Покорители вечных бурь

Глава IV. Дневник Николая Дубникова

Николай Дубников проснулся от резкого стука. Стук повторился, и он понял, что это хлопает створка рамы окна.

— Ветер начался, — проворчал он, поворачиваясь на другой бок. Но тут же вспомнил о том, что случилось сегодня на рассвете, и вскочил с постели. — Неужели опоздал на дежурство?

Однако часы показывали только пять пополудни, а дежурить ему сказали прийти в 8 часов вечера.

Все же ложиться Николаю больше не захотелось. Он подбежал к окну, отодвинул в сторону горшки и высунулся до пояса наружу.

Дом Ивана Михайловича Дубникова, у которого уже несколько лет жил Николай, взятый на воспитание после смерти его родителей, сторожке. Из окон дома открывался красивый вид, и сады села не загораживали степных далей после дождей, когда особенно чист промыты стекла. Их своей комнаты Николай отчетливо видел, например, ветряки опытной станции — а она находилась от села километрах в трех — и даже мог определить, работают они или нет. Хорошо была видна в такие дни и стартовая площадка на дне бывшего пруда и новый пруд, который образовался дальше, в балке.

Впрочем, сегодня Николай и не взглянул в сторону опытной станции. Задрав голову, он стал осматривать небосвод ближе к зениту. На голубом куполе неба, кроме нескольких полупрозрачных облаков, похожих на гигантские перья или листья сказочных трав, которые рисует мороз на стеклах, сначала он ничего не нашел. Но вскоре у конца одного из таких облаков-листьев зоркие глаза юноши обнаружили небольшое светлое пятнышко.

«Она! — удовлетворенно подумал тогда Николай. — Точно, она!»

Новый порыв ветра ударил в створку рамы, и она крепко стукнула Николая по затылку.

— Фу, чертяка! — невольно отодвигаясь, сказал он. — Вот задул, будь ему неладно!

Теперь Николай почувствовал голод — ведь со вчерашнего вечера он ничего не ел. Юноша закрыл окно и пошел в кухню. Здесь аппетитно пахло свежим хлебом и жареной бараниной с луком.

Николай открыл кастрюлю, стоявшую на плите, и хотел было вытащить из нее привлекательный кусочек, но, подумав, закрыл крышку и отошел к буфету. Здесь он отрезал себе толстый кусок от каравая, посолил его густо и вернулся в свою комнату.

«Сейчас, пока дед спит и матушка Акулина не пришла, сяду-ка я и запишу все, что было», — решил он.

С удовольствием уплетая хлеб, Николай достал из шкафчика внизу этажерки с книгами зеленую клеенчатую тетрадь, автоматическую ручку и сел к столу. Пальцы его были заняты — держали хлеб, и, раскрыв тетрадь, стал придерживать ее локтем.

Страницы тетради были исписаны печатными буквами, а ниже нарисована миниатюрная карта.

Место расположения Москвы на ней отмечала звездочка, а к северу от Каспия, между рекой Уралом и Камой был начертан флажок с надписью: «Заря коммунизма».

Николай перевернул несколько заполненных ровными строчками страничек и на чистой аккуратно написал:

«5 мая». Однако писать, придерживая тетрадь локтем, было неудобно, и он, положив ручку, начал перелистывать страницы и перечитывать дневник.

На второй странице в верхнем левом углу было написано: «15 марта», и сразу же шла первая запись:

«Сегодня я решил начать записывать для памяти все, что происходит у нас в колхозе „Заря коммунизма“. У нас сейчас готовятся очень интересные события. У нас будет проводиться опыт государственного значения.

Вот уже несколько дней, как Митя Сизый, который служит на опытной станции, рассказывает, что на станции собираются пустить большой воздушный шар — аэростат — в стратосферу. Только как следует Митька ничего не знал. А вот вчера мы все узнали, что это будет точно. В клубе провели доклад Терехова. Терехов — это известный во всем Союзе изобретатель. Он придумывает новые ветродвигатели. Очень хорошие. Я как специалист-электрик осматривал их на станции несколько раз и могу дать им высокую оценку…»

Пробежав глазами эту строчку, Николай решительно схватил ручку и вычеркнул ее.

