Полумесяц и крест

Глава 8 Мы свой, мы новый мир построим

Отступление 18.

Мемуары светлейшего графа Владимира Олеговича Госдорфа, статс-секретаря его величества императора Российской империи Николая Павловича, писанные им самым на склоне лет дабы сохранить для потомков великая деяния российского государя и его наследника. Преподнесены в дар Его Величества Императорской Санкт-Петербургской государственной библиотеке. 2007 [отрывок].

'… 3 июля 1831 г. Санкт-Петербург. Императорский дворец.

Этот день полон столь значимыми событиями, что мой язык теряется в их перечислении и описании. Пожалуй, самое главное, о чем мне хотелось бы рассказать, началось с весьма странного разговора Его Величества Николая Павловича и Его Высочества Александра Николаевича, обрывки которого были мною услышаны.

Во время прогулки в Зимнем саду цесаревич вдруг самым неожиданным образом выразил обеспокоенность боеготовностью русской армии. По его словам, несмотря на свою многочисленность, наша армия очень слаба и серьезно уступает многим европейским армиям. Он говорил, что русские ружья никуда не годятся, подрядчики сильно обворовывают полки, поставляются гнилые продукты и ветхие мундиры, сапоги, вместо военной подготовки войска целыми днями занимаются шагистикой. Император, весьма гордившийся мощью русской армии, тут же пришел в неистовство. Его гневные слова долетали даже до нас, его Свиты, находящейся в некотором отдалении от него. Право слово, я даже испугался за цесаревича, ведь Его Высочество исключительно не выдержан в гневе.

К моему удивлению, наследник не думал успокаиваться. Более того, Александр Николаевич поставил под сомнение воинские умения самой гвардии. Он с большим сомнением в голосе спросил, а смогут ли быстро собраться на площади перед дворцом гвардейские полки в случае подачи сигнала «аларм»? Пришедшее в сильное волнение, император покрылся красными пятнами и, ничего не ответив, направился к нам. Подойдя к ан-шеф генералу Паскевичу, командиру Семеновского гвардейского полка, Его Величество приказал подать сигнал «аларм» войскам Санкт-Петербургского гарнизона, которые должны были через три часа собраться на дворцовой площади в полном вооружении и припасами на неделю пути. Ан-шеф генерал молодцевато прищелкнул каблуками и, придерживая саблю, побежал исполнять приказ. Видит Господь, его столь бравый и молодцеватый вид вселил в меня твердую уверенность в мощи нашей армии. Боже, как же я ошибался…

Сразу же после этого Его Величество и Его высочество, не разговаривая друг с другом, пошли к дворцовой площади. За ними двинулись и мы, сопереживая за судьбу цесаревича.

… Минуло три часа, четыре, затем и пять часов, однако, к нашему прискорбию, площадь оставалась абсолютно пустой. На брусчатке не стояло ни единого гвардейца. Лицо императора к этому моменту было чернее самой черной тучи, готовой разродится сверкающими молниями. Я боялся признаться себе, что теперь грозило командирам Семеновского и Преображенского полков.

Первые семеновцы появились лишь через шесть с половиной часов. На площадь въезжали всадники на взмыленных конях и тут же начали строиться в единое каре. Их командиры кричали, надрывая горло. Пытались с местами солдаты. Боже, как этот строй разительно отличался от того, что мы все видели на праздничных парадах. Чуть позже стали прибывать и преображенцы, выглядевшие ничуть не лучше, чем первые. Разрозненные, вспотевшие, растрепанные с лицами цвета пареной свеклы, многие из них едва держались в седлах.

Едва каре построилось, как Его Величество подошел к первому же солдату, высокому детине с щеголеватыми усиками и здоровенным фингалом под глазом. Император приказал преображенцу показать содержимое его рюкзака. Тот некоторое время мялся, словно не мог понять обращенные к нему слова. Только после громкого окрика рюкзак был снят с коня и раскрыта его горловина. Взглянув внутрь, император сразу же разразился гневной тирадой, из которой лишь единичные слова были достойны для произнесения на светских раутах. Он начал вытаскивать из рюкзака и бросать на брусчатку площади самые разные предметы — бутылка вина, несколько глиняных стаканов, кусок сала в серой тряпице, коробочка для табака и… женские панталоны'.

Отступление 19.

Ибрагимова М. И. Имам Шамиль. Книга 1. В 2-х кн. М., 2012.

