Полиция Гирты (СИ)

Глава 20 Йекти. (Среда)

Стояло серое прохладное утро, накрапывал дождь. В окно заглядывало тусклое пасмурное небо. Ветер раскачивал березу на углу желтого двухэтажного дома, напротив, через улицу, в какую-то дверь в коридоре, громко скреблась, навязчиво выла, ломилась, кошка. Ей открыли и мяуканье прекратилось.

— А что это за человек, который ходит с Эмилией Прицци? — задумчиво раскуривая трубку, поинтересовался детектив. Он принес кипятка из титана у консьержа внизу, но кофе оказался слишком горячим, чтобы пить сразу — это же ее мы вчера видели на мосту? А тот рыжий с ними…

— А, Готфред Манко — деловито отстраняя детектива от стола, бросила ему Мариса, собирая неоконченные рукописи, которыми она занималась вчера до самого позднего вечера — лейтенант жандармерии, привратник и подручный сэра Прицци. А еще старшина квартальной самообороны по проспекту Булле дом сто три. Это тут неподалеку, у вязовой аллеи. У него сестра такая дура, уже двадцать, а все на выдане, прислуживает за столом в доме сэра Августа, никто ее замуж не берет… Но брат его ничего, правда совсем малолетка.

— Нет, я про того, который держал за руку дочь сэра Августа. Это ее муж?

— Это барон Кристоф Тинвег, младший брат сэра Марка, того, который с пистолетом, они сэру Августу как племянники. Их отец был другом сэра Прицци — на этом пространном объяснении Мариса сделала вид, что это этого объяснения довольно, захлопнула папку и указала детективу на выход из комнаты, что пора собираться и идти, а покурить и попить кофе можно и на рабочем месте, в отделе.

— А что с ней не так? — попытался спросить снова Вертура, вспоминая их первую встречу с дочерью графа на турнире.

— Напиши в прокуратуру Гирты — насмешливо ответила Мариса — запроси поднять дело.

— Понятно. Просто еще одна неудобная история — перекидывая на плечо портупею и надевая через голову, чтобы не снимать заколку, плащ, заключил детектив.

В мастерской было светло, под сводчатым потолком вился, закручивался густыми живописными кольцами, табачный дым. Усатый инженер в надвинутых на лоб очках выпускал дым прямо в работающий электронный прибор, стоящий перед ним на просторном, но заваленном инструментами и радиотехническими деталями верстаке. Пыльные серые занавески были откинуты с высоких, выходящих на обратную сторону комендатуры, в сиреневый сад окон. Снаружи лил дождь, весело журчал в водосточных трубах и канавках из красиво выложенных вокруг клумб камней. Почти что сентябрьская свежесть, полнящаяся ароматами дождливого уходящего лета, вливалась в зал через открытую нараспашку форточку.

Высокие застекленные шкафы и полки, заставленные разнообразной сложной, мерцающей витками катушек и алюминием конденсаторов, аппаратурой и медный рельс заземления под подоконником навевали мысли о популярных книжках с иллюстрациями о достижениях современной науки и промышленности. Пахло крепким, как в кисете у боцмана, табаком, горячим железом, канифолью и пригоревшим текстолитом.

— Она стабилизирует широкий спектр электромагнитных частот, даже оптика не аберрирует — продемонстрировал спаянную наверное прямо этим утром на стеклопластиковой панели электрическую схему инженер и повернул переменный резистор. Лежащий тут же, видимо вынутый из колонки громкого оповещения для ремонта, угольный динамик захрипел знакомыми ритмами. В них не было никаких внятных звуков, ни голоса, но монотонная и тяжелая, словно дыхание или удары сердца пульсация сразу же вызвала у всех мысли о недавно слышанном слове.

— Йекти — угадал Фанкиль.

— Почему «она», а не «он» или «оно»? — внезапно спросил доктор Сакс. Инспектор Тралле нахмурился.

— Да, я знаю, Густав, кто-то всегда должен задавать глупые вопросы — пренебрежительно бросил он.

— Радиопередача? — с интересом уточнил Фанкиль, наклоняясь над колонкой — это какой-то шифр?

— Не совсем, это немодулированный сигнал, больше похожий на электропомеху. Но вполне может быть и целенаправленным вещанием. Например, для получения радиолокационной картины. Или сигналом бедствия: в условиях нестабильности нашей атмосферы беспроводная передача информации при помощи электромагнитных волн без существенных искажений и потерь практически невыполнима, так что станции и некоторые воздушные и морские суда используют похожие коды для экстренного оповещения. Дают широкополосный сигнал в эфир и ждут ответа, когда с ними свяжется контактор из Центра. Мое дело поставить вас в известность, если нужны подробности, уточните у леди Тралле, она должна знать, что там случилось, может авария, или что еще — пожал плечами инженер. Он развернул к себе папку и обратился к бумагам, чтобы написать аннотацию к исследованию, но его снова отвлек Фанкиль.

— А сейчас, как я понимаю, мы абсолютно стабильны? — демонстрируя экран работающего осциллографа, уточнил рыцарь — радиоэфир полностью открыт?

— Да, это есть в учебниках по физике и электротехнике, в теоретических разделах — охотно ответил инженер — но я сам первый раз такое вижу. Я молнировал на Гирту Центральную и в Университет, подтверждают близкий к нулевому уровень искажения. Измеряют протяженность аномалии и области доступных частот. Смотрите.

Он переключил приемник на другой массив частот и повернул колесико переменного конденсатора, осторожно настроил его так, чтобы сигнал был отчетливо различим. Звуки к колонке поменялись. Комната наполнилась гулким, отдающим эхом журчанием, словно потек полный гладких металлических шариков ручей, через который все также откуда-то издалека побивалось уже знакомое, ритмичное «Йекти».

— Цифровой сигнал — пояснил инженер — это навигационные системы воздушных судов. Здесь они используют лазерную навигацию и оптический семафор, но у них есть и передатчики и радары в качестве запасных систем. Видимо включили их, проводят измерения, тоже тестируют. Вот еще.

Он еще раз переключился на другой массив и снова начал крутить настройку частоты.

— … три минуты, восемь секунд. Передача записи в тестовом режиме. Просьба игнорировать — монотонно вещал пересыпанный помехами, далекий, едва различимый спокойный, похожий на механический, голос с каким-то необычным, чуждым всем современным языкам, какие когда-либо слышал Вертура, акцентом.

Все внимательно прослушали повторяющуюся запись до конца.

— Остров Аркна. Двенадцатое мая, двадцать седьмого года. Угловая высота минус сто пятьдесят восемь и пятнадцать. Угловое время плюс четыре градуса, семнадцать минут, восемь секунд. Передача записи в тестовом режиме. Просьба игнорировать.

— Это в двух с половиной тысячах километрах от нас — продемонстрировал рукой карту с пометками на стене Фанкиль.

— Тысяча пятьсот двадцать седьмого года? — уточнил детектив.

— Двадцать седьмого — улыбнулся в усы инженер — это вещание ведется с антенны острова Аркна уже полторы тысячи лет. По сути это просто навигационный радиомаяк. Там очень мощный архипелаговский передатчик и антенный массив. Еще античный. С их помощью раньше, до современных трансмерных технологий, проводили дальнее сканирование внешнего эфира. Так что его почти всегда слышно. Окончательно глохнет только при сингулярности, при аномально высоком уровне искажения. Только раньше до Гирты всегда доходил один белый шум. По его интенсивности, насколько он заглушен, можно было без приборов определить коэффициент абскурации пространства-времени. Есть даже справочные таблицы, специально рассчитанные для каждого региона на побережье. Но сейчас — сами все отчетливо слышите.

— Занимательно, бесспорно — покачал головой инспектор Тралле — мэтр Руксет, изложите в трех копиях, мне, леди Тралле и сэру Гессу.

Уже в коридоре первого этажа, проходя мимо распахнутых настежь дверей мастерской, за которыми вяло и громко переругивались слесаря, гремели железом, колотили по заготовкам, пилили, сверлили и клепали упряжь, доспехи и запчасти для карет, полицейские приметили две знакомые фигуры. Хвостист Прулле и бездельник Коц, оба в пыльных рабочих кожаных фартуках, стояли на каменной площадке ведущей в подвал лестницы, глядели в низкое арочное окошко на дождливый сад, слушали веселое журчание стекающей из водосточной трубы воды, смеялись над какой-то веселой шуткой, курили.

— А вы, недоумки, что тут делаете? — нахмурился, грозно крикнул им, перевесился через перила, сделал угрожающее лицо, инспектор.

— У нас практика — начал оправдываться хвостист Прулле — мы же политехники…

— А куда еще таких недоумков как мы? Только в полицию! — нагло и весело глядя на нависшего над ним с высоты лестничного пролета начальника отдела Нераскрытых Дел, широко расставив ноги и манерно разминая в руках чубук трубки, весело прокричал в ответ бездельник.

Уже наверху инспектор Тралле остановился, задумался и вонзил свой взгляд в детектива.

— Есть мысли? — только и спросил он.

— Есть — с готовностью кивнул Вертура.

— Ну так езжайте, не стойте — рассердился инспектор — в одиночку справитесь или выделить кого?

— Справлюсь — ответил он.

— Все, жду результатов проделанной работы. Идите.

Проверив перевязь, накинув на голову капюшон, детектив спешно вышел на улицу. Размышляя о том, что он знает о беспроводной передаче информации, возмущениях атмосферы, трансмерных технологиях и электропомехах, гулко шлепая по образовавшимся у тренировочных столбов лужам, он пересек плац и направился к воротам на проспект.

— Куда поехали-то в такую погоду, на картошку что ли? — поплотнее кутаясь в потрепанный черный плащ, прижимая к груди пику, чтобы были свободны ладони, пытался прикурить, спрашивал у выезжающих из ворот людей генерала Монтолле дежурный полицейский.

— А черт его знает! — стыдливо отводя глаза, отмахивался кучер — приказ командира обсуждению не подлежит.

Вместе с охотниками бригады снимались, уезжали и их семьи. Женщины выносили из общежития на северном краю плаща горы скарба, тряпья, посуды и утвари кидали их в фургоны и телеги. Заносили маленьких детей, сажали их в сооруженные из одеял и плащей гнезда, вручали им игрушку или леденец. Тем кто постарше чтоб не копались, помогали с погрузкой, давали подзатыльника.

— Что за исход евреев из города Мо? — строго спрашивал у возчиков капитан Кноцце.

— А мы в тайгу! Прыг и с головой! — с натужной веселостью отмахивались от его вопросов мужики — кедра наломаем, барсуков наколотим, разбогатеем!

