Глава седьмая

Возвращение из Истинного мира в реальный всегда сопровождается стрессом, причем гораздо большим, нежели попадание из реального мира в Истинный. Это — факт, и притом факт установленный и многократно подтвержденный опытами над живыми людьми самых разнообразных характеристик и ориентации.

Будучи существом сверхмогущественным и практически бессмертным, Джурич Моран никогда не задавался вопросом: а как, к примеру, чувствует себя душа, которая только что покинула тело и теперь с глупым видом топчется поблизости. «Как же быть, — переживает в подобных случаях душа, — ведь не могу же я просто взять и уйти! Я вовсе не такая безответственная. У меня, между прочим, остались незавершенные дела. Э… А нельзя ли как-нибудь договориться и позволить ну хотя бы закончить годовой отчет? А то ведь бухгалтерия с ума сойдет, там все девочки такие неопытные…»

Да-с, наш дорогой Джурич Моран ничего подобного даже в мыслях не держал. Он вообще не понимал, как можно завершить или не завершить какие-то там дела. Жизнь представлялась ему непрерывным творчеством, главной ценностью которого являлся не столько некий конечный результат, сколько созидательный процесс вообще. А созидательный процесс бесконечен. У него нет и быть не может закономерного и логически выверенного финала. Вместе с тем он в любой момент может быть оборван. Без объявления войны, просто чик — и готово. Обидно, конечно, но спорить не приходится. Правила есть правила. Вот, приблизительно, так.

Клиенты Морана, создания, к философическому теоретизированию не склонные и к тому же с весьма ограниченным жизненным сроком, в массе своей придерживались абсолютно другого мнения. Они упорно рвались обратно, в Истинный мир, чтобы там спасти друга, сразиться со злом как с принципом или поцеловать женщину. Говоря проще, публично выразить себя в отчаянном поступке и таким образом навек остаться в умах и сердцах.

И все они ради этого пытались отыскать Джурича Морана. Хотя правила игры начисто исключали возможность повторной встречи.

Вообще с этими правилами многое до сих пор оставалось неясным. Для начала, Моран так и не понял, кто их установил и почему они именно таковы. Да и к чему разбираться? Вот когда вы садитесь работать за компьютер — разве важно вам, из каких деталей он состоит и как это получается, что нолики и единички вдруг складываются в портрет любимой девушки? А потом еще можно, не без помощи тех же ноликов и единичек, проделывать с этим портретом разные штуки, например, нарисовать усы или бороду, или поменять цвет волос, и все это будет в распечатке выглядеть как настоящее! Ну и?.. Как это получается, а?

Если проводить аналогию еще глубже, то у самого донышка колодца сравнений и сопоставлений вполне можно обнаружить подопытного шимпанзе Париса, безошибочно жмущего, банана ради, на зеленую кнопку и игнорирующего кнопку красную…

Но так далеко в своих раздумьях Джурич Моран, разумеется, не простирался. Он останавливался на уровне пользователя персонального компьютера. Как-то это ближе и понятней, чем ученая шимпанзе Парис.

Правила, кстати, просты. Моран делает полароидную фотографию клиента. Для удобства вхождения в образ клиент облачается в подобие того костюма, который понадобится ему в Истинном мире. Переход автоматически вносит усовершенствования в одежду: например, женские капроновые колготки превращаются в настоящие средневековые шоссы, картонный доспех делается стальным, равно и кольчуга из канцелярских скрепок, а сшитая из старой занавески юбка золушкиным мановением обращается в роскошный туалет придворной дамы. Подобные метаморфозы включены в сервис и отдельно не оговариваются и не оплачиваются.

Экипированный надлежащим образом и избавленный от превратностей «языкового барьера» клиент остается в Истинном мире ровно столько времени, сколько существует полароидная фотография. Не копия данного снимка, не картинка как таковая, а именно данная фотография. Та самая, которую сделал Моран своей камерой и в своей студии.

О'кей, стоит фотографии испортиться — выцвесть, упасть в ведро с кислотой, угодить в уничтожитель бумаг и так далее, — как клиент автоматически переносится обратно, а мир, в котором он доселе существовал, гибнет. Гибель мира называется Апокалипсис (не вполне точный, но почему-то общепринятый термин). Клиенты Морана периодически устраивают в Истинном мире свои собственные локальные Апокалипсисы. И при этом, чем лучше клиент укоренен в мире, тем глобальнее бывает связанная с ним катастрофа. Такая вот эмпирически прослеженная закономерность, опять же, никак не объясняемая.

Иногда клиенты просто умирают. Несчастные случаи, войны, злодеяния соплеменников. Кстати, не такое уж редкое явление. Что поделаешь, трагические исходы не исключены. Следует утешаться тем обстоятельством, что они не исключены никогда, в любом из миров.

Об этом не принято открыто говорить в обществе, но ведь люди смертны.

Даже под пыткой Моран не сумел бы объяснить, почему в его бизнесе все обстоит так, а не иначе. О том, что происходит с путешественниками в Истинном мире, он имел довольно приблизительное понятие. Потому что, как уже говорилось, последним условием игры было окончательное и бесповоротное исчезновение Морана из жизни клиентов. Вернувшись из экстремального путешествия, эти бедолаги нередко пытались связаться со своим туроператором — и всегда безуспешно. Ни самого Морана, ни даже его квартиры они в реальном мире не обнаруживали.

Тогда наступал черед бессильных выкриков: «Как же так? А кто же без меня выиграет сражение? Кто оборвет уши мерзавцу Диадану (Фланду, Элноту…)? Кто скажет Оайле (Анеле, Дораде…), что я люблю ее? И вообще, у нас в казарме завтра на обед оленина! Моран, Джурич Моран! Верни меня обратно! Ты не можешь так поступить со мной. Я требую. Я отдал тебе все свои деньги, а ты не выполняешь своих обязательств. Ты положительно обещал, что в Истинном мире я останусь сколько захочу, а я хочу еще! Верни меня обратно, Джурич Моран, верни меня обратно, ведь я пока что не спас мир».

