Последний выживший на станции «Таймыр»

Глава 5 Всплеск гравитации

№ 26.

…А в это время на станции «Таймыр» Витя-Василёк, всегда спавший так, что и пушкой не разбудишь, отчего-то вдруг дёрнулся во сне, открыл глаза и уставился в потолок, по которому блуждали призрачные тени. Луна светила в окно, ветер во дворе колыхал верхушки чахлых деревьев, отчего на стенах и потолке создавались иллюзии мистических «театров теней». Витя не был суеверным. Мало того, он всегда подшучивал над своими коллегами, когда те заводили разговоры о поверьях шаманов или религиозных ритуалах, до сих пор существующих в рыбацком посёлке среди старых погонщиков оленей. Встречаясь с каюрами, он в шутку предлагал обменять их ритуальные бубны на бутылку чистого спирта, чем нередко приводил почтенных старейшин в недоумение.

Два часа назад он расставался с Тоней, они разошлись по своим комнатам, чтобы немного поспать после нудного и тревожного дня, проведённого ими в ожидании каких-либо вестей. На базе они остались вдвоём, и уже третий день не находили себе места, строя бессмысленные догадки и предположения, отчего вдруг пропала связь с Раевским и Андреем, ушедшими к карьеру изыскателей. С Павлом Семёновичем связи тоже не было, и это тревожило обоих ещё сильнее. Три дня они строили догадки, однако ни к какому результату и не пришли: коллеги как сквозь землю провалились. Вахта смотрителей станции, образно говоря, перестала существовать. Витя вызывал Дудинку, Норильск, Диксон, однако и они были недоступны. Молодые люди оказались в локдауне: ни звуков, ни вызовов, ни передач. Даже помехи в эфире не были похожи на обычную статику, всегда заполнявшую каналы радиоволн в любое время дня и ночи.

Проснувшись, Витя бросил взгляд на светящийся циферблат своих механических часов, подаренных ему на день рождения от всего коллектива базы.

Часы стояли…

Он не поверил своим глазам. Часы самозаводящиеся, их не нужно заводить каждые сутки, и они никогда прежде не останавливались!

Стрелки часов стояли ровно на двенадцатой отметке, минута в минуту, секунда в секунду. Наверное, есть что-то злодейское в тот кратчайший миг, подумал Василёк, когда все три стрелки сливаются воедино, создавая мистическую иллюзию потусторонних сил.

Витя выбрался из-под одеяла и поспешил к комнате Тони. Девушка тоже не спала, проснувшись, по её словам, несколько секунд назад. Она стояла в проёме двери, вглядываясь в пустое чёрное пространство коридора, и едва не вскрикнула, когда Витя подбежал к ней.

— Ясно, – выдал он, поразмыслив. – Нас что-то разбудило одновременно, ровно секунда в секунду. Часы остановились. Света нет ни внутри, ни снаружи. Я прихватил фонарик, –включил он луч рассеянного света. – Ты как? Не испугалась?

– Жутко как-то… - прошептала Тоня, когда они вошли в комнату радиосвязи. – Прожекторы во дворе тоже выключены, – припала она лицом к оконному стеклу, пытаясь разглядеть тёмную территорию двора. – Даже столовую не вижу.

– Это оттого, что луна зашла за тучи, – попытался успокоить девушку Витя.

Так и просидели они в комнате пульта управления всю ночь, пытаясь настроить приёмники на входящую волну. Аппаратура молчала. Едва забрезжил рассвет, они выбрались на улицу, первым делом осмотрев трансформаторную будку, но ничего утешительного для себя не обнаружили. Все релейные платы, стабилизаторы и адаптеры передачи тока были либо расплавлены, либо превратились в сгустки обугленных проводов, со всеми исходящими отсюда последствиями. Без главного инженера станционных комплексов здесь было понятно: трансформаторная будка не подлежала ремонту и превратилась в полный хлам. Её буквально разворотило, а то, что главный инженер Степан Сергеевич уже три дня как был мёртв, Витя, разумеется, не имел ни малейшего представления. Связь отсутствовала, и теперь они были отдалены физически не только от карьера изыскателей, но и от остального мира в том числе.

К десяти утра Витя уже знал, что не работают квадроциклы и снегоходы. К двенадцати часам стало понятным, что станция обесточена надолго. К двум часам дня он обнаружил, что радиорелейная установка превратилась в такой же бесполезный хлам, как, собственно, и водокачка с трансформаторной будкой. Теперь от них не было никакого проку. К трём часам они с Тоней пообедали, разогрев на спиртовке то, что девушка успела приготовить за день, и пришли к неутешительным выводам, что они вдвоём остались одни на расстоянии двухсот километров до ближайших людей в карьере, и четырёхсот километров до ближайшего цивилизованного города – в данном случае Диксона. Был ещё посёлок рыбаков на берегу залива, но Витя решил наведаться туда позже, поскольку там в это время года проживали лишь дремучие старики, да женщины с малолетним потомством. Всё зрелое население было задействовано на промыслах, вылавливая в Карском море косяки рыб, и не возвращавшись в посёлок месяцами, живя на сейнерах до окончания рыболовного сезона.

