Поцелуй вампира

Глава 7

Эфрика напряглась, завидев, что к ней приближается леди Элеонор. Они с Дженкином исполняли роль охранников друг друга всего лишь один день, но Эфрика была уверена, что женщина идёт поговорить с ней о нем. Вчера вечером девушка несколько раз перехватывала такой взгляд леди Элеонор, которым та наблюдала за ними с Дженкином, что её даже озноб пробирал. Дженкин не доверял этой женщине и не хотел быть с нею, но Эфрика не думала, что он видел в ней реальную угрозу.

— И где же ваш чемпион[2]? — спросила леди Элеонор, подойдя почти вплотную к Эфрике с холодной приветственной улыбкой на лице.

— Мой кто? — спросила Эфрика, настроенная не позволить этой женщине запугать ее.

— Дженкин, конечно. Я полагаю, он цепляется за вашу юбку, чтобы держать Лаклейна и Томаса на расстоянии.

— Как мой кинсман[3], он, естественно, хотел бы, что эти двое держались от меня подальше. Они создавали мне проблемы.

— Дженкин — ваш кинсман? Я понятия не имела, что МакНахтоны и Калланы находятся в родстве.

— Моя сестра замужем за лэрдом Дженкина, который приходится ему кузеном.

— Едва ли это делает его вашим кинсманом, — раздраженно бросила леди Элеонор, но тут же справилась с собой. — Вы и вправду можете быть такой наивной, да? Разве вы не слышали о репутации этого мужчины? Он ненасытен.

Снисходительный тон советчицы, который приняла Элеонор, заставил Эфрику стиснуть зубы.

— Вполне возможно, миледи, но не думаю, что Дженкину пришло бы в голову обесчестить сестру жены своего брата. — Взгляд, которым леди Элеонор уставилась на нее, заставил Эфрику почувствовать себя неуютно, казалось, светло-голубые глаза женщины пронизывают её душу насквозь. — Дженкин считает своим долгом защитить меня от дальнейших оскорблений.

— Вы рассматриваете желание молодых Лаклейна и Томаса сделать вас женой одному из них оскорблением?

— Их манера ухаживания не очень мне импонирует.

— Я думаю, что вы, скорее, предпочтете манеру ухаживания вашего кинсмана. Ах, но какая женщина не предпочла бы, а? Он из того типа мужчин, кто без труда заставляет женщину потерять всякое здравомыслие и осторожность. Многие из них пали жертвой его красоты и обаяния. Мне совсем не хочется увидеть такую молодую и невинную девушку, как вы, обманутой сладостной ложью, которую он произносит так складно. Как было со мной, — прибавила она со скорбным вздохом.

Если женщина решила дождаться сочувствия от Эфрики, то скорее рассыплется в прах на том месте, где стоит. Достаточно плохо, что лживая бестия разговаривала с ней, словно с неразумным ребенком. Но то, что леди Элеонор разыгрывала роль невинной, обольщенной, а затем брошенной бессердечным любовником, буквально приводило девушку в бешенство. Она что, действительно думает, что Эфрика настолько глупа, что поверит этому?

Эфрике пришлось признаться себе, что частично ее ярость была вызвана болью. Как личность леди Элеонор могла быть отвратительна аки смертный грех, однако внешне она была красива, очень даже красива. Смотреть на эту женщину и знать, что Дженкин держал ее в объятиях, целовал, ласкал, занимался с ней любовью, заставляло Эфрику страдать, будто от открытой кровоточащей раны в душе. В этот момент Эфрика не была уверена, кого сейчас ненавидит больше — Элеонор, за то, что та напомнила ей о распущенности Дженкина и обо всех его любовницах, или Дженкина — за то, что он так свободно расточал свою благосклонность.

Но сейчас было не время обнаруживать свои чувства, размышляла она. Женщина, стоявшая перед нею, хотела нащупать ее уязвимое место, и Эфрика поняла, что оно у нее есть. Ее сердце не слушалось ни одного из ее наставлений, не верило ни единой лжи, которую она сама себе напридумывала. Оно жило своей счастливой жизнью. Эфрика знала, что если она уже не любила Дженкина, то находится лишь в поцелуе от этого чувства.

— Мне жаль, если вы чувствуете, что с вами плохо обошлись, миледи, — промолвила Эфрика, про себя желая, чтобы женщина убралась отсюда, и желательно как можно дальше. Франция, к примеру, могла бы стать неплохим началом.

— Такие вещи случаются. Следует учиться на них. Да, и стараться передать этот опыт другим, попытаться уберечь от жестокого разочарования, которое могут причинить подобные мужчины. О, но, несмотря на мои муки, у меня есть некоторые оправдания. Если уж отступать от стези добродетели и здравого смысла, то невозможно желать лучшего любовника, чтобы сбиться с пути истинного. Столь неистового в своей страсти, столь опытного. Но я не должна говорить так откровенно с подобной невинностью.