К числу подобных патетических упрямцев, несомненно, относился и Денис Мандрусов, страж Серой Границы, воин из замка Гонэл, чудом уцелевший в битве на кровавом ручье. Джурич Моран не знал — да и знать не хотел, — каково Денису, после всего пережитого, приходится дома на мамочкином диванчике перед телевизором.

А Денис смотрел одну детскую передачу за другой, отдыхал от войны — и почти физически ощущал, как зреет уверенность в том, что он, Денис, обязан вернуться в замок. Иначе он больше не сможет уважать себя.

«Я — один из стражей Границы, — уверенно, размеренно проходили в голове Дениса мысли, одна за другой. Достойные, мужские мысли. — Я обязан возвратиться на войну, к моим друзьям, к моим товарищам. Даже если Серая Граница захлестнула их… Это ведь, в сущности, не имеет никакого значения. Защитники Брестской крепости стояли насмерть не потому, что рассчитывали таким образом выиграть войну, а из принципа. Вот они же не сдались… — Денис сам от себя не ожидал, что приведет подобный пример. — Гонэл погибла. Сейчас в замке каждый человек на счету. Каждый меч, каждое копье…»

И в конце концов намерение созрело, окончательно оформилось и потребовало действия. Повинуясь ему, Денис в один прекрасный посленовогодний день отправился в логово Морана Джурича. Он хорошо помнил, где оно находится: здание, описанное Достоевским как «дом старухи-процентщицы». Желтый дом без украшений, тупым углом выходящий на Екатерининский канал.

Набираясь решимости (разговор-то предстоял нелегкий, да еще с таким эксцентричным типом, как Моран), Денис немного помедлил на набережной, разглядывая окружающий пейзаж: «канаву» в полыньях с утками, чумазые льдины, сугробы у обочины, редко высаженные деревья, окруженные специальными решеточками.

Странный он, этот «дом старухи-процентщицы». Вообще весь район странный. Бывают на земле такие места: хоть что ты с ними ни делай, а они не изменяются. И плевать им на наступление космической эры и падение коммунистического режима. Обычно эта неизменность связана либо с провинциальным духом, либо с духом безобразий. Близость Сенной надежно обеспечивала и то, и другое. Кажется, хоть небоскреб со сверкающими зеркалами здесь возведи — и через пару лет он благополучно усохнет, изрядно подрастеряет блеск и лоск и обратится в «доходную» шестиэтажку со скучными мордатыми кариатидами под балконами третьего этажа.

«О, Гонэл! — подумал Денис, ничуть не стыдясь своей патетичности. — Гонэл, золотая богатырша!..» На мгновение зимний Петербург показался ему невыносимым. Если не жить в Истинном мире — то уж не жить вообще нигде. Вопрос возвращения туда — это вопрос жизни и смерти.

Денис тряхнул головой и вошел в подъезд. А вот и знакомая лестница с осыпающимися ступенями. Денис уверенно взбежал наверх.

Помнится, они с мамой проходили сквозь какую-то огромную коммуналку, где входные двери не закрывались вообще, ни парадная, ни черная. Денис подергал все двери на площадке третьего этажа, но везде оказалось заперто. За одной сразу ожила и забрехала собака. Как будто она сидела на пороге, прижав нос к косяку, и только того и ждала, чтобы кто-нибудь снаружи подал признаки жизни.

Запоминать номера квартир в таких домах бессмысленно. Еще со времен первой перепланировки здесь сбита вся нумерация. Нет, ориентироваться надо на глаз. Проще говоря, найти, где открыто, и нырять туда на свой страх и риск.

После четырех неудачных попыток Денису наконец повезло, и памятный по прошлому разу бесконечный коридор поглотил его. Дверь черного хода терялась далеко вдали, как будто Денис смотрел в поставленные друг против друга зеркала. По законам гадального жанра, из последнего зеркала должно будет потом выбраться чудовище в гусарском мундире и поманить незадачливого гадателя костлявым пальцем.

Денис продвинулся на несколько шагов вперед, и тотчас входная парадная дверь убежала так же далеко, как и черная. Молодой человек оказался в насыщенной предметами и воспоминаниями трубе коммунального коридора — мыслящий микроб в кошмаре линейного времени. Обремененные пышными шубами вешалки, пожелтевшие детские ванночки, санки — ровесники Ленинградской блокады, лыжи, поеденные молью валенки, заплесневелые кадушки, обитые железом сундуки — все это умножалось и дробилось, а Денис все шел и шел, и мимо него текли маразматические бабушки в ситцевых халатах, дети на трехколесных велосипедиках, мамаши с кастрюлями, подростки в ядовитых майках, кошки, мужчины в мешковатых штанах, пенсионеры, похожие на персонажей журнала «Крокодил»…

В конце концов, ошалев от собственной потерянности, Денис остановился прямо посреди коридора и закричал в пустоту:

— Моран! Джурич Моран!

Никто из обитателей квартиры, заслышав этот отчаянный вопль, даже ухом не повел, так что Денис продолжал кричать — невозбранно и безрезультатно:

— Моран! Джурич Моран! Моран!

Никакого ответа на его призывы так и не последовало.

Денис в панике побежал по коридору. Несколько раз заворачивал за угол, но все равно потом оказывался в изначальном прямом тоннеле, словно бы составленном из зеркал, и видел впереди недосягаемую дверь черного хода. Он сбил с ног какую-то бессловесную старушку, промчался сквозь пьяного соседа с папиросой, — тот даже не пошатнулся, только крякнул, — перепрыгнул через девочку с бантом на макушке и неожиданно вылетел в черный ход на лестницу.

