По следам большой смерти

20. ПЕРВАЯ ВЕДЬМА

Капелька зарычала, дернув поводок.

Сержант Кулибин положил руку на эфес сабли и кивнул кадету. Тот скинул с плеча обрез, щелкнул затвором и шагнул в сумрачный боковой коридор.

Сержант оглянулся. Покои третьего этажа освещались хуже остальных. Слабая электрическая лампочка моргала над лестничным пролетом, у запечатанного лаза на крышу раскачивалась еще одна, а дальше анфилада залов тонула во мраке. За спиной у Кулибина висела табличка с надписью "Искусство Франции XX века…".

Кулибин исходил этот маршрут вдоль и поперек. В западном крыле не было жилых и присутственных помещений, на десятках дверей висели замки с сургучными печатями и листы с описями имущества. В музейных залах хранилось множество полезных вещей, необходимых для жизнедеятельности Зимнего, но ничего такого, чем мог бы поживиться случайный воришка. Мебель, трубы, доски, стекло…

Впрочем, вору залезть сюда было не легче, чем в подвалы, набитые золотом. Окна давно наглухо заколотили или забрали решетками, по крышам разгуливали часовые, а этаж каждые два часа обходил патруль с собакой. Кулибину оставалось завершить круг, проверяя запоры и заглядывая в темные углы на предмет возгорания и протечек. На обратном пути у центральной лестницы они должны были встретиться с другим патрулем, обходящим второй этаж, помахать друг другу фонариками и двигаться дальше.

Инструкция требовала от патрульных ни в коем случае не разделяться, но сержант ленился и посылал кадета одного проверять запоры. Сам он и так прекрасно видел, что никто, кроме них, не поднимался на этаж. На досках центрального прохода лоснилась тропинка, натертая сапогами караульных, а вдоль стен толстым ковром лежала годами не убираемая пыль.

Кадет отошел шагов на семь от развилки и остановился, высоко подняв фонарь.

– Что там? - спросил сержант, почесывая овчарку за ухом.

Капелька превратилась в комок мышц. Сержанту это совсем не понравилось. Овчарка была слишком умна, чтобы реагировать подобным образом на кошек и крыс. Кого-то она там почуяла, за развилкой…

– Не пойму… - хрипло пробасил кадет, разглядывая пол перед высокой двустворчатой дверью. - Следы, вроде вышел кто-то, а замок висит. Чудно…

– Какие еще следы?

– Да словно баба босиком прошла. Нога-то малехонькая…

– Вернись! - приказал старший патруля, чувствуя, как волнение собаки передается и ему. - Белены нажрался? Откуда тут баба?

Марусин пожал плечами и стал медленно отступать всё дальше, светя себе под ноги. Вот он добрался до поворота и затоптался на месте, растерянно оглядываясь по сторонам.

Что-то здесь было не так.

Кулибину почудился легкий неприятный запашок, точно понесло намокшим сеном. Ногам вдруг стало зябко. Он свернул с тропы, не веря своим глазам. В пыли ясно обозначились отпечатки маленьких босых ступней. Следы начинались у камина, где пирамидой были составлены ящики, и вели вдоль плинтуса в сторону мрачного тупика. Патрульные туда редко заглядывали. Проход изгибался под прямым углом; за поворотом торчала статуя безголового мраморного бога и виднелся кусок разбитого стеллажа. Капелька ощерилась и не пожелала подходить к таинственным следам ближе, чем на метр.

Кадет всматривался в темноту, положив обрез на сгиб локтя.

Кулибину показалось, что запах гнили стал сильнее, а в тупике за поворотом раздалось шлепанье босых ног.

– Марусин, вернись, я сказал! - негромко повторил сержант, повторно оглядываясь на лестничный пролет. Он прикидывал, стоит ли поднимать тревогу. Возможно, сюда зачем-то забрела одна из прачек. Может, назначила тут кому-то свидание или решила припрятать свои денежки от запойного мужа…

Он пытался себя успокоить, придумывая самые идиотские версии и всячески оттягивая момент, когда придется свернуть за угол. Кулибина сопровождала храбрая собака, но эта отчаянная собака впервые за два года дежурств пряталась ему за спину.

Но если там и вправду какая-то пьянчужка, тогда не миновать выговора от лейтенанта за то, что они разбудили всех.

Внезапно ближайшая лампочка потухла. Следующая горела далеко впереди, за поворотом главного коридора. Оттуда на ободранные стены ложились бледные косые лучи. Сержант чертыхнулся, проклиная коменданта, который после пожара приказал снять со стен масляные светильники.

Где-то сбоку скрипнула доска. Кадет миновал мраморную статую и, высоко подняв фонарь, исчез за стеллажом.