Эфрика подозревала, что дай она леди Элеонор малейший повод, та не замедлит говорить еще более прямо, но она не собиралась дарить ей такой шанс. Самой последней вещью, которую ей хотелось бы услышать, были какие-либо интимные подробности этой интрижки. В своём собственном воображении девушка и так представляла себе гораздо больше, чем способна была вынести.

— Да, наверное, вы не должны. — Судя по слегка расширившимся светло-голубым глазам леди Элеонор, Эфрике не удалось сдержать в голосе нотки всё возрастающей ярости.

— Но сейчас, дитя, вы не должны думать плохо о Дженкине. Он — всего лишь мужчина, а они всегда ищут удовольствие, где только могут. Такова их животная натура. Мне следовало быть более благоразумной. Как вдове, всего лишь несколькими годами старше вас, мне простительны некоторые прегрешения против здравого смысла. — Элеонор улыбнулась и покачала головой. — Признаюсь, очень приятные прегрешения. Мой покойный муж был намного старше меня, так что я понятия не имела, что страсть может быть такой чудесной, что мужчина может лишить женщину рассудка одним прикосновением руки или поцелуем.

Еще одно подобное откровение — и Эфрика опасалась, что ей придется уйти, не то она выцарапает столь восхваляемые глаза женщины. Ревность разрывала ей душу. Это было настоящим безумием. Несмотря на чувства, в которых она только что призналась себе, девушка все же считала, что Дженкин совершенно ей не подходит, так что она не имела права негодовать, обнаружив, что он ищет удовольствий где-то в другом месте. Особенно, если это удовольствие было получено даже до того, как она прибыла ко двору. Однако всё равно, этих здравых рассуждений было мало, чтобы ослабить боль, которую она испытывала.

— Странно, что он еще не пришел, чтобы стоять на страже подле вас, — проворковала леди Элеонор. — Надеюсь, он не болен и не травмирован?

Было что-то в интонации леди Элеонор, что заставило Эфрику почувствовать растущую тревогу, перекрывающую ее страдания и боль.

— Дженкин часто отсутствует на подобных мероприятиях.

— Да, но я все же полагала, что его потребность защитить вас положила конец его добровольному изгнанию.

— У него была работа.

— Конечно. Это, должно быть, то, к чему он нынче имеет склонность — его работа. А, вот и мой хороший друг, леди Беатрис. Я должна поговорить с ней. Было приятно побеседовать с вами, мисс Каллан.

Ага, столь же приятно, как если выдернуть зуб, подумала Эфрика, бормоча вежливые слова прощания. Но быстрый взгляд, которым она окинула лицо леди Беатрис, когда леди Элеонор приблизилась к ней, убедил Эфрику, что леди Беатрис отнюдь не считает рыжеволосую своим другом. Эфрика не удивилась бы, узнав, что бедная леди имеет неверного мужа или же, по крайней мере, думает, что он таков.

Эфрика посмотрела на вход в большой зал и нахмурилась. Слова леди Элеонор относительно отсутствия Дженкина встревожили ее. Рыжая лисица отлично знала, что Дженкин избегал многих придворных собраний, так же, как он избегал и ее. Тот оттенок обеспокоенности в её голосе был наигранным: в этом сомнений не было. Было ли это предупреждением или упоминание о возможной болезни или травме Дженкина предназначалось для того, чтобы заставить Эфрику делать то, что она и делает — терзаться беспокойством?

Решив, что она попросту сойдёт с ума, если ничего не предпримет, Эфрика поискала глазами Дэвида. Кода она, наконец, заметила его вдалеке, он смотрел в сторону входа в большой зал и хмурился. Скорее всего, он ожидал появления Дженкина, и сознание, что тому уже следовало бы быть здесь, только добавило Эфрике нехороших предчувствий. Она медленно направилась туда, где Дэвид стоял рядом с застенчиво краснеющей Фионой. К ее облегчению, как раз, когда Эфрика достигла Дэвида, Фиона отошла поговорить со своей матерью.

— Дэвид, ваш отец говорил, что будет здесь сегодня вечером? — спросила она.

— Да, — отозвался он. — Я только удивляюсь, что могло его так задержать.

Эфрика моментально передала ему слова леди Элеонор и объяснила, почему это ее так взволновало.

— Учитывая все обстоятельства, вероятно, это было сказано только для того, чтобы ввергнуть меня в беспокойство, и все же…

— Вот именно: и все же…. Только позвольте мне сообщить Фионе, что я должен уйти ненадолго, и я пойду с вами искать его.