Таково было положение двух молодых людей к вечеру четвёртого дня после трагедии. Посетившая их волна непонятной природы вывела из строя всю механическую технику, не говоря уже об электронной. В их распоряжении были только фонари, кухонная плита с баллоном газа, да спиртовка, на которой они разогревали еду. Предстояло решить, останутся ли они здесь, или попытаются пешком добраться до лагеря, в котором, по их предположениям, находятся их друзья. За ужином пришли к выводу, что, прежде чем отправиться в лагерь, нужно навестить посёлок рыбаков, в котором находился стационарный передатчик, имеющий связь с сейнерами рыбаков и радиостанцией Диксона. Там люди. Там цивилизация.

– Меня больше интересует, почему о нас до сих пор никто не вспомнил? – усомнилась Тоня, укладывая в рюкзак Вити бутерброды, термос и пару бутылок спирта в качестве подарков местному шаману. Они решили, что Василёк рано утром спустится с сопки, наведается в посёлок и выйдет на связь с друзьями, затем к вечеру вернётся, и там они уже будут действовать в зависимости от полученных указаний. Тоня останется ждать его до темноты в столовой, и если он по какой-то причине задержится в пути, она закроется в жилом блоке, ожидая его до рассвета. Таков был план.

– Связи уже нет четвёртые сутки, – продолжила она, пока Витя проверял карманы и обувь: темнело быстро, а утром должно быть всё готово ещё спозаранку. – Неужели Павел Семёнович не заметил, что не может связаться с «Таймыром»?

- Я тоже думал об этом, - вздохнул Витя. – Тут что-то не так. Будто накрыло нашу станцию каким-то невидимым куполом, отгораживая нас от мира. Мы оказались в изолированной локации и сейчас похожи на двух букашек, засунутых в стеклянную банку с герметичной крышкой. Ни дать, ни взять – подопытные кролики для какого-то эксперимента…

Была ещё одна причина покинуть базу. Из-за отсутствия электричества прекратилась подача воды из без того уже сломанной водокачки. Запасов в баках оставалось на два-три дня, не более.

…И над всем этим – занавес полярного сияния: жёлтые, зелёные, пурпурные сполохи, с тихим шелестом парящие и танцующие в чёрном, негостеприимном небе.

№ 27.

Тоня ещё спала, когда Витя вышел из ворот станции, быстрым шагом направившись вниз в долину Пясинского залива. Имея за спиной рюкзак и заряженное ружьё, пройдя половину пути по тундре без особых приключений, он через два часа вышел к краю возвышенности, на которой располагалась их метеостанция. Дальше шла уже береговая линия Карского моря с базарами птиц, прибрежными скалами, мокрым мхом и лежбищами тюленей. Сразу повеяло морской свежестью, водорослями и гниловатым запахом птичьего помёта. Василёк стал спускаться вниз, где его взору предстала деревня поморов. С берега доносились крики буревестников, крачек и плескание нерп. Избы с высоты сопки казались угрюмыми, словно их покинули ещё прежде, чем рыбаки вышли в море. Что-то было не так…

Отчего не лают собаки? И где, собственно, сами люди, которые всегда встречали смотрителей станции с великим радушием, заранее зная, что те никогда не приходят без подарков или сувениров?

Несколько десятков хижин стояли пустыми, и от этого покинутого жилья будто веяло страхом смерти – неминуемой, нелепой, странной и жуткой. Посёлок был пуст. Двадцать или тридцать семей местных поморов исчезли напрочь. Обходя хижину за хижиной, он видел только удручающую пустоту, впопыхах брошенную посуду и необъяснимый беспорядок, словно обитатели убегали, оставляя нажитый скарб на волю неизвестной стихии, посетившей их внезапно как шквал промчавшейся бури. Похоже, волна всплеска гравитации добралась и сюда, отметил про себя Василёк, держа на всякий случай ружьё наизготовку. Мало ли что…

Очевидно, тот всплеск, который посетил их станцию, был не чем иным, как остаточным отголоском более мощного импульса, эпицентром которого был как раз этот посёлок. В одной из последних хижин, стоящих на отшибе посёлка, он обнаружил едва живого старца, сидящего в застывшей позе. Старше него, казалось, был только Ноев ковчег. В меховой куртке-малице, в мягких оленьих пимах, с бусами, амулетами на груди перед Витей-Васильком предстал шаман. Лицо у старца было землистое, под цвет внутренней обивки хижины. Раскачиваясь в такт какой-то внутренней мелодии, ненец совершенно, казалось, не интересовался окружающим его миром, витая в блаженстве накуренного дыма как наркоман в приступе блаженного экстаза.

– Приветствую тебя, Великий шаман! – выдавил из себя Василёк, пытаясь вспомнить, как в таких случаях учил его Сергей Борисович обращаться к древним вождям рода. – Прости, что побеспокоил. Примешь ли в гости одинокого путника, спустившегося с Большой сопки над твоим жилищем?

Старец перестал качаться, открыл глаза.

– Что привело тебя сюда, инородец?

Голос его был глухим, тягучим, но отчего-то располагал к себе с первых же секунд общения.

– Мне нужен ваш передатчик в посёлке.

