10

Брандт, социолог, как представитель главного Министерства и старший присяжный, первым получил слово.

Скорее всего он знал, что дело примет такой оборот, и был к этому готов. Судебный исполнитель установил за его спиной треногу, на которой Брандт повесил большой график. Социолог немного повернул треногу, чтобы судья и присяжные тоже могли видеть, но прежде всего его беспокоили телекамеры: график оказался как раз напротив одной из них.

— Ваша честь, я заранее прошу суд о снисхождении к моему краткому докладу, основанному исключительно на сексуально-общественной характеристике обвиняемого, полученной из суммы отдельных факторов на основании проверенных, эмпиричных, объективных данных, предоставляющих возможность точного анализа сексуально-общественных характеристик, чтобы вывести в вертикальной проекции облик обвиняемого на фоне группы его сокурсников. Вывести, разумеется, только поверхностно; поскольку мои уважаемые коллеги немедленно займутся этим делом более основательно и проведут сравнение других общественно-экономических формаций с группой обвиняемого горизонтальными связями. Поверьте, упрощение это не намеренное — масса срочной работы в Министерстве не позволила мне посвятить больше времени данному вопросу. Поэтому я еще раз вынужден просить Высокий Суд о снисхождении к моему выступлению, равно как и к приводимому здесь поверхностному анализу групповых факторов, а также разрешения покинуть зал суда по окончании доклада.

— Суд выражает согласие, — сказал Мэлок. — Продолжайте.

Халдан так и не понял, чему суд выражает согласие, и, кляня себя за рассеянность, решил внимательней слушать социолога.

— С общественно-сексуальной точки зрения, исключая развлекательный аспект, неженатый студент — как доказали в своем монументальном труде Мерк, Балтан и Фринг, кому я бесконечно благодарен — руководствуется стремлением обеспечить себе лидерство в группе сверстников своей категории; также имеет место соперничество между отдельными группами. Я составил схему, изображающую кривую Гроссингера для шести взятых произвольно типичных групп, начиная от студентов теологии… — Брандт повернулся к графику и показал малюсенький столбик, покрывающий лишь тридцатую часть ширины графика — …и заканчивается студентами-машиностроителями.

По залу разнесся удивленный свист. Столбик будущих инженеров занимал больше девяноста сантиметров.

— Соседний столбик, который короче всего на пять сантиметров, представляет студентов-математиков.

Халдан испытал гордость за свой факультет. Математики были далеко впереди остальных, хотя и на втором месте. Знай они об этом, могли бы и поднажать в сексе.

— Исходя из этих двух крайних примеров, студентов-машиностроителей и студентов теологии, мы установили средний уровень всех студентов, исключая летние каникулы и не принимая в статистический расчет таких второстепенных отклонений, как мастурбация или групповой секс, равно как и одиночные случаи добровольного воздержания, возрастающие от будущих инженеров и математиков в сторону теологов, желающих выделиться из общей массы сверстников посредством отрицания секса. Однако представляемые мною данные сами по себе мало существенны и служат лишь вступлением к поразительным наблюдениям общественно-экономической группы сверстников обвиняемого, а также самого обвиняемого. Ваша честь, Высокий Суд, я вынужден признать, что сенсуально-общественные показатели обвиняемого на тысяча девятьсот шестьдесят седьмой — шестьдесят восьмой годы, проанализированные на фоне группы сверстников, возбудили мое удивление. А сейчас я хотел бы продемонстрировать сексуально-общественные характеристики Халдана-4!

Он театральным жестом протянул руку и сорвал верхний лист, открывая следующий график, где красная кривая Халдана-4 выглядела весьма внушительно по сравнению с голубой кривой его сокурсников математиков и бледно-фиолетовой кривой студентов-машиностроителей.

— Ваша честь, я хотел бы добавить, что, поскольку этот график основан преимущественно на статистических данных дома терпимости в Беркли, наше Министерство учло возможность общественной мобильности обвиняемого и приготовило кинофотодокументальное досье, содержащее отдельные описания его приемов и среди них особого «модус операнди», основанного на хронометрии с помощью секундомера отрезка времени между возбуждением партнерши и ее эрекцией, а также применение характерного вращательного движения, на студенческом жаргоне известного под названием «мешалки Халдана», благодаря которому обвиняемый известен на обширной территории от Побережья Орегона — на севере, до Писмо Бич — на юге.

Указав на график, Брандт продолжал:

— Ваша честь, прошу обратить внимание, что график поделен на три периода: тысяча девятьсот шестьдесят седьмой, шестьдесят восьмой и шестьдесят девятый годы. В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом шестьдесят восьмом годах, находясь на первом и втором курсе, обвиняемому удалось одному поднять средний уровень всего факультета математики на восемь десятых процента. Прошу также обратить внимание, что если фиолетовая кривая студентов-машиностроителей и голубая кривая студентов-математиков тянутся на всю длину графика, то кривая Халдана-4 обрывается пятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, то есть именно в день случайной встречи обвиняемого с Хиликс, на тот момент являющейся представительницей другой категории, а ныне также пребывающей под стражей, беременность которой составляет вещественное доказательство номер два настоящего обвинительного материала…

— Он вас доконает… — простонал Флексон.