— Подумаешь — специалист! Только ремесленное закончил, а оценку даешь инженеру. Нахал! — пробормотал он и затем продолжал читать.

«…На станции в прошлом году поставили две тереховские ветроэлектростанции „ТТ-16“. Мощность каждой из них — киловатт пятьдесят. Они вырабатывают электроэнергию не только при ветре. Это происходит потому, что, когда ветряк работает, он раскручивает тяжелые барабаны. Эти барабаны продолжают крутиться довольно долго, хотя ветер, допустим, стих. И тогда с них снимается механическая энергия вращения на вал генератора тока.

Такую хитрость, правда, не Терехов придумал. Еще в ремесленном мы учили, что изобрели так называемые инерционные аккумуляторы Уфимцев и Ветчинкин, давно уже. Однако Терехов удивительно усовершенствовал их: повысил КПД и надежность и сделал автоматическими. Теперь на обоих „ТТ-16“ только двое работают посменно — Ленка Павленко и Ниязов. Да какое там „работают“ — просто наблюдают.

Однако я слишком подался в сторону. Я же хочу подробно написать, какой доклад сделал Терехов в нашем колхозном клубе.

Прежде всего он сказал: „Товарищи! В мае на опытной станции ЦЭИ будет производиться испытание новой ветросиловой системы СЭС (стратосферная электрическая станция), которую создал коллектив института с помощью многих других научных учреждений страны, а также заводов и фабрик“. Я, конечно, не понял, что такое СЭС. Но затем Терехов рассказал нам об этой системе, а сначала о стратосфере. Я о ней знал мало, на тройку. Лена Павленко сделала краткий конспект доклада, я у нее попросил и теперь переписываю его в дневник.

„…Воздушная оболочка Земли неоднородна. Нижний ее слой, примыкающий к поверхности планеты, называется тропосферой. Он имеет толщину в средних широтах 10–12 километров. Около экватора тропосфера толще — до 18 километров, а над полюсами вдвое тоньше — 8–9 километров. В тропосфере благодаря нагреванию воздуха от поверхности земли происходит постоянное перемешивание воздушных масс.

Нагретый воздух поднимается вверх, а холодный — опускается. Называется это явление конвекцией. Оно более сильно в теплых странах, и потому там слой тропосферы толще. А около полюсов — наоборот. Конвекция в тропосфере приводит не только к вертикальному перемешиванию воздуха, но и к ветрам, то есть перемещению воздуха над земной поверхностью. Ветры возникают потому, что более холодные массы воздуха, опускаясь, начинают течь туда, где воздух нагревается и поднимается. Земная поверхность неоднородна и нагревается неодинаково. И поэтому ветры непостоянны и по своей силе и по направлению. Недаром говорят: „изменчив, как ветер“.

Движение воздушных масс в тропосфере очень сложно. От него зависит изменение погоды. Поэтому тропосфера — это слой, где формируется погода, „лаборатория погоды“.

Однако в некоторых районах ветры обладают большим постоянством. Например, есть ветры муссоны. Они дуют над океанами в экваториальных областях часть года в одном направлении, часть — в другом и возникают благодаря неравномерному нагреванию больших водных пространств океанов.

Человек с незапамятных времен использует энергию воздушных потоков. Первыми ветродвигателями были, по-видимому, паруса лодок наших дальних предков. Затем люди использовали ветер для того, чтобы вращать простые механизмы для размалывания зерна, то есть создали ветряные мельницы. Это изобретение сделали предки великого китайского народа.

Теперь ветродвигатели широко используются для производства электроэнергии. Ветер называют „голубым углем“. Советская страна идет впереди всех других стран в освоении огромных запасов „голубого угля“. Они гораздо больше, чем запасы „белого угля“ — водной энергии, не говоря уже о запасах „черного золота“ — нефти — и каменного, „черного“ угля. Профессор Красовский подсчитал, что запасы энергии „голубого угля“ на земном шаре исчисляются в 10 триллионов киловатт. Это в тысячи раз больше, чем запасы энергии всех рек и ручьев.

