Поиск пути

Глава 18

Ростислав Ярославович Муромский сидел нахмурив брови и взирал на своих гостей. Наспех сбитая изба воняла гарью от открытого очага, но погоды уже стояли не самый теплые, чтобы вести переговоры на свежем воздухе. Недавно так и вовсе сыпал снег. Ростислав мог бы принять гостей и в своем шатре, но он не хотел удостаивать такой чести пришлых просителей. Именно так, просителями, считал муромско-рязанский князь прибывших к нему на переговоры, воеводу Братства Андрея Первозванного и его сына, имеющего такое же имя, как и князь — Ростислава.

Кто они вообще такие? Какое право имеют князя по своему желанию тревожить? Подобные вопросы роились в голове у Ростислава, как пчелы в улье. О том же думал и его сын Глеб, так же присутствовавший на встрече.

О Братстве, которое получило земли от Юрия Ростовского, Ростиславу было доложено, а чуть позже пришла грамота от митрополита Климента. Там главный священник Руси не только взывал к тому, чтобы владетель Мурома, Рязани и Пронска, оказал поддержку Братству, но и примирился со своими племянниками, оспаривающими право Ростислава оставлять свои уделы сыну Глебу. Но не была власть митрополита столь великой, как Епископа в Риме для католиков, или даже, как патриарха в Константинополе. Так что Ростислав прислушался ко мнению Климента, но не послушался его.

— Я принимаю тебя, не как воеводу, но как князя, пусть и потерявшего свое княжество. Тебя еще Берладником кличут. Твоя дружина так же из Берлады? Этого вольнодумного града без княжьей руки? — после приветствий, к слову, достаточно сухих и осторожных, Ростислав Ярославович решил сразу продавить волю Ивана Ростиславовича, воеводы Братства.

Иван Ростиславович нахмурился, ему указали на некую ущербность статуса. Князь без княжества — это как священник без прихода, ненужный, выброшенный. Воевода предполагал, что прием будет не ласковый, но те предложения, с которыми он прибыл, должны прозвучать обязательно. Однако и пропускать мимо своих ушей сказанные грубости было нельзя, нужно и свои обвинения выставить.

— Ты привел на Русь половцев и мордву. Нечестивцев… — начал было говорить воевода, но был перебит.

— Нечестивцев? А ты, князь, давно ли перестал упоминать Перуна в своих клятвах и воззваниях? — сказал Ростислав, а стоящие воины, как князя Муромского, так и те, что сопровождали воеводу, включая и младшего воеводу Братства, Боромира, взялись за перекрестья своих мечей.

— Не говори со мной так! — жестко, смотря на князя Муромского, и не моргая, сказал Иван Ростиславович. — Силы у тебя не те. Ты обречен в творимой тобой же смуте. Что Изяслав Мстиславович, князь великий киевский, тебе сказал? Примириться, или биться, но отказаться от половцев и мордвы? Не гоже на русские земли вести инородцев. Так все было, князь, осерчал Изяслав из-за половцев? Так они пожгли все деревни у Киева, Переяславля и Вышгорода.

Ростислав Ярославович опешил. Он посмотрел на своего сына, на воеводу, который так же был рядом. В глазах князя читался вопрос: «Кто рассказал про письмо и отказ помогать от Изяслава Мстиславовича?» Прозвучавшая информация была крайне важна в политических раскладах, она многое решала в затеянной Ростиславом усобице. Если нет прямой поддержки от великого киевского князя, если имеет место быть пренебрежение мнением митрополита, то Муромский князь оказывается вне закона, без своей правды. Ну а тот, кто становится вне закона… Даже черниговцы могут прийти пограбить Рязань с Муромом.

— Кто тебе о том сказал? — выцедил из себя слова хозяин убогой избы.

Сюда, в это убогое строение, еле-еле поместились все участники переговоров и их приближенная охрана. В центре стоял лишь большой, грубо сделанный стол и две лавки по бокам. Лишь стулья, на котором восседали Ростислав и его сын Глеб были похожи на те, которые можно назвать приличествующими моменту. А еще эта гарь, от которой у всех начинала кружится голова. Лучше было вести переговоры с холодном помещении, чем в том, которое протапливается «по черному» из открытого очага.