Халдан и сам знал, что социолог его доконает. Брандт говорил еще добрых полчаса, не щадя придаточных предложений и доказывая, что такое сильное половое влечение не могло быть поглощено работой над самым совершенным компьютером, а было удовлетворено в свиданиях с Хиликс.

Затем Франц вызвал для дачи показаний Гурлика.

Старик не нес с собой никакого реквизита, однако прошло немало времени, прежде чем он добрался до возвышения для свидетелей. Тем не менее он сделал это без посторонней помощи. Произнося речь, старик шипел и плевался в микрофон, но его детский дискант был отчетливо слышен в зале.

— Установив с юношей доверительные отношения, я спросил его об отце, с которым был немного знаком по Министерству, и прозондировал его убеждения.

Ваша честь, на странице седьмой моего доклада, строка восемьдесят третья, вы найдете следующее заявление юноши: «Никудышный из меня предсказатель, но, может быть, удастся преодолеть скорость света».

Человек, имеющий такую слабую память, что просил передать привет умершему, теперь наизусть называл номер страницы и строчки своего доклада.

— Сомневаюсь, чтобы на сто тысяч допрошенных нашелся хотя бы один, пользующийся определением «скорость света». Понимание теории Файрватера встречается не часто, однако этот щенок знает, о чем в ней говорится. Обычно, когда говорят о теории одновременности, пользуются термином «временной барьер», однако, согласно механике Файрватера, теоретически следует признать, что свет и время это разные проявления одного и того же явления.

Господин судья, я могу говорить без опасения, что кто-нибудь неправильно поймет мои слова, поскольку мой язык неизвестен в ваших кругах и никто не сможет со мной спорить, но прошу мне поверить — этот юноша подразумевал отрицательный свет, а мышление на таком высоком абстрактном уровне свидетельствует о сверхчеловеческих возможностях его интеллекта. Другими словами, он так же умен, как и я, а это мне совсем не нравится!

Я обращаюсь-сейчас к нему, и он прекрасно понимает, о чем я говорю, так как знает, что если Файрватер не ошибался, а он не мог ошибиться, то отрицательный свет и отрицательное время — суть одно явление.

Этот юноша — грешник. Даже хуже, он — прагматический теоретик! Он высказал желание работать, в лазерном отсеке «корабля скорби». Этому молодому человеку нужна не работа, а лаборатория.

Да простит мне отец Келли то, что я скажу, но я не верю в раскаяние грешника. Он жалеет лишь о том, что его поймали. Фальшивое раскаяние!

Раскаяние ему неведомо! Он намеревался исправить ошибку. Хотел попробовать еще раз. И он прекрасно понимает, о чем я говорю!

Халдан действительно понимал. Старый математик вскрыл и обнажил его самые сокровенные планы, рожденные в скованном льдом разуме, которые были его последним шансом на спасение.

— В беседе с Брандтом, страница семьдесят шесть, строка двадцать вторая, он говорит: «Я не Файрватер и не буду создавать еще одного Папу».

— Я не думал, что наши разговоры записываются, — шепнул Халдан.

— И были правы. В камере не было магнитофона. Даже сейчас математик не может заглянуть в материалы присяжных. Он цитирует со памяти.

Тем временем старик развивал свои выводы:

— Так не принято говорить о национальном герое, разве что считая себя равным ему…

— Я поставил вас в известность о его взглядах на Иисуса, — застонал Флексон. — Не могу же я помнить обо всем!

— …Электронный Шекспир, над которым он намеревался работать в свободные от других занятий минуты, имел бы более совершенный мозг, чем у Папы, на чье создание у Файрватера ушло тридцать лет. Получается, обвиняемый собирался осуществить свой проект в течение восьми лет, если хотел обойти генетические законы и жениться на этой девчонке.

И, я думаю, он бы справился! Господин судья, я не имею намерения вас оскорбить, но не совру, сказав, что этот молодчик, при его интеллекте, отсутствии моральных принципов и потенциальном долгожительстве, может запросто расправиться и с вашей, и с моей категорией. Я считаю, его место — среди льдов!

Гурлик неуверенной трусцой вернулся на скамью присяжных. Теперь уже отец Келли величественным шагом пересек зал суда, продемонстрировав перед телекамерами свои профиль, и дал показания значительно мене обличительные, чем показания социолога и математика. Он накинулся на утверждение юноши, что «Бог есть любовь».

