Покорители вечных бурь

Глава XII. Новое звено

Телефон звонил настойчиво, и Трубокуров, вздохнув, поднялся с дивана, подошел к столу и взял трубку.

— Я вас разбудил? — услышал он голос академика Никольского. — Нет?.. Вы просто прилегли помечтать? Ха-ха! Профессор Трубокуров — и мечтания! Ваши студенты ни за что не поверили бы, что их наставник в области точных наук обладает способностью к мечтаниям! Впрочем, что это я говорю ерунду, когда к вам есть срочное дело… Да нет, у них все благополучно. Мой звонок вызван обещанием нашему уважаемому Ивану Михайловичу Дубникову привести профессора Трубокурова к нему на чашку чая… Да, сегодня… Сейчас… Он сам постеснялся позвать. Ну вот я по старой дружбе с вами обоими и вызвался быть герольдом. Итак, согласны?.. Тогда приходите немедленно в нашу «контору». Познакомитесь, кстати, с интересными телефонограммами астрономов. До скорого свидания!

Трубокуров еще раз вздохнул, вешая на рычаг телефонную трубку. По правде говоря, ему не хотелось сегодня, в последний вечер пребывания на опытной станции, идти в гости. Но, конечно, отказаться от приглашения этого чудесного старика-богатыря было нельзя. И, накинув пальто, Трубокуров вышел из домика.

Много раз с крыльца этого домика он любовался просторами степи, могучей зеленью лесных полос, стройными башнями ветряков, уютными домиками-дачками поселка опытной станции. И каждый раз в этой картине было что-то новое. Степь постоянно менялась, точно море. И вместе с ней изменялся облик всего, что лежало на ее широкой груди. Весной в ясную погоду степь бывала голубой утром, изумрудной — днем и розовой — вечером. А когда набегали облака, переливалась и мерцала в жемчужном сиянии. Летом, в пору суховеев, ее окутывала желто-пепельная дымка, и тогда иной раз казалось профессору Трубокурову, что смотрит он на старую фотографию. И всегда от бескрайней степи веяло могучим простором. Это очень нравилось ученому-горожанину.

Сегодня степь была снова иной. Еще вчера холодный ветер гнал по ней шары перекати-поля. Эти странные растения, точно огромные ежи, забегали на территорию опытной станции и долго сновали туда и сюда, пока не скапливались ворохами у заборов, стен домиков и в посадках. Сюда же ветер забрасывал разноцветные листья кленов, дубов, вязов, акаций, безжалостно, со свистом срывая их с трепещущих ветвей деревьев. А сегодня воздух был неподвижен и чист, и глубокая тишина стояла кругом.

Трубокуров расправил плечи.

«Хорошо, однако, что старик извлек меня из комнаты», — подумал он и, запрокинув голову, оглядел небосвод в зените. В последние дни каждый, кто выходил из дому, делал так же.

Даже если тучи плыли над землей, люди смотрели на небо, пытаясь проникнуть взором через них и увидеть новую СЭС.

Сегодня Трубокуров сразу увидел ее — светлую, розоватую каплю как бы на дне гигантской прозрачной голубой пиалы — и, удовлетворенно хмыкнув, зашагал по тропке к зданию «конторы» опытной станции.

Конечно, мысли его перенеслись туда, в заоблачные высоты, в зону неукротимых вечных бурь, ныне отдающих часть своей энергии великому делу строительства коммунизма.

И в который раз за последние дни Трубокуров, так же, впрочем, как и все, кто был участником создания новой СЭС, ощутил гордость за свою Родину — страну, где претворяются в жизнь самые дерзновенные мечты человека-творца!

— Чудесно! — воскликнул он во весь голос и, подражая Терехову, взмахнул руками. — Чудеснейше, дорогие товарищи!.. Вон смотрите — ходит трактор, и не слышно, как он тарахтит. Это энергия покоренных вечных бурь, дорогие товарищи, движет его, а он поднимает целину! А за ним — вы должны видеть оттуда лучше, чем я, — над степью встает стальная решетчатая башня электрической дождевальной установки над артезианским колодцем. И ваша энергия будущей весной заставит пролиться животворными брызгами воду недр земли на новые поля… Привет вам, друзья! — Трубокуров снова взмахнул руками. — Привет!