«…Сила фанатичного поклонения имаму достигла значительных высот, вознося его фигуру на недосягаемый пьедестал. Ему стали приписывать удивительные вещи, о которых раньше можно было услышать лишь в сказках и древних легендах — неуязвимость для пуль и кинжалов, неимоверную силу десяти джигитов, умение разговаривать с животными и т. д. В одном из дошедших до нас свидетельств, записанных русским офицером в селении Кара-юрт, жители рассказывали о том, что имаму Шамилю Всевышний даровал великую милость и умение оживлять живых существ. Приводились десятки примеров животных и людей, которые были воскрешены».

8. Мы свой, мы новый мир построим

Старинный торговый тракт, сжатый нависшими над нею скальными кряжами, медленно поднимался вверх. Лежавшие под ногами тесанные плиты помнили еще древние арабские караваны, возившие шелк и специи, видели причудливые повозки генуэзцев. Здесь же проходили в свое время сторожевые отряды монгольских туменов, грабивших встречавшиеся на их пути селения и крепостицы. На много позже захаживали казачьи шайки авантюристов, искавших новые земли.

Правда, Рината и пару горцев, что сейчас прятались за невысокой скалой, эти перипетии истории совсем не интересовали. Они, затаив дыхание, следили за то и дело вспыхивающим и искрящим огоньком, что бежал по тоненькому пороховому следу к соседнему скальному кряжу. Там, в специально выдолбленном углублении, находящимся в прямо в основании нависшего над дорогой скальной громадины, лежали пять бочек с первоклассным английским порохом. Свой, плохо просушенный, комковатый, для таких целей совсем не годился.

— Что лыбитесь? — увидев смеющиеся рожи своих ближников, прошипел Ринат. — Лучше уши пальцами заткните и рот откройте. Здесь горы. Звуковая волна так может дать, что все мозги выбьет… Если найдет, — он вновь повернул голову в сторону пороховой дорожки, ведущей к закладке, и прищурил глаза. — Ну, господа присяжные заседатели, лед тронулся…

В этом сидевший совсем рядом его секретарь, Амирхан, с удивлением спросил:

— Какой лед, господин? Здесь же одни камни и земля.

Ринат, даже не поворачиваясь, что-то прошипел неразборчиво и махнул рукой. Про себя же подумал об осторожности. «Опять меня несет, б…ь, по волнам. Чуть отвлечёшься и начинается! И так уже из-за русского мата на меня косится. А что делать? Где взять другой? У горцев он совсем не такой. Может на других языках попробовать материться, если уж приспичит?».

Как некстати у него в голове всплыла когда-то прочитанная история про боцмана, ходившего на одной посудине после революции 17-го года. Тот был отчаянный матерщинник, каких еще свет не видывал. Причудливые матерные загибы с поразительной легкостью вылетали из его рта, заставляя краснеть даже видавших виды морских волков. Однажды он поставил на кон в карты возможность материться и проиграл. Не в силах как-то иначе общаться с подчиненными и нести службы, он выпросил у корабельного врача справочник по медицине (по болезням) и выписал оттуда все самые неблагозвучно звучавшие латинские термины. Посидев над списком несколько ночей, боцман выучил латинские слова так, что они стали у него от зубов отлетать. Со следующего дня он начал новую жизнь. Непонятная латиница, склонявшаяся моряком на все лады, на слух воспринималась еще обиднее русского мата. Матросы взвыли. Мол, раньше они хоть понимали, как их называли. Сейчас же один боцман ржет, а остальным обидно. В конце концов, боцмана освободили от его слова и все вернулось на круги своя.

— Тоже может на латиницу перей…

В этот момент «мир остановился»! Ахнуло с такой силой, что прессованный воздух от ударной волны едва не вдавил их в камень. Гора тяжело вздохнула, словно устала за тысячелетия жизни. Вспухла всем своим телом и начала двигаться. Примерно на середине, где и был заложен заряд, побежали крупные трещины, на глазах превращавшиеся в глубокие расщелины. Наконец, с хрустом верхняя часть скалы накренилась и поползла вниз к дороге. По пути она собирала с собой все, что только встречалось: безразмерные валуны, куски раздавленных деревьев, тонны земли и раскрошившихся камней.

— Лежать, вашу мать! — орал на своих пытавшихся встать ближников, оглушенный Ринат. — Лежать, я сказал!

Лишь когда висевшая в воздухе каменная взвесь и пыль начала оседать, Ринат высунулся из своего укрытия. Первый же брошенный вниз взгляд показал, что эта дорога была надежна отрезана от равнины. Сейчас здесь было не пробраться ни пешему, ни конному. Оставалось взорвать еще три или четыре таких же пороховые мины и окончательно перекрыть все наиболее удобные и проходимые для войск дороги на Кавказ.

