Поцелуй вампира

Глава 3

— Ты его поцеловала?!

Эфрика сердито посмотрела на кузину и слегка удивилась тому, что слова Барбары не отозвались эхом по большому залу, чтобы приковать к девушкам взгляды всех присутствующих.

— Может, нам лучше нанять глашатая, чтобы он объехал страну и оповестил весь народ? Тебе не пришлось бы так надрываться.

Барбара не обратила внимания на ворчание Эфрики, но понизила голос:

— Ну, и как это было?

— Барбара!

— Да ладно, не строй из себя монашку. Он среди местных женщин почти легенда.

— Да уж, знаю. Вот почему мне не следовало позволять ему такого.

— А еще потому, что тебе более чем понравилось.

Вряд ли была причина это отрицать. Эфрика не только просидела допоздна, размышляя об этом поцелуе, но и просыпалась несколько раз за ночь, вся в испарине, исполненная жажды любви. Ее девичьи мечты о Дженкине больше не были невинными.

— Ладно, это не лучшая для тебя добыча, но…

— Я не собиралась его ловить.

Взгляд, которым наградила ее кузина, сообщил Эфрике, что старшая подруга верит ее словам не больше, чем она сама.

— Но, Барбара, ты ведь знаешь, какой он, каковы все МакНахтоны.

— Твоя сестра не жалуется.

Эфрика вздохнула и прислонилась к холодной каменной стене, разглядывая ярко одетых придворных, заполнявших большой зал.

— Она любит своего лэрда. А я отказываюсь любить Дженкина. Я люблю солнце, цветы и певчих птиц. Жить с человеком, который никогда не сможет выйти из тени? Почти никогда не покидающим темные закоулки замка Кембран? Мне кажется, я задохнусь. А он надолго переживет меня, и все еще будет выглядеть молодым, когда я уже поседею и буду вся в морщинах.

Она заметила, что Дженкин вошел в большой зал, − и к нему тут же подошла рыжеволосая женщина, в манерах которой было что-то неискреннее.

— А еще он развратный ублюдок, — прошипела Эфрика, чувствуя сильное желание сломать женщине руку, которой та поглаживала предплечье Дженкина.

— Дитя мое, он холост. Холост и не обручен. К тому же, он красивый холеный брюнет, способный пробудить желание в любой женщине, всего лишь войдя в комнату. Слышала, местные дамы начали увиваться за ним, едва он приехал. Покажи мне холостяка, который утверждает, что отказывается от прелестей, которые предлагают ему столь откровенно, и я скажу, что он великий лжец.

Все верно. Эфрика предпочитала не думать о мужчинах, которые, едва их голос закончил ломаться, устремлялись на поиски подобных приключений. Такое лицемерие часто поражало ее. Мужчины прыгали в чужую постель при первой же возможности, но стоило так поступить женщине, ее начинали считать шлюхой. Сами они стремились лишиться невинности как можно быстрее, однако требовали, чтобы выбранные ими жены были непорочны.

— Скажи-ка мне, кем, по словам Дженкина, приходится ему Дэвид? — спросила её Барбара.

— Сыном. Дженкин говорит, что был женат, но недолго, ему было лет тринадцать.

— Очень умно. Дэвид приобретает статус законного ребенка и внушает всем веру, что Дженкину не больше тридцати с небольшим. А на самом деле ему сколько?

— Понятия не имею, − знаю только, что он, по меньшей мере, лет на десять старше своего лэрда.

— О, — Барбара скорчила гримаску. — Думаю, это и меня бы обеспокоило. Стареть вообще нелегко — но стареть, когда твой муж остается сильным и время не оставляет на нем следов, было бы ужасно тяжело. Хотя, конечно, и у такого положения есть свои очаровательные преимущества.

— Негодница. Кто эта женщина рядом с ним? Похожа на ту, что отправила меня в сад.

— А-а, это леди Элеонор Макбин. Не из тех, кому стоит доверять. Коварна, порочна, никаких моральных устоев. В прошлом году она пробовала совратить моего мужа. Хуже того, она оплела меня своими хитростями, нашептывала ложь и распространяла слухи до тех пор, пока я не начала этому верить.

