Полиция Гирты (СИ)

Глава 16. Дождь. (Понедельник и еще несколько дней)

Капли дождя стучали в желоб водостока под крышей. Мокрыми стояли плац полицейской комендатуры и деревья. Серое небо, лужи и мокрая трава за окнами навевали мысли о том, что неплохо бы взять мольберт, поставить его у окна, закурить трубку, откупорить бутылку, заняться написанием живописного пейзажа Гирты: старого полуразрушенного бастиона, арочной ограды, домов, шпиля Собора вдалеке и тополей. А когда вторая и третья бутылка уже совсем опустеют, и все краски на палитре обратятся невзрачным, серо-бурым, как грязь за окном, месивом, сесть в кресло и, наслаждаясь теплом жарко натопленного очага, шелестом дождя, и звуками улицы за распахнутым окном, мнить себя великим художником, чей гений непременно, рано или поздно, будет признан во всем мире….

В зале было холодно, но все равно кто-то опять открыл все окна. Вертура пристроил свой плащ на спинку стула, пытаясь сделать так, чтобы не задувало в поясницу, но у него не получилось, так что он просто накинул плащ на плечи.

Фанкиль и магистр Дронт принесли в зал, поставили на стол, разложили какую-то сложную оптическую машину. Калибровали ее, подворачивали колесики линз.

— Коэффициент искажения три процента, аберрация до ноль пяти процентов — заглянув в окуляр по виду похожего на микроскоп гиромагнитного измерителя, сообщил Фанкиль — Алистер, учитывайте размытие света, выставите по таблице.

— Благодарю — скупо бросил ему магистр, явно давая понять, что он не нуждается в очевидных советах. Сверился со справочником, внес коррективы в настройки машины.

Фанкиль заглянул в табличку под стеклом на своем столе, сделал пометку в блокноте и как бы невзначай спросил.

— Ноль-ноль три это при стабилизаторах на сорок процентов? Выставили бы на семьдесят, было бы ноль-ноль один. Почти как при сотворении мира. Подводит диспетчерская, или это Центр так станции корректирует?

— Поинтересуйтесь в бюро конфедеративной контрразведки — саркастически ответил магистр Дронт и, выставив цифры на механической счетной машине, что стояла на его столе, с усилием завертел ручку. С бронзовым звоном завращались диски, выдавая результат вычисления.

— А тут у нас во дворе, на улице Котищ, дом одиннадцать, на лестнице гроб нашли. Открыли, а в нем скелет. Оказалось, это у студента лишний был, продать жалко, а ставить некуда… — рассказывал лейтенанту Турко какой-то полицейский, что принес сводку из оперативного отдела.

— И что? — нахмурился, выпятил толстый живот, сгорбил плечи, инспектор Тралле, как будто от скуки и нечего делать посмотреть как идут дела, спускаясь из своего кабинета в зал к коллегам.

Полицейский скорчил гримасу и, с нескрываемым отвращением поклонившись начальнику отдела Нераскрытых Дел, вышел, так и не уточнив, что у студента было лишнее — гроб или скелет.

Сказав лейтенанту, который сегодня был на дежурстве, что он должен зайти на почту, отправить письмо, чем вызвал у коллеги нескрываемую презрительную усмешку, не спрашивая разрешения у инспектора, детектив покинул контору и вышел на улицу под ливень. Вертура не соврал — он и вправду пошел на почтамт, где сразу же обратился в отдел доставки. В абонентском ящике до востребования на имя Евлампия Пенсатти лежал конверт с решеткой-ключом к шифру. С недоумением проморгав на строки аннотации, Вертура сразу понял, что его интеллектуальных способностей явно не хватит на то, чтобы с помощью этого ключа прямо тут, на месте, быстро составить внятный текст, и что для развернутого отчета потребуется немалое время в спокойствии и уединении.

— Вы что, серьезно считаете, что я так умею? Да все эти шпионские штучки работают только в россказнях хвастунов-пьяниц и глупых книжках! — возмутился, сказал себе детектив, окунул перо в чернильницу и вывел на листе бумаги. «Прибыл в Гирту, поселился, жду, когда привезут партию заказанных вами из Столицы книг. Есть сложности. Постараюсь уловить момент, чтобы их не перекупили. Похоже, за этими редкими текстами для вашей коллекции охотятся и другие любители старины. Действую по обстоятельствам». И подписал «Е. Пенсатти». Положил ключ к шифру в поясную сумку, чтобы потом выкинуть, и под пристальным взглядом служащего, который так и норовил заглянуть в текст, запечатал конверт и надписал его. «Биртола, Таксим, до востребования Н. Диркелю». Заплатил в окошко серебряную марку и с чувством выполненного долга вышел на проспект.

Прямо от почтамта, что располагался неподалеку от гостиницы «Башня» от проспекта Рыцарей отходило две улицы. Одна вела в сторону южных ворот города и наверх, на скалу, вдоль крепостной стены, огибая ту самую распивочную, где детектив впервые встретил страдающих от похмелья после ночного праздника студентов, вторая пересекала проспект под прямым углом. Не желая возвращаться в контору, по ней, от нечего делать, и пошел детектив. Поднялся по склону холма, прошел мимо высокой глухой стены с окнами под самой крышей, миновал узкий темный проезд с высокими домами и черную отвесную скалу, у основания которой, в старых потернах, были утроены какие-то склады и рядом стояли телеги. Через перекресток он сошел с этой улицы, свернул в какой-то переулок на север и направился напрямик по какой-то узкой кривой, зажатой серыми стенами кварталов идущей под уклон, к морю, дороге, в ту сторону, где, по его мнению, располагалась улица Зеленого Мола, и стоял дом Тильды Бирс.

Лил дождь. Вода бежала под уклон, прибивала к мостовой дымы курящихся во дворах очагов и печей. Здесь, в предпортовых кварталах, постройки были намного ниже, чем в центре. В тесных дворах, опоясанных по периметру двух и трехэтажными домами как стенами крепостей, под темными арками, под навесами, под низкими кирпичными сводами полуподвальных помещениях стояли наковальни, верстаки и котлы, работали цеха и мастерские. Гулко и мерно стучал пружинный молот, эхом отдавались удары топора и визг пилы. Тут, в этих дворах, делали все, что было необходимо для города и окрестностей. Колеса, бочки, снасти для рыбной ловли, мебель, краски, ткань и мыло. Резали обсидиан, камень, кость, янтарь и дерево. Травили и плавили свинец и медь. В домах жили мастеровые, рыбаки, наемные рабочие и их семьи. Не обращая ни малейшего внимания на дождь, по лужам бегали чумазые, веселые и свободные дети. То там, то тут возвышались груды ящиков, бочек и бревен уже привезенные к зиме, сгруженные на улицах, но еще не внесенные на склады и во дворы. Словно охраняя их, чтобы не растащили соседи, рядом на ступеньках домов, на скамеечках, на бревнах, сидели, вели свои беседы, задумчиво курили, глядели на дождь и бегущую под уклон мостовой воду, старики.

Неподалеку от дома Тильды Бирс, прямо во дворе пыхтела, выбрасывала густые клубы дыма установленная на телегу паровая машина, откачивала воду из затопленного подвала, выливала ее тут же на улицу. Под уклон к морю бежали мутные потоки воды. Усатый кочегар бросал в топку уголь, тощий чумазый мальчишка — его помощник, наверное сын, открывал и закрывал дверцу, чтобы не выпускать жар из печи. Посмотреть на работу помпы собралось много взрослых и ребятишек.

Перед самой аркой ворот дома номер три, стоял знакомый сине-золотой экипаж. Детектив нахмурился, но все же решил зайти.

— А, Марк, вот и вы! — радушно приветствовал его Эрсин. Он сидел, развалившись на скамеечке под навесом в углу дома, где была дверь в парадную Тильды Бирс. Его нарядный вид совершенно не сочетался с устроенной рядом, отгораживающей угол двора поленницей корявых дров и подозрительно озирающимися мокрыми вывалянными в грязи курицами, воровато клюющими из бадьи. Облокотившись спиной о выщербленную каменную стену, Поверенный сидел, положив ноги в модных высоких сапогах с острыми, подкованными золотом носками на березовый чурбак, курил трубку с длинным чубуком и яркой лампочкой, почти как у принцессы Вероники. Перед ним, на низком самодельном столике из серых необструганных досок и куска рябой, подмокшей, фанеры, стоял начищенный до блеска самовар, пыхтел паром и дымом не хуже недавно виденной детективом паровой машины.

Тильда Бирс в нарядной бирюзовой мантии и свежевыглаженном льняном переднике, заколотом на плечах изящными медными фибулами, была тут же. Аккуратная, с вымытыми волосами, в новых синих сапожках, она как раз подбрасывала в трубу самовара из корзинки свежих, привезенных, наверное, прямо из леса, шишек. На весь двор, перебивая все остальные запахи города, тянуло ароматами соснового бора и жженой смолы. Под стать наряду хозяйки и гостю был и чай: какой-то очень модный, похоже, нездешней марки, упакованный в по-столичному яркий, пропечатанный цветной этикеткой пакет. К нему прилагались конфеты и овсяное печенье, живописно сложенные в фарфоровую вазочку из офицерского сервиза, который Тильда Бирс принесла из квартиры для чаепития во дворе.

Третьим, к удивлению Вертуры, был тот самый манерный и одновременно зажатый Шо, спутник принца Ральфа. Деликатно поджимая узкие плечи, он кланялся, изображал жестами, что проявляет к Эрсину и хозяйке дома очень глубокие признательность и уважение.

— Ну же Марк, не стойте, заходите! — первым заметил незваного гостя Эрсин, приветственно взмахнул рукавом и выдохнул целое облако необычайно густого и должно быть очень горького дыма, так, что зачихались, недовольно закудахтали, затрусили прочь курицы, что в поисках крошек печенья, прохаживались, клевали землю у его скамейки.

— Вот как раз о вашей персоне только и говорили!

— Приветствую вас! — весело поклонилась Вертуре Тильда Бирс.

— Мэтр Эрсин — сдержанно и сухо обратился к Поверенному, едва поклонился детектив, нахмурился, явно давая понять, что он совсем не рад этой встрече.

— А вы все о сэре Жорже! Он нормальный, бросьте — отмахнулся, как будто речь шла о каком-то мелком конфузе, вроде пересказанной сплетни, и скорчил пренебрежительную гримасу Эрсин — уверяю вас, лупили бы Лео с Йозефом в вашем бардаке, именуемом полицейской комендатурой Гирты меня, а вы бы стояли в стороне, я бы нисколько не обиделся. Ну же, вам же не тринадцать лет, давайте, не стойте, садитесь. Тильда, вы же не против? Давайте, Марк, выпейте с нами чашечку. Хоть раз в жизни попробуете, это тот самый великолепный чай Кабассари, здесь такого нету. Настоящий, из Столицы, не та дрянь, которую насыпают в той дыре на Арсенальной дом шесть.

При названии чая, Шо важно кивнул, сложил ладони и почтенно поклонился, демонстрируя, что чай действительно великолепен и он очень доволен угощением.

Вертура с недоверием подошел, подвернул мокрый чурбак, и сел на него. Скрестил руки на груди, демонстративно отстранился от Эрсина.

— Ваша гордость уязвлена? Вы в бешенстве? — уже явно насмехаясь над ним, но с каким-то издевательским участием, поинтересовался Поверенный — да бросьте вы, заживет, забудется. Гордость не оторванная нога, при которой умирают от кровопотери. Хуже было бы, если вас действительно покалечили. Пришлось бы вас лечить, и вы бы заляпали кровью пол и стены.

Тильда Бирс только пожала плечами, смущенно улыбнулась детективу, что она тут непричем и налила ему ароматного чая. Тот принял чашечку и машинально сделал глоток. Замер на секунду. Всего лишь от одного прикосновения к этому напитку, Вертура ощутил какую-то необычайную приятность и душевное волнение. Словно мир качнулся вокруг него, все переменилось и этот дождь и мокрый двор и запах дыма и поленница и неудобный, жесткий, чурбак, а сам он, детектив, внезапно обратился каким-то лесным жителем, эльфом из книжки, что сидит в лесу на бревне под дождем, курит забитую сушеными листьями и дурманящими ягодами трубку, мечтает о чем-то, наслаждается ароматами лесных трав мокрых мхов и деревьев…

Вертура вздрогнул. Как только он отнял чашечку от губ, видение тут же исчезло. Вокруг был все тот же мокрый двор, стол из ободранной, поплывшей пузырями фанеры на котором летом в хорошую погоду, играют в чет-нечет, ведут свои беседы о славных прошедших временах, старики, курящийся под навесом очаг, сложенный из потрескавшихся обгоревших кирпичей, вазочка с печеньем и самовар на столе, дым из трубы которого, как назло, валил прямо на детектива.

