Последнее представление

Глава 8. Деревенская алхимия

Хмурый дозорный открыл дверь повозки на каких-то задних дворах незнакомых, широких и приземистых зданий. На небе уже загорелись первые звёзды, когда Фауст ступил на мощёную дорогу. Ему жестом показали оставаться на месте; вышел на главную улицу он только тогда, когда карета отъехала достаточно далеко.

Непривычная грубая ткань рубахи натирала на плечах и локтях, широкий ремень жал в поясе, а в шерстяных штанах было куда неудобней и жарче, чем в привычном храмовом платье. Хорошо хоть обувь можно было оставить свою! Кошель с полусотней золотых монет ему и правда пришлось отдать, но то была малая плата за избавление от деревенских разборок. Свёрток с инструментами распух от одежды, которую пришлось уложить на самое дно. Но, что не могло не радовать – встречные люди совершенно не задерживали больше на нём свои взгляды.

Ивкальг оказался небольшим, но очень густонаселённым городом. Те самые приземистые дома, были, как предположил Фауст, казармами – вокруг то и дело сновали парни и мужчины всех возрастов, кто-то в одежде побогаче, кто-то – победнее, и у каждого на поясе висело оружие: нож или тонкий меч. Даже всадники были! В деревнях-то он на улицах их не видал – кроме отряда подвозившей его княгини, конечно. Мирных граждан тоже было не в пример больше: какие-то бабульки торговали прямо на улице, девушки в тонких рубахах и расшитых платьях ходили компаниями, переговариваясь и смеясь, а около какого-то плюгавого грязного кабака стояла толпа подвыпивших парней, которые, того и гляди, переведут свой разговор в рукоприкладство. Похоже, на окраинах здесь лучше не останавливаться… мимо проскакал огромный серо-белый конь с богато одетым наездником. Фауст с восторженным вздохом проводил его взглядом, а после снова продолжил осматриваться вокруг. Дома здесь, в отличие от деревенек по пути, почти все были из камня: деревянные постройки встречались редко, только где-то в глубине дворов. Чистые дорожки, клумбы во дворах – всё было похоже на Минивку, только размеры и плотность застройки отличались явно не в пользу деревни. Большинство домиков были украшены цветными, хоть и порядком застиранными, тряпичными флажками и гирляндами. «А ведь подготовка к ярмарке в самом разгаре!» – сообразил Фауст, – «да и Её Светлость сказала, что она уже со дня на день начнётся. Надо бы походить по улицам, порасспрашивать народ». Здесь, верно, нет смысла хвалиться перед жителями о будущем концерте: и так весь город собирается на выступления и базар. Похоже, столько зрителей у ребят было только в центральных кварталах Мотаса на праздники солнцестояния в честь начала года.

Фаусту отчаянно хотелось узнать, не пришёл ли уже кто из мастеров. Обычно они останавливались в шатре, ставя его недалеко от рыночной площади, но здесь, верно, так делать им запретят. Хотя… столько народу ведь приехало! Как караульным уследить-то за всеми? Похоже, стоит найти площадь, на которой и будет проводиться праздничная ярмарка. А если кто уже приехал, так наверняка стоит уже там.

С этими мыслями, которые его, признаться, весьма успокоили, Фауст продолжил бродить по вечерним улицам Ивкальга. Народу совершенно не мешало тёмное бархатное небо: люди продолжали гулять по мостовой, распевать песни прямо на обочине и – некоторые – сновать в разные стороны, покрикивая на остальных. Парень расплылся в улыбке – это настолько напомнило ему ощущение родного города, что из его сердца ушла вся та неуверенность и неловкость, которая зародилась в нём рядом с госпожой.

– А ну посторонись, чего ворон считаешь, – рявкнула на него какая-то женщина, тащившая за собой тележку, полную туго набитых мешков. Фауст отшатнулся, пробормотал слова прощения и пропустил торопившуюся тётку вперёд.

– А не на рынок ли она спешит? – задумчиво пробормотал он, глядя ей вслед. «Я, наверное, ничего и не теряю…» – юноша чуть ускорил шаг, – «тут на каждой развилке, кажется, по корчме. Если ребят там пока нет, остановлюсь просто в любой из них», – и тут он снова с тоской подумал, что лучше бы переночевал на ковре, расстеленном прямо на земле, под столом и с медвежьей шкурой в ногах, чем на самой-самой мягкой и нежной перине в дорогом постоялом дворе.

Чутьё его не обмануло: женщина действительно шла на широкую, просторную, украшенную такими же флажками площадь. Прямо по пути у её края стояло какое-то подобие сцены, и были разбиты шатры вокруг. Он принялся вглядываться в ткани в поисках знакомых узоров, но, к своему огорчению, так их и не нашёл.

