Похороны чародея

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

По заснеженному ландшафту двигалась огромная платформа, составленная спинами тесно прижавшихся друг к другу кротов. Эти слепые существа, будто сотканные из темного бархата, столь символичного для похорон, несли на себе останки великого колдуна: груду костей да черные волосы. Длинные прямые локоны колдуна развевались по ветру, словно устрашающий стяг мертвеца, кости с клацаньем ударялись друг о друга. Похоронная процессия вздымалась и опускалась в ритме прибоя, покрывая рябью мерзлую землю.

Процессия шла позади ночи. За ней следовали тысячи черных лошадей, запряженных закатом. Они двигались тихим похоронным шагом через всю равнину и тянули за собой утро. Брезжил рассвет, заплетенный в их длинные черные космы. На головах жеребцов возвышались темные султаны, которые даже не колыхались на ветру. В глубоких темных глазах играли искры колдовского пламени.

На помост бросали прощальные дары. Разноцветные плоды, большая часть которых незнакома простому смертному. Раковины морских моллюсков — такого экзотического вида, что человек поражался их красоте. Семена, орехи, панцири жуков, яичные скорлупки. Кое-что из подношений было плодом природы, что-то определенно происходило из места иного, отличного от Земли. Там были разрисованные деревянные тотемы всяких чудовищ и вырезанные из камня фигурки чертенят. Были и лунные мотыльки, сотнями тысяч порхающие вокруг катафалка, — их, будто пламя свечи, привлекали желтые кости мертвого колдуна.

Кроваво-красная луна занимала полнеба. Чуть ниже луны мерцала черная пелена: грачи и галки скопились над процессией в неимоверных количествах. По лоскутам снега вдоль живой платформы двигались демоны, духи, привидения, великаны-людоеды и гиганты всевозможных разновидностей. Там были ходячие мертвецы, кровопийцы, драконы — большие и малые, — улдры, что обитают в холодных подземельях, вендиго, зальты, охды из жарких пустынь Гвендоленда, сравнительно непримечательные гномы, живущие в шахтах, и гремлины из самых ворот преисподней.

Там были ведьмы и ведьмаки.

Но больше всего на похоронах собралось представителей плодовитого эльфийского народца: эльфы, карлики, феи, домовые, тролли (с заокеанских островов), гоблины, лепреконцы, гномы, болотные духи фенодеры, клариконцы, лешие и столь нелюбимые Солдатом пакостницы-дроты.

Среди всех этих сверхъестественных существ присутствовал только один смертный, один человек — Солдат. Он брел рядом с передвижным плотом, образованным спинами кротов, и не представлял себе, что обо всем этом и думать. У самой его головы хлопали крыльями летучие мыши, которые, должно быть, слетелись сюда с доброй половины земного шара. Мимо торопливо пронесся дьявол, а ужасный великан-людоед (идиот от рождения) стоял и разглядывал процессию, разинув рот.

Солдат едва понимал, где находится. Ему чудилось, что все происходящее — сцена из призрачного спектакля. Он чувствовал себя наблюдателем, который по воле случая оказался в чужом сне и гуляет теперь среди каких-то невероятных созданий. Порой по коже бегали мурашки, иногда хотелось рассмеяться, но в основном увиденное просто не укладывалось в голове. На этих похоронах человеку явно не место.

Солдат смотрел на то, что осталось от самого могущественного колдуна мира: груда костей да пучок волос. Останки двигались, повинуясь еле заметному ритму, то поднимаясь, то опускаясь, будто колдун пытался вдохнуть в себя новую жизнь. Казалось, чародей умер не вчера, а тысячу лет назад, но все равно из последних сил держится за жизнь.

Внезапно, на ходу, волосы чародея воспламенились и загорелись синим, зеленым и оранжевым пламенем. Временами языки пламени бросались кверху, чтобы лизнуть перья ворона или грача. Затем загорелись кости. Солдат задумался, что остальные думают об этом интересном явлении. Однако никого возгорание останков не взволновало и уж тем более не обеспокоило, и меньше всего — кротов, которые несли костер из костей мертвого чародея.

Среди прочих шел демон с длиннющими веками, спускавшимися до самых его щек, как обвислые собачьи уши; из его макушки, подобно черному фонтану, произрастал конский волос. Похоже, демон только сейчас заметил Солдата — пожал плечами, украшенными шипообразными наростами, и с недоумением скривил большое обрюзгшее лицо цвета серы. Потом он, по всей видимости, оскорбился, что на него смеет смотреть человек.