– Присядь, отдохни, – указал он рукой на оленьи шкуры у стены, которая была вся украшена ритуальными масками, оленьими рогами, амулетами и прочей атрибутикой древних шаманских поверий. В углу дымился котёл с каким-то непонятным варевом, от которого по всему жилищу распространялся едкий запах. – Ты пришёл с вершины Большой сопки, я знаю.

Витя поджал под себя ноги, ружьё положил рядом, а рюкзак прижал к коленям, доставая из него флягу со спиртом. Алкоголь он взял с собой на всякий случай, памятуя о том, что все ненцы – без разницы, каюры они или поморы – весьма ценят спирт, как дань подарка в качестве гостеприимства. При виде фляги у старца оживились глаза.

– Ты из тех геологов, что следят за погодой в заливе Моржей, - констатировал про себя нойд, передавая жестяную кружку из рук в руки. Они уже сделали по глотку, и благостное тепло разлилось по телу, отчего Василька обволокла невесомая нега, заставившая полностью расслабиться и снять первоначальное напряжение. Шаман что-то рассказывал, попыхивая трубкой, а Витя слушал, всё больше погружаясь в состояние блаженства. Сделав несколько затяжек, предложенных ему стариком, он обнаружил, что «поплыл» окончательно. Что-то невесомое и лёгкое было в этом «табаке»; душа словно растворилась, воспарила вместе с дымом и зависла под сводом хижины, наблюдая с высоты за непослушным теперь телом. Шаман говорил тихо, с хрипотцой, будто убаюкивая гостя, и от этого мерного голоса у Вити начали слипаться глаза. Ему казалось, что он провалился в какое-то эфемерное царство теней, но пересилив себя, он заставил прислушаться к таинственному голосу вождя ненецких поморов.

– Люди ушли в тундру, – слышал он сквозь дремоту. – Большая беда сошла на нас с той сопки, где находится твоя станция. Было однажды… – долетало до сознания Вити, – давно ещё, в эпоху мамонтов, когда спускался к Земле шар с неба. Тогда, тысячи поколений назад, этот шар принёс с собой разруху и мор моим далёким предкам. Лихая беда пришла во все поселения древних людей моего племени. Дети умирали ещё в утробе матери, птицы и звери покинули привычные места, и предание гласит, что шар висел над полуостровом три зимы и три лета, уничтожив вокруг себя всё живое, что могло летать, ползать, нырять или стремительно бегать. Сначала смерть скосила всех мамонтов, мастодонтов, пещерных медведей и шерстистых носорогов. Не стало зверей – погибли от голода и саблезубые тигры с леопардами. Людей же – самых сильных и выносливых – косило целыми племенами. Древние шаманы – мои предки – говорили, что этот шар испарял вокруг себя какие-то «злые» лучи, заставляющие ветрами разносить смерть людям, истребляя и убивая друга.

Шаман сделал паузу, и Василёк попытался раскрыть слипшиеся от дурмана глаза.

– Такой же шар спустился и с твоей сопки. Четыре дня назад. Я знал о поверьях своих дедов, поэтому повелел всем женщинам с детьми, стариками и больным покинуть тотчас посёлок, забрав с собой только воду и продукты. Если бы они задержались дольше – началась бы СМЕРТЬ.

Василёк жадно выпил воду. В голове шумело. Ему казалось, что он только что испытал чувство полёта, возвратившись откуда-то с берега залива, где с высоты птичьего полёта видел тюленей, скалы, сопку и свою станцию, на которой его ждала Тоня. Нужно было добраться до передатчика и возвращаться назад, оповестив перед этим Диксон о своём нешуточном положении. Однако мысли его витали где-то высоко в небе, а шаман продолжал что-то говорить.

– Первый шар на памяти моих предков уничтожил цивилизацию Туле, которая являлась праматерью будущих цивилизаций. Второй шар посеял смерть на просторах полуострова во времена поздней цивилизации Гипербореи, как вы ее называете. Такие шары смерти появлялись и позже, раз в несколько столетий, разрушая и истребляя всё живое на Таймыре. Всегда, при посещении космических шаров, на полуострове останавливались ветра, жизнь замирала, а люди и звери пожирали друг друга независимо от рода или племени. Так как наши рыбаки сейчас заняты промыслом на сейнерах, я принял решение отправить их жён, матерей и детей вглубь тундры, подальше от опасности. Шар последовал дальше, паря над тундрой, и я теперь не знаю, где он, и что принёс с собой в этот раз – какие беды и разрухи.

Шаман забил новую трубку, а Витя про себя отметил, насколько умён и рассудителен старик, оперируя перед молодым гостем такими научными фразами, что и сам профессор пришёл бы в изумление.

– А почему ты сам остался здесь, Великий шаман?

Старик печально вздохнул, как бы сбрасывая с себя груз всего мира.

– Я Хранитель знаний, традиций. Я старейшина рода, защитник своего племени. Я страж.

Витя задумался, решительно отказавшись от новой порции дурмана, который протянул ему старец. Трубка дымила и наполняла хижину приятным ароматом, от которого и так кружилась голова.

– Некая сила вырвалась наружу из недр земли и устремилась в атмосферу, едва не лишив всю станцию электрического снабжения. Точнее, лишила. Сейчас там нет ни тока, ни света, ни воды, поскольку водокачка работала от внешнего напряжения. Там осталась Антонина…

– Я помню её, –пыхнул трубкой шаман. – Иногда, направляясь за почтой в Диксон, они с вашим профессором заглядывали к нам в гости. А что с остальными? Где они?

