Поиск пути

Глава 22

Геркул смотрел на инока-воина и думал о том, кто такой этот тысяцкий Владислав Богоярович? Он общается с ангелами, или же?.. Нет, ну не с Лукавым же, на самом деле. Геркул часто в храме стоит рядом с Владом и слышит, как тот читает «Отче наш» и «Символ веры». Священники говорят, что тот, кто служил Лукавому, даже в храм зайти не может, ну, если даже и зайдет, то святые молитвы читать точно ему не позволено. Так что остается вариант с ангелами.

Ну, а как еще объяснить то, что делает тысяцкий? Это же он придумал хитроумную операцию по выманиванию боярина Кучки из крепости. Вот и этот инок, который, якобы пошел служить Кучке, часть плана, о котором Геркул узнал только недавно. И нашел же Владислав такого идейного, фанатичного человек, каким является инок-полусотник.

— Хорошо, я понял тебя, брат-витязь, — сказал инок. — Моя полусотня не знает о договоре с тобой и с тысяцким-братом Владиславом, среди моих воинов нет тех, кто пойдет против Братства, против повеления митрополита, против воли моей. Так что все будет сделано во имя Его, Господа нашего.

— Вот обо всем этом никто не должен знать. О том, что ты уже в братстве, так же, а после станешь витязем, как и я. Тысяцкий Владислав устроит так, чтобы ты стал миссионером Братства на новых землях, — сказал Геркул.

То, что Кучка брал к себе на службу всех и каждого, сыграло и против него. Целая полусотня, прибывшая из Полоцка, чтобы стать членами Братства, прошла на территорию Ростовско-Суздальского княжества с севера, минуя земли боярина Кучки. Поэтому о них не было известно. И тогда именно Влад придумал, как использовать этих людей, сделав таким немалым отрядом диверсантов в самом сердце врага.

Полусотника тайно посветили в братья, взяли с него клятву, ну, а после направили в обход земель Кучки, чтобы Угрюм, со своими людьми, вроде как появился у боярина, но с западного направления. Так и получилось, что полусотня воина Братства оказалась в составе дружины боярина.

Такие операции на Руси не то, что не возможны, но они столь редки и непривычны, что и вызывают удивление и побуждают на поиск некоего божественного вмешательства.

А еще подобного не должны ожидать, ни боярин Кучка, никто иной, поэтому даже дерзкий план может быть осуществлен.

Что касается, почему остальные воины из полусотни Угрюма не были посвящены в планы операции, так чем меньшему количеству людей известна правда, тем меньше вероятность утечки информации. Но такое было бы невозможным, если бы Угрюм, а воцерковленно, Борис, не был главой своего рода секты. Да, эти полсотни воинов — сектанты, если смотреть свозь призму мировоззрения людей из будущего. Ну или истово верующие, если смотреть современными глазами. У них такое единоначалие, что слова Угрюма — это, словно, слова самого Бога. Опасные ребята, но пока они были очень нужны, именно такие, как есть. А после найдется на какую периферию их отправить.

— Как тебе удалось уйти в дозор? — спрашивал Геркул, решив узнать, не понял ли чего боярин или его приближенные.

— После того, как не вернулся предыдущий дозор из двух десятков, не так много желающих, — отвечал воин-инок Угрюм. — В войске боярина ратников много, но каждый отряд сам по себе, часто отдельный командир решает, как поступать, если только приказ не от самого Степана Кучки. Его слушают.

— Ты видел тысяцкого Владислава у боярина? — задал очередной вопрос Геркул.

— Только издали, — отвечал Угрюм. — Но у меня есть воины, которым, без объяснения я приказал следить за знаками от брата-тысяцкого, храни его Господь, как и все Братство христианское, благословленное митрополитом.

Полусотник полностью соответствовал своему прозвищу, которое стало уже его именем. При крещении этот человек получил имя Борис. Однако Угрюм посчитал неправильным именоваться именем великомученика Бориса. Он предполагал, что только после достойных христианина и воина дел вправе будет носить имя, данное при крещении.

А еще, не будь Угрюм фанатиком веры, при этом строгим командиром. Наверняка тысяцкий Влад не решился на столь дерзкую операцию. Но для Угрюма нарушить клятву, да еще данную на священной книге — это немыслимое преступление. Благодаря тому, что в полусотне Угрюма царит высочайшая дисциплина и воины готовы исполнить любой приказ своего командира, вопросов никаких не возникало. Раз командир приказал идти и воевать за боярина, так повелел сам Бог, единственное, что воины полусотни дали клятву не говорить, что ранее намеривались влиться в ряды Братства.

