Последнее представление

Глава 9. Окно под потолком

Под головой был холодный, чуть влажный камень. Руки больше не были связаны, но затёкшие ладони не могли пошевелиться от боли и усталости. Осторожно приподнявшись на локтях, Фауст рассеянно заморгал в попытках оглядеться – вокруг было темно, только из оконца под потолком пробивались лучи света. На правой ноге висела цепь, прикованная к стене.

Когда глаза наконец привыкли к темноте, он осторожно сел на полу и опёрся спиной на стену. Он был в маленькой, не больше пяти шагов в длину, подвальной комнатушке с каменными стенами и холодным неприветливым полом. Левее лежали доски, покрытые то ли плотной простынею, то ли побитым старым половиком – слишком тоскливая замена кровати. После встречи с дозорными ныло всё тело, особенно бока и поясница, и на лодыжке уже светился синяк. Привычной уже тёплой одежды не было – его в беспамятстве одели в потасканную серовато-бежевую льняную длинную рубаху, не оставив ни шерстяных штанов, ни сапог.

«Как я здесь оказался?» – запоздало подумал он, прикрыв глаза. – «Я помню, как меня ударили… после того, как я позвал…», – в памяти всплыл дозорный, передающий музыкантам мошну с деньгами. Фауст тихо заскулил и сжался в комок, обхватив руками колени. Ну какой же глупец! Княгиня ведь предупреждала тебя, дуралей! Но почём было знать, что девчонка, не сводящая с него влюблённых глаз, решит доложить о нём властям?..

Со стороны двери раздалась возня, лязг металла и скрип открывающихся заржавелых петель. В комнатушку, чуть прихрамывая, зашёл молодой паренёк лет двадцати на вид, в куртке дозорного и со связкой ключей на поясе. В руках он держал кружку и полную тарелку с несколькими кусками хлеба. Гость осторожно поставил посуду на пол посередине комнаты и отошёл обратно к двери, разглядывая Фауста.

– А знаешь, ты выглядишь не таким опасным, как рассказывали, – сообщил он. Мастер медленно поднял голову. – Мне-то наплели… до тарелки дотянешься?

Фауст повернул голову, чтобы посмотреть на длину цепи, вновь взглянул на тарелку и пожал плечами.

– На месте сиди, – велел дозорный и, осторожно подобравшись к центру комнаты, подвинул посуду на шаг поближе. Фауст снова поднял на него глаза.

– Почему я здесь? – пробормотал он. Голос был сиплый, горло болело. Похоже, он уже давно лежал на мокром полу под сквозняком.

Дозорный усмехнулся по-доброму.

– Ты хочешь узнать, почему тебя взяли, или почему ты именно в этой камере?

Тот снова пожал плечами.

– Что-то ты совсем плох… – пробормотал вояка. – Взяли тебя по обвинению в соглядатайстве по доносу. Ждём, когда приедет кто из властей повыше. Новость быстро расползлась, народ тебе, честно признаться, не очень рад. Потому ты и здесь, – настал теперь его черёд пожимать плечами, – это одно из самых защищённых от гостей снаружи и снутри мест в остроге. Очень выйдет неловко, ежели Его Светлость тебя найдёт задушенным после ночи, а?

– В городе есть другие чужеземцы, – прошептал Фауст. – Я видел на ярмарке. Почему закрыли именно меня?

Дозорный покачал головой и сел на камень, поджав ноги, чтоб было теплее.

– Потому что они предупреждали о своём приезде. Потому что они отмечались на въезде в город, и о них знали в управе. Потому что они не вредили жителям Ивкальга.

– Я тоже не вредил.

Паренёк вздохнул.

– Если ты действительно невиновен, тебя отпустят. А если всё, что про тебя болтают, правда, так ещё и денег сверху дадут, чтоб дело замять. Но в управе сейчас сидят несколько офицеров, глава торговых кварталов да названный управляющий, они по твоему поводу ничего не могут решать, пока не приедет великий князь.

– То есть схватить они меня смогли, а отпустить – не могут, – пробормотал мастер, – занятно…

– Они волнуются за порядок в городе, – негромко ответил дозорный, – и за свои места.

Фауст кивнул и снова ткнулся подбородком в колени.

– А что с твоей ногой? Почему хромал?

Охранник махнул рукой.

– Не важно. Поранил, зажить никак не может. Какое тебе до того дело?

Перед глазами Фауста вновь появилось лицо Исы, добродушно усмехающегося в бороду и качающего головой.

– Хочешь, помогу? Принеси мои вещи, я посмотрю твою ногу.

Паренёк отодвинулся к двери и недоверчиво посмотрел на мастера.

– Мне вот зачем тебе вещи твои отдавать? Ты с ними что делать собрался, а? Меня ж повесят, если ты сбежишь отсюда в мой караул.

Фауст грустно усмехнулся и кивнул на цепь, сковывающую ногу.

– Как я отсюда сбегу… слушай, меня же не за убийство закрыли. Я людям зла никакого не делал никогда. Принеси вещи… будешь всё делать сам… я, – он закашлял от давящей боли в горле, слишком уж много оказалось для него слов, – вот на этом месте останусь сидеть, – продолжил он свистящим шёпотом.

Дозорный встал с места и, не сводя с пленника недовольного взгляда, спиной вперёд вышел из камеры, напоследок хлопнув дверью и резким движением заперев все засовы. Фауст тихо вздохнул и, поднявшись на ноги, добрался-таки до еды. Правой ногой шевелить было трудно, цепь оказалась тяжёлой и врезающейся в кожу. Вода в чашке была почти ледяной, густой суп в тарелке – остывшим, с противной жирной плёнкой поверх. Не то, что нужно для восстановления после сна на таком холоде. А в вещах, кажется, ещё лежала пара бутылок мёда. Вот бы они сейчас пригодились согреться. Едва он закончил свой нехитрый обед – или ужин?, – дверь снова распахнулась. На входе стоял уже ему знакомый дозорный, который держал в руках тот самый свёрток и с недоверием глядел на своего пленника.

– К стене отойди, – велел он, – не то уйду сейчас, – Фауст кивнул и медленным шагом отошёл на место. Охранник зашёл в комнату, прикрыл дверь и положил свёрток на пол, выбрав место посуше.

– Ну давай, показывай, – он замотал штанину наверх, – что мне с этим делать, – прямо над ступнёй позади была резаная рана. Нанёс её явно кто-то умелый – в уличной драке ноги не подсекают.

Фауст закашлялся снова.

– Тебе бы ходить поменьше, – пробормотал он, – чтоб зажило. Промыть можно или водкой крепкой, или я могу сейчас масло купоросное развести, это уж чему ты больше веришь. И замотай потом плотно, чтоб ступня двинуться не могла. Как тебя звать?

– Лазарь, – дозорный всё ещё смотрел на него недоверчиво, но уже с долей уважения.

– Где ты это получил, Лазарь? – прошептал мастер. Тот выпрямился и махнул рукой.

– Успокаивал дебошира в кабаке с несколько дней назад. Кто ж знал, что он фронтовой, – паренёк усмехнулся грустно, – и привык насмерть резать, а не в морду кулаком бить. Сапоги ещё эти… – он поморщился, – водку найду на кухне. Твоей дрянью не хочу себе никуда лить.

– Обувь под размер себе найди потом, – посоветовал Фауст, – меряй уже после того, как ногу завяжешь.

– Ага. Найду. Спасибо, – он замотал обратно штанину. – Вот видишь, и вещи твои не понадобились.

– Слушай, Лазарь… – мастер снова обхватил руками замёрзшие колени, – можно мне мою одежду обратно? Очень уж холодно здесь, – голос уже тоже стал хриплым, – хоть штаны с сапогами?

Караульный покачал головой.

– Штаны точно не положено. Да я и не найду их уже, забрал кто-то наверняка. А обувь… да забирай уж, а то не доживёшь ведь до княжеского визита на таком полу, – он покопался в мешке и выудил оба сапога, – ни чулки, ни обмотки какие не принесу, сам понимаешь.

– Да… да, – прошептал Фауст, – спасибо тебе. Спасибо.