Изолирование кавказского региона со стороны восточного соседа, готовящегося к очередному наступлению, было частью его плана по развитию Кавказа. Таким нетривиальным способом он надеялся лишить русские войска возможности использовать артиллерию и, собственно, максимально затруднить продвижение в глубь его территории. Насколько он понимал, без массированного применения артиллерии русских войскам будет очень сложно, а точнее практически невозможно, брать горские селения.

Полученную передышку, Ринат наделся использовать на все сто процентов, решив хотя бы часть своих проблем. Последних было вагон и маленькая тележка, выражаясь фигурально. Если с армией он понемногу начал разбираться, то с остальным было все печально.

— «Прокачивать» только войну бесполезно, если не хочешь последующего бунта гражданских. Бесконечно выкачивать деньги через налоги, чтобы потратить их на армию, не получится, — размышлял вслух Ринат, привычно уединившись в мечети; только здесь можно было на время спрятаться от всех, творя намаз. — Поэтому не развивать гражданку нельзя!

На Кавказе было много особенностей жизни, которые столетиями тянули за собой одну проблему за другой. Постепенно, многократно умножаясь, они превращались в настоящий клубок, который распутать было практически невозможно. Поневоле приходила мысль, а не обратиться ли к опыту Александра Македонского и не разрубить ли все проблемы скопом к едрене-фене⁈

Главной проблемой, которую предстояло, если не решать, то хотя бы ослабить ее остроту, была воинственность и непримиримость, как образ жизни. Эту особенность региона оценивали по-разному: и как неотъемлемая национальная суть горцев, и как следствие местных верований, и как генетической предрасположенности. Однако, Ринату, находящемуся в самой гуще событий и бывшему плоть от плоти Кавказа, было абсолютно ясно, что причиной всему был образ жизни. Кто не был в этих местах — не видел зажатых между горами крошечных селений, не ходил узкими тропами, едва не срывался в бездонные ущелья, тот вряд ли поймет поступки, ценности и взгляды горца.

Здесь буквально все подталкивало жителя к воинственности, жесткости и фанатичному упорству. Катастрофически не хватало пригодной для обработки пашни. Местные жители пытались использовать любой, даже самый крохотный кусочек земли под посадку. В связи с этим бытовала одна характерная легенда, которую довелось услышать Ринату в Махачкале еще в своем мире. Рассказывали, что однажды один чеченец Али нашел высоко в горах небольшой кусочек земли. Он очистил его от камней, вскопал, чтобы засадить зерном и собрать небольшой урожай. Утомившись, Али уснул. Когда же проснулся, то к своему ужасу не нашел того кусочка земли, над которым так долго трудился. Погоревав, он собрался домой и поднял бурку, чтобы надеть ее. Оказалось, его пашня скрывалась под буркой. Проблема малоземелья обострялась еще тем, что местные феодалы и знать давно уже наложили руку на всю возможные плодородные земли в регионе. За работу на ней требовалось отдавать большую часть урожая, что совсем лишало смысл работы земледельца.

Не надо забывать также про местные адаты, жесткость и, как правило, жестокость которых, столетиями плодила изгоев-абреков, от безысходности выходивших на большую дорогу; толкала сводить счеты с жизнью женщин и девушек, которые посмели проявить симпатию понравившемуся им человеку; создавала и поддерживала кровавый механизм кровной мести, уничтожавший целые семьи и роды; поднимала до небес размер калыма, препятствуя новым свадьбам. Некоторые из этих явлений принимали настолько чудовищные формы, что поражали воображение. Так, Ринат, после своего вселения в личину имама Шамиля, побывал в паре селений, где почти четверть взрослого населения была седыми, как лунь, бобылями и старыми девами, не знавшими мужчин. Из-за своего статуса они жили словно в вакууме: с ними не здоровались, не советовали, им не помогали. Ужаснее было то, что таких примеров в других селениях было не просто много, а очень много.На удивление Рината, все лишь разводили руками. Мол, редко кому удается раздобыть калым в размере пяти — шести сильных жеребцов или небольшого стада коров, или большой отары овец. От складывающейся картины у Рината под чалмой волосы дыбом вставали. Он задумал наполеоновские плану по строительству на Кавказе сильного единого государства, а тут четверть населения не может семью создать! Кто в итоге будет детей рожать, будущих воинов и крестьян? Он? Он столько физически не потянет…

Часть этого клубка проблем он уже начал распутывать. Первым и самым главным шагом стало строительство всей правовой системы Кавказа вокруг шариата, который должен был сплотить всю многонациональную массу народов региона вокруг понятных и единых для всех правил и вытеснить разнородные адаты за рамки правовой системы. Шариат, что было немаловажным для Рината, был неотъемлемо связан с сильной государственной властью, то есть целиком и полностью зависел от единого государственного центра. Адаты же были плоть от плоти разрозненного родоплеменного устройства общества. Их существование и практикование не требовали и государственного устройства. Для его жизнеспособности достаточно было рода или многочисленной общины.