«Это и неудивительно», – тоскливо думал он, неторопливым шагом прогуливаясь вокруг шатров, – «две дороги я проехал, да и из деревень я ушёл практически мгновенно… Гней, верно, сейчас только в городок свой второй зашёл. Интересно, встретил ли он кого такого же странного?». Чуть поодаль он заметил ещё одну сцену: без деревянных подмостков, просто расчищенную от травы землю и несколько лавок перед ней. Похоже, на центральной будут более важные гости, а здесь смогут выступить все желающие. Прямо сейчас на ближайшей к сцене лавке сидело несколько стариков, а на земле, сопя и переругиваясь, несколько людей убирали музыкальные инструменты. Фауст с любопытством подошёл к сцене и сел на свободную лавку, наблюдая за артистами.

– Ты глянь-ка, ещё зрители подошли, – проворчал мужчина, отряхивавший от земли огромный барабан. – Опоздал ты, парень.

Фауст покачал головой.

– На то, куда хотел, я пришёл вовремя, – он улыбнулся. – Не расскажете, когда ярмарка будет? На новолуние ведь?

– На новолуние надобно работать уже снова пойти, – отмахнулась низкая светловолосая девушка, поправив ремень от гуслей на плече и встав в полный рост, – праздники за день до того кончатся. Послезавтра открывают площадь. Ты что, всё пропустил в прошлом году?

– Вот как… – задумчиво отозвался мастер. Выходит, ребята не то что не успеют – они ведь даже не будут знать, что едут не к тому дню. – Пропустил, пожалуй. А что же, здесь любой желающий умения показать может?

– Да, коли в очереди выстоит, – хмуро отозвался мужик с барабаном. Он наконец совладал с инструментом и тоже поднялся на ноги. Рядом с девушкой он был просто огромным, выше головы на три, не меньше. – Здесь зрителей не так много, конечно, как на площади, зато мзды в казну платить не надо. А что, тоже выступаешь?

– Да, я… – Фауст осёкся. Не говори ни с кем, наказывала госпожа, везде враги. Но разве молчащий на расспросы человек не вызовет больше подозрений? Хотя, пожалуй, свои обычные разговоры про волшебство, и правда, стоит умерить, – я фокусник. Скоморох.

– Не видали тебя раньше, – улыбнулась женщина с лютней, присевшая рядом, – нездешний?

– С окраины, – пробормотал он. – Долго добирался до вас… с днём вот чуть не напутал…

– Ну, главное, что пришёл, – она ободряюще похлопала его по плечу, – тебе понравится, обещаю. Ну что, ребятушки, пойдём? Скоро уж светать начнёт, а мы всё ещё ни в одном глазу, – она встала и прошла к паре музыкантов, оставшихся на земляной сцене. Те потянулись чуть и направились все втроём в сторону от дороги.

– Погодите, – запоздало сообразил Фауст, – погодите, пожалуйста. Не подскажете, где остановиться можно за недорого?

Они переглянулись.

– Если едой и выпивкой обеспечишь, можешь к нам пойти, – предложил мужик. Похоже, как только работа закончилась, и впереди замаячил отдых, он враз подобрел. – Мы недалеко тут ночуем. Как звать?

Фауст представился, дёрнул было рукой в сторону сердца, но вовремя спохватился и помахал ладонью.

– Я Исидор, это Анна и Розмари, – барабанщик махнул рукой в стороны женщины с лютней и девушки-гусляра. – Ну что, пойдём? Расскажем хоть тебе, деревенскому кулёме, как тут всё устроено, чтоб ты впросак не попал, – он хохотнул. Мастер чуть насупился от кулёмы, но с лавки таки встал и последовал за музыкантами.

Они общались между собой близко и по-доброму, словно семья. Похоже, вместе они были уже давно. Фауст аж залюбовался ими – в компании мастеров ссоры и недомолвки были обычным делом, и музыкантам он как-то даже по-доброму позавидовал. Розмари, гусляр, шла чуть поодаль и в разговоры встревала нечасто. Иногда она чуть косилась на парня, но разговор сама не начинала. Он улыбнулся и за пару шагов её нагнал.

– Далеко ваш ночлег? – добродушно спросил он. – Я тут в первый раз, совсем не знаю города.

Девушка махнула рукой куда-то вперёд.

– Через пару дворов, – она чуть зевнула. – Мы не постоялый двор, ты не обессудь. Матрас какой тебе найдём, но не больше, – она кисло улыбнулась. – Но, – тихо добавила девушка, – нам хватает. Не жалуемся.

– Вы только музыкой живёте? – принялся расспрашивать Фауст, – или где-то ещё работаете?

Розмари покачала головой.

– Только музыкой. Выступаем почти каждый вечер на рынке. Народ нас любит, – она гордо улыбнулась, – и песни часто меняем, не надоедаем людям. Мы не нуждаемся, но… – она отвела взгляд, – на хорошее жильё денег нет, конечно. Нам же в центре нужно, чтобы…

– Я понимаю, – прервал её мастер. Розмари явно было неловко об этом говорить. И, когда музыканты дошли до своего жилья, Фауст понял причины её смятения. Исидор повёл их куда-то за угол и спустился к подвальной двери.

