Полный вперед назад, или Оттенки серого

Северус и Имогена

Северус снимал урожай парящих предметов. Я зашагал по полю. Рядом несколько лошадей подбирали то, что оставалось на уже убранном участке. Небольшие предметы вырывались из земли и планировали в низину, где их улавливали длинные куски кисеи, натянутые в ярде над землей.

— Привет! — сказал Северус, наводя свой аппарат на кисейные волны с деревом на заднем плане. — Посмотри сюда.

Он указал на крайне занятную штуку величиной с куриное яйцо — у нее на боку все еще был номер компонента какого-то устройства и несколько проводов. Она оказалась уловлена вместе с другими частями помельче — некоторые чуть ли не с пылинку. Я постучал пальцем по ее вершине. Обычной ценой были десять баллов за минус-унцию. Все эти части тянули на двадцать — тридцать баллов.

— Мы пришли слишком поздно, кое-чего уже не хватает, — сказал Северус, показывая вниз по склону. — В Красном Устье сеть натянута поперек реки, но всего лишь десять лет и улавливает далеко не все.

Я задумчиво поглядел на странные штуковины. Несомненно, они были делом рук человеческих и составляли устройства куда большего размера. Чего именно — никто не знал: парящие предметы имели свойство планировать к морю в поисках наинизшей точки, и потому их всегда не хватало для изучения. В наше время находили только предметы, либо застрявшие в естественных полостях, либо оказавшиеся в земле — случайно или по чьей-то воле.

— И куда же все они попадают?

— Говорят, в море есть плавучий остров и кто-то на нем живет. Но для поселения нужно несколько тысяч кубических метров парящих предметов. Скорее всего, это пристанище для морских птиц, пока под весом гуано он не канет в пучину.

Я перевел взгляд на его камеру — полноценный «Линхоф». Как и в большинстве фотоаппаратов, затвор заклинило много лет назад, но в наши дни эмульсии были медленнее, чем раньше, и выдержка обычно регулировалась снятием крышки объектива на нужное количество секунд. Я не раз просил разрешения сняться вместе с Констанс, но ее мать неизменно отказывала мне — «пока мы не привыкнем к этой мысли». Северус позволил мне посмотреть на изображение, появляющееся вверх ногами на экране видоискателя; кадрирование было в самом деле удачным.

— Чтобы все получилось идеально, мне нужно два-три хороших облака, — сказал Северус, задирая голову. — Вы слышали, что темно-красный увеличивает контраст в области неба?

Я слышал, но не знал, как это работает.

— Насколько я знаю, ваша поездка увенчалась полным успехом, — добавил он, шагая к тачке, где лежали фотографические принадлежности и то, что требовалось для приготовления чая. — Как вам кекс из костяной муки?

— Несъедобный.

— Я так и думал. Посмотрите на это.

Он показал мне снимок, сделанный перед нашим отъездом, — вполне эпический, вот только Фанданго испортил его, мотнув головой. Я сказал об этом.

— Он это нарочно. Мы с господином Фанданго не сходимся по некоторым фундаментальным вопросам. Ну что же, расскажите о своей поездке — для «Меркурия», само собой.

Мы уселись на траву, и я поведал ему обо всех своих деяниях, умолчав лишь о Джейн, о доме Зейна С-47 с его сокровищами и о призраке.

— Скажите, — поинтересовался я, когда Северус стал записывать мой рассказ о встрече с цветчиком, — как серый может быть редактором городской новостной газеты?

— До прохождения теста Исихары я был сиреневым, — объяснил он с наигранной веселостью. — Родители были страшно разочарованы, но не слишком удивлены: семья катилась под уклон уже давно. Моя прапрабабушка была главным префектом в Глицинии, а отец — смотрителем здесь, в Кармине, до самой смерти.

— Мне очень жаль.

— Это было неизбежно. Так или иначе, я начал работать в газете еще до теста. Де Мальва сжалился над экс-пурпурным и позволил мне продолжать. Пришлось пойти на уловки, и теперь я числюсь помощником наборщика. Это высшая доступная для меня должность.

