Пленник дуба

- Я не думал здесь оказаться, госпожа.

- Я слыхала, что ты участвовал в этой войне, сражался среди саксов, союзников Артура. Я и не знала, что ты воин.

Гвидион пожал плечами.

- У тебя было не так уж много возможностей узнать что-либо обо мне, леди.

И внезапно, неожиданно даже для себя самой, Моргейна спросила:

- Ты ненавидишь меня за то, что я тебя бросила, сын? Гвидион заколебался.

- Возможно, какое-то время ненавидел, пока был молод, - наконец ответил он. - Но я - дитя Богини, и то, что я не мог видеться со своими земными родителями, помогло мне это осознать. Я больше не держу на тебя сердца, Владычица Озера, - сказал он.

На миг мир вокруг Моргейны превратился в размытое пятно; казалось, будто рядом с ней и вправду стоит молодой Ланселет... Сын учтиво поддержал ее под руку.

- Осторожно, дорожка тут не совсем ровная...

- Как там дела на Авалоне? - спросила Моргейна.

- У Нинианы все хорошо, - ответил Гвидион. - С прочими же сейчас меня мало что связывает.

- А не видел ли ты там сестру Галахада, девушку по имени Нимуэ?

Моргейна задумалась, пытаясь припомнить, сколько же лет сейчас должно быть Нимуэ. Галахаду исполнилось шестнадцать. Значит, Нимуэ, по крайней мере, четырнадцать - уже почти взрослая.

- Я ее не знаю, - отозвался Гвидион. - Старая жрица-предсказательница - как там ее имя, Врана? - забрала ее к себе, в место безмолвия и уединения. Мало кто из мужчин видел ее.

"Интересно, почему Врана так поступила?" Внезапно Моргейну пробрала дрожь. Но она лишь поинтересовалась:

- Ну, а как там сама Врана? С ней все в порядке?

- Я не слыхал, чтобы с ней было неладно, - сказал Гвидион. - Но когда я в последний раз видел ее во время обряда, она казалась старше самого старого дуба. Впрочем, голос у нее по-прежнему молод и прекрасен. Но я никогда с ней не беседовал.

- Никто из ныне живущих мужчин не беседовал с нею, Гвидион, - сказала Моргейна, - и мало кто из женщин. Я провела в Доме дев двенадцать лет и слышала ее голос не более полудюжины раз.

Ей не хотелось более ни говорить, ни думать об Авалоне, и она произнесла, стараясь, чтоб ее голос звучал как можно более непринужденно:

- Так значит, ты приобрел воинский опыт среди саксов?

- Да, и в Бретани - я некоторое время жил при дворе Лионеля. Лионель принял меня за сына Ланселета и велел называть себя дядей; я не стал с ним спорить. В конце концов, если о Ланселете будут думать, что он способен произвести на свет бастарда, ему от этого хуже не станет. Кстати, саксы Кеардига дали мне имя, как и благородному Ланселету. Его они прозвали Эльфийской Стрелой - у них вообще в обычае давать прозвище всякому незаурядному человеку. Мне они дали имя Мордред: на их языке это означает "смертоносный советчик" или "злой советчик", и, думаю, это отнюдь не было похвалой!

- Не так уж много коварства требуется, чтоб быть лукавее сакса, сказала Моргейна. - Но поведай мне, что же заставило тебя прийти сюда до избранного мною срока?

Гвидион пожал плечами.

- Мне показалось, что было бы неплохо взглянуть на своего соперника.

Моргейна испуганно огляделась по сторонам.

- Не говори этого вслух!

- У меня нет причин бояться Галахада, - спокойно отозвался Гвидион. Не похоже, что он проживет достаточно долго, чтобы взойти на трон.

- Это Зрение?

