Михаил Фиреон Полиция Гирты

Глава 15. Комната детектива Вертуры. (Воскресенье)

Его разбудили дождь и колокольный звон. Тяжелые мерные удары волнами разносились над городом, отражались эхом от стен домов и в узких улочках, заставляли едва заметно вибрировать стекла. Фестиваль еще не кончился, но дождь уже пошел. Серой пасмурной пеленой укрыл город. Заливал улицы и проспекты Гирты.

Вода журчала в трубах водостока, с холодным плеском вливалась в титан в смежной комнате. Дворник Фогге бубнил, ворчливо спорил с кем-то незнакомым на улице, вяло поводил по мокрым камням метлой. Где-то наверху, в доме, громко ругались, топали ногами по доскам пола, соседи, но толстые каменные своды глушили звуки так, что было совсем не разобрать что у них там случилось.

— Надо будет устроить горячую ванну — подумал Вертура и повернулся на бок, чтобы поспать еще чуть-чуть…

Через пять минут он был уже причесан и одет, а еще через десять стоял в храме — соборе Иоанна Крестителя, что стоял через две улицы от дома, где он жил. Внимал литургии, смотрел на тускло поблескивающие в свете высоких окон под куполом оклады икон и отражения лампад на серебряных нимбах, слушал хор и молитвы, крестился.

Терпкий дым ладана клубами стелился по полу. Жаркой душной копотью чадили, оплывали слезами блестящего ароматного воска, многочисленные свечи.

— Ты с угла Прицци и Гримма? — подошел, спросил алтарник. Молодой человек лет девятнадцати с бородкой, узким взволнованно-одухотворенным лицом, длинными волосами и, висящим на шее, на веревочке, проклеенном кожаной полоской по переносице, пенсне.

— Да — в очередной раз слегка удивившись тому, что в Гирте трудно остаться незамеченным, не соврал, ответил и опустил глаза детектив — я пришел на исповедь.

— Опоздали, исповедь у нас в семь. Подойдите к отцу-иерею, может он вас благословит — указал ему рукавом служитель. Вертура кивнул, отошел в указанный предел храма и встал в очередь под сумрачный свод, где, озаренный рыжими бликами дымно горящих в ящиках с песком свечей, стоял массивный черный крест. Тусклые, покрытые лаком и маслом, лики икон на маленьком, перегораживающим всю арку иконостасе, слабо мерцали в глубине портала, за ним, отражали их слабый трепетный свет.

Когда подошла его очередь, старенький, но широкий и крепкий священник в потертом черно-сером подряснике и нарядной светло-голубой епитрахили, поправил очки, не узнавая, вопросительно посмотрел поверх них на детектива, жестом призвал его к себе.

* * *

— Причащался? — когда он вернулся домой, мрачно спросила его Мариса.

— Не допустили — ответил Вертура — священник сказал, чтобы ты тоже подошла. Он такой в узких очках, седой, с лысиной…

— А это отец Ингвар — ответила, отмахнулась Мариса — он хороший человек.

Вертура повернул стул, вполоборота сел к столу и, положив поверх письменного прибора и папок завернутые в старый номер «Скандалов» купленные в лавке внизу сыр, петрушку и хлеб, стыдливо и бессмысленно уставился себе в колени. На печке грелся котелок с кофе. Мариса лежала в одежде на кровати, задрав ногу на ногу, курила трубку, смотрела на детектива с подозрительной, мрачной ненавистью.

— Отец Ингвар служит в соборе Иоанна Крестителя, раньше я часто к нему ходила… — неохотно пояснила она, когда стало очевидно, что Вертура не собирается комментировать свою исповедь — ты все ему выдал?

— Ничего я не выдал — покачал головой детектив и с досадой прибавил — что мне выдавать-то? Вся Гирта и так уже знает о том, что ты живешь здесь, со мной и все смотрят на меня, как на идиота… Тебя отлучили?

Мариса молча кивнула.

— Он сказал, чтобы мы пришли вместе.

— Он уже приглашал меня, но я не пойду.

— Ты считаешь, что Бог к тебе несправедлив?

— Не хочу обсуждать с тобой это.

— Придется — внимательно глядя ей в глаза, ответил Вертура — он сказал, что раз мы с тобой спим на одной кровати, это касается нас обоих…

— Ты еще мораль мне прочти! — презрительно прищурилась на него Мариса — расскажи мне как мне надо правильно жить, или что еще в этом роде, как вы все это любите делать.

— Обойдешься — также грубо и неприязненно бросил ей Вертура — открой Евангелие и сама прочти.

Он позавтракал сухим бутербродом, налил себе кофе и приступил к уборке: принес из коридора метлу и ведро с водой, заметая под кровать нанесенный с улицы песок, начал подметать пол. Мариса какое-то время следила за ним с постели, недовольно хмурилась, потом встала, подошла к нему, вырвала из рук, метлу.

— Дай! — потребовала она — ничего ты не можешь, только языком молоть. Даже прибраться по нормальному не умеешь!

— Отстань от меня. Ты же сказала тебя не трогать.

— Ты дурак что ли! — обиженно бросила она ему. Достала свои войлочные нарукавники для письма, подвязала ими широкие рукава своей рубахи, чтобы не мешались и не запачкались в грязи.

Он сел за стол и закурил. Она несколько раз взмахнула метлой, с силой ударила его по башмаку, бросила грубо и сварливо.

— Чего расселся-то? За водой иди.

Он встал, пожал плечами и вышел из комнаты, пошел искать ведро.

Выходя, обернувшись, заметил, что Мариса, стоя посреди комнаты, держа в руках метлу, внимательно смотрит ему вслед. Уловив его пристальный взгляд, она резко отвернулась, чтобы он не видел ее радостного лица и счастливой улыбки, женщины, чувствующей себя полноправной хозяйкой в своем жилище.