— Что это такое? — аккуратно принюхавшись к напитку, который он только что пил, изумленно спросил он у Эрсина.

— Чай такой — заверил его тот, как будто бы это могло хоть что-то прояснить.

— Я уже понял, что вы тут не случайно и все не так просто как кажется по-первости — внимательно глядя на него, отставляя чашечку, рассудительно произнес Вертура и задал вопрос как есть — кто вы?

Эрсин широко и самодовольно улыбнулся, словно только и ждал когда его спросят об этом, вальяжно откинулся к стене. Беззаботно заложив руки за голову, характерно мотнул головой, отчего Тильда Бирс и Шо с готовностью кивнули и ушли в дом, оставив их с детективом наедине. Театрально выдержав паузу, словно дождавшись, когда хозяйка и иноземец не отойдут достаточно далеко и их шаги не затихнут в коридоре за дверью, внимательно глядя в глаза Вертуры, с улыбкой, но совершенно серьезно, сообщил.

— Для вас я фанги. Демон.

С этими словами его глаза изменили цвет. Серые зрачки стали пронзительно голубыми, а белки оранжевыми, замерцали искусственным электрическим огнем и мелькающими в них строками каких-то букв и цифр. Вертура скривился.

— Марк Мигель Вертура, год рождения 1503й. Каскас. Мать Элиза Мария Сэрра, отец Мигель Карло Вертура. Братья, Карл, Гаспар и Лоренцо, сестра Люсия…

— У меня не было брата Лоренцо — неприязненно передернул плечами детектив.

— Был. Сейчас ему было бы двадцать два. Он был младше вас на шестнадцать лет — заверил его Эрсин.

— Это мистификация, вранье. Я полагаю, как на служащего тайной полиции Мильды, это все есть в моем досье — едва сдерживая дрожь, парировал Вертура — если даже вы демон, то зачем вам раскрывать это мне. Я полицейский, а демоны запрещены.

— Как мило — улыбнулся Эрсин — демоны запрещены, а вот знака с рогатым чертом и красной полосой я что-то нигде не вижу. И да, расскажите это всем, будет забавно — вас поднимут насмех, никто не поверит. А лучше скажите вашей подружке, пусть напишет в «Скандалы». Даже в эту тухлую газетенку с уже как сто лет бородатыми анекдотами в публикацию не примут.

— Если вы серьезно, то ничего смешного в этом нет — ответил детектив.

— Конечно же нет — тут же сменив тон, рассудительно ответил Эрсин — я слишком высокопоставленное лицо, чтобы кто-то осмелился официально произнести всерьез подобное предположение. Также как и то, что все прекрасно знают, но никто никогда не признается, что виновница кровавых убийств, под формальным предлогом расследования которых вы сюда явились, не кто иная, как племянница светлейшего сэра Вильмонта Булле и дочь сэра Жоржа, да продлятся под солнцем его дни, прежде чем его душа будет гореть в аду, леди Элеонора Клара Ринья. В оккультных кругах более известная как Мапса-Тигга Наследница, волчья ведьма. Это знают все, и сэр Вильмонт и мэтр Максимилиан Курцо и сэр Август и сэр Гесс и даже Лео но, уверен, что вам не сообщили, потому что по бумажке она вроде как родственница сэра Булле, почти как Вероника, и это политика. По глазам вижу, думаете — вранье. Нет, сущая истина. Вот вы думаете, что демоны всегда лгут? Вас так учили? А вот и нет. Да, я конечно люблю иногда прихвастнуть, шикануть, пустить в глаза пыль — это моя слабость. Помистифицировать, ради собственного удовольствия ввести в заблуждение… Это бывает забавно, но опускаться до откровенной лжи — в большинстве случаев это бессмысленно. Учитывая все те сугубо человеческие лицемерие, продажность и глупость что творятся вокруг опять же сугубо по злой воле самих же людей, правда бывает гораздо веселее и забавнее всякой лжи. Да и вообще лгать это просто несолидно. Особенно в моем возрасте и должности, на которой я состою при дворе сэра Ринья.

Он подался чуть вперед и детектив вздрогнул от того, что оранжевые глаза Поверенного вспыхнули словно бы прямо перед его лицом.

— Я рационалист — веско сообщил Эрсин — как и все остальные кому подобен я и кто подобен мне. Излишество излишне. Пустая растрата времени и сил неприемлема, потому что, как известно из первого закона экономики, как бы они не были велики, они всегда ограничены.

— Тогда зачем вы все это говорите? — обдумав его слова, задал вопрос детектив.

— Предположим, я ученый и провожу эксперимент — одобрительно улыбнувшись догадливости собеседника, сообщил Эрсин — можно ли изменить предначертанное, если человек будет знать о том, что с ним случится.

— Предначертанное?

— Да. Вы же знаете, что предопределенность хода событий не отменяет свободы воли и выбора. Говоря развернуто, любой ваш выбор предопределен тем, кто сотворил все это, но делаете вы его сугубо по собственной воле, что и порождает все те веселые вещи, которые творятся на земле. Предательство Иуды было известно заранее. Чисто теоретически он мог бы и не совершать его. Не было ни одной объективной предпосылки к его поступку, но тем не менее, именно через него свершилось торжество вашей веры. Так вот. У меня вопрос, эта… дама с косой, ну та самая, что пописывает себя в этих местечковых газетенках, как Анна Мариса, как вам она во всех отношениях? Ничего личного, без обид, это сугубо конфиденциально, для анкеты в рамках моего исследования.

Вертура нахмурился. Глаза Эрсина снова стали человеческими, но от этого стало не легче. Теперь они стали такими внимательными, что словно заглядывали в душу. Детектив почувствовал омерзение, как будто крепкие теплые руки Поверенного сжали его плечи, и что-то тяжелое и инородное неприятно сдавило сердце. От этого нескромного мысленного прикосновения, вернее вторжения в его душу, детективу стало дурно, захотелось сжать кулак и ударить Эрсина по лицу, а потом вымыть руки, как будто бы он вляпался в какую-то невидимую грязь или экскременты.

Он вспомнил принцессу Веронику: она тоже могла касаться мыслями, но с женщиной это было совсем по-другому. Даже ободряюще-приятно при всей необычности и резкости ее натуры, как острый морозный луч, что пронизывал насквозь, или яркий, обжигающий, холодный свет. Но такое же мысленное прикосновение Эрсина, что без спроса вломился в его разум и сердце, и словно бы схватил его за лицо горячей и властной рукой, было просто отвратительным — настолько пристально и нескромно Поверенный смотрел в лицо детективу.

Но Вертура уже знал, что делать. Он сложил пальцы троеперстно и осенил себя крестным знамением, как щитом закрываясь от этого взгляда, и этих дурных и пакостных, как будто извне, наполнивших его голову мыслей. Он собрался прочесть про себя «Отче наш», но креста хватило — миг, все мысли и чувства вернулись на свои места, как будто ничего и не было.

— Отлично, теперь вы сами во всем убедились — как бы невзначай, отмахнулся от креста и брезгливо стряхнул в сторону пальцами, Эрсин — идем дальше. Что вы сделаете, если я скажу, что ваша новая подружка предаст вас в самый ответственный момент?

— Ничего не скажу, это беспредметное заявление — решив дослушать, чем закончится эта беседа, а уже потом сделать выводы и принять меры, ответил первое, что пришло на язык, детектив.

— И правильно сделаете, так как это предопределено — продолжал Эрсин — как предопределено и то, что вы снова встретите Каю Райне. Вы выручите ее из беды, а потом…

Вертура вздрогнул. На печи под навесом в центре двора, беспричинно лопнул полный вареной моркови горшок, чем привел в замешательство сидящих вокруг чистящих овощи для соления женщин, которые тут же, как встревоженные курицы, озадаченно озираясь вокруг, принялись бойко обсуждать это событие. Кому-то погрозили кулаком. На крыльце дома засмеялись дети.

— Откуда? — задохнувшись от тяжелого, подкатившего к сердцу огненного шара, только и спросил детектив — это что тоже было в каком-то досье? Зачем все это?

— Я же демон — просто ответил, развел ладонями, обозначая, что это само собой разумеющееся Эрсин.

— Но для чего?

— Просто так — пожимая плечами, ответил тот — мне скучно. Не нарушая воли вашего творца, я сломаю вашу жизнь. Покажу вам верные знаки, скажу вам о грядущем, и теперь вы будете жить с оглядкой на него, страдать, искать, мучиться глупой беспочвенной надеждой, догадками и другими подобными бесполезными, ломающими волю и развращающими разум, мыслями. И да, было бы намного интереснее вас убить, но сделать это сейчас у меня чисто технически не выйдет.

— Почему?

— Оттуда я знаю? Не я это придумал, но полагаю, что просто потому, что если бы мог, то будущее было бы другим и тут нарушается закон причинности. А нарушать его может только тот, у кого есть полный доступ к этой системе. Лично у меня такого нет. В общем, так устроен мир. Если что-то не произошло, значит, оно не произошло и все. Осечка, несмертельная рана, разверстая земля, ударившая молния, приступ инфаркта, упавший на голову метеорит…. Все что угодно. Это уравнение нельзя решить, потому что как бы не был верен математический расчет, он всегда помножается либо на ноль либо на единицу. И это число и есть воля того, кто создал все это. Либо получится, либо нет. Да, есть закономерности, которые нам неизвестны, есть предпосылки. Но в сухом остатке из всей последовательности событий выходит именно так, как и было предначертано. Можно поломать свой мозг, дойти до квантовых запутанностей, телепортаций, возмущений, бозонов, волновых функций элементарных частиц, эффекта наблюдателя, искажения слабых воздействий и калибровочных полей, в непредсказуемость которых мы и упремся как в то самое неизвестное, но именно в этом и есть парадоксальность существования вселенной, начала и конца времени. Провидение. И ничто и никто не может его обойти. Да, я уже пробовал вас пристрелить, проверил при первой нашей встрече. Это бесполезно. Вот смотрите.

Он коснулся своей кобуры на поясе, дважды щелкнул кнопкой на своем жезле, пожал плечами и отвел руку, но ничего не случилось.

— Вы должны были умереть минуту назад — пояснил Эрсин — первый выстрел был в вас, второй в горшок, для контроля, что не было осечки.

— Вы говорите о воле Божией и предопределении — мрачно осведомился детектив — но если вы демон, вы мятежник, и это противоречие…

— Нарушать можно только то, что в принципе нарушимо — резонно ответил ему Эрсин — а то, что нарушить возможности нет, нарушить и не выйдет. Даже у Великого Архитектора нет полного доступа, что тоже доставляет ему безмерные неудобства при обращении с Дисками, Потоками и Машиной. Впрочем, я не анархист. Мятеж ради мятежа не имеет никакого смысла. Да, нас не устраивает, что есть вещи, которые мы не можем изменить, но не мы одни недовольны этим творением, которое на скорую руку было склепано за семь дней. Я за свободу, за то, чтобы просто жить и радоваться жизни. Учитывая технологический прогресс, когда можно принять любую физическую форму, почувствовать любое наслаждение, продлевать свои дни до некой теоретической бесконечности. Чем, в общем-то я и занимаюсь, не пытаясь проломить головой бетонную стену. Впрочем, никто же не мешает мне подкопать ее, если это будет в удовольствие, верно?

— И вы здесь просто развлекаетесь? — взял себя в руки, уточнил детектив.

— А что еще в принципе можно делать в этом мире? У вас есть альтернативы? — ответил, возразил Эрсин — служение, наука, книги… Разве все это не развлечения для извращенцев, как у неудовлетворенных мужчинами развратниц с их большими собаками наедине? Просто все эти ханжи никогда не признаются, что наслаждаться молитвой или книжкой им веселее, чем пить или скакать по полю на коне. Или на ком еще, не имеет значения. И что по факту, чисто биологически, для высшей нервной деятельности мозга и гормональной системы, между этими вещами никакой особой разницы нет. Но я не осуждаю, у каждого свои причуды. Я приверженец свободы выбора и общечеловеческих ценностей, мои цели гуманны и они не касаются никого, кроме меня и вовлеченных в их исполнение лиц. Если, конечно, какой-нибудь балбес не портит мне жизнь, пытаясь напакостить или морализировать.

— И что? — внезапно вспомнив инспектора Тралле, задал неопределенный вопрос детектив.

