно встанет каменной стеной между вами и ответом — вы ничего не услышите. Не ждите, не прислушивайтесь нарочно, особенно, когда нужно уловить, что говорит вам интуиция. Заглушите все посторонние звуки, и тогда до вашего слуха долетит тихий шепот истины.

Но бабушка не уставала повторять, что маятник иногда скажет и то, что хочешь услышать, — тогда к черту сомнения. Здравый смысл? — усмехалась она, — Ха! Зачем искать его там, где он не нужен?

На меня обрушилась тоска по дому. Такая резкая и пронзительная, что я пошатнулась. Как мне хотелось сейчас оказаться в бабушкином небольшом домике в Аппалачах, холодным вечером слушать жужжание и стук ее прялки, вдыхать аромат ее стряпни и настоев для чистки пола и окон — тысячелистник, лаванда, дикая роза. Она постоянно что-нибудь мыла и скребла. Но наступало такое время, когда работать на улице было уже темно, и бабушка садилась за прялку, а я уютно устраивалась на диванчике и смотрела на огонь в чугунной печке. Как тепло и спокойно! И не надо ждать, пока бабушка приедет за мной. Она все время рядом.

Волшебный толчок в солнечное сплетение — наконец-то! Я еще раз внимательно осмотрела крыши вокруг и поняла, как можно спуститься. Путь казался не очень надежным: надо перевалить через пару крутых коньков и потом соскочить на длинную покатую крышу галереи. А оттуда незаметно прыгнуть вниз в контейнеры для мусора. Да, точно, они там есть — сразу за кухней. Вдруг даже удастся подсмотреть, кто же все-таки готовит еду за той стеной из пара?

А как возвращаться обратно? Раз ты такая умная, наверное, уже знаешь?

Не проблема. Просто возьму да и постучусь во входную дверь. Неужели не пустят?

Я вспомнила о пропавших каменных львах, и уверенности поубавилось. Но метаться уже поздно. Что-нибудь придумаю.

В последний раз глянув на покрытые шрамами руки, я пустилась в путь.

* * *

В сарай для лодок попасть было нетрудно: тонкая деревянная дверь, висячий замок проржавел и развалился. Я осмотрелась: ни души. Толкнула ногой дверь. Вздрогнув от визга заржавевших петель, шагнула внутрь, сжимая в руке стилет. Пистолет бы сейчас — прочесать тут все.

Сооружение почти полностью разрушилось. Темная вода тихо пошлепывала о стенки лачуги. Одна лодка гнила, целиком опустившись под воду. Другая висела над головой на ржавых цепях — ее точно не трогали уже лет двадцать: в бортах зияли дыры, а цепи едва не рвались.

По углам были разбросаны мотки каната. Пахло гнилью и плесенью с легким металлическим привкусом талой воды. Пол прогибался под каждым моим осторожным шагом.

У другой стены, где весельная лодка перекатывалась по песчаному дну под одеялом прозрачной воды, появился он. Внезапно.

Кристоф вышел из тени, его голубые глаза ярко сияли. Ни единый золотистый волосок не выбивался из стильной стрижки. Вскинутые было руки опустились вниз. Неужели он думал, что пришел враг?

Во мне все вскипело, и я резко, по-девчачьи, взвизгнула, выставив перед собой стилет. Замечательно. Вся тренировка насмарку. И вот я стою рядом с кучей гнилого барахла, буравя Кристофа глазами.

— Ты мне наврал! — заорала я, словно меня хорошенько пнули.

— Обычно при встрече говорят «Здравствуй». — Он поднял и тут же опустил одно плечо. До меня долетел аромат яблок и корицы, ущипнул за горло и вновь пробудил жажду крови. — Так в чем же я тебе якобы наврал, Дрю?

К каждой следующей встрече я успевала забыть гармонию его лица — как идеально сочетаются все черточки и поверхности.

— «Нас называют полукровками, но в каждом из пас чуть больше одной шестнадцатой крови вампиров!» — с негодованием процитировала я его фразу, сказанную пару месяцев назад.

— Что это? Лекция по генетике? — спросил он и помрачнел. Видимо, догадался, куда я клоню.

Целую долгую секунду я предвкушала, как нанесу свой главный удар, выпустив на свободу засевший в груди комок ярости, и погляжу, легко ли ему будет после этого понукать мною.

— Сергей! — выпалила я, а в голову словно вонзился осколок стекла. — Твой! Отец!