Дозорный, кажется, его жалобного вида теперь боялся куда меньше. Он, хоть и опасаясь, но всё же подошёл ближе, чтобы поставить обувь и забрать пустую посуду.

В сапогах ноги всё ещё мёрзли, но так хоть немного полегче было сидеть на холодном полу. Вместо сна, который бы так помог переждать время, пришла какая-то тупая апатия. Он безучастно смотрел в стену, разглядывая потёки на камнях и растущий под потолком мох, слушал редкие капли и считал биения сердца между ударами воды о пол. Что сделает князь, когда приедет в город? Кто, интересно, заведует этим княжеством? Если этот человек бывал в Аркеях, то, верно, встанет на его сторону. А если нет – что тогда делать? Да и что вообще можно сделать в этой камере, кроме пустой болтовни… Фауст закрыл глаза и запрокинул голову назад, опираясь на холодный камень стен. Шея после того последнего удара болела невыносимо. И он понимал, что попытка лечь на эту странную замену кровати не принесёт облегчения.

– Как же хочется спать, – прошептал он, не открывая глаз. И наружу. Лучи из окна были какие-то слишком тусклые и светлые – похоже, уже давно была ночь, а днём он просто пролежал без чувств на полу. Немудрено, что в теле такая усталость.

Лазарь заходил ещё пару раз. В первый он похвалился, что замотал ногу по совету: сапог на ней, и правда, был куда больше. Хорошо, если это поможет. Во второй раз он заглянул с дежурной проверкой и сразу ушёл, даже не заговорив. Похоже, теперь придётся сидеть в одиночестве до самого утра. Фауст попробовал перебраться на доски с тряпками – там, по крайней мере, было сухо. Но из-за запаха старой затхлой ткани его начало мутить. Он лёг на доски и накрыл простынями голые ноги, чтобы хоть немного согреться. Сон не приходил. Перед глазами стояли сцены вчерашнего дня. Он вспоминал, как выступал на ярмарке, как гулял по торговым шатрам и даже не подозревал, что его ждёт всего лишь на следующий день. А рядом, похоже, был человек, который только и ждал момента, когда можно побольнее нож в спину воткнуть. И ведь плакала тогда с утра! Зачем же?.. или она рассказала старшим, а те уже захотели решить проблему, которая была только в их головах?.. Но тогда награду передали бы не ей… думать было тяжело. Боль в теле и саднящее горло отвлекали от хоть сколько-нибудь разумных мыслей. Дремота то накатывала волнами, то снова отступала. Сквозь окно не было слышно птиц – только шаги где-то высоко и голоса. К утру беспокойное забытье наконец одержало верх, и недолгий сон всё-таки помог скоротать хоть немного времени.

– Ну, чего тут? – дверь снова отперлась с громким лязгом. Знакомый караульный зашёл в камеру с утренней порцией еды. – Живой пока?

Фауст приподнялся на кровати и хрипло закашлял вместо ответа. Лазарь хмыкнул и поставил тарелку рядом с кроватью.

– Похоже, вреда от тебя теперь уж точно не будет. Подожду-ка здесь, пока не доешь. Остальные нынче какие-то больно тоскливые.

Мятно-медовый отвар в чашке был хоть немного теплее воздуха в камере, и мастер почувствовал, как больному горлу становится легче. Он потёр глаза и посмотрел на своего непрошеного спутника.

– А что же, ты ко всем поболтать заходишь? – на этот раз получилось сказать вслух, хоть и тише, чем обычно. – Настолько скучно здесь?

– А почему нет? – доверчиво улыбнулся Лазарь. – Самые весёлые – те, кто по пьяни с рынка утащил какие фрукты и некстати караульным на глаза попался. Их выпускают через пару дней, но за то время они много интересного рассказывают. Или шулеры игровые – если отказываются возвращать деньги, их тоже сюда суют. К настоящим преступникам не захожу, конечно, – тише добавил он. – Не их боюсь, а себя. Один раз еле успели оттащить. Потому и коротаю дни с воришками и мошенниками.

– А я тогда кто? – Фауст отодвинул пустую чашку и внимательно посмотрел ему в глаза. – Мошенник или воришка? – Лазарь был, кажется, моложе на несколько лет, а глаза его светились тем же доверием, что обычно Фауст видел в зеркале.

– Ты, парень, – он вздохнул, – человек, который не в том месте оказался. Сложно всё с тобой. Закрыть-то тебя закрыли, а чего дальше делать, никто не знает. Вот и ждём кого повыше, чтоб разрешил вопрос.

Они замолчали. Фауст сел на досках и накрылся простынею, словно плащом. Он очень боялся, что через пару дней ткань на воздухе отсыреет и больше не будет давать хоть толики тепла.

– Слушай… – он чуть кашлянул и сел поудобнее – насколько это позволяла холодная цепь на ноге, – я знаю, как можно всё решить. Если вы позволите отправить письмо в Аркеи, то ответ наверняка…

Лазарь рассмеялся – незлобиво, по-доброму. Фауст даже смутился немного.

– Письмо? Ну ты серьёзно? – он улыбнулся. – Ты правда считаешь, что кто-то позволит человеку, обвинённому в соглядатайстве, отправлять письма в чужие страны? Э, нет. Пусть великий князь решает, что делать, и, если нужно, сам везде и пишет.

– А что за князь? – тихо спросил мастер. – Как зовут?

Дворяне – не дураки, вспомнил он голос госпожи, что подвезла его до города. Вот бы поговорить с кем-то его статуса, а не простыми людьми! Неужели то, что видят аристократы, сокрыто от глаз здешних офицеров?

Лазарь покачал головой.

– Ты что же, сюда приехал, про нас ничего не зная? Наш верхний – Пауль Лабре, старший советник святейшего императора. Гонца, вроде, послали ему, но кто знает, когда освободится… занятой человек. Ему не с руки Флоссфурт покидать. Да и ехать до столицы отсюда дюжины две дней без остановок. Долго тебе ждать.

Пальцы задрожали – то ли от холода, то ли от усталости, то ли от внезапно нахлынувшего чувства опустошённости.

– Но ты ж, похоже, веришь, что я здесь находиться не должен, да? – тихо спросил мастер. – Ты сказал, что я оказался не в том месте, – думать по-прежнему было тяжело. Ты мысли, которые раньше мелькали за пару ударов сердца, сейчас тянулись медленно, словно это голова была прикована к стене, а не лодыжка.

Охранник вздохнул. Лицо его стало серьёзным.

– Мы все понимаем, что до шпиона ты не дотягиваешь. Город, да, непонятно зачем смотрел. Да и писал неизвестно что. Но та братия всё ж поуверенней себя ведёт. Думаешь, не видели мы настоящих заграничных лазутчиков? Но в твоём лице город просто нашёл возможность выплеснуть давно накопившуюся злость. Это ж надо, какое совпадение, что именно ты, да без запроса в управу, и ваши власти о том не знают… Не вини девчонку, а? У неё были причины. Сиротой всё-таки осталась. Любой бы на её месте так поступил.

Фауст покачал головой, смаргивая подступающие слёзы.

– Я не понимаю, – прошептал он, – в чём вы меня обвиняете.

Лазарь медленно встал, отряхнул штаны и, отойдя к двери, повернулся вновь к нему.

– …просто знай, – наконец ответил он, – что повод – то, что ты въехал сюда без ведома властей. А причина – твой длинный язык. Если б никто не знал, откуда ты родом, то уехал бы ты с миром, – с этими словами он открыл дверь, которая привычно уже скрипнула заржавелыми петлями, и вышел в коридоры.