— Что вам теперь делать? — невозмутимо уточнил Поверенный — например, расслабиться и полностью довериться своей новой знакомой, которая так мило улыбается вам, демонстрируя свою искреннюю преданность и говорит только то, что ей разрешила Хельга — он мило улыбнулся, уже совершенно не скрывая, что издевается над собеседником — только как-нибудь, между делом, расспросите ее про сэра Тарче и всех других ее мужчинах, с которыми, как и с вами, она делила постель, а также о том, что с ними в конце концов случилось. Впрочем, можете поинтересоваться об этом у Вероники. Скажу вам точно, она не откажет вам в личной аудиенции.

— Леди Булле?

— Яркая, искренняя, неординарная личность! — мечтательно закатил глаза Эрсин. Взял чашку с чаем, сделал глубокий глоток, словно замечтавшись о чем-то под влиянием этого будоражащего мысли, магического напитка, зажмурился и как бы невзначай произнес — таких как она просто так на улице не встретишь. Почти как настоящая, печальная, обреченная принцесса из глупой фантастической книжки, очередной бессмысленной выдумки, не имеющей ничего общего с жестоким реальным миром. Такой же персонаж, как и романтический принц-изгнанник детектив, что возвращается в свое королевство, чтобы вырвать у олигархов, мошенников и узурпаторов свой трон, а потом все живут долго и радостно, и счастливый конец. Так не бывает. Вернее бывает, но один раз на миллиард, в рамках статистической погрешности, в качестве исключения, подтверждающего суровую прозу жизни. В этом вы с ней схожи. Вы еще не поняли? Она одинока, а вы, мечтатель, путешественник и отчаянный идеалист, интересны ей. Подумайте сами, иначе стала бы она с вами вообще говорить?

Какой-то важный господин при подвесках и регалиях коменданта района и с лиловым бантом на груди, пешком вошел во двор, быстрым деловым взглядом нашел Эрсина, приветственно и уважительно поклонился. Поверенный сделал жест рукой, что он занят и что новоприбывший может пройти в дом. Гость кивнул и смиренно-молча, стараясь не заляпать в грязи свои модные светлые сапоги, прошел по доскам к парадной Тильды Бирс. Через минуту он вернулся вместе с ней и Шо, с ожиданием на лице, словно не решаясь начать беседу первым, уставился на Поверенного. Тот кивнул в ответ.

— Все готово… Ваши заказы, все согласовано и сделано… — сказал новый гость, словно пытаясь найти оправдание тому, что он прерывает беседу — к сожалению, меня вызывают в магистрат и у нас не так много времени…

— Ну вот и все, у меня дела — слегка разочарованно кивнул на него Эрсин, явно намекая детективу на то, что разговор окончен, но ему самому печально что он не может продолжить эту беседу — было приятно пообщаться с вами. Эсквайр Марк Мигель Вертура. Надеюсь, мы уладили все наши недопонимания и расстанемся как минимум хорошими знакомыми. Или вы все еще настаиваете на сатисфакции и хотите вызвать меня на дуэль?

Не дожидаясь ответа, он поднялся со своего места и, весело помахав рукой угрюмо надувшемуся в ответ детективу, развернулся, пошел к жандарму, о чем-то с ним заговорил.

Тильда Бирс попрощалась с ошеломленным всем сказанным Вертурой, Шо, прижав ладони к бедрам, манерно поклонился, комендант района просто сдержанно приложил руку к груди и все четверо, забрав самовар, чашечки и так и нетронутое печенье, направились в дом, оставив полицейского одного во дворе.

Когда детектив вернулся в контору, оказалось, что все уже разъехались по поручениям. Инспектор Тралле недовольно уставился на Вертуру, засопел, навис над столом, набычился, сказал, что сейчас подходящего для него дела нет, и что пока он свободен, но так, чтобы если что, не отходил далеко от рабочего места.

Детектив формально кивнул ему, спустился на первый этаж, взял в кладовке незаточеный меч и пошел с ним на плац. Под бессмысленным взглядом какого-то отдыхающего, курящего под ветвями тополей полицейского, отрабатывал удары по обмотанному канатом столбу, тому самому, который каждый день колотил Фанкиль.

— Шарфик хоть от дождя на голову повяжите, простынете — глядя на взмокшего Вертуру, закончив курить, как-то внезапно тепло и по-отечески посоветовал ему полицейский, выбил о каменную кладку пепел из трубки и зашагал к каретам.

— Ага — ответил ему в спину детектив.

Намахавшись до боли в руках, он вернулся в зал отдела Нераскрытых Дел. Поставил рядом со своим столом ботинки с вложенными в них портянками и обмотками, накинул на плечи рубаху, пристроил рядом на виду тренировочный меч, чтобы все видели, что это он занимался с оружием, а не просто так неодетый, и сел за свой стол в ожидании, когда на нем высохнут промокшие под дождем штаны. Нагло конфисковав с подоконника табакерку Даскина, с удовольствием угощался из нее, пил какой-то застарелый кофе, который нашелся в фужере на столе Марисы.

Пришел доктор Фарне, одним шумным вдохом засосал сразу половину содержимого табакерки, в экстатической судороге затрясся всем телом, спросил.

— А где вы взяли эти стручки? Там еще есть? Для всесторонней и тщательной проверки по указанному делу, мне необходимо провести серию дополнительных экспериментов!

И, не дождавшись ответа, пошел к инспектору Тралле наверх.

Заглядывал служащий из «Герольда», сказал что редактор требует уточнения для некоторых статей, но не найдя никого компетентного, ушел прочь, так ничего и не добившись. Приходили полицейские, заносили какие-то отчеты и нуждающиеся в подписи документы. Потом пришла какая-то женщина с детьми. Как выяснилось, жена квартального Двинта Нолле, плакала, просила отпустить кормильца семьи. Инспектор выслушал ее, потом вспылил, накричал, сказал, чтобы ехала в герцогскую канцелярию, там писала обращение, выставил ее за дверь. Вернулся, недовольно посмотрел на детектива, махнул рукой и сказал, чтобы тот вел журнал за столом дежурного, а сам ушел куда-то в кабинеты на втором этаже.

Потянулся день.

Заходили посетители, полицейские, служащие, квартальные надзиратели, шерифы. Приносили бумаги, искали инспектора Тралле или Фанкиля, от лени, вели с Вертурой пустопорожние, бессодержательные беседы. Детектив заносил записи в журнал, нумеровал листы, расспрашивал о происшествиях. Узнал, что в ночь отключения стабилизаторов случилось много разных неприятных вещей. О людях, которые нападали на прохожих, а когда их ловили, то оказывалось что это пустые одежды с маской, опадающие грудой тряпок, когда полиция или жандармы пытались схватить их. Узнал о том, что из подвала при церкви святого Мартина, куда свозили трупы бродяг и бездомных, исчезло несколько тел. И о том, что в городе видели многоголовую синюю кошку, что перелетала с крыши на крышу, ходила по отвесным стенам на большой высоте, пугала людей. Квартальные бы и не обратили внимания на это событие, если бы она не залезала в дома, приводя в бешенство дворовых и домашних котов, драла собак, громила серванты в гостиных, пугала жильцов появляясь в запертых изнутри комнатах в самый неподходящий момент. Прочел и о случае на аутодафе — о том, что, как было согласовано по бумагам, на костре должны были сжечь чучело, алхимическое оборудование и книги некоего колдуна Панзонга Круми, которого еще весной поймали на севере люди графа Прицци. Но как оказалось по факту, к столбу было привязано вовсе не чучело, а какой-то человек в маске химической защиты и несгораемом кожаном плаще. Подмена была столь ловкой, что обнаружилась только когда он очнулся уже в пламени и дыму на вершине огромного горящего костра и необычайно громко и страшно закричал. Все кто был на площади перед собором Христова Пришествия, участвующие в крестном ходе и последующей литургии люди подумали что так и нужно и это вселившийся в чучело демон, чем были необычайно воодушевлены. А для полиции и жандармерии епископ Дезмонд и его люди, что руководили организацией мероприятия, уже утром оперативно прислали ответ. В бумаге, подписанной маркизом Борисом Энтони Дорсом, секретарем и племянником владыки, было четко и формально разъяснено, что в соответствии с законодательством Конфедеративного Северного Королевства и в частности герцогства Гирты, в конкретном случае, в ситуации обусловленной выставленными на ноль стабилизаторами пространства-времени, духовенство, епархия, а также состоящие на ее службе гражданские лица, не несут никакой ответственности за подобные проявления потусторонних сил. Что заявленное заранее чучело было сделано из соломы, но для предания зловещего образа нечистой силы действительно облачено в изношенные и не пригодные к целевому применению дыхательную маску и плащ химической защиты, любезно предоставленные пожарной охраной Гирты в качестве пожертвования, а многочисленные обгоревшие кости и черепа найденные в воскресенье днем на пепелище являются частью магического оборудования и колдовских ингредиентов, которые также были сожжены в праздничную ночь на костре.

— Надо Йозефу показать — подумал детектив, отложив папку, чтобы продемонстрировать коллегам этот, достойный, наверное, даже генеральной прокуратуры, сухой, бесспорный и абсолютно беспредметный и бесполезный ответ.

Узнал Вертура и о происшествии в слободе святого Саввы — капитан Глотте принес папку с краткими тезисами для Марисы, которые следовало превратить в статьи для газет, скривился презрительной усмешкой, внимательно посмотрел на детектива.

Как только капитан вышел, Вертура тут же раскрыл эту черную, с гербовой, наискосок по углу, лиловой лентой и надписью от руки «для служебного использования» папку и прочел в ней, что в слободе случился бунт рабочих, которым комендант Солько и его люди отказывались платить жалование в течении нескольких месяцев. Также жители были недовольны жестокими преступлениями и пропажей людей, которые регулярно случались на северном берегу Керны и многократными отказами коменданта и его старшин расследовать их. Уже долгое время в народе ходили слухи, что части тел этих несчастных оказываются у коменданта на столе, а к востоку от Перекрестка, в лесу, вокруг туберкулезного карантина творятся настолько страшные и неприемлемые вещи, что вряд ли найдется какое должностное лицо, кто сможет серьезно прокомментировать их. Так что теперь проверить обоснованность всех этих слухов должна будет специальная следственная комиссия, которая по приказу герцога Вильмонта Булле и прокурора Гирты Максимилиана Курцо будет сформирована в самое ближайшее время.

Что же касается самого коменданта — получив срочный приказ от герцога Вильмонта Конрада Булле и ордер на арест, граф Август Николай Прицци со своими людьми оперативно прибыл в слободу, чтобы провести задержание коменданта и аффилированных к руководству района лиц. В процессе столкновения отряда жандармерии с гарнизоном слободы в доме, где держали оборону комендант и его охрана, произошел пожар, в огне которого погибли сам граф Арон Солько, его дочь, сын, а также несколько приближенных к нему административных служащих и рыцарей. В частности главный бухгалтер администрации северного берега Керны, кастелян поместья и начальник охраны Сталелитейного округа — территории за городскими стенами на северном берегу Керны. В примечании также было указано, что в статье следует особо отметить, что только благодаря быстрым, самоотверженным и оперативным действиям коменданта Гирты Августа Николая Прицци и его людей, что, несмотря на праздничные дни по приказу его светлости, герцога Вильмонта Конрада Булле быстро сформировали ударную группу, выдвинулись к сталелитейным холмам и не дали коменданту и его администрации поднять дружины и скоординировать вооруженный мятеж, было предотвращено кровопролитие, которое могло произойти в случае масштабного вооруженного конфликта, между исполняющими приказ жандармами и введенными в заблуждение заговорщиками гарнизоном и ополчением Сталелитейного округа Гирты.

В дополнении к вышесказанному в папке лежала еще одна заметка — лично от прокурора Гирты, с настоятельным требованием акцентировать внимание в статьях на тот факт, что вероятнее всего, именно люди коменданта повинны в попытке покушения на племянницу сэра Вильмонта Булле, Элеонору Клару Ринья, по причине которого погибло шесть человек.

Вернулась Мариса. Приняла от детектива папку, выразительно посмотрела ему в лицо, кивнув, взяла материалы и понесла их к своему рабочему месту.

С мастерством и презрительно-насмешливым видом профессионального ремесленника, изображая, что написать все что угодно для нее, как муху раздавить, набросала из заданного набора фраз требуемые статьи. С издевкой и одновременно серьезностью, достойной, наверное, самого генерала Гесса, начальника полиции Гирты, продекламировала их вслух, проверить, нормально читается или нет. Скривив скулу в едкой усмешке, гордо заявила.