Советские инженеры уже создали мощные ветростанции (до 100 киловатт). Для того чтобы добиться постоянности их работы, придуманы механизмы, как бы накопляющие энергию в механическом движении во время сильного ветра. Это инерционные аккумуляторы. В некоторых случаях энергию можно накапливать, накачивая воду на возвышенность, и затем, когда нет ветра, использовать ее напор для приведения в движение гидротурбины. Есть и еще один вид аккумуляторов — водородные. Их действие основано на том, что во время ветра, когда ветрогенератор работает на полную мощность, полученным электрическим током разлагают воду и добывают водород и кислород. Этот водород и можно использовать затем в качестве топлива для теплового двигателя.

Но самый лучший способ обеспечить постоянное поступление электроэнергии от ветростанций в потребляющую сеть — это соединить в одну систему несколько таких установок, расположенных в разных местах. Такое использование их называется кольцеванием. Тогда, если в одном месте нет ветра и ветростанции здесь стоят, энергия вырабатывается и подается в сеть от других ветростанций, которые расположены в районах, где есть ветер.

В СССР уже существуют такие системы.

Очень выгодно использовать ветер в тех местах, где он дует более или менее постоянно. Потому кольцевые системы часто строятся на побережьях морей. Здесь воздушные потоки более устойчивы. Водная поверхность и суша всегда нагреваются неравномерно, и это порождает движение воздушных масс. Огромное количество энергии могут давать, например, ветростанции в долинах хребта, прикрывающего с севера Новороссийск.

Важным шагом вперед в освоении энергии „голубого угля“ могут стать высотные ветродвигатели. В приземном слое воздуха струи ветрового потока, особенно в лесистой местности, в значительной мере тормозятся, ослабляются. Поэтому советские ученые создали проекты установок на специальных башнях, высотой в 100–150 метров.

Ветрогенераторы таких установок дадут больше энергий и будут работать более постоянно, чем ветростанции на земле.

Следующий шаг наука делает теперь.

Известно, что выше тропосферы начинается слой воздуха, названный стратосферой. Толщина его в несколько раз больше, чем нижнего, примыкающего к поверхности планеты.

В стратосфере нет конвекционных движений воздуха. Здесь наблюдаются лишь горизонтальные воздушные потоки, они дуют почти всегда в одном направлении. В средних широтах, например, на высоте 12–14 километров, дуют главным образом ветры западного направления. Средняя скорость этих постоянных воздушных потоков в два-три раза превышает скорость ветра у земли. На этой высоте часты и очень сильные ветры: здесь область вечных бурь и возникают нередко воздушные потоки, обладающие скоростью около четырехсот километров в час. При ураганах, во время штормовых порывов, у земли скорость ветра достигает 50–60 метров в секунду, а в стратосфере скорость частичек воздуха бывает 100 и более метров в секунду.

Лишь на „полюсе ветров“ — на земле Адели в Антарктике средняя годовая скорость ветра очень велика — около 20 метров в секунду и приближается к средней скорости ветра на высотах.

Выше 12–14 километров в наших широтах сила воздушных потоков начинает убывать. Но с 20 километров снова возрастает. Там расположена вторая область вечных бурь и ветер почти всегда дует с востока на запад.

Чем же объясняется это постоянное „переливание“ воздуха в стратосфере — в нижнем ее слое в восточном направлении, а в верхнем — в западном? Наука еще не дала точного ответа на этот вопрос. Вероятнее всего, эти перемещения воздушных масс на высотах являются элементом „большого круговорота“ воздуха в атмосфере Земли, несколько схожего с большим круговоротом влаги. Но, так или иначе, стратосферные ветры — это как бы часть огромного природного механизма — „машины планеты“, который безотказно действует миллионы веков.

Вот и задумали наши ученые заставить этот механизм работать на пользу советских людей. Каким же образом?

Родилась мысль поднять в стратосферу на привязном аэростате ветроэлектрогенератор.

Ленинградский профессор Трубокуров произвел все необходимые расчеты. Они показали, что хотя плотность воздуха на высоте 10–12 километров значительно меньше, чем на уровне моря, — воздушные струи несут там много энергии.

Академик Никольский рассчитал, что можно создать стратосферную ветроэлектростанцию мощностью даже в 1000 киловатт. Эта станция будет действовать и вырабатывать энергию безостановочно многие годы.