— Как все это грустно.

— Наоборот. — Северус улыбнулся. — Это избавляет меня от двенадцатичасовых смен на фабрике под бдительным оком очаровательной госпожи Гуммигут.

— Вам бы надо поместить заметку о положении серых на фабрике.

— Да, это был бы сильный ход. Но по здравом размышлении лучше приберечь свой гнев для более приемлемых случаев — таких, как немыслимо развратные вставные номера на ярмарках увеселений.

Я не мог согласиться с ним, но ничего не сказал. Никем не регулируемые «дополнительные развлечения» были лучшей частью ярмарки.

— Хм. — Северус посмотрел на свою скоропись. — Думаю, я пропущу горы костей и засушенного префекта, а вместо этого сосредоточусь на Караваджо. Надо было дать вам камеру, чтобы вы сделали снимки.

Для Северуса фотография была больше чем работой — он серьезно интересовался этим делом. Оказалось, за прошедшие сутки он снял восточнокарминскую команду по скрэблу, гигантский люпин господина Желтка, нашу экспедицию в Ржавый Холм, несколько портретов и тело серого, попавшего под гильотинные ножницы, — для нужд расследования.

— Хотите посмотреть? — спросил он.

— Давайте.

Он открыл одну из объемистых папок, лежавших в тачке: сценки из городской жизни, урожай, поля, купающиеся в реке горожане и тому подобное.

— Смотрите: это господин и госпожа Бурак как раз перед тем, как они сгорели заживо в своем доме, а это они же сразу после происшествия. Правила гласят, что система пожаротушения должна быть установлена, — но не говорят, что она должна работать. — Он достал другой снимок. — Это наша труппа ставит «Гамлета, принца Тирианского» в прошлом году. Виолетта де Мальва играет Офелию, как вы видите.

— И как у нее вышло?

— Ужасно. Все ликовали, когда она утонула.

— А что она?

— Восстала из мертвых, пожелала всем пойти на беж и снова умерла. А вот это снято через несколько минут после того, как кричащего Джерри затянуло в молотилку. Самая большая часть, которая от него осталась, — это нога.

И Северус показал мне ногу, лежащую на земле в окружении толпы зевак.

— Кажется, я видел этот снимок в «Спектре», в разделе «Будьте осторожны!».

— Спасибо, — скромно сказал он. — Они платят десять баллов и дают положительный отзыв за каждое фото, которое публикуют. А как вам это?

Северус продемонстрировал еще одну фотографию. Я нахмурился. Она была сделана из чердачного окна — я различил крыши домов и ратушу. Ничего особенного… кроме того что в небе виднелись очень тонкие концентрические круги правильной формы и белого цвета.

— Где это снято?

— Это вид из окна, ночью. Я поставил аппарат, чтобы снять молнию, но заснул и оставил затвор открытым. То, что вы видите, сделано с семичасовой экспозицией.

— А эти круги в ночном небе?

— Не знаю. Видимо… ну, не знаю… необъяснимое явление. Но вот что странно: луны той ночью не было.

Почти все разделяли мнение, что луна немного отражает свет. И хотя для нас он был слишком слабым, другим живым существам его хватало. Утром часто находили следы ночных кусающих животных — там, где ночью не было никого из людей. Я сам однажды во вспышке молнии видел пару капибар, пасущихся на траве, и гиппопотама. Но снимок Северуса свидетельствовал о чем-то совершенно другом — о том, что свет исходил из другого источника, а не от ущербной луны, и о том, что этого света хватало для освещения зданий и холмов в течение семи часов. Вероятно, загадочные круги на небе и были этим источником.

— Можно мне взять эту? — спросил я.

— Конечно. Вот это я снимал вчера. — Он протянул мне еще одно фото. — Смотрите.

Снимок получился очень острым: из фабричного окна как раз в нужный момент показался столб света, удачно осветив размозженную голову жертвы.