* * *

К обеду все дела были сделаны. Комната приведена в порядок, завтрак съеден, но так, чтобы и на ужин тоже осталось немного хлеба с сыром. Пока Мариса относила в стирку, во двор, белье, детектив успел достать блокнот и сделать в нем несколько заметок о недавних происшествиях, которым он был свидетелем. По приезду в Гирту он думал писать шифром, который ему выдали еще в Мильде и который он учил в дороге, но интуиция и логика вовремя подсказали ему, что в сложившейся обстановке лучше делать записи открыто чтобы не оказаться под еще большим подозрением, а все самое важное держать в уме. Так что он просто коротко изложил все свои наблюдения, написав пару характеристик новым знакомым и принцессе Веронике, несколько раз перечитал написанное, чтобы лучше запомнить их, вырвал листы из блокнота, скомкал их и выбросил в огонь, в печь.

Время остановилось.

В комнате было открыто окно, печка натоплена, а нагретый титан в соседней комнате раскочегарен так, что оставшаяся в нем после мытья и уборки вода едва не кипела. Едкий дым от не до конца прогоревшего угля просачивался в большую комнату. Грязная вода, которой отирали пыль, вычищали грязь из всех углов, со шкафов, с подоконников и корешков книг, вылита в очко клозета. Дымные палочки черного опиума и сандала, которые Мариса в изобилии накупила позавчера на ярмарке, курились в вазочке с песком для просушки рукописей, на столе, а за окном светлело серое, по-осеннему пасмурное и серое, дождливое небо. Там, на улице, стучали колеса и копыта лошадей, переговаривались люди. Мариса и Вертура лежали на кровати, отдыхая после проделанной работы. Она, держа его за ладони, навалившись на него спиной, он обнимая и лаская ее грудь и плечи. Вели свои нехитрые разговоры, обсуждали всякую ерунду, вроде позавчерашних происшествий и что могло случиться с доктором Саксом, которого оставили на ярмарке напившимся и упавшим рядом с такими же пьяными в дрова студентами, Фанкиля, Ингу, Еву, Даскина, инспектора Тралле и, конечно же, принцессу Веронику.

Потом Вертура начал рассказывать про Лиру. Перемежая отрывочные воспоминания из своего детства с чудными, дикими, выдумками, что он неоднократно слышал в кабаках и салонах, от офицеров, торговцев, моряков и путешественников, принялся рассказывать как нам, на юге, откуда он родом, на самом деле. Мариса как будто заинтересованно слушала его, улыбалась, важно кивала в ответ, и было совершенно невозможно понять по ее лукавым репликам, по ее хитрому выражению лица, принимает ли она сказанное за чистую монету или считает его бессовестным, нагло врущим, чтобы возвыситься в ее глазах, выдумщиком.

Где-то вдалеке одиноко стучал рычаг колонки, моросил дождь. И не было ничего кроме этого серого, бесконечного дня, шелеста берез за окном и журчания воды бегущей по камням под уклон мостовой и задувающего с улицы через открытое настежь окно холодного, с ароматом морской соли, с легким привкусом конского навоза и дыма от очагов ветра. Весь мир исчез за этой тихой пасмурной дождливой завесой. Не осталось ничего — ни службы, ни фестиваля, ни вчерашних жутких происшествий, ни черных елей в парке через дорогу, перед домом графа Прицци, ни каких-либо стоящих беспокойства мыслей. Только эта комната в большом доме, где где-то как будто совсем далеко, в ином мире, за стенами, за крепко запертыми на засов дверьми, тоже живут, переговариваются, топочут, хлопают дверями и двигают мебель, какие-то совершенно чужие и невнятные люди, до которых ни Вертуре, ни Марисе не было совершенно никакого дела.

— А может действительно, раз так приглашают, сходить что ли с тобой к отцу Ингвару? — закрыла глаза, откинула голову ему на грудь, ласково и мечтательно спросила Мариса у детектива.

— Ага — ответил ей он, улыбнулся и, бросив взгляд на иконы на стене, мысленно перекрестился.

* * *

Зашли Инга и Фанкиль. Мариса открыла им дверь, чтобы не возбуждать дурных подозрений, села в кресло, положила рядом с собой книжку. Фанкиль встал посреди комнаты и строго глядя на лежащего на кровати с распущенными волосами и в распахнутой на груди рубахе, по-хозяйски заложившего руки за голову, детектива, заявил.

— Собирайтесь, поедете с нами — и, оглядевшись, прибавил — а у вас тут уже посмотрю, все обжито. Неплохо у вас здесь.

Инга вывалила кота, которого держала на руках, прямо на стол, на блокнот детектива и неоконченные, оставленные Марисой как-нибудь на потом, статьи. Тот тут же разлегся, наверное, только чтобы не смотреть на уже успевших утомить его людей, задрал к потолку широкую мохнатую морду, недовольно и размашисто забил хвостом, отбрасывая в сторону видимо мешающие ему гусиные перья и листы.

— А мы все о вас гадали, думали! — уже на улице сообщил детективу, лукаво поглядывая на него Фанкиль — насмотрелись на такое, что без шпиона из враждебного города сплошная скукотища. Слышали про аутодафе, кого вчера на площади жгли?

— Зачем я вам нужен? — чиркая спичкой, чтобы прикурить, угрюмо спросил у рыцаря недовольный детектив — мэтр Тралле сказал, что мы с Анной свободны до понедельника, а сегодня воскресенье. Откуда вам известно где я живу, это Анна вам выдала?