Он хотел еще раз крикнуть это слово, но язык, как говорят, присох у него к гортани. Трубокуров увидел высоко в спокойном небе темный кружочек, отсвечивающий красным в лучах заходящего солнца. Сомнений быть не могло: это опускался парашют.

«Опять отцепились!» — с ужасом подумал ученый и неловко, вприпрыжку побежал.

Через минуту он ворвался в кабинет начальника опытной станции. Академик Никольский поднялся к нему навстречу:

— Что случилось, Сергей Степанович?

— Парашют… Опускается… — задыхаясь, прохрипел Трубокуров и, чтобы не упасть, оперся обеими руками о стол.

— Парашют? — переспросил Никольский. Но тотчас же тень беспокойства, появившаяся в его глазах при виде Трубокурова, исчезла. Он улыбнулся. — Не волнуйтесь, дорогой профессор. Все в порядке… Это…

— Что же это?

— Фотографии.

— Фотографии?

— Ну да… Выпейте воды, профессор. Вот уж не предполагал, что вы можете быть таким… э-ээ… невыдержанным.

— С кем поведешься, от того и наберешься, — немного приходя в себя, полушутя-полусерьезно ответил Трубокуров и, глотнув из стакана, уже обычным своим спокойным голосом снова спросил, о каких фотографиях помянул академик Никольский.

Академик хлопнул рукой по кипе листков, лежащих перед ним, и сказал:

— Вот телефонограммы астрономов, находящихся там, в стратосфере, на СЭС. Они подытоживают первые свои наблюдения, произведенные с первой в мире высотной аэрообсерватории. Я не очень сведущ в астрономии, но и мне совершенно ясно из сообщений профессоров Кукарина и Трынова, что высотная аэрообсерватория открывает новую эпоху в астрономической науке. Вот пожалуйста… Сообщение о том, что они получили спектрограммы и фотографии оболочек Солнца, в том числе короны, которые, по мнению этих ученых, дадут большой материал для решения проблем строения атмосферы дневного светила. А до этого были сообщения, что они получили также спектрограммы и фотографии атмосферы Венеры, газового хвоста Земли, открытого несколько лет назад академиком Фесенковым, и так далее. И вот эти-то спектрограммы и фотографии сейчас спускаются на парашюте.

— Ясно! А я-то подумал, что опускается трос! — воскликнул Трубокуров.

— Нет. Теперь этого не может случиться. Да и не опасно, если случится, — сказал Никольский и продолжал увлеченно: — А сегодняшней ночью Кукарин и Трынов начнут документировать фотометодами свои наблюдения за звездными скоплениями! У них есть новые камеры, приспособленные для съемок, с большой экспозицией, несмотря на вибрацию. Ведь СЭС работает и, конечно, немного сотрясается. Есть и небольшая качка. И все же наши астрономы уверены в получении исключительно ценных данных. Кукарин мне вчера говорил по телефону, что звездный мир нашей Галактики просматривается с первой заоблачной обсерватории настолько хорошо, что вскоре Амбарцумян получит новые «вещественные» доказательства правильности своей теории группового происхождения звезд.

Академик Никольский откинулся на спинку кресла и замолчал. Глаза его сощурились. Казалось, что он глядит куда-то далеко-далеко.

— Эх, профессор! — немного времени спустя воскликнул он встрепенувшись. — Много чудесного видел я на своем длинном веку! Иногда вот так закроешь глаза — и проходят перед внутренним взором научные события, одно примечательней и ярче другого. Кто бы мог подумать в начале нашего века, что возможны такие открытия, свидетелями которых мы стали! Я — работник науки, и мне понятны эти свершения, и особенно гигантская поступь науки нашей Родины. Вспомним… Расшифрованы многие тайны атома, тайны живого вещества, тайны жизни на планетах, тайны рождения миров… А успехи в области техники? Кто бы мог подумать в дни моей юности, что будут машины, заменяющие труд десятков тысяч людей, заводы-автоматы, самолеты, мчащиеся скорее звука, микроскопы, увеличивающие в сто тысяч раз, приборы для видения не только ночью, но и в туманах!.. А что еще будет! К великим дерзновениям зовет нас, ученых, народ, партия. Эх, профессор! Как хорошо! Как широки пути-дороги для советского человека! — Академик Никольский стремительно, по-молодому поднялся. — Ну, идемте, дорогой, теперь к нашему деду. У него вас ждет сюрприз. Какой — не скажу! Идемте…

…Иван Михайлович Дубников встретил ученых на пороге дома. Он с большим достоинством поклонился и, широким жестом указывая на дверь, сказал своим густым басом:

— Прошу гостей в мой курень! Благодарствую за уважение.