Тяжело дыша, обтирая со лба пот, Денис остановился на площадке. Точно, он был здесь с мамой. Вон и граффити на стене, вроде бы, знакомые — слово FUCK в завитушках. А на той стене должна был вывеска, похожая на вагонную, только вместо «Санкт-Петербург — Новгород» там выведено: «Экстремальный туризм».

Вот здесь она была, точно. Денис отлично ее помнит.

…Он стоял на площадке, заплеванной, с горами окурков между окон, и глупо таращился в пустую стену. Там не только не оказалось таблички. Там вообще не было никакой двери.

Поверить в такую нелепость Денис попросту не мог. Несколько раз он прикладывал ладони к стене, потом отходил и недоуменно смотрел. Затем задрал голову, зачем-то посмотрел наверх, но никого там, естественно, не увидел. Снова приблизился к стене. Глухо постучал в нее согнутым пальцем. Подождал. (Чего, спрашивается, ждал? Что откроется «портал» и оттуда выйдет жулик Джурич Моран, собственной персоной?)

Денис уселся боком на подоконник. Окурки, засунутые между мутными стеклами, попытались удушить незваного гостя. В пику им Денис нарисовал цветочек на стекле. Послюнил палец и нарисовал. Помаялся немного, сполз с подоконника, подошел к пустой стене и снова постучал, сперва кулаком, потом, не стесняясь, ногой.

Эффект нулевой.

Ну, и что теперь остается делать? Только признать свое полное поражение и вернуться к маме.

Денис медленно спустился по ступенькам.

Он был так огорчен, что не слышал, как по пятам за ним крадется Авденаго.

* * *

Розовый, ухоженный, аккуратно одетый маменькин сынок, разумеется, ничего не заподозрил. Ни разу не обернулся. Даже не поежился, хотя мог бы, кажется, ощутить кое-чей взгляд на своей спине.

Интересно, как отнесется эльфячий поскребыш к тому обстоятельству, что его до самой квартиры выследил тролль? Ха, настоящий тролль! В Петербурге. Забавно, да?

А что, разве не тролль? Насильственно выброшенный из Истинного мира, Авденаго вовсе не намерен был отрекаться от своего прошлого. Воспитанник Морана и — чего уж там, назовем вещи своими именами! — его холуй. Авденаго — дахати Нитирэна, муж Атиадан, не последний в своем клане.

Дайте только время, и Авденаго возьмет Денисика за трепетное горло.

* * *

Денис приметил тролля на следующий день, когда выходил в булочную. Причем Авденаго не сомневался в том, что Денис смотрит именно на него — и именно с полным осознанием того тягостного факта, что общения им не избежать.

На свой счет Авденаго не обольщался: джинсы с дырой на колене и краденое пальто, пыльное и явно с чужого плеча, делали его похожим на бомжа. Да он, в сущности, и был бомжом. Берлога в коммунальном коридоре, где Авденаго скрывался в первые дни после своего возвращения, — не в счет. Он же не кошка, чтобы обитать в коробке под вешалками.

Выслеживая жертву, Авденаго совершенно не торопился. С пугающим, звериным терпением подпирал стену. Ждал, пока Денис с авоськами пойдет обратно домой. Когда тот показался, Авденаго отвалился от стены и шагнул навстречу. Даже улыбнулся — просим отметить этот факт отдельно.

— Привет.

— Пропусти, — сказал Денис, нехотя останавливаясь.

— А что это у тебя в сумочке? — спросил Авденаго, берясь за авоську. И весело глянул Денису в глаза: — Да ты не бойся.

— Тебя никто не боится, — сказал Денис, чувствуя себя глупо.

— Ну, кое-кто все-таки побаивается, — заверил его Авденаго. — Кое-кто, у кого в голове чуть побольше опилок, чем у Винни-Пуха. Знаешь таких?

Денис молчал. Ему вдруг сделалось скучно. Вот от таких занудных гопников он и хотел уйти — уйти навсегда, к Серой Границе. Лучше десяток троллей, чем один, с позволения сказать, гоблин.

И тут Авденаго приблизил к нему свое бледное лицо с шелушащейся кожей и белыми бровями, и тихо, совсем тихо прошипел:

— Я не гоблин, ты, идиот. Я тролль.

А затем отпрянул и засмеялся. Больно уж растерянный вид был у Дениса. Тот явно никак не ожидал, что молодой бродяга прочитает его мысли.

— Что, не ожидал? — развязно осведомился Авденаго. Ему понравилось угадывать.

— Да, — признался Денис.

— Слушай, я у тебя там бублики видел, — Авденаго кивнул на авоську. — Сто лет бубликов не ел.

— Бери. — Денис протянул ему один бублик из упаковки.

— Их бы с чаем, — вздохнул Авденаго.

— Извини, домой пригласить не могу, — ответил Денис. Ему показалось, что голос его звучит достаточно твердо.

— Тогда дай десятку на «фанту», — не попросил, а приказал Авденаго.

Денис вынул из кармана и вручил ему десять рублей.

— Ну, пока, — бросил Авденаго, уходя.

Денис вернулся домой смущенный, задумчивый. В общем-то в поведении неприятного субъекта не было ничего особенного. Только вот, наверное, не стоило ему деньги давать. Теперь не отвяжется. И мама, если узнает, распереживается. Как можно, Денисик, разговаривать с незнакомыми! Он наверняка связан с криминальными элементами. Ты не знаешь, а у Изольды Ивановны квартиру так обчистили.

Денис отнес покупки на кухню, а сам вернулся к телевизору. Под отрешенно-мрачный голос ведущего, рассказывающего о загадках смерти Екатерины Второй, — ох, неспроста преставилась государыня после таинственной беседы с монахом Авелем! — Денис покушал фрикадельки с томатной подливкой, подремал. Когда он проснулся, какой-то человек, подключенный к искусственному интеллекту (интеллект страшно мигал разноцветными лампочками и был похож на спрессованную новогоднюю елку), панически кричал:

— Я вижу будущее!