— Я цензор Гирты, что напишу, тому и поверите. И нас там не было, ты понял это?

— Да видел я всю эту политику — также молодцевато ответил ей, отмахнулся пером, детектив — сплошные клоуны-циркачи. Вот крутят там, а кто бы еще лучше стал жить от этого.

— А кто тебе сказал, что политика это для того чтобы кто-то стал лучше жить? Политика это чтобы зарабатывать деньги на воровстве и бандитизме и ничего за это не было. Откуда ты такой наивный! — с насмешкой бросила ему Мариса, стоя над столом, исправляя внезапно затесавшуюся в текст ошибку. Собрав написанные под копирку листы, проверив, читабелен ли на последнем текст, она ловко сложила их в свою черную папку и завязала на ней бантом лиловую ленту. Вертура поднялся со своего места, взял с вешалки ее верхнюю одежду, помог надеть плащ, и вручил ей шляпу, хотел обнять и поцеловать в щеку, пока никто не видит, но она с лукавым и довольным видом ловко увернулась от него и, гремя сапогами, выбежала из отдела, относить в редакции газет готовые к публикации статьи.

Дождь за окном стал сильней.

Вернулся Фанкиль. Поежился от холода, не снимая отсыревшего плаща, начал разжигать печь.

— Что это за картина? — кивая на панно со шпилем колокольни и падающими звездами, поинтересовался у него детектив.

— Кто-то нарисовал — устало объяснил рыцарь и, словно спохватившись, что это абсолютно неконкретный ответ, пустился в пространные объяснения — возмущения атмосферы, фазы луны, положение звезд, пульсации пространственно-временных потоков вселенной навевают причудливые образы и сны. А особенно чуткие умы художников, писателей и музыкантов ловят их во мгле бессонных ночей. Кто-то как сумасшедший Занглин оставляет после себя яркий, неизгладимый след, множество картин, набросков, фресок, а кому-то дано лишь один раз ухватить образ и запечатлеть его и навсегда остаться неизвестным. Меня тоже занимало это панно, мы смотрели в архиве, но так и не нашли автора и откуда такое вообще. Валентин говорит, что это еще Адам Роместальдус повесил его здесь.

Рыжие сполохи пламени отражались на его лице, играли в усталых глазах лукавыми искорками. Рыцарь был в хорошем настроении.

— Вы много знаете про Адама Роместальдуса — заметил детектив — вы были знакомы с ним?

— Нет — покачал головой Фанкиль — мы с Ингой прибыли в Гирту пять лет назад, после воины. Раньше у мэтра Тралле были консультанты из Северо-западной командории, из Мильды, но по определенным причинам их выслали вон и пригласили нас, из Лиры. Подумали, что раз у Мильды и Лиры тоже все не так гладко как хотелось бы, то и работать мы будем против Мильды. А то, что мы из одного Ордена и северо-западная командория Мильды подчиняется капитулу в Лире, это мелочи. Главное что по ведомости все красиво. А Адама Роместальдуса тут знают все. И как бы его не чернили те, у кого он покалечил, или поубивал родню, он всегда будет героем в глазах простых людей. По сути это он остановил Смуту. Он, леди Тралле и владыка Дезмонд. Спросите у Анны, она рассказывает лучше, она много интересовалась теми временами, писала в газеты и журналы статьи, даже хотела написать книгу.

Вертура кивнул. За окнами стемнело. Струи дождя шелестели в кронах деревьев. Из длинного коридора тянуло дымом. В кабинетах высших офицеров полиции топили печи.

Часы показывали девять. Детектив передал Фанкилю журнал, прибрался на столе дежурного, где сегодня было его рабочее место, спросил разрешения идти домой и, получив его, начал собираться уходить.

— Вы когда-нибудь такое видели? — надев плащ, уже в дверях, спохватился Вертура, продемонстрировал кисет грозовой травы Фанкилю.

— Оставьте, глянем сегодня с мэтром Фарне — устало ответил, отмахнулся рыцарь — или напомните завтра, посмотрим что это.

Детектив записал в журнал, что оставил кисет, сам себе выдал сохранную квитанцию на вещественное доказательство по делу исчезновения барона Визры и, поклонившись коллеге, перекрестившись на иконы в углу, вышел из отдела.

Он вышел из ворот комендатуры на проспект. Под аркой ворот, перед мостом, снова горели привычные фонари. Капли дождя мерцали в их свете. От зловещих чадящих факелов и костров позавчерашней ночи остались только некрасивые темные пятна копоти на сводчатых кирпичных сводах и стенах. Разбрызгивая лужи, ехали повозки.

На мосту тоже было светло. Холодным желтым огнем освещали доски мостовой и массивные гранитные парапеты установленные на высоких чугунных столбах, яркие, исполненные в виде матовых желтовато-белых шаров, электрические фонари. Их свет на доставал до бегущей совсем далеко внизу воды. Река была темна и пустынна, только где-то почти под самыми арками моста, горел габаритный фонарик на корме какой-то лодки. Где-то над крепостью Гамотти маленькой молнией коротко вспыхивал проблесковый маяк, озарял часть стены и бок башни. Сигналил в сторону непроглядно-темного залива.

За мостом начинался подсвеченный снизу яркими белыми лампами многоколонный фасад высокого и огромного дома, что, занимая весь квартал, начинался у моста и заканчивался у перекрестка проспектов Булле и Рыцарей. Сверху, над четырьмя высокими, наверное, по пять метров каждый, этажами, над проспектом нависал нарядный портик, украшенный красивыми лепными барельефами из истории Гирты. К парадным дверям вела широкая каменная лестница. Проходя каждый раз мимо этой нарядной и мрачной одновременно серой гранитной колоннады, детектив все не мог понять, что это за учреждение — никаких табличек или обозначений на нем не было, при этом перед домом постоянно стояли повозки и кареты, а в окнах всегда горел яркий электрический свет.

Сейчас высокие двери одного из парадных входов были открыты. За ними просматривался просторный холл с зеркалами, цветы в вазонах и роскошная широкая лестница. Какой-то деловой господин отпускал извозчика и, оправляя меховой воротник плаща, брал за руку свою красивую, очень важную и торжественно-нарядную спутницу, вел ее по широким ступеням на бельэтаж. Перед ними кланялся швейцар, приглашая войти.

Свернув с проспекта, пройдя быстрым шагом два квартала, Вертура вышел к своему дому на перекрестке улиц генерала Гримма и графа Прицци. В окне второго этажа он приметил свет.

Мариса открыла ему. Она была в своей домашней одежде. Бордовой, свежевыглаженной крахмальной рубашке и длинной черной бархатной юбке. На ее плечах бала черная шерстяная жилетка. В комнате было холодно, недавно затопленная печь еще не успела достаточно нагреться, но на ней уже стоял котелок с кофе, а на столе ожидали готовые к ужину бутерброды, вино и смешанный с зеленью и чесноком майонез.

— Жареная свинина — кивая на угощение, пояснила Мариса — я знаю, тебе не по вкусу наша тушенка, так что я взяла недорого, вроде как свежая. Это к празднику так навезли, что теперь продают по дешевке, пока совсем не сгнила.

— А что за большой дом у моста? — спросил детектив.

— А это дом депутатов — весело бросила ему Мариса — живут они там. Сидят у окошка, скучают среди комнат с высокими потолками и зеркалами, перебирают бриллианты, думают свои черные думы о политике.

— Я уже две недели в Гирте, а ничего не знаю, ничего толком не видел — пожаловался детектив — нигде не был, дальше проспекта Рыцарей и Булле не ориентируюсь.

— Да, надо бы тебе устроить выгул — согласилась Мариса — кто выпил все «Черные дубы»? Была же целая бутылка.

— Лео сказал, что ты хотела написать про сэра Роместальдуса книгу — подсел к столу детектив — и еще, что во время Смуты, он жил в этой комнате, следил за домом сэра Прицци. А с чего все это началось вообще? Кто все это попустил? Как вы к такому скатились?

Мариса внимательно посмотрела на него. Игривое настроение моментально покинуло ее. Она стала внимательной и задумчивой, наверное, она хотела сказать «не сейчас» или просто «нет», но все же, подумав немного, поведя плечами, налила себе вина и взяла в руки фужер.

— Как всегда — ответила она медленно, словно подбирая нужные слова так, чтобы не сказать ничего лишнего и одновременно не упустить никакого важного аспекта — как всегда, все начинается не внезапно, а с определенных проверок, сигналов, поступков и предпосылок…

Ливень стучал в окна. Заглушал все посторонние звуки своим шелестом. В печи ревел огонь. Ни лучика лунного света не пробивалось через черные тучи, затмившие ночное небо. Темны были стены домов, темны были улицы, но еще темнее были поля и лес за крепостными стенами Гирты. Таинственно перешептывались, в такт порывам ветра проговаривали свои страшные, те, что никогда не дано произнести человеку заклинания, деревья. Сплетая крючковатые ветви в своих цепких смертельных объятиях, роняли первые, рано пожелтевшие листья. Те летели по каменистым склонам холмов, уплывали по ручьям к реке.

Мариса прижалась лицом к щеке Вертуры, лежала рядом, обхватив его локоть обеими руками, словно сама страшась своего рассказа, облекаемого ее безудержной фантазией в живые и страшные картины. Ее глаза горели в темноте бешеным черным огнем а, страх прошлого, что вошел этой ночью в дом вместе с этими словами об ушедших годах, завораживал ее, еще больше распалял ее воображение. Она говорила о том, что, наверное, именно в такую холодную, дождливую и непроглядную ночь навсегда покинул свой дворец старый добрый герцог Конрад, соблазненный уговорами своей жены, наученной колдуном Драбартом Зогге, что так внезапно ворвался в Гирту и добился высокого положения в городе благодаря своей жуткой прозорливости и изощренным хитрости и лжи…

Но обо всем по порядку.

Еще в середине прошлого века привез старый добрый герцог Конрад из далеких предгорий за северными холмами свою необычную, нездешней крови, светловолосую и высокую, желтоглазую жену Сив. Отметили помолвку, торжественно сыграли свадьбу, но шли годы, а молодая жена Герцога так и не подарила ему ни дочери ни сына. Тщетными оказались попытки лучших докторов, бесполезны были зелья алхимиков и знахарей из леса, что умели лечить любую хворь. Бесплодными оказались и изыскания барона Тсурбы, что ни единожды приезжал во дворец, чтобы лично проверить здоровье герцогини. Все исследования, все врачи, говорили о том, что как будто все в порядке и в следующий раз все будет хорошо, но год за годом, каждый раз, у Сив Булле рождался мертвый ребенок и все больше седых волос становилось на голове, в бороде и усах старого доброго Герцога. Поговаривали, что с каждым таким мертвым младенцем жена правителя города становится все безумнее и эксцентричнее. Ползли слухи о ее конных прогулках по Лесу в самые темные, безлунные ночи, из которых она возвращалась пешком, без памяти и в растерзанной окровавленной одежде, а в чащобе потом находили ее мертвую, лошадь, растерзанную с такой жестокостью, как будто бы на нее напал какой страшный неведомый и необычайно сильный зверь.

По ночам же герцогиню мучили кошмары, и только запретные сильнодействующие средства, что разрушают человеческий мозг, и вызывают тяжелое привыкание, помогали ей заснуть, ненадолго обрести покой и забвение.

Так было, пока к герцогскому двору не явился загадочный человек по имени Драбарт Зо и не сказал, что он сможет помочь герцогской жене. Мало кто поверил тогда ему, но он сумел убедить герцога Конрада, что сможет обратить болезнь. Он приготовил снадобье и сказал, что оно избавит от кошмаров его жену, но его надо принимать регулярно, только тогда оно сможет помочь ей. Сив Булле с покорностью выпила зелье, и в тот же вечер ее сон был безмятежен и крепок. Страшные видения о пожарах и мерцающих во мгле глазах, о голосах зовущих ее в темный лес и белых людях, что из пламени протягивали к ней руки, о которых она рассказывала наутро, на этот раз не посетили ее. Герцог Конрад распорядился своему новому знахарю приготовить еще зелья, на что тот охотно согласился. Прошло время и, пока Сив Булле принимала лекарство, кошмары, что ранее мучили ее по ночам так сильно, что ее отчаянные, нечеловеческие выкрики разносились далеко вокруг дворца, когда летом в ее спальне были открыты окна, больше ни разу не снились ей. Прекратились и ее сомнамбулические припадки, когда в безлунные ночи, приходилось надевать на нее смирительную рубаху и привязывать веревкой, чтобы удержать ее в постели.

