Поцелуй вампира

Глава 10

— Где он?

Не обращая внимания на удивленные лица и не собираясь извиняться за свое столь бесцеремонное вторжение в их большую залу, Эфрика решительно направилась к своей сестре и ее мужу.

На то, чтобы добраться до Кембрана, у неё ушло две недели. Не хотелось слишком много думать о том, что за это время могло произойти с Дженкином. По мере того, как одно за другим возникали разные осложнения, отсрочивая ее прибытие в Кембран, заверения Дэвида об отношении к ней Дженкина постепенно утратили способность её успокаивать.

Эфрике хотелось доверять Дженкину, хотелось верить, что из ее рук он не кинется сразу в объятия другой женщины, однако обетов верности он ей не давал.

— Где кто? — спросила Бриджет.

Несмотря на то, что на лице Бриджет была написана невинная растерянность и непонимание, Эфрика знала, что ее сестра прекрасно осведомлена — «кто». Эфрика подозревала, что Барбара уже успела написать письмо. К тому же, вполне возможно, что и Дэвид написал своей матери. Что сам Дженкин что-либо рассказал, она сомневалась.

— Дженкин, — резко бросила она.

— Я надеюсь, ты не приехала сюда одна, девушка, — сказал Кахал.

— Нет. Я оставила мужчин, которые сопровождали меня сюда, в деревне, — ответила она. — Дженкин залёг на дно, не так ли?

— Должно быть, он разгневал тебя более чем обычно, раз уж ты преследуешь его даже здесь, — сказала Бриджет.

— Сестра, я действительно не хочу лишать тебя твоего развлечения, но у меня была отвратительная неделя общения с всякими идиотами при дворе. Затем последовала кошмарная неделя дождей, размытых дорог, сломанных колёс, охромевших лошадей и мужчин, бурчащих по поводу девиц, у которых разума не больше, чем Бог дал блохе. Поскольку я и так начала это путешествие не в лучшем настроении, то сейчас балансирую на грани великолепной истерики.

— А-а, спасибо за предупреждение.

— Всегда с радостью. Дженкин?

— В пещерах. С тех пор, как приехал, он укрылся в своей комнате, с головой уйдя в работу.

— Отлично, ему предстоит обнаружить, что можно сбежать от полной решимости девушки из рода Калланов, но спрятаться — нет.

Эфрика проигнорировала дружеский смех Кахала и направилась к выходу, чтобы припереть Дженкина к стенке в его убежище. Ярость несла ее вниз, в глубины Кембрана. Девушка замешкалась лишь на мгновение, когда ступив в большую пещеру, служившую Чистокровным главным залом, обратила на себя их взгляды. Старшая из них, красивая белокурая женщина по имени Агнесс, усмехнулась и указала на дверь в дальнем конце пещеры, окованную толстым слоем железа.

Дойдя до двери, Эфрика подняла, было, руку чтобы постучать, но затем передумала. Она не даст Дженкину шанс отослать ее прочь, заперев перед ней дверь. Эфрика отогнала от себя предательскую, лишающую решимости мысль о том, что он оставил ее, потому что не хочет и совсем не любит ее, и, что он там с другой женщиной. Потянувшись к дверной ручке, Эфрика услышала несколько одобрительных шепотков, донёсшихся из теней позади нее. Они придали ей сил, чтобы открыть дверь и, шагнув в комнату, хлопнуть ею позади себя. То, как Дженкин подпрыгнул от удивления, чуть ли не свалившись с каменной скамьи, на которой сидел, доставило ей краткий миг торжествующего удовлетворения.

От потрясения раскрыв рот, Дженкин уставился на Эфрику, чувствуя, как от восторга зачастил его пульс. Он не предполагал, что она последует за ним, даже лишь в силу её гордости. Своим появлением она обрадовала его неописуемо, но только пока он совершенно отчетливо не вспомнил причины, по которым ее покинул. Ничто не изменилось. Даже правда, которую он раскрыл о своем наследии, по сути дела, ничего не меняла.

— Значит, вот куда ты приехал, чтобы забиться и спрятаться! — сказала Эфрика, подходя ближе, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Забиться? Я не забиваюсь! — Дженкин нахмурился, когда она закатила глаза и скрестила руки на груди. — Девочка, ты ведь слышала перешептывания: разговоры о дьяволе, колдовстве и демонах. Это влечет за собой опасность, которая может задеть всех, кто находится слишком близко ко мне. Да ещё и обостряет зрение тех, кому придёт в голову задуматься о моих друзьях. Ты не можешь рисковать этим.