– В том-то и дело, – невесело ответил Витя. – Мы остались с Тоней одни. Остальные не выходят на связь уже четвёртые сутки. Наши приёмники накрылись, потому я и пришёл к вам, чтобы выйти на связь через ваш передатчик.

Он в двух словах рассказал положение дел, а когда дошёл до Коржина, старик его вежливо перебил:

– Ваш егерь не убивал девушку.

В воздухе повисла изумлённая пауза.

– А кто же её убил? Сергей Борисович говорил, что застал Коржина с ключом в руке над поверженной Лизой…

– Он же её и убил.

– К-кто?.. – запнулся Витя с отвисшей челюстью, хотя до этого в душе и чувствовал какие-то зыбкие сомнения ещё с того времени, как Илья Фёдорович проводил своё расследование. Андрей нередко потом делился с ним своими выводами, но подозревать профессора Раевского у Вити не хватало духу.

– Ваш начальник станции и сам не осознавал, что творил в ту минуту, – меж тем продолжал старик. – Он стал зависим от злых сил шара. Растерзав девушку, он погнался за егерем, но тому удалось защититься, скрывшись затем с собакой в неизвестном направлении.

– Куда?

– Этого я не знаю. Знаю, что теперь все они мертвы. Шар истребил и вашего куратора станций, и главного инженера, и самого Сергея Борисовича.

Челюсть у Вити отвисла ещё больше. В эту минуту он был похож на ученика в школе, сидящего за партой и узнавшего от учителя новое доказательство теоремы Ферма. Однако спросить что-либо он уже не успел.

Далёким взрывом на западной стороне бухты тряхнуло воздух, в уши ударила звуковая волна, и Вите показалось, что его барабанные перепонки унесло волной к соседним хижинам. Костёр у жилища шамана разметало по всей поляне, небо закрыли сплошные, внезапно появившиеся тучи, его отбросило к выходу и, уже выползая к ближайшему дереву, Витя успел увидеть, как на его глазах исчезает посёлок. Земля вздыбилась под ногами, образуя огромную воронку, в которую стремительными потоками начали срываться камни, мох, песок, лишайник, деревца и прочая растительность. Туда же, в зияющую бездну устремились и предметы, находившиеся близ хижины: забор, столбы радиопередачи, вихри золы и сама хижина, разваливаясь попутно на различные фрагменты строения. Последнее, что увидел Витя-Василёк, это как в открывшийся зев черноты низвергся старик, так и не успевший до конца поведать своему гостю тайну загадочного космического монолита. Шамана поглотила воронка смерча, а Витя, теряя сознание, успел подумать:

«Господи! Там же на станции Тоня. Одна!»

…И наступила темнота.

Долгая, зловещая и непонятная.

Посёлок рыбаков перестал существовать. Хижины, сараи, одинокие чумы, лодки, лежащие у побережья, растянутые для просушки сети – всё разметало по территории, превратив в полный хлам домашнюю утварь, посуду и предметы обихода сразу нескольких десятков семей, ушедших заблаговременно в глубокую тундру по велению шамана. Витя лежал в нелепой позе среди поросли карликовой берёзы и тщетно пытался прийти в себя после промчавшегося над посёлком вихря. В таком же состоянии было и всё живое в радиусе нескольких километров. Моржи, тюлени, крачки, казарки, даже величественные альбатросы перестали на время выказывать признаки жизни – всё обездвижилось, сгустив вокруг себя пространство, подобно колыхающемуся пудингу.

Огромный монолит колоссальных размеров мерно проплыл над землёй, паря в пространстве в нескольких метрах от её поверхности. Это был тот же «пузырь», испепеливший лагерь изыскателей и заставивший их истребить друг друга, прибегая даже к людоедству.

Повсюду у Пясинского залива валялись упавшие птицы. Некоторые лежали лапами кверху, распластав по земле бесполезные теперь крылья, но большинство разбилось о камни, потеряв внезапно способность летать, будто только сейчас вылупились из яйца. Подобная катастрофа застала и наземную живность, включая прибрежных нерп, тюленей и моржей. Лишь касатки избежали этой участи вместе с глубоководными рыбами, очевидно, не подвергшись излучению благодаря толще воды солёного Карского моря.

Витя поднялся, отряхнулся и зашагал назад к станции, где его ждала Тоня. Не подобрав ружья, ни разу не оглянувшись на исчезнувший посёлок и не поинтересовавшись, на какую глубину в воронку упал шаман, Витя стал подниматься по склону сопки.

Вот тут-то его и накрыло. С головой.

Будто две противоположные личности столкнулись воедино в его помутневшем сознании: две полярности, две различные ипостаси – отрицательная и положительная. Уже поднявшись по склону к вершине сопки, он вдруг внезапно почувствовал, что за ним кто-то следит.

Василёк резко обернулся и только теперь вспомнил, что, покидая разрушенный посёлок, он беспечно бросил своё ружьё. Сейчас он был безоружен и за ним кто-то наблюдал.

