Полный вперед назад, или Оттенки серого

Последний вечер в неведении

Я побрел в «Упавшего человека», где, по давно заведенному обычаю, Карлос Фанданго должен был угощать Берти чаем с печеньем и обсуждать с ним размеры приданого и выкупа, рейтинг удовлетворенности и достоинства. Я не знал, что буду делать, но знал, что надо сделать что-то.

Северус шагал взад-вперед на другой стороне улицы. Прежде чем я успел хоть что-то сказать, он ударил меня по носу — не очень сильно, но достаточно для того, чтобы я остановился.

— Вот тебе за то, что ты обманул мое доверие, — пояснил он. — Я думал, ты сочувствуешь нам в нашем тяжелом положении. А оказалось, ты пригласил сюда этого идиота Мадженту, чтобы он попробовал товар перед покупкой. За кого ты принимаешь Имогену? За созревший фрукт?

— Это не я. Я полагал, ты выслеживаешь того, кто готов продать собственные пальцы за несколько баллов.

— О! — В голосе его тут же послышалось раскаяние. — Томмо?

— Он самый.

Я посмотрел через улицу в окно чайной. Похоже, Фанданго и Берти вели серьезный разговор. Имогена сидела между ними и выглядела просто восхитительно в своей неформальной уличной одежде со шляпой № 8. Она ничего не делала — лишь угрюмо взирала то на отца, то на потенциального мужа.

— Но ты не можешь утверждать, что совсем не виноват, — продолжил Северус. — Ведь Томмо наверняка узнал о Мадженте от тебя.

— Ладно, я это исправлю.

— Как?

Я протянул Северусу неиспользованный железнодорожный билет. Он широко раскрыл глаза. Он едва успел спрятать билет в карман, когда показалась кипевшая от гнева Салли Гуммигут вместе с Кортлендом. Они явно не собирались включать меня в список приглашенных на день рождения.

— Что ты здесь делаешь, Бурый? Кажется, мы договорились, что ты уедешь?

— Обстоятельства изменились.

Она пристально поглядела на меня.

— Я надеюсь, тебе не придется сожалеть о своем решении, — холодно сказала она.

— Это угроза, госпожа префект?

— Совсем нет. Просто замечание.

— Я учту его. И считаю своим долгом сообщить, что госпожа Горчичная уехала на поезде в пятнадцать сорок три.

— Что?! Банти? Побег? Невозможно!

И, пообещав разобраться со мной позже, Салли Гуммигут пошла выяснять, что же случилось с Банти.

— Значит, ты должен мне билет, — сказал Кортленд. — Сделка есть сделка.

— Сделка была в том, что я сяду в поезд. И я сел.

— Если заступаться за серых, это может дорого обойтись, — заметил Кортленд, скользнув взглядом по Северусу. — Надеюсь, у тебя карманы набиты.

— Я намерен поставить вопрос о серых на следующей неделе, в зале Совета, — сказал я. — Думаю, нас ждут кое-какие изменения.

Но Кортленд был не слишком впечатлен моей бравадой.

— Строишь планы на следующую неделю? Восхитительный оптимизм. — С этими словами он отправился нагонять свою мать.

— Возьми овсяное печенье, — предложил Северус, когда Кортленд скрылся. — У нас закончился сироп, и пришлось использовать масло из печени трески.

— Сильно крошится, — сказал я, откусив кусочек, — и вкус немного рыбный.

Мы стояли на противоположной стороне улицы, поглядывая на окно «Упавшего человека».

— Раз у нас теперь есть два билета, надо обязательно принять предложение цветчика, — пробормотал Северус. — Мы уедем воскресным поездом, сразу после того, как Имогена пройдет тест. — Последовала пауза. — Эдди…

— Да?

— Почему ты не уехал? Ты почти наверняка исчезнешь завтра в загородных полях. И я знаю, что ты, скорее всего, не хочешь жениться на Виолетте.

— Хочешь знать настоящий, честный, стопроцентно правдивый ответ?

Он кивнул.

— Здесь, в Восточном Кармине, есть кое-кто. Этот кое-кто — совершенно невозможный. Все это плохая идея и закончится самым худшим образом. Но неважно, потому что каждая минута, проведенная вместе с ней, делает мою жизнь полноценной.

— Да, — сказал Северус, глядя в окно на Имогену, — я знаю, о ком ты говоришь.

Несколько минут мы стояли в молчании.

— Еще печенья? — спросил он.

— Нет, спасибо.

Вернувшись домой, я написал несколько писем. Одно — Констанс, где говорилось, что я всегда собирался жениться на ней и что мы оба стали жертвами обмана со стороны более высокоцветных. Другое — отцу, о том, как сильно я его любил. Третье — Фентону, с извинениями за кролика и пятибалльной монетой в качестве компенсации. Сложив письма в верхний ящик, чтобы их нашли при уборке, я спустился вниз — состряпать ужин. Я приготовил больше, чем нужно, и разложил еду на два блюда: второе — для апокрифика и его лишнего.