— Ты послал следить за мной слишком ведующих о твоих делах ратников, — горделиво отвечал Иван Ростиславович, чуть выпячивая грудь вперед.

— Ты их убил? — спросил муромский князь.

— Нет, но спросил. Сделал так, как, уверен, и ты поступил с моими людьми. Не считаешь, что для разговора нужно было бы обменять твоих лазутчиков на моих людей? — воевода чувствовал, что немного, но перетягивает на себя первенство в переговорах, которые начинались с почти прямых оскорблений.

— Мне мои люди дороги, так и быть по сему, я отдам тебе твоих лазутчиков, а ты верни мне моих, — сказал Ростислав, сурово посмотрев на одного пожилого воина, что стоял рядом с ним.

Это ему, старшему сотнику князя муромского, Храпуну, была поставлена задача по сбору информации о Братстве. И старый воин провалил задание.

— Ты начал говорить о том, что я слаб, на то были направлены твои иносказательные речи. Но сколь силен ты сам, князь? У тебя менее тысячи дружины, которая не вся одоспешена и частью имеет только кистени, али копья. У меня шесть сотен воинов, все в кольчугах, иные с пластинами, при мечах, копьях, луках и самострелах. И это только мое воинство, — сказал Иван Ростиславович и чуть сдержался от ухмылки, когда понял, что муромскийкнязь не до конца понимал силы Братства.

Воевода Иван Ростиславович немного привирал. Не было у него шести сотен, пока не было. Всего в Братстве было пять сотен воинов и еще два десятка сверху. И то, шесть десятков были набраны их охочих отроков из числа беженцев. Этих новиков еще предстояло обучить. Но Иван Ростиславович посчитал за лучшее преувеличить свои силы, тем более, что его воинство, действительно, было вооружено не хуже, если не лучше, чем у какого князя-держателя достойного стола.

— У меня почитай семь тысяч воинов, — парировал словесный удар Ростислав Ярославович, так же преувеличив свои силы, но сразу же понял, что зря он так сказал.

Основную силу условно его воинства, получается, составляют пришлые. При этом обуздать половцев, которые зарятся и на мелкие деревни самого князя, насилуя дев и отбирая припасы, не получается. Три с половиной тысяч половцев просто могут обратиться против Ростислава Ярославовича и посчитать, что грабеж на рязанско-муромской земле — это лучше, чем погибнуть от грозной дружины ростовского князя Юрия Владимировича. А еще и мордва… эти чуть лучше, слушаются княжеского слова. Чаще, да, но так же проявляют своеволие, могут развернуться и уйти.

— Я не отдам Муром племянникам, — выкрикнул Ростислав.

— Отдай его своему сыну, — спокойным тоном, но с эмоциями, бушующими внутри, сказал Иван Ростиславовичем.

Именно сейчас он и собрался сделать предложение муромскому князю, от которого тот… может отказаться, вот только тогда Ростислав и его сын Глеб умрут.

— Я и так отдал Муром с Пронском своему сыну, — недоуменно сказал хозяин, смотря на своего сына Глеба.

— Ты отдал, но закрепиться так и не смог. Юрий против, Изяслав молчит, смуты не хочет. А я возьму твоего сына в Братство, тысяцким, вместе с наделом. Он признает наш Устав, станет христианским воином, как и его дружина. Дань брать буду, но малую, или вовсе испрошу земли, дабы посадить на ее какого своего витязя-брата-боярина, — озвучил предложение Иван Ростиславович.

Нужно Братству заявлять о себе, как о силе, пора уже показать намерения и масштаб. И делать это нужно не участвуя в боярских интригах, в которые Ивана Ростиславовича хочет втянуть тот же боярин Степан Кучка, но быть выше всего этого. Дружина самого Глеба Ростиславовича, как уже узнал воевода — это всего-то менее двух сотен ратных. Для усиления Браства — хорошее приобретение, но не такое уже и большое. А вот земли и сами города Муром и Пронск — вот они, да, нужны, если планировать начать отбирать степь у половцев, да и в целом для противостояния в регионе полезны будут.

— Мой сын? Воинствующий монах? Да я так и не понял, что это за Братство удумали. Латиняне свои Ордена создали, так то для натиска на Святые земли, но на Руси? Зачем оно? — спрашивал явно растерявшийся Ростислав Ярославович.