Денис тоже видел будущее. И заключалось оно в том, что завтра парень в вихлявом пальто опять будет околачиваться возле подъезда и гнусно ухмыляться. После маминых фрикаделек и сладкого сна видение показалось особенно неприятным, но Денис нашел в себе внутренние силы справиться с этим и попросил сладкого чаю и какого-нибудь варенья. Мама радостно всполошилась. У нее имелись вишневое и яблочное, покупной джем из смородины, а еще от Нины Анатольевны с ее дачи — из крыжовника. Она несколько раз меняла решение и в конце концов принесла то, что от Нины Анатольевны.

— Все-таки домашнее, хотя она, конечно, не как я делает, — сказала мама.

— Очень вкусно, — одобрил Денис еще до дегустации.

Мама глубоко вздохнула, колыхнув грудью, и вышла из комнаты. Пусть Денечка отдыхает. Он ведь так натерпелся.

После изнурительно долгой рекламы начался увлекательный фильм «Человек-лярва». Денис сунул под локоть подушку с вышитым геометрическим узором, — «бабулечкина память», — и с наслаждением приник к экрану.

Искусственный интеллект не обманул: на следующий день Авденаго вполне ожидаемо выскочил перед Денисом. Тролль караулил свою жертву, забравшись на низкую толстую ветку старой ивы, росшей во дворе, посреди чахленькой клумбы. Когда Авденаго спрыгивал с ветки на снег, пальто взвилось за его плечами, как плащ, а серые глаза сверкнули желтым огнем.

Все эти спецэффекты пропали втуне. Денис посмотрел на своего преследователя весьма тускло.

— Что тебе надо? — осведомился он.

— А что у тебя есть? — вопросом на вопрос ответил Авденаго.

Денис неопределенно пожал плечами.

— Десятку могу дать, — предложил он.

Авденаго расхохотался.

— Больше ничего?

— Ну, рублей двадцать.

— И это все?

— А чего тебе надо? — спросил Денис.

Таким образом, круг замкнулся.

Авденаго несколько мгновений рассматривал его, топчась на снегу, а потом вполне серьезно ответил:

— Того же, что и тебе. Вернуться.

* * *

Мамы дома не было. Ушла на работу, пока Денис еще спал.

Авденаго топтался на пороге.

— Обувь сними, — приказал Денис.

— А тебе-то что? — фыркнул Авденаго, сковыривая с ног кроссовки. — У тебя ведь мамочка полы моет. Ты сам, небось, ручки не пачкаешь.

— Просто разуйся, — повторил Денис. — Не рассуждай.

— Командуешь? — прищурился Авденаго.

— Ты у меня дома, между прочим, а не наоборот, — напомнил Денис.

— Ох, попадись ты мне у меня дома! — обрадовался Авденаго.

— Что ж ты не у себя дома?

— То, — сказал Авденаго, мрачнея. — Мой дом — там. В долине Гарагар. Понял? Мой клан, моя жена. Все осталось в Истинном мире. А я здесь торчу, как дурак.

— Так ты женат?

— Дошло, наконец? — сказал Авденаго, босиком проникая в кухню. Свое пальто он бросил на пол в прихожей, не потрудившись повесить его на вешалку.

Он уселся в старое кресло возле окна, вытянул ноги, пошевелил пальцами.

— У тебя можно помыться? — спросил Авденаго.

— Валяй. Ванна там. — Денис вдруг понял, что ему все равно. Пусть делает, что хочет.

— Слушай, у тебя какой размер? — скрываясь в ванной, поинтересовался Авденаго. И, не дожидаясь ответа, закрыл дверь. Скоро зашумела вода.

Денис разогрел обед. Для себя он такого отродясь не делал, а вот для тролля сподобился.

Тролль!

Самый настоящий тролль из долины Гарагар.

Денис прикусил губу, задумался. Он ни на миг не усомнился в том, что сказал ему неприятный гость. Совершенно очевидно, что отделаться от тролля не удастся. Да и нужно ли? Ему известна тайна. Здесь, в реальном мире, этот тролль ему, Денису, фактически свой.

— Тебя как зовут? — спросил тролля Денис, когда тот выбрался из ванной, завернутый в любимое полотенце Анны Ивановны, синее, с огромными розовыми цветами. Светлые волосы Авденаго торчали дыбом, физиономия сделалась совершенно красной. Жутко даже представить себе, во что он превращается после сауны.

— Я Авденаго, — сказал тролль.

— А я — Денис, — представился Денис.

Тролль засмеялся:

— Знаю.

— Откуда?

— Я тебя видел.

— Где?

— У Морана, где же еще… — Авденаго вздохнул.

— Я тебе одежду подобрал, иди посмотришь, — сказал Денис. Ему вдруг очень потребовалась пауза — помолчать и осмыслить.

Оставляя мокрые следы, Авденаго прошлепал в комнату, оглядел разложенные на кровати предметы — трусы, носки, вельветовые штаны, черную футболку с черепами, свитер в ромбик.

Потом повернулся к Денису: тот стоял в дверях, ждал, что скажет гость.

— Нарочно старье собирал? — осведомился Авденаго.

— Мама в любом случае заметит, — ответил Денис. — А эти вещи были, по крайней мере, постиранные.

— Ладно, — милостиво кивнул Авденаго, одеваясь. — Сойдет.

Он одернул на себе футболку с черепами и прибавил:

— По сравнению с тем, что я носил в Истинном мире, здесь что ни надень — все будет тряпка.

— Согласен, — неожиданно для себя подтвердил Денис.

— Ладно, — Авденаго широко улыбнулся. — Еда готова? Пойдем, накормишь.

Он бесцеремонно плюхнулся на табурет, поставил локти на стол, потянулся к кастрюле.

— Придется есть ложкой, — предупредил Денис.

— От этой ерунды быстро отвыкаешь, — сказал Авденаго и, видя растерянное лицо Дениса, расхохотался. — Я не из низших троллей, дружок мой Денисик. Я умею пользоваться столовыми приборами.