Нельзя забывать и то, что правовая система шариата была более прогрессивна и совершенна, чем адаты. Последние стойко и строго отстаивали законы, которые еще помнили времена родоплеменного строя. Надо ли говорить, какой вред они наносили народам Кавказа. Именно это Ринат и пытался донести во время своей военной экспедиции до седобородых аксакалов, которые «в штыки» принимали все его нововведения. Во главе сильного отряда он шел от селения к селению, выискивая сторонников хана Джавада и, одновременно, утверждая новый закон.

— Ты, старый пень, последние мозги растерял? — взорвался Ринат во время очередного разговора со старейшинами одного из крупнейших селений Дагестана, жители которого с настороженностью приняли известие о повсеместном введении шариата. — Совсем не понимаешь разницы⁈ Или власть потерять боишься?[1] А вы люди что молчите⁈ — Ринат резко развернулся к жителям села, собравшимся у мечети и внимательно слушавшим их разговор. — Хотите жить по-старому⁈ Я вас спрашиваю⁈ Хотите жить в страхе из-за того, что какие-нибудь молокососы с горячей кровью из соседнего села прискачут воровать ваш скот и умыкать ваших дочерей и сестер⁈ Да, этого ждете? Ведь об этом гласят адаты! Старики ведь вам об этом рассказывают⁈ — он обвиняюще затыкал нагайкой в сторону старейшин. — Говорят, что наездничество[2] — это молодецкая удаль и храбрость, это дело настоящих мужчин. Так ведь⁈ А разве не в адатах сказано про то, что за долги можно забирать ваших дочерей и сыновей⁈ Что молчите?

Ринат медленно пошел вдоль молча стоявших жителей и пристально заглядывал им в глаза, который они сразу же или отводили в сторону или опускали к земле. Неудивительно, что люди молчали и прятали глаза. Заговорив о плате за долги детьми, особенно, девочками, он ковырнул настоящую незаживающую рану на теле Кавказа. Столетиями ханы и беки использовали реальные или выдуманные долги для того, чтобы у своих же соплеменников отбирать дочерей и сыновей для последующей продажи османам. Суровая и тяжелая жизнь горца давала слишком много поводов для появления долга перед более богатым и удачливым: болезнь, неурожай, потрава зерна дикими животными или нападение волков на овец. Приходилось брать зерно, порох или свинец, чтобы протянуть до следующего урожая или хорошей охоты. Отдавать же приходилось с процентами, нередко в разы превышающими основной долг.

— Уже забыли, как за мешок полу гнилого зерна с вас спрашивали семь или восемь мешков? — громко, почти крича, спрашивал он, стоя перед очередным горцем. — Я же, имама Шамиль, ведающий и знающий волю Всевышнего, говорю вам — отриньте все это! По Шариату никто не спросит с вам проценты с долга[3]! Если же спросит, то не мусульманин он, а проклятый гяур! Может и про кровную месть вы забыли⁈

Он специально бередил их раны, говоря о самых тяжелых и страшных вещах. Ведь убедить местные общины в селениях можно было лишь тем, что им близко и знакомо. Перед ними бессмысленно плести кружево из красивых слов. Здесь требовалась максимальная доходчивость и эмоциональность.

-…Напомнить про вражду двух тейпов из верховьев горы Турег? Да-да, те тейпы, что режут друг друга уже почти полтора столетия. Больше четырех десятков мужчин погибло во взаимных потасовках и нападениях! Сорок здоровых мужиков, которые могли бы стать отцами! А из-за чего они враждовали напомнить⁈ — Ринат уже не говорил, а кричал, заведясь от абсурдности причины вражды. — Я вам, б…ь, напомню, если забыли! Курица, мать ее! Чертова курица! Они больше ста лет убивают друг друга из-за проклятого окорочка! Мы же сами себя убиваем… Так хотите и дальше жить⁈ Да?

Повисшее в воздухе молчание казалось могильным. Не раздавалось ни звука, ни шороха. Горцы, и так отличавшиеся сдержанностью, превратились в настоящие каменные статуи. Однако, несмотря на молчание толпы, Ринат чувствовал, что находится на верном пути. Его слова находили своего слушателя. Нужно было усиливать нажим, чтобы склонить большинство на свою сторону.