— Слова, высказанные ревнивой шлюхой и двумя нищими свиньями, которые считают насилие ухаживанием!

— Не важно, кто говорит эти слова, важно, что они возбуждают страхи и суеверия. Когда разжигаются такие чувства, здравый смысл зачастую не смеет поднять головы, пока не будет сметён пепел с подножия столба с приговорённым к сожжению.

Пугающая картина, но это не значит, что она должна претвориться в явь, твердо сказала себе девушка.

— Ты никогда даже не пытался бороться с ложью.

— Как? Постоять под полуденным солнцем?

Эфрика не стала обращать внимания на эти слова.

— Во-первых, стоит начать с тех, кому не нравятся люди, распускающие сплетни. Немногие женщины при дворе питают нежные чувства к леди Элеонор. Да и у Лаклейна с Томасом тоже мало друзей. К тому же, некоторые женщины, конечно, помнят, какой ты живой и теплый. — Она осталась довольна, заметив испуганное смущение, отразившееся на его лице.

— Дальше: то, что сына так называемого дьявола, с его хорошо заметной рыжей шевелюрой, довольно часто наблюдали на прогулке вместе с его обожаемой невестой при ясном свете дня — тоже пошло на пользу. И уж конечно, толпа, которая видела, как распростёрся на полу Лаклейн, поверженный маленькой девушкой, легко убедилась, что он и Томас не что иное, как бесхребетные слабаки, которые с помощью лжи, несомненно, пытались скрыть свою трусость и позорное поражение от твоих рук.

— Ты сбила с ног Лаклейна?

Она кивнула.

— Его глумление досаждало мне.

Дженкин смотрел на нее с изумлением. Медленно, он слез со своего высокого сиденья и, сделав к ней пару шагов, остановился на расстоянии фута. Ещё чуть-чуть — и он коснется ее. Казалось, каждая его частичка жаждала снова почувствовать ее в своих руках. Однако это положило бы конец беседе, которой, как он подозревал, предстояло быть интригующей и кое-что прояснить.

— Так ты приехала сюда, чтобы сказать мне, что я не должен опасаться возвращения ко двору? — спросил он.

— Возможно, — ответила она. — Хотя я не пойму, с какой стати кому-то захотелось бы возвращаться в это отвратительное место.

— Эфрика, почему ты приехала?

— А почему ты уехал?

— Чтобы защитить тебя.

— О, неужели? А если я скажу тебе, что у меня проскочила мысль, что ты сбежал не только из-за слухов, — ты сбежал от меня, от нас, и от того, что происходило между нами?

— Может быть, в этом есть доля правды. — Он шагнул ещё ближе и быстрым движением положил палец на её губы, не давая ей ничего сказать. — Я не подхожу тебе, любовь моя. — Поведя рукой, он обратил ее взгляд на темную, без окон пещеру, в которой они находились. — Это место, где я живу. Даже, когда я выхожу на поверхность, то только в такие же тёмные места, как это. Ты — существо света, солнца. Я никогда не смогу присоединиться к тебе под ним.

— Это печально, но это не означает, что я не смогу выходить на солнце всякий раз, когда у меня появится на то настроение.

Его глаза вспыхнули слишком знакомым блеском, и когда он двинулся вперед, Эфрика отступила. Несмотря на то, как сильно ей хотелось вновь оказаться в его объятиях, она чувствовала, что сейчас разговор был более важен. Ей действительно казалось правдой то, что говорили ей Дэвид, ее кузен и свои собственные инстинкты — да, Дженкин любил ее, но она должна была услышать эти слова. И Эфрика чувствовала, что очень важно, чтобы Дженкин тоже услышал и понял, что ее былые страхи и сомнения развеялись.

— Мне гораздо больше лет, чем тебе, — сказал он, почти улыбаясь, глядя, как в ответ на каждый его шаг вперёд, она отступала, неизбежно приближаясь к его кровати.

— Правда, и меня, в самом деле, беспокоит, что ты почувствуешь, когда проснёшься однажды утром и заметишь, что я постарела, а ты — нет.

— Это не будет иметь значения.

Ни слова любви или сладостной лести — и все же она поверила ему.

— Ну, по сравнению с прочими Посторонними мы, Калланы, более долговечны.

— Хорошо, тогда дни, отпущенные тебе до окончания жизни, так же станут и моими, во всех возможных смыслах.