— Как ты сюда попал? — прорычал демон, и его красный раздвоенный язык заколыхался у самого лица Солдата. — Ты смертный.

— Я приглашен. В некотором смысле я тоже из иного мира.

Демон сразу же потерял к собеседнику всякий интерес.

— Останки горят, — продолжал Солдат.

Демон мельком взглянул на погребальный плот; тот за последние двадцать минут продвинулся всего на три-четыре ярда.

— Такое случается. Когда доберемся до особняка, и посмотреть-то не на что будет.

— Что за особняк?

— Вон там, наверху.

Солдат окинул взглядом шествующее впереди море необычайных существ и увидел впереди какие-то утесы.

Посреди совершенно отвесной стены находился выступ, на самом краю которого стоял внушительного вида особняк с рыжими стенами. Солдат долго ломал голову, но так и не понял, каким образом занесло сюда это сооружение. Вероятно, его выстроили для своего религиозного предводителя, ХуллуХ'а, какие-то летающие существа. А теперь маг возжелал провести в этих стенах вечность. Здание казалось вполне милым и уютным: закругленные угловые комнаты, черные сланцевые крыши. Солдат насчитал шестнадцать спиральных дымоходов и несколько десятков окон. Необычайного вида флюгера торчали на верхушках башенок, каждый из них вращался на порывистом утреннем ветру точно юла. Тяжелые деревянные двери, обитые гвоздями с квадратными шляпками, были открыты и готовы к приему останков, которым особняк станет теперь родным домом.

У самого входа, возле дверей, стоял лукавого вида демон в рясе священника.

Гоблины торопливо набили урну тем, что осталось от праха, чтобы спасти хотя бы это. По всей видимости, прах чародея нельзя было развеивать по ветру.

— Понял, о чем я говорил? — спросил демон. — Ничегошеньки не осталось.

Внезапно тысячи лошадей, что шли позади Солдата, остановились. Рассвет замер. В рыжеющем небе повисли оборванные облака. Крылатые феи внезапно поднялись в воздух, разгоняя стаи ворон и грачей. Тонкая призрачная материя расцветила красками небо, застывшее в ожидании восхода.

Барабанный бой! Трубный глас! Вступают флейты!

И вот послышалось жутковатое пение тупомордых змей. В исключительных случаях, как, скажем, похороны чародея, их шипение превращалось в подобие музыки.

Звезды прочь — его глаза.

Ногти — прочь с его стопы.

С чресел капает вода,

Орошая плоть земли.

Самый лучший из плохих,

Самый первый из живых.

Ветры страшные легли,

Осушились пузыри…

Бархатный плот достиг подножия утеса, и взору предстал узкий склон, ведущий в пропасть. Кроты рекой потекли вперед, в расщелину, под землю. Призраки разнуздали и увели лошадей, на которых ехал рассвет. А черные ленты остались свисать с края и колыхались на ветру, подобно печальным теням. Урну с прахом забрали крылатые феи, подняли вверх и вручили черту-священнику, облаченному в черный с серебром наряд и высокую пурпурную митру. Тот принял урну двумя руками, развернулся и направился в особняк. Раковины, плоды, яичная скорлупа — все исчезло вместе с кротами под землей.

Какой-то плод выкатился из общей груды и избежал смыкающейся пасти ущелья.

— Лунное яблоко, — сказал демон, с которым беседовал Солдат, в ответ на его негласный вопрос, — с булочного дерева.

Какой-то эльф, лукавый спригган, судя по длинному носу и отвислым ушам, бросился вперед, схватил яблоко и тут же отправил его в рот.

— Полагаю, это не нарушает правил, — пробормотал демон, тоном указывая, что вовсе не уверен в сказанном.

Змеи прекратили свои нечестивые потуги.

Казалось, все, включая Солдата, замерли на дне ущелья в ожидании, устремив вверх взоры. Наконец появился демонический священник, возвел кверху руки, и толпа вокруг Солдата зароптала. На уступе с лицевой стороны скалы отворился квадратный вход в пещеру, и особняк с грохотом покатил назад, в открывшийся проем. Как только он полностью ушел внутрь, над проемом сомкнулись скалы, и дворец оказался запертым. Снаружи не осталось ни шва, ни трещины, которые свидетельствовали бы о происшедшем. Как будто ХуллуХ'а вообще никогда не существовало.