- Я и без Зрения вполне способен понять, что для того, чтобы сидеть на троне Пендрагонов, нужно быть посильнее Галахада, - сказал Гвидион. - Но если тебе так будет спокойнее, леди, то я готов поклясться Священным источником, что Галахад не умрет от моей руки. Равно как и от твоей, добавил он мгновение спустя, заметив, как содрогнулась Моргейна. - Если Богиня не захочет видеть его на троне нового Авалона, то мы вполне можем предоставить ей самой разобраться с этим делом - я так полагаю.

Он на миг коснулся руки Моргейны, и, хотя прикосновение было нежным, ее снова пробрала дрожь.

- Пойдем, - сказал Гвидион, и Моргейне почудилось, будто голос его бесстрастен, словно голос священника, дающего отпущение грехов. Посмотрим, как там мой кузен несет бдение. Нехорошо было бы испортить ему столь торжественный момент. У него в жизни их будет не так уж много.

Глава 5

Сколько бы Моргауза ни бывала в Камелоте, ей никогда не надоедало любоваться пышными торжественными церемониями. И ей, как одной из подвластных Артуру королев и матери трех самых давних его соратников, должны были сегодня предоставить почетное место среди зрителей турнира; а пока что она сидела в церкви, рядом с Моргейной. По окончании службы Галахада должны будут посвятить в рыцари; теперь же он стоял на коленях рядом с Артуром и Гвенвифар, бледный, серьезный и сияющий от радостного возбуждения.

Сам епископ Патриций приехал из Гластонбери, чтобы отслужить в Камелоте праздничную обедню; сейчас он стоял перед собравшимися в своей белой ризе и говорил нараспев:

- Тебе мы приносим этот хлеб, тело Сына единородного...

Моргауза прикрыла рот ладонью, пряча зевок. Хоть ей и часто приходилось присутствовать на христианских церемониях, королева никогда не задумывалась об их сути; они были еще скучнее, чем авалонские ритуалы Моргауза знала их, поскольку все детство провела на острове. Она еще лет с четырнадцати считала, что все боги и все религии - лишь порождение людской фантазии. Все они никак не были связаны с реальной жизнью. И тем не менее в праздник Пятидесятницы Моргауза послушно ходила к обедне, чтоб порадовать Гвенвифар - ведь та была здесь хозяйкой дома, да к тому же и Верховной королевой, и близкой родственницей Моргаузы; и вот теперь Моргауза вместе с прочими членами королевского семейства двинулась к епископу, чтоб принять святое причастие. Единственной, кто так этого и не сделал, была Моргейна. Моргауза лениво подумала, что Моргейна сделалась сущей дурочкой. Мало того, что она оттолкнула от себя простой люд - теперь самые набожные из придворных между собой именуют Моргейну ведьмой и чародейкой, а то еще и похуже. Ну какая ей разница? В конце концов, все религии лгут, только каждая лжет на свой лад. Вот Уриенс, тот лучше умел чувствовать свою выгоду; Моргауза ни капли не сомневалась, что Уриенс ничуть не благочестивее любимого кота Гвенвифар. Она видела, что Уриенс носит на руках змей Авалона, - но это не помешало старому королю, равно как его сыну, Акколону, подойти к причастию.

Но когда богослужение почти закончилось, и стали читать молитву за усопших, Моргауза почувствовала, что вот-вот расплачется. Ей не хватало Лота: он был так бесстыдно весел и верен ей - на свой лад; и, в конце концов, он ведь дал ей четырех прекрасных сыновей. Гавейн и Гарет стояли сейчас на коленях рядом с ней, наряду с прочими домашними Артура - Гавейн, как обычно, поближе к Артуру, а Гарет - бок о бок со своим молодым другом, Увейном, пасынком Моргейны. Увейн звал Моргейну матерью, да и сама Моргейна говорила с ним с воистину материнской теплотой; Моргаузе бы и в голову не пришло, что ее племянница способна на такое.