Затем был создан технический проект опытной стратосферной электростанции — СЭС, и теперь она построена. Она-то и будет испытываться здесь, в заволжских степях. Если опыт окажется удачным, наша Родина обогатится возможностью использовать практически неисчерпаемый источник энергии высотных ветров, источник поистине фантастической мощности.

Подсчеты показывают, что лишь тысячные доли общей мощности воздушных потоков в стратосфере в миллионы раз превышают ту мощность, которую получают люди на всем земном шаре, сжигая в топках тепловых электростанций нефть, торф и каменный уголь.“

Вот что записала Лена… Вот что рассказал нам Терехов! Я и все поняли тогда, что такое СЭС. Мы устроили докладчику шумную овацию. Мы единогласно одобрили дерзкую передовую мысль наших замечательных советских ученых и изобретателей.

Потом наш председатель сказал, что все колхозники очень довольны докладом и окажут содействие испытаниям. Потом он сказал, что нашему колхозу нужно все больше и больше электроэнергии и СЭС надо оставить здесь, у нас. А потом мы, комсомольцы, ушли из клуба и по дороге решили подумать, как помочь Терехову.

20 апреля.

Долго не писал в дневник, был очень занят. Хотя я электрик и должен заниматься в колхозе осветительной сетью, смотреть за электродоилками и другими электрическими машинами, пришлось мне почти целый месяц работать по вечерам в комсомольской бригаде по ремонту прицепных машин к посевной. Наконец мы все сделали. Тогда комсомольская организация решила пойти на опытную станцию и помочь ученым в общественном порядке.

Мы пошли, и нам дали разные работы. Меня прикрепили к самому Терехову, и я стал помогать монтировать защитную электропроводку СЭС. Очень это интересная и ответственная работа! Ответственная вот почему: в атмосфере всегда есть электричество. Образуется оно, например, в грозовом облаке. Каким образом? Там всегда есть сильный восходящий воздушный поток от нагретой земли. Он раздробляет дождевые капли. А частички внешней оболочки капель несут обычно отрицательный заряд. Они уносятся вверх. В результате в более высоко расположенной части грозовой тучи образуется мощный отрицательный заряд, а в нижней, где остается большинство как бы сердцевин капель, — положительный. При росте потенциала происходит разряд — молния.

Для привязных аэростатов гроза очень опасна. И если она приближается, их надо опускать.

Однако СЭС гроз бояться нечего. В стратосфере почти нет водяного пара, небо всегда безоблачно и гроз не бывает. А для того чтобы молния не оказала вредного влияния на СЭС, если ударит в трос, поддерживающий систему, Терехов и начальник здешней опытной станции товарищ Никитин придумали вот что. На высоте 8 километров трос будет разорван изоляторами. Тогда воспринятое им в нижней части атмосферное электричество будет стекать в землю. Ведь трос стальной! А для того чтобы не случилось несчастья, лебедка для наматывания этого троса установлена в бетонной будке и имеет хорошее заземление. Кроме того, она будет управляться автоматически. По этому тросу будет стекать к земле и то атмосферное электричество, которое образуется в обыкновенных облаках. А электричество, выработанное СЭС, пойдет к земле иным путем по сильно изолированному серебряному проводу. Серебряному потому, что серебро — хороший проводник. Здорово все продумали Терехов и другие изобретатели! Просто завидно. Нет, неправильно: восхищает!

Теперь уже скоро начнутся испытания СЭС. Несколько дней назад привезли оболочку для аэростата.

Оболочка аэростата СЭС имеет объем 65 тысяч кубических метров. Внутрь нее можно было бы засунуть, пожалуй, домов пять — таких, как дедов. Но весит она всего 2 тонны, потому что сделана из капроновой ткани необычайной прочности. Терехов мне сказал, что эта ткань в пять раз прочнее оболочек для стратостатов, которые пускали давно, до моего рождения.