Время от времени в дверь стучали. Мое сердце всякий раз подпрыгивало — вдруг это Джейн, которая передумала и решила отправиться со мной в Верхний Шафран? Но нет: это были жители города, которым было что-нибудь нужно в Верхнем Шафране: поискать Флойда Розоватого, пропавшего лет десять назад, или Джонсона Макхаки, сделавшего то же самое за двадцать три года до Флойда.

— Я выкрикну его имя, — пообещал я пожилой вдове Макхаки, которая, несомненно, получила бы первое место на конкурсе несбывшихся надежд.

Пришла Люси Охристая — пожелать мне удачи — и принесла записку из Серой зоны.

— У тебя новое имя: Тот, Кто Бегает с Ножницами в Руках.

Я слышал эту фразу раньше: отчасти то был намек на директиву «О безопасности внутри жилища и колюще-режущих предметах» в восьмом разделе Книги здравого смысла, но прежде всего — обозначение для человека, не задумывающегося о том, сколько вреда он причиняет своим эгоистическим стремлением к безнравственным идеалам. Человека, отвергающего простую чистоту радуги и, следовательно, несовместимого с миром Манселла. Другими словами, неисправимого, давно созревшего для перезагрузки. Со стороны серых — очевидный комплимент.

— Такая честь, — заметил я, — обычно оказывается посмертно.

— Я подумала, тебе будет приятно, пусть даже ненадолго.

— Как ты заботлива. Кто передал послание?

— Такая, со вздернутым носиком, очень драчливая. Как там у вас — дело сделано?

— Она не из тех девушек, которые «делают дела», мне кажется.

Люси согласилась, потом попросила меня взять маятник, чтобы провести в ходе экспедиции серию испытаний.

— Все мои расчеты показывают, что Верхний Шафран наполнен музыкальной энергией, достигающей своего пика вместе с появлением шаровых молний каждые тридцать семь дней.

Я заявил, что это очень интересно, но у меня дел и так выше крыши. Люси не стала возражать, крепко обняла меня, велела возвращаться живым и ушла.

— Томмо был прав, — сказал отец, придя с работы, — у де Мальва полно денег. За тебя дают десять штук, две из них авансом.

Мне надоело, что меня считают товаром.

— Аванс? — спросил я. — Чего ради?

— У Томмо настоящий талант посредника. Джордж де Мальва сказал мне, что отдаст дочь, как только увидит результат твоего теста. Я держу слово: половина суммы — твоя.

— А что, если я не вернусь?

— Мы сделаем так, что ты вернешься живым и невредимым, — тихо заметил он. — Только пока не знаем, как именно. Что собираешься делать сегодня вечером? Пойти на концерт Верди?

— Может, поиграем в скрэбл? — предложил я, решив быть дома на случай, если Джейн придет поговорить со мной.

Отец согласился, хоть и не очень любил скрэбл, и пошел за доской.

Остаток вечера видится мне сейчас, словно в тумане. Приходили префекты, чтобы пожелать мне удачи и дать бесполезные советы, которые можно было с удовольствием игнорировать. Явилась, приличий ради, даже Салли Гуммигут — ее уста произносили теплые слова, но глаза источали яд. Апокрифик любезно взял из двух блюд то, что было поменьше, и я только что получил тройное количество очков за слово «лазурь», когда раздался удар колокола, возвещающего о наступлении темноты.

— У меня назначена встреча с Виолеттой, — пробормотал я. — Так что я пойду.

— Рад, что ты свыкаешься с этой мыслью, — отозвался отец. — Она и вполовину не столь ужасна, какой кажется.

Однако я не пошел на свидание с Виолеттой, как предполагал отец, а спрятался в чулане, как и замыслил. Там я сидел, пока Виолетта искала меня по всему городу. В чулане оказалось тепло и удобно, и против собственных ожиданий я быстро заснул. Пробудился я лишь через два часа, с ударом другого колокола, после которого следовало тушить огни.

Я неслышно прокрался в свою постель и только успел влезть в пижаму, как мир опять погрузился во мрак. Некоторое время я лежал без сна, слушая морзянку по батарее. Болтали опять обо мне: кто я — тронутый или же роковым образом введенный в заблуждение, если вызвался идти добровольцем. Я немного послушал эту болтовню, различил пожелания удачи, а потом обратился к книге госпожи Ляпис-Лазурь. Она, как и обещала, продлила свою трансляцию, чтобы закончить главу.

Я слушал, пока выстукивание не прекратилось по всем каналам, потом решил все-таки поспать среди кромешной тьмы. Но сначала я встал и на ощупь подвинул стул — так, чтобы спинка его упиралась в ручку двери, не давая нажать на нее. Кто-то из горожан мог видеть в темноте, и я не хотел, чтобы этот человек входил ко мне.

Я не знал, кто это. Я вообще много чего не знал. Но на следующий день все изменилось. Я достиг просветления, и Джейн бросила меня на съедение дереву ятевео. Ничего личного — простая предосторожность.