— Крысы корабельные! — ругался, качал головой знакомый детективу пьяный полицейский капитан, делился недовольством с коллегой, глядя, как очередная телега прошла через ворота — керосин учуяли. Бегут пока не пригорело.

— Да — рассудительно согласился с ним начальник оперативного отдела — они-то мужики вольные, куда ветер подует, туда и покатятся. А у нас присяга, долг, честь мундира и трибунал, если побежим.

У кострища, где люди генерала Монтолле всегда готовили себе еду, уже снимали знамя. За эти дни его несколько раз подбивали кольями, чтобы ветер не вырвал из размытой дождями почвы и теперь никак не могли его вытащить. Тянули во все стороны, под задорные смешки полицейских, что обедали, развлекались зрелищем как спектаклем, наперебой советовали, как лучше сделать. Кто-то предложил просто срубить топором, а потом поменять флагшток, все равно поедут в лес, но в конце концов дернули под корень в шесть рук, но не удержали и уронили в натоптанную тут же у костра, черную от углей лужу. С руганью, обвиняя всех, кроме себя, принялись спешно отряхивать, отирать знамя от грязи.

— Это они запасы к зиме делать? — с видом знатока, поинтересовался у пьяного капитана детектив — охотиться поехали?

— Да вроде как — покачал головой тот и презрительно махнул рукой — у них какой-то переполох вчера ночью был, а сегодня вот охота и грибы уже у них. Духовник всей общиной на заготовки ехать благословил. Ничего, побродят по мокрым перелескам оголодают, никуда не денутся, вернутся. Далеко от кормушки не уедут.

Выйдя на проспект, Вертура решил прогуляться пешком. Он свернул на юг, прошел ворота и Старый мост, миновал дом депутатов, где перед парадным входом сейчас стояла полицейская повозка, и незнакомый жандарм листал какую-то папку, прикрывая ее от дождя зонтом, чтоб не намочить. Пересек проспект Булле, потом еще один перекресток, прошел улицу генерала Гримма, потом еще одну улочку, и вышел на площадь к проспекту Иоанна Крестителя, откуда по правую руку был виден темный фасад одноименного собора, куда детектив недавно ходил на литургию. Прошел площадь, и еще одну улицу, вышел к развилке, к крепостной башне и главпочтамту Гирты. Свернул перпендикулярно проспекту Рыцарей в сторону залива и снова пошел напрямик, срезая через переулки к улице Зеленого Мола, в сторону дома Тильды Бирс.

Терзаясь неприятными мыслями о возможной встрече с Эрсином, которого он выдал на допросе по делу ареста домовладельца Троппа, по рассеянности свернув не на том углу, он немного заплутал между каких-то незнакомых темных домов, но выйдя к искомому серому фасаду с низкой аркой, с нескрываемой радостью отметив для себя, что ипсомобиля Поверенного рядом нигде не видно, тут же повеселел, ускорил шаги.

У самых ворот, перегородив узкую улочку, стояла груженая напиленными на дрова бревнами телега. Мальчишки с трудом поднимали чурбаки, заносили во двор, в одном из чумазых работников, Вертура узнал сына Тильды Бирс.

— А это вы! — приветствовал знакомого юнец, с готовностью доставая трубку из своих широких штанин.

— Веди к матери — коротко и сурово приказал, привычным движением откинул полу плаща, демонстрируя подвеску лейтенанта полиции Гирты, детектив. Парень гордо передернул плечами, по-деревенски заломил руки в разрезы штанов и жестом указал следовать за ним.

Когда они поднялись на второй этаж, миновали поленницу и заставленный сломанными, полными всякого старого домашнего хлама шкафами, коридор, Вертура сразу заметил перемены, что случились в доме вдовы со дня его первого визита. Худая дверь и рассохшаяся рама были заменены на прочные, новые. На свежих желтых досках чернели массивные стальные щечки замка, а в самой квартире больше не пахло ни гарью, ни щелоком, ни дымом. Миновав сумрачную, пахнущую нафталином прихожую, мальчишка проводил Вертуру в зал, откинул, украшенный бисерными нитями полог, что заменял дверь. До этого Вертура заходил только на кухню, но оказавшись в комнате, тут же догадался, что и здесь все обновилось: свежие светлые занавески на окнах, вычищенные шкуркой, покрытые блестящим лаком дубовый стол и шкаф явно свидетельствовали о том, что хозяйка квартиры решила капитально взяться за обустройство своего жилища.

На полках тускло поблескивал фарфором тот самый свежевычищенный капитанский сервиз, на столе лежал раскрытый на каком-то сложном, похожем на эскиз для рукоделия, рисунке, альбом, а рядом стояли большая чашка чая и вазочка с печеньем. Тильда Бирс сидела на стуле у окна, ловко вышивала по плотной белой ткани узор с цветами, листьями и змеями.

— А это вы! — улыбнулась она, поднялась от окна навстречу детективу и сделала книксен.

Белые с синими письменами ленты вдовы все также были вплетены в ее черную косу, но теперь весь ее облик излучал радость и умиротворение человека, что, после долгих лет несчастий и нищеты, наконец все же добился заслуженного покоя и благоденствия. На ее румяном лице играла радушная счастливая улыбка, глаза лучились теплым, приветливым светом. Старую засаленную как банный халат мантию сменила новая, красивых бирюзовых оттенков, ворот черной нижней рубахи-кину был аккуратно выглажен, а на ногах вместо сандалий из лыка, блестели модные кожаные башмачки.

— Леди Бирс… — тяжело вздохнул, попытался хоть как-то начать разговор детектив, когда она, весело и благодарно глядя на него, предложила ему присесть к столу и кивком приказала сыну удалиться.

— Вы зря все это купили, показали, что у вас есть деньги — глядя на нее, печально покачал голой — вас могут обокрасть, обмануть. Нельзя так делать.

— Вы что-то хотели? — спросила она, внимательно приглядываясь к его угрюмому виду. Улыбка исчезла с ее лица, взгляд стал как прежде напряженным и подозрительным — или просто зашли в гости? Хотите чаю, вам налить?

— Расскажите мне про Шо — наконец решившись, задал вопрос Вертура — что с ним?

— С ним? — слегка изумилась Тильда Бирс, отложила шитье, еще более пристально и недоверчиво посмотрела на полицейского — я только один раз его и видела. А что с ним случилось?

— Его ищут люди сэра Прицци — прямо, не кривя душой, ответил Вертура — я не сказал им что видел его у вас после того как он ушел от сэра Ральфа и это очень серьезное дело. Для вас оно может очень плохо кончиться, и, если вы мне не расскажите, зачем они с Эрсином и районным надзирателем встречались здесь, мне, как уполномоченному лицу, все же придется передать эту информацию в разработку по делу исчезновения этого человека — он сделал паузу, тяжело вздохнул. Тильда Бирс слушала, не перебивая, Вертура продолжил — скорее всего, если будет что-то серьезное, комендант района укажет на вас, как на виновницу, чтобы выгородиться. Вы сами знаете, какие применяются методы, когда дело касается государственной измены.

Тильда Бирс выждала паузу, внимательно и пристально посмотрела ему в глаза.

— Я сама пойду в полицию — ответила она коротко и быстро. Ее рука скользнула под стол. Где-то внизу тяжело громыхнуло железо, как будто там был нож, или какой еще стальной инструмент.

— Не пойдете — кладя ладонь на ножны с мечом, которые он положил рядом с собой на стол, чтобы, пока он сидит, не бились об колено, покачал головой детектив — Эрсин дал вам денег и пригрозил расправой, если вы раскроете его тайну. Сказал, что если вас увидят в полиции, он сожжет ваш дом.

Тильда Бирс вздрогнула. Страх пережитого кошмара и тревога исказили ее лицо, как будто бы он угадал слово в слово все ее чувства и мысли.

— Я понимаю ваше беспокойство — глядя ей в глаза, продолжил Вертура, одновременно прислушиваясь к тому, что происходит в прихожей за пологом гостиной, и для верности держа руку на мече — я не хочу подвергать вас опасности, и этот разговор не войдет в протокол. Просто намекните мне о чем они говорили. Я служил с вашим братом, вы можете не верить мне, но, если бы я был бесчестным подлецом, я мог бы и не передавать вам вексель, утаить награду и обналичить деньги. Никто бы никогда этого не смог проверить, либо доказать что я украл их. Как говорит ваш Эрсин, не было ни одной объективной причины, чтобы не обмануть вас, но я поступил иначе. Можете не верить мне сколько угодно, но правду все равно узнают. Вопрос, какой ценой. Я же даю вам мое слово.

— Улица Юлия Радека, Еловое предместье — тяжелым низким голосом ответила она после некоторых размышлений. Страх отразился в ее глазах, ужасной застывшей маской исказил лицо. Опустив взор, поджав плечи, она произнесла быстро и тихо — контора «Жикс и Морек». Я не знаю кто это, но так было в бумагах, которые мэтр Фракко принес мне от сэра Патрика, чтобы я подписала их. Они говорили о каком-то каменном доме в холме по дороге на Варкалу, за Еловым предместьем. Больше я ничего не знаю, ничего не слышала… И только ради моего брата, оставьте нас в покое, я благодарна вам, но оставьте нас, больше не приходите…

— Берите детей, все ценное и как можно скорей уезжайте из Гирты — вставая из-за стола, забирая свой меч, коротко посоветовал ей детектив. Не вынимая руки из-под стола, Тильда Бирс кивнула ему на выход и прошептала тихо и с угрозой.

— Уходите.

В прихожей, в полутьме, сверкнуло лезвие топора, Вертура положил руку на эфес, напрягся, приготовился отразить удар и осторожно, боком, без лишних слов протиснулся в дверь. Напряженные пронзительные глаза проводили его взглядом из квартиры. Сидящая на дровах в коридоре кошка внимательно и недовольно наблюдала за ним с поленницы. Печально, как будто бы она пила всю ночь и теперь страдала с похмелья, свесив вниз свою помятую, растрепанную черно-белую мордочку, смотрела ему вслед.

С тяжелым сердцем Вертура покинул дом Тильды Бирс. Он дошел до почтамта на проспекте Рыцарей и сверился с большой картой на стене, где с некоторым трудом все-таки нашел дорогу на Варкалу, что вела на восток от Елового предместья, уходила куда-то за нижний край схемы Гирты и окрестностей, параллельно южному берегу Керны.