Сив Булле снова стала веселой и радостной, стала появляться на приемах и банкетах, а вскоре у нее родились двое малышей — толстый здоровый мальчик и такая же розовощекая и нежная девочка. Радости герцога Конрада не было предела. Новорожденных назвали Клара и Вильмонт. Все были счастливы, был устроен большой праздник. А на площади, перед воротами герцогского дворца неделю стояли бочки и столы — всех угощали и каждому желающему бесплатно давали выпить и закусить. Беспокойна была только младшая сестра герцога Хендрика. Ее духовник, старец со скита на скале в лесу, на высоком берегу Керны, сказал ей скорее уезжать из Гирты. Так они и поступили со своим молодым мужем, вассалом сэра Конрада, наследником Фолькарта, графом Сигфредом Тинкалой, покинули Гирту и уехали к родственникам на север.

Какое-то время все было хорошо. Но вскоре герцог Конрад начал замечать, что его жена все больше и больше времени проводит в библиотеке с Драбартом Зо, и вокруг них с колдуном, постепенно собирается и растет некое тайное общество, словно бы интересующихся изучением оккультных и научных знаний, сокрытых в многочисленных книгах, что веками собирались в библиотеке герцогского дворца, людей.

Поначалу Герцог был столь рад рождению дочери и сына, что не особенно обращал внимание на новые увлечения своей возлюбленной жены, тем более, что вызванный на разговор магнат Зо обстоятельно рассказал ему о том, что ее болезнь в любом случае требует постоянного наблюдения, и в том, что она регулярно занимается изысканиями в лаборатории и библиотеках, после болезни обретя интерес к наукам и тайнам прошлых лет, нет ничего необычного.

Но со временем герцога Конрада стали беспокоить не сколько сама по себе тяга жены к древним оккультным знаниям, сколько то, что многие видные жители Гирты потянулись к магнату Зо, следуя ее примеру. По городу пошли слухи, что колдун умеет считать гороскопы, знает как точно толковать и угадывать важные провидения и умеет видеть предначертанные людям пути. Все больше просителей тянулось к нему за советами и заступничеством перед министрами и высокопоставленными друзьями Герцога, что под видом интересующихся историей и мистикой тоже часто посещали для переговоров и обсуждений дел этот маленький, сокрытый от соглядатаев неусыпного полковника тайной полиции Адама Роместальдуса, клуб приближенных к магу и герцогине. К магнату шли с подарками и вопросами, в какое вложиться дело, где и какой товар будет в цене, кому лучше дать в рост деньги. В его комнатах встречали важных коммерсантов, чиновников и банкиров, а его рассудительность, житейская мудрость и умение прозревать дела политики и торговли указывали в нем на то, что он не сумасбродный маг-отшельник, а человек высокого образования не чуждый светской чуткости и умения заводить связи и знакомства среди богатых и влиятельных людей. Своим ораторским мастерством он всегда умел заставить не только слушать свои слова, но и прислушиваться к своим советам и мнениям, умея убеждать в своей правоте любого оппонента, ловко выигрывая в любом споре или словесном поединке.

Так шло время. Отношения герцога Конрада с его женой становились все холоднее. С каждым годом все ширилась пропасть между добрым Герцогом, все свои силы и время тратящим в заботах о благополучии жителей города и герцогиней, целиком увлекшейся своим клубом оккультных знаний, истории, светской жизни и политики. А магнат Зо все более приближался к герцогскому престолу, завоевывал все больше влияния и доверия видных чиновников, торговцев и рыцарей, помогая им в получении сиюминутной выгоды и зачастую выступая в роли третейского судьи в их спорах и конфликтах, обретая все больше и больше влияния в Гирте.

Дети выросли. Старшего, Вильмонта Герцог отправил учиться в Столицу, а его сестра Клара осталась в городе и с малых лет вела дружбу с юным герцогом Георгием Ринья, сыном одного из богатых землевладельцев и хозяина ферм, обеспечивающих город мясом, друга герцога Конрада, чей замок стоял недалеко от города, к юго-востоку от Гирты. В возрасте четырнадцати лет герцогиня была помолвлена с ним, а когда ей исполнилось пятнадцать, Георг Ринья и Клара Булле сыграли свадьбу и уехали из города в замок на горе у трясины Митти.

Снова герцог Конрад остался наедине с женой, но в их отношениях уже не было и тени прежней любви, и даже самые недоверчивые стали замечать, что уже никакие общие интересы, ни чувства, ни политические взгляды, не объединяют отдалившихся друг от друга, когда-то любивших друг друга Герцога и герцогиню. Знакомые и придворные видели их всегда порознь. Ему были неинтересны ее банкеты, тайные приемы и беседы, ей — его государственные и военные заботы о благополучии Гирты. Поговаривали даже, что герцогиня нашла себе какого-то юного любовника и тешится с ним, встречаясь в особняке магната Зо, в специально оборудованной комнате с тайной дверью… И по мере того, как росло подозрение Герцога, в городе начали твориться необычные вещи. Все больше людей посещало собрания новомодного тайного общества, что для своих нечестивых сборищ облюбовало дом, пожалованный одним из самых богатых торговцев магнату Зо за то, что тот вылечил от эпилепсии его сыновей. Поговаривали даже, что люди, что посещают этот дом, перестали появляться в церкви, считая себя не нуждающимися в Боге, и даже сняли нательные кресты. В большинстве своем это были те, кто ранее просил совета у магната по финансовым и личным делам и теперь беззаветно верил каждому его наущению. По городу начали ходить слухи, что втайне они проводят свои молельные собрания, и каждую среду и пятницу в скрытой от посторонних глаз глубоко под землей крипте, совершают некий нечестивый ритуал, где по жребию ставят одного из участников действа на четвереньки к белому алтарю с головой волка и, под мерный бой омерзительного оккультного барабана, по очереди вступают в противоестественную половую связь с ним.

Что было необычно, в ту зиму, когда появились эти самые слухи, не было ни одного набега приходящих из северных предгорий волков, но при этом люди генерала Монтолле, тогда еще молодого бригадира артели охотников, не раз сообщали, что видели рядом с предместьями Гирты огромного многоголового волка, что искал возможности проникнуть внутрь кольца городских стен.

Также внимание газет тех времен привлекла серия внезапных финансовых разоблачений, происшествий и банкротств, от которых в одно небольшое время сильно пострадали несколько богатых семей. Так или иначе, но пересуды и кривотолки, а также зловещая последовательность всех этих знаков и событий, сколько он не пытался закрывать на них глаза и отгонять от себя дурные мысли, наконец, привлекли внимание Герцога. Он знал, что действовать надо наверняка и что лишние расспросы только настроят коварного, уже имеющего большое влияние в городе магната против него и немногих, оставшихся верными ему людей, и, как прозорливый и мудрый правитель, он решил нанести удар первым. Призвав к себе своих самых доверенных и близких друзей: полковника тайной полиции Адама Роместальдуса и главу герцогской стражи Вильяма Бинсолена, он отдал им тайный приказ, схватить одного из богатых торговцев, близкого соратника магната Зо, тайно вывезти за город, доставить в условленное место, допросить, а потом казнить, инсценировав несчастный случай или самоубийство.

Так они и поступили. Под покровом ночи они вошли к торговцу серебром Крокке, когда он отдыхал со своей тайной любовницей в отдаленном сельском особняке, схватили обоих, убили попытавшегося оказать сопротивление камердинера и подожгли дом, инсценировав нападение лесных грабителей. С мешками на головах отвезли обоих арестованных в одну из пещер в скалах у трясины Митти, где была организована тайная канцелярия для расследований особых преступлений.

Там, в каземате, глубоко под землей, их уже ожидали палач, и Герцог. Видя решительность агентов и своего сюзерена, торговец Крокка, плача, поведал своим мучителям страшную тайну о том, что творилось в комнате с волчьей головой на белом мраморном алтаре. Что каждую среду и пятницу, в дни, когда предали и распяли Господа нашего Иисуса Христа, по повелению магната Зо, в ней проводился омерзительный, глумливый, ритуал: жребием выбирался один из присутствующих, после чего он становился на четвереньки на мраморный алтарь и клал голову в разверстую волчью пасть, из соседней комнаты выходил магнат Зо в звериной маске со стеклянным глазом во лбу и под нечестивые песнопения и заклинания похожие на слова извращенной литургии, совершал с жертвой противоестественное совокупление. Такова была истинная плата за советы и помощь в финансовых и личных делах, которую, как полагали все, безвозмездно, всего лишь из сочувствия к их проблемам, оказывал магнат богатым жителям Гирты. Также пленник рассказал и о том, что в один день в доме магната появился страшный многоголовый волк, и магнат приказал, чтобы каждый из участников тайного общества привел на алтарь свою самую старшую, незамужнюю дочь или сестру, чтобы этот волк спарился с ней. Те же, кто отказывался, становились жертвами внезапных, вроде бы случайных происшествий и разоблачений, что вело к необратимым последствиям и краху всей семьи. Каждый из членов секты ставился перед выбором: власть, деньги и благополучие в обмен на надругательство над собой или самой старшей незамужней женщиной из семьи, либо позор, нищета и унижение. Некоторые отказались, кто-то бежал из города, но согласившихся было гораздо больше, ведь человек, привычный мерить деньгами свою жизнь и своей совести и душе тоже ставит определенную цену.

В мрачном молчании, оперев голову о локти, слушал эту историю старый добрый Герцог и в конце повествования задал самый важный вопрос. На что до смерти напуганный раскаленной жаровней посреди комнаты торговец ответил, что не раз видел на этом алтаре и жену герцога Конрада, сладострастно извивающуюся всем телом под жутким, упивающимся звериной похотью, многоголовым зверем. После этих слов Герцог со звоном бросил об пол свой меч, вышел из комнаты и приказал продолжить допрос без него. Адам Роместальдус же и Вильям Бинсолен еще долго допытывались у своей жертвы подробностей и записывали все в протокол, а наутро, казнив преступника, принесли герцогу полный отчет, дополненный очередными страшными и омерзительными откровениями. В частности, узнали они о том, что лекарство, которое давал магнат Зо жене герцога Конрада, которое помогло избавить ее от кошмаров, припадков и бесплодия, было изготовлено из семени и крови многоголового вожака, обладающих огромной потусторонней магической силой. А также то, что его употребляли и остальные члены секты магната, лакая языками, то, что оставалось по окончанию нечестивых ритуалов на белом мраморном алтаре…

В отчете было еще очень много всего, что касалось магических изысканий и достижений магната Зо, а также отдельные главы, посвященные механистическому устройству мира, множественности планарных пластов и переплетению энергетических потоков пронизывающих небо и землю, которыми могли управлять люди, достигшие мастерства магии и продавшие души дьяволу, явившемуся по призыву магната в образе чудовищного многоголового зверя. И, как учил своих последователей сам магнат Зо, во время своих проповедей, что все эти кощунственные ухищрения нужны прежде всего самим его ученикам, чтобы они освободились от бесполезных предрассудков веры, со всем желанием отреклись от Христа и намеренно осквернили себя самыми страшными из грехов в подтверждение твердости своего выбора. Чтобы, обретя эти знания и освободившись от оков прежней жизни, они могли самостоятельно и без оглядки использовать сполна всю потустороннюю мощь и возможности падших ангелов, иных тварей и забытых идолов, используя только разум, логику и вероломную целеустремленность, не скованную ни заповедями, ни человеческими чувствами, ни верой. Потому что падшие духи и языческие идолища, увидев, что человек с готовностью сорвал с себя крест и отринул Христа, всегда помогут ему обрести те самые тленные знания, успех, могущество, богатство, а также влияние и уважение, стоит только обратиться к ним и принести им жертву. Что никто не сможет уберечь того, кто посмеет встать на пути у Избранных, кто подобным беззаконным образом присягнул этой силе, потому что Бог не защитит никого, как никогда не защищает он людей от голода, меча и болезней. А если найдется человек, что попробует с оружием препятствовать этой новой вседозволенности и новой свободе, для этого есть деньги и готовые за них на все беспринципные люди, что тут же убьют его самым жестоким способом в назидание другим смельчакам, кто попытается противостоять творимым бесчинствам. Наступает новая эра свободы, роскоши, богатства, прогресса и успеха, и так будет во веки веков.

Таким был окончательный смысл страшных ритуалов, что проводились на изляпанном нечестивым семенем мраморном алтаре с головой волка и иных приготовлений, что проводил все эти годы магнат Зо в Гирте.

