Подарок бессмертия

76

Руби открыла глаза. Для этого ей пришлось приложить усилие к векам и даже потянуть кожу щек немного вниз, чтобы разлепить ресницы, смерзшиеся от застывшей на них влаги слез. Она попробовала протереть глаза, но грубый шов тыльной стороны горнолыжной перчатки больно царапнул бровь. Руби сняла перчатку. Она смотрела на ладонь своей руки и ощутила, как она постепенно начала мерзнуть. Теплый пар бесшумного выдоха окутал руку, немного ее согревая. Подойдя к большой ветке дерева, украшенной всего несколькими стеклянными шарами, она дотронулась до их холодной призрачной прозрачности.

Руби закрыла глаза. Много лет назад они с Сарой провели выходной на горнолыжном курорте. Стоя под ветвями деревьев, заваленных снегом, они любовались их красотой рождественской открытки с разноцветными кристалликами льда, играющими на солнце. Пастораль красоты, тишины и чистоты навевала ожидаемое желание вернуться сюда еще раз. Наверное, как и многие другие туристы, они мечтали и строили планы вернуться сюда на Рождество, чтобы провести его в этой красоте, а не в окружении мертвых декораций под искусственным снегом. Руби дергала за ветки, и на них обрушивались маленькие снегопады. Они начали возиться, упали и перекатывались в сугробах снега. Вскоре снег был везде, попал за шиворот, набился в рукава, забрался под перчатки и таял на лице. Руби не могла справиться с Сарой и вскочила на ноги. Она сбросила перчатки, лепила снежки и забрасывала ими Сару. Отвечать Руби тем же Сара не стала, она легко уворачивалась от снежков и любовалась резвящейся Руби. Мокрые от снега руки стали быстро замерзать, но перчатки затерялись где–то в глубоком снегу. Тогда Сара взяла маленькие замерзшие руки Руби в свои и согревала их своим дыханием. Казалось, жар ее губ передавался рукам Руби и от них тоже пошел пар.

За последний год Руби ни разу об этом не вспомнила. Не вспоминала и в прошлом году. Она только помнила, что они ни разу вместе Рождество не встретили. Она помнила много бессмысленных вещей, совсем не тех, о которых стоило помнить, и которые не давали ей наслаждаться жизнью, требовали добиваться непонятных целей, заставляли бороться непонятно за что.

Руби открыла глаза. Они снова стали влажными. Чтобы вытереть слезы, она неосторожно взмахнула рукой и задела ветку, которая чуть не упала со стола. Одна из игрушек не удержалась, петля ее крепления соскользнула, и шар разбился о бетонный пол морозильной камеры. Втайне от Роя, Руби в одиночку перетащила все ее содержимое в соседнюю камеру и попыталась украсить в рождественском стиле. Она даже воспользовалась пульверизатором, чтобы распылить воду мельчайшими капельками, и теперь все стены, потолок и даже стекло двери искрились в лучах лампы настоящим инеем. Ей очень хотелось создать иллюзию настоящей зимы. Она забыла, почему во всем винила Сару, почему ощущала себя жертвой, почему считала себя лучше нее. Она не хотела больше вспоминать о незаметно появившейся отраве обиды, которой раньше не было. Она забыла и не хотела думать о себе, о том, что давно ничем не отличалась от Сары. Когда–то все было по–другому. Тогда Руби была счастлива любому событию, тому, как оно было, без претензий. Совсем не так, как в последние годы, когда Руби стала добиваться своего счастья для вечного будущего любой ценой. Почему она тратила время на глупые обиды, вместо того чтобы радоваться жизни? Теперь, когда время вновь неумолимо тикало, она горько об этом сожалела. Вместо того чтобы наслаждаться теми минутками, которые у них были, которые они могли провести вместе, она рассуждала лишь о себе и своих обидах. Теперь все это казалось туманом, из которого ей удалось выбраться и понять, что она не одна пребывала в этом заблуждении. Теперь, когда секунды тикают, Руби знала, что Сара тоже плутала в этом тумане, может, так в нем и осталась.

Руби закрыла глаза. Она увидела недоумение и любопытство Сары, когда привела ее в подвал с морозильными камерами и указала на приготовленную теплую одежду. У Сары вырвался возглас восхищения и удивления, когда они вошли в слепящую белизну камеры с небольшим столом, горящей свечой и шампанским в маленьком сугробе инея, а не ведре со льдом. Они встречали Рождество без Рождества. Они снова весело болтали, смеялись. Они рассматривали старые фотографии, вспоминали старые истории. Это длилось вечность. Это могло длиться вечность. Часы тикали, и они начали уставать, и мерзнуть… Сара не знала, как сказать, но иллюзия начала исчезать. Руби знала это. Она достала бутылку любимого вина Сары и немного долила ей в бокал. Сара молча пила, смотрела на погрустневшую Руби и, не удержавшись, зевнула. Ей вдруг очень захотелось спать. Она попыталась встать и не смогла. Руби подошла к Саре, присела на корточки, взяла ее руки в свои и согревала их своим дыханием. В ее глазах стояли слезы.

— Сара, ты прости меня! Я забыла, что не все в этом мире было создано для меня. Ты прости, но я вспомнила. Слишком поздно, но вспомнила.

Слеза скатилась по ее щеке, и горячая капля обожгла их замерзшие руки. Саре очень хотелось спать, и она не смогла ответить, но в ее глазах Руби видела одновременно понимание и желание возразить. Саре очень хотелось спать, она не смогла возразить.

— Сара, ты не думай неправильно. Это не то, что ты думаешь. Все будет хорошо. У тебя все будет правильно и все получится. Ты бессмертная. Я хочу, чтобы ты оставалась бессмертной. У тебя все получится.

Капли слез падали на руки, но больше не жгли.

Руби открыла глаза. Она провела перчаткой по стеклу саркофага, отчистив его от остатков инея. Разметав огненно–рыжие волосы, под стеклом лежала бессмертная Сара в легкой тунике так идущего ей цвета. Слезы падали на руки, и Руби отошла от саркофага, чтобы снова не запачкать ими стекло. Подойдя к стене, она проверила установленный режим работы. В течение следующих восьми дней компьютер будет медленно понижать температуру, пока она не достигнет абсолютного нуля. Сара будет спать. Сара будет ждать. Она бессмертная, она может ждать всю оставшуюся вечность.