— Нет, это мэтр Дезмонд — ответил Фанкиль и указал на уже притороченный к седлу лошади туесок, из которого выглядывала недовольная тем, что в него заливает дождь кошачья морда — мэтру Тралле срочно нужен отчет о ваших вчерашних приключениях. С вами Анна ничего не напишет, а так хотя бы со скуки сядет и займется делом.

Для Вертуры у рыцаря имелся запасной конь. На улице их ожидал Даскин, которого оставили снаружи, под дождем, охранять снаряжение и лошадей. Ничуть не смущаясь того что он уже весь мокрый, полицейский бодро покачивался в седле, перекидывался шуточками с дворником Фогге и истопником Гуццо, что стояли под аркой, делали вид, что очень заняты какой-то работой, курили.

— А что это вы, господа кавалеры, носите в своих сумочках? Просветите старика, уважьте, будьте так любезны! Всю жизнь узнать хотел, но все боялся спросить! — ерничал пожилой истопник Гуццо, в молодости кочегар сталелитейного цеха.

— Улики — видя, что Даскин внимательно смотрит куда-то в сторону вдоль по улице, игнорирует вопрос, отвечал ему Фанкиль — кто много болтает, тому и подкидываем.

— Эх, денежек бы лучше кто подкинул! — взмахнул рукавом, мечтательно и печально закачал головой, оперся на метлу истопник — а улики, извольте, оставьте лучше себе!

Улыбнувшись, кинув ловкому попрошайке пару мелких монет, полицейские вскочили в седла, надвинули пониже на лица капюшоны, чтобы не заливал дождь, и поехали в сторону проспекта Рыцарей.

— Это, кстати, комната Адама Роместальдуса — внезапно, когда они чуть отъехали вперед от остальных, сообщил детективу Фанкиль и многозначительно кивнул ему — интересное совпадение, не правда ли? Из ваших окон он наблюдал за тем домом, что через перекресток. Обратили внимание, чья это фазенда?

— Это во времена Смуты? Сэр Прицци был под подозрением?

— У сэра Августа было двое сыновей. Младший — Андрес, погиб под Эскилой в стычке с людьми барона Келпи, а старший — Хольгер, при невыясненных обстоятельствах сгорел в кабаке — внезапно властно и жестко сверкнул глазами, ответил рыцарь, намекая на то, что об остальном должен догадаться сам детектив — по официальной версии, причиной пожара в Червивой Харчевне при котором погибли Прицци младший и несколько его друзей, а также хозяин заведения с женой и детьми, стало неосторожное обращение с огнем. Но есть мнение, что это дело рук вашего клеврета Бориса Дорса, хотя никаких формальных доказательств к этому найдено не было.

Вертура промолчал, мысленно отправив рыцаря куда подальше, рассудил, что если тому будет действительно нужно, он сам расскажет подробно, без всяких догадок и этих глупых игр в вопросы и ответы.

Видя, что детектив не проявил к его истории никакого интереса, Фанкиль разочарованно замолчал. Ничего больше не говорили и остальные полицейские.

На улицах было пустынно. Сильный, внезапно заливший Гирту, дождь загнал всех в дома под крыши.

— Лежат сейчас, страдают все с больной башкой, не проснулись еще после бессонной ночи, бездельники — глядя на распахнутое окно и уныло сидящих на подоконнике, курящих, мрачно и бессмысленно взирающих на мостовую, как будто размышляющих, что с ними такое происходит и куда они попали, мужиков, равнодушно, без всякого энтузиазма, констатировал про себя детектив.

О празднике же, который вроде как еще даже и не закончился, сейчас напоминали только усталые прохожие в полосатых столичных плащах и беретах с помпонами, вяло бредущие куда-то по улицам, наверное еще за вином и едой, все еще висящие по фасадам домов промокшие, обратившиеся тряпками вымпелы и флажки, да черные лужи резко и неприятно пахнущей гари на перекрестках на месте погасших кострищ. Палисады, что перегораживали проспекты ночью, были разобраны или отодвинуты к домам, скамьи и столы, непрогоревшие бревна и угли унесены во дворы. Вставшие еще засветло дворники ходили с метлами по улицам, убрали черепки от разбитых по пьяни кувшинов, кружек и бутылок. Гребли опавшие с деревьев, уже потихоньку начинающие желтеть листья, счищали с улиц свежий конский навоз, что оставляли за собой с грохотом и цокотом копыт проносящиеся по улицам кареты и неспешно проезжающие верховые. Изнуренные пешеходы шагали вдоль домов. Мрачные, опущенные к мостовой лица выражали немую, безразличную покорность и уныние. Все, что было еще только вчера — яркое солнце, веселье, беззаботную радость и сладостную усталость после веселого застолья — все смыло студеным серым дождем, омывшим улицы Гирты. Как будто ничего этого никогда и не было.

— Вот это так всегда — подумал Вертура — всегда все ждут, суетятся, готовятся, все такие счастливые и восторженные, как будто бы должно случиться что-то хорошее и волшебное. И вот оно произошло и еще даже и не закончилось, но все уже устали, сказали все, хватит, денег больше нет, голова болит, все с этого дня больше не пьем и вообще отдыхать много вредно…

По знаку Фанкиля полицейские остановились у какой-то распивочной. Поскольку путь предстоял неблизкий, зашли купить в дорогу хлеба и подогретого сидра. В зале было пусто и холодно, судя по всему, заведение только открылось: как и полагается во всех христианских городах и землях, в воскресные дни питейные залы Гирты работали только после завершения воскресной литургии. Отчего-то утомленная и злая уже с самого утра служанка со слабо скрываемым раздражением сообщила, что плиту только начали топить, и горячего еще нет. Тоном, как будто намеревалась вылить за шиворот, предложила, холодное темное юво и хлеб с чесноком, от которых, когда промокаешь и мерзнешь, становится только холодней. От юва отказались, решили подождать, пока нагреют печь. Заказали кофе, расселись в пустом тихом и холодном зале у подвального окна, бессмысленно смотрели на проезжающие за мутным, забрызганным стеклом колеса карет и проходящие по улице, плещущие по лужам желто-серой грязью, нечищеные сапоги. В усталых позах, сычами сидели за широким, липким от разлитого юва, изрезанном ножами столом, ожидали, когда нагреется котел и принесут напитки и теплый белый, запеченный с ломтиками груши, хлеб.