Снова оставаться в одиночестве было невыносимо. Капли, мерно падающие с зарешеченного окна, выводили из себя своей сбивчивой ритмичностью. Фауст попробовал встать и, к его изумлению, у него получилось. Поясница всё ещё гудела, да и боль в затылке и шее никуда не пропала. Но оказалось, что после вчерашнего ужина и сна хотя бы на досках, а не мокром кирпиче, телу стало куда легче. Разум на удивление прояснился. Оказалось, что цепь и вполовину не позволяет добраться до двери, а вот обе боковые стены были доступны. Он посмотрел было с надеждой на окно под потолком, но быстро бросил затею. Даже с перетасканными к стене деревяшками он не доставал и до середины стены. Только устал зазря. Да ещё в процессе случайно шаркнул ногами и искры высек, да так, что пришлось срочно спускаться и тушить доски. Было бы, конечно, теплее некоторое время, но он справедливо рассудил, что, если кто обнаружит костёр, то его и вовсе разденут и прикуют за руки и ноги к холодному камню. Нет уж, такого удовольствия он им не доставит. В отчаянииФаустпопытался разбить цепь самой крепкой из досок, но, как только услышал треск дерева, отложил его прочь.

– Мне нужны мои вещи, – прошептал он, прикрыв глаза, – я смогу избавиться от цепи и… и… – и что делать дальше, сказать было сложно. Мало было разрушить оковы. Впереди была дверь, а, возможно, и не одна. Впереди была охрана. А ещё впереди было здание темницы, и только этому их Всесветному было известно, какое устройство имеют здешние коридоры. Он некстати вспомнил, что даже не видел острога, когда они с Розмари гуляли по городу. А это значит, что если и выйдет, то… мысли опять перепрыгнули в сторону девчонки, и сердце вновь заполнилось обидой и гневом. Юноша попытался было медленно вдохнуть, чтоб успокоиться, но, как только перед глазами снова появилось миловидное девичье лицо в обрамлении светлых волос, он в ярости ударил кулаком о стену. Рука заболела, зато на сердце стало куда спокойней.

– Всё будет хорошо, – прошептал он, – здесь тебя никто не достанет. Просто сиди и думай.

Просто. Думай. Чтобы избавиться от цепи, нужен свёрток с инвентарём. А что делать после? Нужно дождаться, когда охранник зайдёт в камеру и не закроет по привычке дверь. Он ведь не закрывался, когда заходил. Его можно будет… нет, нельзя. Опять вспомнился Иса. Фаусту было странно жаль этого паренька, который был вынужден стоять на охране и развлекать себя задушевными беседами со своими пленными. Он, кажется, неплохой человек. Не хотелось ему делать чего дурного, да ещё и после советов по излечению. Может, получится как-то договориться? Если сапоги положили в свёрток, то, верно, всё, что в нём было, оставили внутри.

От обрывочных мыслей, перескакивающих с темы на тему, его отвлёк стук в дверь. «Странно как», – подумалось ему, – «он же не стучал раньше». За дверью послышалась возня, но лязга засовов не было.

– К тебе гости пришли, – раздался голос Лазаря из-за двери. Фауст встрепенулся. Может быть, это мастера? Доехали всё-таки… и наверняка узнали сразу весть. Или та самая княжна с медвежьей головой проехала обратно и решилась узнать, как там её подопечный!

– Я подумала, – прозвучал тихий девичий голосок, – что стоит зайти.

Внутри снова начала вскипать злость. Пальцы уже так привычно затряслись. Отчаянно хотелось снова ударить кулаком в стену, или сломать одну из этих злосчастных досок. Фауст закрыл лицо руками.

– Зачем ты здесь? – прошептал он. – Зачем пришла?

Снаружи послышалась возня и шорох ткани.

– Помнишь, я говорила, что меня Исидор сиротой подобрал? – негромко ответила она. – У меня мать в горячке умерла, когда младшая сестра родилась. А отец и старший брат с войны не вернулись.

Каждое её слово отзывалось низким гудением колоколов в затылке. Смысл доходил до парня медленно, словно до него пытались докричаться с другой стороны моста через Левсан.

– В чём беда? – наконец отозвался он равнодушно, не открывая лица. – Я думал, что у вашего народа нет судьбы почётней, чем смерть в битве.

– Да, если ты солдат, а не красильщик, – отчеканила Розмари. – Да, если у тебя нет малолетней дочери. Да, если ты гибнешь в честном бою, а не из-за соседей-самозванцев, которые просто пришли поразвлечься, – слышно было, как она храбрится, но под конец голос наконец дрогнул.

– Я понял, – прошептал побледневший мастер, убрав наконец ладони с лица. – Я понял, о чём ты. Девять лет назад, бой при Куларе?

– Я не знаю, сколько лет прошло. Я была ребёнком. И осталась одна, – из-за стены раздались приглушённые всхлипы. – Это не ваша война. Зачем вы туда пришли?

Фауст медленно сел на доски в углу комнаты, не в силах больше стоять на ногах. Он хорошо помнил, как в те дни гудел город. Были заторы на дорогах, а в храм Медицины отправили всех свободных учеников, не занятых своими исследованиями. И в родное поместье наконец-то тоже вернулись шум и гости…

– Потому что армии Флооса и Фрахе… Фратании подобрались слишком близко к нашим границам, – заученно вымолвил он. – Потому что мы должны были защитить наши земли. Потому что у вас не было на то никаких прав.

– Только для этого? – грустно усмехнулась девушка за дверью.

Нет. Не только. Я не сразу вспомнил, сказал ему Лотар когда-то. Ноги снова подкосились. Вот теперь он точно понял. Если бы не сел, то, верно, свалился бы на пол.

– Моему батюшке надо было узнать, – отчаянно прошептал он, – действенны ли его кулеврины против живой силы. Он со скандалом истребовал отряд стрельцов и сам их обучил. И ждал, когда появится возможность опробовать их в действии.

Всхлипы с той стороны стены прекратились, сменившись громкими глубокими вдохами.

– И как? – почти участливо спросила Розмари. – Помогло это твоему батюшке?

Фауст медленно кивнул, словно забыв о том, что его никто сейчас не может видеть.

– Нас снова начали принимать всерьёз. Двор дал денег на работу и присвоил титул королевского оружейника для главы семьи. У нашей династии снова появилось будущее.

– Ммм. Вот как, – задумчиво протянула девушка. – Рада за тебя. А у нас половина мужчин домой не вернулась.

Мастер промолчал. За стеной, кажется, ждали извинений.

– Я был ребёнком, – негромко ответил он. – Мне было всего четырнадцать. Только языки кончил изучать. Ты что же, думаешь, что я своими руками смастерил тот самый снаряд, который поразил твоих родных?

Всхлипы за дверью снова стали чаще.

– Ты… ты сказал, что ты наследник. И хочешь продолжить дело семьи. И никому его не отдашь, и… – раздался гулкий удар в дверь и громкие рыдания, – я… я мало что могу сделать дельного, ты сам знаешь, – сквозь плач сложно было разобрать слова, – и гусли мои… не нужны никому, на самом деле. Но, – голос стал чище, – покуда есть возможность, я всё сделаю, чтоб ноги вашей у нас на земле не было!.. – последние слова девушка почти выкрикнула, а после послышался утихающий топот.

– Убежала… – растерянно прошептал Фауст. До него начал наконец доходить смысл всего, что он услышал за последние сутки. Какое совпадение, сказал ему Лазарь, что именно ты, да без запроса в управу. Именно я… и власти не знают… так вот почему они тянут время и ждут князя! Не нужен он им. Да отправили ли они вообще ему весть, или это сказали просто для красного словца? И беда была не в том, что он у дозорных не отметился. Повод – въезд без ведома властей… а как красиво было обвинить его в шпионаже, чтоб можно было полностью отрезать от внешнего мира! «Ещё и денег дадут сверху, чтоб дело замять»… это, верно, если в Мотасе раньше прознают, чем князь здешний приедет. Потому и письмо отправить нельзя. Он снова вспомнил толпу, которая встречала его из подвала. Кажется, девчонка успела раструбить новость по всем знакомым, а не только доложить караульным. Значится, нужно как-то передать весточку домой… а как же это можно сделать? Ему вновь вспомнился богатый земляк на ярмарке. Кто это, интересно, был? «Самое защищённое снаружи и снутри место», сказал ему охранник. Выходит, они уверены, что ни сюда, ни отсюда никто живой не пройдёт. Фауст снова встал и принялся неторопливо ходить из угла в угол, насколько позволяла цепь на ноге. В движении думать было проще. Почему-то ему казалось, что Лазарь, хоть и отнёсся к нему добродушно, но подобные просьбы исполнять не будет, даже если посулить ему хорошую награду. А как иначе связаться с внешним миром? Отчаянно захотелось, чтоб остальные мастера приехали как можно быстрей и узнали весть. А они её узнают, точно узнают, как только въедут и назовутся дозорным на воротах. С ними уж точно спорить не будут, и проводят сюда, и… мысли в голове носились безумным хороводом, перепрыгивая с тоски по друзьям на ждущего с той стороны двери охранника, на ярмарочные шатры, гусли на матрасе и так и не купленную розовую пастилу. Что же со мной творится… опять вспомнился вышитый медведь. Позволь помочь. Не говори ни с кем. Везде враги.