— Все сходится — рассудил Вертура — он не убил ее сразу, значит, не станет убивать и потом, так что время есть. Надо найти районного надзирателя, этого Фракко и сообщить в отдел…

Чтобы немного успокоиться после случившегося с ним в доме вдовы неприятного инцидента и привести в порядок свои мысли, детектив направился пешком напрямик в сторону площади Христова Пришествия, в намерении пересечь реку по Инженерному мосту и пройти до комендатуры вкруг по городу, по северному берегу реки. Пройдя вдоль внутренней крепостной стены, что разделяла надвое южную Гирту, он вышел на какой-то каменистый уступ у Восточной куртины. Стоя на тесной площадке под дубом между трех высоких домов, примыкающих друг к другу стенами, облокотившись о широкий парапет, смотрел с высоты обрыва на крыши домов внизу, городские укрепления и поля, через которые они, казалось бы так давно, а на самом деле не больше месяца назад, ездили с Эрсином в замок Ринья. Где-то там, за холмами и лесом, к юго-востоку от города, стояла зловещая маршальская резиденция, расположились лесопильные мельницы, коптильни и те самые загадочные страшные, о которых постоянно так много говорили и шутили в Гирте, Фермы. Разглядывал подернутые серой дождливой марью поросшие густым темным лесом холмы у реки, бегущую к ним, кажущуюся со стены извилистой, дорогу, что начиналась за восточными воротами Гирты и темную многоэтажную громаду замка Этны. Задумчиво рассматривал через свою подзорную трубу медленно движущиеся по мокрому тракту под серым безрадостным небом унылые вереницы фургонов, пешеходов, верховых и телег. Ямы, какие-то навесы, лачуги и черные трубы натыканных по полю за воротами вдоль дороги, похожих на гончарные, печей.

— Надо будет завтра с утра съездить… — сказал себе детектив — если дождя не будет, конечно. Посмотрю хоть, на это Еловое предместье…

По узкой кривой улочке, где в желобе между брусчатки мостовой весело журчал бойкий мутный ручей, детектив спустился на какую-то маленькую, тесную площадь, к окошку уличной харчевни. Прижавшись к черной, сложенной из грубо отесанных кусков гранита, каменной стене, чтобы вода с крыши не лилась за шиворот, жевал пирожок с какой-то хрустящей, горьковатой зеленью. Слушал занимательную и глумливую беседу двух дворников, с местным пьяницей о том, что все нечистоты города сливаются в какую-то бездонную дыру под герцогским дворцом Булле, и никто до сих пор не знает, какой она глубины. Доев пирожок, и так и не дослушав этот беспредметный спор, прошел аркой мимо какой-то богатой виллы с окнами под самой крышей и высоким глухим забором, за углом которого оказался проспект Цветов, что упирался в Восточные ворота Гирты. Пройдя по проспекту в сторону реки, вышел на площадь перед собором Христова Пришествия. Тем самым огромным зданием белых, алых и желтых тонов, мимо которого они проплывали с доктором Саксом, когда по приказу Фанкиля сплавлялись по реке и перед которым в ночь фестиваля, проходило то самое зловещее аутодафе.

На башне собора тяжело ударил колокол. Отразился от мостовой, скал и стен домов звонким и чистым эхом. Вертура скинул с головы капюшон и перекрестился. Также поступали и другие прохожие и верховые.

До сих пор детектив ни разу не бывал в этом районе, кроме как проездом по делу, и какое-то особенное ощущение чего-то непримелькавшегося и нового, при виде этой просторной площади перед ступенями и порталом второго по величине храма Гирты, в ансамбле высоких и старых, должно быть стоящих тут еще с самого основания города домов, рождало в его сердце благоговейные и восторженные мысли. Отчего-то ему вспомнилась история, рассказанная принцессой Вероникой.

— Вот тут, на этом самом месте, Карл и Мария Булле приказали убить Многоголового Вожака, его вассалов-старейшин и всех, кто пришел с ними посмотреть на ритуал и осквернить эту церковь — глядя на высокий фасад храма, сказал сам себе детектив. Обернулся, чтобы получше оглядеться — скорее всего, тогда они шли колонной оттуда, от Восточных ворот, сворачивали на площадь вон на том углу. Их атаковали кавалерией по проспекту Булле и с моста так, что те, кто был в арьергарде шествия, не видели начала атаки и не могли организовать сопротивление. Их опрокинули одним ударом, а тех, кого не растоптали конями, хватали и кидали в костры и проруби в реке. В тот день они привели полюбоваться, поглумиться над бесчестием светлейших Герцога и Герцогини, всех своих родственников и клевретов. Насладиться зрелищем, надругаться над нашей верой, унизить нас всех… Но Господь Бог поругаем не бывает. И когда они поняли что обречены, они просили пощады на коленях, закрывали телами своих жен и детей… Но ведь их тоже просили пощады на коленях. Разве они сами когда-нибудь кого-нибудь щадили? Твари достойные презрения. Когда их было больше, они были смелыми, гордо заявляли о своих правах сильного. Когда тащили на свои кровавые алтари невинных женщин и детей, насиловали, срывали с них кресты, когда жгли церкви, убивали священнослужителей, пили их кровь, приносили в жертву их семьи, приказывали выбирать, либо отречься от Христа, либо умереть страшной мученической смертью. Тогда они даже и думать не могли, что все это случится с ними самими, считали, что раз не поразила сразу молния с неба, то можно делать любое зло, любую мерзость. Так им и надо, гореть им в аду, страдать на земле их внукам и детям. Господь вершит свое правосудие независимо от людей. Посылает болезни, немощь, увечья, гибель родных и близких — беды пострашнее быстрой внезапной смерти. Ничего не остается неоплаченным. За злодеяния отцов и дедов, рождаются, становятся калеками, умирают в страдании и болеют малые дети. За блуд матерей дочери обречены на распутство в притонах, и жизнь с мужьями-пьяницами в страхе и нищете. Слово, сказанное против Господа Бога, дело, направленное против Него, Христовой веры и церкви, искупают кровью всей семьи. Таков закон. Так устроен мир. И кто не живет по нему, тот не живет вообще, потому, что такие Ему не нужны. Ветвь, не приносящую доброго плода, срубают и бросают в огненную геенну. Воскреснут все. Только одни в вечной благодати, а другие в вечном осуждении.

Вертура стоял посреди площади, с откинутым с головы капюшоном, подняв мокрую голову к высокому арочному порталу входа в собор, разглядывал шпиль колокольни и крест. Над парадными дверьми темнела икона. Иисус Христос, пришедший в Славе, подпоясанный мечом и облаченный в огненные одежды. Под иконой горели, три лампады. Необычайно яркие, на фоне холодного серого дождливого неба, камней и белой, бесцветной известки, как будто бы взятые из иного, более настоящего, исполненного нездешней четкости и света мира. Зеленая, красная и синяя.

Вокруг темнели дома. Сложенные из осколков грубо отесанного гранита, похожие на крепостные, нависали стены. Белыми треугольниками на их фоне ярко выделялись фахверковые фасады надстроенных поверх каменной кладки, четвертых и пятых этажей. По крутым подъемам на каменный холм и в сторону Рыночной площади поднимались узкие улочки суровой и неприветливой Старой Гирты. Те самые, постройки еще позапрошлых веков, мощеные истертым булыжником улицы на которых, словно проникаясь той силой, что впитали в себя за все эти годы эти темные камни, невольно ощущаешь себя одним из тех славных и могучих защитников веры Христовой, что столетия назад жили в этих домах, несли свое служение, воспитывали сыновей и дочерей, ходили по этим мостовым. А когда приходило время, садились в седло, брали свое копье и меч и, следуя призыву великих патриархов и королей, отправлялись в поход, в далекие земли, на войну с иноверцами и язычниками, что из века в век, повинуясь ведущей их злой воле, раз за разом вторгались в христианские земли, не оставляя свои нечестивые попытки захватить их, разрушить храмы, осквернить святыни и обратить в свою нечестивую веру живущих на них людей.

В горнилах сражений и смут пали многие. Скорбными слезами горя и потерь, как водой и маслом в кузнице мечи, закалялись воля и вера. Только живя под непреклонной тенью смерти, чувствуя, как утекают неминуемо приближающие к ней дни, каждый из которых может стать последним, постоянно ощущая веяние бездны, понимаешь, чего на самом деле стоят бесцельно потраченная в развлечениях жизнь, сиюминутная неправедная слава и накопленные обманом богатства и деньги. Только держа в руках меч, жертвуя собой, отдавая свои силы служению, осознаешь ценность того, для чего ты на самом деле нужен на этой земле.

Детектив стоял посреди площади, смотрел на портал собора Пришествия Христова и облик Спасителя, но вот громыхнули двери храма. Трое бородатых мужчин, служащие, с ведрами пошли к колонке. Вертура посторонился, чтобы не стоять у них на пути.

Дождь почти закончился, но вода еще лилась с крыш, шумно стекала по желобам в бочки и лужи под стенами. Понуро прядали ушами лошади, впряженные в телеги, стучали копытами. Худой, но строгий бородатый монах в истертом до дыр сером подряснике и деревянных ботинках на босу ногу, стоял по щиколотку в грязной воде, ничуть не смущаясь холодной погоды и дождя, беседовал с извозчиками. Те слушали его, по привычке отвечали ворчливо и грубо, кивали в ответ. Мальчишки с хмурыми, сосредоточенными лицами разгружали какие-то тюки с воза, заносили их в подъезд.

У окошка, где от епархии бесплатно раздавали горячие вареные овощи и хлеб, зазвонили в колокольчик, созывая нуждающихся в еде.

Вертура вышел на мост. Перегнувшись через гранитный парапет, заглянул в сумрачную пучину реки под скалой, под стенами церкви, и, не увидев ничего нового и интересного, окончательно замочив рукава о мокрые камни, направился на другой берег. Шагал, приглядываясь к серой дождливой мари над рекой, вдыхал пряные, наверное из-за дождя, такие приятные и свежие ароматы воды, конского навоза и дыма. Вошел в ворота укреплений, похожие на те, что были у Старого моста, рядом с полицейской комендатурой Гирты.

Когда он спросил, Мариса как-то рассказала ему, что первыми строениями в городе были крепости Гамотти и Тальпасто. Тогда они назывались иначе, это потом им дали названия по именам семей сенешалей, впоследствии ставших уважаемыми фамилиями Гирты… Тогда все ждали, что Ледяное Кольцо и Мильда падут и Гирта окажется в осаде, к тому же земляные валы и дома строились машинами из Трамонты, так что камня и земли на возведение защиты не жалели, укрепляли все что могли. Когда-то на южном берегу Керны было даже еще одно кольцо стен — малое, оно охватывало по основанию холм Булле, защищало герцогский дворец, но потом его частично разобрали, частично застроили, примкнув к нему дома. А потом война закончилась, город разросся, пришлось достраивать с юга новые районы и чтобы хоть как-то защитить их, возводить новую стену. Но машин уже тогда не было, денег тоже, строили лопатами и мотыгами, вот и вышло что с севера и востока Гирта оказалась укреплена по всем правилам фортификации с бастионами и равелинами, а с юга оказался только один земляной, укрепленный кусками гранита, вал и пруды.