Домашние Артура поднялись на ноги - послышался шелест платьев и негромкое позвякивание мечей в ножнах - и двинулись к выходу из церкви. Гвенвифар казалась немного усталой, но все же была очень хороша собою, с этими ее золотистыми косами и красивым платьем, перехваченным сверкающим золотым поясом. Артур тоже выглядел великолепно. На поясе его висел Эскалибур - все в тех же ножнах, обтянутых красным бархатом, в которых король носил свой меч вот уж больше двадцати лет. И почему только Гвенвифар не вышьет для него новые ножны, покрасивее? Галахад преклонил колени перед королем; Артур взял из рук Гавейна красивый меч и произнес:

- Вручаю его тебе, мой возлюбленный родич и приемный сын.

Он подал знак Гавейну, и тот препоясал стройного юношу мечом. Галахад поднял взгляд - на лице его сияла совершенно мальчишеская улыбка, - и звонко произнес:

- Благодарю тебя, мой король. Этот меч всегда будет служить лишь тебе одному.

Артур возложил руки на голову Галахада.

- Я с радостью принимаю тебя в число своих соратников, Галахад, сказал он, - и жалую тебе рыцарство. Всегда будь верен и справедлив, всегда служи трону и правому делу.

Он поднял юношу, обнял и поцеловал. Гвенвифар тоже поцеловала Галахада; затем королевское семейство двинулось в сторону огромного турнирного поля. Прочие последовали за ними.

Моргауза оказалась между Моргейной и Гвидионом; за ними шли Уриенс, Акколон и Увейн. Поле было украшено вымпелами и лентами на зеленых древках, и маршалы турнира размечали места для схваток. Моргауза увидела, как рядом с Галахадом появился Ланселет; он обнял сына и вручил ему простой белый щит.

- А Ланселет будет сегодня сражаться? - поинтересовалась Моргауза.

- Думаю, нет, - отозвался Акколон. - Я слыхал, будто его поставили распорядителем турнира; он и так слишком часто их выигрывал. Между нами говоря, Ланселет ведь уже немолод, и если какой-нибудь молодой, крепкий рыцарь вышибет его из седла, это вряд ли пойдет на пользу репутации поборника королевы. Я слыхал, что Гарет не раз брал над ним верх, а однажды это удалось и Ламораку...

- Думаю, Ламораку лучше было бы не похваляться этой победой, - с улыбкой сказала Моргауза, - но мало кто устоит перед искушением похвастаться, что победил самого Ланселета, - пускай даже всего лишь во время турнира!

- Нет, - негромко произнесла Моргейна. - Мне кажется, большинство молодых рыцарей горевали бы, узнав, что Ланселет более не король битвы. Он - их герой.

Гвидион рассмеялся.

- Ты хочешь сказать, что этим молодым оленям не следует бросать вызов рыцарю, что был для них Королем-Оленем?

- Я думаю, что никто из старших рыцарей просто не станет этого делать, - заметил Акколон. - Что же касается молодых рыцарей, мало у кого из них довольно силы и опыта для такого дела. А если кто и осмелится, думаю, Ланселет и сейчас сможет показать дерзкому пару ловких приемов.

- Я бы не стал, - тихо сказал Увейн. - Думаю, при этом дворе нет ни одного рыцаря, который не любил бы Ланселета. Гарет теперь в любой момент сумеет победить Ланселета, но он не станет так позорить его в день Пятидесятницы, а с Гавейном они всегда были примерно равны. Я помню, как-то на Пятидесятницу они сражались больше часа, 'пока Гавейну не удалось наконец-то выбить у него меч. Уж не знаю, смогу ли я победить Ланселета в единоборстве, но пусть он остается непревзойденным, покуда жив. Лично я ему вызов бросать не собираюсь.

- А ты попробуй! - рассмеялся Акколон. - Я вот попробовал, и Ланселет за каких-нибудь пять минут выколотил из меня всю мою самонадеянность! Может, Ланселет и постарел, но ни силы, ни ловкости он не утратил.

Акколон провел Моргейну и своего отца на приготовленные для них места.

