6

Первая лекция после каникул, посвященная сопротивлению металлов, чрезвычайно утомила Халдана. Он отвел для этого малозанимательного предмета утренние часы понедельника, так как в эти дни у него обычно болела голова. Сейчас, устав после бессонной ночи, он с трудом сосредотачивался на словах лектора.

Отец бесцеремонно выбил фундамент из-под грандиозной конструкции, втайне воздвигнутой им. Теперь Хиликс исчезнет, оставив его один на один с разбитыми надеждами, потому что это она, поэтесса, оказалась права в отношении Файрватера, а он, математик, ошибся. Перед глазами до сих пор лежали обломки низвергнутого божества, вероломно предавшего человечность.

Память услужливо воспроизвела искаженное болью лицо отца. Юноша ни минуты не верил, что мать могла совершить самоубийство, но обвинение должно было глубоко задеть отца, который наверняка и сейчас не перестал винить себя за давние семейные ссоры.

В лекторий тихо вошел посыльный.

— Халдан-4, декан Брэк хотел бы увидеться с вами.

Халдан с облегчением собрал учебники и вышел вслед за ним.

Он был уверен, что отец не мог уведомить декана об атавистических настроениях сына. Это компрометировало бы самого отца.

Скорее всего, следуя практике других членов Министерства, Халдан-3 просто переводил сына в другой университет, чтобы «расширить его кругозор». Возможно, он даже переводил юношу в высшую металлургическую школу на Венере.

Однако у Халдана было кого просить о заступничестве. Декан Брэк не захочет отпускать одного из лучших студентов, отъезд которого скажется на средней успеваемости Математической Школы. А Халдан к тому же подкинет декану пару лишних аргументов, чтобы нейтрализовать замыслы отца.

Стиснув зубы, Халдан подчеркнуто официально вступил в приемную деканата. Перед дверями приемной выстроилась длинная очередь студентов, но секретарша сделала знак рукой, чтобы он входил. Юноша обрадовался, что не придется долго ждать. Ему не терпелось кинуться в битву. Тем не менее декан не должен заметить самого ничтожного проявления гнева. Пришлось еще раз удостовериться, что на лице только бесстрастная маска специалиста.

В поведении декана не было и следа официальности.

— Садись, Халдан, — ласково пригласил он.

— Спасибо, сэр.

— Обычно разговор со студентами я начинаю вопросом об их успехах, однако могу с удовлетворением отметить, что твои оценки мне отлично известны.

— Благодарю вас.

Декан с трудом подбирал слова:

— Время от времени на меня возлагаются тяжелые обязанности… Да, хм… Я понимаю, то, что я скажу, очень горько. Сегодня ночью от нас ушел твой глубокоуважаемый отец.

— Как? Почему?!

— Кровоизлияние в мозг. Он умер во сне.

— Где он? Куда его увезли?

— Сейчас тело в морге Сутро. На завтра назначено отпевание в Соборе Святого Гаусса. Разумеется, ты освобождаешься от занятий до конца недели.

После этих слов наступила сочувственная тишина. Наконец декан счел возможным прервать ее:

— А сейчас ты можешь получить утешение. Часовня открыта.

Халдан не нуждался в утешениях Церкви, но совет декана был воспринят его сознанием, как приказ. Юноша, ошеломленный, вышел из кабинета и направился в сторону университетской часовни.

Внутри было холодно и темно. Он преклонил колени, потом поднялся и занял место на скамье перед алтарем, над которым весело огромное распятие.

Ужасны были страдания Христа в последнем наступлении на Рим, и все-таки Иисус умер в момент своего высочайшего триумфа, смерть явилась ему из рук врагов Церкви, и она не была напрасной, а стрела, пронзившая Его грудь, была пущена не рукой сына.

Выйдя из часовни, Халдан почувствовал некоторое облегчение. Церковь оказалась той укромной норой, куда он мог заползти и зализать раны.

Вернувшись в свою комнату, Халдан упал на кровать и не вставал с нее много долгих часов.

Чуть позже пришел Малькольм и выразил соболезнование. Услышав сообщение о смерти его отца, переданное по всем телевизионным каналам, пришли с соболезнованиями и другие студенты. Шум их голосов не давал Халдану остаться наедине со своими мыслями. Его пугали приближающаяся ночь и одиночество. Поэтому он с благодарностью согласился, когда Малькольм предложил подвезти его утром в собор.

Явившись наутро в собор на улице Стоктона, юноши застали там толпу. В воздухе висел тяжелый запах множества цветов. Подавляющее большинство присутствующих составляли специалисты в области математики, лично знавшие Халдана-3, но было и несколько рабочих, которые пришли поглазеть на пышные похороны.