– Ну что ж, вот и твой ночлег, – он распахнул дверь и жестом пригласил его внутрь. – Пожалуйте отоспаться, господа. Пожрать у тебя с собой есть, или показать, где можно закупиться?

Мастер протянул ему мешок с утренней снедью. Мужчина заглянул внутрь и расплылся в улыбке.

– Годится, – он хлопнул его по плечу. – Давай я тебе со мной постелю, чтоб баб наших не смущать. Поужинаем и ляжем уж сразу. Тоже небось устал, а? Еле шёл ведь.

Фауст покачал головой. Он рад был бы ещё полночи бродить по улочкам города, но шаги по булыжной мостовой всё ещё разливались болью под рёбрами. Юноша прошёл к углу подвала, который ему указала Анна, положил туда свои вещи и сел на прибитый, порядком свалявшийся, но всё же чистый и сухой соломенный матрас.

Ужин тоже был по-семейному добрый. Исидор травил байки, которые подслушал на рынке с утра, Анна часто тихонько пела и улыбалась, а Розмари подавала всем еду за столом. Фауст мало что о себе рассказал, как бы ни пытались музыканты выяснить интересные подробности. Он назвался жителем Пестовки, пожаловался, что друзья его идут с других деревень и опоздают на ярмарку, и посетовал, что совершенно не умеет ни петь, ни играть на инструментах. Старшие тем рассказом удовлетворились и вскоре после трапезы отправились спать. Исидор, действительно, лёг рядом с тем углом, который выделили Фаусту.

– Вы родные все? – спросил парень, когда девица-гусляр принялась укладывать остатки еды обратно в мешок. Она подняла на него глаза и покачала головой.

– Исидор с Анной не женаты, но давно уж вместе. А я им не родная. Осталась сиротой в детстве, а они подобрали, – она пожала плечами. – Но мы все здешние, даже жили когда-то недалеко отсюда.

– Вон оно что, – протянул он. – Выходит, музыка – вся твоя жизнь?

Розмари улыбнулась чуть лукаво.

– Мне сложно жаловаться, – она отложила мешок и посмотрела ему в глаза. – Нас любит народ, нам рады везде. Я иногда грущу, конечно, о том, что вряд ли когда выйду замуж за какого-нибудь купца-богатея, – она хихикнула, прикрыв рот ладонью, – но мне никто не мешает перед ним выступить и взять его деньги честным трудом. А ты? В деревне-то, наверное, особо фокусами не заработаешь.

Фауст вздохнул. Раз уж начал притворяться, так иди до конца.

– У семьи мельница. Я по ярмаркам только не в сезон хожу, а то дома скучно сидеть.

Девица, улыбнувшись, кивнула. Видимо, такой ответ полностью вписался в её картину мира. Они продолжали говорить до самого рассвета: Розмари рассказывала про праздники в столице, про то, как они как-то раз ездили в соседнее княжество, а однажды здесь проехала семья самого святейшего князя-императора, так всех прочих артистов погнали прочь с рынка, а им втроём позволили остаться. Фауст вторил ей не менее захватывающими рассказами, половина из которых, впрочем, оказалась небылицами. Он рассказал про свадьбу (умолчав о трагичном её завершении), наплёл ей, что именно его мать поставляет муку для столичных пекарей, а ещё заговорческим шёпотом поведал про чудеса, которые видел в храмах Фрахейна, когда как-то раз загулял туда в летние праздники. Наивная девчушка с восторгом слушала его бред, то и дело закрывая рот руками во вздохах удивления и не сводя с него восхищённых глаз. Парню даже стыдно было немного: она ж, похоже, редко слышит хоть кого-то, кроме своих приёмных родителей, потому и принимает все его небылицы за чистую монету.

– Слушай, – Розмари зевнула и потянулась, – я лягу, наверное. Завтра не вставать рано, но уже вон светло, – она кивнула на оконце под потолком, из которого пробивали первые солнечные лучи. – С тобой так интересно, – тихо добавила она, чуть покраснев, – останься на подольше, а?

– Останусь, – игриво улыбнулся Фауст, – если ты мне завтра город покажешь.

– Договорились, – легко согласилась девушка, – сразу с утра пойдём, хорошо? – она подобралась поближе, неловко чмокнула его в щёку и пробежала к своей лежанке по другую сторону от Анны. Юноша довольно улыбнулся и отправился в свой уголок. Пояс он снял, а вот рубаху решил оставить, чтоб не объяснять приютившим его добрякам происхождение синяка. После прошлой бессонной ночи и долгой дороги уснул он практически мгновенно, и на этот раз ему не мешали ни солнечные лучи, ни крики на улице.