Вдоволь насмотревшись с моста на черные стены бастионов, выбитые в скале лестницы и пирсы, детектив прошел через туннель ворот и углубился в тесные и темные кварталы северного города, пошел в сторону проспекта Рыцарей и комендатуры переулками, плутая в тупиках и проходных дворах между проспектом Цветов и набережной Керны.

Когда он вернулся, было уже почти темно. Снова пошел дождь, вокруг журчала вода, капли сверкали в свете газовых фонарей. Помощник повара тыкал в тент палкой, сливал воду, чтобы на нем не образовывались лужи. Запоздало кричал «Посторонись!».

Вертура зашел под навес, сел за стол полевой кухни и грубо, как делали все, запросил положенный каждому полицейскому стакан горячего сидра с чаем и вареньем. Сегодня из подбродившей брусники.

Пока ждал, узнал, что не все люди из бригады Монтолле дезертировали из Гирты. Два десятка суровых бойцов, самых грозных и неприхотливых, при полном снаряжении бутылок, котелков и мисок в которые они наливали юво вместо кружек, за отсутствием собственного костра и котла с кашей, теперь сидели, бездельничали под тентом летней кухни за общим столом с полицейскими. Как с усмешками сообщали друг другу постовые, генерал Монтолле оставил их, чтобы спали в общежитии сразу на всех кроватях, чтобы их не заселили семьями постовых. Внештатные не отставали, зубоскалили в ответ.

— Мы охотники на замби! — угрожающе продемонстрировал всем маленький, игрушечный, вырезанный из куска фанеры для сынишки, топор, насмешливо провозгласил один, самый лохматый, могучий и злой мужик.

— Как найдете одного, нам хоть покажите! — шутили над ним.

— А чего тут смотреть-то? Напейтесь, изваляйтесь в грязи, на друг друга и глядите! — отвечали охотники. Они покопались в тюках, достали и открыли очередную бутылку «Лилового номер один», а когда к ним потянулись с кружками, отомстили полицейским за все обиды — не налили никому, сами все и выпили.

Так, сидя за столами под светом яркой газовой лампы, глядя в дымный костер, с шутками и усмешками, собравшиеся коротали время, пока кухари не разогрели котел и не начали выдавать положенные вечерней смене чай с вином и вареньем.

Где-то кто-то усмехнулся.

— Сейчас драка будет! Глядите! Во идет, готовится уже!

— Ну что?! — с грохотом упал рядом с Вертурой постовой Кролле, потребовал ответа, ударил кружкой о доски так, что расплескал половину.

— Убью! — презрительно поморщился, оскалился, приготовился к новому раунду драки, положил руку на эфес меча, скривил рожу детектив.

— Ааа! — воскликнул Кролле, схватив его, за затылок, по-солдатски боднул головой в лоб — твоя девка, защитил! Молодец!

Все засмеялись вокруг в знак одобрения.

— Теперь моя! — также грубо ответил ему Вертура, с мрачным, угрожающим видом доставая из поясной сумки бутылку, что он купил во время прогулки, чтобы не замерзнуть под дождем, и наливая обоим в кружки в знак примирения — и не девка, а невеста. Всех зарублю, никому не отдам, моя и все. Поняли тут все?

Ему снова ответили смехом.

— Я бы тебя убил! — продемонстрировал натруженный кулачище полицейский — ты же из Мильды? Ненавижу Мильду, там воняет и все ослы!

— Я из Каскаса — слукавил, ловко уклонился от оскорбления, детектив — это рядом с Лирой. Через залив реки Эсты.

— А черт знает, где это! — допивая и подставляя кружку за добавкой, презрительно отмахнулся Кролле. И, видимо удовлетворившись компромиссом и угощением, гордо зашагал к раздаче за горячими бобами с жаренными луком и хлебом. Вертура же решил убраться восвояси, скрыться в темноте на плацу, пока вроде как улаженный конфликт слово за слово вновь не перешел в фазу боевых действий.

— В зоосаду нашем не были? Там такие страусы, закачаетесь. У них самые большие яйца — с порога весело поинтересовался у детектива Фанкиль — что, так и не сходили? Ничего. Есть тут и у нас на что посмотреть.

Они спустились в коридор, в криминалистическую лабораторию. Навстречу им из дверей двое полицейских конвоировали санитаров, что несли на носилках какого-то дрожащего в конвульсиях, стонущего, залитого слюной человека. У одного полицейского был протокол и подписной лист, у второго веревка, но арестант был в таком состоянии, что сопротивляться у него не было никаких сил.

Доктор Фарне вполоборота сидел в своем продавленном кресле под яркой лампой, оскалившись, заполнял журнал. Рядом стояла выпарная чашка с кофе. Криминалист словно и не узнал детектива, не поднимая от стола головы, крикнул грубо и грозно, но без особого рвения.

— У меня смена закончилась! На ночь закрывайте, завтра приводите!

— Мэтр Фарне — обратился к нему Фанкиль — продемонстрируйте-ка нам вашу подопытную.

— Было бы на что смотреть — сразу же отозвался, встрепенулся тот и, указал пером в дальний конец зала, где рядом с операционным столом спиной к агентам стояла, вращала в центрифуге какой-то материал, проводила анализ Инга. Рядом с ней к докторскому столу за руки, за ноги и через талию, с плотно зафиксированной колодками и ремнем головой, была притянута ремнями какая-то женщина. Глаза ее были закрыты, похоже, она спала, шевеля губами в уже знакомом детективу ритме, но как только доктор повернул на штативе, направил в ее сторону галогеновую лампу, привинченную к пололку над столом для пыток, распахнула нечеловечески большие глаза, полнящиеся фосфоресцирующим белым, переливающимся как в заполненных пламенем декоративных шарах, светом и оскалила желтые, острые клыки. Вертура и Фанкиль инстинктивно подались назад. Прямо на глазах у полицейских ее черты изменились, губы расширились, обратившись пастью на все лицо. Необычайно длинный и острый язык высунулся и задергался, облизывая истончившиеся белые губы, щеки и шею.

— Йекти! — произнесла она резким зловещим шепотом и снова раскрыла пасть, словно пытаясь ухватить ей с интересом разглядывающих ее людей.

— Это морф — представила ее Вертуре Инга, по ходу записывая в журнал результаты своих исследований — к людям отношения не имеет. Скорее что-то среднее между древовидными папоротниками и полиповыми. При выращивании можно предать практически любую форму и немного менять ее в некоторых, установленных генетической архитектурой пределах.

— Йекти, Йекти, Йекти! — услышав ее голос, ритмично зашептала подопытная, завращала глазами и снова уставилась на собравшихся вокруг зрителей.

— Она разумная? — с сомнением глядя на эти зловещие, происходящие с ней метаморфозы, поинтересовался детектив.

— Смотря с кем из знакомых сравнивать — пространно ответил Фанкиль и пояснил — сугубо на уровне животной рефлексии. Сами по себе они абсолютно бесполезны. Я имею в виду без контрольного устройства или интерфейса нейропатического обмена.

Он указал на подопытную и продемонстрировал ладонями круг.

— Типа тех дисков? — догадался детектив.

— Именно — победно улыбнулся Фанкиль — ее нашли вчера ночью, слонялась бессмысленно по городу, ее арестовали, думали сумасшедшая, доставили сюда, а мэтр Фарне ее сразу раскусил.

Доктор зловеще улыбнулся и кивнул.

— Вот смотрите — распахнув на животе лежащей рубаху, продемонстрировал детективу глубокий крестообразный, вдоль той области, где у каждого обычного человека находятся брюшные мышцы, секционный разрез. В глубокой, не меньше пяти сантиметров, аккуратной борозде не просматривалось никаких органов. Плотная, внешне гомогенная, но при ближайшем рассмотрении состоящая из множества длинных серых очень тонких волокон, ткань наполняла брюшную полость на всю глубину рассечения. Густой растительный запах не то смолы, не то какого-то пряного, горьковатого сока, разливался над раной, перебивал смрад крови, химических препаратов и благовоний, стоящий под сводами помещения.

— Гомункул — пояснил детективу с интересом разглядывающую их вскрытую, но, похоже совсем не тяготящуюся раной пациентку, Фанкиль — гибридный организм, совмещение растительных тканей, кислоуглеродного метаболизма и синтетических нервных клеток. В свое время античные люди наделали таких, чтобы те выполняли за них всю простую работу и для развлечения, ну, вы же знаете, что потом стало с античными людьми. В общем производство гибридной плоти и последующее генетическое морфирование, это сложный технологический процесс. Тут и ретровирусы, и кремнийорганический синтез, и сернокислый селен и химические катализаторы и активные биокомпоненты. Не считая оборудования. Законодательством Конфедеративного Северного Королевства наложен мораторий на производство гибридов. Впрочем, есть и исключения: для научных, военных и медицинских целей. Например, высшие синтетические паразиты активно используются при протезировании, когда по определенным причинам нет возможности произвести полноценную репликацию утерянного органа или конечности.

Рыцарь взял с ближайшего стола деревянную палочку и поднес ее ко рту пациентки. Та потянулась к ней губами, попыталась схватить.

— Я думаю, Марк, вы меня поняли. Что в том, что она у нас тут, ничего хорошего нет. Но сейчас вопрос в другом. В ней нет диска и, похоже, прошлой ночью, что-то взбрело в эту пустую голову. Предохранитель, если таковой у нее есть, может вышел из строя, или, как считает мэтр Фарне, наигрались, устали и выбросили, в чем я не уверен. Но как-то она ушла, оказалась на улице. И возникает два вопроса. Первый — откуда она, кто ее хозяин, а второй….

— Обелиск влияет на нее — догадался, кивнул детектив.

— Именно — перебил его Фанкиль — возможно он и перехватил контроль над ней и теперь наблюдает за нами, используя ее нервную систему.

— Мы зафиксировали ее — указала на ремни, пояснила Инга — пока она только шепчет. Но у морфов очень высокая эмпатическая восприимчивость и мы не знаем наверняка, что она еще может сделать.

— А причем тут я? — прямо спросил Вертура, пытаясь понять что от него хотят в конечном счете, раз позвали и теперь подробно демонстрируют ему это явление.