Кристоф замер на месте. Только глаза по-прежнему горели. Большие пальцы рук все так же были заправлены в карманы джинсов, но плечи под черным свитером напряглись. Он стоял и смотрел на меня, склонив набок голову — словно обдумывая хорошую мысль, прежде чем двинуться с места. Наконец обронил:

— Кто тебе сказал?

Я сглотнула, опуская нож. Лезвие сверкнуло в слабом свете. Боже. Неужели он помогал убивать мою маму? Скажи мне. Мне нужно знать. Хоть что-то я должна знать наверняка.

— Кто? Да так, никто. Некая Анна. Светоча, как и я. Или ты и это забыл? Она сказала…

— Ах, Анна. Разливает яд. — Мускулы на лице дрогнули в молчаливом рыке. — Я не заказывал себе родословную, Дрю. Ты тоже не просилась быть светочей. — Он оскалил зубы, а в волосах замерцали золотистые пряди — проявлялось второе обличье. — Тем не менее ты должна быть благодарна. Ко мне перешла сила моего отца, и именно поэтому ты все еще ходишь по земле и бросаешь мне в лицо обвинения. — Он выпрямился. — Что ты здесь делаешь? Днем за тобой обязаны следить.

Ага, конечно. Как и тогда, во время тревоги. Хороша система, нечего сказать.

— Я сбежала из комнаты. Разве не ты это написал? — Я выудила из кармана записку, внезапно ощутив острое желание снова раскрыть нож. — В ночь, когда меня… когда на меня напали?

— Как это напали?.. При чем тут Анна?.. — Обличье не покидало его, клыки не втягивались обратно. — Ну-ка поподробнее.

— Я хочу знать… — И к горлу снова подкатил комок.

Я даже не уловила его движения. Вот он на другом конце сарая, а в следующее мгновение — прямо передо мной. Только вода слегка всплеснула. Я отшатнулась, ударившись плечами о дверь. Кристоф стоял со мной нос к носу. Он с грохотом оперся руками о стенку позади меня, зажав мне запястьями плечи и окружив ароматом яблок.

Господи. Ну и скорость.

Его глаза горели. Золотистые нити в волосах поблескивали в лучах солнца.

— И что ты хочешь знать? Если бы я хотел тебя предать, кохана, то предал бы. Легко. Если бы хотел причинить боль, то не задумался бы. Я мог бы… — Он замолчал и опустил руку. Его пальцы обвились вокруг моего запястья, и он поднял мою руку с ножом к левой стороне своей груди. — Вот сюда. Между ребер. И поверни, если сможешь. Не бойся, Дрю. Если ты действительно думаешь, что я для тебя опасен, вонзи в меня нож. Я помогу.

Он оскалил зубы, рука напряглась. Он потянул нож к себе, а я, к своему удивлению, дернула назад. И не смогла вырваться — он слишком крепко держал мою руку. В пальцах вспыхнула и тут же утихла резкая боль.

Он снова потянул нож к себе. Острие коснулось его свитера — того самого, тонкого черного, с вырезом в форме буквы V, который он носил всегда — и в снег, как тогда в Дакоте, и в мороз здесь.

— Ну же. — Его дыхание коснулось моей щеки. — В каждом дампире на самом деле всего одна шестнадцатая вампирской крови. Чуть больше — и мы носферату, чуть меньше — и мы безобразные существа, даже не люди. Что-то там не так с парами генов. Я не ученый, конечно. Шутка. Но ты поторопись с ножиком-то, кохана.

Я попыталась разжать пальцы, он мне не дал. Так мы и стояли: он тянул вперед, а я назад, пока, наконец, он не выпустил мою руку. Снова оперся на стенку за моей спиной и наклонился ко мне.

— Довольна?

Я открыла рот. Нож выпал из моей онемевшей руки. Я не находила слов. Он ждал. Плеск воды под полом сарая напоминал холодный шелковистый шепот. Я глянула на его шею — он сглотнул, кадык дернулся. Кристоф снова заговорил тем же деловым, слегка насмешливым тоном, как при нашем знакомстве.

— Так, теперь о более насущных вещах. Было нападение? Когда? Сначала об этом, а потом про Анну. — Он вырвал из моих пальцев записку, поднес к носу и принюхался. Он не отходил от меня, а записка вдруг исчезла в заднем кармане его джинсов. Вот так, взяла и исчезла. — А, Дилан. Старый хитрец. Когда-то это было наше место встреч.

— Я… Что? Боже.

О чем только думал Дилан, оставляя записку у меня на подушке? Но хотя бы одной загадкой меньше.

Не выпуская меня из тисков, Кристоф снова наклонился ко мне.