— Нет, Барбара, твой муж никогда бы…

Резким жестом Барбара заставила ее замолчать.

— Знаю. Даже когда ревность начала грызть мои внутренности, разум говорил мне, что все это ложь. К счастью, ревность весьма польстила мужу, и он быстро привел меня в чувство. Я рассказываю об этом, чтобы предостеречь тебя. Поосторожнее с этой штучкой.

Она нахмурилась, видя, что Дженкин оставил женщину и направляется к ним.

— А ты могла бы предупредить этого красавчика. У вас обоих слишком много тайн, которые нужно хранить, и вам совсем не нужны проблемы с этой лисицей. К тому же, мы обе знаем, что ее роль в том нападении на тебя могла быть не такой уж и незначительной.

Эфрика душила в себе желание сбежать, пока Дженкин еще далеко. Скрывать в себе чувства, пробужденные поцелуем, будет сложно, если Дженкин от нее не отстанет, но убегать и прятаться — не ее стиль. Да и потом, не исключено, что трусливое бегство как раз и поведает Дженкину о ее состоянии. Женщина, неуязвимая для его чар, бежать от него не станет. А все-таки трудно оставаться спокойной, когда Барбара улизнула, едва обменявшись приветствиями.

— Рад, что поступок этих идиотов не заставил тебя прятаться, — сказал Дженкин, прислоняясь к стене рядом с ней.

Дженкина не радовала острая потребность видеть девушку. Не радовало его и то, что ему ничуть не хотелось отвечать на почти неприкрытый намёк леди Элеонор на приглашение побаловаться ночкой разврата. Тело требовало женщины, но он подозревал, что теперь только одной. Излечиться бы от этой напасти, − но он не знал, как. Даже просто стоять рядом с Эфрикой было невыносимо.

— Пусть не думают, что имеют для меня хоть какое-то значение, — ответила Эфрика.

— Но ты будешь сторониться их, так?

— Как чумы.

Дженкин кивнул, поразмыслил о том, что стоит, а чего не стоит говорить; затем решил, что прямота лучше всего.

— Мне кажется, нам нужно поговорить о том, что случилось прошлым вечером.

— Ты спас меня, потом я спасла тебя.

Она старалась не залиться краской под его пристальным взглядом, но подозревала, что ей это не очень-то удается.

— Ты знаешь, о чем я, девочка. Надо обсудить, какая искра пробежала между нами, когда мы обнялись.

— Это был просто поцелуй, Дженкин. Я и раньше целовалась.

На секунду Дженкин почти поверил, что она не почувствовала тогда ничего особенного, не ощутила неукротимого голода, который пробудился в нем самом. Но потом заметил, как старательно Эфрика избегает его взгляда.

— А ты позволяла хоть одному из мужчин ложиться на тебя? Мурлыкала для них, Эфрика?

Он удовлетворенно кивнул, когда она обожгла его сердитым взглядом.

— Это захлестнуло нас обоих. Жар, желание.

Значит, поцелуй взволновал Дженкина не меньше, чем ее, но Эфрика и виду не подала, что польщена его признанием.

— Похоть. И ничего больше. Я уже не ребенок, так что не вижу ничего особенного в том, что опытный мужчина смог разбудить во мне страсть. А ты, как я слышала, загораешься от одной женской улыбки.

— Проклятье, Эфрика, прекрати осуждать меня! Я брал то, что предлагали, как любой мужчина. Я полностью свободен и не должен ни объясняться, ни извиняться — ни перед кем.

Он вздохнул и потер затылок, спрашивая себя, как ей удалось внушить ему такое сильное чувство вины, даже стыда.

— Впервые приехав сюда, я и вправду потерял голову. До этого я никогда не уезжал из Кембрана, избегая посещать даже владения родственников. Но удовольствие быстро улетучилось: я понял, что на самом деле это вовсе не было просто наслаждение, которым делятся друг с другом.

Хотя Эфрика искренне ненавидела, когда он говорил о своих женщинах, любопытство заставило ее спросить:

— А что же тогда это было?

— Запах новой добычи? Аромат загадок и тайн? Я был темным, опасным любовником, человеком теней. Смелые отваживались принять вызов. Кому удалось бы раскрыть мои тайны? Я был всего лишь еще одним экземпляром в коллекции.