Солдат удивился, с какой быстротой рассеялась погребальная процессия. Эльфы исчезли моментально. Демоны провалились сквозь землю, не сходя со своего места, как и похоронный плот. Странные существа и мифические монстры сгинули следом. Последними уходили великаны: разбредались в разные стороны в близлежащих горах.

День и ночь остались недвижимы.

Солдат стоял на пустоши совсем один. Ветер с каждой минутой слабел. Солдат побрел к Зэмерканду, и время вновь ожило для него. В ту минуту, когда он входил в ворота города, были по-прежнему сумерки, хотя прошло много часов. Солдат тут же направился в постель, отложив визит к королеве на утро, и погрузился в беспробудный, как сама смерть, сон.

Его разбудил поцелуй и луч настоящего солнечного света.

— Ах, ты в добром здравии, — сказал Солдат жене. — Как хороша порой жизнь.

— Муж мой, ты знаменит. Ты первый, кто присутствовал на похоронах чародея. Должно быть, в тебе есть нечто особенное. Для меня ты, конечно, и так особенный, но теперь и другие начнут считать тебя таковым!

— Зима еще не закончилась? — спросил он и покосился в окно.

— Зима была вчера. Сегодня — уже лето.

— Это хорошо. Видимо, ее специально заказали на похороны. Теперь жизнь начинается сначала. А новый Король магов уже в своем дворце в Семи горах?

— Я не знаю. Кстати, погляди, доставили вчера; посылка опоздала на каких-то пару минут — ты успел уехать. Наверно, это предназначалось для церемонии.

Лайана поднесла мужу стеклянный ларец, скрепленный печатью. Там лежал хитон из тончайшего красного шелка с огненными фениксами. Надпись на стеклянной крышке гласила, что мантии можно касаться лишь бархатными перчатками, потому что шелк чрезвычайно тонок и непокрытых рук не терпит. В специальном отделении ларца лежала пара перчаток. Солдат надел их, открыл стеклянную дверцу и осторожно вынул хитон из ларца.

— Какая прелесть! — выдохнула Лайана, когда чудесный наряд заколыхался в руках Солдата на легком сквозняке. — Ты счастливчик!

— Знать бы, кто прислал, — недоуменно произнес Солдат.

— Думаю, какой-нибудь иноземный принц. Тут и сомнений нет. Или волшебник из числа друзей королевы…

— Или какой-нибудь колдун, который позавидовал, что меня пригласили на похороны, а его нет. Помнишь, как было с кольчугой?

Лайана окинула подарок оценивающим взглядом.

— Вряд ли здесь можно спрятать отравленные волоски. Смотри, какая невесомая ткань, так и колышется на ветру.

Солдат не мог не согласиться. Он принял ванну и, пользуясь моментом, описал своей жене все, что видел на похоронах чародея. Рассказ Солдата поверг принцессу в немалое удивление. Пока он говорил, Лайана омывала его кожу, натирала мылом и маслами, смывая пыль дорог, отчего все его тело розовело и пощипывало. Теплая благоухающая вода каскадом ниспадала из ртов русалок, смывая грязную воду из мраморной ванны и заменяя ее свежей.

Наконец Солдат выбрался из ванны: прекрасно сложенный, с пылающей румяной кожей, он источал аромат весенней розы. Лайана надела бархатные перчатки и подняла хитон, придерживая его двумя руками. Солдат встал спиной к одеянию и протянул руки, уже собираясь сунуть их в широкие рукава, как вдруг раздалось пронзительное верещание, и какая-то птица порхнула в окно.

Лайана все еще держала в руках наряд, когда птица влетела в комнату и клювом выхватила одеяние из ее рук.

— Эй!

Это был Ворон. Он ринулся к окну и пролетел между решетками вместе с подарком Солдата. Тончайший шелк зацепился за резную оконную решетку и порвался. Ворон разинул клюв, и невесомый шелк полетел вниз. Одеяние медленно опускалось на землю, точно цветастое привидение, которому вздумалось вылететь из дворца. Наконец шелка угодили в лошадиную кормушку, что стояла на улице, и повисли на железной рукояти водяной помпы.