***

Розмари не обманула – сразу после подъёма и завтрака она за руки потащила его наверх. С утра народу было ещё больше, чем ночью: на иных улицах и места свободного не было. Все куда-то спешили, суетились, под ногами сновали маленькие дети, а от уличных торговцев и вовсе было не протолкнуться. Всадников не было, а вот рабочих людей и носильщиков с ослами хоть отбавляй. Один раз им на улицах даже встретились фрахейские купцы – смуглые, высокие и кудрявые, с орлиными носами, в длинных ярких рубахах и с покрытыми головами. Один из них вёл навьюченного странного зверя, похожего на какую-то кривую лошадь с плоской мордой и горбатой спиной. Настал черёд Фауста удивляться – его провожатая рассказывала про здания и улицы вокруг, шёпотом представляла встречных богатеев и торговцев, а он смотрел на окружающее едва ли не с раскрытым ртом. Дважды они заходили куда-то отдохнуть и перекусить: в родном городе мастер назвал бы это чайными. Но в первом месте смуглый чернявый повар подал неизвестный ему горький напиток густого тёмного цвета в маленькой смешной чашке, от которого сначала лицо перекосилось из-за терпкого насыщенного вкуса, а после сердце забилось быстро-быстро и кровь прилила к голове. А во второй полуподвальной комнатушке вместо чая разливали какие-то травяные отвары с запахом мяты, разбавленные молоком и мёдом. Они дошли до рынка и прогулялись по площади (Фауст, признаться, просто разыскивал знакомый шатёр); добрались до речки, где несколько женщин стирали постельное; обошли те самые казармы, полюбовавшись на построение пехотинцев и конных воинов. Рядом с управой им встретился богато одетый аркинец, чьё лицо Фаусту показалось смутно знакомым. Впрочем, не ему одному: внезапно обнаруженный земляк долго, чуть прищурившись, смотрел в глаза парню, пока наконец не расслабился и не отвернулся. Хорошо, что с чужой одеждой он всё-таки меньше был похож на себя. Вот было бы неловко, если б его узнали прямо в центре чужого города!

Гуляли они до самого заката. Едва начало смеркаться, девушка забеспокоилась: надобно было возвращаться обратно и собираться на традиционный ежевечерний концерт. Фауст сопротивляться не стал: каждый следующий шаг давался ему всё тяжелее, уставшее больное тело уже давно требовало отдыха. Но теперь он, по крайней мере, примерно представлял устройство города, и смог бы добраться до самых интересных мест в одиночку. На выступление музыкантов он не пошёл: нужно было подготовиться к завтрашней ярмарке, а делать это при них ему не хотелось. Поэтому, оставшись в одиночестве в подвале, мастер принялся наводить порядок в инструментах, писать в своём дневнике очерёдность номеров и подсчитывать остатки свечей. По его расчётам, на выступление всего должно было хватить, а после останутся только дымовухи да ингредиенты: порох, свинцовый уксус, купоросное масло и ещё несколько скляночек поменьше. «Ничего», – думал он, – «Гней поделится на обратном пути, ежели чего». Подготовленные свёртки он сунул под матрас, чтоб музыканты точно ничего не увидели.

Хозяева пришли домой уже за полночь, весёлые и подвыпившие. Заметив спящего гостя, с громкого смеха они перешли на шёпот и хихиканье, но сидели ещё долго. Гусляр пыталась было его растормошить, но в итоге потеряла на то всякую надежду и легла на своё обычное место.

Едва за окном забрезжил рассвет, в подвале началась громкаяпредпраздничная суета. Анна искала нарядную одежду, Исидор проклинал вчерашний разгульный вечер и тихонько кряхтел от усталости и недосыпу, а Розмари сразу после подъёма принялась раз за разом репетировать сложные мелодии. Поняв, что подремать больше не удастся, Фауст сел на матрасе и сонно потёр глаза. От его попыток помочь отмахнулись, дав понять, что может делать, что хочет. Только гусляр велела посидеть рядом и проверить, как она будет играть; однако не отрепетированные песни получались у неё из рук вон плохо, и она со злости прогнала мастера, густо покраснев из-за своей неудачи. Убедившись, что матрас надёжно закрывает свёрток со свечами, Фауст отправился на улицу. Вот только снаружи беготни было ещё больше: если вчера рабочий народ просто спешил по своим делам, то сегодняшний первый день ярмарки вытащил на улицу, кажется, всех жителей Ивкальга. Открыв дверь подвала, мастер разом окунулся в летнюю душную жару и гвалт голосов и шума всех мастей. По дороге на рынок было не протолкнуться: народом забиты были даже обочины. Восторженно глазея по сторонам, Фауст влился в человеческий поток и, повинуясь общему движению, двинулся на рынок. Увы, знакомого шатра он так и не увидел. Настроение было безнадёжно испорчено: ему так хотелось, чтобы мастера всё-таки успели на базар и концерты, но, похоже, придётся нынче выступать одному. У него, конечно, была ещё слабая надежда на то, что к вечеру ребята могут подъехать, но он понимал, что это просто попытка сторговаться с реальностью.