— А Анна сестра леди Вероники? — подстелив плащ, чтобы не испачкать рукав, положив голову на локоть, со скукой глядя в окно, как будто невзначай, от нечего делать, поинтересовался у коллег детектив. Все с молчаливым неодобрением повернулись в его сторону, словно своим глупым вопросом он нарушил какое-то особое многозначительное молчание, воцарившееся в их маленьком полицейском кружке.

— Насмешили — откинулся на спинку скамейки, скептически скривился Даскин — и это вы не по адресу. Это вам в герцогскую канцелярию в письменном виде. Разъяснят подробно, в установленный законодательством срок в соответствии с гражданско-процессуальным кодексом Гирты.

Фанкиль привалился боком к стене, приложил пальцы к подбородку и исподлобья посмотрел на детектива.

— Ну вообще все это темная история — с видом, что ему известна эта тайна, и он размышляет, делиться ли ей с остальными или нет, важно сообщил рыцарь — есть генеалогические записи в магистрате. Вернее их копии. Архив ратуши сгорел при пожаре во времена Смуты — закатил глаза, словно вспоминая давно прочитанное — у сэра Конрада Булле, отца сэра Вильмонта, была младшая сестра Хендрика. Вышла замуж за графа Сигфреда Тинкалу из Фолькарта, это такой городок на побережье, к северо-западу от Гирты. А потом, после трагической смерти сэра Конрада, они там, на севере, с этого дела решили, что имеют все права на герцогский престол, ну или что вообще пора сделать Фолькарт местной столицей. Так что сорок лет назад, это еще до Смуты, сэр Тинкала старший с вассалами собрали армию, нашли какого-то генерала Барда и при поддержке сэра Визры Старшего и еще нескольких влиятельных и известных персон, пришли сюда. Даже взяли город по северному берегу Керны. Всем говорили, пропагандировали, листовки рассылали, глашатаев, рассказывали что хотят посадить на герцогский престол светлую леди Хендрику, и что сэр Вильмонт, сын Волчицы Сив, не от Бога Герцог… Этот бородатый анекдот еще с той войны. Но что-то пошло не так, то ли их не поддержали в совете Конфедерации, то ли не хватило денег, то ли кто-то о чем-то договорился за их спинами, но сэр Прицци, сэр Ринья, сэр Келпи и сэр Гамотти выбили их с северного берега, а потом осадили и Фолькарт. Четверо сыновей графа Сигфреда погибли обороняя цитадель, а сами граф и графиня покончили с собой. Впрочем, обстоятельства их смерти до сих пор окончательно неизвестны. Свидетельства расходятся слишком сильно, но кто был на этой осаде, поговаривают, так иногда, что это сэр Август лично убил их всех, а в хронику как всегда написали, что ничего такого не было. Так вот, чего бы там не произошло на самом деле, дочь сэра Сигфреда и леди Хендрики, Эрика Тинкала, осталась в живых, они со свитой бежали из осажденного города на корабле. Их поймали и привезли в Гирту, где она покаялась перед сэром Вильмонтом, своим двоюродным братом, за дела своей семьи и отреклась от титула. Так вот леди Вероника ее дочь. Внучка леди Хендрики. Она родилась уже здесь, в Гирте. Вернее не в самом городе, а на севере, в доме, который милостиво предоставил им сэр Вильмонт. Примечательно, что в ратуше нет записей, кем был ее отец. Но, когда мать умерла и девочка осталась одна, сэр Вильмонт принял ее, как свою племянницу, в семью, и дал ей свою фамилию, а когда ей было восемь лет, в самый разгар Смуты, отправил в Столицу на воспитание к своему сыну Вилмару и его семье. Там она и жила до этой весны.

— А леди Эрике Тинкале он предоставил дом на севере? Это было изгнание? — уточнил детектив.

— Я полагаю да. Впрочем, формально, как писали тогда все газеты, ну вы же знаете эти газеты, она сама высказала пожелание удалиться из Гирты — ответил рыцарь таким тоном, как будто бы он уже изучил эту тему и рассказывал по ней конспект — сэр Вильмонт не вел с ней знакомства, и, как я понимаю, просто культурно отправил ее подальше с глаз долой, чтобы не пришлось рубить голову, как изменнице. Хотя имел на это полное право — времена были такие. Сейчас в Гирте есть хотя бы видимость законной власти, а тогда каждый делал что хотел, вернее насколько ему позволяло количество монет в сундуке, так что у сэра Вильмонта было много других проблем, помимо сестры. Но все же, после смерти леди Эрики, по каким-то причинам он все-таки решил не отрекаться от внучатой племянницы. Так что леди Вероника по крови на треть Булле на треть Тинкала, а на треть… Впрочем, какая разница, раз сам сэр Вильмонт велел считать ее своей близкой родственницей. А отвечая на ваш вопрос, официально, по записям, леди Вероника была единственной дочерью леди Эрики, и никакой сестры у нее никогда не было.

Детектив кивнул. Принесли подогретый сидр с медом, темно-желтое топленое масло, ароматный, терпкий сыр и свежевыпеченный, прямо из духовки, хлеб.