Найдя глазами молодежь — безусых парней, жмущихся позади основной массы жителей, он решил ударить по другой болевой точке — непомерно высокому размер свадебного калыма.

— Юноши, а вы что молчите? Или вам по нраву собирать свадебный калым десятилетиями⁈ А хватит ли терпения у вашей нареченной ждать вас⁈ Бобылями остаться хотите⁈ — «давил» он все сильнее, видя полное согласие со своими словами на лицах молодых горцев. — Или вы пойдете по другому пути⁈ Под покровом ночи, как разбойники, заберетесь в чужой дом и умыкнете понравившуюся вам девицу⁈ Да?

Он обличал эти вещи, называя их страшными и недостойными настоящего горца. Разве может быть доблестью похищение слабой женщины из ее родного дома, спрашивал он. Ни в коем случае, сразу же сам давал ответ. Это позорный поступок, оскорбление будущей жены, семьи и целого рода! Говоря об этом, Ринат плавно подводил их к тому, что многие положения адатов устарели и стали мешать людям.

— Почему вы, как неразумные дети, цепляетесь за адаты⁈ Ваши отцы и деды жили по ним, потому что не знали лучшего! Разве Священная Книга может быть плохой? Разве Шариат, созданный в полном соответствии со словами пророка Мухаммада, несет вам зло⁈ — Ринат, наконец, решил привлечь к спору и тяжёлую артиллерию в виде религиозных авторитетов. — Почему вы сопротивляетесь⁈ Опомнитесь, братья и сестры! Нет и не будет лучшего для мусульманина закона, чем Шариат! Он един, последователен, справедлив для все, независимо от твоего положения!

В конце своей речи в защиту нового закона он нанес еще один удар по адатам.

— Но я еще не все сказал, братья и сестры! — выкрикнул он, высоко поднимая руку и тем самым еще больше привлекая внимания к своим словам. — Каждой новой семье, что будет создана по законам Шариата, я, имама Шамиль, обязуюсь выплатить пять рублей серебром! За каждого ребенка, что появиться в таких семьях, я буду давать еще пять полновесных рублей. Всевышний радуется каждому малышу, что рождается на этой земле.

Да-да, выплата этих денег, некого средневекового материнского капитала, была еще его одной придумкой по развитию Кавказа. Этим шагом он пытался убить если не трех, то хотя бы двух зайцев: стимулировать рождаемость и повысить материальное положение семейных горцев. Ведь именно крайняя бедность и отсутствие иных источников зарабатывания денег толкали многих мужчин к участию в военных набегах. Получался настоящий замкнутый круг. Из-за бедности горцы шли в набеги на соседей или жителей равнин. Те отвечали тем же, что приводило к установлению вражды, недоверия между родами и народами, экономической разрухе и порванным хозяйственным связям.

Думая об этом, Ринат наблюдал, как мужчины и женщины с диким удивлением переглядываются и перешептываются. Он прекрасно понимал их состояние. Никогда такого не было, чтобы родителям платили деньги за рождение детей! Конечно, детей можно было продать. Купцы охотно покупали маленьких девочек и мальчиков, которых позже с большой выгодой продавали в османские гаремы. Однако, сегодня им предлагалось совершенно иное! Родители безвозмездно получали деньги!

— Это не пустые слова! — по знаку Рината его секретарь, Амирхан, отвязал от луки своего седла увесистый мешок с монетами и передал его местному мулле. — В этом мешке больше двухсот рублей серебром. Уважаемый Ибрагим-хаджи проследит, чтобы каждый рубль дошел до назначения. Братья и сестры, плодитесь и размножайтесь, говорю я вам. Это угодное Всевышнему дело!

Про себя он еще добавил, что это дело более чем приятное. Во всяком случае, польза от него и удовольствие гораздо больше.

Всеми своими действиями, иногда выглядевшими противоречивыми и непоследовательными, Ринат надеялся подстегнуть мирную экономику Кавказа, которая бы, впоследствии, смогла бы прокормить и армию. Глупо было надеяться, что без сильной экономики ему удастся построить эффективную военную машину. Выжимая последние силы и соки из своих подданных и организуя нападения на русские крепости и селения в равнинной части южных губерний, можно было протянуть десяток лет или даже чуть больше. Только рано или поздно все должно было закончиться полным крахом, когда обнищавшие от непосильных поборов горцы вынесут имама и его приближенных на свалку истории. Собственно, именно так почти и произошло в реальной истории. Имам Шамиль, развязав полноценную войну с Российской империей, надорвался. В бесконечных нападениях, схватках и сшибках он «положил» почти 90% взрослого населения Чечни и Дагестана. К моменту краха его империю сотрясали многочисленные восстания бывших сподвижников и когда-то верных мюридов, уставших от войны. Не все они оказались готовы вести войну до последнего горца Кавказа. Вряд ли Ринат хотел такого конца себе и всему Кавказу…

В каждом из селений на своем пути Ринат устраивал такие же многолюдные собрания, на которых лично объявлял о наступлении нового порядка. Его слова о Шариате затем разносились гонцами во все близкие и дальние аулы, понимая еще большую волну.