В этот самый момент какой-то полуголый бродяга вынырнул из-за угла. Видно, парящее одеяние он заметил с самого начала. Воровато озираясь, нищий направился прямиком к водокачке и взял шелка в руки.

Солдат собирался уже окликнуть его, но, немного поразмыслив, решил, что кричать из окна дворца несколько неучтиво.

Поэтому им с Лайаной оставалось лишь молча наблюдать, как нищий натягивает дорогое облачение.

А в следующий миг несчастного объяло пламя. Он завопил от боли и нырнул в ближайшую конскую кормушку. Бедняга плескался в воде, но пламя не гасло; напротив, оно продолжало гореть с каким-то сверхъестественным упорством. Наконец бедолага замертво упал в помои на дне конской кормушки. Пламя все еще полыхало на его теле.

Солдат бросился вниз по ступеням Зеленой башни и выбежал на улицу. Обугленные останки нищего плавали в кормушке и портили воду. Офао послал слугу забрать труп и бросить на мусорную кучу на заднем дворе. Больше они ничего не могли сделать для жертвы дьявольского заговора. Кладбищ в пределах города было раз-два и обчелся — и потому большую часть умерших попросту клали в тростниковые лодчонки и пускали в канал. Искусственная река относила их в открытое море и отдавала на милость течения.

Когда Солдат возвращался к воротам дворца, Ворон уселся ему на плечо.

— А ведь на его месте мог оказаться ты. Остались бы одни угли. Зато факел из тебя вышел бы куда ярче — на тебе жира побольше, чем на том нищем. Вспыхнул бы, как церковная свеча.

Солдат выразил Ворону свою признательность:

— Спасибо, что спас мне жизнь. Теперь, думаю, с тебя снято позорное клеймо предателя.

— Да, я этого и хотел… Ну и разумеется, тебя спасти тоже.

— Надеюсь, ты не иронизируешь.

Птица захлопала крыльями.

— Я ведь просто мальчишка с перьями. Не образованный. Сэр.

— Ты все прекрасно понимаешь. Скажи лучше, откуда взялся этот волшебный наряд?

Ворон покачал головой, не сводя с Солдата черных бусинок-глаз.

— Не знаю. Клянусь. Это фокус какого-то старого чародея. Я как увидел, что принцесса его в перчатках держит, так сразу все и понял.

— Но ведь это и вправду мог оказаться нежнейший шелк.

— Не сомневаюсь, что так и было. Нежнейший шелк, обработанный какой-то жидкостью, которая воспламеняется при соприкосновении с кожей.

— И ты еще называешь себя мальчишкой-простачком в перьях!

Ворон сделал заключение:

— Просто летаю по свету: тут что-нибудь услышишь, там… И так год за годом. Знаешь, а я все-таки рад, что не ошибся. Ты бы мне не простил, если бы шелка и впрямь оказались подарком доброжелателя.

— Правильно сделал. Перестраховаться никогда не вредно. Лучше лишиться подарка, чем жизни.

Птица посерьезнела.

— Мне надо кое-что рассказать тебе. Тот колдун, кто уговорил меня выдать тебя, бахвалился, что для хороших людей скоро настанут плохие времена. Вернется его хозяин. Ничего не знаю наверняка, могу лишь строить предположения. Хозяин его — злой чародей, который вознамерился вырвать власть из рук мальчишки, ИксонноскИ. У тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?

— Думаю, козни строит ОммуллуммО. Утеллене кажется, что он уже рядом.

— И вот еще что… Помнишь круглую темницу, на которую мы наткнулись в подземельях, когда приходили проведать Утеллену с сыном? Там кто-то заперт. Я однажды спускался вниз, и кто-то говорил со мною в моей собственной голове. Не словами, конечно, а понятиями. Тот, кто там спрятан, просил меня выпустить его. — Солдат внутренне подобрался.

— Кое-что помню, очень смутно… Ах да. Вспомнил. Мы оба удивились, зачем здесь такая большая камера, и решили выяснить, кто там сидит в заточении. Сошлись на том, что в ней не может находиться живой человек. Сам посуди: ни видимого прохода для воздуха, ни какого-нибудь окошка для приема пищи и воды. Кто бы там ли был замурован, он мертв многие годы. Даже сами тюремщики так думают.

— Я просто сказал тебе, что чувствую.

— Кто он?