Погруженного в свои мысли и безучастного ко всему Халдана вместе с Малькольмом пропустили вперед. Он сел и вскоре почувствовал, как чья-то рука легко сжимает его ладонь. Повернувшись, он увидел Хиликс. Она не плакала, но в уголках глаз таилась печаль.

Появление девушки вернуло его к действительности: среди толпы Халдан разглядел и других женщин, некоторые вытирали слезы. До этой минуты юноша думал только о своем горе, и сейчас ему пришло в голову, что, возможно, он совсем не знал отца.

Эта мысль ошеломила его, но не принесла утешения, как и все эти цветы, приятели или голос священника, произносящего слова, которыми человечество издавна пыталось обмануть горе.

Во время прощания с усопшим, проходя мимо гроба, он заметил на лице отца знакомую усмешку. Некое подобие той язвительной улыбки, которую он видел тысячи раз. Так отец улыбался, когда поднимал голову от доски после объявления сыну шаха.

Выйдя на залитую солнцем улицу и вдохнув чистый воздух, Халдан распрямился и скрыл свою боль за бесстрастной маской специалиста.

— Хиликс, позволь представить тебе Малькольма-6, моего однокашника. Повернувшись к Малькольму он добавил: — Хиликс знала отца.

— Очень рад познакомиться с поэтессой, — любезно проговорил Малькольм, заметив Г-7, вышитое на блузе. — Я и сам время от времени почитываю стихи. Даже знаю, чем отличается хорей от анапеста. Так, значит, вы знали отца Халдана? Я вот не имел такой возможности.

— Это был замечательный человек, — заявила Хиликс, заполняя неловкую паузу общими фразами. — Его смерть будет невосполнимой потерей для общества.

— Давайте выпьем кофе, — предложил Халдан.

— К сожалению, не могу, — отказался Малькольм. — У меня экзамен. Я, правда, долго зубрил, но надо еще подучить, пока все не вылетело. Очень приятно было познакомиться, Хиликс.

Махнув на прощание рукой, Малькольм скрылся.

— Разве ты не с ним? — удивилась Хиликс.

— Я освобожден до конца недели.

— Это его родители — хозяева нашего гнездышка?

— Да.

— А он знает про нас?

— Скажешь тоже! Я единственный раз рассказал ему о тебе, когда мы только встретились в Пойнт-Со, и он давно забыл об этом… Послушай, Хиликс. Отец все о нас знал.

— Как же так?

— Он догадался.

На лице девушки отразился внезапный страх.

— Я возвращаюсь в университет. А ты иди домой и собери свои вещи. В квартире отца не ночуй, это будет тебя еще больше угнетать. Перебирайся в гостиницу.

— Мне надо с тобой поговорить. Опасности я не боюсь. Приходи, как обычно, ладно? — попросил он.

— Если я так нужна тебе, у меня нет другого выхода. Я приду, — понизив голос, пообещала девушка.

Глядя вслед удаляющейся Хиликс, Халдан почувствовал себя странно одиноко среди одетой в траур толпы, выливающейся из собора. Люди останавливались, чтобы похлопать его по спине, пожать руку или пробормотать:

— Примите мои соболезнования…

Хиликс уже ждала его, когда юноша пришел на квартиру Малькольмов. Взяла за руку и усадила на диван.

— Хиликс, я убил своего отца, — выдавил он.

— Что ты несешь! По телевидению сообщили, что он умер от кровоизлияния в мозг.

— Это моя вина.

— Нет, невозможно, — содрогнулась она.

Сбиваясь и путаясь, а потом все вразумительнее, он рассказал о ссоре с отцом. Хиликс слушала молча.

— Мой вопрос о смерти матери стал для отца последним ударом. Это убило его.

— Вы оба разозлились. Ты не должен винить во всем только себя.

— Но я должен был сохранять спокойствие. Сын не может восставать против отца. Может, папа передумал бы и помог нам? Ведь не запретил же он нам встречаться. Ты и в нем пробудила древние чувства, он понял их силу.

Даже если бы отец столкнул маму с подоконника, он заслуживает меньшего наказания, чем я, своей рукой подавший ему яд.

— Не смей так говорить, даже думать об этом! — воскликнула Хиликс. Все это не так! Вы поссорились, потому что оба были раздражены, но между вами не было ненависти. Из твоих слов он сделал вывод, что ты собираешься совершить преступление против государства. Ты ждал, что он запрыгает от радости? Не будь смешным. Это стало для него потрясением, а в его возрасте любое потрясение опасно. Его убило не твое презрение, а любовь к тебе. Это был обыкновенный несчастный случай.

— Я устал, — пожаловался Халдан. — Смертельно устал.

Слова Хиликс притупили чувство вины, пришло утомление, будто он не спал целую вечность.