Во время очередной остановки он пошел еще дальше в реализации своей программы. Ринат объявил людям о том, что теперь вся земля Кавказа принадлежит местным общинам, то есть живущим на ней людям. У богачей и знати окончательно отбирались принадлежавшее им веками: плодородные земли, арыки, мосты, горячие ключи и источники, бывшие общинные мельницы и кузницы.

-…Теперь все это ваше. За это не нужно никому платить. Сажайте зерно, разводите сады, рожайте детей на благо своего народа и всего Кавказа! — на него явно нашло вдохновение. — Тем же, кого горячит кровь и спокойно не сидится на месте, добро пожаловать в ряды мюридов, в армию Всевышнего. Каждый горец, пришедший ко мне, получит настоящее английское ружье, запас пороха, суконный плащ. За месяц службы воину будет выдаваться десять фунтов ржаной муки, полфунта сахара, два золотника перца и соли, а также выплачиваться 1 ₽ серебром.

По сути Ринат объявил о намерении покончить с вольницей в своей армии и будущем создании профессиональной армии, которая будет подчинятся строгой дисциплине. Сегодняшнее ополчение общинников, которое стоял «под ружьем» и осуществляло нападения на русские гарнизоны, совершенно не отвечало современным задачам. Конечно, большая часть мюридов была фанатично предана имаму и обладала высочайшим боевым духом, что существенно повышало их боеспособность. Однако, кто сказал, что первобытная ярость и религиозная фанатичность способна на равных противостоять мощной организованной военной машине Российской империи. Русская армия, при всех ее многочисленных проблемах — повально воровстве поставщиков, устаревшем оружии, плохой логистике и т. д и т. п., — являлась продуктом огромной империи, которая обладала гигантским мобилизационным ресурсом, продолжительными военными традициями и огромной военной школой. В такой ситуации Кавказу оставался лишь один выход — перестать быть разменной монетой и заявить о себе, как о полноценной фигуре. Тогда можно было пробовать договариваться с российским императором…

— 1 ₽ полновесным серебром… — Ринат вновь ухватился за мешочек-кошель с деньгами и выразительно потряс им. — Приходите ко мне, всем хватит.

Денег, как это ни странно, действительно, хватало. Разборка с ханом Джавадом и теми, кто его поддерживал, дала ему весьма внушительный «золотой» запас. Враг, бежавший из крепости в одних портах, не успел ничего взять с собой, все оставив победителю. Тот день, когда Ринат вошел в сокровищницу Джавада и увидел ее содержимое, запомнился ему надолго. Он едва с ног не свалился, когда порог подвала переступил. Первая мысль, пришедшая ему в тот момент, была такой: а не заняться ли мне работорговлей, если это так выгодно. Небольшая, шесть на шесть шагов, комнатушка в подвале была плотно заставлена десятками разных ящиков и бочонков. Стояли крошечные шкатулки, маленькие и большие деревянные коробки, бочонки и бочки. В самом дальнем углу, вообще, виднелась монстрообразная бочка литров на сто, от старости уже покрывшаяся зеленоватым мхом. Много было всяких тюков ткани — блестящего атласа, драгоценного китайского шелка, золотистой парчи. С потолка свисали связки мехов лисицы, бобра и песца.

В ящиках лежало серебро. Плотно слежавшиеся, темно серого, потемневшего от времени, цвета монеты — бухарские дирхемы, османские акче, хивинские таньга, квадратные китайские монеты. Встречались даже византийские серебряки, с которых глядел гордый профиль давно уже почившего императора. Золото, напротив, пряталось в бочонках. Были монеты, золотой песок и маленькие самородки в плотно завязанных мешочках, женские кольца и мужские перстни, какие-то медальоны.

Вряд ли все это было собрано одним только Джавадом. Здесь явно потрудилось несколько поколений его предков, десятилетиями покупавшими и продававшими рабов. Не зря род Джавада считался основным поставщиком рабов со всей Чечни и Дагестана на османские рынки. Оттуда издавна приходили целые караваны судов за живым товаром.