Концерты на рынке уже начались. На деревянной сцене выступали богато одетые певцы и акробаты, а на участке с краю, где почти не было зрителей, какой-то толстяк жонглировал бутылками под звуки тамбурина от мелкой девчушки поодаль – дочки, наверное. Шатры, стоящие вокруг сцен, превратились в торговые лавки. В них было совершенным образом всё, что можно было представить: от кружевных сорочек до резных деревянных стульев, от новеньких мотыг и лопат до точнейших ювелирных весов. Были товары южных соседей (увидев фрахейские масла, Фауст тотчас вспомнил про караван в Минивке и поспешил скрыться с глаз торговцев), лавки с медовыми сладостями и цветочными винами. В нескольких шатрах были редкие северные богатства из далёкого города Хортема: сухие ягоды, резные кости моржей и лосей, вышитые бисером меховые шапки и перчатки. Но в основном, конечно, здесь стояли здешние пекари, мясники и кузнецы. Улицы для порядка патрулировали военные: на каждом пролёте обязательно стояли караульные, а иногда встречались и армейские командиры, восседающие на упитанных красавцах-конях, недовольно бьющих копытами и всхрапывающих в ответ на особо сильный шум.

К обеду Фауст успел обойти только одну сторону ярмарки: он задерживался около каждого шатра и беззастенчиво пялился на столы с товаром, потому на каждую лавку уходило очень много времени. Торопиться было некуда: ему-то выступать надо уже после заката, чтобы яркие цветные огоньки смотрелись особенно зрелищно. Когда он разглядывал розовую пастилу из Кеофии и раздумывал, а не прикупить ли ему кусочек, в бок его ткнули тонким девичьим пальцем.

– Я искала тебя по всей площади, – немного возмущённо сообщила Розмари. – Мы скоро будем выступать, пойдёшь послушать?

– Что? А, да, конечно, – Фауст с сожалением проводил взглядом цветочные сласти и последовал за девицей. – Утренние твои мелодии там тоже будут?

Она насупилась.

– Я всё отрепетировала, хватит надо мной смеяться. Пошли, я хочу закончить с этим всем поскорей и тоже пойти гулять, – она взяла его за руку и потащила за собой. Что ж вокруг только одни злюки, с долей восторга подумал Фауст, спеша за ней. Что Корнелия ворчунья, что эта Розмари.

– Слушай… – внезапно сообразил он, – а нельзя ли тебя будет попросить сыграть на моём выступлении? Мы обычно подыгрываем на лютне и тамбурине, – расстроенно добавил он, – но мои ребята так и не доехали. А без музыки будет скучнее. Я, – спохватился он, – заплачу, конечно.

– Не надо платить, – буркнула девушка, чуть покраснев, – я так.

Музыкальный концерт, и правда, прошёл отлично. Народу было не в пример больше, чем у того толстяка с бутылками: похоже, троицу люди действительно очень любили. Зрители подпевали печальным песням, а на бодрых и весёлых вставали плясать прямо на сцене. Фауст, так и не узнавших здешних танцев, скромно сидел на лавке и любовался гуляньем; Розмари, не отрываясь от своих гуслей, то и дело бросала на него смущённые взгляды и чуть улыбалась.

– Ну, как тебе? – когда кончилась последняя песня, девушка села рядом, весёлая и раскрасневшаяся. – Вроде получше, чем с утра было, а? – усмехнулась она.

– Да, вы молодцы, – отозвался мастер. – Даже жаль, что вчера с вами не пошёл.

– Мы каждый день ярмарки будем играть, – похвасталась Розмари. – А ты, – она снова ткнула его пальцем, попав на этот раз прямо в синяк под рёбрами. Фауст тихо охнул от боли, – ты обещал остаться, помнишь? Так что будешь приходить на каждое выступление, пока наконец танцевать тоже не начнёшь. Я буду следить, – пригрозила она. Парень чуть вздохнул и поднял руки в капитуляции перед девичьим напором.

– Всё как пожелаешь, – пробормотал он, улыбнувшись.

– Пойдём, – она надела на плечи ремень гуслей и схватила его за руку. – Если хочешь выступить на закате, тебе стоит уже сходить за своими вещами и встать в очередь. Иначе к ночи места не дадут.

Переодеваться по своей традиции в выходное шёлковое платье Фауст не стал. Пусть уж лучше зрители и правда верят, что он шибко образованный мукомол из соседней деревни. Забрав вещи, он поднялся из прохладного подвала наверх и снова огорчился глупой моде Флооса на шерсть и плотную ткань. По летней жаре ходить в их одеждах было совершенно невыносимо. Одна надежда на то, что к ночи станет хоть немного прохладней.

– Мне будет нужно немного подготовить сцену, – сказал он девице, когда они шли обратно к ярмарке, – сможешь немного отвлечь народ в это время? Боюсь, как бы меня не выгнали во время подготовки, что без толку место занимаю.

Розмари кивнула.

– Конечно, я помогу. К тому же, – она чуть хихикнула, – второе выступление ещё чуть деньжат принесёт. Слушай, я наверное Исидора с Анной тоже позову. Так у тебя точно хватит времени на твою подготовку, уж не знаю, что ты там будешь делать.