Тем более – у тебя.

Сжав кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу, Фауст в отчаянии рухнул на доски. Каждая смена положения отзывалась тягучей болью в голове. Сколько же времени он провёл вчера на полу без чувств? Стало вдруг смешно, что Лазарю с его порезом он помочь смог, а себя от боли излечить не выйдет. За окном раздался отдалённый гром и частые удары капель. По стене потекли первые холодные ручейки воды. Только этого не хватало.

Собравшись с силами, мастер одну за другой перетащил доски в другой угол комнаты, чтоб до них не долетели ледяные брызги, и свернулся калачиком, накрывшись поверх простынкой. Под мерные удары капель он то и дело проваливался в сон, но просыпался каждый раз, когда на улице снова было слышно приближающуюся грозу.

Ливень шёл до самого утра. На полу со стороны оконца появились лужи, и воздух в камере стал ещё более холодным и затхлым. Когда горло начало саднить где-то глубоко внутри, и прокашляться становилось всё труднее, Фауст подумал было, что хуже уже не будет. Но, когда сквозь последние дождевые капли он услышал недовольные голоса толпы над окном, то понял, что нет, будет, и ещё как. Городские, похоже, прознали, где его держат. «Нашли в твоём лице возможность выплеснуть свою злость»… хоть бы до окна не дошли. Впервые мысль о том, что сюда никто не проберётся снаружи, вызвала у него облегчение, а не досаду. Разобрать голоса было сложно, но мастер готов был поклясться, что они не с добрыми намерениями сюда пришли.Сонное короткое забытье приходило днём ещё несколько раз, и всегда пробуждение было насильным – от стука о стены, криков на улице или лязга двери. Однажды, проснувшись, Фауст увидал около своей постели остывший знакомый мятный чай. Как же Лазарь так тихо пробрался? Если б разбудил, то, может, и на горячее бы успел. Дышал юноша теперь мелко и часто, чтоб не раздражать и без того больное горло. Как хочется просто сделать глубокий вдох, и чтобы воздух сухой и тёплый. Как в степи. По дороге. И того горячего напитку, что он пробовал в подвале накануне ярмарки. Он сел, укутавшись в простыню; подумав, встал и снова принялся ходить по камере. Сейчас это было тяжелее, после нескольких шагов надо было остановиться и отдышаться. Было больно, голодно и очень одиноко. Хоть бы он зашёл сюда. Хоть бы зашёл.

Когда снова раздался знакомый скрип, Фауст тихо и обессиленно дремал. Дозорный в дверях несколько раз постучал рукой о стену, и тот поднял голову.

– Наконец-то, – прошептал пленник, – наконец-то ты пришёл.

– Неужели соскучился? – добродушно улыбнулся Лазарь, подойдя к нему. – Ужин дают наконец, – он поставил перед ним тарелку с тем же жирным холодным супом, что и два дня назад. – Что-то задержали сегодня.

Фауст обхватил руками колени с попытках унять крупную дрожь.

– Можно ли горячего чего? – он поднял глаза на дозорного. – Хоть мяты вашей… здесь так холодно. У меня уже жар, кажется.

Паренёк покачал головой.

– Я приношу то, что раздают на всех вас. Никто тебе отдельно греть ничего не будет. Много чести. Слушай… – сжалился он, увидав слёзы бессилия на глазах мастера, – если с утра я смогу на кухне себе взять, поделюсь. Не обещаю. Но постараюсь.

Фауст кивнул, не сводя с него жалобных глаз.

– Заходи почаще, – прошептал он, – кажется, в одиночестве я просто с ума схожу. Дождь этот. Чего люди приходили?

Лазарь помрачнел.

– Люди не понимают, – тихо ответил он, – почему мы тебя от них охраняем. Они хотят мести, и только стены острога мешают им сделать то, о чём они мечтают. Если ты раздумываешь, как отсюда сбежать – поверь, не стоит тебе этого делать. Для твоей же безопасности не стоит.

Фауст кивнул и укутался в простынь покрепче.

– Я так устал, – пробормотал он, – всего пара дней прошла, а я без сил. Когда гонец доедет? У вас дворян сейчас вовсе в городе нет? Как вы ярмарку проводили без властей? Когда…

– Э, хватит, – оборвал его Лазарь. – Слишком много бед сейчас на улицах. Твоя судьба сейчас – меньшее, что волнует управу, уж поверь. Всё решается своим чередом. Ты здесь всё просто с ног на голову перевернул. Вот чего, – он сел на полу и заглянул ему в глаза, – чего тебя заставило трепаться перед девкой, а? Важным хотел показаться?

Мастер тихо рассмеялся – и тут же зашёлся кашлем.

– Чего заставило… настойка грушевая заставила. И глаза горящие, – он покачал головой.

Караульный сочувственно похлопал его по плечу и, вздохнув, поднялся на ноги.

– Вчера они тоже горели, как пришла, – наконец ответил он, – злобой горели, а не нежностью. Наверное, – он повернулся к выходу, – побыть одному и подумать обо всём этом тебе сейчас куда полезней для здоровья душевного, чем пустой трёп. Зайду завтра к тебе с утра. Доживи уж ночь в здравом рассудке.

Тишина после его ухода стала ещё более невыносимой. Даже криков на улице больше не было. Разогнали всех, похоже. Фауст ложился, снова вставал, ходил по комнате, укладывался прямо на пол, но нигде не находил себе места. Иногда он проваливался в бесчувственную темноту, такую же холодную и пустую, как в том самом холщовом мешке. Воспоминания последних дней терзали его в одиночестве ещё сильней, чем раньше. Общий концерт в столице… и кто тут наивен, а? Опять все беды от того, что взял на себя больше. Кругом враги. А можно ли доверять Лазарю? Он слишком уж добр для дозорного. Вот что он завтра принесёт с кухни? Надо будетвелеть ему первым попробовать… Фауст пытался гнать прочь эти мысли, но они возвращались снова и снова. Я же поклялся. И подвёл. Что теперь делать?..

…очнулся Фауст на рассвете, свернувшийся в комок на досках, с мокрыми от слёз щеками и расцарапанным горлом. Он тихо и хрипло дышал, и сил встать со своей никчёмной кровати снова не было.

– Что-то ты с каждым днём всё меньше на человека похож, – раздался тихий голос откуда-то сбоку. Мастер приподнял голову. Лазарь сидел на полу, в руках его была кружка, от которой шла тонкая струйка пара. – Принёс тебе, вот. Может, оклемаешься.

– Сначала ты, – сипло прошептал пленник. Дозорный ухмыльнулся и отпил чуть.

– Вот, гляди, – он протянул кружку Фаусту, – не отрава, хоть на вкус и дрянь редкая. Слушай, я на тебя зла не держу. Мы оба были детьми. Тебе мстить – то же самое, что грудничков резать за то, что их батька в кабаке с кем подрался. Я понимаю, отчего не доверяешь… тем более после этой девки твоей. Но поумерь свою злость, а?

Фауст медленно сел на кровати, не сводя глаз со своего охранника. После первого же глотка горло сначала обожгло горько-душистым паром, а потом резко стало легче. Когда кружка опустела, он понял, что уже, кажется, может снова говорить.

– …ты хороший человек, Лазарь, – наконец ответил он. – Почему ты здесь служишь? Неужели для тебя не нашлось другого занятия по сердцу?

Тот пожал плечами.