— Понятия не имею. У меня сложилось впечатление, что он знает тебя. Может, кто-то из твоего прежнего мира? Я пришел к выводу, что ты оказался здесь не случайно. А вдруг этот узник послал за тобой, чтобы ты его освободил?.. Я лишь подбрасываю тебе свои догадки, сею их, как бедный фермер сеет незнакомые семена в надежде, что из них вырастет что-нибудь полезное. А уж тебе решать.

После этого разговора Солдат серьезно призадумался. Он тоже считал, что оказался в этом мире не случайно. Быть может, ему предстоит найти здесь кого-то и освободить его? Может, своего короля? Или кого-то близкого: брата, сестру или даже жену? Не дай бог! Что станется с Лайаной, если внезапно появится другая жена? Да еще эти сны: невеста в перепачканном кровью свадебном венке и белом платье… Нет, определенно не невеста. Будь это возлюбленная, он не смог бы снова так сильно увлечься. Его сердце не позволило бы этого. Невеста отпадает. Может, какой-то старинный друг? Очень дорогой, который взывает к нему сквозь пространство и время?

— А почему ты думаешь, что там заперт не тиран? Деспот, лишенный свободы вполне заслуженно? Или взбунтовавшийся маг из прошлых веков?.. Бог ты мой! — Солдата потрясла внезапная мысль. — А если это ОммуллуммО? Может, там заперт отец мальчика?

— Думаешь, такой сильный маг позволит так просто запереть себя в подземелье?

Солдат призадумался.

— Верно. Если только его каким-то образом не лишили сил. Хотя бы на короткое время, чтобы затащить в камеру…

— Тогда лучше оставить его там и не трогать.

Солдат разочарованно покачал головой.

— И все-таки тот, кто заперт в подземной тюрьме, нуждается в моей помощи…

— Тебе, дружище, придется выбрать из двух зол меньшее. Я не могу подсказать, как поступить. Ты должен сам принять решение.

Солдат знал, что он будет долго обо всем размышлять, пока не решит, что же ему делать. С Лайаной такие вещи он обсуждать не хотел. Любой разговор о его предыдущем существовании она воспринимала как угрозу их счастью. И все же Солдат чувствовал, что, даже если бы его прежний мир открылся бы для него снова, он все равно предпочел бы остаться с Лайаной. Неужели любовь так хрупка? Неужели ее можно выбросить, как старый ботинок, просто оттого, что где-то в другом месте жить лучше?.. Определенно, зов прежнего мира, который он знал по своим глубинным воспоминаниям и который оставил в его душе глубокие раны, не мог пересилить любви к Лайане. Гутрум несовершенен, далеко не совершенен. Да и есть ли где-нибудь совершенство? Совершенства не существует. Если бы оно существовало, отпадала бы потребность в религии, в добре и зле, да и потребность в самой жизни.

— У тебя много врагов, муж мой, — сказала Лайана, когда он вернулся в палаты. — Ты мог сгореть заживо. Думаю, на время тебе стоит уехать из Зэмерканда и переждать где-нибудь тяжелые времена. А там на трон взойдет новый Король магов, и все наладится.

— А как же ты?

— Меня никто еще не пытался убить. Зато тебя хотят уничтожить.

— Может, это просто очередная попытка Каффа убрать меня с дороги?

Лайана покачала головой?

— Нет, вряд ли. Он знает, что я его убью, если он тебя хоть пальцем тронет. В самом начале, в первые дни нашего брака, у него, может, и был повод тешить себя иллюзиями. Но только не сейчас. Более того, я не думаю, что к покушению причастен Гумбольд. Уж слишком изощренный план, похитрее кольчуги, из-за которой я чуть было не лишилась тебя.

Солдат поразмыслил и в итоге согласился с женой.

— Я буду сильно скучать по тебе, — сказал он, заключая ее в объятия. — Мы и так постоянно в разлуке.

— Ничего. Как только в королевстве вновь воцарятся мир и покой и злу места не останется, мы будем неразлучны.

Солдат вспомнил об ИксонноскИ.

— Мальчику нужна защита. Я бы наведался в его убежище. ИксонноскИ потребуется крепкая охрана для сопровождения в горы Священной Семерки.

— Мне тревожно, муж мой. Королева не доверит тебе задания, которое ты однажды провалил.

— Я не нуждаюсь в поручении королевы. Обойдусь своими силами.