– Эй! – позвал он, высматривая в чахлых кустах и деревьях очевидную опасность. Это мог быть кто угодно: от полярной рыси до коварной росомахи, встреча с которыми в равной степени не сулила ничего хорошего. Рысь, если она голодная, может напасть сбоку; росомаха предпочитает бросаться сзади на шею, а медведь идёт просто напролом, и в редких случаях оставляет свою жертву живой – обычно остаётся только скелет.

Василёк приготовился к худшему…

№ 28.

Ровно в полдень (по солнцу) Тоня бесцельно шла к столовой, как вдруг воздух на её пути спрессовался, обрёл некую полярность и превратился в осязаемый сгусток в форме дымчатого сфероида. Она вскрикнула от неожиданности и едва не лишилась сознания. Мгновенный порыв вихря отбросил её к двери столовой и, теряя чувство реальности, она сильно ударилась поясницей о ручку двери: вскрикнула вторично – теперь уже от боли – и на миг погрузилась в небытие.

А когда пришла в себя спустя минуту, то почувствовала влажный шершавый язык у себя на щеках. Открыла глаза и вскрикнула третий раз, морщась от боли, но теперь радостно.

Виляя хвостом и поскуливая от восторга, её облизывал Бадильон собственной персоной, неизвестно каким образом оказавшись рядом. Девушка, глотая слёзы, радостно бросилась к нему, обняла и уткнулась во влажную шерсть холки. Бадик весело гавкнул и облизал руки хозяйки.

Ещё через секунду послышался голос, заставивший девушку вздрогнуть от страха и едва не закричать четвёртый раз, последний, но теперь уже от ужаса. Она узнала голос егеря, пропавшего около года назад при загадочном убийстве Лизы.

То, что она прежде приняла за сфероидный объект, внезапно пропало в пространстве, и вместо колыхающегося в воздухе шара, прямо напротив неё у ступеней в столовую материализовался Коржин. Из пустоты.

– Ч… что эт-то? – непонимающе выдавила она из себя, заикаясь от неожиданности.

Тот стоял над ней и что-то нетерпеливо говорил. Попытался поднять её, но девушка отпрянула в ужасе. Заметив её потрясённый взгляд, он недовольно пробурчал:

– Не бойся меня. Я не убивал твою подругу. Это сделал наш начальник станции. Слышишь меня?

Он снова наклонился к ней, но Тоня едва не завизжала от страха.

– Вот упёртая девка! – в сердцах выругался егерь. – Говорю тебе, я не убивал Елизавету. Позови, лучше, кого-нибудь, чтобы помочь. Где все? Где твой Василёк?

– Что… что вам надо от меня? – глаза у Тони были полны страха и слёз. Откуда он взялся? Бадильон меж тем, словно знал, что происходит, тянул хозяйку за рукав со своей стороны, будто приглашал её посмотреть на нечто из ряда вон выходящее.

…И тут Тоня увидела.

Господи! Илья Фёдорович!

Тело раненого лежало у Коржина за спиной, на одной из ступеней порога. Каким образом оно здесь оказалось, Тоня не имела ни малейшего понятия. Да и до этого ли сейчас было? Илья Фёдорович, научный сотрудник всех метеорологических станций полуострова истекал кровью, и нужно было срочно что-то предпринимать!

Девушка бросилась к раненому и принялась осматривать рваные, будто вырванные зубами раны на шее, временно забыв о егере. Кровь уже не пульсировала, но её вытекло столь много, что весь воротник куртки превратился в сплошной набухший комок алого почерневшего цвета. Кровь уже свернулась и подсохла.

- Аптечку! – выкрикнула Тоня куда-то в пустоту, на миг забыв о только что появившемся Коржине, собаке и, собственно, о самом сфероиде, доставившем их сюда.

– Что? – неловко переспросил егерь, топтавшийся рядом и не знавший, чем ещё он может помочь.

– Аптечку! – повторила девушка, прижимая рукой сонную артерию учёного. – Она в столовой рядом с рюкзаком. Быстро!

Даже не взглянув на Коржина, она принялась лихорадочно обрабатывать раны, пытаясь предотвратить заражение крови. В течение нескольких минут сменила перевязку, промыла место укуса перекисью водорода, сделала укол от столбняка и, с помощью егеря, разжав учёному зубы, протолкнула в рот таблетку антибиотика.

– Коньяк! В столовой. Быстро! Ему нужен глоток коньяка.

– У меня с собой, - бросился Коржин к своему, а точнее, к чужому рюкзаку. Девушка влила несколько глотков, и когда веки учёного вздрогнули, только теперь еле перевела дыхание. Из груди Ильи Фёдоровича вырвался тихий вздох, говорящий о том, что организм учёного постепенно начал восстанавливать утраченные силы. Всё это время Коржин не отходил от девушки, помогая ей, то одним, то другим своим действием. Молчали. Все разговоры и объяснения отложили на потом – сейчас главное не допустить возможного сепсиса – остальное придёт позже.

– Я перенесу его в комнату на кровать, а ты займись всем остальным, – предложил Коржин. – Бульон ему свари, одежду поменяй, что там ещё…

Только теперь Тоня, казалось, очнулась от сна. Бросив испуганный взгляд на егеря, она со страхом ответила:

– Сейчас вернётся Витя, он недалеко вышел.