– У нас не в почёте измена семейному делу. Все мужики в роду всегда шли на службу. Неплохое состояние сколотили, дом отгрохали вон на краю Ивкальга. А я… – он покачал головой, – я слишком труслив, чтоб на войну идти. Не понаслышке ведь знаю, что там ждёт. Поэтому я здесь. А ты – как там сказал? Королевским оружейником станешь, да? А сам приехал в чужой город на ярмарке выступать. Что семья-то про то говорит?

– Семья недовольна, – Фауст улыбнулся неловко, – я же почти два десятка лет учился. Ни дня покоя. У храмовых учеников нет отдыха. Но, знаешь… радостные лица зрителей мне куда больше нравится видеть, чем сутулые спины своих учителей. На меня возлагали когда-то надежду. Но я устал. Очень устал.

– Но всё равно рассчитываешь на наследство?

Он кивнул.

– Да. Я думал закончить с концертами в ближайший год-два. Смогу снова вернуть себе доброе имя в глазах старших, – он улыбнулся. – Наверное, когда вернусь домой, то…

– Если вернёшься, – тихо ответил Лазарь.

– Что?..

Дозорный вздохнул и отвёл взгляд.

– Вчерашняя толпа, – начал объяснять он, – они не успокоились. Они пошли громить рынок. К управе пришли… их даже угомонить некем, понимаешь? У нас стоит, конечно, полк, но он тоже…

– …служил девять лет назад, – прошептал Фауст. Дыхание перехватило, ладони взмокли, и снова пришлось сжать кулаки, чтоб унять дрожь. Как хочется опять ударить стену. Лазарь покачал головой.

– Командование в управе пытается найти способы их утихомирить и вернуть порядок, но с гневом толпы тяжело справиться. Люди требуют, чтоб тебя им немедля выдали.

Вот как. В голове стало на удивление ясно и пусто. Весь хоровод мыслей, что терзал его последние дни, испарился за мгновение.

– Если меня убьют, – размеренно и спокойно сказал Фауст, – начнётся война.

– Э, не настолько ты важная птица, – покачал головой охранник. – Сам ж сказал, что тобой недовольны. Я могу представить, как флоосский дворянин собирает последних подданных, чтоб отомстить за смерть непутёвого сына. Но твои земляки… для вас личная выгода значит куда больше чести. Есть ли такие деньги, которые заставят твою семью сложить стяги и замолчать?

– …вероятно, – признал он. – Тысяч восемь-десять золотом.

– Значит, за десять тысяч золотых можно купить спокойствие в Ивкальге, – грустно отозвался Лазарь. – Уж поверь, это немного для городской казны. Знаешь, я ведь намного глупей тебя. Ну там по части этих ваших наук. Читаю только по слогам, – он усмехнулся. – Но сдаётся мне, что в политике и отношениях человеческих я понимаю куда больше учёного оружейника. А теперь, – он тяжело поднялся, – уж прости, но пойду-ка я с обходом по остальным своим подопечным. Чай, не ты один в одиночестве-то сидишь.

– Стой, – Фауст поднял голову, услыхав такой знакомый и больной для него скрип петель, – стой. Сюда едут мои друзья. Мастера из города. Что вы будете делать, когда они въедут к вам? Отправите сюда? Запросите за меня выкуп? Что?

– А кто сказал, что они пройдут за ворота? – тихо ответил дозорный. – Город оцеплен на въезд и выезд. Сейчас любой чужак может стать искрой, от которой всё вспыхнет. Им, верно, подкоп придётся делать, чтоб внутрь зайти. Каков шанс, что они не развернутся обратно?

– Значит, вы всё продумали, – мастер закрыл глаза. – И никакой возможности, да? Князю ведь никто не писал?

– Девчонка сказала, что ты ждёшь кого-то, – признал Лазарь, – но город закрыли только вчера. А что до письма – так я про то не знаю, не положено мне. Я слышал, что хотели отправить. Потом слышал, что хотят всё сокрыть. И не знаю, какое решение стало последним. Честно скажу тебе, не хочу врать или обнадёживать попусту. Должна вмешаться очень серьёзная сила, чтоб дело разрешилось в твою пользу.

Фауст закрыл лицо ладонями, чтобы дозорный не видел его отчаяния. Очень серьёзная сила… перед глазами снова встала медвежья вышивка. Должен появиться кто-то выше здешних офицеров. Перекрыли город на выезд… выходит, даже сломанная цепь теперь не позволит сбежать. Только сейчас он понял, что ни разу не видел солнечных лучей в окне. Должно, должно что-то произойти. Он ещё так много не сделал. Некстати вспомнилось желание отдать брошь Феликсу. Простынь была ещё сухая, и он, морща нос от запаха пыльной ткани, накрылся ею едва ли не с головой, чтоб сохранить в теле тепло травяного напитка с кухни. Он не знал, есть ли другие охранники в коридорах. Даже если чудом получится пройти мимо Лазаря, дальше ждала неизвестность. А вдруг всё будет зазря?..

Он то и дело проваливался в беспокойный сон. Являвшиеся ему образы были одновременно ярки и отвратительны. Подручник Лотар, горящий на алтаре храма, и Марк, вонзающий обломки палок в грудь Лианны. Госпожа княгиня обратилась медведем с герба и, сняв звериную голову, оказалась Корнелией, которая отдавала приказы полку в казармах на улицах. Гней, выбивший табурет из-под ног Лазаря на виселице. Софочка смеялась и лила уксус в бутылку мёда, а после плеснула его Фаусту в лицо. Отец направил кулеврину ему в грудь и зажёг фитиль, глядя прямо в глаза.

– Ни за что закрываете, паршивцы! – кричал кто-то высоким голосом. Ему вторили два других, хриплых и низких. Послышались удары и ругательства. Не просыпаясь, Фауст перевернулся на досках, скинув с себя простынь. Кожа горела, лоб был весь мокрый. Из покрасневших глаз снова ручьём текли слёзы. Снаружи раздался стук дверей и грохот засовов, и всё стихло. Отец продолжал смотреть в глаза.

– Ничтожество, – прошептал он.

И выстрелил.

***

Он проснулся от собственного хриплого лающего кашля. На доски с губ упало несколько капель крови. Тело било крупной дрожью, и только тонкое потасканное шерстяное покрывало хоть немного спасало от промозглого мокрого холода, который шёл из самой груди. Сведя взгляд ниже, Фауст заметил знакомую бахрому.

– Откуда… откуда? – прошептал он, сев на кровати и перебирая пальцами покрывало. Оно даже пахло ещё степью и кренделями, – я, верно, в бреду… – знакомая мягкость потрёпанной шерсти вселила в него огонёк надежды. Хоть что-то своё. Хоть немного. Одна весточка из дома. Он закопался лицом в складки ткани, которая ещё не пропиталась запахами подвалов.

– Никак проснулся наконец? Паршиво, признаться, выглядишь, – дверь снова приоткрылась. Лазарь, его добрый друг Лазарь стоял с той стороны, не заходя внутрь. – Не хочу нынче подходить близко, звини уж.

– Откуда?.. – чуть не плача, пробормотал Фауст, сжав крепче покрывало, – где взяли?..

Охранник махнул рукой.

– Сегодня привезли троих воров. Перехватили по дороге от Осочьей. Семь дней назад доложили, что в тех краях их заметили. Покрывало это мне отдали, как дежурному… да я подумал, что тебе оно нынче нужнее, чем мне.

– Семь дней назад… – пробормотал мастер, обнявшись с тканью. – Не перед ярмаркой ли? Княгиня доложила? – запоздало понял он. – С медведем?

– Столичная княжна, Её Светлость Ребекка Альцийская. В городе проездом была, возвращалась с этого вашего порта и проехала через нас, – Лазарь пожал плечами, – да, у её рода медведь на пурпурном поле гербом. А чего такое?

– Ребекка… – пробормотал Фауст, – Ребекка… – имя казалось знакомым. Да и герб ведь тоже. Из порта возвращалась… они, выходит, когда-то виделись в Аркеях? – она подвезла меня до города. Подобрала в деревне и подвезла. Я ей про воров доложил, – он снова обнял ткань, – а это покрывало из дома привёз, – шёпотом добавил он.