Денис поставил перед ним тарелку, уселся напротив, откинулся на спинку стула, заложил руки за голову.

— Слушай, а как тебя зовут по-настоящему? — спросил вдруг он.

Не отрываясь от еды, Авденаго пробурчал:

— Авденаго.

— Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Нет, не понимаю.

— Твое настоящее имя.

— Авденаго.

— Не тролльское, а человеческое.

— Так бы и говорил…

— Я так и говорил.

— Ты говорил о настоящем имени. Я — настоящий тролль. Мое настоящее имя — Авденаго.

— Хорошо, — сдался Денис, — назови ненастоящее. То, которое в паспорте.

Авденаго пристально уставился на него.

— Ты для чего спрашиваешь?

— Из любопытства.

— Меня зовут Михаил Балашов. Если ты назовешь меня «Миша», я отрежу тебе уши. У вас кухонные ножи вполне приличные, я уже присмотрел.

— Почему ты изменил имя? — поинтересовался Денис.

— Это допрос?

— Я уже объяснял тебе, мне просто любопытно.

— И что, я должен удовлетворять твое любопытство?

— Я ведь пустил тебя в дом.

— Ага, — сказал Авденаго, облизывая ложку. — И так просто я отсюда не уйду, учти. Никогда не жди благодарности от тролля, человечек.

— Я жду не благодарности, — заметил Денис, — а ответа.

— Потому что тебе любопытно?

— Потому что нам с тобой предстоит действовать вместе.

— И какое отношение к этому имеет мое имя?

— Похоже, ты им гордишься, — сказал Денис. — Следовательно, это имеет некое значение.

— Хорошо, — вдруг сдался Авденаго. — Миха Балашов — мелкий уголовник, который до сих пор, наверное, находится в розыске.

«Так, — мелькнуло у Дениса, — мама была бы права. Если бы узнала о существовании Авденаго, конечно. Она именно это и сказала бы. Что он криминальный элемент».

Денис иногда думал точь-в-точь как его мама, и молодого человека это обстоятельство не на шутку тревожило.

— Миха Балашов был никем, — продолжал Авденаго. — Мальчишка, вроде тебя, двоечник, быдло и пушечное мясо.

— С чего ты взял, что ты — быдло и пушечное мясо? — удивился Денис.

— А кто? — пожал плечами Авденаго.

— Не знаю… человек, — растерянно сказал Денис.

— Ага, человек, как же, — оскалился Авденаго. — У нас в школе был учитель, такой Николай Иванович. Он нам это все прямо в глаза говорил. Что мы — пушечное мясо, раз Лермонтова не читаем.

— Ну да! — поразился Денис.

— «Ну да!» — передразнил Авденаго. — Именно, что «да». Ну, и какой мне после этого интерес оставаться Михой Балашовым? А вот Авденаго — другое дело. Авденаго — тролль, муж Атиадан, дахати Нитирэна.

Последние слова он произнес с гордой печалью, сильно удивившей Дениса.

Сейчас Авденаго совсем не напоминал того разболтанного наглого типа, который цеплялся во дворе к хорошему мальчику Денисику. Сейчас Авденаго выглядел намного старше, его лицо расслабилось, перестало кривляться в гримасах, сделалось даже симпатичным — по-своему.

— Что такое Нитирэн? — спросил Денис.

— Наш вождь. Великий вождь, — подчеркнул Авденаго.

— Вроде Сталина?

— Лучше.

— Ясно… А второе слово… — Денис щелкнул пальцами.

— Дахати, — кивнул Авденаго. — Секундант. — Он встретился с Денисом глазами и рассмеялся, не издевательски, а просто весело. — Что, ушам своим не веришь? Не ожидал, что я такие слова знаю?

— Ну, ты, наверное, много разных слов знаешь, — уклончиво произнес Денис. — Всяких. Если ты друг великого вождя.

Авденаго покачал головой:

— Дахати — больше, чем друг. Это заместитель, второе «я», двойник. Дахати берет из добычи все, что захочет. Дахати ест лучшее, ему не отказывают женщины. Дахати должен умереть вместо вождя.

— А, — сказал Денис, немного подавленный таким величием.

Авденаго ухмыльнулся.

— По положению в Истинном мире я гораздо выше тебя, — сообщил он, ковыряя в зубах ножом.

Денис подал ему зубочистки в пластмассовой коробочке.

— Мы с тобой находились по разные стороны Серой Границы, — сказал Денис. — Грубо говоря, были врагами. Так что твои титулы, по идее, меня никак не впечатляют.

— Смотри. — Авденаго сжал кулаки и медленно опустил их на стол. — Если бы ты попался к нам в плен, я мог бы показать на тебя пальцем и забрать к себе. Я распорядился бы, чтобы тебя повесили, или отправили на рудники, или отпустили на свободу. И это было бы исполнено. А если бы я попался к вам в плен — что бы ты смог? Смог бы ты забрать меня к себе, или отправить на рудники, или отпустить на свободу?

Денис немного растерялся, но затем собрался с мыслями и ответил, как он надеялся, вполне спокойно и разумно:

— У нас нет рабов. И рудников, кажется, тоже. Так что первые два вопроса бессмысленны.

— А ты так уж уверен, что у эльфов нет рабства? — прищурился Авденаго. — Ты ведь, небось, дальше замка и не ходил, а? Ты хоть бывал в эльфийских лесах? Ты знаком с их обычаями? Ты же ничего о них толком не знаешь. Сколько эльфов было у тебя в друзьях?

— Ну… — Денис начал мысленно подсчитывать и наконец сообщил: — С двумя я точно дружил. Без вопросов.

Авденаго неприятно рассмеялся.

— Вот видишь! Всего с двумя. Как ты можешь утверждать с такой уверенностью, будто знаешь о них все?

— Ну, не все, но кое-что — да, знаю, — Денис пытался стоять на своем, но переспорить тролля ему явно не удавалось.