— Жди приказа от тысяцкого. Условным знаком может быть то, что тысяцкий обует красные сапоги или покажет знак рукой, — напомнил Угрюму Геркул, плотнее кутаясь в шерстяной плащ.

Витязь-грек уже молился Богу, чтобы это все быстрее закончилось. Он был готов сражаться. Но переносить холод было выше его сил. Именно поэтому, как только Угрюм скрылся из вида, а Геркул приказал отряду на всякий случай перейти на запасное место базирования, теплолюбивый командир лично отправился навстречу войскам Юрия Ростовского, чтобы согреться в пути, так как стоять без движения было для грека невыносимо холодно.

Казавшийся ранее неосуществимым план тысяцкого Влада, удивительно, но реализовывался согласно задуманному. Если еще удастся убедить Юрия Владимировича выделить сотню его воинов, то Геркулполностью лишится любых сомнений в правильности действий. Перед Богом он даже поклялся, что перестанет шпионить для византийского василевса и окончательно, бесповоротно примет Братство всем своим сердцем.

*………….*………….*

Еда у боярина была обильна настолько, насколько в этом времени можно вообще говорить о разнообразии в блюдах. Два запеченных лебедя, утки, четыре поросёнка, также, видимо, томленные и после подсмаженные на огне, гречневая и овсяная каша, хлеб, репа, мед. Стол богатый, даже когда пришлось присутствовать на княжеском застолье, такой обильной еды не было.

За столом у меня сложилось впечатление, что кого-то хороним, поминаем. И даже есть мысли о том, кого именно. Это поминки по мечте боярина и по тем людям, которые еще силятся показывать свое беззаботное настроение, но многие уже понимают, что сопротивление тщетно.

— И пусть Юрий-собака пришел, но их мало… для княжеской силы, мало, — бодрился Степан Иванович Кучка.

— Отец, дай мне воинов и я выйду на сечу и разобью князя! — с молодецким порывом, прямо вскочил с лавки, чуть ли не опрокидывая массивный стол, выкрикнул Иван Степанович, старший сын боярина.

Кучка задумался. Он осторожный и во всем ищет подвох. Это правильно, когда рассуждаешь и анализируешь ситуацию. Но излишняя осторожность — враг громких и сокрушительных побед. Уверен, примерно так и думает боярин, решаясь действовать.

Я старался показывать лишь умеренный интерес с разговору за столом. Казаться вовсе безучастным, когда такие события назревают — это ошибка. Боярин тогда заподозрит, что я более осведомленный, нежели, как сейчас, вроде бы и не при делах. Утка была хороша, вот и акцентировал свое внимание на ее поедании.

— Тысяцкий Владислав Богоярович, а ты что скажешь? Как бы ты поступил на моем месте? Сидел за стенами крепкими, да оборону держал, чай не голодно будет, припасов вдоволь, да и союзники должны подойти, или пошел воевать князя? — вдруг спросил меня боярин Кучка.

— Если ты уверен в том, что на помощь к тебе придет рязанский князь, то и отсидеться можно. Только, Степан Иванович, учел ли ты, что зима уже пришла. Снега навалило, так что половцы отойдут в свои кочевья на зимовку, мордва также, а без них Ростислав Рязанский не так и силен, — высказался я.

— Но зима — она для всех едина. И для меня, в теплом тереме, и для князя Юрия Владимировича, в холодном лесу, если решится он на осаду, — усмехнулся боярин.

— Тогда отчего ты не снес избы и хлевы на своем окольном граде, у детинца? Там разместятся воины князя ростовского и будут осаждать тебя, так же греясь в избах, — сказал я, выглядя не совсем прилично, так как рот был набит едой.

Впрочем, тут приличия — это еще только формирующееся понятие, этикета за столом, кроме почитания старших и отдельном месте для женщин, и нет никакого, почти, нужду все же не справляют.

О женщинах… Скромно потупив глазки, но явно переигрывая с покорностью, по правую руку от боярина сидела за столом та самая Улита. Что сказать? Девка знатная, причем во всех смыслах слова. Пусть она и устремила глазки на свою тарелку, но от этого не стала горбиться, а сидела величественно, прямо держа спинку и чуть выпячивая грудь, которая была не просто заметна, но, признаться, заставила меня бросить тройку лишних взглядов. Светло-русые волосы были заплетены в массивную косу по пояс.