— Да, такие теории заговора прямо у нас здесь — принимая кружку и в знак благодарности кивая девице-служанке, с насмешливой мрачной серьезностью закивал Даскин. За дни фестиваля он, казалось, постарел на несколько лет, как будто бы он не спал, работал все эти дни. Приглядываясь к нему, Вертура удивился этой случившейся с коллегой перемене.

Встреть он сейчас Даскина впервые, он бы никогда не подумал, что этот серьезный и суровый, по манерам похожий на охотника или шерифа из леса человек, в своем перевоплощении был так похож на деревенского простачка, явившегося в большой город себя показать и на других посмотреть — кем с первого взгляда, встретив позавчера в конторе, опрометчиво и посчитал его детектив.

Залпом выпив кружку сидра, полицейский опустил голову на локти и, словно захмелев, угрюмо уставился в стол и, больше не проронив ни слова, погрузился в какие-то свои тяжелые мысли.

— Но ведь записи можно подделать. Так поступают повсеместно — стремительно оглядев зал, есть ли кто за соседними столами, склонившись к столу и уперев локти в полы плаща, тихо сообщил коллегам Вертура и окинул внимательным взглядом собеседников — и все может быть совсем не так, как записано в архиве…

Все промолчали и подняли на него мрачные и насмешливые взгляды, словно хотели сказать, что он провокатор и спрашивает их мнения о том, о чем не следует говорить, но они его уже раскусили и у него ничего не выйдет.

— Все, пора, засиделись — похлопал детектива по плечу, чтобы он освободил проход между столом и скамейкой, Фанкиль — лейте сидр себе во фляги, отнесете с булочками домой. Вечером с Анной при свечах выпьете, и спросите у нее сами, сестры они с леди Вероникой или нет.

* * *

Они выехали за ворота Рыцарей. Миновали поле с унылыми, мокрыми от дождя шатрами, свернули от Перекрестка на запад, к крепости Тальпасто на горе на южном берегу залива. Только тут, глядя в серую непроглядную воду прудов, Вертура подумал, что, наверное, это как-то совсем не умно, что с севера и востока Гирту прикрывают кронверк, равелины и бастионы, а с юга, со стороны Мильды, только одна каменная куртина. Что должно быть эти водоемы выкопали, когда брали землю для строительства городских укреплений, и что наверное при очередном расширении города просто не хватило ни денег, ни рабочих рук чтобы построить все по науке, как на севере. А потом просто отпала надобность и так все и оставили, как есть. В общем надо почитать, посмотреть как-нибудь при случае — подумал детектив.

Впереди раскинулось свекольное поле. Далеко за ним, в серой дождливой пелене, размытой изломанной линией темнели холмы — к юго-западу от города, далеко в океан, вдавался скалистый полуостров, что с юга замыкал залив Керны, прикрывал Гирту от морского вторжения. На гребне самой высокой скалы темнели стены и башни крепости.

За полем, за ручьем, начиналось густо заросшее деревьями и серыми кустами боярышника кладбище, а сразу за ним, темнели кварталы жилых строений. От могил дома отгораживала заросшая серо-зеленой, неопрятной, торчащей из старой кладки мокрой травой и кустами земляная, укрепленная обломками гранита куртина. За проломом в стене, что заменял давно обрушившиеся и разобранные ворота, тракт по которому ехали полицейские продолжался как центральная улица небольшого городка. Полого спускаясь к морю, она заканчивалась широким и необычайно длинным, похоже бетонным, пирсом. Как сказал детективу Фанкиль — одним из тех, к которым во времена Осады швартовались приходящие с западных островов большие железные корабли. Несколько высоких каменных домов в пять-шесть этажей стояли по обеим сторонам улицы. Над крышами темнел шпиль колокольни. Высокие чугунные решетки огораживали палисадники с дубами и ивами, обрамляли дворики церквей. По улицам бегали куры и козы, щипали из корыт мокрую морскую траву, которую на корм и для производственных нужд вылавливали из вод залива. Во дворах под навесами курились печи мастерских, играли многочисленные дети. Все было также как и в большом городе, как будто полицейские просто заехали какой-то до этого незнакомый Вертуре район Гирты.

— Есть тут одна лавочка — прищурившись вдоль улицы, наверное, приметив какого-то старого знакомого, сообщил Фанкиль, указал на вывеску, где был изображен позеленевший от времени медный саксофон — продают револьверы и стабилизированные патроны. Только тут у нас, когда искажение лютует, даже эти не действуют… Недавно вот у нас партию контрабандой как-то завезли. Много так ноль вторых выстрелов и относительно недорого вроде и на тестах стреляли ими, вроде как потом в протоколах писали, все нормально было, очень быстро, как вон эти плащи и береты, по всему герцогству разошлись. А потом началось — кому пальцы оторвало, кому зубы или глаз, как младшей Тальпасто, выбило. Нападут ночью на темной дороге, проверять же не станешь, какой коэффициент, выстрелишь на авось, как есть.

— Стабилизированные патроны это же не порох и не пироксилин? — уточнил Вертура — я читал, что есть разные присадки и рецепты…