— Хорошо, хорошо, предположим, ты прав, — с деланным великодушием согласился Авденаго. — А как насчет свободы? Было бы у тебя право просто так взять и отпустить меня на волю? Без объяснения причин, своей властью, своей прихотью?

— Мы не отпускаем на свободу врагов, — сказал Денис. — Что тут обсуждать-то!

— Ты в Истинном мире был куда ниже по положению, чем я, — подытожил Авденаго торжественно. — Я дахати вождя, а ты — простой солдат. Кстати, я вообще сильно удивлен, видя тебя живым.

— Да? — Денис понял, что окончательно сбит с толку.

— Ага, — кивнул Авденаго. — Моран мне положительно обещал, что тебя там изрубят в капусту. Сделают из тебя фарш. Голубцы, в общем. Знаешь, которые ниточкой завязывают. Любишь такие?

Денис молча смотрел на него. Он так растерялся, что, кажется, вообще утратил дар речи.

Авденаго подмигнул ему:

— Да ладно тебе огорчаться, не убили же…

— Почему Моран обещал тебе, что меня убьют? — выговорил наконец Денис.

— Что, интересно? — Хитренькая кривая улыбочка проползла по губам Авденаго. Проползла и скрылась. — Я завидовал тебе, — сказал Авденаго просто. — Вот он и обещал. Из сострадания ко мне.

Денис затряс головой.

— Ничего не понимаю! Ты мне завидовал? Почему?

— Потому что ты — балованный и ухоженный. Потому что у тебя есть мамочка. Потому что ты ничем не заслужил всего этого.

— Все равно не понимаю… Откуда ты мог это знать?

— Я же видел тебя у Морана, — пояснил Авденаго.

— Но я-то тебя не видел!

— Конечно, не видел. Я прятался.

— Ты подглядывал, что ли?

— И подслушивал тоже.

— А как ты оказался в квартире Морана?

— Напряги свой ум, эльфяка. Может, у эльфов и впрямь нет рабства, а вот у нас, у троллей, оно распространено повсеместно.

— Такого не может быть… Мы же не в Истинном мире, а и реальном! — вырвалось у Дениса.

— Какого тролля остановит подобная мелочь? — презрительно хмыкнул Авденаго. — Я был рабом Джурича Морана. Он спас меня от ментов, а потом… — Он махнул рукой. — Я ни в чем не раскаиваюсь. И жалеть меня тоже не надо. Мне завидовать надо! А я тогда сдуру тебе позавидовал. Такой ты был холеный, гладенький. И мамочка за тебя трясущимися ручками двадцать пять штук отвалила. «Помогите, мол, Денисику, отправьте его в круиз, он так не хочет идти служить в армию…» Моран ей — «мур-мур-мур, отправим вашего Денисика к эльфикам, его там прелестные девы будут с ложечки кормить» — и все такое. Мамочка: «Ах, мой Денисик такой нежный, с ним надо поделикатнее…» Тьфу ты. Меня чуть не стошнило. И все равно, понимаешь, — все равно я тебе завидовал!

Денис болезненно сморщился:

— Она — мама, ее не переделаешь.

— Да при чем тут «мама»!.. — Авденаго с досадой выплюнул очередную зубочистку и показал пальцем на кухонный шкаф. — А там у вас что? Может, тортик припрятан?

— Сейчас глянем.

Денис поставил перед Авденаго коробку с мятым эклером и блюдце с раскрошенным печеньем.

— А варенье есть? — жадно спросил тролль.

— Есть. Тут какой-то джем и еще от Нины Анатольевны, с дачи…

— Тащи все, — распорядился Авденаго.

И продолжил, чавкая:

— Ну, в общем, напялили на тебя колготки и прочее тряпье, щелк — и ты уже на лугу среди овечек, пастушек и эльфиечек. Но ведь это несправедливо! Одним — все, а другим — только тряпкой по морде. Я свои соображения Морану прямо в глаза высказал! Представляешь? Он меня еще спрашивает: «Чего это у тебя, Авденаго, такая рожа кислая?» Тут-то я и высказался. Ну, в общем, это довольно смело по отношению к Морану, потому что он бывает просто бешеный… Не веришь? Смотри.

Авденаго поднял ладонь и повернул ее к Денису, так, чтобы тот мог рассмотреть шрам посреди руки.

— Что это? — не понял Денис.

— Это меня Моран ножом, — сказал Авденаго.

— Зачем? — поразился Денис.

— Захотелось ему… Счел, что так надо.

— А ты что?

— Заревел, больно было… Ты бы на моем месте еще и не так заревел! — сказал Авденаго. — Ну, в общем, когда я ему признался, что завидую, Моран только посмеялся. И знаешь, что сказал?

— Что?

— Что отправил тебя на бойню. Что ты сразу же попадешь на войну и там из тебя сделают вот это самое. Фарш.

— На самом деле так приблизительно все и вышло, особенно под конец, когда ваши напали на замок, — признался Денис.

— Но ты жив, — заметил Авденаго и взял целую горсть ломаного печенья.

— Тебя это сильно огорчает? — спросил Денис.

Авденаго не ответил. Вместо этого он знаком приказал налить ему еще чаю, доел печенье и наконец изрек:

— У нас с тобой общая цель. Мы оба хотим вернуться в Истинный мир. Ты поможешь мне, а я — тебе.

— Идет, — кивнул Денис. — Но вот только одна загадка: как нам найти Джурича Морана?

— Никак, — сказал Авденаго, обтирая пальцы о любимую мамину тюлевую занавеску (Денис даже не поморщился — после Истинного мира он сделался человеком железной выдержки). — Я уже все перепробовал. Не забывай, ты был всего-навсего его клиентом, а я — его холопом. Я знал все его прихоти, все придури, я умел угадывать его желания…

— Ага, то-то он тебя ножом пырнул, — вставил Денис, почему-то уязвленный.