Так что, поначалу, прочтя этот полный страшных, противоречащих всему доброму и благочестивому, полный жутких, безысходных откровений текст, герцог Конрад хотел было казнить своих верных клевретов за то, что они так грубо насмехаются над его любимой женой и над ним, но остыв, невзирая на протесты Адама Роместальдуса и Вильяма Бинсолена, опасавшихся, что Сив Булле уговорит его лаской, угрозой или сладкоголосой ложью последовать за собой к алтарю с волчьей головой, все же решил призвать ее к себе, и вызвать на откровенную беседу.

Под страхом расправы прогнав от себя своих друзей, убитый горем старый добрый герцог Конрад пошел в свои покои и приказал не беспокоить его ни по какому, даже самому важному делу. Весь оставшийся день он в смятенном одиночестве ожидал в спальне, когда Сив придет к нему, а вечером она вошла в его покои в самом нарядном своем одеянии и возлегла на его постель. Потом они долго и ласково беседовали как в былые времена, словно между ними не были никакой розни или вражды. Она мягко, но настойчиво убеждала его, а он отвечал ей со слезами и горечью, взывал к ней в бесплодной мольбе.

Так они провели первую ночь вместе за много лет. Надо ли говорить, что наутро в покоях не нашли ни герцога Конрада ни его жены. Слуги шептались, что в самый глухой час ночи, под покровом непогоды, кто-то скребся и стучал в стекла других комнат, словно ошибся окном в темноте, но взволнованные бурей насельники дворца подумали, что это ветви деревьев снаружи и струи дождя стучат в стекла и не придали этому значения.

В этот же день полковник Адам Роместальдус и Вильям Бинсолен приказали схватить всех, кто был причастен к оккультному обществу. Во главе полиции и армии они атаковали принадлежащее магнату Зо укрепленное поместье, но как только жандармы сломили сопротивление охраны и вошли внутрь, стены этого массивного, больше похожего на крепость, чем на дом, здания, сами собой рухнули, похоронив под грудами камней не только оставшихся в живых сподвижников магната, но и многих рыцарей и полицейских. Под камнями погиб Вильям Бинсолен — верный друг Адама Роместальдуса и Конрада Булле, глава герцогской стражи Гирты.

Когда же разобрали завалы, под ними действительно нашли мраморный алтарь с разверзнутой пастью волка, а на нем переломанное упавшими камнями и балками обнаженное тело герцога Конрада, что сжимал в объятиях огромную белую волчицу. Он обнимал ее как любимую жену, а рядом лежали нарядные одежды, в которых Сив Булле вошла в покои Герцога. Адам Роместальдус приказал сжечь ее останки, вместе с другими трупами убитых соратников магната Зо, а тело градоправителя отнести в некрополь Булле, организовать там мавзолей, но потом тайно захоронить его за забором кладбища, далеко в стороне, пока в городе не прознали о том, что на самом деле случилось с их любимым добрым Герцогом. Полицейские же, рыцари, солдаты и агенты, что были свидетелями этой мерзостной, открывшейся в подвале рухнувшего дома, картины, дали клятву молчания, многими из которых она впоследствии была нарушена, породив еще больше страшных слухов и сплетен.

Эта история с исчезновением и смертью герцога Конрада породило много разговоров и перетолков, взбудоражила всю Гирту, тем более, что магната Зо среди погибших так и не нашли. Но самым жутким было другое. Город начал полниться сплетнями о нечестивых ритуалах, древней магии и людях, что презрели волю Божию и, как в древние времена, присягнули иным силам, чтобы они даровал их семьям богатство, успех и сиюминутное благоденствие. Пошли жуткие и нелепые разговоры о том, что все не так и как говорят, что на самом деле все совсем иначе и что правда гораздо страшнее любых самых безумных выдумок, но ее тщательно скрывают Адам Роместальдус и его тайные агенты. И сколько бы полиция не пыталась заставить замолчать болтунов, сколько бы не писали о разоблачениях банды мошенника магната Зо в газетах, многие горожане соблазнились, видя головокружительный успех семей, чьи отцы и дочери побывали в комнате с мраморным алтарем, оскверненным нечестивым волчьим семенем.

В скорости из Столицы вернулся молодой наследник Вильмонт. Он внимательно выслушал доклад Адама Роместальдуса, важно покивал головой, а после его ухода приказал отпустить всех заключенных в тюрьмы по делу пропажи и смерти старого Герцога, а самого полковника отстранил от должности главы тайной полиции под предлогом того, что тот не сумел уберечь от гибели его родителей.

Молодой Герцог провел перестановки в магистрате, назначил на место городских чиновников новых людей — в основном тех, кого знал с самого детства, своих оруженосцев, однокашников и клевретов, чем вызвал еще большое неудовольствие среди жителей Гирты. А потом то у одной незамужней женщины из приличной, небедной семьи, то у другой, начали рождаться дети с желтыми глазами, как у жены герцога Конрада, Сив. Все они страшно кричали, когда их крестили, пытались сорвать с себя крест, и в городе заговорили о том, что это дурной знак и что для Гирты наступают последние дни.

Огонь в печи почти прогорел. Вертура лежал с закрытыми глазами. Словно сон, словно целую прожитую жизнь, он увидел перед собой прошедшую перед его внутренним взором историю, случившуюся в конце прошлого века, со времен которой прошло уже более пятидесяти лет.

— Ты как будто сама все это видела — тихо похвалил он Марису. Та открыла глаза и ответила серьезно и грустно.

— Я хотела написать книгу, но у меня ничего не вышло. Историю Адама Роместальдуса от сэра Конрада до Смуты. Искала о нем в мемуарах, расспрашивала старожилов, смотрела подшивки газет. Пыталась собрать все воедино так, чтобы было занимательно, поучительно и интересно, но все что выходило было как-то по-детски, глупо, нелепо, наивно… Быть может, потому что это слишком серьезные для меня темы, и я просто не знаю как правильно писать о них. Но все именно так и было. Двое, кто видели этот алтарь своими глазами, рассказывали мне об этом…

— Это не те вещи, о которых болтают со случайными собутыльниками в кабаке… — осторожно заметил детектив.

— Да. Так оно и есть — согласилась Мариса. Ее голос стал тяжелым и глухим. По всему было видно, что она очень хочет рассказать ему что-то очень важное, чтобы высказать все эти тяготящие душу воспоминания и мысли, но по какой-то причине пока не собирается делиться этим с детективом. Она резко повернулась к нему спиной и уставилась в противоположную стену. Вертура развернулся к ней, заботливо укрыл ее и себя одеялами, положил руку поверх ее бедра, притянул к себе, спросил.

— Не хочешь об этом говорить?

— Может быть, в другой раз — тихо ответила она и потребовала — обними.

Взяв его руку, положила ее себе на грудь.

В комнате было холодно. Детектив лежал, смотрел поверх плеча Марисы на матовую дверцу печки, за которой тускло багровели раскаленные угли, оставшиеся от давно прогоревших поленьев. В какой-то момент ему почувствовалось что она плачет, но, когда он приподнялся на подушке, на локте и заглянул в ее лицо, понял что он ошибся. Ее застывшие глаза были сухими. Она тоже смотрела в огонь, наверное, думала какие-то свои печальные тяжелые мысли, быть может, ждала от него ласкового слова или поддержки. Он ободряюще погладил ее плечо, поцеловал в щеку и в шею, снова обнял за грудь и прижал спиной к себе. Она положила свою ладонь поверх его руки.

— Я знаю как это. Но это всего лишь рана — тяжело вздохнул он, прошептал ей ласково и тихо — и она до сих пор болит.

Ее рука дрогнула, пожимая его пальцы в ответ.

— В первый раз увиделась Юлия, ну это моя старая знакомая… Очень отчетливый, яркий образ, давно такого не было. Потом банкет после сдачи экзаменов в Академии — загадочно ответил детективу Фанкиль, отстраняясь от микроскопа и разминая на ладони щепотку грозовой травы. Он вдохнул и прикрыл глаза, расслабился, улыбнулся. Сложил руку троеперстно, но все же удержался от непроизвольного жеста — теперь колокола Лиры… Забавный эффект. Вот что это.

Он развернул на столе, продемонстрировал Вертуре раскрытый справочник с названием на цурике, рисунком и аннотацией о том, что грозовая трава это папоротник, что вещества, содержащиеся в нем, не имеют никаких выявленных психоактивных эффектов, но при этом, благодаря уникальному набору простых ароматов, только в сумме и определенной пропорции влияющих на восприятие человека, он способен активизировать произвольные сильные чувства, воспоминания и мысли. Механизм этого влияния на психику не имеет никакого доказанного химического или медицинского объяснения и по принципу действия сходен с эффектом плацебо.

— Господь Бог создал в душе человека пустоту, которую нельзя заполнить никакими материальными ценностями — возвращая детективу кисет, назидательно объяснил Фанкиль — а еще он создал ключи к нашей дурной голове и это один из них. Ну и где эти ваши свободы воли и выбора, о которых вы все так любите говорить? Сколько я вокруг Гирты ходил, ни разу не видел.

Наступило утро среды. Снова шел дождь, на улице, в домах и в отделе было холодно и сыро. Какой-то экипаж, промчавшись по проспекту на всей скорости, окатил детектива грязной водой. Мариса, что шла ближе к домам почти не пострадала. Вертура поморщился. Они подошли к дому, где жила Хельга Тралле.

В холле ресторана на первом этаже было пустынно. Только какая-то небольшая компания вялых молодых людей, расслабленно навалившись локтями на столешницу, расположилась на диванах перед окном у дальней стены. Не стоял у дверей, а сидел на скамейке, где снимали галоши и плащи, зевал, швейцар. Вялая, печальная атмосфера сырых, пасмурных и холодных августовских дней как-то внезапно и повсеместно наполнила улицы, проспекты, площади, дома, комнаты, коридоры и лестницы Гирты. Шум дождя за высокими окнами, мостовая и серые стены, легкое позвякивание рюмочек и фужеров, что живописными пирамидами выставлял бариста на высокой, под столичный манер, стойке, навевали мысли о том, чтобы пойти домой, лечь обратно в постель и спать до самого вечера.

Лифт опять не работал. Пока поднимались наверх, кто-то где-то пожаловался, что это какая-то большая компания еще в первый день фестиваля застряла в нем и едва выбралась, а мастер до сих пор пьян и так и не зашел, чтобы его починить. На лестничной площадке пятого этажа, на скамеечке, боком сидела мрачная, светловолосая девица в нарядной, так не сочетающейся со столь угрюмым видом, длиннополой темно-зеленой с серебром мантии и вплетенными в длинные распущенные русые волосы под цвет одежды лентами. Положив на подоконник локоть, смотрела в окно на проспект. Уголки ее губ были опущены, длинные растрепанные пряди упали на бледные щеки и лоб, в глазах читалось обреченное и сумрачное, как дождь и небо за просторным окном, раздражение.

— Ну как? — громко и с напором, спросила ее Мариса.

— А, Анна… — с мрачной завистью, глядя, как важно та держится за локоть детектива, вяло проворчала та в ответ — давно тебя не было.

— Я теперь тайная советница и у меня много важных дел! — указав не Вертуру, хвастливо кивнула ей Мариса.

— Ага — отозвалась девица и трагично прибавила — и тебе нашелся нормальный человек. А мне что делать с этим майором. Приходил тут, Рюкке взял за шиворот, с лестницы спустил. Цветы принес — розы и гвоздики, сказал цветов Первого Рейтарского Гирты, это он лично в оранжерее срезал… кататься за город на охоту пригласил, с отцом уже обо всем договорился. Жениться ему на мне приспичило.

— Раз хочет жениться, бери его в мужья, чем он тебе не угоди? — категорично перебила ее, махнула рукой, как будто бы это было решенное дело, Мариса — любит тебя, принес тебе самое ценное в своей жизни. А ты…

— Злая ты Анна — даже не улыбнулась шутке девица, кивая на двери квартиры — сама за него и иди! Вон предложись, он там, в квартире, чай пьет с отцом, брату трубку и табак подарил. Пусть на лошади женится и запрягает ее в телегу. На свою охоту на ней и ездит!

— Дура ты малолетняя! — со знанием дела ответила ей Мариса — он майор. Молодой, с усами, добрый, честный, богатый, красивый. Что ломаться-то? Будет по его команде перед тобой маршировать вся Гирта. А ты плачешь о каком-то вшивом студенте!

— А если будет бить?

— Будет конечно! Как будто ты этого не заслужила! А если будет сильно, жалуйся мне, я скажу леди Веронике, и она его мигом лейтенантом сделает — покровительственно заверила ее Мариса и с нескрываемым апломбом заявила — леди Булле сказала, что мы теперь с ней подруги.

И они с детективом пошли наверх.