– Ого, – уважительно протянул Лазарь, – это свезло тебе! Она не сильно дружелюбна обычно-то. Молодец, что рассказал о них, – он чуть улыбнулся, – выходит, твоими стараниями хоть что-то хорошее городу таки перепало.

– Пожалуй… – прошептал Фауст. Горло жгло неимоверно, и он со всех сил сдерживал сейчас кашель, чтоб не испугать охранника. – А зачем она вообще к нам ездила? Я её будто видел раньше уже…

Дозорный развёл руками.

– Она наш посол. Мать при дворе, отец правит княжеством, а она вон разъезжает с переговорами.

– Послы, точно же! – вскрикнул Фауст – и зашёлся кашлем. Боль исходила откуда-то из середины груди, он задыхался, но облегчение не приходило. Лазарь, чуть покосившись, выудил откуда-то из-за спины полупустую бутылку и протянул пленнику. Тот схватил, глотнул – внутри оказался порядком остывший уже мёд, не такой вкусный, как на свадьбе, но всё же принёсший долгожданный покой. – В Ивкальге… – продолжил он шёпотом, – должны быть наши послы. В каждую вашу столицу отправляли когда-то. Они смогут продиктовать королевскую волю. Дать денег, подписать документы. Пожалуйста, попроси с ними связаться.

– Кровь вытри, – велел Лазарь, с лёгким отвращением взявший обратно бутылку. Фауст провёл рукой по подбородку и размазал кровавый след по ладони. – Я передам, – пообещал он. – Сегодня на обходе. К вечеру уже, верно, будут какие новости.

Фауст слабо улыбнулся и присел снова на доску. Простынь была вся мокрой. Он коснулся лба – тот оказался просто огненным. Неудивительно, что он с таким жаром почти сутки провёл в бреду. Только сейчас он понял, что это были за голоса.

– Но ты не обнадёживай себя попусту, – грустно добавил Лазарь. – Связаться-то мы с ними, может, и свяжемся. А найдут ли они ответ – кто знает? Власти сейчас меж нескольких огней, понимаешь? Вред тебе причинить не могут – кто знает, чем это для города обернётся… отпустить ни одного, ни под конвоем нельзя, народ будет недоволен. А в первом случае ты и до ворот не доберёшься живым… – он вздохнул. – На улицах беспорядки начались. Особо ретивые пытаются проповедовать, будто мы тут в отсутствие Его Светлости объединились с вашими палачами и пытаемся захватить власть. Они успокоятся, если получат тебя в свои руки, но и этого тоже мы сделать не можем. Вашим послам, если они и возьмутся это решать, надобно будет проявить чудеса смекалки, чтоб всех удовлетворить. У наших, вон, – едва слышно добавил дозорный, – этого не выходит. Но я передам, – он хмуро кивнул и вышел прочь из камеры.

Фауст запоздало приложил ладонь к сердцу, когда закрылась дверь за Лазарем. Хоть чувствовал себя он куда хуже, но сейчас его изнутри грела хоть какая-то надежда. Послы должны помочь; иначе зачем же их вообще отправляли по чужеземным городам? Он встал на ноги, опираясь одной рукой на стену, и попытался пройти немного. От жара ломило кости, под покрывалом было слишком уж душно, а без него – холодно. Пока я могу ходить, подумалось ему, всё хорошо. А останавливаться нельзя, даже если сил уже не будет. Он вспомнил, как подобным недугом страдала его младшая сестра. Она всю луну пролежала в кровати, хотя рядом были лучшие врачеватели Мотаса; сильно исхудала и побледнела, да и голос так и не вернулся полностью за год. Как бы хотелось тоже лечь в кровать, и одеяло, и горячего супу. И чтоб матушка сидела рядом и вытирала ему лоб платком. Юноша понимал, что лечение в первые дни – самое важное. А здесь только всё сильнее холодает. Что же с ним будет, когда наконец выйдет из камеры?..

«Если», – он прикрыл глаза и опёрся на стену, – «он сказал – если. Нет, всё должно быть, всё… как иначе?..». Он снова укутался в покрывало. От запаха степи и нестираной шерсти снова накатили воспоминания о начале поездки. Если мастеров развернут на въезде, они, верно, поедут обратно по тому пути, что ему пришлось пройти. А ведь им там будут не рады, вдруг подумал Фауст. Везде наследил, где только ни побывал. Что сейчас творится в Осочьей?.. хоть бы с мастерами ничего не случилось. Хотя их, верно, уже трое: смогут дать отпор и уйти невредимыми.

Мысли о побеге в голову больше не приходили. Всё, о чём мог только мечтать Фауст – что аркинские дворяне всё-таки смогут найти выход, который одинаково понравится и ему, и здешним бунтарям. Он скинул с досок мокрую простынь и лёг, накрывшись сверху своим шерстяным пледом. Жарко, очень жарко, но надо терпеть, чтоб не замёрзнуть ещё больше. Голова опять начала гудеть.

«Если вернусь домой», – в полузабытьи думал он, – «продолжу учиться. Сразу. Всё брошу и продолжу. Из Аркей буду только на стрелецкие учения выходить. Только дом, лаборатории и библиотеки. Никаких больше деревень», – он улыбнулся, так и не открывая глаз. – «Они ведь не могут отдать. Не могут. Права не имеют», – пальцы снова мелко задрожали, – «я же за наследство своё сейчас наказан. Никто у меня его не отберёт. Никто».

– А сможешь? – силуэт мужчины перед его глазами опустил оружие, – попытка только одна, – и протянул ему руку.

– Смогу, – прошептал Фауст. – Теперь я смогу всё.

***

Дверь снова открылась, на этот раз – куда шире, чем в прошлый. Лазарь молча зашёл в комнату и поставил тарелку на пол. Мастер сонно заморгал – окно снова было тёмным. В бессилии он начал куда больше спать – и намного меньше думать.

– Спасибо, – пробормотал он еле слышным шёпотом. – Я пытался ходить… сначала… но сил мало. Спасибо. Ты передал?..

Дозорный вздохнул и покачал головой.

– Передал. И к ним даже отправили людей. Но… – он отвёл взгляд, – их нет.

– Они сбежали? – ошарашенно прошептал Фауст.

– Надеюсь, что так, – тихо ответил Лазарь. – Иначе они… поместье разрушено, внутри всё уже успели разграбить. Документы, если какие и были – все сожжены. Понятно, почему. Сначала люди пошли разбираться с виновниками, а уж потом – требовать справедливости. Мне очень жаль.

Тарелка выпала из ослабевших рук, и суп расплескался по камням. Дыхание перехватило.

– Я принесу новый, – сказал охранник. – Всё хорошо.

Фауст закрыл лицо руками.

– Не может быть, не может, – бормотал он, – как теперь… что теперь делать…

– Мне очень жаль, – тихо повторил Лазарь.

Он, кажется, говорил что-то ещё. Вышел, снова заходил, пытался ободряюще хлопать по плечу. После вышел, ударив дверью, и больше уже не возвращался. Звуки доносились, словно из бочки, и голова снова разболелась. За окном опять раздались недовольные крики. Он закрыл уши и зажмурился.

– Выход есть, – прошептал силуэт отца перед его взором, протянув ему оружие, – и ты об этом знаешь.

– Нет, – прошептал Фауст, едва не плача, – нет. Я не могу. Я всегда рассчитывал на чужую помощь. Я один ни на что не способен. Ты сам мне об этом говорил.

– Эй, у тебя всё хорошо? – крикнул Лазарь с той стороны двери. Мастер сжал пальцами спутанные волосы.

– Я не смогу, – бормотал он, – я не смогу, я боюсь, я…

В дверь заколотили.

– Решайся, – прошипел призрак. Фауст открыл глаза. В камере он был один. Караульный снова постучал в стену.

– Всё хорошо, – едва слышно отозвался пленник. – Теперь всё хорошо.