– А остальные? Где Андрей, где Раевский?

Тоня не знала, что говорить дальше. Вроде бы, агрессии у егеря никакой не было, даже помогал обрабатывать раны. Она невольно посмотрела на Бадика, словно спрашивая у него, стоит ли сейчас доверять его внезапно появившемуся хозяину? Пёс сидел у изголовья раненого и шумно втягивал воздух – непонятный, необычный – пропитавший всю станцию, казалось, насквозь.

– Сергей Борисович с Андреем ушли четыре дня назад в лагерь изыскателей. Связь с ними потеряна. – Она не стала пока говорить, что связь потеряна не только с ними, но и с остальным внешним миром тоже.

К её удивлению, он больше не расспрашивал, а показал кивком головы, чтобы она помогла ему закинуть тело учёного на плечо. Спустя несколько минут они уже укладывали пострадавшего в постель.

…День прошёл в заботах.

Коржин обошёл всю станцию, проверил водокачку, покопался в трансформаторе, убедившись, что тот не подлежит ремонту, покормил Бадика, иногда наведываясь к Тоне и помогая ей в уходе за раненым. Сама девушка постепенно отошла от страха и невольно начала привыкать к возвращению егеря, поскольку он не имел никаких намерений причинить ей зло – так, во всяком случае, ей теперь казалось. После очередной перевязки Коржин принёс в комнату кофе. Наконец появилась возможность спокойно побеседовать. Вопросов друг к другу была бездна, и первой их задала Тоня.

– Его кто-то кусал? Рысь?

– Нет.

Коржин сделал глоток и начал свой рассказ.

Девушка сидела, вытянув руки на коленях, и слушала егеря с широко раскрытыми от изумления глазами.

В течение получаса Коржин рассказал ей всё, начиная с того злопамятного дня, когда он ушёл в тундру и пропал на долгие месяцы. Он поведал ей о гигантском «пузыре»; как его прошили неведомые лучи и он, будучи без сознания, оказался внутри мегалита в какой-то лаборатории. Рассказывая о малом шаре, который она только что видела, он упомянул сторожку оленеводов, газету, датируемую будущим годом, и о своём возвращении назад, когда внезапно обнаружил в комнате отдыха профессора Раевского, склонившегося с ключом в руке над уже поверженной Лизой. Тогда-то он и попытался скрыться от начальника станции, но тот, догнав его у релейной установки, напал, отчего Коржину пришлось защищаться. Ударив кое-как своего старшего коллегу, ему, тем не менее, удалось спрятаться за водокачку, где их и «подхватил» шар вместе с собакой. Вот, собственно, и вся история. Лизу он не убивал.

Тоня слушала, и глаза её расширялись всё больше и больше.

Уже в конце рассказа егерь упомянул и лагерь изыскателей, и трупы, и разруху с голодными мародёрами-людоедами. По его словам, Большой шар исчез, оставив после себя настоящее «поле смерти». Там-то он и обнаружил Илью Фёдоровича, после того, как Бадик перегрыз горло одному из зомби. Второй валялся рядом, убитый самим учёным. Малый сфероид «вобрал» их в себя, и вот… они здесь, собственно говоря, и сам не зная, каким образом.

Бывший егерь закончил свой рассказ словами:

— Как видишь, Елизавету я уже застал мёртвой. Что происходило у вас дальше, я не имею ни малейшего понятия. Знаю только, что «пузырь» исчез, и все, кто находились в лагере изыскателей, теперь мертвы. Павел Семёнович, Прохор, Степан Сергеевич… Если до лагеря добрались Андрей с Раевским, то и они тоже.

Егерь развёл руками:

– Отсюда и утеря связи с ними. Зомби разбили и разворотили всю аппаратуру, а если бы она и осталась сейчас в рабочем состоянии, всё равно ответить было бы некому. Все мертвы.

Прошла минута. Тоня смотрела на спящего учёного и у неё текли слёзы. Столько сразу новостей, и ни одной хорошей…

Наконец она решилась. Если Андрей с Сергеем Борисовичем добрались до лагеря и теперь были мертвы, то их на станции осталось четверо: она, Коржин, Илья Фёдорович и, собственно, сам Витя, в возвращение которого она по-прежнему верила. А это значит, что, не считая посёлка рыбаков, они сейчас единственные люди на расстоянии сотен километров до ближайших признаков цивилизации, а до Диксона, Дудинки и Норильска ещё больше. Поэтому и решилась:

– Связи нет не только с лагерем. Её нет со всем внешним миром. Наши рации и приёмники не работают. Позавчера ночью нас накрыло здесь каким-то непонятным выбросом в атмосферу, и сейчас обесточена вся станция – вы сами видели, что осталось от трансформаторной будки. Витя вчера утром ушёл в посёлок, обещая вечером вернуться, но его до сих пор нет. – У девушки навернулись слёзы. – Я днём слышала какой-то взрыв со стороны залива, и теперь думаю, что Василёк попал в беду. Вот, собственно, и всё. Потом появились вы…

Илья Фёдорович по-прежнему спал. Тоня вкратце обрисовала ситуацию и, слушая её, Коржин приготовил себе сменное бельё, бритвенный прибор, а когда она закончила, отправился в душевую в полном молчании, размышляя о только что услышанном.

