Поиск пути

Глава 16

Глава 16

Облава в лесу была сродни охоты. С той лишь разницей, что зверь, на которого приходилось охотиться оказывался куда как опаснее любого лесного хищника. Человек — совершенный зверь-убийца, льет кровь и другим обитателям животного мира и себе подобным.

Уже примерно четыре часа, как мы вошли в лес и почти что бесшумно передвигались по зарослям между деревьев. Наверное, именно я был самым главным нарушителем той тишины, которая пыталась устояться вокруг. Навык передвижения по лесу — это не менее сложное умение, чем, к примеру, плавать. В обоих случаях нужно и понимать систему, правила передвижения, быть предельно внимательным, ну и выработать до такого автоматизма движения, чтобы нога раньше мозга «определяла» направление и то, как именно переступать ту, или иную преграду, обходить сухие ветки.

Нам немного везло с лесом. В том направлении, куда отправилось для осуществления акции возмездия множество десятков воинов Братства, было больше лиственных деревьев. Так что сухих веток валялось меньше, чем это могло было быть, к примеру, в сосновом лесу. Потому и хруста было меньше.

В этом лесу были пожухлые, уже упавшие с деревьев, листья, но они оказывались малошумными. А небольшой дождик, прошедший ранее, смягчил листву и она почти не издавала звуков, когда на нее наступаешь. Так и шли, осторожно, с передовым дозором, чтобы не быть обнаруженными.

Моя рука устремилась назад с раскрытой ладонью, обращенной к тем, кто шел позади. Да, я внедряю систему сигналов, которая в той или иной степени использовалась в будущем в спецназе. Но точно не следовало кричать, или каким иным звуком обозначать то, что передовая двойка бойцов увидела опасность.

Не спеша, чтобы меньше создавать звуков, я направился вперед, нужно было узнать причину остановки. Мы уже, судя по полученным от пленных данным, должны были прийти к одному из мест сбора сектантов-бунтовщиков. После таких пыток, которым подверглись пленные черемисы, люди не умеют врать, они и думать разучиваются, только воспроизводят уже имевшуюся у них информацию. Так что в разведданных я был почти уверен. Да и не скрывались эти лесные разбойники особо, считая, видимо, что нападать на них никто не будет.

Это не беспечность, или излишняя самоуверенность врага, а логика. Ну кто же пойдет воевать в лес, если там засели сотни воинов, лучше ориентирующихся на местности⁈ Но такие нашлись, тому доказательство наше присутствие тут, в лесу.

— Что видишь? — спросил я шепотом.

— Люди, полтысячи, точно. Среди них воинов не более сотни, — сообщал десятник Фома.

— Дети? — спросил я.

— Да, — решительно отвечал десятник.

Я отошел обратно, чтобы передать команды иным десяткам. Сейчас тут будет собираться свою жатку старуха с косой. При этом у меня просто не будет шансов на спасение детей.

Не правильно это и можно было спасти детей, после потесниться, поделиться с ними едой? Может и так нужно поступать, вот только те, кто нападал, они не щадили детей. Тут их никто особо не щадит. И мое проявление неоправданной для средневековых людей слабости сильно аукнется в будущем. Потому я не отдавал приказа всех зачищать, а лишь приказал атаковать. Так совесть не черная, так она мутно-серая.

Нас было две сотни. Воевода Иван Ростиславович выполнил свой долг сюзерена и прислал людей. При этом даже производился отбор ратников, когда предпочтение отдавалось тем воинам, которые умеют ориентироваться в лесу и тихо ходить.

Так что в этот раз у противника вовсе было без шанса.

— Про языков не забывайте! — сказал я, прежде чем дать отмашку на атаку.

Тут уже знают, кого я называю «языком».

Первыми полетели стрелы и арбалетные болты. Все знали, в кого нужно целиться, потому уже через пять секунд, тех, кого можно было бы считать за охрану стоянки, были убиты. Другие вражеские воины оказывались без оружия. Противники рванули было к пирамидкам из копий, чтобы вооружиться, но это было предсказуемо туда уже перенацелили свои луки стрелки.