— Да, из химических, например в качестве катализатора йодистый иридий. И титанит бария в капсюле, потому что гремучая ртуть и азид свинца при повышенном фоне абскурации пространства-времени не детонируют. Знаете сколько такая пулька стоит? Есть еще например ракетные, бороводородные и фторгидразиновые, придумок-то много, но это уже такие изобретения, не на коленке сделанные. Есть правда другой метод, подешевле. По-научному называется «использование естественных биокомпонентов, устойчивых к переменным условиям нестабильности калибровочных полей». А по-человечески крови и органов людей и животных, так как у нас с вами устойчивость к искажению от Бога, иначе бы у нас кровь не сворачивалась, например, гемоглобин кислород не передавал и вообще мы бы жить не могли. Так вот с этими присадками до ноль пятнадцати, ноль двадцати можно стабилизироваться без всяких технических ухищрений. И не надо сравнивать. У вас там в Мильде курорт по сравнению с нами, а жить хочется всем. Тут тридцать километров от побережья — до ноль двух это средний естественный коэффициент, а дальше в тайгу, еще выше. Селитра уже при семи процентах взрывается как нитроглицерин, а нитроглицерин вступает в реакцию с поглотителями. Даже с водой, кремноземом и вазелином. Есть конечно способы все это и без стабилизаторов корректно обойти, например, искусственно выведенная синтетическая анаэробная бактерия, которая даже при ноль четырех, стабильно взрывается в атмосфере радона под действием света… Есть разные сложные химические соединения, работы ведутся конечно, но все же в наше время, когда законы физики представляют собой всего лишь относительные теории, тут у нас в Гирте, проще нагнать злых мужичков с топориками — будет дешевле, надежнее и проще. Все, вот и наш дом, с песнями и плясками не заскучали, доехали.

Они остановились около темного двухэтажного здания с высокой соломенной, промазанной глиной, крышей. Первый этаж был каменным и очень старым, второй, надстроенный, наверное более новый, деревянным, из потемневших, рассохшихся от сырости и морских ветров, просмоленных брусьев. Одинокая рябина торчала с торца дома, пристроившись между двух больших, обрамленных клочьями серо-зеленой мокрой травы, камней. Заслышав голоса и цокот копыт, встретить коллег из города, на крыльцо вышел печальный и толстоватый, по виду, наверное, весьма сварливый человек в темной потертой одежде. Судя по единственной регалии — бронзовой подвеске без насечек, капрал жандармерии. Он жевал кусок хлеба и, похоже, уже успел приобщиться к запасам вина, что нашел в доме при предварительном досмотре места происшествия.

— Всех стручки съели — настороженно приглядываясь к приезжим, кто такие и как с ними себя держать, сокрушенно развел руками он и, ничего не объясняя, повел всех в темную и низкую, распахнутую настежь, наверное, в попытке проветрить помещение, дверь. Кот Дезмонд наотрез отказался заходить в дом, замяучил на всю улицу так, как будто его тянули за хвост, так что Инга оставила туесок снаружи на крыльце.

Внутри и вправду пахло так, как будто здесь одновременно вялили рыбу и сушили какие-то мерзостные поганые грибы, только во много раз сильней. Даже Фанкиль брезгливо поморщился и, полив одеколоном полу плаща попытался разогнать им вонь, но даже от этого дышать стало нисколько не легче.

Вертура прищурился с дневного света, мрачно огляделся. На первом этаже, слева от входа, была кухня, она же гостиная, справа — мастерская с огромным количеством полок и верстаком, заваленным скорняжным инструментом. Посреди нее темнел квадратный провал ведущего в подпол люка, что сейчас был открыт. Оттуда особенно сильно тянуло тем самым омерзительным смрадом, похожим одновременно на запах промокшей кожи, грибов и гниющей рыбы.

— Вот они, крови насосались и улеглись — злобно пояснил, пнул какой-то мясистый синевато-белый предмет на полу, указал квартальный.

Даскин присел на корточки и потыкал его рукояткой своей плети.

— Это из Леса что ли такие? — сверкнув злыми глазами на надзирателя, строго и грубо бросил в ответ — что тут случилось?

— Ночью прибежала к соседям девчушка — нахмурившись от столь бесцеремонного требования, скривился, но все же попытался сгладить недовольство, объяснил капрал — сказала, что стручки очень быстро запрыгивали на лица… Никто, конечно, не поверил, пошли проверить, но всех уже задушили…

Фанкиль и Инга аккуратно поддели лежащий в коридоре прямо под ногами стручок инструментами, подняли на его стол. Ощупали его, потыкали, убедились, что он налит кровью и при этом полностью пассивен. При ближайшем рассмотрении организм больше всего напоминал огромную, величиной с кавалерийский ботфорт, жесткую и негнущуюся кожистую устрицу с похожим на молот, раздваивающимся концом — почти похожим на голову огромной реликтовой рыбы, чье чучело стояло в музее географического общества в Мильде, куда временами заходил посмотреть на всякие диковины, детектив. Никаких внешних органов, кроме борозды-рубца по центру организма и нескольких плотных бугорков по основанию молотоподобной «головы», полицейские не обнаружили — ни отверстий, ни пастей, ни присосок, что несколько озадачило всех — как технически они могли пить кровь, а тем более запрыгивать на лица и душить взрослых людей.

— Это из червоточины, не из Леса, рядом с Гиртой таких нет — заключил Даскин по окончанию осмотра этих необычных тел.

— Да, в справочнике я тоже такого не видел — пожал плечами, согласился Фанкиль — а где та девочка?

Привели напуганную девочку лет восьми, которую уже пристроили к родственникам, живущим в соседнем дворе. Она наотрез отказалась говорить, прятала глаза, закусывала рукав рубашечки, испуганно смотрела на полицейских. Фанкиль сел перед ней на корточки, раздумывая, смотрел на нее минуту или две, безрезультатно поспрашивал, что тут произошло, попытался угостить сладкой булкой, которую прихватил с собой из распивочной и, наконец, догадавшись, что так он ничего не добьется, повел ее к коту Дезмонду.

— Видишь котика? — указал он на открытый туесок с лежащим внутри все также недовольным котом. Девочка быстро закивала, зябко поджала ладошки и снова спрятала за рукав напуганное личико.

— Так вот, если быстро не расскажешь что тут было, он тебя на куски разорвет и съест, ясно это? — также дружелюбно, похлопав ее по плечу, сообщил Фанкиль.