Она была привлекательной девушкой и я бы сказал, что и красивой. Но не в этом сила этой девы. Она была из тех, которых в будущем называли «роковыми». Явно с характером, от нее шла сила, воля, неукротимость. Вот это часто манит мужчин больше, чем смазливое личико. Одних манит, других отваживает, кто боится связываться с сильным женским характером. Но это фильтр, чтобы такая вот Улита не тратила свое драгоценное время на слабого, недостойного ухажера.

Хотя о чем это я? Какие ухажеры, если она во власти своего отца? Но при этом силу характера Улиты такой факт не отменяет. Невольно сравнил ее и Рахиль. Улита, как по мне, немного, но проигрывает в сексуальности и даже, на мой не скромный вкус, в изяществе и красоте. Но в чем Рахиль явно уступает Улите Степановне, так в характере, внутренней силе, которая манит, как магнит, которую хочется укротить, прибавить к своим жизненным силам.

— Что? Хороша дочка моя? А? Тысяцкий? — рассмеялся боярин. — Ха! Увидел бы твой воевода-князь такую красу, девичью косу, так уже давно сидел бы за этим столом зятем мне.

А боярин, явно, уже потерял связь с реальностью, раз считает, что Иван Ростиславович может быть ему покорным зятем. Ну да это мне на руку.

— Отец, прости покорного сына твоего, но ты не решил, что делать. Полусотник Угрюм прибыл с разведки. Юрий выслал вперед сотню своих воинов. Они отстали от другого войска, числом неизвестным, но до тысячи воинов. Нужно решаться, отец, — с пылающим взором говорил Иван Степанович.

Боярин задумался, то и дело бросал на меня взгляд. Мне же хотелось, как в детстве, скрестить пальцы на удачу. Клюнет на приманку Кучка, или нет? Русские воины уже несколько познали степную тактику заманивания противника. Несколько, так как позже, если история повернет вновь в известное мне русло, монголы будут бить русских этой же тактикой заманивания, в том числе и в битве на реке Калке.

— Меня смущает, наследник мой, что до того не вернулся один отряд, посланный в разведку. На кого они нарвались, что даже одному воину не удалось уйти с вестями в Кучково? — задумчиво говорил боярин. — Но с иной стороны, только сидеть сиднем за стенами — это так же не правильно. Может так быть, что разбив оторвавшуюся сотню нашего врага, мы ослабим его настолько, что Юрий передумает наступать, а отправится воевать рязанцев с муромцами и половцами. Или подождет до весны…

Все правильно размышлял Кучка, жаль, что весьма неглупый человек выбрал путь сопротивления Руси. Ну да с Юрием Владимировичем сложно договариваться, а Степан Иванович уже поставил все на свои карты. Два тигра в одной клетке — такая аллегория рисовалась в моем воображении. Тут нужно одному самцу побеждать другого, но в Юрия явно клыки побольше, а когти поострее.

— Как ранее вел себя Угрюм? Не было ли нареканий? — спросил Кучка.

— Нареканий не было, — отвечал ему Иван Степанович. — Службу справно вел, участвовал в разгроме разведывательного княжьего отряда, что еще две седмицы назад в лесах хоронился, так что и кровью себя повязал.

А вот это информация важная и ее точно не следует знать князю. Угрюм — человек братства, на нем строится наши планы. Нельзя, чтобы Братство было замарано в усобице. Хотя у меня есть планы, уже и согласованные с воеводой, куда именно отправить после Угрюма и его полусотню, чтобы и с глаз долой и для общего дела оставаться полезными.

— Бери три сотни и отправляйся! — решил боярин, ударив по дубовому столу кулаком.

Боярский наследник стремительной стрелой выскочил из-за стола и направился на выход из трапезной. А Степан Иванович посмотрел в мою с Боброком и Ароном сторону, не понятно, на кого больше, наверное на меня, но сидели мы втроем в одном месте, к слову, не самом почетном.

— Теперь вы понимаете, что дороги у вас из Кучково нет? Я уже отправил гонца к воеводе Ивану Ростиславовичу, сказал, что вы здесь, ну и предложения ему выставил. От того, что ответит воевода многое зависит, и для вас так же, — сказал Кучка и молча, не объявив здравницу, выпил из серебряного кубка вино.