Минуту спустя Дэвид уже сопровождал ее, выходя из большого зала. Тот факт, что он счёл необходимым самому убедиться в том, что с отцом всё в порядке, заставлял Эфрику лучше воспринимать свои собственные тревожные ощущения. По крайней мере, она не чувствовала бы себя глупо, если бы отсутствию Дженкина нашлось простое объяснение.

— Может, он слишком увлекся своей работой, — предположила Эфрика, продевая руку под локоть Дэвида, когда они направились вдоль тускло освещенного коридора.

— Нет. Он как раз собирался купаться, когда я намеревался уйти. Он велел мне присмотреть за вами, пока сам не сможет подойти. Хотя я знаю, леди Элеонор вам неприятна, но я все же не рассматриваю ее как реальную угрозу. — Он покраснел. — После того, как мой отец отвернулся от нее, она попыталась забраться в мою постель. Рассчитывая причинить боль моему отцу или оскорбить его, подозреваю.

— О, Дэвид! Вы не могли!

— Нет! Признаюсь, это было тяжким искушением, но к тому времени я уже встретил Фиону и понял, что она и есть та девушка, которую я искал. Мне не хотелось бы, чтобы эта змея подкрадывалась к Фионе и нашёптывала ей в уши свои ядовитые гадости. Подозреваю, именно это леди Элеонор с вами и сделала, так?

— Ну, да, но я знаю, что ваш отец никому ничем не обязан. То, что он делает — это его личное дело, и больше ничье. — Она нахмурилась, когда он фыркнул.

— Если хотите, можете лгать самой себе, Эфрика Каллан, но не ждите, что кто-нибудь этому поверит. От вас и от моего отца прямо-таки разит желанием, стоит вам оказаться в пределах видимости друг друга. — Он сдержанно улыбнулся, когда она, шокированная, буквально задохнулась. — Не надо так сильно кипеть от возмущения. Я же говорю не о похоти, а о том возвышенном желании, крошечной частью которого является плотская страсть. Я не понимаю, почему бы вам двоим не оставить все эти танцы и просто не примириться с этим.

— Ваш отец не нуждается в еще одной женщине. Он уже и так имел их больше, чем следовало.

— Ах, Эффи, вы же, как и я, отлично понимаете, что те женщины для него ничего не значили. Если бы не так, он все еще был бы с нею. И точно также вы знаете, что МакНахтоны свободны в своих увлечениях, пока не найдут свою Истинную Пару. — Он пожал плечами. — Природа зверя, я полагаю.

— Вы же не были таким.

— И я был. Хотя не настолько распущенным, как некоторые. Но я приехал сюда, чтобы найти жену, так ведь? А мой отец — нет, и, поверьте мне, он ни за кем не ухаживал и никого не совращал. Нет, предложения посыпались на него, едва он впервые вошел в большой зал. Застенчивые или дерзкие, но по большей части откровенно развратные. Не будучи ничем связанным, он их принимал. Если бы вы двое прекратили играть в ту странную игру, что вы играете, ни одно предложение больше не было бы принято.

— Я люблю солнце, — прошептала Эфрика, не в силах отрицать доводы Дэвида.

Дэвид остановился и посмотрел на нее, уперев руки в бока.

— Так же, как Бриджет и ее ребятишки. Чуть только солнце соизволит блеснуть, они выходят на улицу. Я думал, вы приняли то, кем мы являемся.

— Не будьте идиотом. Конечно, я… — Она напряглась и схватила его за руку, — Вы слышали это? — спросила она, но по расслабленности его тела поняла, что он не слышал. — Сталь на сталь.

— Ваш слух острее, чем мой, полагаю. Откуда это доносится?

На секунду внимательно прислушавшись, Эфрика ахнула.

— Из апартаментов Дженкина.

Дэвид тут же растворился в тени и бесшумно устремился вперёд со скоростью, которая порядком впечатлила Эфрику, когда ей пришлось поднажать, чтобы поспеть за ним. Несомненно, этому свойству МакНахтонов можно было только позавидовать. Она почти столкнулась с ним, когда он внезапно резко остановился. Выглянув из-за его плеча, девушка чуть не вскрикнула и побежала мимо него. Дженкин сражался с тремя мужчинами. Еще один человек уже растянулся на полу и выглядел мертвым, либо умирающим. Все они очень походили на наемных убийц, и у Эфрики появились кое-какие подозрения относительно того, кто их нанял. Когда она поняла, что Дженкин сражался с ними так, как сражался бы на его месте любой обычный человек, не используя многие навыки, которыми одарила его кровь МакНахтонов, она чуть не выругалась. Даже выражение лица, хотя и, безусловно, жестокое, контролировалось им. Он, очевидно, боялся быть пойманным на том, что МакНахтоны делали так замечательно — на вселении страха Божия в своих врагов. И это, внезапно поняла она, было тем, почему Дэвид остановился и всё ещё колебался.