Так прошёл вечер, и наступила ночь – вторая ночь отсутствия пропавшего Василька. Тоня осталась в комнате больного, а Коржин отправился спать в свою спальню.

Что последует утром, никто из них в этот момент не имел абсолютно никаких представлений…

№ 29.

…Почти минута прошла с того момента, когда Василёк крикнул «Эй!» и приготовился к худшему. Оружия не было, а это мог быть и медведь, и росомаха. Когда же из зарослей чахлой берёзы вышел Андрей, Василёк едва удержался на ногах от нахлынувшей внезапно слабости.

– Андрюха! – воскликнул он и бросился к другу.

Бросился, но тотчас остановился, смутно осознавая какую-то едва заметную перемену, произошедшую с его приятелем. Позже он вспомнит этот краткий миг. Что-то неуловимое, непонятное произошло с Андреем, и Василёк это почувствовал.

…Взгляд Андрея был пуст.

Он блуждал где-то далеко, поверх головы Василька, будто был устремлён в небеса, отыскивая в облаках то, что Васильку было отнюдь не ведомо. Это был взгляд, не то обречённого, потерявшегося во времени, не то больного психическим расстройством, вышедшего на прогулку в стенах пансионата для умалишённых. Такой взгляд Витя видел в американских триллерах, где зомби ходили по пустым улицам и пожирали друг друга, едва узнавая своих соседей в лицо.

Одежда на Андрее обвисла мешком и была пропитана какой-то болотной тиной. За спиной висел рюкзак; давно не бритое лицо говорило о том, что последние дни он был лишён возможности какой-либо гигиены. Вся куртка Андрея была заляпана красными пятнами, похожими на разбрызганную акварель, будто некий маляр макнул кисточку в красный раствор и целенаправленным взмахом оросил одежду, совершенно не заботясь о последствиях. Тёмные разводы засохли, но Васильку отчего-то стало не по себе. Ещё и это молчание…

– Андрей, –повторил он уже не так уверенно. – Ты как тут оказался? Вы же с Раевским сейчас должны быть в карьере – мы с Тоней как раз собирались к вам… – он замолк, не зная, что говорить дальше. Его старший друг продолжал стоять, и молча смотреть пустым взглядом куда-то поверх головы друга.

– Ты чего молчишь? Где Сергей Борисович? – Василёк хотел сделать пару шагов, обнять приятеля, но его что-то сдерживало, будто, не пуская вперёд из чувства самосохранения. – Что за пятна у тебя на куртке? Это кровь? – при последнем вопросе голос у Василька слегка задрожал, выказывая нахлынувший страх.

Только тут Андрей, казалось, пришёл в себя и посмотрел сверху вниз на свою куртку. Затем перевёл взгляд на озабоченного друга и как-то странно, возможно, даже с ликованием, ответил, точнее, процедил сквозь зубы:

– Мозги.

– Ч-что? – не понял Василёк, начиная заикаться, как бывало всегда, когда он был в крайней степени возбуждения. Сейчас даже было не возбуждение: сейчас был страх. – Ка… какие моз-ги? Чьи? – пролепетал он едва слышным голосом.

– Профессора.

– Ко-го-о???

– Нашего начальника станции. Раевского.

– Как это? – Витя едва не сполз спиной по дереву, ухватившись за ветку. – Ты… ты убил его?

– Ну да, –как ни в чём не бывало, ответил тот. – Он убил Лизу, а я убил его. Что тут непонятного?

Василёк охнул, и где-то в кроне дерева в тон ему ухнул полярный филин, словно повторяя эхом его звуки.

Андрей расхохотался диким смехом, сделал несколько шагов и хлопнул Василька по плечу. От него несло гарью и каким-то непонятным сладковатым запахом горелого мяса.

– Давай присядем, разожжём костёр и побеседуем, - подтолкнул он изумлённого друга. – За последние два дня, где я только не побывал. Устал безмерно, и спать хочу.

Говоря это, он принялся распаковывать набухший от провизии рюкзак, а Витя рефлекторно собирал сухие ветки и слушал его монолог, ещё не вполне осознавая случившегося. Уже сидя у разгоревшегося костра и смотря на раскрытые банки тушёнки, Василёк, как бы издалека, слушал рассказ своего лучшего когда-то друга. Вот только друг ли он теперь? Казалось, сейчас перед Витей сидит совсем иной человек, отрешённый от всего земного, словно побывавший где-то там, куда простым смертным пропуск заказан. Ему пришла в голову мысль, что он беседует сейчас с безумцем.

Это был не Андрей.

Это был чужой.

— Всего не помню, — поедая горячее мясо из банки, рассказывал Андрей, – но что-то мне подсказывает, что меня подобрал какой-то шар, серебристый, парящий в воздухе, величиною с комнату в обычной квартире. Подплыл ко мне по воздуху, раздвинул створки, и… – он махнул рукой куда-то в небеса, – дальше ничего не помню. Открываю глаза – кругом пепелище, обгорелые трупы…

– Постой-постой, – перебил его Василёк. – Какие трупы? Какое пепелище? Вы добрались до лагеря?

– Не мы, а я. Раевский уже валялся с разнесённой ко всем чертям головой. Поделом ему, старому.