— Ага, понятно. Женщины обращались с тобой так, как мужчины часто обращаются с женщинами.

Это было неприятной правдой, которая открылась ему совсем недавно, но соглашаться он не стал.

— Думаю, я беззаботно скользнул в эту жизнь, стал одним из них, но потом понял, что это не по мне.

— Поэтому ты и приехал сюда? Посмотреть, сможешь ли стать одним из них?

Дженкин пожал плечами.

— Мне это приходило в голову. Ты знаешь о надеждах Кахала вывести МакНахтонов из теней, — начал он.

— Да, он рассчитывает, что породит МакНахтонов, которые выберутся из своих пещер.

Она заставила себя не покраснеть со стыда под осуждающим взглядом, которым он ее наградил.

— Ты не хуже меня знаешь, что Кахал и Бриджет — верные муж и жена, связанные обетом и любовью. — Он коротко улыбнулся. — И твоя сестра, совсем недавно одарившая нашего лэрда второй парой ребятишек, берет на себя больше, чем должна. Охотно и радостно.

Думая о новорожденных племяннице и племяннике, Эфрика тоже не смогла сдержать улыбку. Бриджет теперь вся будет погружена в заботы об этой парочке, так же, как это было с её старшими сыновьями-близняшками, которым уже по два года. Затем Эфрика подумала о других племяннице и племяннике — детях, появившихся на свет после того, как ее братья поразвлеклись с женщинами из рода МакНахтонов во время одного из своих визитов, а потом на тех не женились, и неодобрительно посмотрела на Дженкина.

— Ты тоже приехал сюда размножаться?

— Нет, конечно, — резко ответил он, потом вздохнул. — С тех пор, как я стал мужчиной, меня вряд ли можно назвать монахом, но мой единственный ребенок − Дэвид, и я просил руки у той девушки. Она решила остаться с себе подобными. Так что — нет, не мысли о размножении привели меня сюда. Раз уж внешний мир подбирается все ближе к нашему убежищу, я подумал, что будет разумно позволить людям познакомиться с одним-двумя МакНахтонами, чтобы дать им представление, что это за люди, вместо пустых сплетен или сомнительных домыслов. Получилось не совсем так, как я хотел, хотя у меня появилось несколько хороших друзей среди лэрдов. К сожалению, необходимость объяснять, отчего днем меня не бывает видно, делает дружбу сложным занятием.

— И как же ты это объясняешь?

Он скорчил гримасу.

— Я не могу выносить яркий солнечный свет, потому что он вредит моим глазам, а моя кожа на солнце быстро обгорает. — Дженкин сердито посмотрел на Эфрику, когда та захихикала. — Знаю, такое объяснение выставляет меня изнеженным растеньицем. Чтобы хоть как-то смягчить позор, мне пришлось удостовериться, что не один и не два человека видели, как я несколько раз боксировал с Дэвидом. — Внезапно он повернулся, прислонившись плечом к стене так, чтобы лучше видеть ее. — И мы что-то далеко ушли от того, что нам, на мой взгляд, следовало обсудить.

Эфрика скрестила руки на груди.

— О чем тут говорить? Это был всего-навсего поцелуй.

— Девочка, поверь мне, я разбираюсь в таких вещах. Это был не просто поцелуй. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Нас мгновенно охватили сильнейшие жар и желание. Надо честно признаться в этом, чтобы можно было с ними бороться.

— Я не из распутных девок, которые…

Прикосновение его пальца к губам заставило Эфрику замолчать, и в ней поднялась волна тепла.

— Да, вот так, — мягко сказал он, заставляя себя убрать палец от ее более чем соблазнительного рта. — Девочка, я вовсе не имел в виду, что ты распутная. Это не вопрос морали. Это вопрос страсти: — страсти, которая поднимается в нас и толкает друг к другу. Пока мы не признаем это правдой, мы легко можем попасть в её ловушку.

— Так не целуй меня больше.

— Не буду. Мы постараемся сохранять почтительное расстояние — вот как сейчас.