Вот бы там яд был, но такой, чтобы подействовал не сразу. Не могу я пока определиться с ядами в этом времени, не нашел умельца их варить, а сам, если и приходилось в прошлой жизни пользоваться по службе, то работал с готовыми составами, мне незнакомыми.

Незаметно, ниже линии стола, я показал Боброку вытянутый указательный палец. Этот знак свидетельствовал, что мы работаем по главному сценарию. Удалось Геркулу убедить князя выманить часть сил боярина из Кучково, значит все идет по плану.

— Скажи, боярин, а ты держишь нас еще и потому, чтобы иметь возможность спасти в случае чего… Своих детей? — задал я прямой вопрос, так как все к тому и идет, что мы не только заложники, но еще и те, кто может спасти, к примеру, Улиту.

Я уже в третий раз подвожу исподволь боярина к мысли, что, на всякий случай, можно и обозы подготовить для бегства. Его никто не выпустит, а вот Улиту, малолетнего Якима, вывезти можно, я смогу, как и обозы. Хотя, нет, два раза прозвучали намеки, а вот сейчас я практически говорил прямо.

Князь не станет напрямую атаковать меня, с Братством он в мире, понимает, что он Ивана Ростиславовича многое зависит. Примет воевода сторону Кучки, или муромско-рязанских князей, так сразу же получится перевес в силах не в пользу Юрия Владимировича. Так что мне дадут выехать, даже с обозом, тем более, что рядом и Геркул с двумя сотнями будет.

— Не твоя печаль, отрок, — буркнул раздражённо боярин, встал из-за стола, синхронно поднялись все, кроме меня, и Боброка, после Кучка ушел.

Я с неудовольствием посмотрел на Арона, который так же вставал при уходе боярина. Ну да что взять с купца? Обрюзгли они за последние сто лет. Вот раньше, что не купец, то славный воин, а нынче…

После короткого пира, ко мне представили сразу трех воинов, которые молчаливо сопровождали повсюду. При этом, не ограничивали свободу передвижений, кроме что только на женскую половину не пустили. Но, по крайней мере, я понял, где проживает Улита.

Может ну ее к лешему? Вот чувствую, что от этой дамочки могут возникнуть проблемы, даже если и получится ее эвакуировать из обреченного Кучково.

Не запретили мне даже взобраться на стену, чтобы обозреть просторы. Но тут уже пять воинов опекали меня. Можно было даже спрыгнуть со стены, высота которой была не более пяти метров. Внизу был ров, но почти полностью засыпанный снегом. Без проблем бы спрыгнул, а там, набрав воздуха, под снегом чуть прошелся, да и выбрался. Или даже лазания внутри снега не понадобилось, так как луки у воинов на стенах были, но все без натянутой тетивы.

Мое хождение по детинцу Кучково было вызвано не только праздным интересом, или же детальным изучением обороны крепости. Еще я искал глазами того самого Угрюма, которому нужно было подать знак, что можно работать. Был я в красных сапогах, так что надеялся, что уже засветился и был услышан воином-фанатиком. И я нашел его, причем у главных ворот в детинец. Все… Откатить назад операцию уже нельзя. Начинается жара…

Иван Степанович Кучка стремился доказать своему отцу полезность, что он достойный сын и продолжатель династии, могущей стать еще сильнее и знатнее. Кто такие эти русские князья? Выходцы из родоплеменной аристократии, пусть уже и оформленные, как владетели многих земель. Но чем же хуже кучковцы? Они так же аристократия и могут, нет, должны, быть хозяевами на своей земле и возглавлять свой народ — мерю.

— Трусы, они все трусы, — причитал Иван Кучка, погоняя своего коня.

Как все складывалось хорошо, почти все бояре, выходцы из местных племен, согласились участвовать в заговоре, но, когда нужно было действовать, в лучшем случае только прислали небольшие обозы с едой и стрелами. Ну и два отряда воинов, меньше чем по три десятка воинов каждый.

— Придет отец к власти, вырежет всех этих трусов, или сделает их своими холопами, — не унимался молодой и горячий Иван Кучка.

Три сотни воинов, отлично вооруженных, пусть и не испробованных в реальном бою, стремились к тому месту, где был замечен вырвавшийся вперед отряд князя Юрия Владимировича. Лихим наскоком хотел боярский сын снести врага, не просто рассеять, а уничтожить передовую сотню князя. Пусть убоится Юрий силы, которую набрал боярин Кучка, пусть решаться, наконец, иные бояре восстать против первого русского князя в этих местах.