— Я думаю для протокола — ответил ему Фанкиль. Он пытался вынуть палочку изо рта подопытной, но она зажала ее столь сильно, что перекусила — вы напишете отчет в свое ведомство, отправите куда нужно, чтобы мы потом сказали: вот видите, мы же собрали факты, экстраполировали, а вы все выжидали и вот получилось. И, кстати, эти диски, которые мы нашли, конструкционно не подходят к людям, вызывают обширное отторжение тканей с последующей смертью. Мы нашли на них следы попыток внесения в них модификаций с помощью весьма посредственных, скорее всего, просто не предназначенных для работы с подобными системами, технических средств. Я думаю для того, чтобы кого-то контролировать на протяжении как можно более длительного времени. Так что это тоже внесите в рапорт и как можно скорей.

— А чьи эти диски по-вашему? Трамонты?

— Нет — разочарованно развел руками его недогадливости Фанкиль — даже мы с Ингой тут всего лишь консультанты и то на компромиссных условиях и с определенными ограничениями. Архипелага и Ордена тут не было уже как полторы сотни лет. С тех пор как мэтр Парталле сменил в совете конфедерации предыдущего куратора субъекта. Вот и думайте сами и пишите куда надо, пока чего не случилось.

— Было бы куда писать! — уже в коридоре огрызнулся детектив. Не стесняясь никого, закурил — да я уже понял, что вот я по глупости попал на прием к леди Веронике и сэру Прицци, а вы меня теперь возомнили агентом королевской контрразведки. Адамом Роместальдусом. Берро. Ага. Пишите в свое ведомство. Тоже мне!

В темном арочном коридоре первого этажа было холодно. Доктор Фарне за стеной снова завел свою пластинку.

Для того, чтобы узнать, не арестовала ли полиция Шо, Вертура зашел в оперативный отдел. От лаборатории проследовал по первому этажу, миновал холл и центральную лестницу, зашел в просторный зал с низкими кирпичными арками, столами и душными газовыми светильниками. Еще было не поздно, но тут уже во всю готовились к уходу домой, и передаче дел, заступающим на ночную смену драгунам из ночной стражи Гирты. За столами в арочных нишах у окон, не снимая портупей с мечами, ждали окончания рабочего дня жандармы и оперативно-уполномоченные полицейские. Положив свои форменные колпаки и шарфы перед собой на стол, лениво листали газеты. С серьезным безразличием подперев голову ладонью, кивали, выслушивали просителей и потерпевших. Вяло писали в блокноты, чирикали по бумаге вставленными в обрезанные гусиные перья грифельными стержнями. Перекидывались друг с другом мрачными шутками и усмешками. У жарко натопленной, дымящей так, что слезились глаза, печки один на другом горой висели, сушились, многочисленнее плащи. В дальнем конце зала, под ярко освещенными газовым светом сводами, сидели на неудобных табуретах рядом с мольбертами, давали показания, свидетели. Двое полицейских художников-скетчистов зарисовывали словесные портреты. Во всю стену вдоль коридора висел большой стенд с рядами исполненных в несколько гротескной манере, нарисованных карандашной графикой морд. В одной из серий Вертура узнал стиль автора карикатур недели.

По разным концам зала работали два окошка — канцелярия и регистратура. За стеной, в маленьком душном зале с таким же тесным, примыкающим к нему коридором, несмотря на поздний час, ожидала небольшая очередь. Усталая женщина средних лет, наверное, такая же внештатная служащая полиции, как и Мариса, вела прием, вносила в журнал жалобы, доносы и заявления. Некоторых вызывала в зал к оперативным уполномоченным, других отправляла восвояси с безучастными — будем рассматривать, расследовать, проводить проверку, ждите ответа в сроки установленные законодательством Гирты.

Кто-то рассказал вернувшимся откуда-то с улицы вымокшим под дождем постовым историю, сучившуюся сегодня после обеда о том, что какие-то обманутые горожане приволокли в отдел бродячего хохмача-гастролера, что продал им свиток телепорта. При этом на самом свитке было так и написано «Свиток телепортации». Бдительные граждане сразу же замети наглую подделку, потащили столь циничного обманщика в полицию, где он начал доказывать, что свиток настоящий и это не мошенничество. Лейтенант Траццо послушал-послушал спорщиков и предложил уличному торговцу самому доказать отсутствие состава преступления, продемонстрировать всем что товар не фальшивка. Тот пожал плечами, взял свиток и исчез на глазах всего отдела, как и не было. Кстати, так и не вернув плату за свиток, вместе с которым сам же и телепортировался.

— А когда он воровать начнет, как будете его ловить? — с мрачной веселостью прокомментировали историю от столов. Никто не засмеялся и не ответил.

— А у нас тут, на Весельной, бабку Гуниллу хоронили — басовито отозвался какой-то жандарм — злобная была и пакостная, колдовала, детишек пожрать грозилась. Бориса позвали, он вчера приехал, говорит: прекращай мутить, ведьма. Она на него наорала, прокляну, жена бросит, детей не будет, говорит. А он ее за волосы схватил и плеткой. Ночью померла, никто помогать спускать на улицу не хотел, так всех вывела. Пьяниц позвали за бутылку, а они ее с лестницы уронили.

В дальнем окошке, за которым располагалась канцелярия, детективу сказали, чтобы он шел к художникам и рисовал портрет, чтобы можно было выставить попавшего Шо в розыск, но при этом посоветовали лучше сразу сходить в морг, посмотреть среди неопознанных тел, есть ли похожее среди них или нет.

Покурив с хвостистом Прулле и бездельником Коцем под лестницей у подвального окошка на первом этаже, выслушав вместе с ними нарекания, уже разгадавшего их убежище начальника слесарной мастерской, детектив поднялся в отдел.

Снаружи шелестел кронами тополей, шумно дул ветер. За окном, с плаца, из темноты, резким белым светом прямо в окна ударили фары ипсомобиля. Послышались предостерегающие, возмущенные грубые окрики. «Смотри куда едешь!». Тяжело хлопнула закрытая ударом дверца.

— Слышали про Дюка? — листая журнал, многозначительно кивнул на пустое рабочее место детективу, Фанкиль.

— Да на этих каменных стульях геморрой заработать только так! — елозя в неудобном деревянном стуле на месте дежурного, пожаловался, поделился мыслями доктор Сакс и сам же попытался засмеяться над собственной репликой.

— Для вас лично, Вертура! — неприязненно бросил сидящий за своим столом спиной ко всем перед своими оптическими, как для опытов по физике, приборами магистр Дронт — где вас носит, мэтр Тралле вас весь день ищет.

Его портупея и плащ были накинуты на спинку стула Марисы, который он подвинул к своему столу, презрев вешалку у входной двери. Похоже магистр был устал и зол. Он яростно, с нетерпением, встряхивал над спиртовкой в нагретой пробирке какую-то прозрачную тинктуру, направлял на нее через решетку свет своей оптической машины. Недовольно разглядывал образующейся на фотопластинке узор, между делом яростно чиркал спичкой, быстро вдыхал дым из постоянно гаснущей трубки и, зажав ее в зубах, снова продолжал свой эксперимент. Вертура пренебрежительно пожал плечами и пошел на третий этаж, но внизу, в отделе, громыхнула и ударилась о стенку распахнутая пинком дверь, в зал ворвался Патрик Эрсин. Через две ступеньки взлетел следом, схватил за плечо, необычайно сильным и грубым толчком отпихнул от дверей кабинета инспектора опешившего и даже не успевшего толком испугаться, что это может быть за ним, детектива.

— Что это? А?! — проигнорировав едва сумевшего устоять на ногах от его мощного удара Вертуру, не обращая на него больше никакого внимания, ворвался без стука к инспектору в кабинет. Со всей яростью бросил на стол перед капитаном древко обломанной под наконечник черной, оперенной каким-то плотным, похожим на пластмассу материалом, стрелы, загремел на весь отдел — что вы тут устроили? За дураков всех тут держите?

— А что вы мне показываете? — невозмутимо спросил инспектор и, откинувшись на спинку своего высокого кресла, как бы невзначай положил руку на пистолет. Он не выразил ни страха, ни беспокойства. Презрительная и ненавистная гримаса, почти как у кота Дезмонда, та самая, с которой инспектор слушал своих коллег и просителей, застыла на его лице — что это?

— Это я вас спрашиваю! — хватаясь за свой жезл, с угрозой выкрикнул ему Эрсин — это стрела! Что не видите?

— Ну это кусок стрелы — все также меланхолично и рассудительно уточнил инспектор Тралле — это очевидно. Откуда такая? Хотите, чтобы мы это расследовали? Пишите заявление, рассмотрим в соответствии со всеми сроками установленными…

— Вы мне тут ваши шуточки не крутите! — ударил в стол кулаками Эрсин так, что бумаги брызнули во все стороны, повалился стаканчик для перьев и едва не опрокинулась чернильница.

— Откуда я знаю что это? Откуда вы вообще ее принесли? — еще больше нахмурился, теперь возмутился уже инспектор — вы показываете мне всякий мусор, не по существу орете здесь. А будете угрожать, и на вас управу быстро отыщем. Ваш сэр Ринья не всесилен, если он это забыл. Особенно перед Советом Конфедерации и мастером Динтрой. А вы и подавно здесь никто и ничто. Если вы заявляете о правонарушении, хотите расследования, объяснитесь.

Эрсин глубоко вдохнул и выдохнул, отчего кабинет наполнился каким-то необычным терпким неприятным, похожим на растительный, запахом, обвел полным ненависти взглядом уже неприкрыто пылающих оранжевым огнем, как топка печи, глаз кабинет и громко упал в кресло перед инспектором. Его лицо измелилось, губы растянулись, но вместо зубов наблюдающему за этой сценой из зала с роялем Вертуре показалось, что во рту Поверенного извивается множество коротких и толстых белых червей, а из самого рта при каждом слове, бросая тени на мебель и потолок, светит тот же, что и из глаз, зловещий рыжий свет. Но, похоже, сам Эрсин в порыве бешенства не замечал этих, кажется непроизвольно происходящих с ним перемен, либо уже прямо угрожал полицейскому, являя ему свой истинный вид. Но на лениво наблюдающего за ним инспектора это как будто не произвело совершенно никакого впечатления.

— Этой стрелой прошлой ночью ранили леди Элеонору Ринья. В прошлый раз вы все свалили на Солько — наклонившись к столу, с угрозой глядя прямо в лицо полицейского своими огненными глазами, объяснил Поверенный и щелчком пятерни сбросил древко со стола на колени инспектору.

— И что? — спросил тот, прихватывая стрелу рукавом и со скучающим интересом разглядывая ее на просвет.

— Вы и сами знаете что! — прошипел демонический Поверенный.