— Приляг, Халдан, а голову положи мне на колени.

— Я любил его. И тебя люблю, — признался юноша, чувствуя, как рука девушки ерошит его волосы. — Но, если бы пришлось выбирать, я бы все оставил как есть, потому что без тебя… Говорят, он умер во сне. Я не верю в это. Кровоизлияние — это как молотком по голове… И все равно, это легкая царапина по сравнению с тем ударом, который я ему нанес…

Хиликс не прерывала этот хаотичный поток мыслей — сейчас Халдан был не взрослым мужчиной, а беззащитным, отчаявшимся ребенком.

Исповедь принесла облегчение, и он начал проваливаться в сон, как вдруг перед глазами возникло искаженное болью лицо отца. Он внутренне сжался и простонал:

— Это я должен был умереть!

Хиликс носовым платком отерла его лоб и шепнула:

— Единственный мой, единственный…

Ее голос сдерживал нарастающую волну раскаяния, которая вновь заливала сознание. Хиликс прижала к себе голову юноши, словно хотела защитить от внутренней бури.

Он почувствовал, как ее рука перестала ерошить волосы, но сквозь закрытые веки не увидеть, как эта рука быстрым движением расстегнула блузку. Всей своей кожей он ощутил шелковистость тела, прильнувшего к нему, и почувствовал на губах дыхание девушки, прошептавшей:

— Ну же, пей жизнь, мой малыш, мой дорогой!

И, увидев, как она изначально прекрасна и исполнена чистоты, он впервые взял ее — никогда прежде, даже в самых смелых, снах ему не представлялось такое блаженство.

Утром Халдан вернулся к занятиям.

Раскаяние долго преследовало его, пока не сменилось сожалением, словно поступок Хиликс оправдывал смерть отца.

До возвращения четы Малькольмов оставалось четыре месяца, и влюбленные проводили оставшиеся часы так же, как в тот памятный черно-белый вторник. Халдан был ненасытен — эти двое воскрешали и тут же опробовали древние ласки влюбленных. Она была его возлюбленной, он — ее любимым; в разговорах они пользовались только этими архаичными терминами.

Даже удовлетворив свою страсть, Халдан радовался простой возможности говорить с Хиликс, касаться ее и отыскивать все новые, доселе скрытые достоинства ее души.

Однако она не всегда была средоточием услады.

Однажды, когда юноша в очередной раз восторгался ее искусством, она призналась:

— Любимый, одному из нас всегда приходится проявлять инициативу. Если бы я не воспользовалась случаем после смерти твоего отца и не обольстила тебя, мы до сих пор сидели бы на диване держась за руки.

Как-то Халдан спросил, почему она не любит Милтона.

— Мне не нравится его негодующий тон защитника морали. Между тем грех необходим, и у дьявола лучшие аргументы. Милтон был на стороне государственного режима еще до того, как сам режим начал существовать. Он апологет социологов!

Время стремительно мчалось, подводя их к последней совместной субботе.

В начале апреля, когда в запасе оставалось всего три свидания, Халдан, явившись на конспиративную квартиру, обнаружил, что Хиликс ждет его. Обычно первым приходил он — смахивал пыль, проверял, нет ли микрофонов, и ставил в вазу цветы, превратившиеся в неотъемлемую часть их встреч.

На улице моросило после очередного шторма. Печальная Хиликс стояла у окна и даже не помогла Халдану расставить цветы.

Юноша понимал ее настроение. Он и сам чувствовал себя не лучше. Со стены давно исчез календарь, было решено не упоминать оставшихся дней.

Покончив с цветами, он встал за спиной девушки, обнял ее и проговорил:

— Теперь я понимаю, что значит пытка сжатым временем из того глупого куплетика.

В ее глазах блеснули слезы. Она положила руку на плечо юноши и устало направилась с ним к дивану.

— Ты права, милая. Учитывая, что у нас впереди всего три свидания, мы не можем расточать их словно пара стариков, ищущих друг у друга поддержки перед неотвратимостью смерти.

Однако, вместо того чтобы ответить на его ласки, девушка лишь сжала его ладонь, не в силах оторвать взгляд от окна.

Неожиданно она заговорила, и ее голос был наполнен безграничной печалью:

Сжатым временем распятый, ты устал от мук.

Так прими же в дар богатый смерть из милых рук.

— Халдан, я беременна.

— О, господи!

Рука, которой он собирался обнять ее, безвольно повисла вдоль тела.

Халдан почти физически почувствовал присутствие государства.

Битва с драконом в необозримом будущем, когда у него будет добрый конь, острое копье и доспехи, это не встреча с пышущей огнем бестией сейчас, когда он совершенно беззащитен.

Ситуация была безвыходной. Эта девушка с нежным телом и хрупкими косточками носила в себе свидетельство преступления, способное уничтожить их обоих.