Солдат покинул Лайану и направился к королеве, чтобы проинформировать ее обо всем, что происходило на похоронах чародея. Даже канцлер Гумбольд задержался во дворце, желая послушать его рассказ. Там же собрались и придворные: Фринстин — Хранитель башен, Малдрейк — Лорд замков, Леди-хранительница канализации, Хранитель дымовых труб, и много еще кто. Одним словом, все, кто способен был самостоятельно передвигаться и выдержать долгий рассказ, собрались послушать Солдата.

Аудитория жадно внимала повествованию. Солдат умел зачаровать слушателей и знал, как преподнести историю в лучшем свете. Капитан Кафф, который в то время был на службе, не мог присутствовать лично и очень жалел об этом. Слушатели замирали, вздрагивали, охали и ахали, перешептывались, приглушенными голосами обменивались мнениями. Когда Солдат закончил, королева поблагодарила его за добрую службу.

Королевский писарь аккуратно излагал повествование Солдата на пергаменте, писал с остервенением, порой бросая на Солдата гневные взгляды, когда тот говорил слишком быстро, а временами сам так увлекался историей, что и вовсе забывал водить пером по бумаге и впоследствии вынужден был нагонять. Сейчас фиксировался отчет на все времена. Позже, когда монахи перепишут документ красивым почерком — а не такими каракулями, что в спешке царапал на бумаге королевский писарь — с выделенными заглавными буквами, цветными гравюрами, выполненными серебром и золотом, — слова Солдата будут увековечены навсегда. Поля книги украсят рисунками демонов, монстров, фей, гигантов и мифических бестий. Всего будет три тома: один для королевы, второй для большой библиотеки, а третий спрячут под замком в потайном месте, надежно защищенном от пожаров, на тот случай, если на город нападут варвары и сровняют его с землей.

Закончив повествование, Солдат покинул королевский дворец и направился в Красные Шатры навестить сослуживцев и подчиненных.

И вновь послушать его рассказ собрались не только Велион и воины Шатра Орла, но и половина карфаганской армии.

— Вот это да, — сказала Велион, когда они направлялись на пир, огибая огромные рыжие шатры некоторое время спустя. — Ты замечательный рассказчик.

Солдат смутился.

— Ну не знаю…

— Да, да, не скромничай. Я заметила за тобой такой дар, когда ты перед боем говорил с солдатами. Ты вдохновляешь их, придаешь им уверенности в своих силах. Вот за это я тебя очень уважаю.

Не слишком-то трудно произвести впечатление выдающегося оратора среди людей, которые отдают предпочтение физической стороне жизни и бегут от учебы как от чумы.

— Это дар от природы, а вовсе не моя заслуга.

— И все-таки… Ну, вот мы и на месте.

Тысячи воинов уместились за длинными, грубо сработанными столами и рядами лавок по обе стороны. Они стали колотить по крышкам столов рукоятями ножей, когда появились Велион и Солдат, и воздух наполнился громким «Зззззззззззззззз». Так воины чествовали своего нынешнего героя, Солдата. Он ответил на шум широкой белозубой улыбкой и возвел руки к небу, что вызвало восторженный рев присутствующих. Затем уселся во главе стола своего шатра.

Его воины важничали, точно петушки среди стайки незадачливых курочек. Это их капитан присутствовал на похоронах самого могущественного создания в мире. И Орлов переполняла невероятная гордость.

— Что тут у вас поесть? — спросил Солдат, оглядывая пищу на столах. — Я внезапно почувствовал, что умираю от голода.

— Для начала наши традиционные овсяные лепешки, — молвила вполголоса Велион, — вымоченные в жиру и поджаренные с одной стороны.

Внезапно Солдат почувствовал, что не так уж и голоден.

— Очень мило, — сказал он без особого энтузиазма. — А мяса нет?

— Чуть-чуть, — улыбнулась Велион, которая прекрасно знала, что ее капитан недолюбливает жареные овсяные лепешки, — но его подадут гораздо позже, когда набьем животы. Тогда съешь его не слишком много. Мясо вредно для здоровья. Забивает кишки. А вот овсяные лепешки — совсем другое дело. Гляди, из них так и сочится маслянистый жир, такой полезный. Только съешь — и сразу силы набрался.

Солдат и хотел бы проникнуться этим чувством, но ничего не выходило.