Полминуты, не больше, длился обстрел врага, а после из кустов на поляну выбежали воины Братства. Разница между обороняющимися и нами, была колоссальной. Только два врага оказались в кольчугах, но они, как раз, оставались дальше всего от копий, сложенных пирамидками. Так что в броне, но без оружия. Остальные же в рубахах и шерстяных одеждах, похожих на пальто.

С криками и воплями, женщины и дети рванули вглубь леса, им во след ничего смертоносного не летело. Нужно было быстро разобраться с вражескими воинами, чтобы они не выстроились и не смогли оказать хоть какое-то сопротивление. При таком бое даже один тяжелораненый союзник — это уже большие вопросы об успешности сражения.

— Сдавайтесь! — выкрикнул я.

— Жизнь даруешь? — спрашивал кто-то из врагов.

— Нет, но детям и женщинам дам уйти к черемисам, — ответил я, уже не будучи уверенным, а стоит ли предлагать будь какие условия.

Мои воины с остервенением резали чухонцев, у которых уровень владения копьем был очень низок, да еще и бесдоспешными все оказались.

— Прекратить! — прокричали со стороны остатков врага.

После я увидел, как на центр поляны выходит на вид сильный, рослый воин. На таком только пахать и пахать, а он в разбойники падался, да свой разбой оправдывает религией и притеснениями.

— В какую сторону ушел жрец? — спросил я первым делом.

Именно его жреца, этого возмутителя спокойствия, и нужно было изловить, тогда все восстание пойдет на спад.

— Женщины и дети, — напомнил я черемису, намекая, что могу убить их.

— Ты не держишь слово. Уговор был, что мы сложим оружие, взамен на жизни своих детей, но не было сказано о том, что я должен что-то рассказывать, — возмутился мужик.

И чего им не жилось? Вот этот говорит на русском языке почти что чисто, не глупый, видно, что и работать умеет. Вряд ли его мозолистые руки от того, что долго тренировался с копьем. Так что? Поругание веры? Вот чего я тут не видел, так этого. Сами русичи в своем большинстве двоеверцы. Капища никто не срывает, пусть они и не напоказ, а спрятаны в лесах. Работай себе, да живи, молить, только тихо тому богу, которому хочешь! Нет, восстание им подавай!

— Я сказал о сдаче, значит после нее ты в моей власти и, если мне нужно о чем-то спросить, то я это делаю, а ты отвечаешь, — жестко говорил я. — А еще… Я могу свое слово и нарушить. Мне тоже слово давали и ряд, но нарушили твои же соплеменники. Так что говори! Бабы с детьми убежали в сторону ухода иных ваших воинов? Еще на кого-то нападаете? Если так, то я не смогу спасти жен и сыновей твоих, они станут мешать моим замыслам.

Мужик сверлил меня взглядом. Да, он поставлен перед выбором: либо сдать жреца и ту часть воинов, что отправилась с ним, скорее всего, на очередной разбой, либо спасти свою семью. И я был в решимости даже убивать женщин и детей, если выбором этого недовоина будет в молчать.

— Нет, они не побежали в сторону жреца, они к дому побежали, в ту деревню, откуда мы, — понурив голову отвечал мужик. — Там родичи остались, там мы не воевали. Принять могут, тем более, что есть…

— Там спрятаны ваши пожитки? Скот и иные вещи? — догадался я.

Судя по тому, как вспыхнули глаза пленного, а после он и вовсе, чуть не упал обессиленный, я правильно понял. Вот теперь, если забрать скот и весь скарб, то и родственники не примут.

То, что черемисы прятали свои пожитки, являя секте лишь часть имущества, говорило в пользу того, что и сами участники бунта не сильно доверяли жрецу, раз не пришли в его общину со всей скотиной. Жрец им друг, но еда дороже. Так и получается. Или же доля здравого смысла в головах людей имеется. Так зачем все это, обреченное на провал и кровь?