— Серебро, золото, меха, камешки… — бормотал Ринат, вспоминая тот день и покачиваясь в седле коня. — Это лишь инструмент. За все это мы получим новые ружья, наймем инструкторов, купим артиллерийские орудия, найдем учебники для новых школ, выстроим новую армию… С помощью этого мы изменим будущее Кавказа и всей России…

В следующем селении, что лежало на его пути домой, он решил немного передохнуть. Здесь были его убежденные сторонники, горячо принявшие новый закон и все правовые изменения. Поэтому, не опасаясь внезапного нападения исподтишка, Ринат расслабился. Побывал на тое в честь победы над врагами, после которого погрелся в водах горячего источника.

Вечером после молитвы начал возиться с ребятнёй, что долгое время бродили вокруг него и не решались с ним заговорить. Ринат расспрашивал их о семьях, о природе, о любимых занятиях. Те, обступив имама (а кое-кто смелый и забрался на скамейку рядом с ним), с упоением рассказывали о своих играх, хвастались игрушками и синяками. Полноватый мальчишка, ковырявшийся в носу грязным пальцем, ему даже спел какую-то песню. Окруженный галдящими мальчишками, Ринат на время забыл о своих грандиозных планах по созданию сильного государства. Окунулся в детское щебетание и галдеж. Следил за их возней, прыжками. Наслаждался детским смехом.

В какой-то момент, захваченный волной всеобщего непринужденного веселья, Ринат из листа пергамента сделал мальчишкам самый обычный самолетик. Кончиком кинжала подправил ему крылья, хвост и запустил его в полет. Боже, что потом случилось! Толпа мальчишек взревела от восторга, наблюдая за полетом сероватой птицы из бумаги, и бросилась за ним вдогонку. Да что там дети⁈ У стоявших рядом телохранителей имама челюсти самым натуральным образом отвисли от увиденного зрелища. Не усидев на месте, за самолетиком бросился бежать и сам Амирхан. Ему, кстати, к неимоверному огорчению пацанов, и удалось первому добраться до самолетика. Секретарь имама, отмахиваясь от мальчишек, словно от надоедливых комаров, нес бумажную фигурку на вытянутых руках, как величайшую драгоценность на этом свете. Все испытываемые им чувства — дикое удивление и непонимание — были буквально написаны на его лице.

Видя все это Ринат заливался искренним смехом. До слез хохотал. Не сдержавшись, сделал еще один самолетик и тоже отправил его в полет. Сразу же за ним в воздух поднялась и третья бумажная птица. Амирхан опять замер на месте, не понимая, что ему делать: бежать за другими или нет.

Когда ребятня наигралась и веселье чуть утихло, Ринат решил пошутить. Без всякой задней мысли, он решил показать присутствовавшим одну совсем детскую шутку, которую в детстве очень часто показывал своим сверстникам в деревне. В тот момент он даже представить себе не мог, чем обернется для него эта безобидная шутка… Привлекая всеобщее внимание, попросил поймать ему курицу. С десяток людей и столько же детей тут же бросились ловить бедных птиц. Буквально через минуту ему уже несли трех или четырех жалобно кудахтавших хохлушек, испуганно разевавших клювики.

— Смотрите внимательно, — Ринат взял одну из птиц, полную курицу с самыми глупыми глазами. — Сейчас я сделаю так, — растопырил ей крыло и засунул туда голову так, словно сломал курице шею; по крайней мере со стороны все выглядело именно так. — Потом делаем так…

Ринат несколько раз с силой раскрутил курицу вокруг своей оси. После чего положил ее на землю прямо перед собой и убрал руки. Та продолжила лежать неподвижным кулем с зажатой под крылом головой[4].

— Во…

Стоявшие рядом и те, кто подобрались ближе, непонимающе таращили глаза. Они не понимали суть происходящего. Мол, что тут необычного⁈ Имам взял и свернул голову курице, тушка которой, похоже, теперь пойдет в похлебку.

— Значит, ничего необычного… Тогда сделаем так…

Он присел на корточки рядом с курицей и несколько раз толкнул ее. Затем неподвижную тушку поставил на ноги и начал тормошить. Наконец, хохлушка вытащила взъерошенную голову из-под своего крыла и с возмущенным воплем вырвалась из его рук.

— Как вам такое?

Когда же Ринат окинул взглядом лица горцев, то самым натуральным образом обомлел. Бледные, вытянутые, искаженные священным ужасом. На него смотрели, как на святого… или дьявола. Боже, они приняли детский фокус за чистую монету. Решили, что он сначала убил, а затем оживил птицу.