В голове у рязанского князя стали появляться мысли относительно того, как можно приручить, сделать своей такую большую силу, как Братство Андрея Первозванного. Если бы было предложено Глебу стать воеводой и руководить такой структурой христианской, то Ростислав уцепился бы всеми руками за подобную идею. Но быть на вторых ролях?.. если только не станет самого воеводы, ну и других тысяцких. И тогда? Перспективы открываются серьезные. Но это еще нужно обдумать после того, как станет полностью понятным, что такое Братство.

Но сразу соглашаться? Нет, так нельзя. Нужно все равно все обдумать. Иван Ростиславович показался рязанскому князю не глупым человеком, тут могут быть подвохи.

— У тебя есть уже два тысяцких, а еще и младший воевода. Я знаю о том. И ты так принижаешь достоинство моего сына? Сравнивая его, к примеру, с отроком неразумным, который у тебя тысяцким? — после долгой паузы, сказал Ростислав Ярославович.

— Они были со мной с начала создания Братства, они его вместе со мной создавали, а тот отрок мудрее иных мужей, а статями велик более, чем иной воин. Выбирай, князь, как тебе быть: Русь поганить копытами половцев и мордвы, поругая православие, или стать рядом с Братством. Если земли будут нашими, то твоим племянникам ничего не останется, как смириться. Или им останется также войти в Братство и получить свои, явно меньшие Мурома наделы земли. Они не будут тысяцкими, только витязями, это младше. Своего я не отдам, но клятву предложу, что не заберу Муром у твоего сына, — сказал Иван Ростиславович и замолчал, ожидая реакции Ростислава.

Один дерзкий, но необычно мудрый отрок как-то говорил, нет, не князю, а Никифору, который после передал слова из разговора и князю, как нужно организовывать разведку и что можно сделать, чтобы побеждать еще до битвы. Информация — залог успеха и вот уже есть результат. Сказанное Иваном Ростиславовичем не такое уж и не сбыточное.

Изяслав Мстиславович призвал замириться, а не послал серебра и воинов, с другой стороны, половцы неуправляемы. Они пришли грабить и убивать, а какой там князь будет в Рязани и Муроме — это не важно, если только не их родственник-князь. Вот родню половцы могли поддержать, но без грабежей все равно никак. Мордва? Так и те пришли пограбить, они данники Булгарии, которой нужно ослабление Северо-Восточной Руси, которая в последнее время все более прочно стоит на ногах.

Так что и выходило, что Ростислав Муромский становился проводником чужих интересов, инструментом. И он это все более отчетливо понимал.

— Выйти из Братства можно? — спросил Глеб Ростиславович, впервые заговорив на переговорах отца.

— Отсидеться за спиной церкви христианской и ее карающего меча Братства, а после забрать свои уделы? Не выйдет, — сказал Иван Ростиславович, поняв, к чему клонит Глеб.

Хозяин худой избы посмотрел на своего сына, вновь задумался, усмехнулся и принял решение.

— Останься на трапезу, нынче я принимаю тебя, как гостя, а не посла, или врага, — сказал Ростислав Муромский.

Еще нужно было узнать, что есть такое Братство, какой там Устав, кем будут внуки Ростислава и о самой возможности жениться. Много чего узнать, но сама идея прекратить это бессмысленное… без деятельной помощи Изяслава Киевского… обреченное на провал, противостояние нравилась Муромскому князю. Он и был даже готов пойти на уступки своим ненасытным племянникам, но не мог этого сделать, не уронив свою честь. А так, при помощи Братства… Все может быть, можно и половцев выгнать, которые разграбили почти все деревни под Пронском и Рязанью.

Ну а что касается Братства, то… Он подумает, как сделать так, чтобы его сын Глеб стал во главе такой силы, которая может еще больше увеличится и тогда станет на службу Муромскому княжеству.

*…………*……….*

— Так говоришь, что ты Стазис? — ухмыляясь, говорил я.

— Да, такое имя мне дал мой дед, — недоуменно говорил булгарин.

— И что вот такое имя у вас распространено? — не унимался я.

— А что в нем не так? Для меня твое имя сложное и вызывает недоумение. Ты Владислав, у русичей, много таких, что «славятся», — сказал булгарин Стазис.