— Это вы все сами знаете — вернул ему стрелу инспектор Тралле и взялся за бумагу и перо — а мне это ничего не говорит. Если вам все заранее известно, зачем вы вообще сюда пришли? Оставьте это здесь, мы проведем экспертизу. Лео с мэтром Дезмондом найдут виновного, мы будем держать вас…

— Наконечник этой стрелы не извлечь — кажется взяв себя в руки, с угрозой, тихим вкрадчивым голосом пояснил Эрсин — он растекся вместе с кровью по телу леди Ринья, пророс в ней.

На его постоянно меняющимся лице промелькнуло сомнение, взгляд на миг упал на лежащий на столе слева от инспектора пистолет. Поверенный еще раз тяжело вдохнул и спросил с новой угрозой в голосе, как будто это дело касалось уже его лично.

— Откуда это? Такой технологии нет ни в Гирте, ни на всем побережье. У вас ее вообще не должно быть.

— Если вы считаете, что не должно — выдал ему сохранную расписку на обломок стрелы инспектор и, подхватив древко листком бумаги, положил в ящик стола и с грохотом задвинул его — будем разбираться, что это. Заполните бланк внизу у Лео, я подпишу, поставлю печать и выставлю для лаборатории максимальный приоритет…

— Вы мне тут ваш футбол выключите! — снова грозным, хорошо поставленным командным голосом, закричал Эрсин — слышите?

Разговор пошел по второму кругу. Они еще какое-то время припирались наверху, пока Поверенный, окончательно растеряв все свои запал и силы в бесплодной борьбе с начальником отдела Нераскрытых Дел и, по всей видимости, нисколько не удовлетворившись, не покинул кабинет. Крикнув, что он еще разберется с ними, он с грохотом спустился по лестнице на второй эта, где его уже ждал Алистер Дронт. Держа на локте плащ, все это время он мрачно и нервно шагал от стены к стене, прислушивался к голосам сверху, а когда Эрсин спустился, с готовностью подскочил к нему, перегородил дорогу, заглянул в лицо тревожно и требовательно и заявил.

— Я поеду!

На что Эрсин молча кивнул и жестом приказал следовать за ним.

— Твари! Формалисты! Бездельники! Прокуратура нарушений не видит! — удостоверившись, что их спешные шаги на лестнице затихли, и внизу ударила захлопнутая с ненавистью пинком входная дверь, вскочил со своего места, запрыгал по залу, с мстительным ядовитым самодовольством принялся ломаться и дразниться, весело закричал, доктор Сакс на весь отдел.

— Да. Полиция Гирты даже адских демонов наизнанку вывернет — с едва сдерживаемой мстительной улыбкой с гордостью согласился, кивнул Фанкиль — что о людях-то говорить.

Снизу снова полыхнули огни фар ипсомобиля.

— Чтоб он с моста прямо в реку — отходя от окна, покачал головой лейтенант Турко и перекрестился. Вернувшись из поездки по городу, он застал только последний акт сцены.

Инспектор Тралле спустился в зал. Даже его обычный наигранный, полный ненависти вид не мог скрыть злорадного ликования во всем его облике и движениях.

— Лео, на ночное. Запритесь и не пускайте никого, кроме Германа. Мэтр Сакс, Йозеф, Марк по домам — распорядился он, подавив в себе все радостные человеческие эмоции, что было захлестнули его после случившейся беседы — Марк, Анну не ищите, ее вызвала Хельга. Чтобы завтра утром к семи все были здесь.

— А вы, такая милая девушка, наверное, тоже принцесса? — словно плохо слыша, поворачиваясь к ней одним ухом, подставляя ладонь, вялым старческим голосом уже третий раз спросил у Марисы министр Динтра. По его виду было совершенно не понять, шутит он или нет.

— Нет, ваше сиятельство — с усилием над собой попыталась улыбнуться Мариса и сделала вежливый книксен.

— Очень жаль, очень жаль — затряс головой старый министр, и тут же, словно отвлекшись на какую-то внезапно посетившую его идею, отвернулся от нее к стене. На этом их общение, к радости Марисы и завершилось.

Потеряв к ней всякий интерес, сопровождаемый Фарканто, министр проследовал в большую комнату, что располагалась рядом с лестницей, неподалеку от кабинета принцессы Вероники и, судя по всему, служила одновременно ее гостиной и библиотекой, и остановился перед просторной кроватью у смежной с коридором стены, на которую положили бесчувственную рыжую Лизу. Фарканто хотел сказать что-то, но министр предупредительно и властно поднял ладонь, сделал над спящей, какой-то, похожий на месмерический, жест, и, не сказав больше ни слова, покинул помещение.

Регина Тинвег пригласила всех в библиотеку. Пришли художник Гармазон со своей Эллой, Майя Гранне и барон Визра, Агнесс Булле и как будто не понимающий, зачем его позвали на ночь глядя во дворец, граф Рейн Тинкала. После недолгой беседы с Хельгой Тралле подошла и принцесса Вероника. Оглядела собравшихся, улыбнулась, притушила освещение до приятной спокойной полутьмы. Явились несколько молодых женщин и с ними пришли пажи. Девицы принесли и поставили на низкий просторный стол посредине комнаты блюда с бутербродами и зеленью, пажи расставили вокруг несколько бутылок с вином и крепкими напитками. Фарканто что-то тихо сказал Вальтеру Кирке, отдал ему какое-то распоряжение, вошел в библиотеку, закрыл дверь и сел в кресло у изголовья кровати рядом с рыжей Лизой. Регина Тинвег, подобрав полы своей тяжелой красной мантии, присела на край кресла рядом со столом. Намотав на запястье широкий рукав, отведя за ухо челку, чтобы не подпалить, начала зажигать свечи. Все расселись на диванах и креслах в ожидании молитвы перед трапезой, или какого еще приготовленного для них герцогиней занимательного действа.

— Анна, заплети мне косу! — громко и весело приказала принцесса Вероника Марисе, села вполоборота на тахту, сложила руки на коленях и расправила плечи. Мариса с готовностью подсела к ней, взялась за ее волосы, достала из поясной сумки гребень.

Граф Тинкала поднялся со своего места и, подойдя к столу, налил всем «Черных Дубов» на треть фужера. Первый с поклоном поднес герцогине.

— Благодарю — кивнула она прохладно, но все же приняла кубок и чуть улыбнулась в ответ.

Воцарилась тишина. Барон Визра и художник Гармазон взялись за лежащие на столе многочисленные книги.

— Вчера же мы смотрели другие! — тоже потянувшись к одной из них, внезапно спохватилась Элла — я точно помню, я хотела досмотреть ту, с кораблями, с картинками, даже оставила закладку, но сегодня кто-то убрал их и положил эти…

Принцесса Вероника улыбнулась.

— Почитайте нам — повелительным тоном предложила она Элле. Мечтательно и сладостно прикрыла глаза, вздохнула и откинулась спиной в объятия Марисы.

— Почитать? — изумилась Элла.

— Да, вслух. Любую из них — не открывая глаз, утвердительно кивнула, ответила герцогиня — уберите свет.

В комнате было темно. Только свечи слабым низким огнем теплились на столе. За окнами, отражая электрические огни города, стояло пасмурное ночное небо. Фарканто подошел к свечам, припал на колено и, прикрывая ладонью, чтобы не летели брызги воска, аккуратно задул их. На какой-то миг все оказались в темноте, но что-то поменялось и комната начала полниться каким-то мягким и приглушенным ночным, как за окнами, светом. Скрытые в стенах светильники по-прежнему излучали какое-то слабое, но выразительное, достаточное для того чтобы были хорошо различимы контуры предметов и лица, освещение. В углу, где стояли кресла Гармазона и Эллы, под широкими листьями какого-то похожего на пальму растения, было чуть светлее, настолько, чтобы можно было читать, не боясь испортить глаза в темноте.

— Называется «Старик без головы»… - раскрыв одну из книг где-то посредине, нерешительно прочла Элла, смутилась и подняла вопросительный, недоумевающий взгляд на принцессу Веронику. Но никто ничего не ответил. Элла пожала плечами и продолжила, стараясь читать без запинки — во времена правления светлейшего герцога Раймонда и герцогини Клариссы жил к северу от Гирты очень злой человек, имя которого Герцог после его смерти приказал вычеркнуть из всех архивов и учетных книг и забыть. Этот рыцарь был очень злым и получал удовольствие от того, что истязал людей, и очень многих таким образом он погубил и еще больше покалечил. Но время брало свое, и старость подкрадывалась к нему, сковывала руки, морщила кожу, и с каждым годом оставляла ему все меньше и меньше сил. Чем ближе к нему подбиралась смерть, тем больше этот человек боялся Божьего Суда, потому что все явственнее чувствовал, что расплата неизбежна. Он очень раскаивался в своей прошлой жизни, совершал добрые дела, раздавал милостыню. Но Бог отвергал все его подношения и все, что он совершал, неминуемо оборачивалось злом: монахи покупали на его деньги вино, нищие убивали друг друга за богатое подаяние, сыновья и дочери его соблазнились о его наследстве и убили друг друга в страшной междоусобной вражде. Так Господь не принимал его нечестивой жертвы, и рыцарь решил покончить с собой. Он принял яд, но яд не отравил его, а только еще сильней подорвал его здоровье, принес еще большие мучения. Он спрыгнул с башни, но не умер, сломал себе спину. Он приказал палачу, своему наперснику, что всегда был рядом с ним и в прошлом помогал ему в камерах пыток, отрубить себе голову, но у того дрогнула рука и он только еще больше покалечил своего господина и убежал, испугавшись этого страшного знамения. Тогда рыцарь возроптал на Бога и призвал Падшего Ангела принять его в свой легион. В эту же ночь к нему явился некий человек с мечом, отрубил ему голову, положил ее в сундук и, посмеявшись над наивным смертным, сказал, что тот будет проклят до тех пор, пока не найдет свою голову и не вернет себе ее на плечи. С тех пор безголовый старик ночами выползает из своей гнусной смердящей норы, появляется на дорогах, слепым червем с перебитой спиной извивается в грязи, бросается на людей, разрывает ночных путников на куски, отрывает им головы, пытается их приставить себе на плечи, потому что по его злодеяниям даже после смерти, ни Бог, ни дьявол не приняли его к себе… А устрашенный этими жуткими событиями герцог Раймонд, что был женат не прекрасной леди Клариссе, узнав о них, сказал, что это Божие знамение и в назидание всем и приказал навсегда вычеркнуть из архивов и учетных книг нечестивое имя этого злого и вероломного человека….

Элла подняла взгляд от страниц и вопросительно оглядела собравшихся гостей. Барон Визра отнял голову от своей прозрачной пластинки, чуть улыбнулся рассказу. Поджав длинные ноги, он сидел как кузнечик на подлокотнике кресла Майи Гранне, был увлечен каким-то своим чтением.