— Я тебе даю слово, что не сразу я отправлюсь к твоим родным и пойду туда не убивать их, а чтобы забрать часть скота, но я оставлю прокорм им, чтобы дошли о родственников. Но ты же сам понимаешь, что убить твоих родных могут уже там, куда они отправятся, — сказал я и отошел.

Геркул… Он стал кем-то вроде начальника моего штаба, на нем и планирование, с согласованием со мной, конечно, и добыча информации. Не то, чтобы я отдал сотнику бразды командования, отнюдь, но я хотел понять уровень компетентности Геркула, что ему можно доверить, а о чем поговорить, обсудить, как воспринимается нами одно и то же явление. Не исключено, что и мне нужно поучиться у Геркула, но сперва нужно увидеть, чему именно. А еще очень хотелось иметь рядом соратников, единомышленников.

Через десять минут мы вновь передвигались по лесу. В этот раз уже бегом. Судя по всему, разбойники, которые на свою преступную деятельность натянули религиозность и элементы национально-освободительной войны, должны уже возвращаться в логово.

Я не знал, чьи земли находятся в верстах двадцати от меня через лес. Но именно к тому боярину и направились жрец и его компания. И было их… три сотни. И откуда столько бойцов? Пусть они вчерашние пахари, но для того, чтобы взять в руки оружие, нужен определенный склад ума и характер. А эти сектанты потеряли погибшими только на моих землях до полутора сотни человек, после мы еще убили около сотни воинов, оставленных жрецом охранять места сбора общины в лесу. И вот к этому числу прибавляются еще бойцы, которые пошли грабить уже других бояр.

— Что видишь? — спросил я воина, взобравшегося на самую высокую сосну, которая к тому же росла на небольшом взгорке, так что обозримых просторов хватало, чтобы далеко, зрение бы только позволило.

— Идут, вижу. Ведут связанных людей, возы, много. Но видно плохо, сосчитать сколь много врага, не получается, — докладывал «глазастый» воин.

Определив направление, я начал расставлять людей в заранее присмотренных местах. Не заметил, как сам начал командовать, когда уже опомнился, что вопреки своему более раннему решению, мне доверился Геркулу, было поздно. Впрочем, посоветоваться с опытным сотником, который служил еще у ромеев, стоило.

— Как считаешь, сотник? — спросил я, когда уже люди были расставлены и, судя по всему, примерно через час именно тут должны пройти грабителей, просто вокруг непролазные чащобы и болотистая местность.

— Стрельба из лука накрест, узкий проход и поваленное дерево принесли… Я лучше не мог бы, — сказал Геркул осматривая будущее место боя.

Место для засады было выбрано хорошо, оно тут, по сути, единственное такое. И вот это несколько озадачивало. Я бы не повел отряд в такое место без должной разведки. Обязательно нужно было бы пройти передовой группе, занять высотные холмы, что раскинулись по краям поляны, на которую нельзя не выйти, так как в других местах пройти сложно.

Еще опыт Афганской войны будущего, заставлял именно так действовать. Я не был воином-афганцем, у меня свои войны, но инструкторами у меня оказались добротными. Так вот… проход обоза, по правильному, возможен только при занятии господствующих высот.

А что насчет поваленного дерева, так оно не на условной дороге и там сейчас не прячутся воины-арбалетчики, которых я планировал задействовать по фронту атаки. Ратники лишь условно могут быть названы арбалетчиками. На самом деле, это десяток Боброка будет встречать врага болтами самострелов. Парни достаточно долго тренировались, можно сказать, что среди всех иных воинов они мастера самострела. Между тем, главной задачей десятка Боброка станет сдерживание врага. Они выставят копья, те, что забрали у других черемисов, уже мертвых. И просто не должны пускать врага дальше. Даже не убивать, а лишь не дать случиться прорыву.

— Все верно придумал. Давай ждать! — сказал Геркул, отошел за холм и прилег там, постелив плащ.

Нервы у него стальные, ну да и я не промах, расположился на противоположном от тропы холме и чуть не уснул. Рассматривал серое пасмурное небо, мял землю, думая о том, что можно тут и подсечно-огневым хозяйством заниматься. Все равно лес мы так и так отвоевываем на свои строительные нужды. А земля даже тут, в лесной чаще, неплохая, может родить хороший урожай.