У Капельки торчком встали уши и приподнялась верхняя губа. Овчарка обернулась и смотрела теперь назад, издавая низкое горловое рычание.

– Марусин, ко мне! - теряя терпение, рявкнул сержант. Он загнал саблю в ножны и достал револьвер.

Кадет не отвечал.

Позади во мраке скрипнула половица, еще сильнее запахло гнилым сеном. Кулибину показалось, что какая-то темная фигура очень быстро пересекла коридор за его спиной и скрылась в одном из боковых ответвлений.

После серии перестроек этаж походил на запутанный лабиринт. У Кулибина мелькнула мысль, что если это шалят дети, он один их никогда не найдет. А потом он подумал, что если это не подростки, то им ничего не стоит окружить его одного и всадить нож в спину.

Он поднял револьвер, готовясь стрелять.

Капелька снова зарычала, но не бросилась вперед, а прижалась к ноге человека. Сержант впервые видел ее испуганной.

– А ну, стоять! - раздался из-за угла бас кадета.

Свет от его фонаря затрепетал, потом стали слышны быстрые шаги. Марусин, вместо того чтобы подчиниться старшему, бросился кого-то догонять по параллельному проходу. Сержанту не оставалось ничего другого, как рвануться следом.

Он миновал поворот и с разбегу ткнулся в спину кадету. Овчарка визгливо залаяла. Впереди находился тупик, с окном, небрежно забитым досками, между которыми виднелся кусочек ночного неба. Три доски были оторваны, а железная решетка разворочена, словно сквозь нее пролетел тяжелый снаряд.

В проеме окна маячила женская фигура, с ног до головы закутанная в черное.

– Стоять… - несмело протянул Марусин. - А ну, открой лицо! Кто такая?!

Фигура у окна как-то странно дернулась. На ней был длинный свободный плащ до самого пола. На мгновение сержанту показалось, что под плащом шевелится клубок змей. А потом плащ чуть распахнулся, и Кулибина обдала волна раскаленного воздуха. Стоявшего впереди Марусина ощутимо качнуло назад. У патрульного было такое чувство, словно великан дохнул ему в лицо протухшей отрыжкой.

Марусин заметил присутствие старшего, осмелел и сделал шаг вперед, намереваясь откинуть с лица женщины капюшон. Капелька заходилась в лае, упиралась всеми четырьмя лапами, таща сержанта за собой назад. Кулибин вдруг каким-то неведомым образом понял, что подчиненного надо задержать, что ни в коем случае нельзя ему дать коснуться этой сволочной бабы…

Но он опоздал. Женщина резким движением распахнула на груди тяжелый складчатый балахон; капюшон свалился с ее головы, и долю секунды Кулибин видел ее лицо. Ведьма была молода и чертовски красива, а то, что она ведьма, сержант уже не сомневался. Горящие глаза, коротко стриженные, как у пацана, волосы и очень бледная кожа на угловатых скулах.

Под балахоном не было человеческого тела.

Перед глазами караульных раскручивалась тугая дымная воронка. Долю секунды сквозь нее просвечивало окно, затем воронка выросла в несколько раз, превратившись в грохочущий смерч с десятками черных хвостов.

Марусин завопил, но его голос заглушил нарастающий рев. Поводок вырвался у сержанта из рук. Овчарку бросило вперед, в самый центр гремящей тучи.

Лицо черной женщины улыбнулось, губы беззвучно произнесли несколько слов. Вой достиг такой силы, что Кулибин оглох, а потом его голову пронзила резкая боль. Он схватился руками за уши и почувствовал, как по пальцам стекает кровь.

Марусин упал на колени, выронив оружие. В обоих фонарях разбились стекла, но темно уже не было. Не в силах пошевелиться, сержант наблюдал, как визжащий дымный хобот становится всё светлее; вот он разросся до размеров коридора, вот вырвал оставшиеся доски из окна, с треском обнажил штукатурку на стенах. Кулибин сделал отчаянную попытку развернуться, но его неудержимо повлекло вперед.

Черная ведьма хохотала. Ее оскаленное лицо находилось где-то под потолком. Оттуда дождем сыпались куски лепнины. Мимо лица сержанта со свистом проносились щепки, гвозди и дверные петли. Из пола вывернуло верхний слой паркета, затем обнажилось перекрытие; один за другим в смерч вовлекались скрытые под штукатуркой кабели, метровые обломки плинтусов и настенных подсвечников.

С потолка сорвалась люстра и принялась носиться по кругу вдогонку за мертвой собакой. У Капельки были переломаны лапы; на каждом круге овчарка ударялась мордой о стену, оставляя за собой шлейф кровавых брызг. Затем в бешеный волчок вовлекло и Марусина.