Эфрика почувствовала, что ее ноги коснулись какого-то края, но была так поражена его словами, что даже не попыталась удержаться на ногах. Уже приземляясь, она обнаружила, что на пути её падения оказалась мягкая кровать. Приподнявшись на локтях, она увидела Дженкина, который навис над ней, опираясь на руки по обеим сторонам ее бедер. Эфрика почувствовала, как по её венам растёкся жар, который мог разжечь в ней только он, и поспешно заговорила:

— И я действительно хочу детей, но, если Господь решит, что у нас их не будет, я смогу это принять. У меня есть племянники и племянницы, чтобы любить и заботиться о них. — Эти слова ему необходимо было услышать, и она решительно настроилась похоронить эту тень, прежде чем сказать ему правду.

— Ты просишь, чтобы я женился на тебе, любовь моя? — он удерживал ее пристальный взгляд своим. — Ты действительно готова стать моей Парой?

— Да, Дженкин. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем солнце, больше, чем что-либо, — мягко ответила девушка.

Эфрика издала легкий удивленный вздох, когда он притянул ее к себе и поцеловал так, будто изголодался по ее вкусу. Спустя несколько мгновений она уже так же лихорадочно пыталась избавить его от одежды, как и он ее. Дженкин опустил ее на кровать с такой невообразимой нежностью, что это воспламенило ее еще сильнее, и она замурлыкала, с радостью и удовольствием приветствуя его в своих объятиях. Вскоре, от ощущения его плоти рядом с собой, теплоты его губ на коже, от прикосновений его рук Эфрику уже сотрясала дрожь желания. Он удерживал ее, балансируя на самой грани наслаждения до тех пор, пока она буквально не взмолилась об облегчении. Тогда, внезапно, Дженкин оказался там, глубоко внутри неё. Эфрика почувствовала себя разлетевшейся на кусочки. Начиная проваливаться в сладкую желанную пропасть, она ощутила острый укол боли в области шеи и ее оргазм усилился десятикратно.

— Эфрика, — прошептал Дженкин, когда, наконец, к нему вернулись силы, чтобы заговорить. Он поцеловал ее в кончик носа и усмехнулся тому, насколько ошеломленной она выглядела. — Сердце моё, моя Пара, — проговорил он, целуя ложбинку у основания ее шеи.

— Я — твое сердце? — спросила Эфрика, приходя в себя и стряхивая пресыщенное оцепенение, чтобы обвить его руками.

Дженкин улыбнулся, проведя по ее губам своими.

— Да, ты. Ты сомневалась в этом, девочка моя?

— Чуть-чуть, — пробормотала она. — Ты покинул меня.

— Да, чтобы уберечь тебя, позволить встретить мужчину, который мог бы гулять с тобой под солнцем и заполнить твой дом детишками. Я оставил свое сердце и душу в твоих крошечных ручках, любовь моя, но я думал, что так будет лучше.

— Ну, ты был не прав.

Прежде чем он смог ответить, в дверь постучали, и голос Кахала пробился сквозь толстую древесину.

— У меня здесь священник. Я не уверен, предстоит ли нашему отцу Джеймсу совершать обряд венчания или же бормотать отходную по Дженкину, но у вас есть пять минут, прежде чем я войду, чтобы лично убедиться в том, какой именно обряд потребуется.

Эфрика вслед за Дженкином повторила проклятие, когда они выбрались из кровати и начали торопливо одеваться. Даже, если бы они вышли из комнаты полностью одетые, Эфрика была уверена, что все легко догадаются, чем они только что занимались.

Пяти минут было явно недостаточно, чтобы успеть скрыть припухшие от поцелуев губы, привести в порядок ее растрёпанные волосы и найти что-нибудь, чтобы спрятать предательскую отметину на ее шее.

Когда Дженкин открыл дверь, взял ее за руку и вывел в пещеру, Эфрика почувствовала, как горячим румянцем залило ее щеки. Кахал, Бриджет, отец Джеймс и каждый Чистокровный, находящийся здесь, уставились сначала на нее с Дженкином, затем — на ее шею. Возникшая на секунду абсолютная тишина взорвалась возгласами приветствий и поздравлений.

Эфрика все еще не оправилась от удивления, когда Агнесс и Бриджет потащили ее в комнаты к Агнесс, чтобы попытаться сделать ее внешний вид менее распущенным и более приличествующим невесте.

И только, когда ее уже вели обратно к Дженкину, причесанную, и с украшенными лентами волосами, Эфрика поняла, что ей не высказывали никаких предупреждений, не давали советов и ни о чем не спрашивали.

— Бриджет, разве ты не собираешься сказать что-нибудь? — спросила она у своей сестры.