— А ты не ершись! Если я по-хорошему пока решил говорить с тобой, то должен понимать, что могу изменить свое решение, — сказал я, резко став серьезным.

— Хорошо, но я уже рассказал все, что знал, — Стазисразвел руками.

Действительно, не понадобились пытки, пока, не понадобились. От идеи помучить булгарина я не отказался. Но тот сразу начал говорить, уверяя, что все сказанное правда. Так что сперва я захотел послушать Стазиса, ну а после… Вновь послушать Стазиса, но уже когда он не сможет думать, а будет только говорить. Стазис… интересное имя, словно учебник по физике листаю.

— Что ты решил по моей судьбе? Пять сотен гривен за меня дадут, если только не станешь рассказывать обо мне князю, а передашь моим родственникам. И еще сто гривен дарую, если расскажешь, о планах Юрия Ростовского, ну и что это за Братство вы такое создали, — с лукавой ухмылкой говорил булгарин.

— Хлясь, — хлесткий удар свалил, сидящего на лавке булгарина.

— Ты, сучий потрох, кому сейчас предлагаешь предательство? — деланно взъярился я. — Просил, кабы не пытали, но принимаешь доброту за слабость?

Предложение щедрое, на самом деле, но стоит ли оно потери всего. Не нужно в такие игры играть, чтобы получить пять сотен гривен, но потерять все земли. Но это так, из рационального. Но есть и иное… Чудак я — родину люблю, пусть даже и в прошлом.

— Я много серебра тебе предложил, боярин, ты столько на своих землях за год только и возьмешь, — говорил Стазис, сплевывая кровь.

— Еще раз плюнешь в доме, который я занимаю, будешь больше битый, — сказал я.

Мы разговаривали в одном из непострадавших домов в деревне беженцев. Мне было обещано, что временный сруб в моей усадьбе будет поставлен на месте сгоревшего уже на днях. Сейчас там кипели работы по частичному восстановлению частокола и строительству избы, которая в будущем должна стать баней. Время и сил на строительство теремов не было. Вопрос с жильем все еще остро стоял и не только у меня лично, у большинства моих людей. Частью народ даже был отправлен на земли Геркула, бывшие вышатинские.

— Так ты говоришь, что эмир послал тебя, дабы учинить раздор между черемисами и русичами, стравливая нас? — спрашивал я, когда булгарин чуть отошел от удара.

— Я не говорил тебе такого, — неуверенно отвечал Стазис.

— Нет, ты говорил, когда рассказывал про жреца, — с уверенностью в голосе сказал я.

Допрос длился уже как часа три к ряду. Я старался применять навыки, которыми не то, чтобы владел, но принцип знал. Задавал вопросы, суть которых одна и та же, но они задаются с разной интонацией, иными формулировками, циклично повторяясь. Так я искал несовпадения и закономерности. Многое можно понять по мимике человека, по тому, как быстро он отвечает на тот или иной вопрос. Если быстро, но теряется при иносказательной формулировке, то, скорее всего, это заученные ответы.

Из того, что я узнал, мне стали понятны мотивы, почему булгарский эмир решил участвовать в делах Северо-Западной Руси, тайно, гадя не напрямую. Дело в том, что Юрий Владимирович готовит большой, так сказать «трудовой десант» в тот район, где в иной реальности располагался Нижний Новгород. Насколько я знаю, этот город должен был быть заложен сильно позже, в начале двадцатых годов следующего века.

Что же сменилось из-за моего участия? Смута в Киеве и масштабный набег половцев? Поэтому пришло много людей с юга Руси и Юрий Владимирович решил ими перекрыть самый удобный путь булгар на русские земли. Так что я ускоряю строительство Северо-Восточной Руси.

А еще новый город может сильно упорядочить торговые отношения булгар и русичей. Булгарские купцы не смогут ввозить контрабандно товары и скидывать их в Ростово-Суздальском княжестве в обход княжеской администрации. Все купчины теперь будут вынуждены остановиться в Нижнем Новгороде, или как будет город назван в этой истории, отчитаться и заплатить мытне-таможне пошлину.

В дверь постучали. Правда дверь — так одно название — изделие из веток со щелями. И как тут зимой жить? Нет, нужно, несмотря ни на что, ставить добротные срубы и строить печи для изготовления кирпича. Без хороших печей прорыва в технологиях не будет.