— Эльса Гутмар — уже на площадке седьмого этажа, когда девушка не могла их слышать, тихо и самодовольно сообщила Мариса — младшая мэтра Гутмара. Влюблена в аспиранта Рюкке, как-то целовалась с ним в лифте. Тут все говорят, этого Вритте хотят повысить до генерала взамен сэра Кибуцци, а мэтр Гутмар…

— А ты бы сама пошла за него? — тряхнув ее за локоть, осведомился детектив.

— Я? Нет конечно! — ответила, возмутилась Мариса — впрочем была бы незамужней малолеткой, и по-серьезному, как Эльсе, предложил, можно подумать было бы.

И нажала на звонок.

Дверь перед ними открылась. Ева впустила их в квартиру.

Как сказала Ева, Хельга Тралле срочно уехала на совещание во дворец. Опоздав на фестиваль, в Гирту явился наследный принц Фолькарта, граф Рейн Тинкала. Недавний шторм и восточный ветер сильно задержали в пути две его каравеллы.

— Отсюда до Фолькарта еще пятьсот километров. Такой медвежий угол, та еще деревня! — развалившись в кресле на кухне, показывая рукой, доходчиво объяснила детективу Мариса. Подперев голову ладонью, она вяло болтала по столу высокий фужер с недопитым вином, рассуждала о политике. Ева, посмеиваясь ее веселым пьяным философствованиям, щедро подливала ей из пузатой бутылки с каким-то ароматным, приправленным нездешними травами и листьями лиловым напитком. Вино было крепким. Выпив всего глоток, Вертура почувствовал, что начинает хмелеть, но Марисе, похоже, не было до этого никакого дела.

— А что Тинкала! — пренебрежительно восклицала она, закусывая мятным пряником и собирая в ладонь крошки — как все, приехал к этой Булле жениться! Даром, что он ей двоюродный брат, или кто там. Свататься будет, кренделем по Гирте ходить! Помню, приезжал он весной. Со всей своей братией по улице маршалом туда-сюда ездил, завоевателя-конкистадора из себя корчил на коне… Шпорами сверкал, в рог дудел!

— Так это князь Баррусто из Ронтолы был! — заулыбалась пьяным рассуждениям названной сестры, напомнила Ева. Веснушки на ее полных щеках зардели от натуги: она из последних сил пыталась удержаться от смеха. Отставив опустевшую бутылку, она достала вторую из буфета и снова налила Марисе полный фужер — и это он к тебе, а не к леди Веронике, свататься ездил!

И для детектива весело пояснила.

— Говорил, где тут ваша ведьма из Гирты, которая вырывает сердца у мужей и сырыми их ест, дайте сюда, я ей мигом намордник надену!

И продемонстрировала уже пьяно треплющую хвостик своей длинной косы, которую она, то наматывала на руку, то закусывала зубами, Марису.

— А эта с похмелья на диване лежит! И тазик у изголовья. Заходит он к нам сюда, а тут по комнатам такой перегар, что при окнах открытых хоть топор вешай. Посмотрел и говорит — фуфуфу, мне ее что теперь, в ванну ставить, из лейки поливать и щеткой как лошадь тереть? Так и уехал, а то бы замуж выдали и пинком под зад обоих красавцев из Гирты!

— Это все ты, налила мне опять какую-то дрянь! — обиженно бросила Мариса, и нажаловалась детективу — так бы замуж за благородного рыцаря вышла бы, была бы княгиней…

— Пол бы соломой с коровьим дерьмом стелила бы в его избе! Гусей гоняла хворостиной! — подначивая, весело стыдила ее сестра — ты, дура, у тебя даже твой детектив весь мокрый и грязный ходит, как свинтус. Ты и с ним умудришься поссориться. Тебе всё дают, всё разрешают, все делают, а ты только и жалуешься, что Бог тебя обидел, и жизни тебе тут нету. Кому ты нужна такая бестолочь? Ничего не умеешь, ничего не можешь, ешь только, кровать занимаешь и пьяной лежишь!

— А твой Эдмон вообще… — попыталась Мариса и ткнула ей рукой.

— Только тронь Эдмона — схватила ее за палец Ева и выкрутила так, что Мариса изогнулась всем телом и припала грудью на стол. Ева повела вправо-влево так, чтобы сестра почувствовала, что с ней шутки плохи и отпустила.

— Немедленно за меня заступись! — ткнула пальцем Вертуре, громко и скандально потребовала у него Мариса.

— Да, понимаю. Печально все это — выпуская облако дыма из трубки в потолок, с умным видом первокурсника-студента которому доверили расставлять стулья перед ученым советом, закивал в ответ, чем еще больше развеселил Еву, детектив.

— Нечего ее тут защищать! — заявила она ему — она еще и вам на шею сядет и поедет! Палкой от швабры надо ее лупить, кобылу, а то совсем обнаглела!

Так они сидели за столом на кухне, вели свои колкие веселые беседы, из которых детектив узнал, как так получилось, что Ева и Анна стали названным сестрами и живут на попечительстве куратора полиции Гирты.

Выяснилось, что в приюте святой Елены, где они вместе росли, было уложение, что все девочки именовались сестрами вне зависимости от родства, старшим полагалось ухаживать и присматривать за младшими, а когда дедушка привел в приют четырехлетнюю Анну и ее младенца-сестру Стефанию, мать которых скончалась при родах в деревне, восьмилетнюю Еву назначили присматривать за ними. Когда много лет спустя в приют пришла Хельга Тралле и сказала, что ей нужны две девицы в помощницы, воспитатели посоветовались и выдали ей на выбор всех самых лучших учениц. Строгая, но веселая, шестнадцатилетняя Ева, что в отличии от многих других воспитанниц приюта, что уже в юном возрасте нашли себе мужей и покинули заведение, все еще жила со всеми, помогала старшим, приглянулась куратору полиции Гирты. Хельга Тралле поговорила с ней, кольнула палец ногтем и, ничего не сказав, уехала. Через некоторое время она вернулась, сообщила, что забирает ее с собой в Гирту. Вместе с Евой она увезла и Анну, приметив в огороде худую чумазую темноволосую девочку, выпалывающую сорняки из зарослей буйной свекольной ботвы.

— Что ты любишь больше всего? — властно и строго спросила она, подойдя к ней, заглянув в мокрое от пота, потемневшее от нещадной душной летней жары личико.

— Бездельничать! — ответила та нагло и одновременно испуганно — ненавижу огород!

Воспитательница из-за спины куратора полиции грозно покачала головой. Хельга Тралле ничуть не смутилась, внимательно посмотрела в глаза девочке, потом спросила у наставницы.

— Это сестра Стефании? — и, получив удовлетворительный ответ, распорядилась — поедешь со мной, иди, собирай вещи.

Еву Хельга Тралле вскоре отправила в Столицу. Зачем точно, та не говорила, но, когда, спустя три года, она вернулась оттуда цветущей девятнадцатилетней женщиной, ее было почти не узнать. Красивая и статная, она обрела силу, скорость и сноровку, какой, обладал в городе, наверное, только граф Прицци. Как она сама говорила, ничего интересного там не было, кроме того, что ей постоянно делали какие-то инъекции, и каждый день наблюдали врачи.

— Да, было скучновато. Я даже хотела выйти замуж за того молодого аспиранта, который делал мне эти уколы — рассмеялась Ева — но мне сказали нельзя, что, когда закончится курс, я поеду обратно в Гирту.

— А куда он тебе уколы делал? А? Ну-ка всем расскажи! — стуча фужером о стол, пьяно потребовала Мариса.

— Не в то место, по которому тебя каждую пятницу на линейке в приюте лупили! — улыбнулась Ева — везде делали, но больше всего в основание черепа.

— Какая-то терапия? — попытался было подобрать научные слова, но так, чтоб не выглядеть глупо, просто уточнил детектив.

— Что-то вроде — уклончиво ответила Ева и сделала выразительную паузу так, что было понятно, что это не то явление, о котором она будет подробно говорить.

Мариса же эти годы занималась тем, что была секретарем и помощницей леди Тралле. Целыми днями она проводила за переписыванием документов, занятиями грамматикой, прописями, историей, литературой и словесностью.

— Как я ненавидела все это! — покачала головой Мариса — больше я ненавидела, наверное, только полоть сорняки. А потом появился этот Гарро…

— Ага, все бросила, только за ним и бегала, начала пить с ним. Дура шестнадцатилетняя — кивнула Ева — я как увидела его, вышвырнула отсюда взашей. Ему было уже двадцать три и все младший лейтенант. И она еще ушла со скандалом, побежала за ним. Год ее не было. Потом вернулась, говорит, он ее бесит, жить с ним и его семьей не хотела. И все равно каждый вечер все норовила с ним в кабак отпроситься, пока они комнату не сняли. И сама же в конце концов его со свету и сжила.

— А как? — делая как можно более беззаботный вид, как бы невзначай, поинтересовался детектив.

— А это вы у нее спросите — загадочно кивнула Ева. В ее руке плясал полный фужер из которого она сделала только один глоток. Глядя на ее ладонь, детектив пытался проморгать — временами ее движения становились столь стремительными, что вместо ее пальцев он видел только быстрое светлое размытие.

— Что, это я его с лошади что ли скинула? Так ему и надо было! — зло бросила, обиделась Мариса.

— Любовь у нее такая была, ненавидела его и сама же за ним бегала — наслаждаясь ее пьяной злостью, ответила Ева — она у нас большой и черный демон-фанги, что очень захочет, то и случится. Вот, хотела она написать фантастическую книжку-небылицу про честного и благородного принца-полицейского, все мечтала, вот вы и явились. Только вы ей не понравились, глаза у вас видите ли не как у мальчика с картинки, борода не так подстрижена, не той длинны и значит не мужик. Разговаривать с вами не хотела, отнекивалась, пока леди Тралле не пригрозила ей!

В ее прищуренных бледно-зеленых глазах плясал загадочный веселый огонек, но от него становилось совсем не весело. Что-то нечеловечески-холодное таилось в этом необычайно внимательном, можно сказать даже пристальном взгляде. Вертура не сразу понял что, но, осознав, отметил про себя, что надо быть осторожнее с этой женщиной. Он не раз видел такие внимательные взгляды у очень хитрых и вероломных мошенников и полицейских, что под маской милой улыбки заставляют жертву сознаться во всем так ловко, что одураченный, он сам и не заметит, как выложит все самое сокровенное или отдаст все свои деньги.

— Анна у нас дракон с обратной стороны луны с количеством хвостов стремящимся к бесконечности! — едва сдерживаясь от смеха, глядя на реакцию собеседников, многозначительно пояснила Ева — ну, это всегда бывает, когда мнишь себя кем-то а по жизни тобой помыкают и тычут лицом в грязь по всякой мелочи — кивнула она на Марису — вот и злится. Она бы и меня подушкой придушила, только я ей не по зубам, дернется, дам подзатыльник.

Так они просидели еще часа три. Явился посланник с холма Булле, совсем юный кавалер в модном лиловом берете и бантом в косе. Их с детективом вроде даже представили друг другу, но как его зовут, Вертура уже успел забыть. Он сообщил, что леди Тралле задерживается, не сможет принять сегодня детектива и передает ему распоряжение возвращаться к своим прямым служебным обязанностям, в отдел.

— А сама-то, нашла себе этого Даскина! — жаловалась уже на улице, мстила за все обиды Мариса — в какой канаве она откопала эту деревенщину! Тьфу! Уже десять лет как не могут пожениться. Любовь до бутергроба у них!

И важно подхватила Вертуру под руку, опустила подбородок, выставила вперед лоб, нахмурилась, требуя, чтобы он поддержал, пожалел ее, сказал что она лучше всех.

— Ты черный дракон! — ободряюще пожал ее локоть детектив — давай купим ленточку и повяжем на твои хвосты. Кстати, зайдем в ратушу, у меня есть идеи, мне надо посмотреть архив.

Еще два часа они сидели в читальном зале ратуши за столом друг напротив друга, просматривали регистрационные книги свадеб, рождений и смертей. Мариса недоумевала, что они ищут, а Вертура не говорил. Уклончиво отвечал на все ее попытки это выяснить. Она совсем обиделась, и хотела было уйти, но сдержалась, оставалась около него, сидела, с ненавистью листала подшивки старых газет.

В высокие окна, в резные, фигурно выпиленные из фанеры рамы, стучал косой дождь. Серый свет неба дорожками отражался на покрытых рыжим лаком половицах. В тишине скрипели стулья и перья. В просторном зале за столами работали, делали выписки, вели свою работу, городсике нотариусы и юристы.