Он пытался вспомнить, что сейчас лежит в его свёртке. Жаль, что так редко заходил в подвальные кабинеты… всё было бы куда проще. Опять стало досадно, что столько всего потратил на ярмарке. Да если б знал, разве вообще дошло бы до такого? Если б знал… он снова прикрыл глаза в раздумьях. В первые дни было несложно вспомнить лекции от Гнея и понять, что надобно сделать для разрушения оков. Но сейчас всё, что его занимало – это головная боль и саднящая глотка. Фауст укутался снова в своё покрывало и попробовал было встать, но ноги больше не держали его. Даже с опорой на стену вышло только сесть с прямой спиной.

– Вот и всё, – прошептал он и, хрипло рассмеявшись, снова закашлял. Сплюнув кровь, он рухнул спиной вниз на доски. – Пусть выдают толпе. Что хотят. Пускай. Всё равно уже не жилец, – он снова закрыл глаза. Вокруг стояли мастера. Корнелия протянула руку и потрогала его лоб ледяными пальцами.

– Не пропадай, – прошептала она, – мы с тобой.

Фауст перевернулся на бок. Отчаянно хотелось скинуть покрывало и раздеться, чтоб хоть немного охладить горящее тело. Его ведь и правда ждут. Мысли о семье лишали его воли, но воспоминания о мастерах заставили вновь собраться с силами. Их-то он точно подвести не имеет права. Выход есть, сказал отец. Фауст начал понимать, что это за выход, и ему отчаянно не хотелось идти по этому пути.

Там столько хороших людей, сказал он госпоже когда-то.

За стеной снова послышалась возня и крики. Грохот засовов был совсем рядом, послышался знакомый голос охранника и удар плетью. Столько хороших людей…

– Мы знаем, что вы все заодно! – в отчаянной злости крикнул мужчина за стенкой, – вы только и ждали, как нас всех прижать! Вам же всё равно, что…

– Рот закрыл свой! – рявкнул Лазарь и ударил по двери.

– Попомни мои слова, – пленник не унимался, – Светлость узнает о том, что вы натворили! Всех вас в ров скинет! За что убийцу охраняете от честных людей?! Перебить хотели всех, а? Двор княжеский занять собрались?!

За дверью послышался усталый вздох. Фауст вновь обречённо усмехнулся. Знал бы этот мужик, что со своим заграничным убийцей сидит за одной стеной. За ночь это было слышно ещё трижды. И всех, всех рассадили рядом. Какая ирония. Это, похоже, те самые ретивые проповедники. Лазарь о них говорил. Только под утро заключённые устали, и наступила тишина. Сон не шёл, и мастер был этому рад. Прошлые сновидения всё не уходили у него из головы. Как же не хочется снова на это смотреть. Как же не хочется.

Когда кусок неба, видимый через зарешеченное окно, наконец посветлел, дверь снова открылась. Его охранник стоял на входе, не выспавшийся и хмурый. Заметив, что пленник не спит, он подошёл ближе и положил рядом стопку сложенной ткани.

– Что… что это? – прохрипел Фауст. Расправив верхние складки, он с изумлением понял, что это были шерстяные длинные штаны. – Вы… вы меня отпускаете? – не веря своим глазам, прошептал он.

Лазарь покачал головой.

– Нет. Это я попросил, чтоб выдали. И еды тёплой сейчас ещё принесу.

– Спасибо, – мастер улыбнулся, насколько хватило сил. – Не знаю даже, как и…

– Они наконец договорились, – прервал его дозорный, – и складывают костёр на рыночной площади. На той самой сцене. Символично, да?..

– Когда? – едва слышно прошептал Фауст.

– Завтра с рассветом, – Лазарь вздохнул и опустил взгляд. – Я могу что-то для тебя сделать?

– …помоги сесть, – попросил юноша. Опершись спиной на стену, он вздохнул – так глубоко, как позволила больная грудь. После вести воздух в подвале вдруг показался таким свежим и сладким. – Не уходи сегодня, пожалуйста. Хочу поговорить с кем-то живым. Столько всего ещё нужно сказать, – пробормотал он.

– Конечно, – Лазарь похлопал его по плечу. – Я сейчас вернусь. Пробуду с тобой до ночи, всё равно остальные нынче слишком уж буйные. А ты пока одевайся, если сможешь сам.

– Да… да, – он потёр глаза. Жар всё не спадал, больно было даже моргать. – Принеси мои вещи, пожалуйста, – попросил он. – Вы же всё равно их делить потом будете. Хочу тебе кое-что отдать. Чтоб другим не досталось. Кое-что очень важное.

Охранник кивнул чуть виновато и вышел в коридоры. А штаны, запоздало подумал Фауст, без него не получится натянуть из-за цепи. Надев тёплую льняную рубаху прямо поверх тюремной робы, он накрылся сверху покрывалом и прикрыл глаза. Есть выход… ему вспомнились ночные крики новых соседей, толпа под окнами и пахнущие цветами светлые косы на его плече. Кажется, единственный человек в городе, которого мастеру было хоть немного жаль, сейчас вышел за его едой.

Лазарь еле протиснулся в дверь. В руках он нёс и свёрток с инструментами, и горячую тарелку, и несколько закупоренных бутылок. Дверь за ним закрыли снаружи.

– Я договорился о сменщике, – пояснил он, – раз уж здесь день проведу. Давай сниму эту штуку с тебя, – на поясе у него вместо огромной связки болтался один маленький ключ на верёвке.

Он снова закрыл кандалы уже поверх шерстяной ткани. Сидеть в тёплой одежде было так приятно. Наконец не ощущалось больше этого влажного сквозняка. Фауст с наслаждением принялся за содержимое тарелки – на этот раз оно было куда вкуснее того жирного холодного супа.

– Это я с нашей кухни стащил, – улыбнулся Лазарь, увидев его довольный вид, – для охранников готовили, а не для заключённых.

Эх, если б сразу выдали одежду и горячую еду, то, верно, и не заболел бы. Сейчас было намного легче, даже головная боль, кажется, начала проходить. Отдав пустую посуду, Фауст принялся копаться в своём свёртке.

– У меня будет очень важная просьба, – пробормотал он, – если получится, конечно. Во-первых, кинь вот это в костёр, когда… когда меня уже не будет, – он показал Лазарю свой дневник. – Там ничего важного… просто воспоминания. Давно пишу. Не хочу, чтоб не в те руки попало.

Охранник кивнул.

– Во вторых, – продолжил Фауст и выудил наконец-то найденный кошель, – там немного осталось, но всё равно лучше, чем ничего. Забирай. Это твоё, – он протянул его пареньку. Тот с недоверием взял в руки увесистый мешочек. – Собери пепел и ссыпь под дерево. Я яблоню видел как раз около рынка… вот под эту яблоню. И медальон мой, – он показал цепочку и сунул её обратно в мешок, – повесь на ветки.

– У вас… странные обычаи, – с подозрением отозвался дозорный. Фауст пожал плечами.

– Человек должен вернуться в природу. Раз уж я шпион, – он грустно улыбнулся, – то могу не скрывать своих порядков, а? Было б здесь море, попросил бы крабам скинуть. А что до обычаев – так я думал, что у вас петли, а не костры.

– Решили, что петля – слишком быстро, – пробормотал Лазарь, пересчитывая монеты в кошеле. – Да и огонь… разве это не красиво вышло, а? – он усмехнулся и отложил деньги. – Ты ж сюда именно с ним и пришёл.

– И правда красиво, – прошептал Фауст. Ему снова представился отец, кивающий на горящий фитиль. Это он пришёл с огнём. Не я. – А здесь что? – он взял в руки одну из бутылок.

– Попробуй, – предложил дозорный, – открою сейчас.

После первого же глотка Фауста замутило. Это была та же самая водка, что и на свадьбе в Пестовке. Разом вспомнились окровавленная нога, удар в живот и замшевые туфли.

– Один я не буду, – он, криво улыбнувшись, протянул бутылку Лазарю. Тот махнул рукой и отпил разом едва не полбутылки.

– Ночка сегодня была кошмарная, – признался он, отставив водку. Кажется, ему выговориться нужно было даже больше, чем Фаусту. – Слыхал небось? Столько народу загребли сразу… они на караул у казначейства напали. Всю ночь не спал.

Мастер кивнул.

– Да, я слышал. Рвом грозились за то, что меня так и не выдали, – подняв бутыль, он сделал вид, что отпил чуть, и поставил её обратно ближе к Лазарю.