— Мне нравится этот кадр, — сказал я, — особенно отражение окон в луже крови.

— Спасибо.

В этот момент к нам подошла хорошенькая девушка. Меня, частично скрытого тележкой, она не заметила.

— Привет, плохой мальчик, — обратилась она к Северусу.

Сердце мое упало. То была Имогена Фанданго. Так вот на какую «недолжную привязанность» намекал смотритель!

Тут она обратила внимание, что Северус не один.

— Мастер Бурый! Я… э-э… не увидела вас. Я как раз имела в виду, что Северус плохой мальчик. Мы с ним терпеть друг друга не можем, правда, дорогой?

Но кого она могла обмануть?

— Я никому не скажу, — заверил я ее.

Северус, до крайности смущенный, потер лоб. Имогена робко взяла его за руку, сначала убедившись, что вокруг никого больше нет.

— Мы не знаем, что делать, — призналась она, видимо радуясь, что есть с кем поделиться. — Папа поместил объявление в «Спектре». Он хочет за меня шесть тысяч. Кто этот пурпурный, с которым он просил вас связаться?

— Так, один парень там у нас, — неуклюже ответил я. — Но он, может, и не заинтересуется.

— Хорошо бы! — Ее большие глаза моргнули. — Еще есть надежда. Может, папе все это надоест и он разрешит нам пожениться. Он ведь говорит, что любит меня.

— Он любит в тебе только способность народить пурпурных детей, — проворчал Северус. — Как будто ты и не дочь ему вовсе.

Они заспорили прямо на моих глазах. Я почувствовал себя неловко. Имогена заявила, что ее отец — хороший человек, но «обстоятельства вынуждают его» отдать дочь тому, кто предложит больше. Северус же стоял за решительные действия и туманно намекнул на «крайние меры» — наверное, имея в виду побег.

— Только без глупостей, — предостерег я. — Бегство всегда заканчивается неудачей, и однажды вас посадят на ночной поезд.

— Разве Манселл не утверждал, что надо всегда выбирать меньшее из двух зол? — возразила Имогена. — Потом, говорят, Смарагд — такой большой город, что пара может найти работу и никто не станет задавать вопросов.

— И правда, — согласился Северус. — Можно скрыться в большом городе.

Это не убедило меня.

— Вы не уедете дальше Кобальта.

— Мы подделаем свои цвета. Даже желтые не станут задавать вопросов фиолетовым.

План был безумен — и оба они знали это. Сбежавших влюбленных просто находили и возвращали назад, но подделка цвета каралась десятитысячным штрафом. Дальше — перезагрузка. А при перезагрузке пары всегда разбивали. Значит, Северус с Имогеной впали в крайнее отчаяние. Вот почему он хотел купить мой билет на предъявителя.

— Вам никуда не попасть без билетов.

— У нас есть один, — сказал Северус. — Второй… в стадии переговоров.

— Кортленд предлагает прийти к нему на склад шерсти, и тогда он отдаст мне билет, — объяснила Имогена. — Все здорово, но вот только я получу билет, когда заплачу все сполна.

— Он совсем не собирается отдавать билет.

— Мы знаем.

— Ах чтоб вас!..

— Что?

Я сказал, что ничего такого. На самом же деле все было серьезно. Теперь, увидев эту парочку, я уже не мог свести Берти Мадженту с Фанданго — и, следовательно, получить комиссию в сто пятьдесят баллов. Годовое жалованье рабочего — за какую-то жалкую телеграмму! Такого легкого заработка у меня никогда еще не было.

— Вот что, — сказал я, — цветчик, мой родственник, постоянно ездит в Смарагд. Давайте я кое-что разузнаю и потом расскажу вам. Только без глупостей. И не соглашайтесь на предложение Кортленда.

Оба уставились на меня.

— Почему ты делаешь это?

— Наверное, я хочу для вас того, чего не получу сам. А сейчас извините — я должен заняться полезной работой.