— В своей софистике, — говорил он, — обвиняемый пытался выбить краеугольный камень Веры. Если бы мы не знали, что Бог есть справедливость, если бы не непреклонность, с какой Святой Дух поддерживает порядок, тут же воскресли бы идеи Фрейда и Дарвина, а от сторонников Дарроу просто не было бы отбоя.

Под конец своей речи священник выказал милосердие. Он обещал молиться, чтобы душе Халдана-4 была ниспослана справедливость.

Глэндис, юный член Министерства, направился через зал с решимостью гладиатора, выходящего на арену.

— Ваша честь, чтобы вникнуть в образ мышления обвиняемого, я основательно подготовился к разговору с ним. Исходя из того, что передо мной индивидуум с атавистическими признаками, я прочитал «Семнадцатилетнюю» Бата Таркингтона — классическое описание душевного расстройства, некогда называемого «влюбленностью». Предположив, что субъект душевного расстройства обвиняемого может пролить свет на его личность, я решил повидаться с девушкой. Она попросила передать обвиняемому зашифрованное сообщение, из которого следовало, что она черпает утешение в сонетах некоей Элизабет Браунинг, поэтессы, известной своей чрезмерной сентиментальностью еще в те времена, когда чрезмерная сентиментальность была в порядке вещей. Когда я передал ему это известие, глаза обвиняемого осветились счастьем, а весь вид выражал бурную радость.

И тут, благодаря своей проницательности, я пришел к выводу, что с помощью возникшей между нами симпатии раскрыл атавизм.

Потом, желая войти в доверие обвиняемого, я воспользовался приемом, почерпнутым из психологии полицейских допросов, и выразил мнение, что наказание за незаконную инсеминацию слишком сурово, так как неразумно исключать возможность использования обществом потомства, рожденного от антиобщественной связи.

Почувствовав во мне союзника, обвиняемый заявил, что теория селекционной евгеники математически необоснованна, и выдвинул гипотезу, что удачные результаты ее применения являются следствием воспитания.

Я хотел бы обратить внимание Высокого Суда на тот факт, что теория о влиянии среды на развитие личности была признана ересью!

— Заявляю протест! — автоматически отреагировал Флексон.

— Протест принят, — объявил Мэлок. — Ересь не является вещественным доказательством.

— Войдя в доверие, — продолжал Глэндис, — я применил раздражители, вызывающие злость, и оскорбительно отозвался о математиках, чтобы выявить его агрессию. Последовала немедленная реакция обвиняемого: он подверг критике-мою категорию, обвиняя психологов в отсутствии заботы о целостном психическом развитии личности, высказываясь тем самым за развитие эгоизма и индивидуализма, и против настоящего положения, обусловливающего режим наибольшего благоприятствования для подавляющего большинства граждан. Здесь следует подчеркнуть, что взгляды обвиняемого противоречат доктрине Аристотеля и точке зрения Павлова. Это чистой воды фрейдизм!

В процессе беседы я установил нарушения, позволяющие классифицировать обвиняемого как социопата. Позднее, знакомясь с докладами других присяжных, я обратил внимание на его нездоровый интерес к личности нашего великого героя, Файрватера-1.

Интерес к идеям ученого вполне понятен у студента математики, но одновременно неприятие им Файрватера-1, как национального героя, свидетельствует о садомазохистской амбиваленции чувств.

Обвиняемый искал собственного бога! Он отверг общепринятый культ Иисуса только потому, что этот культ принят обществом. Он отверг Файрватера, и только потому, что тот — национальный герой. Этот человек пытался найти бога, достоинствами которого были бы эгоцентризм, нонконформизм и пассивность.

Слушая, Халдан чувствовал, как в его оледенелом сознании рождается холодное бешенство. Это было не полицейской провокацией, а коварным сговором государственных чиновников. Они заманили его в ловушку. Даже самые нейтральные выводы присяжных были старательно интерпретированы и извращены юным психологом с рыбьим ртом, с виду совершенно безопасным, но оказавшимся мастером ставить капканы.

— Как и следовало ожидать, стандартный вопрос о первенстве Национальной бейсбольной лиги тоже дал негативный результат. Обвиняемый равнодушен к командным играм, а спрошенный об отношении к товарищеской вечеринке, увильнул от ответа. Беглый анализ, проведенный Министерством Социологии, наглядно подтверждает эти выводы. Любимым спортом обвиняемого оказалось дзюдо, спорт чисто индивидуальный, опирающийся исключительно на соперничестве и возвеличивающий личность.

Антиобщественную позицию обвиняемого лучше всего отражают его профессиональные амбиции; ваша честь, Халдан-4 заявил, что хочет работать на корабле, курсирующем на Ад!