Художник Гармазон выставил руку вперед и с торжественным видом нарисовал всех сидящими на диване вокруг принцессы Вероники. Та, прикрыв глаза, все еще откинувшись спиной на Марису, улыбалась, словно рассказ навеял на нее какие-то приятные и радостные мысли.

— Прочти еще — энергично тряхнув головой в знак подтверждения своей воли, потребовала она у Эллы.

— «Непослушание» — прочла та название следующей истории в полной тишине. Толстые стены глушили все посторонние звуки, только за окнами шелестел холодный ночной ливень. Не было слышно ни голосов сидящих внизу, в трапезной, коротающих вечер за шитьем, девиц, ни псалмов, что сменяясь, без перерыва читали дьякона в смежном с ней помещении дворцовой церкви, ни спешных шагов кавалеров и фрейлин, ни бряцания лат назначенных в караул юнкеров и рыцарей, несущих вахту в холлах и на площадках лестниц. Ни один голос, ни один звук не доносился снаружи, как будто во всем Малом дворце, что соединялся с основным корпусом аркой, и двумя галереями, сейчас надежно перекрытыми крепкими дверьми, не осталось никого, кроме принцессы Вероники и ее гостей.

Фарканто и лежащая на кровати на боку, укрывшаяся для тепла плащом рыжая Лиза, Барон Аристарх Визра, что уже погасил свою пластинку и с интересом наблюдал за происходящим, его спутница из леса Майя Гранне, граф Рейн Тинкала, Гармазон, Элла, Агнесс Булле, Регина Тинвег и Мариса: все, кто был в библиотеке, кого герцогиня зачем-то позвала к себе в этот вечер, замерли, приготовившись слушать новую историю.

— Читай — приказала принцесса Элле.

— «Непослушание» — прочла она на этот раз четко и с выражением — один монах хотел уйти в лес на скит. Но старец его не благословил. Монах очень скорбел и все хотел уйти в черный лес. Он считал себя готовым к схиме и полагал, что духовник, старенький настоятель, что когда-то был лавочником, но потом ушел в монастырь, ошибся в нем и специально не дает ему подвига, потому что соблазнился и боится что, закалив свою душу молитвой, постом и безмолвием на скиту, его духовный сын станет святым и займет в обители его место. Так рассуждал монах и, наконец, решил уйти без благословения. Он пришел в черный лес и там построил себе шалаш. Но когда наступила ночь, увидел он в сумерках что к нему идет какой-то человек, держащий в руках цепь. Человек дал монаху цепь и сказал: что же ты на скит ушел, а вериги забыл. Надень на себя, будут тебе вериги. Надел на себя монах цепь, поблагодарил гостя и человек ушел. На следующий день незнакомец пришел снова, принес власяницу и говорит: ты хочешь быть святым, а власяницу и забыл. Надень ее, будешь как святой во власянице. На третий день снова в сумерках пришел человек принес веревку и сказал: ты ушел на скит, у тебя есть вериги и власяница, значит ты святой. И вот на этой веревке я тебя, такого святого, и повешу. Так он и сделал. Через неделю нашли его монахи в черном лесу и дивились: повесился брат высоко на дереве в три обхвата шириной, куда никто не мог залезть и, чтобы снять его пришлось им идти обратно в обитель за длинной лестницей.

Снова воцарилось молчание. Бутылки, что стояли на столе, из которых Регина Тинвег наполняла фужеры гостей, наполовину опустели.

— Вероника… леди Вероника — наконец обратилась Элла к герцогине и смущенно прибавила — что происходит? Зачем все это?

— Низачем — печально ответила принцесса. Освободилась от ласковых объятий Марисы, прошлась по комнате и произнесла печально и тихо — девочка подросла, вернулась домой, пожила среди родни, поняла, что всю жизнь она занималась не тем чем нужно, решила позвать старых друзей, но и ничего прежнего в душе уже нет и быть не может… Рейн! — внезапно обратилась она к графу Тинкале, что стоял у окна, держа в руке кубок, задумчиво смотрел на ночные огни и крыши Гирты.

— У? — обернулся, задумчиво ответил тот и, облокотившись о подоконник, скосил глаза поверх своих прямоугольных очков и фужера.

— Или сэр Тинкала? — игриво уточнила принцесса Вероника.

— Можно Рейн — улыбнулся, с готовностью ответил граф.

— Знаете, Рейн, мне нужен муж — словно кроме них в комнате никого не было, деловито призналась она так, как будто просила его принести ей от стола мятного печенья, отчего граф вздрогнул, поджал локти и непроизвольно отстранился.

— Мы почти не знакомы, но вы мне почти как брат, Рейн — пристально глядя на него, подходя к нему в упор, наседая на него, и, как будто размышляя вслух, продолжала герцогиня — вы граф славного Фолькарта, Булле по крови и вполне подходите, чтобы стать наследником сэра Вильмонта и законным герцогом Гирты. Вы станете отцом моих детей, которые будут править этим городом с подобающим христианским правителям благочестиям… Простите, я забыла ваши полные титул и имя…

— Леди Булле…

— Вероника.

— Я… — совсем было смутился граф, но взял себя в руки, обернулся к собравшимся, выпрямился, облокотился о подоконник, отставил вбок руку, как студент с указкой, готовый отвечать экзамен у доски и произнес с некоторым волнением, представился всем собравшимся в гостинной — Рейн Ортвин Тинкала. Старший сын графа Ортвина Сигфреда Тинкалы. Наследный принц Фолькарта и сопредельных земель…

Принцесса Вероника заулыбалась его ответу и, не дав договорить, обхватив его под руку обеими руками, прильнув к его плечу щекой, сказала ему, обращаясь одновременно ко всем.

— Рейн, здесь все мои друзья. За исключением тех, кто сейчас, по долгу службы охраняют спокойствие Гирты в эти непростые дни. Но вы здесь впервые. Вас никто не знает, Рейн. Просто расскажите нам немного о себе, кто вы такой, откуда вы.

— Фолькарт небольшой город… Я учился в Мильде, в морском училище. Я думал поступить на службу к сэру Эмери, но отец не хотел портить отношения с сэром Вильмонтом и…

— Вы хотели повести флот на Гирту, Рейн? — изменившись в лице, крепко сжав его локоть правой рукой с застывшей картинной улыбкой, но глядя на него уже пронзительным и холодным взглядом готового нанести удар убийцы, строго потребовала ответа принцесса. В ее свободной руке тускло сверкнул широкий острый, зловещего вида нож, что все это время был спрятан в ее рукаве. Глухо щелкнула сталь: Фарканто в углу сделал неверное движение, подцепив большим пальцем за гарду свой меч. Проснувшаяся за их разговором Рыжая Лиза повернулась на бок, поудобнее подложила руку под голову, молча следила за происходящим. Барон Визра все также сидел, поджав колени, опустив кучерявую голову в свою пластинку, но было видно, что он исподлобья разглядывает лица сидящих вокруг него людей. Уже пьяные от крепкого напитка Гармазон и Элла заморгали глазами, казалось, пытаясь понять что происходит вокруг них. Регина Тинвег сжала пальцы. Слово в предвкушении жестокой расправы, немигающими, хищными глазами уставилась на герцогиню и Рейна Тинкалу. Майя Гранне еще сильнее оскалилась в торжествующей кровожадной улыбке, с которой сидела, откинувшись на подлокотник и скрестив руки на груди. Только Агнесс Булле, что утомившись за день, уже давно, еще во время чтения, уснула в своем кресле в углу, никак не отреагировала на случившееся.

Воцарилась напряженная тишина.

Лицо графа изменилось. На нем отразились страх и смятение. Он стыдливо опустил глаза в пол и сказал сдавленно и тихо.

— Вы знаете историю нашей семьи…

— И теперь вы еще посмели явиться ко мне, чтобы требовать моей руки!? — не сулящим ничего хорошего тоном, заявила принцесса подняла нож и все также крепко держа графа под локоть, коснулась острием его шеи. Ее взгляд стал сумрачным и диким, горящие безумием глаза бешено мерцали в темноте, властным, непреклонным и выжидающим взором обводили гостей.

— Да, моя леди… — оправдываясь, кивнул граф, даже не пытаясь сопротивляться угрозе — то есть нет…

— Анна, сестра! — повелительно и громко, так что Гармазон и Элла встрепенулись в своих креслах, обратилась принцесса Вероника к Марисе и, опустив нож к животу графа, отвела его для удара, чтобы вонзить, вспороть его снизу вверх — нужен ли нам такой Герцог? Скажи свое слово, ты же разбираешься в мужчинах.

Мариса замерла. Единственное что пришло на ум, это слова молитвы. Мысленно перекрестившись на иконы, что лакированными окладами и нимбами мерцали в алькове в полутьме, повинуясь какому-то внезапному, вдохновившему ее порыву, смело встала и, глядя в глаза грозной герцогине, ответила.

— Оставь его! Он простой человек!

И тут же осеклась, испугавшись своей дерзости.

— Да неужто? — обвела туманным взглядом собравшихся в библиотеке принцесса.

— Не сказал бы что простой, моя леди — покачал головой, поморщился, зловеще улыбнулся Фарканто, что как бы невзначай все это время держал за рукоять свой длинный меч.

— Да, забавно — пожал плечами барон Визра — но Аксель дело говорит.

— Вероника! Что вы делаете! — услышав, что пошел разговор, подали голос, испуганно воскликнули Гармазон и Элла.

Регина Тинвег бросила на них быстрый презрительный, недовольный взгляд, но не сказала ни слова, замерла, вцепилась пальцами в подлокотники кресла.

— Какая ты злая, Вероника! — чуть улыбнулась, сонно вздохнула с кровати рыжая Лиза — не буду с тобой дружить!

— И ты бы взаправду его зарезала? — удивленно спросила Майя Гранне.

— Этим? Нет конечно! — уже своим обычным тоном ответила, засмеялась принцесса — просто вспомнила ту пьесу, которую мы ставили в театральном кружке. «Кот и Герцог».

И, хлопнув обескураженного графа рукавом по руке, продемонстрировала ему нож, с силой провела по своей ладони тупым, предназначенным для тренировок и отработки упражнений, лезвием.

— Рейн, а вы что, серьезно думали, приедете тут и прямо с палубы, вертя одной рукой штурвал, завоюете мое сердце? — отпуская его локоть и отходя на несколько шагов, обозначая дистанцию, насмешливо спросила она у графа Тинкалы.

— Вероника… — только и выдохнул он — леди Булле… Это…

— Мистерии! — догадался барон Визра, откладывая свою пластинку — вы позвали нас всех, чтобы сыграть эту мистерию и узнать наши истинные характеры и намерения! Мы тоже играем в такие игры, но с таким погружением впервые. Это было просто великолепно!