В столовой, также поясным поклоном по старинному обычаю, приветствовала Никольского и Трубокурова матушка Акулина:

— Не обессудьте! Чем богаты, тем и рады!

— Ого-го! Вот так «чашка чая» у Дубниковых! — весело воскликнул Никольский, здороваясь с хозяйкой. — Ведь на столе столько всего, что глаза разбегаются.

Удовлетворенно улыбаясь, дед Дубников огладил усы и пригласил садиться. Но как только все заняли места, он встал, осторожно поднимая полную стопку.

— Правильно! Тост! — сказал академик.

Лицо деда стало серьезным.

— Так точно — тост, — тихо начал он и затем взволнованно произнес: — Предлагаю за счастье народное, за партию, что привела нас к нему! Благодарность ей от всех трудовых людей на земле!

Через полчаса примерно, когда гости отведали разнообразные кушанья, чудесно приготовленные хозяйкой, Дубников снова встал из-за стола, шагнул к простенку между окнами и раздвинул занавеску, закрывавшую нечто похожее на комод.

Академик взглянул на часы и, подмигнув Трубокурову, сказал:

— Как раз вовремя.

— В аккурат! — ответил хозяин и отошел в сторону. И тогда Трубокуров, догадавшийся, что «сюрприз» связан с этим комодом, увидел то, что никак не ожидал увидеть: экран телевизора новейшего типа! Экран светился зеленоватым огнем, по нему бежали волны.

— Москва?.. Здесь?.. — не удержался Трубокуров от восклицания. — Каким образом?

И, точно отвечая ему, из громкоговорителя раздался так знакомый ему голос Терехова:

— Внимание!.. Внимание!.. Говорит телепередатчик, установленный на стратосферной электростанции. Начинаем опытную передачу…

В этот момент на экране возникло веселое лицо говорящего. Он взмахнул руками и продолжал:

— Товарищи! Сейчас я познакомлю зрителей на земле с нашей новой СЭС. Экскурсию начнем с рубки управления в секции «А». Она находится на носу левого дирижабля. На командирском месте несет свою вахту пилот Панюшкин.

Экран точно раздвинулся, и Трубокуров увидел Панюшкина в кресле перед пультом управления и за ним, в большие круглые иллюминаторы — окна, — мерцание вращающихся ветровых колес, и еще дальше — нос второго дирижабля СЭС.

Один из иллюминаторов вдруг занял весь экран, и тогда стала видна ферма, соединяющая в пару дирижабли, и огромный план стабилизатора над ними.

— Товарищи! — продолжал между тем Терехов. — Сейчас вы видите рабочую часть СЭС — ее ветросиловые установки. Первая опытная СЭС имела одно ветроколесо, лишь один воздушный винт. Когда проектировалась СЭС-2, вначале предполагалось на ферму, соединяющую дирижабли, монтировать двадцать ветроколес, вращающихся в плоскости воздушного потока. Другими словами, с осями, перпендикулярными ему, или, грубо говоря, похожими на водяные мельничные колеса. Однако эта мысль была оставлена, и теперь силовая система СЭС состоит из шести быстроходных ветроколес, подобных гигантским пропеллерам. Эти сверкающие диски, чередой расположенные на ферме, и есть вращающиеся ветроколеса.

На экране снова возник пульт управления. Панюшкин повернулся лицом к зрителям и, приветливо кивнув, указал на один из приборов.

— Смотрите, товарищи, — сказал он, — вот указатель работы нашей СЭС. Сейчас суммарно все ветродвигатели развивают мощность в тысячу сто киловатт. Но сейчас у нас здесь относительное затишье. Изучение воздушных потоков в стратосфере методом «искусственных облаков» и наши наблюдения показали, что здесь не всегда одинаковы не только структура, но и сила ветра. Вихревые потоки возникают главным образом при перемещении больших воздушных масс — при глубоких циклонах и антициклонах. Сила ветра также иногда уменьшается. Но… даже затишье у нас — это сильная буря на земле!