– Спасибо тебе, – пробормотал Фауст. – Вы снова меня очень выручаете. Как вас можно будет отблагодарить?

– Не надо ничего, – она пожала плечами, – мы же не страдаем от этой услуги. Это просто… ну… жизнь? – она задумалась. – Просто ещё одно событие. Приятное событие, – она снова чуть смутилась.

Очередь действительно была занята уже надолго вперёд. По расчётам мастер мог выступить уже после захода солнца, что, впрочем, совершенно ему не мешало. Номера перед ним ни в какое сравнение не шли с его знакомыми музыкантами: там выступали то дети с нескладными танцами, то доморощенные артисты с каким-то тоскливым спектаклем. Поэтому, когда небо наконец стемнело, он смог выйти на земляную сцену, а Исидор снова ударил ладонями по своему барабану, народ оживился и радостно засвистел. Сейчас они играли стоя, чтобы хоть немного закрыть собой Фауста. Порядок песен был рассчитан донельзя точно. Когда он прикопал последнюю искрящуюся свечу, бодрая танцевальная музыка стихла, и послышались тихие переливы гуслей. Мастер медленно вышел в центр сцены, поклонился, глубоко вздохнул, и привычно ударил каблуками, высекая искру.

***

– Ежели ты и завтра нам подсобишь, то мы, похоже, сможем новый инструмент наконец прикупить, – Исидор расхохотался, открывая очередную бутыль. – Это ж надо, а! Нынче за вечерние пляски нам раза вдвое больше отсыпали.

– Хотелось бы, да не обещаю, – юноша счастливо и расслабленно улыбнулся. На выступлении он вымотался совершенно: ему пришлось вспомнить все номера, которые они показывали вместе, публика его не отпускала, а дети и вовсе были в восторге и постоянно норовили забраться к нему поближе. Взрослые мужики, правда, смотрели немного косо, и тоже подозрительно принюхивались к пороху, но всё равно всё прошло как нельзя лучше. – Маловато осталось уже инструментов, на полный концерт меня уже, верно, не хватит.

Анна махнула рукой.

– Да полный и не надо, так, видимости просто прибавить немного. А разве на базаре не получится найти твоих порошков? Там, кажется, всё можно встретить, что вообще есть на свете. Уж точно побольше, чем в деревнях.

– Вот уж что точно на базаре есть, – барабанщик покопался в корзине около стены, – так это новая выпивка. Надо б сходить обновить, последнюю только что открыли.

– Может, хватит тебе? – заботливо, но немного угрожающе уточнила Анна. – Ты третий день уже вечерами не просыхаешь.

– Так праздники! – возмутился Исидор, – и гостя привечать надо. Гость, не отблаготворишь нас на угощение? Я прям быстро, туда и обратно.

– Да, разумеется, – легко ответил Фауст, отсчитав несколько монет и привычным движением бросив их мужчине. – И на закусь возьми чего.

– Я с ним пойду, прослежу, – пообещала Анна. – Если ты, конечно, не хочешь, чтоб твоё серебро пошло на какую безделушку, – она неторопливо встала, поправила юбки и потрепала своего названного мужа по плечу. – Вставай уж, угоститель великий. Пойдём с тобой искать, чем привечать гостя, раз уж вызвался. Заодно хоть проветришься. А вы развлекайтесь, – она подмигнула девушке.

Когда дверь подвала закрылась, Розмари, не сдерживаясь, тихо прыснула в кулак.

– Они часто так ссорятся, – хихикая, сообщила она, – не всерьёз, конечно. Вообще, Анна и сама не прочь выпить обычно, чего она сегодня такая ворчливая, интересно?

– Может, обидели её чем? – задумчиво протянул Фауст. – Хотя, вроде, весёлая ходит…

Девушка улыбнулась и села поудобней, не сводя с него восторженного взгляда зелёных глаз.

– Ты ж колдун, да? – она игриво наклонила голову к плечу, – колдун ведь?

Мастер усмехнулся. После нескольких порций вина и мёда девушка была наконец весёлой и добродушной, а не ворчливой злюкой.

– Нет, не колдун.

– Ну признайся, – Розмари снова улыбнулась. – Как бы это иначе получалось, если не волшебство?

– Нет, – Фауста это откровенно веселило, – не угадаешь.

– Но ты же не мельник?

– Не мельник, – вздохнув, согласился он.

– А как ты всё это показывал, если не колдовал? – она подсела к нему поближе. Он чуть подвинулся, чтоб уступить ей удобное, без вмятин, место на матрасе.

– Я не колдун, Розмари, – он улыбнулся и потрепал её по волосам. Та только ахнула тихонечко. – Я мастер. А то, что ты видала сегодня на сцене – не волшебство, а наука.

– А где ж такому учат в Пестовке? – недоверчиво спросила она, глядя ему в глаза. Тот покачал головой.

– В Пестовке такому не учат. Да и здесь, в Ивкальге, таких знаний ни у кого нет.

– Тогда… как? – она вновь любопытно наклонила голову к плечу.