- С вашего позволения, я пойду запишусь для участия в турнире, пока не стало поздно.

- И я тоже, - сказал Увейн, поцеловал руку отцу и повернулся к Моргейне. - Матушка, у меня нет своей дамы. Не дашь ли ты мне какой-нибудь знак?

Моргейна снисходительно улыбнулась пасынку и отдала ему свою ленту. Увейн повязал ленту на руку и заявил:

- Моим противником в первой схватке будет Гавейн.

- Леди, - с очаровательной улыбкой произнес Гвидион, - может, тебе тогда лучше сразу отобрать знак своей милости? Много ли тебе будет чести, если твой рыцарь сразу потерпит поражение?

Моргейна рассмеялась, взглянув на Акколона, и Моргауза, заметив, как засияло лицо племянницы, подумала: "Увейн - ее сын, и он ей куда дороже Гвидиона; но Акколон ей еще дороже. Интересно, старый король знает? Или его это не волнует?"

Тут в их сторону направился Ламорак, и у Моргаузы потеплело на душе. Она чувствовала себя польщенной: на турнире присутствовало множество прекрасных дам, и Ламорак мог бы попросить знак милости у любой из них, но он склонился перед нею - на глазах у всего Камелота.

- Госпожа моя, не дашь ли ты мне свой знак, чтобы я мог пойти с ним в схватку?

- С радостью, мой милый.

Она отколола от груди розу и вручила Ламораку. Ламорак поцеловал цветок; Моргауза протянула ему руку. Ей приятно было сознавать, что ее молодой рыцарь - один из самых красивых среди присутствующих здесь мужчин.

- Ты совсем приворожила Ламорака, - заметила Моргейна. Хотя Моргауза и вручила молодому рыцарю знак своей благосклонности на глазах у всего двора, бесстрастное замечание Моргейны заставило ее покраснеть.

- Ты думаешь, я нуждаюсь в чарах или заклинаниях, родственница?

Моргейна рассмеялась.

- Мне следовало бы выразиться иначе. Но молодых мужчин, по большей части, не интересует ничего, кроме прекрасного личика.

- Знаешь, Моргейна, Акколон ведь моложе тебя, но так тобою увлечен, что даже не взглянет на женщин помоложе - и покрасивее. Только не подумай, моя дорогая, - я вовсе не собираюсь тебя упрекать. Тебя выдали замуж против твоей воли, а твой муж годится тебе в деды.

Моргейна пожала плечами.

- Иногда мне кажется, будто Уриенс все знает. Быть может, он рад, что я завела такого любовника, который не станет подбивать меня бросить старика мужа.

Слегка поколебавшись - после рождения Гвидиона она ни разу не разговаривала с Моргейной на столь личные темы, - Моргауза все-таки спросила:

- Так что, вы с Уриенсом не ладите?

Моргейна вновь пожала плечами - все так же безразлично.

- Пожалуй, Уриенс слишком мало меня волнует, чтоб думать, ладим мы или не ладим.

- Как тебе твой Гвидион? - поинтересовалась Моргауза.

- Он меня пугает, - призналась Моргейна. - И все же он настолько обаятелен, что перед ним трудно устоять.

- Ну, а ты чего ожидала? Он красив, как Ланселет, и умен, как ты, - а в придачу еще и честолюбив.

- Как странно: ты знаешь моего сына куда лучше, чем я... - сказала Моргейна, и в словах ее было столько горечи, что Моргауза - первым ее порывом было отбрить племянницу, поинтересовавшись, чего же странного та в этом находит, раз бросила сына еще в младенчестве, - погладила ее по руке и утешающе заметила:

- Ну, моя дорогая, когда сын растет вдали от матери, та знает его хуже всех. Думаю, Артур со своими соратниками - даже тот же Увейн - знают Гавейна куда лучше, чем я, а ведь Гавейна еще не так сложно понять - он человек простой. А Гвидиона ты бы не понимала, даже если бы сама его вырастила: я вот честно признаюсь, что совершенно его не понимаю!