— Он уверяет меня в своей преданности. Трогательно. Еще более трогательно то, что он позволяет тебе днем сбросить узду, и это мне не очень нравится. Теперь рассказывай. Когда?

Я рассказала ему все, то и дело поглядывая на его лицо. Каким облегчением было выплеснуться! Это как вскрыть нарыв или выдавить прыщ. Конечно, нелегко говорить, когда на тебя в упор смотрит дампир. Особенно, если он не перестает трансформироваться, и клыки касаются нижней губы, образуя ямочки. Все его тело напряглось, когда я дошла до Пепла и вампира… Кстати, а что мне делать, если он рассвирепеет? Смогу ли я столкнуть его в воду и убежать?

У меня дрожал голос, когда я рассказывала, как Пепел меня обнюхивал. Просто обнюхивал. А перед этим разорвал на части парочку вампиров, которые говорили о том, чего хочет Хозяин. Нетрудно догадаться, что «Хозяин» — это Сергей, и легко понять, что он хотел сделать с «этой сучкой».

— Матка боска, — прошептал Кристоф. — Ты уверена? Уверена, что это он?

Я кивнула. Кристоф так близко, что трудно дышать. Как будто стоишь около духовки, в которой печется душистый яблочный пирог. — Он укусил Грейвса. Я бы узнала его из тысячи…

— Матка боска, — повторил он и схватил меня за плечи. Я поняла, что из этих медвежьих объятий мне не вырваться. Он обнял меня и положил подбородок мне на макушку. Он не такой высокий, как Грейвс, но мускулистый и очень теплый — чувствовалось даже через одежду. — Наверное, он убил всех, иначе Сергей прислал бы новых. Теперь это только вопрос времени.

Казалось, он говорил сам с собой. Я замерла. Я давно ни к кому, кроме Грейвса, не оказывалась так близко. Странное ощущение.

Странно и тепло. Тепло по всему телу, словно меня окунули в масло. Так меня иногда обнимал папа, особенно, когда у меня что-то хорошо получалось. Но сейчас немного по-другому. От папы не пахло яблочными пирогами, и он не стискивал меня до треска в костях и не дышал мне в волосы. Я ощущала теплое дыхание Кристофа у себя на макушке. Он склонил голову на бок и погладил меня по спине. Медальон, зажатый между нами, не давал мне забыться.

— Господи. — Его руки не напрягались, но сам он был как натянутая струна.

Я пыталась понять свои ощущения.

И поняла. Это защищенность. Кристоф никому не позволит меня обидеть. Не знаю, в какую именно секунду я в это поверила и почти перестала бояться его. Те же ощущения я испытывала, когда папин грузовик с грохотом останавливался у дома: папа приехал за мной. Кто-то «все уладит», а мне можно расслабиться.

И я снова осознала свое место в этом мире.

Мы постояли так еще немного — Кристоф и я. Я вдыхала аромат яблок, и все остальное было неважно. Сарай слегка потрескивал на солнце, а я ничего не видела, потому что уткнулась носом Кристофу в шею — в ямку над ключицей.

Никогда не думала, что мне будет так хорошо.

— Послушай, — сказал он, наконец, как будто я с ним спорила. — Ты меня слышишь, птаха?

Я только слегка кивнула, потому что голос куда-то пропал. И потому что не хотела — как это ни странно, — чтобы он меня отпускал. Он чуть отодвинулся назад, и я испугалась: огонь с моих щек сейчас перекинется на все тело. Догадайтесь, почему.

Ничего себе. Bay.

— Я проведу тебя через безопасный вход. Поднимешься в свою комнату. Не бойся, что кто-то тебя увидит. Сейчас это не имеет значения. И прошу: жди! Меня не будет день, может три или четыре, самое большее. Я должен кое-что подготовить к твоему побегу. Ты мне веришь?

Если бы с самого начала он спросил все то же, но вот таким прерывающимся голосом и серьезно, а не насмешливо, — я бы сразу отдала ему ключи от машины. Впрочем, наверное, эта мысль только сейчас пришла мне в голову, потому что он так близко и весь дрожит. Я тоже дрожала, как осиновый лист на ветру.

— Анна сказала, что ты предал мою маму. Рассказал С-Сергею, где ее искать… — Я не договорила, потому что он крепко сжал меня. Я даже испугалась, что треснут кости. Из меня вышел весь воздух.

— Я бы никогда, — прорычал он, — такого не сделал. Ни-ко-гда. Понимаешь? К черту, к дьяволу! Я не мог ее спасти, но теперь я хочу спасти тебя. Клянусь.

И знаете, что? Я ему поверила.

Да и какая девчонка не поверила бы?