Фауст недолго колебался. В конце концов, в нём уже тоже были и мёд, и вино, и несколько глотков грушевой настойки Исидора.

– Я не из Пестовки родом, – тихо ответил он. – А из славного города-порта Мотас. Вы называете его Маатанией. Я учился в храме природы в Аркеях, и у меня были самые лучшие наставники на материке.

– Вот как… – негромко отозвалась девушка. Игривое любопытство с её лица разом пропало. – И что ж, у вас там всех учат так же?

Фауст улыбнулся.

– Не всех, но ум у нас ценится так же высоко, как у вас – кровь и титулы. Во Флоосе благородным назовут человека гордого и храброго, а у нас – образованного. Все дети учатся читать с малых лет. Ты вот во сколько научилась?

– Я не умею, – прошептала Розмари. – Анна тоже. Я даже нотной грамоты не знаю, подбираю музыку на слух.

– О, – смутился Фауст, – извини. Мне продолжать, или лучше не стоит?

Девушка пододвинулась ещё ближе и облокотилась на его плечо.

– Продолжай, пожалуйста, – едва слышно ответила она.

– Хорошо, – он улыбнулся и чуть приобнял её за плечи. – Что тебе интересно?

– Расскажи про свою семью, – попросила она. – С моей-то ты знаком.

Юноша задумался.

– Мой род – потомственные учёные. Все поколения уже сотни лет служат королю. Я старший сын, – он гордо улыбнулся, – и должен унаследовать семейные лаборатории. Меня в них пока не пускают, говорят, что я болван и тюфяк, – он вздохнул, – но, надеюсь, что их всё же не отдадут сестре, как грозятся последний год.

– Ты не болван! – возмутилась Розмари.

– И на том спасибо, – пробормотал Фауст. – Но учился я и правда прескверно. Они работают на главнокомандующего, вооружают армию, – продолжил он в полный голос, – потому во главе должен встать сильный и ответственный человек. А разве может им считаться какой-то глупый скоморох? – он улыбнулся и погладил её по голове. – Но я стараюсь, насколько могу. Все эти фейерверки, огненные кольца и дым – часть моего обучения. Отец, верно, думает, что я на концертах кувыркаюсь и жонглирую, как тот толстяк с утра, вот и не относится ко мне серьёзно, – он снова погрустнел.

– Продолжай, пожалуйста, – тихо отозвалась девушка. Глаза её были чуть влажными, а губы дрожали.

– Я не знаю, – задумался юноша, – о семье, вроде, всё рассказал. Что ты хочешь слышать?

– Расскажи всё, что сам считаешь интересным, – прошептала Розмари, – я о вас почти ничего не знаю. И как добрался сюда, тоже расскажи. Вы ведь далеко, да?

– Далеко, – согласился мастер. – Я много дней ехал на лошади и шёл пешком по вашей степи. Ну что ж… хочешь, расскажу про наши храмы? – он прилёг и кивнул на местечко рядом. Девица слабо улыбнулась и легла рядом, положив голову ему на плечо.

Оказалось, что про привычные ему с детства вещи Фауст мог говорить без перерыва и усталости. Он рассказал про их веру в познание мира, про храмы Естествоприроды, Медицины, Астрала, Космоса и Порядка, которые изучали все возможные стороны мироздания и были плотно вплетены в государственное управление. Посетовал на жёсткую кастовую структуру города и позавидовал ставленным имперским дворянам. Похвалился теми самыми травяными банями, о которых вспоминал по пути из деревень, и рассказал про огромную, разросшуюся, словно грибницу, систему портов на заливе у реки Левсан. Он вспомнил, как во время своего обучения плавал в экспедицию на южные острова и брал для изучения образцы горных пород. Рассказал, что в центральные кварталы пускают только аристократов, храмовых служащих и богачей, а сами они на окраины выходить не стремятся, потому он в портах и торговых рядах почти что и не бывал. Он даже вспомнил про многочисленные мастеровые кварталы, которые скупали у других государств за бесценок ткани, дерево и металлы, и продавали обратно одежду, мебель, оружие и украшения. Когда ему казалось, что он рассказал уже абсолютно всё, обязательно всплывала какие-то новые воспоминания. Розмари слушала его очень внимательно, но лицо её становилось всё грустнее с каждым новым его рассказом. Анна и Исидор, похоже, где-то остались гулять: была уже глубокая ночь, а они всё не приходили. Из-за количества выпитого мёда Фауста уже давно клонило в сон, но девушка всё не уходила и задавала новые вопросы, правда, всё более тихим и заплетающимся языком. Когда она наконец засопела тихонько, он устало и довольно вздохнул и, приобняв её за плечи, закрыл глаза, проваливаясь в сон.

***

Проснулся Фауст от громкого и требовательного стука в подвальную дверь. Сквозь окошко под потолком уже вовсю светило солнце, на улице снова стоял гам. Второй день ярмарки, ну точно же!