Принцесса взяла со стола колокольчик и энергично позвонила им. В комнате стало светлее. Открылась дверь. Вошли Оливия Кибуцци, высокая дама Пескина и еще одна красивая молодая женщина, принесли густое черное юво, холодные закуски, салаты, хлеб и приправленный чесноком и сыром майонез. Вошел Вальтер Кирка, чинно склонился к своей жене, тихо сказал ей что-то на языке людей Мирны, та радостно заулыбалась, зажмурилась, обхватила его руками, прижалась к нему, ответила ему похожими словами с сильным местным акцентом. Пришел Корн, снял мокрый от дождя плащ, сел в кресло рядом с Агнесс Булле, нежно обнял ее за плечи.

— А? Что-то случилось? — когда рука молодого рыцаря ласково коснулась ее нежной шеи, проснулась, томно воскликнула спросонья герцогиня.

— Рейн! — присаживаясь на кровать, быстро крестясь на иконы, весело обратилась ко все еще бестолково моргающему у окна графу принцесса Вероника и, держа в руке бутерброд, указала на низкий стол с подносами с едой и напитками — вы что обиделись? Ой, ну все, идите к нам, садитесь есть.

Вертура пришел домой. Рыжий свет из распахнутой настежь двери комнаты консьержа падал на черно-белые шашки пола, отражался от деревянных панелей и крашеных нарядной белой краской сводов и стен. Детектив заглянул к старикам, спросил, не приходила ли Мариса. Те лукаво переглянулись, тот, что в непропорционально огромных очках и широченных черных, весьма модных штанах, подкрутил торчащий ус, отложил колоду каких-то карт с цифрами, надписями и сложными рисунками, хитро и таинственно улыбнулся, внимательно посмотрел на полицейского. На большом столе перед ним была разложена картонная доска с картинками. Играли в какую-то замысловатую игру, вносили записи в тетрадь, сверялись с толстой книгой. На стене висели часы. Но не обычные, а как будто с маятниками вместо стрелок. Только сейчас Вертура подметил, что их асинхронная пульсация больше похожа на беспорядочный стук дождя, чем на ритм отмеряющего время механизма. Рядом, на стене, висел старый потертый арбалет с бахромящейся на петлях тетивой, изготовленной из металлических жил заплетенных косицей.

— Если что, кричите — загадочно посоветовал консьерж. Не сговариваясь, он и его оппонент по игре набили трубки и дымно закурили.

Вертура пожал плечами и поднялся к себе наверх. Он не стал растапливать печь, просто съел хлеба с сыром запил холодным кипятком из котелка, погасил керосиновую лампу, разделся, прочел на ночь «Отче наш», быстро перекрестился и лег в постель.

Сон не шел к нему. Ему мнилось, что сейчас тихо откроется неплотно закрытая дверь в маленькую смежную комнату с титаном, бадьей для мытья и клозетом, и оттуда бесформенной горбатой тенью, громко и стремительно ковыляя на переломанных ногах, скребя руками по полу, появится темная, с желтыми пылающими глазами и острыми зубами фигура. Вцепится в него, страшно и молча навалится всем телом.

За окном на проспекте, вроде бы совсем близко, но по ощущениям, словно в другом, недосягаемом мире, проезжали припозднившиеся кареты. Слышались шаги пешеходов, но от присутствия рядом людей, не становилось ничуть не спокойней, ни легче. Он был один в пустой квартире наедине со своими страхами и таящимися в сумрачных тенях, ожидающими, когда он задремлет, чтобы явиться к нему, чудовищами из темноты. Думая эти беспокойные страшные мысли, детектив даже специально повернулся на бок и подвинулся к краю постели, чтобы видеть, что происходит на полу, но это нисколько не прибавило ему уверенности, так что в конце концов он встал, засветил керосиновую лампу, взял с полки крест положил рядом с собой на подушку, тут же, у изголовья, пристроил к подлокотнику кресла свой меч, и перекрестившись, закрыв глаза, попытался успокоить свои тревожные мысли.

Ему привиделся какой-то беспокойный и неприятный сон, полный каких-то неясных резких образов и картин. Но сколько он не пытался, потом он так и не смог вспомнить, что ему снилось.

В одиннадцать вечера во дворце объявили отбой. Лейтенант Кирка раздал команды несущим вахты кавалерам. Быстро пробежал глазами записку из полицейской комендатуры, что принес припозднившийся вестовой, отнес ее герцогине наверх. Та пробежала ее глазами, улыбнулась и, разорвав в мелкие клочья, сказала сжечь.

Когда караулы и смены были назначены, а двери закрыты, Фарканто и барон Визра вернулись в библиотеку. Фарканто к рыжей Лизе, что после укола доктора снова спала тяжелым беспробудным сном, барон к Майе Гранне, которую принцесса приставила следить за своей наперсницей. Оба отказались идти в свои комнаты, сказали что подежурят, поспят на диванах и креслах прямо здесь.

Марису Вероника Булле позвала с собой в свою спальню, угловую комнату, одну из смежных с библиотекой. Тут, в уютном, с высоким светлым потолком, помещении с двумя просторными окнами на запад и на юг, стояла большая удобная кровать. Еще в комнате были мягкий, застеленный простыней и одеялом низкий диван, кресло у окна, по всей видимости, для чтения и два стола: один маленький, для мелких вещей в изголовье постели, второй большой с комнатными растениями в горшках, что в полутьме напоминали один огромный разлапистый куст. Заключенная в массивную раму, высокая, почти от пола до потолка картина — портрет какой-то красивой женщины в архаичном тяжелом одеянии с длинными, до колен, рукавами, украшала свободную стену.

Принцесса жестом указала Марисе помочь ей раздеться. Переодевшись в длинную ночную рубаху и умывшись в соседней комнате, прочла вечернюю молитву, легла на постель. По ее мысленному приказу притих и без того слабый, едва озаряющий стены свет.

— Умойся и ложись — указала она на диван Марисе.

Вернувшись из ванны, та подошла к своему спальному месту и, сняв мантию, легла на него. В комнате была открыта форточка и влажный, холодный ночной ветер наполнял помещение ароматами подступающей осени и мокрых, растущих во двориках под окнами дворца, у подножья высокой скалы, деревьев, но как только Мариса укрылась одеялом — толстым, мягким и хрустким от свежевыглаженного крахмала, ей тут же стало как-то по-особенному уютно и тепло, как бывает только в гостях на непривычной, но очень удобной и мягкой постели. Так, заложив руку за голову, какое-то время она молча лежала, приглядывалась к нависающим над головой темным зарослям комнатных цветов, рассматривала неверные тени переплета окон в тусклом желтом зареве городских улиц и проспектов на высоком белом потолке.

Прошло несколько минут.

— А поехали кататься — внезапно предложила принцесса Вероника — возьмешь Марка. Позовем Аристарха и Майю. Можно еще Гармазона и Эллу. У Августа есть загородный дом. Он не откажет дать ключи. Проведем хоть вечер как нормальные люди, без всей этой беготни…

— Если леди Тралле отпустит… — ответила Мариса и тут же улыбнулась своему глупому ответу.

— … Одолжим ипсомобиль у сэра Вильмонта — рассудительно продолжала принцесса Вероника — а лучше у мастера Динтры. Он с генератором червоточин. Раз и на месте. Видела такое? Я тоже не видела. Таких даже в Столице ни у кого нету. Вот будет номер, если его закусит в каком-нибудь дереве или стене.

— А это опасно? — внезапно заинтересовавшись вопросом, спросила Мариса.

— Нет — с улыбкой ответила герцогиня — там происходит квантовое замещение в пределах границ объекта. Но без сноровки застрять в скале или в воде — пустяковое дело. Так что лучше ипсомобиль сэра Вильмонта. Он, куда ему укажешь, туда и едет. Так как тебе?

— Я предложу — почувствовав, что с ее мнением считаются, важно ответила Мариса — у нас решает Марк, если он согласится…

Принцесса Вероника улыбнулась.

— Вот ирония. Тебе достался принц, а ко мне в мужья лезут одни солдафоны, торгаши, корабельщики и племянник епископа, который даже слово мне сказать боится. Спирт с Гонзолле хлебать и мужичье плеткой лупить, вот и все его развлечения. А туда же, женихом себя возомнил.

— Я тоже про Марка так думала, как увидела… — отозвалась, согласилась Мариса — мямля, ничтожество, трус, сплетник, два слова связать не может. Мечтатель, пьяница, неряха, подкаблучник, а еще принципиальный идеалист…

— И передумала?

— Да нет, все сходится, все так и есть.

— Но тогда зачем он такой тебе?

— А я и сама не знаю… — уклончиво ответила Мариса, едва сдерживая радостный смех, чем вызвала у принцессы улыбку — а может и Борис тоже ничего на самом деле?

— Так пусть хотя бы ко мне приедет! Признается в любви, цветов привезет, на коне покатает, посватается как нормальный человек! — с упреком и какой-то детской обидой ответила принцесса, рывком перевернулась на спину, заложила руки за голову, выгнулась, нетерпеливо тряхнула коленом — не мне же к нему ехать. Как он надоел! Скажу Августу притащить его сюда в кандалах, бросить на колени… А я и совсем забыла, будет же охота. Поедете с нами.

— Да, конечно… — изумившись случившейся между ними беседе, ответила Мариса и запоздало прибавила — благодарю вас за приглашение, моя леди…

— Ага — рассеянно кивнула герцогиня, прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась каким-то своим мыслям.

Усталость беспокойного дня и тревоги клонили в сон. Но этот короткий и веселый разговор навеял приятные и радостные мысли о лесе и деревянном доме, где горит жарко натопленная печь, где много народу и свечи на столе. Все друзья, знакомые и друзья друзей. Где кружки и кувшины юва, передержанное в котле на открытом огне, отдающее гарью рагу, сметана, лук и черный хлеб. Арфист наигрывающий энглины, оружие оставленное у стойки у стены. Где все за одним столом, такие молодые, радостные и счастливые. Где с улицы слышался звон топора раскалывающего ствол поваленной сухой сосны, бряцание лошадиной упряжи, деловитый разговор о совершенно неактуальных вещах на крыльце. Тяжелый плащ, накинутый на плечи, и ледяная вечерняя роса на босых ногах от которой холодит все тело. Верховая прогулка по лесу, бутылка вина, прихваченная со стола, важная беседа на закате на крутом берегу реки и холодная сырая ночь в лесу, когда возвращаешься к покинутым еще с заката жаркому очагу и веселью уже в полной темноте.

— Напиши об этом своей книге… — прошептала принцесса Вероника, но Мариса уже спала, или просто не ответила на эти тихие слова в темноте.