Моргейна не ответила - лишь неловко улыбнулась. Она повернулась и уставилась на турнирное поле; шуты Артура устроили там потешный турнир. Вместо оружия у них были мочевые пузыри свиньи, а вместо щитов разрисованные тряпки, и они выкидывали такие коленца, что зрители от смеха уже падали со своих мест. В конце концов, шуты остановились и раскланялись; Гвенвифар, преувеличенно серьезно изобразив тот самый жест, которым она обычно вручала награду истинному победителю, бросила им полную пригоршню сладостей. Шуты устроили из-за них потасовку, вызвав новый взрыв смеха и рукоплесканий, и ускакали в сторону кухни - там их ждал хороший обед.

Глашатай возвестил, что первая схватка состоится между поборником королевы, сэром Ланселетом Озерным, и поборником короля, сэром Гавейном Лотианским. Рыцари вышли на поле, и зрители разразились восторженными воплями. Ланселет был строен и так красив, несмотря на морщины и седину в волосах, что у Моргейны перехватило дыхание.

"Да, - подумала Моргауза, наблюдая за племянницей, - она по-прежнему любит его, хоть столько лет уже прошло... Быть может, она сама этого не осознает, - но так оно и есть".

Схватка Гавейна и Ланселета походила на тщательно отрепетированный танец: противники кружили друг вокруг друга, обмениваясь ударами. На взгляд Моргаузы, ни одному из них так и не удалось ни в чем взять верх над другим, и когда рыцари, наконец, опустили мечи, поклонились королю и обнялись, зрители с равным рвением приветствовали обоих одобрительными возгласами и рукоплесканием.

Затем последовали конские игрища: всадники показывали искусство управления конем и состязались, кто быстрее подчинит необъезженную лошадь. Моргаузе смутно припомнилось, что когда-то и Ланселет в этом участвовал кажется, на празднествах, устроенных в честь свадьбы Артура. Как же давно это было! Потом пришел черед конных схваток; рыцари бились тупыми копьями, не нанося ран друг другу, а лишь вышибая противников из седла. Какой-то молодой рыцарь неудачно упал и сломал ногу; когда его уносили с поля, он кричал, а нога торчала под неестественным углом. Он оказался единственным, кто пострадал серьезно, а вот синяков и разбитых пальцев было без счета; многие теряли сознание, грохнувшись оземь, а одного рыцаря едва не лягнула скверно выезженная лошадь. В конце концов, Гвенвифар вручила победителям награды. Артур подозвал Моргейну и попросил, чтобы та тоже раздала несколько призов.

Один из призов завоевал Акколон - за выездку, - и когда он преклонил колени, чтоб принять награду из рук Моргейны,

Моргауза с изумлением услышала откуда-то из толпы негромкое, но отчетливое шипение:

- Шлюха! Распутница!

Моргейна покраснела, но, не дрогнув, вручила Акколону кубок. Артур тихо приказал одному из распорядителей:

- Найди мне того, кто это сказал!

Распорядитель бросился выполнять приказ, но Моргауза была уверена, что никого он не найдет - в такой-то толпе!

Началась вторая часть турнира. Моргейна, бледная и взбешенная, вернулась на свое место; руки ее дрожали, как отметила про себя Моргауза, а дыхание участилось.

- Милая моя, не надо так переживать, - сказала Моргауза. - Когда год выдается неурожайным или какой-нибудь преступник ускользает от правосудия, меня еще и не так честят.

- Неужто ты думаешь, что меня волнует мнение этого сброда? презрительно бросила Моргейна. Но Моргауза знала, что ее безразличие напускное. - Дома, в своей стране, я пользуюсь достаточной любовью.