Государство затратило миллионы, чтобы вызвать в его сознании панический страх перед Адом, но все усилия по отношению к этому человеку пропали даром! — Глэндис затрясся от возмущения и обратил рыбье лицо к богу макрелей, призывая того в свидетели этого чудовищного и мерзкого поступка. — Тогда я задал себе следующий вопрос: если расстройство развилось в такую тяжелую форму, каковы более легкие формы его проявления?

Это уже не просто атавизм! И я заложил собранные данные в анализатор индивидуализма.

Ваша честь, из ста пятидесяти трех симптомов комплекса Файрватера у обвиняемого подтвердился сто пятьдесят один, хотя достаточно небольшого преобладания этих симптомов, чтобы доказать сумасшествие.

Мина с часовым механизмом не взорвалась, но она и сейчас тикает. Перемены в поведении не произошло, так как еще не наступил психоз. Перед нами, — он указал пальцем на Халдана, — явный комплекс Файрватера, и за его раскрытие следует благодарить Министерство Психологии. — Глэндис повернулся и посмотрел на судью.

— На первый взгляд обвиняемый — симпатичный, искренний, достойный доверия юноша; и если бы не профессиональная подготовка, за которую я очень благодарен своему Министерству, этот гениальный социопат безнаказанно гулял бы по Солнечной Системе. Мои подозрения возбудил один непроизвольный жест — симптом гипертрофированной агрессии, на который другие присяжные не обратили внимания: у обвиняемого есть привычка ударять сжатым кулаком по раскрытой ладони!

Ваша честь, я настаиваю, чтобы благодарность, выраженная здесь моему Министерству, была зафиксирована в протоколе.

— Секретарь, зафиксируйте, — произнес судья.

Когда Глэндис победно шествовал в сторону скамьи присяжных, Халдан обратился к Флексону:

— Один вопрос, господин защитник. Раз уж Файрватер был таким парией, почему ему разрешили создать Папу?

— Название комплекса происходит не от математика, а от его сына, Файрватера-2, - ответил Флексон.

— А кем был Файрватер-2?

— Сумасшедшим революционером, организовавшим восстание диссидентов специалистов и пролетариев, собиравшихся свергнуть государственный строй. Сами можете судить, какой это был подвиг! А вы едва успели завербовать одну девушку и одного глупого адвоката, как вас тут же разоблачили!

— Ничего не читал об этом!

— Вы что, думаете государство будет издавать учебник для революционеров? Знают об этом только те, на кого возложена обязанность раскрывать подобные преступления — социологи, психологи, юристы… и один из этих юристов оказался начисто лишен бдительности! Этот суд — приговор Флексонам. Комплекс Файрватера не подлежит защите — им занимаются власти! — Флексон закрыл лицо руками. — Девяносто девять процентов юристов за всю жизнь даже не слыхали о подобном случае, а на меня он свалился на пятой защите!

Халдану стало жалко отчаявшегося юриста, но его любопытство оказалось сильнее беспокойства за судьбу адвоката, да и за свою собственную.

— Чем закончилось восстание?

— Оно было подавлено. Отец Файрватера узнал о планах сына и уведомил полицию. Власти успели приготовиться. Бунтовщики на неделю овладели Москвой, взорвали несколько электростанций в Америке и разграбили Буэнос-Айрес, но скоро все было кончено.

Это дало один позитивный результат. Прежде чем выслать Файрватера на Ад, произвели анализ его индивидуальности, чтобы впредь сразу разоблачать подобные отклонения… А я вот не разоблачил!

Голос судебного исполнителя прервал размышления Халдана.

— Подсудимый, встаньте!

Халдан поднялся.

Судья Мэлок перегнулся через стол. Он уставился на Халдана и долгое время не сводил с него глаз, словно навсегда хотел запечатлеть в памяти черты человека, подверженного такому страшному комплексу.

Судья начал говорить, но было заметно, что он и сейчас занят собственными мыслями.

— Обвиняемый Халдан-4! В свете обвинительного материала, представленного по делу, вина ваша доказана. Однако суд откладывает вынесение приговора на завтра до четырнадцати часов, с тем чтобы вы могли подать прошение о помиловании. До этого времени вы предаетесь в руки Церкви. Да ниспошлет вам Бог свою справедливость!

Халдан сел. Публика начала шумно собираться к выходу. Над телевизионными камерами погасли красные огоньки, и двое полицейских подошли к скамье подсудимых.

— К какому суду мы должны апеллировать с просьбой о помилований? спросил Халдан, вглядываясь в безжизненное лицо Флексона.

Адвокат встал и сунул папку под мышку.

— Эту просьбу вы изложите сами, хотя, Бог мне свидетель, это и моя последняя надежда. Но представлять ее вы будете не суду, а самому Богу.

Он повернулся и тяжелой походкой направился к выходу. Халдан с грустью проводил взглядом первого и одновременно последнего представителя династии Флексонов.

В дверях мелькнул силуэт Франца, спешащего на первый заезд.

Загрузка...