На экране возникли стрелки анемометров.[9] Они дрожали у цифры «40». Со скоростью 40 метров в секунду, или около 150 километров в час, мчались в стратосфере воздушные струи. Затем экран снова как бы раздвинулся, и зрители увидели Панюшкина и подошедшую к нему Лену Павленко с блокнотом, а затем дверь. Она открылась, и за ней возникла длинная, светлая комната. По стенам ее висели различные приборы, а у окон стояли небольшие столы и кресла.

В громкоговорителе снова послышался голос Терехова:

— Здесь, товарищи радиозрители, наша кают-компания и лаборатория. Дальше расположены каюты экипажа, а еще дальше наше энергетическое хозяйство, и в том числе — электромоторы. В случае нужды или при маневрах приземления они могут вращать обычные пропеллеры и сообщать собственное движение дирижаблю и тем самым делают безопасным подъем на этой системе СЭС. Ведь это своего рода гибрид между привязным аэростатом и дирижаблем!

В глубине комнаты показались две фигуры.

— А вот и наше начальство! — продолжал Терехов. — Разрешите представить вам командира СЭС пилота Кругловского и нашего консультанта-пилота Александрова. А теперь перейдем в сектор «Б». Минутку… Пока я буду передвигаться внутри фермы, вы поглядите на Землю.

Экран потемнел. Лишь с трудом на нем можно было разглядеть светлые пятна прудов и водоемов.

— Эх, надо и для телепередатчиков инфракрасный приемник использовать! — сказал академик Никольский, а затем, обернувшись к Трубокурову, хлопнул его по колену: — Ну как? Здорово?

Трубокуров не успел ответить. Экран вновь просветлел, и на нем вырисовались фигуры, склонившиеся над приборами, внешне похожими на микроскопы.

— Мы в обсерватории СЭС, — раздался снова голос Терехова. — Профессора Кукарин и Трынов готовятся к ночным съемкам и наблюдениям. Не будем им мешать. Они обещали принять участие в следующей передаче. А вот здесь… — На экране последовательно возникла длинная, светлая комната, похожая на кают-компанию, а затем помещение такой же рубки управления, как и на первом дирижабле. — Здесь наши пилоты появляются лишь во время маневрирования. И сейчас в этой рубке хозяйничает техник Николай Дубников.

— Колька! — ахнула матушка Акулина.

— Дубников следит за электрическим хозяйством, так сказать, внутреннего значения, — продолжал Терехов. — Вот и сейчас он регулирует подачу тока в наш телепередатчик.

Весь экран на минуту заняло смущенное и счастливое лицо Дубникова-младшего.

— Спасибо, — сказал он и, еще больше смутившись, отвернулся.

Экран затемнился.

— На этом мы заканчиваем нашу первую опытную передачу. До свидания, товарищи! Сообщите, как смотрелось… До свидания!

Некоторое время, после того как потух экран, все в столовой Дубниковых сидели молча.

— Здорово! — наконец, шумно вздохнув, произнес академик Никольский. — Вот, друзья, как иногда неожиданно широко разливается новое в связи с решением одной проблемы! О чем мы мечтали? О том, чтобы дать Родине еще одну возможность для увеличения энергетических ресурсов. Мечтали покорить вечные бури. Эту мечту нам помогли сделать реальностью тысячи и тысячи людей — ученые, инженеры, рабочие заводов, колхозники… И вот родилось новое звено в энергетике социалистического народного хозяйства. Вечные бури отдают нам уже часть своей энергии. И одновременно делает шаг вперед астрономия, решается как-то по-новому проблема развития телевидения. И неправильно было бы думать, что это все, что может дать освоение систем СЭС. Никто из нас, конечно, не должен думать также и о том, что можно успокоиться и ту систему, которая парит сейчас высоко над нами, считать совершенством. Смертью было бы это для нас!.. Ну, а теперь, друзья, последний тост за нашу Родину — и пойдемте из хаты за ворота. Уже ночь, наверно, спустилась…

Но ночь еще не спустилась на степь. Был час, когда небо еще излучает матовый свет и заря еще не погасла. Но глубокая тишина уже царила над землей. Лишь вдали, не мешая тишине, лилась песня.

Академик Никольский поднял руку, указывая на яркую звезду, горящую в зените, звезду, зажженную советскими людьми, дерзновением ума свободного человека новой эпохи, и взволнованно произнес:

— Привет покорителям вечных бурь! Привет вечной молодости нашей страны!