– Сильно ты людям насолил, а? – хохотнул тот. – Слушай, а если б отпустили, то что бы делал?

Юноша пожал плечами.

– Встретился бы со своими, поехал бы домой. Продолжил бы учёбу. А в следующем году – снова бы поехал на ярмарки… женился бы, наверное.

– Ждёт кто? – участливо спросил Лазарь, снова взяв бутылку. Фауст пожал плечами.

– Нет… нет. К подруге пошёл бы свататься. Хорошая девушка.

– Будет скучать по тебе?

– Вряд ли, – мастер усмехнулся и снова, забрав напиток, изобразил, будто пьёт. – Ворчать будет. Всегда ворчит.

– Ишь какая, – охранник принял бутылку у него из рук. – А учёба – это для твоего семейного дела?

– Да. Не всё освоил ещё, что нужно, – Фауст устроился поудобней на твёрдых досках. Сидеть было тяжело, хотелось снова опереться на стену или и вовсе лечь. – Отвоевал бы право на наследство, – он закашлял, – грозят по другим детям поделить, – тише добавил он.

– Вот как… – Лазарь снова глотнул немного. – И вернулся бы потом сюда с войском… выходит, для нас и правда лучше, что ты умрёшь.

– Выходит, так, – согласился Фауст.

Они замолчали. Дозорный допил всё до конца и, отставив опустевшую бутылку, потянулся за новой.

– У вас хоть что-то хорошее произошло от того, что я появился? – вдруг спросил Фауст. – Просто подумал… везде, где был, начинались беды. Может, и правда, зря вообще отправился…

Лазарь прикрыл глаза.

– Ты доложил о тех троих в степи. А последние дни… они хорошо показали отношение некоторых людей к временной власти. Хорошо, что это сейчас вскрылось, а не в чём-то, ну… опаснее. Теперь мы знаем, кому можно доверять, а кому – нет. Наверное, – признал он, – это тоже хорошо. Ещё у меня нога почти зажила, – он улыбнулся, – а о каких бедах говоришь?

Фауст тихо рассмеялся.

– В первой деревушке жители разделились надвое. Говорят, избили старосту, прогнали его семью и устроили погромы на улицах. Во второй, не желая того, опорочил дочь головы прямо на свадьбе. Хорошо, если не дошло до скандалов с рукоприкладством… а в третьей, – он махнул головой, – в третьей обещали колесовать. Слухи дошли не вовремя. Если б не медвежья княжна, даже не добрался б до вас.

– Держи, – дозорный протянул ему новую початую бутылку, – не бери в голову. Если такое случилось, значит, они давно по лезвию ходили. Уверенный брак не порушится от незваного гостя. Да и старосту, ежели уважают, прогонять не будут.

– Возможно, – пробормотал Фауст, приняв напиток. Он снова поднёс его ко рту и, не разомкнув губ, отставил бутылку в сторону.

– Не о том сейчас тебе думать надо, – посоветовал Лазарь. – О себе подумай. О семье. О друзьях. Может, дома осталось что хорошее? Расскажи. Отвлекись.

Фауст пожал плечами и задумался. Ему вспомнилось, как они с Корнелией и Гнеем впервые устроили концерты – тогда ещё втроём. На площади в Мотасе их освистали, конечно, но так, по-доброму. Корнелия после в истерике говорила, что никогда больше того не повторит, и с ними больше не выйдет, чтоб лицо её в городе не запомнили в плохом свете. Они после того медведя и купили. Вот на окраинах хорошо встретили. И в прошлом году фрахейские деревушки были им так рады… всесильные белые господа, сказала княжна Ребекка. Он вспомнил, как побывал на королевском приёме. А первый день в храмах! Огромные шкафы с книгами, длинные коридоры, тёмные подвалы и высокие винтовые лестницы… ему всего шесть лет было, и стены незнакомых зданий тогда вызвали невероятный восторг. Кто бы ему сказал, что среди этих лестниц и коридоров придётся провести столько времени…

Лазарь рассказал, что он женился месяц назад, а старшего брата недавно повысили до пятидесятника. Рассказал, что матушка давеча звала на праздничный обед, и сготовила на всех пироги с черникой и мятой. Что жена его начала вышивать, и украсила все скатерти в родительском доме. Они оба говорили о том, что было недоступно друг другу. Фауст – про богатство дворцовых званых ужинов, морские экспедиции и бесконечную учёбу, а Лазарь – про тихое семейное счастье, добрых родных и любящую супругу. Бутылки уже все опустели, и даже старый запасённый в деревнях мёд из мешка с вещами уже пошёл в дело. Оконце под потолком горело полуденным светом, начало постепенно гаснуть и, наконец, окрасилось кровавыми лучами заката.

– Ох, вот что ещё вспомнил: когда я вернулся с той поездки, ну, с островов, то… – Фауст повернулся к дозорному. Тот опустил голову на грудь и тихо сопел, не шевелясь. Мастер тронул его за руку – тот только чуть всхрапнул. Неудивительно – после такой-то ночки… вздрогнув, Фауст переводил взгляд со спящего Лазаря на свой свёрток с колбами и порошками, и снова на Лазаря. Как он сейчас был рад, что не притронулся к его водке. Ты знаешь выход, сказал ему отец во сне. Ты помнишь, что мы делали, когда тебя ещё допускали в подвалы?

Тихо, стараясь даже не дышать, Фауст принялся копаться в мешке. Пороха оставалось мало, слишком мало, чтобы сделать что-то серьёзное. Да и куда?.. на глаза попались дымовухи, которые он мастерил в первую ночь в степи. Разорвав одну на куски, он принялся ссыпать порох в бумажные свёртки и затыкать отверстия скомканными бумажными лоскутами. Бумага должна прогореть быстро. Когда с ними было покончено, он принялся разгребать оставшиеся в мешке склянки. Купорос… осколки от искристой свечи… медная стружка… когда он добрался до раствора свинцового уксуса, глаза его загорелись. Обернувшись, Фауст подобрал одну из пустых бутылок и вытряс из неё последние капли.

Призрачный мужской силуэт перед его глазами широко улыбнулся.

***

Лазарь зашевелился. Потёр лицо ладонью, открыл глаза и удивлённо глянул на окно под потолком.

– Извини, – пробормотал он, – извини, пожалуйста. Ночь была бессонная… давно сплю?

Фауст покачал головой.

– На закате уснул, – негромко ответил он, – не хотел уж тебя будить… всё хорошо. Спасибо, что сегодня со мной побыл.

Охранник встал на ноги, чуть покачиваясь, и отряхнул штаны.

– Э, зря я столько… – он махнул рукой на пустые бутылки и вздохнул. – Как теперь командиру-то показаться? Даже проспаться не успею к утру. Не прощаюсь, – он положил руку ему на плечи, – я завтра тебя буду отводить. Скоро уж увидимся.

– Ты помнишь? – Фауст поднял взгляд. – Помнишь, что пообещал сделать?

Лазарь смутился.

– Э, не совсем, признаться…

Мастер сполз с досок и рухнул перед ним на колени.

– Возьми с собой мои вещи, – зашептал он, – возьми на площадь, пожалуйста. Там дневник и ещё платье моё. Сожги их, сожги в том же костре. Ты найдёшь. И медальон на ветки. Яблоня, помнишь? Пожалуйста, – он снова едва не заплакал. – Возьми мешок. Это очень важно.

– Х-хорошо, – тихо ответил Лазарь. – Я возьму. И сожгу. Я всё сделаю.

– Именем бога своего поклянись, – полубезумно прошептал он. Охранник, помедлив, кивнул.

– Всё сделаю. Тебе оставить?.. – он махнул рукой в сторону последней полной бутылки.

– Ночь длинная, – грустно улыбнулся Фауст. – Оставь. И… спасибо тебе. За всё.

Дозорный, вздохнув, кивнул и постучал в дверь. Раздался знакомый лязг, засовы открылись. Едва он вышел в коридоры, лицо мастера стало равнодушным и отрешённым. Лазарь исполнит клятву – и Фауст точно это знал.