Однако дед мой пощупал ее и сказал: „Тонка“. Отстал он от современной техники. Ведь с тех пор, как он служил в воздухоплавательных частях Советской Армии, сколько лет прошло! Вот Терехов и стал с ним спорить. Сказал, что, по расчетам, она имеет значительный запас прочности. И вдруг академик Никольский — он приехал неделю назад — говорит: „Иван Михайлович, может быть, и прав. Для опыта эта оболочка еще туда-сюда. Когда же СЭС пойдет в серию… надо будет придумать что-нибудь другое“. А что лучше придумаешь? Удивляюсь иногда, как это старые люди, не подумав, так сразу друг друга начинают поддерживать! Я несколько таких случаев вспоминаю из своей жизненной практики.

Оболочку сначала расстелили на лугу и проверили, а потом опять свернули, до старта. Привезли еще и газ для ее наполнения — гелий, в стальных баллонах, как у продавцов газированной воды. В них он сжат под давлением 200 атмосфер. Терехов мне сказал, что потом газ выпустят сначала в матерчатые газгольдеры, а из них уже будут переливать в оболочку.

Один кубометр гелия имеет подъемную силу у земли около килограмма. А всего в оболочку вольют более 10 тысяч кубических метров гелия.

Следовательно, она сможет поднять, за вычетом собственного веса, не менее 7 тонн…

Пришел Митька и мешает писать. Зовет работать в механическую мастерскую. Мы там делаем одну вещь в подарок…»

Николай и не заметил, как, увлеченный чтением, съел свой кусок хлеба с солью.

— В общем, записано все правильно, — сказал он сам себе, долистав тетрадь до страницы, на которой значилось «5 мая». — Будем продолжать…

Но тут ему захотелось снова поглядеть на СЭС. Он встал и подошел к окну. Усилившийся ветер дул порывами. Как раз в тот момент, когда Николай прильнул к стеклу, порыв подхватил и покатил по траве палисадника перед домом выводок цыплят точно горсть больших желтых горошин! У бросившейся за ними клушки парусом вздуло хвост, затем ветер сбил ее с ног и поволок вслед за цыплятами.

«Здорово несет! Ленка радуется, наверно, — ее „ТТ“ сегодня много выработают», — подумал Николай, шаря взглядом по небу.

Теперь оно стало мутным и желтоватым, а перистые облака размножились и застилали почти всю область вокруг зенита. Все же юноше удалось увидеть СЭС. Чуть мерцавшее, как опал, светлое пятнышко еле заметно просвечивало через облака. «Все в порядке!» — воскликнул он, и ему еще больше захотелось записать пережитое ночью. Он стремительно вернулся к столу и начал торопливо водить пером:

«Вчера меня послали на аэродром встречать Терехова, улетавшего на один день в Ленинград по каким-то делам. Еще поехали встречать два инженера со станции. Взяли две „Победы“ и еще автобус, потому что Терехов телеграфировал, что привезут приборы из Главной геофизической обсерватории.

Когда самолет приземлился, из него вышел Михаил Иванович и с ним два человека. Один из них, как оказалось потом, знаменитый профессор Трубокуров. Тогда в клубе Терехов сказал в докладе, что он главный автор СЭС. Но это из скромности. Главный — Терехов. А все же Трубокуров тоже много сделал.

Инженеры встретили Михаила Ивановича, сразу повели его и Трубокурова к машине и стали рассказывать, как идет подготовка к старту. А другой прилетевший с ним человек остался один. Я решил исправить неудобство, подошел к нему и потом повез на станцию на „Победе“. Он оказался очень симпатичный, только все время то улыбался, то хмурился, не поймешь почему.

Сначала я не знал, зачем он приехал. Потом все объяснилось: это пилот-воздухоплаватель, по фамилии Александров. Он назначен к нам помогать проводить испытания. Ведь когда Кругловский заболел, на станции остался лишь один воздухоплаватель — Панюшкин. И мы очень переживали, что ему придется быть в стратосфере одному. Девчата прямо плакали. Все в него влюблены.

Тьфу, какую ерунду записал! Однако надо отметить объективно, по полной справедливости: Панюшкин весьма… одним словом, парень боевой! Он один бы справился. Но все произошло по-другому — с ним согласился лететь Александров. Я видел, как их, то-есть Александрова и Панюшкина, познакомил Терехов. Было это уже ночью. Панюшкин сказал: „Очень рад!“ А Александров, точно военный, отдал честь и отрапортовал: „Поступаю в ваше распоряжение!“ Приятно было смотреть на него. По-моему, он человек тоже замечательный.