Именно то, чего она хотела. Эфрика задумалась, почему же тогда она почувствовала боль и раздражение оттого, что он предложил такой выход. Это было опасным противоречием. Очевидно, ей придётся хорошенько приструнить себя, когда она останется одна.

— Наверное, это будет лучше всего, — заставила она себя сказать, довольная тем, как спокойно звучит ее голос.

— Я упрощу задачу, вернувшись к работе над одной из причин, ради которых я приехал в это проклятое место.

— Что за причина?

— Побольше узнать о моей наследственности. — Он выпрямился и поддался искушению поцеловать ее в щеку. — Копание в пыльных свитках и метрических книгах остудит мою кровь.

Эфрика посмотрела ему вслед и вздохнула. Он был так красив и двигался с таким изяществом, что было просто невозможно оторвать глаз. Эфрика понимала: не будь Дженкин МакНахтоном, она выставила бы себя полнейшей дурочкой, стараясь привлечь его внимание. Сейчас ее очень тянуло поступить так же. Чьё-то легкое прикосновение к её руке заставило Эфрику вздрогнуть, и она повернулась к встревоженной Барбаре.

— Выглядишь очень обеспокоенной и грустной, девочка. — Барбара видела, как Дженкин большими шагами движется к выходу из зала. — Быть может, тебе стоит…

— Нет. — Эфрика огляделась, чтобы быть уверенной, что их разговор никто не услышит. — Он МакНахтон. Я против них ничего не имею. Я знаю, что они не порождения ночного кошмара, не бездушная нежить — демоны-вампиры, которые смотрят на нас только как на еду. Но все же его сущность делает нас слишком разными. Барбара, он никогда не сможет присоединиться ко мне в прогулке по саду, чтобы взглянуть, как роса на цветах испаряется под утренним солнцем. Он уже лет на тридцать старше меня, и даже сам не может сказать, сколько еще проживет — но это, конечно же, будет долгое, очень долгое время. Мы не будем стареть вместе. Он единственный, кто родился среди Чистокровок за более чем четыре десятка лет. Ясно, что семя Чистокровок слабое. Да, несмотря на все его развратные похождения, Дженкин стал отцом всего одного ребенка, да и того родила Посторонняя из семьи Макмартин. Мальчик уже стал мужчиной — и всё равно ему надо быть очень осмотрительным, оставаясь на солнце при ярком свете дня. Я хочу детей, Барбара.

— Твоя сестра…

— Ее муж не Чистокровка. — Она помотала головой. — Я хорошо понимаю проклятие древних родословных, которое накладывает на людей клеймо … ладно, назовём их особенными. Калланы имели с этим дело на протяжении многих поколений, так ведь? Дженкин может раскидать взрослых мужчин, словно котят. Зубы, которые он старательно скрывает, заставили бы позавидовать волка. Он может порвать человеку горло и хлебнуть крови, которая течет из смертельной раны. Да, теперь у МакНахтонов суровые правила насчёт этого: они берегут свою свирепость для воров, убийц и врагов. Так он и поступил бы с мужчинами, которые напали на меня, если бы я его не остановила. Он был готов сделать это. Чтобы восстановиться после пребывания на солнце, пусть даже такого кратковременного, ему потребовалось выпить вина, разбавленного кровью. — Она кивнула, увидев, что Барбара нахмурилась. — Вот именно — он слишком особенный.

— В свете этого наша прародительница не так уж плоха, — прошептала Барбара.

— Ну да. Лучше кошка, чем волк. И Калланы приложили много сил, чтобы вывести эти признаки настолько, что от прародительницы осталась лишь тень. МакНахтоны только вступили на этот путь. Пройдет много времени, прежде, чем многие из них смогут спокойно ходить меж нас.

— Я все понимаю, но мне кажется, твое сердце не вполне согласно с твоей головой.

— Верно, но я заставлю его согласиться.

— Даже если он ответит на твои чувства?

— Да, такое искушение может возникнуть. Я могла бы смириться со всем этим, да, — но, когда я начинаю колебаться, склоняясь к этому, в моей голове возникает одна мысль, один непреложный холодный факт, который действует на меня отрезвляюще.

— И что же это за мысль?

— Я могу приговорить к жизни в тенях себя, но я не хочу обрекать на то же своих детей.