Витя обомлел.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– Ну да. – Андрей хохотнул, в то время, как у Вити по спине поползли мурашки ужаса.

– Десятки и десятки трупов. Они перебили друг друга, выгрызая печёнку и перерезая горла, словно в них вселился сам дьявол. «Пузырь» в карьере исчез, а его младший «собрат» доставил меня сюда, при этом я захватил ещё и рюкзак с продуктами. А ты отчего тут гуляешь?

– Ходил в посёлок рыбаков. – Витя в двух словах рассказал, как их ночью посетил непонятный всплеск гравитации, отключив питание на всей станции, и как он видел своими глазами гибель шамана в рухнувшем напрочь поселении. При упоминании, что Тоня осталась на базе одна, Василёк с ужасом увидел едва заметную ниточку слюны, стекавшую у Андрея изо рта на воротник куртки. Глаза безумца загорелись алчным огнём, и он как-то странно посмотрел на своего бывшего друга. Этот взгляд, безумный, пустой не предвещал ни Тоне, ни Васильку ничего хорошего.

Вите вдруг стало страшно. Что произойдёт, когда они вернутся к девушке?

Чужой Андрей тем временем уже шагал вперёд, абсолютно не заботясь о брошенном костре.

Он спешил.

– Эй! – крикнул, обернувшись, Андрей. – Брось к чертям собачьим этот костёр! Пошли быстрее, нужно до темноты успеть на станцию. Девка, поди, заждалась тебя…

Витя едва не споткнулся. Такими словами воспитанный во всех отношениях Андрей никогда не говорил. Это был не он. Существо, идущее сейчас впереди Вити, абсолютно не имело ничего общего с его бывшим другом.

– Надеюсь, печёнка у неё такая же вкусная, как и она сама, - донёсся как бы из пустоты хохочущий голос.

У Вити подкосились ноги. А когда он увидел взгляд, брошенный на него сквозь ветви деревьев, вообще лишился дара речи.

Глаза впереди идущего… светились в сумраке.

Как у кошки!

Витя сглотнул комок, подступивший к горлу.

Это был не Андрей. Впереди шёл похотливый маньяк, спешащий к своей новой жертве. Ещё час-полтора, и они окажутся в пределах станции. А там Тоня.

…И Василёк решился.

Осторожно, чтобы не вызвать подозрений, он завёл руку за спину, нащупал тёплую рукоять ножа, с которым никогда не расставался и который чудом сохранился после взрыва у хижины шамана, и с этой секунды мысли его заработали с лихорадочной быстротой.

– Тебе нельзя на станцию! – выкрикнул он остановившемуся Андрею.

Витю накрыла какая-то волна неведомой энергии, толкнула в грудь, прошла насквозь и подбросила вверх, образовав вокруг него поле сгустившегося вакуума. Он не допустит, чтобы этот, выживший из ума чужой тип, бывший некогда Андреем, добрался до станции и начал измываться над его Тоней. Таких надо убивать, мелькнуло у Вити в наполненном яростью сознании, и он даже не удивился, насколько просто он это воспринял. Мысль была только о Тоне.

Андрей, или то, что теперь им было, приблизился ближе, выдохнув в Василька смрадом переработанных кишок разлагающегося желудка:

– Печень, должно быть, у неё вкусная, да?

– У кого? – едва выдавил из себя Витя.

– У девки твоей. – Слюна потекла ещё обильнее. – Но сперва я отведаю твою, – голос маньяка перешёл на вкрадчивый шёпот. Руки потянулись к горлу. Витя прижался к дереву. Не осознавая и не контролируя свои движения, он, тем не менее, выхватил из-за спины армейский нож и целенаправленно, со всего размаха всадил его в грудь бывшего друга, по самую рукоятку, руководствуясь в этот краткий миг только чувством ярости и безграничным опасением за Тоню. Он ещё успел услышать противный шёпот, оборвавшийся на полуслове.

«Я съем твою пече…» – и глаза маньяка с кошачьими зрачками вдруг выкатились из орбит, вкрадчивый голос тихо охнул и безвольное тело бывшего Андрея, судорожно задёргалось в порослях лишайника. Торчащий из груди нож засел между рёбрами, да так и остался торчать снаружи, поблёскивая при вышедшей из облаков луне своей эбонитовой рукояткой.

То, что раньше было Андреем, теперь лежало под деревом трупом с остекленевшими глазами. Не в силах более выдерживать такой эмоциональной нагрузки, Витя прислонился к дереву и бурно разрыдался. Время подходило к ночи, и на станцию он теперь не спешил. Не разжигая костра, он просидел всю ночь у ног бывшего друга, а едва забрезжил рассвет, выкопал неглубокую яму, скинул тело и соорудил сверху невзрачный крест из веток карликовой берёзы. Взглянув последний раз на то, что некогда было его другом, Витя закинул рюкзак за плечи и зашагал к станции, где его уже третий день должна была ждать Тоня.

…Следом за ним, покачиваясь и, паря в воздухе, направился и малый сфероид, облучив сзади Василька своими неведомыми лучами.

Глаза парня хищно блеснули, обрели кошачьи зрачки, но он этого, разумеется, не заметил.

Его ждала Тоня.