– Розмари, милая моя, а когда вы сегодня будете… – он попытался было нащупать девушку под боком, но запоздало сообразил, что лежит один. Ну вот, видимо, сегодняшний их концерт он пропустит. И даже ведь не проснулся, когда она вставала! – «Похоже, очень уж вчера устал после всех этих гуляний», – сонно подумал мастер, садясь на матрасе. В дверь снова заколотили.

– Да сейчас, сейчас, – пробурчал он. – Могли б и сами зайти, всё равно уже стук разбудил… за инструментами, что ли, вернулись? – барабан с лютней по-прежнему были на месте. Зевнув, Фауст подошёл ко входу в подвал.

– Если вы за инструментами на концерт, так я с вами пойду тогда, – доверительно сообщил он, потирая глаза и толкнув дверь. Со входа его едва не снесли – в тесную подвальную комнатку один за другим вошли несколько караульных. Последний захлопнул за собой дверь и встал в проходе.

– Вроде похож, – велел последний. – А ну пакуйте вместе со всеми пожитками.

– Эй! – возмутился Фауст, всё ещё плохо соображающий с утра. – Вы сюда по какому праву? А ну прекрати! – один из мужчин, совершенно не стесняясь, прошёл к его углу и принялся переворачивать матрас и покрывала в поисках личных вещей. Обнаружив в итоге свёрток с оставшимися склянками, дневником и одеждой, он взвалил его себе на плечи и повернулся к командиру, ожидая указаний.

– А вы чего стоите? – рявкнул старший. Фауста мигом обступили остальные дозорные, один из которых умелым движением заломил ему руки за спину, а второй принялся обвязывать их грубой верёвкой. Он стоял совершенно потерянный, не понимая, что вокруг происходит. Убедившись, что парень обездвижен, старший наконец отошёл от подвальной двери.

– Ну что, – угрожающе произнёс он, поигрывая рукоятью ножа на поясе, – расскажи-ка нам, мельник из Пестовки, как ты вчера показывал свои чудеса.

Фауст почувствовал облегчение. Ну конечно!

– Я всё понял, – улыбнулся он, – вы от церковников, да? Я не еретик, и не колдун. Посмотрите, – он попытался было сделать шаг к дозорному, держащему свёрток, но получил больной удар в лодыжку и тихо ойкнул, – это просто наука. Алхимия, если хотите. Я могу вам всё показать, у вас получится то же самое! В этом нет никаких… – его снова ударили, теперь в поясницу, и он, резко выдохнув, согнулся от острой боли в боку. – За что? – хрипло прошептал он.

– Алхимия, значит, деревенская, – прошипел старший. – Правду, что ли, сказали, что ты шпион маатанский?

– Я не… – начал было Фауст, но очередной удар, теперь уже по старому синяку под рёбрами, заставил его захрипеть. – Я не шпион, – едва слышно прошептал он.

– Откуда ты приехал, мельник? – мужчина протянул руку, и в его ладонь лёг мешок со склянками.

– …не важно, – пробормотал Фауст. – Я ничего грешного не делал. Отпустите. Сейчас хозяева придут.

– Ну-ка, гляньте, чего там, – командир вынул из свёртка его дневник и бросил одному из солдат. Тот полистал страницы и покачал головой.

– Не по-нашему. Не могу прочитать.

– Не-по нашему, значит, – бормотал старший, продолжая копаться в вещах. – Оп-па, а это у нас что? – он достал тонкую цепочку, на которой висел резной серебряный амулет с древесными ветвями. Он повернулся к Фаусту. – Не шпион, значит? – спокойно спросил командир, ткнув ему в лицо храмовый медальон.

Фауст осторожно выпрямился и глубоко вздохнул. Теперь терять уж точно было нечего.

– Вы совершаете большую ошибку, – сказал он так твёрдо, насколько позволяла невыносимая боль в боках, – если моя семья узнает о том, что вы…

– Если то, что нам про твою семью наплели – правда, то их на части порвут сразу, как только они посмеют сунуться к городским воротам, – отрезал командир. – Пусть с твоей судьбой князь разбирается, как доедет сюда наконец, а до тех пор в другом месте посидишь. Дайте книгу сюда. Вещи забираем с собой. А ну, пошли, раз-два!

Фауста снова пнули в спину, чтоб он шагнул вперёд, и потащили за верёвку прочь из подвала. Яркий свет с улицы слепил глаза, но даже сквозь него было видно толпу во дворе. Вот только народ не суетился по своим делам, а стоял прямо напротив подвальной двери, не спуская глаз с конвоя. Слева от лестницы стояла женская половина музыкантов. У Розмари были красные заплаканные глаза и опухшее после ночи лицо, а Анна обнимала её за плечи, гладила по волосам и провожала Фауста пристальным прищуренным взглядом. Командир отошёл от процессии, сказал что-то девушке и, поклонившись, передал ей тяжёлый кошель. Фауст только успел позвать её тихонечко, и тут же получил тяжёлый удар по затылку. Последнее, что он запомнил – как на его голову надели душный холщовый мешок, и он провалился в холодную темноту.