Сержант что было силы прыгнул вправо, обнял ногу мраморного героя и с ужасом убедился, что статуя, несмотря на огромный вес, качается. Он почувствовал, как с пояса оторвало ножны, затем порвалась и улетела портупея с кобурой, за ней последовали пуговицы. Держаться становилось всё труднее, а главное - он никак не мог набрать в грудь воздуха.

Весь воздух собрался внутри смерча.

Кадет судорожно цеплялся за оголившийся кирпич, за уцелевшую под полом железную раму. Затем его ноги задрались вверх, с них сорвало сапоги, портянки, брюки тоже начали сползать. Марусин висел вверх тормашками, разинув рот в беззвучном крике, и выпученными глазами смотрел на командира. В последнем усилии он отпустил пальцы левой руки и протянул ее вперед, пытаясь ухватить Кулибина за лодыжку, но тут сорвался с места громоздкий стеллаж, ударив кадета в лицо.

Кулибин не хотел бы на это смотреть, но закрыть глаза казалось еще страшнее. Он успел увидеть, как семнадцатилетнего напарника шмякнуло о стену, потом еще раз о другую, сдирая лоскутами кожу, и спустя секунду в вихре носился уже не человек, а что-то красное и бесформенное…

Статуя покачнулась и медленно поползла, словно влекомая исполинским магнитом. Кулибин заплакал; он висел параллельно полу, цепляясь кончиками ногтей за трещины в мраморе. Ему казалось, что кошмар длится несколько часов, хотя прошло не больше минуты. Что-то толкнуло в плечо. Он скосил глаза и увидел торчащую сквозь гимнастерку кость. А потом стены коридора сложились гармошкой, и безголовая статуя повалилась прямо на него.

В следующий миг пустотелая женщина взорвалась.

Караульные на площади услышали протяжный свист. Из верхнего этажа дворца вылетело сразу пять окон, по фасаду побежали трещины, булыжную мостовую усеяло осколками.

Немедленно ударил колокол, и весь Зимний пришел в движение. На этажах загорались огни, откуда-то доносились команды офицеров, по лестницам громыхали десятки сапог. Когда начальник караула достиг площадки третьего этажа, он долго не мог ничего разглядеть в клубах гипсовой пыли. Навстречу солдатам выскочила свора ошалевших крыс, зверьки были все в известке. За крысами тянулся кровавый след. Сколько ни искали, от обоих патрульных и овчарки не обнаружили и следов.

Закрыв носы платками, караульные осторожно продвигались по темному коридору, ожидая услышать треск огня. Этажом ниже уже раскручивали шланги, готовясь подавать воду, но оказалось, что тушить нечего.

Потом лейтенанта позвали туда, где произошли самые серьезные разрушения. Старый служака застыл с разинутым ртом. Он еще не видел такого, чтобы после взрыва нигде не возникло пожаров. А здесь явно что-то взорвалось. В полу зияла рваная дыра, словно воронка от падения бомбы, наверху просматривались стропила чердака. Лейтенант не сразу сообразил, откуда тут взялась такая огромная конюшня, а потом до него дошло, что на этом месте раньше был узкий коридорчик, вдоль которого - множество клетушек, нарезанных еще при маме Ксении. Теперь стены рухнули, потолок потрескался. В прилегающих комнатах складировали мебель; нынче ночью императорские кресла и секретеры выглядели так, словно их перемололо в мясорубке. А напротив зияющего оконного провала среди падающих снежинок лежал свернутый бумажный свиток.

– Не подходить! - скомандовал лейтенант. - Всем назад!

– Я возьму, - раздался высокий голос из темноты.

Протолкавшись сквозь строй солдат, к окну вышел Старшина по делам Собора. Христофор прибежал наверх босиком, в одной рубахе, опередив других постоянных обитателей Зимнего. Увидев взволнованное лицо Старшины, начальник караула почувствовал, как тяжесть спадает с плеч.

Его не сошлют на дальнюю заставу и не отдадут под трибунал, потому что дело нечисто. Раз уж рыжий боится, стало быть, гвардейцы ни в чем не виноваты…

Какая-то темная сила прорвалась в Эрмитаж.

– Спаси, Господи… - забормотали в толпе, когда рыжеволосый колдун поднял свиток.

– Что там, Старшина?

Христофор обвел гвардейцев заторможенным взглядом.

– Что там? Что?

– Измена?!

– Никак, Озерники опять объявились?..

– Быстро все наружу! - сказал Христофор командиру гвардейцев. - Очень опасно. Надо послать человека в мечеть, нам нужен толмач…

– С какого языка толмач, господин? - осторожно заглядывая в свиток, спросил лейтенант.

Тут он встретился с рыжеволосым колдуном взглядом и почувствовал тяжесть в животе. Красная луна играла у Христофора в зрачках, на виске пульсировала жила…

– С арабского, лейтенант. Поспеши, очень мало времени.