— Не надо! — напугано заплакала девочка и сбивчиво пересказала историю, уже услышанную от квартального надзирателя, прибавив рассказ о том, что когда эти стручки жарили, то было очень вкусно, а вот суп из них получался просто отвратительный.

Еще пара часов ушла на то, чтобы осмотреть дом и расспросить соседей. Проверить жилые комнаты наверху и на чердаке, где у своих кроватей, лежали скорчившиеся в мучениях тела живущих в комнатах наверху людей. Самого кожевенника, его жены, его брата и его жены, родителей-стариков и еще одной пожилой женщины, как сказали, приживалки, которая готовила еду и мела двор. Сына сапожника так и не нашли, как и еще четверых детей. Но соседи сказали, что на праздники их всех отправили в город вместе с грузом стручков, помогать родственникам жены готовить из них пирожки, а потом продавать их на улицах Гирты. Даскин сказал, что съездит за ними, когда закончат здесь. Инга оглядела засосы на лицах, ногах, шеях и груди умерших, вскрыла один из стручков, но внутри не обнаружила ни органов, ни каких-либо еще признаков по которым можно было бы определить что это за организм. Вся внутренность стручка состояла из однородной волокнистой, похожей на ту, из чего состоят стебли борщевиков, дурно пахнущей, напитанной свежей человеческой кровью ткани растительных фактуры и вида.

В сопровождении местных старшин приехал комендант района. Гостям продемонстрировали место преступления. С безразличной мрачностью те покивали головами, сказали, что обязательно примут меры, но вначале дождутся письменного рапорта о результатах расследования. Посмотрели на часы и, сообщив друг другу, что у них еще очень много важных дел, судя по разговорам, поехали в замок Тальпасто на банкет.

Когда все разошлись и следственные мероприятия были завершены, Вертура, Даскин, Инга и Фанкиль собрались в сумрачной запыленной гостиной, где пахло прогорелым маслом и какой-то засохшей едой, с мрачным отвращением уставились на сварливого квартального, того самого, который по приезду встретил их у дверей.

— Ну что, сразу под трибунал, или вначале сломать руку за сопротивление? — деловым тоном, как будто бы предлагая ему подписать составленный акт, подтверждая, что результаты осмотра записаны верно, обратился к нему Даскин и многозначительно, словно проверяя вес, хлопнул себе по бедру дубинкой кожевенника, которую, обходя дом, он нашел и присвоил себе. Квартальный только пожал плечами, словно не понимая, о чем идет речь. Нахмурился, оправил портупею и грубо спросил, чего им еще от него нужно. Он наверное хотел было встать и уйти, но изменившись в лице, Даскин молниеносным движением со всей силы ударил его ниже плеча по руке, так что жандарм тяжело вздохнул от боли, и тут же, мигом сообразив что надо делать, картинно, с грохотом повалился со стула на пол, схватился за ушибленный локоть и застонал чтобы больше не били. Но прием не сработал: Даскин подскочил к нему, подхватил его руку и, упав коленом ему на лопатку, рванул в сторону так, что захрустело сухожилие, квартальный завыл.

— Состава преступления, значит, у тебя не было? — Даскин яростно сжал кулаки, и с размаху, без всякой жалости, изо всех сил пнул сапогом скорчившегося на полу капрала жандармерии — все знали, что эта мразь в подвале каких-то тварей растит. Даже рапорта не составил, пока не съели никого, нарушений не находил? Дела поважнее, у тебя были? Калым с дома имел? Думал ты тут власть и закон и обойдется? Вот тебе!

И Даскин поднял ногу и еще раз ударил по спине скорчившегося на полу, притихшего квартального. Остальные молча наблюдали за этой сценой, никто его не остановил.

— Эдмон — спокойно посоветовал Фанкиль, когда Даскин немного остыл и прекратил пинать опасливо поджимающего колени и прикрывающего голову на полу, молча плачущего жандарма — заканчивайте. До трибунала не доживет же ведь.

Он ловко подхватил свой магнитный волчок, который все время этого действа раз за разом задумчиво запускал на столе, поднялся со стула, оправил плащ, расчесывая пятерней бороду, обратился к детективу.

— Марк. Пишите, что квартальный смотритель, капрал жандармерии округа Тальпасто, какой тут точный адрес?… Двинт Нолле, оказал при задержании сопротивление… Придумайте по уму. И все остальное тоже своими словами запишите. Твари из червоточины при повышении коэффициента абскурации пространства-времени вследствие планового отключения стабилизаторов Гирты и далее по тексту. Уровень в доме немного превышен, похоже, остаточный. В общем все умерли, сожрали всех.

Даскин отстал от капрала, плюнул на него и закурил. От злобы и возбуждения его трясло.

— Всю жизнь у них так было, когда жалуешься, никогда нарушений не находят, все у них в порядке, пока на трупы не приедут.

Но он успокоился также быстро, как и рассердился.

— Впрочем, и этим поделом — заключил он, кивая в сторону лестницы на второй этаж, где в комнатах лежали тела потерпевших — сами виноваты. Нечего было всякую дрянь в дом тащить. Но эта мразь должна была хотя бы рапорт подать… Вот будет ему теперь, станет примером для других. Бардак сплошной у вас тут, Лео. Куда смотрит Хельга.

— Если бы у нас — с мрачной усмешкой бросил ему из дверей Фанкиль — это в Гирте. Мы-то все понаехавшие, не местные.

Остаток дня ушел на то, что Вертура, Инга и приставленные к ним лейтенант квартальной самообороны с двумя дружинниками и местный доктор разбирали подвал. Из города, из морга центральной комендатуры, приехала сильно опоздавшая, заказанная еще днем, телега. Всех тварей, что сейчас не подавали абсолютно никаких признаков жизни, погрузили в кожаные мешки и покидали в кузов поверх уложенных штабелем, укрытых черной ветошью тел. Туда же посадили и травмированного арестованного квартального Двинта Нолле. С ними верхом уехал в город и детектив. Фанкиль, Инга и Даскин остались на месте преступления, сказали передать инспектору Тралле, что вернутся поздно вечером.