— Кто? — спросил я.

— Юсуф прибыл, брат-тысяцкий, — сообщил мне Боброк, который со своим десятком дежурил у избы.

Не сразу я вспомнил про этого азиата, который погнался за жрецом, все-таки я давно без отдыха и даже самому подготовленному и морально и физически человеку нужно спать хоть пять часов в день.

Через минуту я рассматривал и Юсуфа, и жреца. Красавцы, ничего не скажешь. Симметричные: у одного под правым глазом отек и большой синяк, у другого под левым.

— Ты левша, Юсуф? — просил я, так как у жреца синяк был под правым глазом.

— Да, тысяцкий, — спокойно отвечал воин.

— Сам его взял? — последовал следующий мой вопрос.

— Выследил, но поганого брали четверо. Одного он ранил, другого собака, — Юсуф кивнул головой в сторону молчащего жреца. — Он убил.

— Кто ты такой? — просил я, глядя на жреца.

— Я и есть Кугу Бог, — отвечал…

А я и не пойму кто мне отвечал. Накаченное тело, при этом не в том стероидном и протеиновом исполнении, не качек из будущего. Но тут каждая мышца на теле рабочая. Он явный воин. Сильный и профессиональный. Но почему жрец?

— Скажи, Юсуф, а ты умеешь правильно спрашивать? — спросил я, ухмыляясь.

— Дозволь его в кузню отвезти, там сподручнее будет, — сказал Юсуф, вновь почти что не проявляя эмоций, лишь его глаза говорили о том, что воин хочет поквитаться со жрецом.

— Дозволяю. Пусть уведут туда и булгарина. Спрашивать будет… Позовите Геркула. Я устал от пустых слов, пусть он послушает, — Юсуф уже развернулся, чтобы исполнять мои приказы, но я одернул его. — Ты обожди.

— Хочешь, тысяцкий, спросить кто я? Какого роду племени? — спросил воин, останавливаясь.

— Ты проницательный. Кто будешь? Печенег, торк? — спросил я.

— Кият. Это очень далеко на восток, в степи. Кипчаки меня взяли малым дитем в рабы, я бежал… долго бежал, нашел пристанище только в Берладе. Нынче я русич, тысяцкий, ты не сомневайся, Христа всем сердцем принял, — сказал Юсуф.

— Ступай и сообщи мне все, что скажут пленники, а после убей их, — сказал я, задумавшись.

Монгол? Вот кого он мне напоминает, как будто вышел со страниц иллюстрированного учебника по истории на параграфе о монгольско-татарском нашествии. Отсюда и такой интерес. Не думаю, что он каким-то образом шпионит. Нет еще державы Чингисхана, но процессы, приведшие к объединению восточных степей уже должны были начаться.

Булгары готовят поход на Северо-Восток Руси. Вот главное, чего не говорил булгарин по добру, но главное, по здорову. Хотят наши юго-восточные соседи сорвать планы по созданию города-крепости Новгорода, как и засечной черты. А я еще знал, что там же Городец-крепость будет, Унжа. Так что есть чего беспокоится эмиру, если он смотрит на перспективу. Об этом и рассказал Стазис. Нынче он уже упокоился. А мог бы уйти с этого мира без мучений.

Жрец — это никто иной, как… жрец. Вот только, этот человек прошел обучение в Беляре и он… мусульманин, потомственный воин, который много внимания уделял восточным видам борьбы. Жаль, так же уже в яме, а то проверил бы себя, или кузнецу Маске бы дал порезвиться.

При этом, не только обрезание демаскировало жреца, но и его учения. Он решил поступить поистине хитро и уже стал выводить концепцию, что божество Кугу Юмо, на самом деле, это лишь ипостась Аллаха. В таком ключе черемисы могли бы стать мусульманами и мы встретились бы с организованной силой в лице не только булгар, но и черемисов, после мордвы… Не нравятся мне телодвижения эмира Сагида. Видно, что не глупый он, умеет строить планы и видеть последствия.

Но было ли подобное в иной реальности. Или это я так изменил историю? Не слышал ничего об исламизации черемисов-марийцев. Правда, то, что я не слышал, не факт, что такого не было. В любом случае нужна христианизация соседей раньше, чем они получат новую мощную монотеистическую религию.