Ну, а теперь надо описать самое главное.

Когда свечерело и ветер совсем стих, дед с колхозниками приволокли на старт газгольдеры. Да, я забыл написать, что старт устроили на дне пруда, который спустили, чтоб была котловина: при старте больших аэростатов важно, чтобы было затишье. К газгольдерам прикрепили помногу мешков с песком, иначе они улетели бы, и расставили их по краям стартовой площадки. Затем их соединили с внутренностью оболочки резиновыми рукавами.

В 12 часов ночи начали ее наполнение. Командовал дед. И здорово командовал, чорт возьми!

Газ из газгольдеров выжимали, наваливаясь на них постепенно, и он тек по резиновым рукавам в оболочку.

Сначала она взгорбилась, стала как огромный омет соломы. Потом отделилась от земли. Конечно, чтобы она не улетела, ее держали за старт-стропы сто человек. Кроме того, к стропам подвешивали еще и мешки с песком.

Народу было на старте — весь колхоз. По берегу стояли и старики и женщины. А мы, все комсомольцы, были на самой площадке. Многие ребята — в стартовой команде. Только мне и Митьке пришлось просто дежурить у гондолы. На крыше ее мы весь вечер устанавливали различные приборы.

Часа в три ночи, уже заря брезжить стала, академик Никольский вышел к плотине и закричал в рупор: „Отдавай оболочку!“ Дед ему ответил: „Есть отдать оболочку“. И все, державшие старт-стропы, отцепили мешки с песком и стали отпускать стропы на взмах руки вверх и снова перехватывали и задерживали. И вот тогда поднялась над нами огромная махина. Просто удивительно, до чего велика оказалась СЭС! Все небо закрыла. Если смотреть снизу, она была какой-то бесформенной. К земле свисали гигантские складки, точно занавес в театре, и тянулись стропы. Складки образовались потому, что оболочку наполнили всего на одну пятую часть. Полностью наливать ее газом нет смысла: ведь наверху плотность воздуха меньше и газ будет расширяться. Поэтому если оболочку наполнить у земли целиком, то либо ее разорвет, либо большую часть газа все равно надо будет выпускать по мере подъема. Кроме того, тогда баллон будет иметь очень много избыточной подъемной силы, и, чтобы вся система не прыгнула вверх, нужно было бы брать очень много балласта.

Вскоре оболочку отдали вверх еще метров на двадцать пять и к несущим стропам прицепили гондолу, а к ней — поддерживающий трос. Тогда мы с Митькой отбежали на минутку в сторону, чтобы поглядеть на СЭС сбоку. Трудно сказать, на что она похожа со стороны: пожалуй, больше всего похожа на рыбу — головля или сома. Десять-прожекторов освещали старт. Свет их переливался на золотистых боках этой рыбины. Она покачивалась легонько, подрагивала, точно живая. Да, забыл написать: на спине у нее есть плавник, направляющий выступ из дюраля, а также большущий хвост, тоже из дюраля, для устойчивости в воздушном потоке. Это так называемые стабилизаторы.

Когда мы снова прибежали на самую стартовую площадку, в гондолу уже собирались влезть наши отважные пилоты. Академик Никольский и Терехов обняли и расцеловали Панюшкина и Александрова. Потом академик отошел, поднял руку и сказал:

— Счастливого пути, товарищи! Во имя нашей великой Родины! Отправляйтесь!

Пилоты встали около гондолы, которая висела над самой землей, даже касаясь ее иногда амортизатором, и отдали честь, а затем полезли по лесенке-трапу внутрь кабины. Через минуту, наверно, Панюшкин высунулся из окна и доложил, что к подъему все готово. Тогда академик Никольский сказал что-то Терехову, и тот побежал к будке с лебедкой. Затем академик взял рупор и громко скомандовал: „Дать свободу!“

— Дать свободу! — повторил еще громче дед, и все, кто придерживал старт-стропы, быстро отпустили их.