— Идите, — зашипела она. — Сделайте то, что вы делаете лучше всего и позвольте своему отцу сделать то же самое. Я предупрежу, если кто-то приблизится.

— Вы можете сделать это?

— Да. Если только я настрою свои способности на это, то смогу сказать вам, кто только что рыгнул в большом зале. Идите.

Эфрика чуть было не пропустила атаку Дэвида, настолько стремительным было его движение. Хотя какая-то ее любопытная часть хотела понаблюдать за сражением, она переключила свой разум на защиту тыла МакНахтонов. Лучше, чем кто-либо в ее роду, она умела игнорировать звуки, которые не расценивались ею, как опасные, и прислушиваться к другим. Ее хвастовство перед Дэвидом было преувеличением, но не таким уж и большим. Но, так или иначе, она не ждала, что бой продлится слишком уж долго. Как только Дэвид и его отец обрушат всю свирепость МакНахтонов на своих противников, те, кто не умрёт сразу, с воплями помчатся в ночную тьму.

Наступившая тишина сообщила ей о конце схватки. Так как она стояла у единственного выхода из коридора, и никто не пробежал мимо нее, Эфрика решила, что двоих МакНахтонов в их полном великолепии оказалось более чем достаточно, чтобы справиться с четырьмя наемниками. Когда же она обернулась, чтобы присоединиться к победителям, то увидела Дэвида, склонившегося над Дженкином, который сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Эфрика вдруг вспомнила свою сестру, которая как-то рассказывала ей, что МакНахтоны фактически не были бессмертны, просто они так долго жили, что можно было легко подумать, будто так оно и есть. И ещё Бриджет говорила, что МакНахтона убить очень трудно, но всё же можно. И она даже сказала, как. Эфрика вспомнила один из вариантов — быстрая потеря слишком большого количества крови, — и бросилась к Дженкину.

— Проклятье, отец, когда это ты стал таким разборчивым? — резко бросил Дэвид, когда она опустилась на колени рядом с Дженкином.

Эфрика была потрясена количеством ран, которые были нанесены Дженкину. Дэвид обнажил грудь Дженкина, и она насчитала там три ранения, на его обтягивающих брюках тоже была кровь, а звук медленно падающих капель позади него означал, что, по крайней мере, одна рана находится у него на спине. Однако, что действительно ее встревожило, так это то, что ни одна из ран не показывала и признаков заживления. Его тело Чистокровного должно было уже начать исцеляться. Эфрика могла даже припомнить, как Бриджет рассказывала ей, что однажды очень сильно исцарапала своими ногтями лицо Дженкина, и как же она была поражена, когда эти царапины затянулись прямо у нее на глазах. Эфрика же не видела и намека на это чудо.

И тут внезапно она поняла, что может быть причиной этого. Дженкин потерял слишком много крови, чтобы суметь излечить себя. Он нуждался в крови, но судя по виду тел, разбросанных вокруг них, ни он, ни Дэвид не взяли ее у мужчин. За исключением мужчины, который был сражен мечом Дженкина и все еще цеплялся за уходящую жизнь, остальные трое были убиты очень аккуратно. Эфрика подозревала, что это было сделано для того, чтобы избежать любой случайности, если вдруг кто-то увидит тела и сможет рассказать об этом. Поднимаясь на ноги, Эфрика спросила себя, почему она не испытывает никаких сомнений в том, что собиралась предложить, и затем поняла, что это потому, что наемники намеревались убить Дженкина. Наименьшее, что этот выживший убийца мог сделать, прежде чем умереть — поддержать Дженкину жизнь, которую он так стремился отобрать.

— Этот все еще жив, — спокойно сказала Эфрика, указывая на мужчину, которого Дженкин сразил мечом. Девушка не обратила внимания на насторожённые взгляды, которыми одарили её отец с сыном. — Я слышу предсмертный хрип из его горла, так что не стала бы медлить.

— Я думал, он мог быть уже мертвым, — пробормотал Дженкин.

— Нет, в нем еще есть жизнь, но она быстро покидает его. Я буду ждать тебя в твоих покоях.

Эфрика преодолела несколько футов до его двери и вошла в комнату. Закрывая за собой дверь, она мельком заметила Дэвида, который чуть ли не силой тащил своего отца к умирающему наемнику. На мгновение девушка испугалась, уж не сделала ли она или не сказала что-то такое, что заставило Дженкина с такой неохотой делать то, что должно было спасти его жизнь, но тут же избавилась от чувства вины. Эфрика была совершенно уверена, что не допустила промашки, но Дженкин очевидно хорошо знал, какими чудовищными находят Посторонние такие потребности. Девушка только надеялась, что он скоро поймет — она не одна из них. Для нее теперь стало очень важным, чтобы Дженкин узнал, что она принимает его всего, вместе с тем, кем он был.