— Такова была его прихоть, — невозмутимо отозвался Авденаго. — Ну так вот, я тебе говорю: от тебя он, возможно, и прячется, потому что вряд ли желает видеть эльфеныша; но уж мне-то он бы непременно явился, если бы от него это зависело.

— Хочешь сказать, что Моран не во всех своих поступках властен? — удивился Денис.

— В реальном мире — да, — кивнул Авденаго. — Он связан какими-то правилами, которых ни ты, ни я не знаем. Не исключено, что не знает этих правил и сам Джурич Моран.

— Погоди, — остановил своего собеседника Денис. — Погоди, я не поспеваю… Ты хочешь сказать, что Моран чего-то не знает или не может?

— Ну да, — сказал Авденаго. — Именно об этом я тебе и толкую.

— Я столько всего о нем в Истинном мире наслушался! — вздохнул Денис. — Его там, в общем, за бога считают. Ну, за такого бога, маленького. Но могущественного.

— Моран — изгнанник, — сказал Авденаго. — Моран — преступник. Не мелкий уголовничек, вроде меня, а настоящий преступник, крупный. С размахом. Его по приговору суда выставили из Истинного мира. И, наверное, нарочно так сделали, чтобы он с нами встретиться не сумел.

— Почему? — Денис непонимающе мигал.

Авденаго рассмеялся ему в лицо.

— А ты над этим никогда не задумывался, мамин сыночек? Я так непрерывно думаю. И знаешь, до чего я додумался? Если он начнет общаться с такими, как мы, то рано или поздно отыщет дорогу в Калимегдан. А это станет катастрофой для тех, кто отправил Морана в изгнание. Потому что Моран не простит. Он добрый — по-своему, для тролля, тем более для тролля из высших, — но этих он не простит. Он, правда, со мной об этом никогда не разговаривал, да я-то хорошо его изучил!

— Моран — добрый? — переспросил Денис, вспомнив о чем-то. — И этот добрый обещал тебе, что меня непременно убьют?

— Разумеется, он очень добр, — подтвердил Авденаго. — Только не к тебе, а ко мне. Тебе, конечно, не приходило в голову, что хорошее отношение может распространяться на кого-то другого, не только на твою драгоценную сладенькую персону?

* * *

Анна Ивановна, разумеется, никогда в жизни не позволит пустить к ним в квартиру постороннего человека. Об этом даже и заикаться не стоит. Денис прямо высказал Авденаго все как есть.

— Ну она у тебя и мещанка, — возмутился Авденаго.

— В каком смысле? — Денис нахмурился. — Что ты имеешь в виду?

— Так Николай Иванович говорит, ну наш учитель по русскому… Тьфу! — Авденаго поднял на Дениса глаза и рассмеялся. — Я ведь ненавидел этого Николая Ивановича, просто зубами на него скрежетал и желал ему жестокой смерти, а теперь вот все время вспоминаю… — Он подумал немного. — Наверное, это во мне троллиное проснулось. Тролли своих врагов очень любят. Иногда даже больше, чем родственников.

— Ну, родственники — это особое, — сказал Денис. — У меня тоже тетка есть. И какие-то двоюродные братья. Я не очень-то их жалую. Зануды несчастные.

У него имелась еще родня со стороны отца, но после развода Анна Ивановна пресекла всякую возможность общения Денисика с этими людьми. Чтобы не травмировать мальчика. Ну и заодно чтобы исключить разные пересуды. Ребенку незачем знать о том, какой на самом деле подонок его отец. Пусть лучше думает о папочке хорошо, благородно решила Анна Ивановна.

— Слушай-ка, — заговорил, смущаясь, Денис. Он наконец собрался с духом и задал вопрос, который мучил его больше всего: — А как тебе вообще пришла на ум фантазия сделаться троллем?

— То есть? — не понял Авденаго. — Что ты имеешь в виду?

— Ну, тролли… они… э… — выдавил Денис и замолчал.

— Ну, что — «э»? — передразнил Авденаго. — Какое «э»?

— Да такое, — выпалил Денис, — что ведь они, ну, «плохие».

— Что? — не веря собственным ушам, переспросил Авденаго.

— Плохие, — повторил Денис чуть более уверенно.

— В каком смысле — «плохие»? — Авденаго забавлялся все больше и больше.

— Ну, в кино, например: индейцы — хорошие, белые захватчики — плохие. Английские корсары — хорошие, испанские — плохие. Ну, русские хорошие, а немцы — плохие… Понимаешь?

— Ты имеешь в виду расхожие пошлые штампы? — вконец развеселился Авденаго. — Признавайся честно! Эльфы — хорошие, тролли — плохие… Да?

Денис, сильно покраснев, кивнул.

— И тебе, конечно, совсем непонятно, как можно по доброй воле играть за плохих. Да?

— Ну… да.

— А Джурич Моран? — спросил Авденаго.

— Что Джурич Моран? — не понял Денис.

— Моран-то сам — кто?

— Ну, Моран — тролль… но из высших. Он — Мастер.

— Ага, а я, по-твоему, из низших, что ли? Я дахати Нитирэна, забыл? И муж Атиадан, Злого Колокола.

— Ну да, ты говорил, — вяло согласился Денис. — Я все равно не понимаю.

— Маугли не понимал, как можно быть человеком, а не волком, — задумчиво проговорил Авденаго. — Но это, наверное, для тебя неубедительно.

— Ты и «Маугли» читал?

— Меня Моран заставил… Я у него всего Достоевского перечитал и кое-что из детской литературы, — признался Авденаго.

— Хорошенькое рабство: сиди себе да почитывай книжку, — сказал Денис с явным намерением подколоть собеседника.

— Ты ведь не пробовал, — возразил Авденаго. И, увидев, какое лицо стало у Дениса, возликовал: — Ага, по морде вижу, не пробовал! Небось, в телик по целым дням пялишься, да? А книгу когда открывал в последний раз? Перед ЕГЭ? Ну вот сперва попробуй всего Достоевского перечитать, а потом уже рассуждай про цепи рабства и про прелести свободы. Про хороших и про плохих.