И медленно-медленно СЭС начала уплывать в небо. Полная тишина наступила сразу на старте. Лишь. шуршал трос, змеей выползая из будки с лебедкой, и похлопывали складки оболочки. Потом все сразу закричали: „Ура!“ А некоторые женщины заплакали. Честно, и мне было почему-то не по себе. Какое-то беспокойство закралось в сердце, хотя я прекрасно знаю, что СЭС — замечательная система, и конструкторы ее все сделали, чтобы подъем был безопасным. Загореться СЭС не может, потому что наполнена гелием, а не водородом. В случае обрыва троса пилоты будут выпускать газ из маневрового клапана постепенно и опустятся на землю. А трос, падая, никому вреда не принесет, потому что к нему прицепляются через каждые 500 метров автоматические парашюты. А на всякий случай и у пилотов есть парашюты.

Долго мы все стояли, закинув головы, и смотрели на СЭС. А она поднималась все выше и выше, становилась все меньше и меньше. На земле еще было сумрачно, когда вдруг она засверкала, точно охваченная огнем. Кто-то даже закричал в страхе: „Загорелись!“ Но это был не пожар, а отражение первых солнечных лучей.

Наконец академик Никольский сказал всем, что от имени Центрального экспериментального института благодарит за помощь и просит идти отдыхать.

Но я сначала пошел к будке с лебедкой. Около нее стоял милиционер и не пустил меня посмотреть, как она работает, хотя я и электрик и знаю, какие там приспособления по технике безопасности. Потом я пошел домой вместе с дедом и лег спать. В 8 часов вечера мне надо быть на станции. Наш комсомольский пост будет дежурить около трансформатора, принимающего энергию, выработанную в стратосфере. Ведь сегодня вечером СЭС пустят в ход…»

Поставив несколько точек, Николай задумался. Ему показалось, что он плохо записал виденное прошлой ночью и сегодня утром.

«Что бы еще такое внести в дневник? — подумал он, хмуря белесые, выжженные солнцем брови. — Разве еще о разговоре академика с Александровым о каком-то дирижабле Циолковского? Циолковский ведь давно умер. Почему же Александров сказал, что надо воспользоваться его советом? Нет, этот подслушанный разговор записывать не следует. Нехорошо. А вот о нашем подарке колхозу, пожалуй, написать просто необходимо».

Николай снова взял ручку.

Но в это время хлопнула входная дверь, и в кухне послышались шаги, а затем тихий женский голос произнес: «Коленька, ты дома? Не спишь? Тогда иди сюда».

— Дома, матушка, — ответил Николай и пошел на зов.

В кухне у плиты деловито хлопотала высокая, худощавая седая женщина в светлом, хорошо сшитом платье.

— Дед дома? — спросила она.

— Дома, спит еще.

— Подыми его… Будем вечерять. А то, вижу я, как вернулись вы с полетов, так сразу и завалились на боковую. Ничего даже не покушали. Не нашли, что ли, без меня, где что лежит? А об Иване Михайлыче ты должен был обеспокоиться, раз меня нет, раз я не смогла свою ферму бросить, — прийти да покормить его.

— Устали мы, матушка, — стал оправдываться Николай и, чтобы перевести разговор на другую тему, сказал: — А здорово они полетели! Герои! На такую высоту…

— Конечно, герои, — спокойно подтвердила женщина. — А ты критику прими и не виляй. Иди побуди деда.

Стариковский сон чуток. Дубников-старший уже проснулся и старательно расчесывал густые казацкие усы.

— Что, ворчит? — подмигнул он. — Ничего, брат-солдат. Мы сейчас ее ублаготворим — все, что на стол поставит, уберем. Хо, хо! — И, накинув на плечи пиджак, широким шагом вышел в кухню.

— Доброго здоровья, жена Акулина! — обнимая и звонко целуя женщину, сказал он. — Покорми, чем бог послал, мужское население. Разрешаю и горилки по стопке. День сегодня бо-о-ольшой!

— Конечно, большой, — ласково взглянув на мощную фигуру мужа, от которого, как говорят, годы бежали, согласилась матушка Акулина и затем начала расстилать на столе хорошо отглаженную, накрахмаленную скатерть.

Но сесть за стол в этот день им не пришлось…