— Вашу маму, что же я за тупорылый гоблин… — вырвалось у него с досады, когда суть сложившейся ситуации до него дошла. — Все, черт побери! Концерт окончен! Все забыли и разошлись по домам, — он встал и молча пошел в отведенный ему дом.

Однако, как позже выяснилось, никто ничего не забыл…

На следующий день при подъезде к родному аулу им встретился гонец с известием о том, что имама Шамиля ждал довольно странный гость.

-…Я приставил к нему людей, чтобы ничего не случилось, — проговорил встретивший их у аула горец. — Урус нам ничего не говорит. Сказал лишь то, что его пригласил ты… — Ринат удивленно огладил бороду, не понимая, откуда у него может быть такой гость. — Это русский офицер немалого звания. Жеребец у него ахелкетинской породы. Черный, как смоль, без единого изъяна, — добавил горец с завистью еще одну деталь, которая еще больше подчеркнула статус гостя; редкий русский офицер мог себе позволить коня такой породы.

У мечети, где должен был находится гость, они стали свидетелями довольно занятной сцены. Русский офицер, одетый в строгий темный китель, белые брюки и фуражку, прохаживался перед мечетью с чрезвычайно занятым и нетерпеливым видом. Сразу же за ним, точно шаг в шаг, шли трое абреков устрашающего вида, ловившие каждое движение русского и многозначительного поглаживавшие рукояти кинжалов. Вокруг всех четверых с громкими криками носилась стайка воробьев-мальчишек, то кидавших камни, то плюющих. Когда же охрана на них гортанно прикрикивала, то они тут же разбегались по углам. Правда, через несколько минут стайка вновь собиралась вместе и продолжала кружить вокруг гостя.

— Кому нужен имама Шамиль⁈ — громко спросил Ринат, когда подошел к мечети.

Быстро повернувшийся офицер на некоторое время застыл, внимательно разглядывая стоявшего напротив него человека. Наконец, видимо, убедившись, что глаза его не обманывают, он заговорил:

— Салям алекум, — русский чуть наклонил голову, выказывая знание горских обычаев и особое уважение к человеку религиозного статуса. — Барон Александр Мирский, офицер Свиты Его Высочества Александра Николаевича, честь имею, — прищелкнул он сапогами. — Его Высочество Александр Николаевич передает письмо.

Из кожаной сумки, висевшей на его боку, появился большой пергаментный конверт с массивной коричневой блямбой застывшего сургуча на боку.

— Его Высочество выражает надежду, что все изложенное в письме останется в тайне и не станет известно третьим лицам, — с серьезным выражением лица проговорил барон. — Слово имама Шамиля известно по всему Кавказу…

Заинтригованный Ринат взял протянутый конверт и резким движением надорвал его конец. Раскрывая плотный лист белой бумаги с императорской монограммой, он не переставал размышлять. «Значит, та их встреча, где он скрывался под личиной дервиша-провидца, не прошла даром. Знатного я тогда дал дрозда своими предсказаниями. Если он про них отцу рассказал, то могла взорвать настоящая бомба. Помнится, я рассказывал про слабую подготовку русской армии, про повальное воровство интендантов, недостаточную индивидуальную выучку солдат, про военно-техническое отставание от европейцев. Не забыл упомянуть и про дичайшее пьянство и разгул в святая святых армии — русской гвардии, которая почти уже утратила настоящую боеготовность… Осталось понять, кто будет говорить с ним через это письмо? Сам наследник престола? Кто-то из придворных или сам император? Большой вопрос. Может его захотят использовать в темную? Наобещают, а потом выбросят, как использованное резиновое изделие. Скажут поди, немытого варвара сам Бог велел обмануть. Все может быть. Тут нельзя щелкать…». Он словно воочию видел, как мордатый сановник, предлагая наследнику престола свой план, презрительно оттопыривал нижнюю губу. «Как есть обманут…».

[1] Именно старейшины селения (седобородые старцы) разрешали на народных собраниях наиболее важные вопросы в соответствии с адатами;

[2] Наездничество — средневековый институт, характерный почти для всех народов Кавказа, и заключающийся в организации военных походов против соседних племен и родов с целью захвата добычи.

[3] Ростовщичество в Исламе запрещено. Нельзя брать в долг деньги под проценты, давать деньги или их эквивалент под проценты.

[4] Установленный факт. Если голову курицы спрятать под крыло и раскрутить ее вокруг своей оси, то птица впадает во временную каталепсию. После этого она становится совершенно неподвижной. Не дергается, не кричит. Этой особенностью часто пользовались фокусники, чтобы удивлять свою публику.