Денис окончательно сконфузился и замолчал.

Добивая его, Авденаго сказал:

— Я, может, и быдло, но знаю побольше твоего, в том числе и из художественной классики.

— Угу, — сказал Денис.

Авденаго немного смягчился:

— Понял теперь, почему я пошел в тролли?

— Не совсем, — признался Денис.

— Ну ты и тормоз! — восхитился Авденаго.

Денис пожал плечами:

— Я тебе правду говорю. Ты объяснил что-то, но я все равно ничего толком не понял. Но это, наверное, и неважно. Ты тролль, потому что так тебе больше нравится.

— Угу, — сказал Авденаго. — А больше у тебя там пирожных не осталось? Мне эклерчик понравился.

— Нет… Я потом тебе еще куплю. А как другие тролли к тебе относятся?

— Я выкормыш Морана, — сказал Авденаго. — Как они, по-твоему, ко мне относятся?

Денис пожал плечами.

Авденаго взял вилку и принялся тыкать ею в стол, подчеркивая — как бы нанизывая на зубцы — каждый слог:

— Ра-бо-леп-но! У-ва-житель-но! Низ-ко-по-клон-но! Дру-жес-ки! Как-я-заслу-жи-ваю!

Денис отобрал у него вилку и бросил ее в раковину, к грязной посуде. Авденаго не без сожаления проводил ее глазами.

— Атиадан Злой Колокол взяла меня в мужья, — прибавил Авденаго. — Понимаешь?

— Да, — сказал Денис.

— Интересно, — хмыкнул Авденаго, — и что ты понимаешь?

— Что ты женат.

— Ну, давай, а теперь спроси — каково быть женатым на троллихе?

— Каково быть женатым на троллихе?

— Тебе и не снилось! — сказал Авденаго. — Ясно?

— В смысле? — переспросил Денис.

— В том смысле, что… — Авденаго прикусил губу, а потом очень просто, как ровеснику и другу, признался Денису: — После Атиадан здешние девчонки — такая преснятина… Я ни на одну даже смотреть не могу.

— Ясно, — сказал Денис.

— И что тебе ясно? — прищурился Авденаго.

— То, что твоя жена классная.

— У нее есть хвост, — сообщил Авденаго.

Денис, к его великой радости, покраснел.

— Ой, только про это не надо!..

— Ладно, — смилостивился Авденаго. — А у тебя там кто-нибудь остался?

— У меня была хорошая напарница, — сказал, подумав немного, Денис. — Эльфийская лучница. Мрачноватая малость и молчаливая, но с ней было хорошо. У нее парень погиб, вот она и помалкивала. Все о нем думала.

— Очень интересно… А еще кто?

— Ну… — Денис задумался. — Была еще одна. Я с ней с первой познакомился. Поначалу она со мной запросто болтала, потому что мы в одном отряде были… Но это только поначалу. Теперь-то я на нее и глаз поднять не посмею.

— Эльфийки, — выговорил Авденаго неприязненно. — Они ведь почти бессмертны, если их вовремя не прирезать. Им человеческая жизнь — плюнуть и растереть. И пахнет от них противно — ушной серой. Не принюхивался? Ты их острые ушки нюхни — сразу всякое желание пропадет.

— И это говорит муж хвостатой женщины! — возмутился Денис.

— Ты хвоста моей жены не касайся, — предупредил Авденаго.

— И в мыслях не было! — заявил Денис.

— Ну и дурак, — сказал Авденаго. — В мыслях-то вполне можно. И даже рекомендуется. От этого в крови кипение начинается.

— У меня не начнется, — возразил Денис.

— А ты попробуй. Ты ведь не пробовал!

— Что ты все ко мне пристал — «попробуй то, попробуй се»! — возмутился Денис. — Не хочу я ни Достоевского, ни хвостатых женщин.

— А эльфийку остроухую, значит, хочешь?

— Не знаю я… Что пристал!

Авденаго откровенно потешался над ним. Сидел, сложив ладони на сытом животе, и ухмылялся.

— Вот почему троллем быть предпочтительнее! Вы ведь ничего в жизни не видите. Ни радоваться не умеете, ни любить, ни книжки читать, ни подраться в охотку, так, чтоб зубы хрустели… У вас и на пирах-то, небось, одни баллады да чинные танцы. Ни игр, ни борьбы. Да? И как еще остроухие от скуки не передохли!

— У них длинная жизнь, — сказал Денис.

— Ну так что у тебя с той эльфийкой? — жадно поинтересовался Авденаго. — Выкладывай, девственник.

— Да ничего, — нехотя сказал Денис.

— А кто она?

— Защитница Ингильвар.

— Ты влюблен в защитницу?

— Я только что это сказал.

— Ну так повтори!

— Да, — рявкнул Денис. — Я влюблен в защитницу Ингильвар! В госпожу замка. Когда я в нее влюбился, я не знал, что она станет защитницей. И она этого не знала. А теперь уже поздно.

Авденаго вдруг стал серьезным. И даже улыбаться перестал.

— А ведь если ты на ней все-таки женишься, — медленно проговорил наконец Авденаго, — то наше положение в Истинном мире сравняется. И ты сможешь, указав на меня пальцем, сказать: «Я оставляю этого раба себе» или «Я отпускаю этого пленника на волю». А, Денис? А? Что скажешь? Ну?

Он протянул руку к своему собеседнику и тряхнул его за рукав.

— Что скажешь, Денис?

— Я скажу: «Повесить его на стене, чтоб другим неповадно было!» — выпалил Денис.

Авденаго расхохотался.

— Вот это по-нашему! А теперь, брат, нам с тобой нужно все-таки добраться до Джурича Морана и Истинного мира.

Загрузка...