— Идут! — сообщил воин, который контролировал передвижение врага. — Остановились… Послали троих вперед.

— Осмотрительные твари, — сказал я, занимая выбранное место и натягивая тетиву на арбалет.

Не был я добрым лучником, нечего и начинать, потому теперь и я «самострельщик». Звучит-то как-то трусливо и обманом на войне отдает, но это лишь игра слов. И болт я ложу на… самострел, заряжая его.

Три воина появились через минут пять, когда я уже готов был встречать врага, да и все были готовы. Оставался риск, что передовой дозор обнаружит засаду. Вражеским воинам бы просто взобраться на холмы, да осмотреться по сторонам, по любому кого-то, да заметили. Или хотя бы поднять головы к небу, да тщательно посмотреть на две ели и три березы, где так же обосновались наши лучники.

Но этого разведчики не сделали. И пусть вражеские горе-разведчики ответственно прошлись вперед на метров сто, после вернулись и покрутились вокруг своей оси, но так они и не могли ничего заметить. Или могли?

Меня то и дело кусал червь сомнения, что мы обнаружены. Все же я именно так, как и вражеские разведчики, повел бы себя, если бы обнаружил засаду. Ушел с видом, будто ничего не знаю, а там просто доложил командованию. Пусть решают командиры. Поэтому, когда большой обоз разбойников-язычников выдвинулся дальше, на встречу засаде, прямо в голос выдохнул.

Я хотел направить свой выстрел именно в главного создателя всего этого безобразия, в жреца, чтобы раз и навсегда решить проблему и с ним и с его людьми. Уверен, что без ушлого пройдохи, коим несомненно должен быть возмутитель спокойствия в этих местах, люди быстро умерят свою воинственность, а те, кто уже запятнал себя кровью, просто уйдут к черемисам.

Вот только жрец шел в середине колоны и был окружен не менее чем тремя десятками воинов, причем эти были и в кольчугах и на хороших конях и… булгары?

Один из воинов «носил» на себе явно восточную физиономию, чернявую и с носом с горбинкой. При этом, его вооружение сильно было похоже на русское, но точно не половецкое. А сапоги… Вот где явный демаскирующий элемент. Булгары частью меряют знатность по сапогам. Это такое, скажем, неофициальное мерило. Но если почти каждый булгарин может позволить себе красные сапоги, то красные сапоги с растительным зеленным орнаментом, отнюдь не все. За такое и ответить можно, что на сапогах цвет пророка.

И не передать же никому, чтобы брали живым булгарина. Рядом только один десяток воинов. Остается надеяться, что не только я засомневался в чухонском происхождении одного из воинов. Может не по сапогам определят, так по доспеху, очень дорогому, пластинчатому, или по коню, слишком дорогому для этих мест, если только ты не князь, на худой конец расточительный боярин.

Первый выстрел должен был делать я и мои планы несколько изменились. Я стрелял таким образом, чтобы максимально затруднить путь именно тому воину, которого определил, как булгарина. И дело не только в его коне, который… Нужно же бить по животному, но настолько конь хорош, что не могу этого сделать. Суть в том, что я не хотел даже ранить этого, как я думаю, эмиссара булгарского эмира. Так что болт, пущенный из моего арбалета направился во всадника впереди булгарина. И даже не в самого воина, а в его ездовое животное.

Пораженный конь еще немного пометался, скинул своего наездника, а после упал и прямо перед булгарином. Посыпались стрелы, арбалетные болты, два десятка моих воинов вышли из своих укрытий и стали метать с холмов по противнику дротики. Чухонцы попытались прикрыться своими пленными, которые так же шли связанные у телег, но грамотно сработал один из десятков Геркула, который, не отвлекаясь на бой, стал отсекать разбойников от обоза с пленными.

Мы мстили, я мстил. Убивая без пощады людей. Сегодня выживут только единицы врагов, чтобы только быть допрошенными и убитыми, но чуть позже. Впрочем, бой только начинался