Посвящается
брату Элу,
нашему самому
преданному поклоннику
Размышляя о том, что ему предстояло сделать, он не испытывал ни возбуждения, ни сладостного трепета. Всего лишь один шаг — крохотный шажок — по намеченному им пути… А уж он-то всегда умел без содрогания исполнять то, что казалось ему необходимым.
Уличные фонари на столбах и в настенных чугунных гнездах, исправно зажигаемые ночной стражей, встречались на этой улице куда чаще, чем в других кварталах столицы. Неяркий свет фонарей освещал не утоптанную ногами черни землю, а булыжник мостовой, влажно блестящий после недавнего дождя, и дома здесь были сплошь каменные — не чета глинобитным мазанкам или бревенчатым лачугам простонародья. Здесь селились избранные, здесь, под самыми стенами замка, жили аристократы и высокопоставленные чиновники. Свет, тепло и уют струились из больших окон, небрежно прикрытых тяжелыми занавесями. Ночью здесь царили мир и покой.
Притаившись за углом, он терпеливо выжидал, пока не стихнут вдалеке шаги ночного патруля, и лишь тогда, бесшумно ступая, зашагал по булыжной мостовой.
Ночь несла влажное дыхание моря, которое с запада омывало город. Дул зябкий ветерок, однако он совершенно не ощущал холода. И тем не менее он на ходу плотнее запахнул длинный черный плащ — чтобы окончательно раствориться в темноте, укрыться от здешних обитателей, которым перед сном вздумается поглядеть в окно. И еще подтянул черные лайковые перчатки, пошевелив пальцами, чтобы тонкая ткань облекла руки, точно вторая кожа.
Дойдя до нужного дома, он вошел в чугунные ворота и зашагал по дорожке к дому. Небрежно, почти невесомо опустив одну руку на перила, он по трем каменным ступенькам поднялся к парадной двери. Створки из светлого ясеня терпеливый мастер покрыл когда-то искусной резьбой — голубки и виноградные лозы; потом этот рельефный узор со всем плебейским старанием раскрасили яркими красками. По обе стороны от двери горели два фонаря. Он протянул руку и прикрутил вначале один, затем другой фитиль. Свет фонарей затрепетал, померк — вот-вот погаснут. Взявшись за большое бронзовое кольцо, он возвестил о своем прибытии двумя короткими ударами — не больше и не меньше.
Не сразу, но дверь отворилась.
Из-за двери показалось свежее девичье личико. Для своих шестнадцати девушка была невелика ростом. Каштановые кудри ниспадали ей на плечи. На ней было лиловое платье с шафрановой отделкой. Во взгляде ее была настороженность, но затем она узнала ночного гостя и тепло улыбнулась.
Он заранее знал, что она скажет. Как обычно, отец ее в этот вечер ушел играть в карты со своими знатными приятелями. Как обычно, девушка, жалея заработавшихся слуг, в этот вечер дала им — без ведома отца — выходной. Она была одна в своем доме, в самом тихом и респектабельном квартале столицы.
— А отца сегодня нет дома, — сказала девушка. — Он ушел в «Рыцарский дом», играть в карты.
Он ничего не ответил. Выбросив вперед левую руку, он схватил девушку за шею и рывком притянул к себе.
Она судорожно вдохнула, но выдохнуть так и не успела.
Не давая ей опомниться, он впился в ее беззащитное горло и глубоко погрузил клыки в нежную плоть. Мотнув головой, он без труда разорвал ей горло. Парализованная болью, бедняжка не смогла даже вскрикнуть. Ее руки, прижатые к груди напавшего, — задергались и обмякли.
Она была так легка, что он без труда удерживал ее на весу за шею. Сердце ее билось все слабее, и он встряхнул жертву, чтобы кровь сильнее хлынула из разорванной клыками артерии. Поток крови из раны хлынул на ее корсаж, брызгами покрывая грудь, потек ручьями по плечу, по левой руке, закапал с тонких пальцев. Сердцебиение все слабело и наконец совершенно стихло. Он смотрел, как медленно стекленеют ее безжизненные глаза. Голова девушки упала на плечо, и каштановый завиток волос прилип к окровавленному горлу.
Свободной рукой он разорвал платье девушки, обнажив белую нижнюю рубашку, которая уже пропиталась кровью. Разорвав и рубашку, он швырнул мертвое тело на крылечко, точно сломанную куклу. Затем повернулся спиной к дому и пошел к воротам, задержавшись лишь для того, чтобы прислушаться к ночной тишине. Убедившись, что путь свободен, он ушел той же дорогой.
Выудив из кармана платок, он тщательно вытер рот.
Дело сделано — сегодня он дал толчок событиям последующих дней.