Дождь припустил. Над унылыми серыми прудами стояла холодная осенняя марь. Капли шелестели в листьях высаженных по берегам, могучих, разлапистых и должно быть очень старых, ив. Рыбы поднимались из сумрачных глубин, высовывали из воды массивные морды, подставляли под дождь разинутые рты, хватали, щипали, уносили в пучину упавшие в воду уже подернутые ароматной гнилостной желтизной листья.

В домике смотрителей в окне теплился свет. Изможденный, мокрый обходчик понукал вялую кобылу, курил трубку, с настороженным и хмурым выражением глядя вдоль дороги, оправлял, чтобы не заливало лицо, капюшон пелерины.

* * *

Вертура зашел на первый этаж, передал в криминалистическую лабораторию доктора Фарне, какому-то тощему невнятному серому типу, что представился лаборантом, один из мешков с тварями и аннотацию от Фанкиля. Расписался в журнале и забрал корешок квитанции о передаче улик. Поднялся наверх, принес инспектору Тралле предварительный отчет о расследовании. Тот пробежал глазами строки, сморщив лицо в гримасе абсолютного омерзения, принюхался в трубочном дыму своего кабинета, не пьян ли детектив, занес запись в журнал и жестом указал, что Вертура ему больше не нужен и может идти.

* * *

— А слышали вчера про сэра Гонзолле? — резко и весело проорал детективу прямо в лицо тот самый капитан, что недавно ударил его и плюнул на Марису, подловив Вертуру, когда тот спускался по центральной лестнице на первый этаж в холл.

— Нет — коротко и мстительно ответил Вертура — я занят, спешу, важное поручение.

— Ну так в «Скандалах» еще прочтете! — ничуть не смутившись столь резкого ответа, самодовольно бросил пьяный капитан раздосадованному Вертуре и загремел по коридору прочь, рассказывать в кабинетах новую сплетню про чудачества эксцентричного рыцаря.

* * *

— Конфетки «Варсануф»? — скептически уставилась на купленный в лавке на проспекте кулек перевязанный фирменной черно-синей ленточкой в руках детектива Мариса и с укором заявила — когда в следующий раз поедешь на трупы, одеколона с лавандой, заколку для плаща, мыла и еще один фужер привези. Что ты за детектив такой! Всему тебя нужно учить. Как будто и ни полицейский!

В квартире было холодно, печь не горела. Тяжелый мокрый плащ висел на вешалке. От него на всю комнату тянуло сыростью. В углу, у кресла, валялся, сушился, раскрытый зонтик, на столе в беспорядке лежали листы бумаги и перья, а на поленнице громоздилась куча грязных черновиков, свернутых для растопки в жгуты. Работа явно не клеилась. Мариса уже успела сходить в редакцию «Скандалов», поругаться из-за того, что еще к полудню должны были быть готовы статьи о конфузах, случившихся на фестивале, анекдотах и иных актуальных происшествиях. Но как-то так получилось, что каждый из корреспондентов и колумнистов подумал, что если он сам немного отдохнет на празднике, то остальные уж точно напишут хоть что-нибудь и ничего страшного не случится. Оправдается как-нибудь, все же люди, с каждым бывает. В результате чего, как и в прошлом году, внеочередной номер, который должен был до упаду развлечь сегодняшним воскресным вечером всю Гирту, так и не вышел и редактор был просто в бешенстве.

Мариса тоже была зла, ругалась на всех и в первую очередь на Вертуру, но смягчилась, как только он налил ей в единственный в доме фужер уже холодного, напитавшегося горьким воском из кожаной фляги, яблочного сидра, что посоветовал ему взять днем из распивочной Фанкиль, встал за ее спиной, позади ее рабочего кресла, запустил пальцы в ее распущенные волосы. Положив ладони на плечи, начал ласкать ее шею.

За окном стемнело. Стало совсем холодно и сыро. Детектив закрыл окно, растопил печь и накидал в нее доверху сырых дров с улицы так, чтобы хватило на полночи, и можно было забыть о ней. С каким-то особым мрачным весельем, они с Марисой завели едкий разговор, заспорили о последних недавних событиях, о поездке за город и принцессе Веронике.

Положив босые ноги одну на другую, Мариса сидела, откинувшись в кресле, курила трубку, презрительно глядела на детектива, смакуя, кидала колкие реплики, одну язвительней другой — типа «мальчик, это Гирта», или «ты вначале свои ботинки почисти, а потом меня жизни учи», или «вот найду себе юношу, буду с ним развлекаться, а ты будешь за меня платить», или «надо быть сильным и богатым, а свободные и умные никому не нужны».

Вертура сидел на стуле у стола, тоже закинув ногу на колено, горбился, пил кофе, вертел в руках свой меч, вяло, с наигранной грубостью, отвечал на издевки Марисы, а когда совсем надоело, подошел к ней, схватил и растрепал обеими руками ей волосы на голове. Она поджала плечи, лягнула его в ответ ногой, ударила со всей силы.

Спать легли рано. Лежали чуть порознь, держались за руки, чуть касаясь друг друга плечами, укрывшись всеми одеялами и набросив поверх для тепла плащи.

Шелестел ливень. Подрагивающий в такт космическим пульсациям волн искажения пространства и времени, тусклый электрический свет фонаря на перекрестке заглядывал в окно, падал на оставленные на столе рукописи и фужер. Бледной желтой полосой заглядывал под темную арку входной двери, лежал на стене.

* * *
Загрузка...