— Итак — когда они уже стояли под аркой ратуши, смотрели, решаясь, идти ли под ливень на мокрый проспект или обождать, пока дождь не приутихнет, курили, поделился мыслями с Марисой детектив. Вода лилась по мостовой с площади, убегала вниз под уклон, по проспекту. Звуки дождя отражались под каменным сводами гулким, журчащим эхом. У дверей ратуши стояли пешеходы. Кареты и кучера ожидали снаружи, на площади, под ливнем. Громыхал доспехами усатый стражник-гвардеец, стучал по камням стальной пяткой пики, изредка перебрасывался короткими репликами с полицейским постовым.

— Сестра сэра Конрада Булле, Хендрика — заглядывая в блокнот со схемой, чтобы не ошибиться, тихо рассказывал Марисе детектив — выходит замуж за графа Сигфреда Тинкалу. Это пятьдесят пять лет назад. У них рождаются дочь и четыре сына. Двое сыновей, а не четверо, как сказал Лео, погибли при осаде Фолькарта сэром Прицци тридцать четыре года назад. Двое были еще детьми и спаслись вместе со своей сестрой Эрикой. Смотри. Нынешний граф, наместник Фолькарта, Ортвин Тинкала — сын графа Сигфреда и леди Хендрики. А Рейн Тинкала, его сын, сейчас прибыл в Гирту. Он двоюродный брат леди Вероники. И оба они потомственные Булле. Сэр Август Прицци убил его дядьев, и деда с бабкой. И получается, что граф Рейн Тинкала, как и леди Вероника, тоже вполне законный наследник не только Фолькарта, но и всей Гирты. Эти записи — копии книг из Фолькарта. А записей из ратуши Гирты нету, они все сгорели, их восстанавливали по копиям и книгам из районных управ и церквей.

— И что? — спросила Мариса.

— А Элеонора, дочь сэра Жоржа Ринья и сестры сэра Вильмонта Клары Булле. По закону, вначале престол наследуют дети сэра Вильмонта, а потом уже все остальные. Но вот что выходит. Берн служит на юге. Он не приедет быстро, так что вряд ли на него кто-нибудь рассчитывает. Вилмар служит при королевском дворе, на должности полковника юстиции, а генеральная прокуратура это… в общем вряд ли его просто так отпустят в Гирту. Агнесс и Ральф Булле слишком молоды и бесперспективны, они не в счет. На них может поставить только тот, кому выгоден слабый градоправитель. То есть, кому выгодно, чтобы все продолжалось как есть. Остаются Элеонора Ринья, Рейн Тинкала и леди Вероника. При этом у леди Вероники меньше всего прав на престол, чем у всех остальных.

— К чему все это? — начинала злиться Мариса — что мне с этого? Зачем ты все это говоришь?

Вертура взял ее за руку, и они пошли под дождь, подальше от чужих ушей.

— Дослушай — рывком осадил ее, когда она демонстративно отвернулась, всем видом показывая, что не желает с ним говорить, продолжал детектив — но если бы я был герцогом Ринья, я бы женил свою дочь на сэре Ральфе, даром что они тоже кузины и посадил их на герцогский престол. И назначил бы себя регентом. Но если это случится, тут будет война. Раз сэр Тинкала явился сюда, да еще с двумя каравеллами полными вооруженных людей, то явно он привез не подарки на пятисотлетие Гирты, тем более что это не круглый юбилей. Элеонора Ринья волчица-оборотень, это знают все. Мастер Дронт ездит к ней, я видел его блокнот, в нем списки ингредиентов. Я знаю эти товары, учил номенклатуру, чтобы каждый раз не искать по справочнику, когда мы консультировали таможню. Это сильнодействующие психоактивные средства, ингибиторы нервной системы и прекурсоры для изготовления наркотических веществ. Скорее всего он лечит Элеонору Ринья, также, как магнат Зо жену сэра Конрада, Сив. Мэтр Тралле и остальные знают об этом, и как я понимаю, знаешь и ты. Но ничего не делается из-за того, что Элеонора Ринья племянница сэра Вильмонта и без пяти минут герцогиня Гирты. Одним словом я раскрыл это дело, и моя миссия тут выполнена. Запиши это в отчет для леди Хельги и поехали в Мильду.

— Ага, сейчас — нахмурилась Мариса, пытаясь скрыть волнение — ну и что? Ну Волчица, внучка Сив. Можешь пойти ее зарезать.

— Моей изначальной задачей было установить преступника, и я его установил — парировал детектив — дальше меру пресечения пусть выбирают уполномоченные лица. И еще я нашел доктора Ардейра Гранне. Он погиб тогда на той войне, во время осады Гирты войсками Сигфреда Тинкалы. Он воевал под знаменем генерала Барда. И официально у него не было никакой жены.

— При чем здесь этот Гранне? — спросила Мариса — кто это такой вообще?

— При том, что был такой доктор, жил в Йонке, ездил по округе, лечил людей. А это значит, что барон Визра сейчас тоже где-то в лесу у некой Майи Гранне, а доктор Гранне был одним из мужей ее матери, которую лесные люди зовут Хозяйкой Грозы. Призрак женщины, которая завлекает к себе мужчин, а потом селяне находят у своих порогов новорожденных девочек. Надо расспросить Лео…

— Но это глупая сказка! — возразила Мариса — никакая мать не бросит так своих чад, если она в здравом уме…

— А она и не бросает — объяснил детектив — она растит их, находит им мужей, и они уходят из Леса. Я не знаю, зачем это нужно, но так происходит, если мы подождем, то, вскоре барон Визра должен объявиться в городе вместе с этой Гранне и уедет с ней дальше в свое академическое путешествие. И это дело я тоже раскрыл, а вы не цените. Но, чтобы знать наверняка, мне надо посмотреть архив в отделе…

— Я и так тебе отвечу — мрачно покачала головой Мариса. Смутная догадка начинала одолевать ее, но пока она не решалась задать вопрос, чтобы ее прояснить. За разговором они миновали перекресток с проспектом Рыцарей и уже подходили к мосту через Керну — это дело уже не раз пытались поднять и расследовать. Это еще с основания Гирты, все одно и то же. В основном скептические статейки в газетах типа «Скандалов», или сводки из полицейского архива. Я готовила статьи, даже отсылала их в Столицу, но там ничего не ответили, решили, наверное, что местный фольклор им неинтересен… Хозяйка Грозы это тоже какой-то воплощенный падший дух, она заманивает благородных мужчин, берет их семя и передает своим дочерям свою силу. Есть мнение, что Мария, первая Булле, тоже была ее дочерью. Только ее отцом был Дракон, который спит под Собором Последних Дней. Через нее в наш мир пришла кровь Булле… Вот что ты за человек, надо же было тебе и в это угодить!

Они вошли под арку ворот за мостом. Остановились, детектив принюхался к стоящей тут же, в каменной нише жаровне, свежее ли мясо, купил два больших горячих бутерброда и кружку юва. Дождь припустил. Играла шарманка, плаксиво выпрашивая денег на закуску и выпивку. Горожане толпились под воротами, неохотно расступались перед проезжающими каретами и грохочущими упряжью верховыми. Ворчливо беседовали, ели бутерброды, отпивали из кружек, морщились от горького, холодного напитка.

Громко шелестел дождь. Детектив и Мариса молча ели бутерброды, тоже пили жидкое темное юво. Мариса привалилась локтем к стене, обреченно смотрела на льющиеся струи воды, на то, как по мосту бегут какие-то мальчишки, один убегал от компании, те отставали, грозили ему, кричали что-то вслед. Вертура стоял рядом с ней, склонившись к своей спутнице, говорил тихо, чтобы никто не мог подслушать их.

— Это от нее кисет? — внезапно как-то по особенному зло, потребовала ответа Мариса — ты был с ней?

— Я не знаю, что это было — опустив глаза, честно признался детектив. Мы с Йозефом вроде как очень сильно напились, он так говорит, но я не пил… — и он рассказал ей то, что помнил из своей истории неудачных поисков пропавшего барона Визры.

— Значит ты все-таки принц — уставив глаза на дождь, дослушав его, рассудила Мариса и подняла не него печальные, полные ожидания глаза — а Йозеф у нас безродная деревенщина.

— Прости… — сокрушенно покачал головой Вертура — я…

— Вот если бы та на мне женился, и я бы стала принцессой, ты бы меня удивил. А так это просто очередное свинство — изо всех сил стараясь не сорваться, скрыть жгучую досаду, поморщилась Мариса и в несколько шумных глотков допила юво из кружки, подняв ее к лицу, так, чтобы он не видел, что она едва сдерживается от слез горечи и обиды, сдавивших ее сердце. Молодцевато и громко, с наигранной претензией, заявила — ну что ты встал? Не видишь, все кончилось, иди, еще купи.

— Просто омерзительно все вышло… — вернулся с добавкой, начал оправдываться детектив.

Пока он ходил к телеге, он боялся, что она уйдет, но, спешно протолкнувшись через толпу с полной кружкой юва и новым бутербродом, который он купил ей, чтобы хоть как-то загладить ее обиду и куда специально попросил положить побольше мяса и майонеза, все таки нашел ее на том же месте. Она все также стояла плечом к кирпичной стене, смотрела на дождь и реку. Даже не повернулась к нему, когда он подошел и передал ей юво, встал за ее спиной, коснулся ее руки, на что она брезгливо дернулась всем телом.

— Черт с тобой — заявила она, залпом выпив сразу половину. И, словно спьяну, подалась на шаг назад, наваливаясь на него спиной — раз ты такой индюк, использую тебя, как эта Гранне, чтобы стать принцессой в твоем королевстве, а когда взойду на трон, заведу себе молодого любовника и подошлю к тебе наемным убийцей.

— Когда у меня будет королевство, я обязательно сделаю тебя королевой, обещаю — обнял ее, утвердительно кивнул ей детектив и передал ей свежий бутерброд с жареным фаршем луком, капустой и жиром — это тебе.

— Ну так можешь начинать. Вперед, давай, завоюй свой трон в мою честь — принимая бутерброд и энергично кусая от него, внезапно неумолимо заключила Мариса — что ты стоишь, языком только мелешь? Вот, начни хотя бы с Гирты.

С реки послышались грозные пьяные выкрики. По мосту переходили на северный берег, шатаясь, придерживая над головами от дождя новомодные полосатые плащи, которые портные словно бы забыли оснастить капюшонами знакомые студенты.

— За Гирту хоть в реку! Слава Гирте! — вскинув руки, хрипло и пьяно провозгласил хвостист Прулле, взывая к стоящей под аркой ворот, прячущейся от дождя безразличной к его патриотическому порыву толпе.

— В очко сортира! — глумливо высказался какой-то корявый старый дед.

— Чего? А ну! — наддал не него яростный хвостист.

— А ты что за Гирту не готов в очко сортира? А? — строго прокрякал наглый дед — а если сэр Булле прикажет лично? Патриот ты или нет?

— Ты чего? А, дед? — обиделся хвостист Прулле и сник.

— А вот и вы! — закричал, весело замахал бездельник Коц, заметив Вертуру и Марису.

— Да, принц-изгнанник собственной персоной — пьяно кивнула она на детектива, не рассчитала движения, ударилась о его подбородок затылком — а я лунная королева, и вы будете нашими верноподданными. Мой первый приказ — на колени и вылижите мне сапоги! Марк и ты с ними.

И она развернулась, схватила его обеими руками за плечи, словно пытаясь бросить на мостовую, но сама пьяно оступилась на мокрых камнях, и если бы Вертура не удержал ее, точно упала бы следом за недоеденным бутербродом, который выронила из рук, обляпав свой черный нарядный плащ белым жирным майонезом.

В контору они вернулись только вечером. В зале никого не было. Дюк, что сидел за столом дежурного, скривившись, принюхался, грубо заявил, что от них разит перегаром, сказал о том, что из за них, инспектор был вынужден отправить Фанкиля, лейтенанта Турко и доктора Сакса на поиски каких-то пропавших людей, но почему именно из за них, так и не потрудился уточнить.

— Мразь! — сжала зубы, поморщилась Мариса, кивая на Дюка, требовательно схватила за руку детектива, затряслась от ненависти, зашипела — убей его! Разбей ему череп!

— Подстилка! — запрокинул голову, демонстративно усмехнулся полицейский. Вертура сделал вид, что спьяну не расслышал о чем идет речь.

Он взял Марису за плечи и, не обращая внимания на кривую, вызывающую усмешку и злой, налитый кровью, исполненный готовности к драке взгляд коллеги, положившего ладонь на древко секиры, вытолкал ее на лестницу.