— Где? Сколько еще скакать? Еще две-три версты и кони будут уставшими и неготовыми идти в бой! — обратился боярич к Лагоду — десятнику из полусотни Угрюма, которому и было поручено вывести боярский отряд на княжеские силы.

— За тем леском, боярич, уже близко, — показал рукой Лагод.

— Ты рядом со мной будешь, — приказал Иван Степанович, решая послать вперед небольшой отряд, чтобы оценить обстановку.

Через десять минут Лагод и боярич Иван Степанович выскочили на большую поляну между лесов, которую в пору можно было назвать и полем. При этом земля тут еще не обрабатывалась и ее вспашка планировалась на весну.

Не более, даже менее сотни воинов князя казались расслабленными, по большей части и спешенными. Легкая добыча и большая удача. Это понимание застило глаза молодому воину, так рвущемуся заслужить похвалу от своего отца.

Иван Степанович ударил своему коню по бокам, понукая его еще больше ускориться. Добрый конь у боярича, смог, несмотря на уже малое преодоленное до того расстояние, стать еще стремительнее. Другие воины так же начали заставлять своих коней быстрее приближаться к противнику. Уже и стрелы первые были пущены теми умельцами в боярской дружине, которые могли стрелять на скаку. Но рано, с такого расстояния можно было только что стращать противника.

Засуетились и княжеские воины. Однако, так, не то, чтобы стремясь удрать. Более того, если бы было время у боярича Ивана проанализировать ситуацию, или же он меньше испытывал возбуждение от прилива в кровь адреналина, то понял, что княжеские люди не собираются никуда убегать.

— А-а-а! — успел закричать Иван Степанович, пока его конь проваливался в волчью яму, припорошенную снегом.

Внутри были заостренные колья, которые были воткнуты так часто, что хватило и для того, чтобы моментально убить коня боярича, как и его самого. Кол треснул, когда на него свалился Иван, но устоял и впился в тело молодого воина, проломив грудную клетку.

Слышали крики, стоны, передовые воины попали в ловушку, выкопанную за ночь, благо, несмотря на снег, земля не успела еще промерзнуть. Те воины, которые напирали сзади, стали резко останавливаться, не все смогли справиться во своими конями, некоторые наездники падали и попадали под копыта союзников.

И в это время сверху, на столпившихся, растерянных боярских воинов, посыпались стрелы. Княжеские ратники не зря были спешенными, они готовились качественно отработать из луков. Обстрел еще больше внес сумятицы в ряды боярской дружины.

Все воинство боярина Кучки, ну или почти все, было склеено, словно лоскутное одеяло, из разрозненных отрядов, которые не успели получить боевое слаживаниеи сейчас, когда стало очевидным, что победы или не видать вовсе, или же она дастся такой кровью, некоторые стали разворачивать своих коней в сторону.

Когда из толпы убегает один человек, это не так страшно, его могут и не заметить, как, к примеру, не было замечено бегство десятника Лагода. Но стоит побежать группе людей, пусть и всего одному десятку, и все, на фоне потери командования, паника поселяется в сердцах даже отважных воинов.

Вот только бежать было некуда. Вход на поле, ну или уже выход из него, перекрыли две сотни конных воинов. Первый бой Братства и первое командование христианскими братьями в бою у Геркула, а поднять гордо свои стяги нельзя. В стане боярина никто не должен знать о том, кто именно сейчас атакует. Да, после, информация может просочиться, княжеские ратники, возьми даже у них клятвы, не смогут смолчать. Но об участии Братства должно быть известно лишь тогда, как все закончится, так или иначе.

Геркул повел две сотни в атаку, сокрушая растерявшихся боярских ратников. В плен никого не брали, потому крови на грешных душах, в том числе и членов Братства Андрея Первозванного, будет много. Но без крови, как бы это не ужасно не звучит, религию и вместе с ней и свою власть установить нельзя. Так что молить Бога придется воинам Братства, да так, чтобы и лбы разбивать об алтарь и в кровь раздирать свои колени. Но это после боя, а пока сомневаться нельзя. Сомнения — один из первейших врагов воина.

Читайте продолжение Гридень-3. Экспансия, прямо сейчас — https://author.today/work/390461