— Ты уверена?

— Да.

Халдан встал и принялся ходить по комнате.

— Но ведь есть какие-то средства…

— Попробуй купить их в аптеке, и тебя арестуют на месте.

— Какой-то француз в свое время писал, что бег на четвереньках может вызвать выкидыш?

— Это был Руссо, — ответила она, — и там речь шла об облегчении родов.

— Вот если бы тебя поместить в центрифугу!

— Исключено, разве что мне надо было лететь на другую планету.

Тяжело вздохнув, юноша сел на диван.

— Может, прыжки с трамплина…

— С каких это пор специалистке пристало поступать, как обыкновенной циркачке?

Он на минуту задумался. Хиликс могла поехать в луна-парк, взять билет на «Американские горы», сесть в вагончик и откинуться назад, чтобы придать шейке матки необходимый угол…

— Мне кажется… — начал юноша, и только тут заметил, что если бы парчовый тигр со спинки дивана прыгнул вперед, он не попал бы лапой по носу самца косули, служившего подставкой лампы, а угодил бы ему в глаз.

— Ну продолжай, что там тебе кажется?

— Мне кажется, это теперь не имеет никакого значения. — Он встал, подошел к лампе и поднял ее. Вогнутое основание прикрывало маленький металлический предмет — он лежал на столе, не больше тарантула, но намного опаснее его. Все, о чем они говорили, передавалось в нужное место, вне пределов квартиры.

Где находилась приемная станция? На соседней улице? В соседнем доме? А может, за стенкой?

Где бы ни сидел оператор, он услышал, что лампа поднята. Услышал, что юноша зажал микрофон в руке и несет к одному из боковых окон, и, наконец, услышал треск, когда микрофон разбился о тротуар восемью этажами ниже.

— Зачем ты это сделал! Теперь они обвинят тебя в преднамеренной порче государственного имущества. Уж они постараются сделать так, чтобы ты пожалел об этом!

Гнев и страх сменяли друг друга, а он стоял перед нею, внешне совершенно спокойный, и готовился сказать прощальные слова единственному любимому существу.

Он сознавал, что в теперешнем состоянии девушка запомнит немногое, и конечно все забудет, если он не облачит свои мысли в хорошо знакомую ей высокопарную форму. Тогда, возможно, она навсегда сохранит их в памяти. Поэтому, с вдохновением, порожденным отчаянием, он проговорил:

— Я пожалею о том, что сделал? Нет! Никогда я не раскаюсь в своем поступке и не сдамся, даже в руках палачей. Я буду гордиться им!

— Но что нам делать, Халдан?

— Любимая, не знаю, какую дорогу выберешь ты, но я решил бороться. Бороться на Земле, бороться в шахтах Венеры, а если понадобится, то и среди льдов Ада. И я не сдамся! Может, я не кузнец собственного счастья, но я хозяин своего разума и не отступлю, не отдохну, пока мы не построим на Земле царства свободы… — голос юноши упал, — …или смерти!

С бледным от гнева лицом он сел рядом с девушкой, раз за разом ударяя кулаком о ладонь.

Живой ум Хиликс сразу уловил суть. Прижавшись к нему и гладя его по волосам, она проговорила:

— Ты такой умный и смелый! Я не в силах изменить твое решение, но если бы даже смогла поднять руку и приказать улике, которую ношу в себе: «Прочь, пятно позора» — мое сердце кричало бы: «Останься!» — потому что рука моя хотела бы не ударить, а сшить из света звезд детское приданое, красивее которого никогда не было…

О, я варила бы тебе кофе и пекла рогалики, и подавала тебе днем чай, а вечером — какао. Когда я буду далеко-далеко, вспоминай меня хоть иногда.

Голос ее дрогнул, и больше она не смогла ничего сказать.

У Халдана в горле тоже стоял ком, но он собрал все силы и, обернувшись к Хиликс, произнес:

— Помни! И я всегда буду помнить наш апрель и смех сквозь слезы. Ты пришла ко мне во мраке, неся с собой блаженство. Из пряжи той ночи сотканы сны, и наша встреча дарит мне веру, что смерть тоже всего лишь приятный сон… Ты навсегда останешься в моем сердце, будешь идти своим легким танцующим шагом, такая же прекрасная, милая и веселая, потому что ты, Хиликс — королева всех женщин, разделившая мое ложе. Для меня ты никогда не состаришься.

Они исступленно приникли друг к другу, лепеча обычный любовный вздор, рождающий иллюзию тихого семейного счастья, навсегда разрушаемого обществом.

Для двух полицейских и женщины-инспектора, вошедших в квартиру, разговор влюбленных показался воркованием свихнувшихся голубков.

Загрузка...