— Нет, то, что ты приняла решение — понятно и так. — Она встретила хмурый взгляд Эфрики с лёгкой улыбкой. — Метка, Эфрика. Я знаю, наверное, лучше, чем кто-либо другой, что ты никогда не позволила бы ему отметить себя, как свою Пару, если бы не была полностью предана ему — душой, сердцем и умом. Да и Дженкин никогда не отметил бы тебя, как свою спутницу жизни, если бы не чувствовал тоже самое.

Агнесс погладила ее руку.

— Я знаю, тебе, не родившейся среди МакНахтонов, трудно понять, что, когда Дженкин пил от тебя и дал пить тебе, была создана связь, которая никогда не будет нарушена.

Эфрика покраснела, понимая, что все совершенно точно знали, когда была сделана её метка. И тут рядом оказался Дженкин, схватил ее за руку и потащил к священнику. Он выглядел настолько гордым, настолько счастливым, что она отбросила остатки своего смущения. Улыбнувшись ему и встав на колени рядом, она повторила свои клятвы ясным, твердым голосом. Когда Дженкин повторял свои слова, она знала, что он действительно собирается воплотить в жизнь всё сказанное.

Мягкий свет от множества свечей придавал коже Дженкина интригующее свечение, определила Эфрика, пробежавшись пальцами вверх и вниз по его сильней руке. Празднование их брака было лучшим, на что могла надеяться любая невеста и она, вступая в клан, чувствовала себя благожелательно приветствуемой. В своё время брак Бриджет и Кахала вызвал некоторое негодование и возмущение. Но, как она подозревала, каждый их ребенок своим рождением пролил свою каплю воды на тлеющие огни сопротивления внутри клана.

Дженкин подвинулся, чтобы лечь рядом с ней, и приподнялся, опираясь на локоть.

— О чем ты думаешь, любовь моя?

— О том, что Чистокровные, наконец-то, видят, что ваш лэрд был прав: МакНахтоны не смогут выжить, оставаясь сами по себе, внутри своего рода.

Расслабленно лаская ее живот, Дженкин кивнул, а потом вздохнул.

— Любимая, я не говорил тебе этого, чтобы не тешить ложной надеждой, но я не столь чист кровью, как думал. Во мне на одну-две капли больше крови Посторонних, чем я себе представлял. В дни, когда Ночные Всадники терроризировали свои земли, оставляя за собой страх и смерть, некоторые из моих прародителей сеяли также и своё семя. Детей, родившихся от такого союза, обычно выбрасывали, чтобы они умерли, потому что считали их демонами и нечистым порождением дьявола. Но мои родственники некоторых спасли. Эти спасенные были моими предками. Конечно, они женились на Чистокровных, поэтому я не могу сказать, сколько во мне крови Чужих, но ее больше, чем меня понуждали верить. Это, однако, не означает, что я смогу подарить тебе ребенка. Я… —

Дженкин нахмурился, когда она, прижав палец к его губам, заставила его замолчать.

— Это уже и так достаточно очевидно.

Дженкин втянул в себя воздух так стремительно, что закашлялся.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что уже ношу твоего ребенка, — усмехнулась Эфрика, глядя на его оторопелый вид.

— Но ты говорила давеча, как будто опасалась, что не будет никаких детей?

— Я говорила так, потому что должна была дать тебе понять, что для меня это не имеет значения, мне нужно было, чтобы ты в это поверил. Это дитя может быть единственным, которое у нас будет, и я хотела, чтобы ты понял: это совершенно не важно.

Дженкин провёл раскрытой ладонью по её животу и прошептал:

— Ты точно уверена?

— Это, мой милый муж, одна из вещей, которые Калланы всегда знают наверняка. — Эфрика почувствовала, как от слез защипало глаза, когда он с трогательной нежностью поцеловал ее живот. — Ты рад?

— Ох, глупенькая моя девочка. Я был невыразимо рад, когда ты приехала за мной, когда захотела стать моей Истинной Парой. Ребенок? Это — чудо, подаренное Господом, которое приводит меня в настоящее благоговение. — Он притянул её к себе и поцеловал. — Я люблю тебя, мой маленький котенок. Я не заслуживаю такого счастья, но я приму его и буду беречь. Я потрачу свою жизнь на то, чтобы ты никогда не пожалела о том, что стала моей женой, моей Парой.

— Просто люби меня, Дженкин. Это все, что мне нужно. Ну и, может быть, чтобы время от времени ты заставлял меня мурлыкать.

Дженкин засмеялся.

— А как насчёт прямо сейчас?

— Сделай хотя бы это для начала.