Вторая половина турнира началась с того, что какие-то саксы-простолюдины показывали искусство борьбы. Они были огромны, и тела их - саксы дрались почти обнаженными - с ног до головы поросли жестким волосом; борцы ворчали, напрягались, с хриплыми возгласами швыряли друг друга, потом снова сцеплялись, да так, что казалось, будто вот-вот послышится хруст костей. Моргауза даже подалась вперед, без малейшего стеснения любуясь их животной силой; а вот Моргейна отвернулась с отвращением и брезгливостью.

- Моргейна, ты становишься стыдливой - прямо как наша королева! Ну, не делай такое лицо! - Моргауза заслонилась ладонью от солнца и взглянула на поле. - Кажется, сейчас уже начнется общая схватка... О, смотри! Это же Гвидион! Что это он затеял?

И действительно, на турнирном поле вдруг появился Гвидион. К нему тут же заспешил глашатай, но Гвидион отмахнулся от него. Его сильный, звонкий голос разнесся над полем:

- Король Артур!

Моргейна откинулась на спинку кресла, побледнела как мел и вцепилась в перила. Ну что он там еще задумал?! Он что, собирается устроить скандал при таком скоплении народа и потребовать, чтобы Артур признал его?

Артур поднялся со своего места. Моргаузе показалось, что королю тоже не по себе, но говорил он спокойно и отчетливо.

- Я слушаю тебя, племянник.

- Я слыхал, будто на турнирах есть такой обычай: если король не возражает, то всякий рыцарь может бросить вызов другому рыцарю. И я прошу, чтобы сэр Ланселет встретился со мной в поединке!

Моргаузе вспомнились брошенные как-то в сердцах слова Ланселета - что подобные поединки сделались для него сущим проклятием: каждый молодый рыцарь жаждал сразиться с поборником королевы.

- Да, такой обычай существует, - помрачнев, отозвался Артур. - Но я не могу говорить за Ланселета. Если он согласится на поединок, я не стану ему препятствовать. Но тебе придется обратиться к нему самому и смириться с его решением.

- Вот негодник! - воскликнула Моргауза. - Я понятия не имела, что у него на уме...

Но Моргейна почувствовала, что та отнюдь не сердится на Гвидиона, и даже напротив - его выходка явно доставила Моргаузе удовольствие.

Поднялся ветер, и несомая им пыль припорошила сверкавшую под летним солнцем сухую белую глину турнирного поля. Гвидион прошел сквозь эту пыльную завесу и остановился у края турнирного поля - там, где на скамье сидел Ланселет. Моргаузе не слышно было, о чем они говорят, но затем Гвидион повернулся и гневно воскликнул:

- Господа мои! Я слыхал, что долг поборника - вступать в схватку со всяким, кто того пожелает! Сэр, я требую, чтобы Ланселет сейчас же принял мой вызов - или уступил мне свое высокое звание! Мой лорд Артур, за что ему дарована эта привилегия - за непревзойденное воинское искусство или за иные достоинства?

- Жаль, Моргейна, что твой сын слишком взрослый! - сказала Моргауза. Его бы следовало вздуть как следует!

- Почему ты винишь его, - а не Гвенвифар, поставившую своего мужа в столь дурацкое положение? - спросила Моргейна. - Хоть народ не обзывает ее ни ведьмой, ни шлюхой, всем известно, как она благоволит Ланселету.

Ланселет поднялся со своего места и двинулся к Гвидиону; не снимая перчатки, он с силой ударил парня по губам.

- Вот теперь ты действительно дал повод покарать тебя за невежливые речи, юный Гвидион! Сейчас посмотрим, кто из нас боится боя!

- За этим я сюда и пришел! - отозвался Гвидион. Ни удар, ни гневные слова Ланселета не заставили его отступить ни на шаг, хоть по лицу его и потекла струйка крови. - Я даже благодарен тебе за то, что ты ударил первым, сэр Ланселет. Это вполне справедливо: человеку твоих лет следует давать преимущество.

Ланселет быстро переговорил с одним из маршалов, и тот занял его место распорядителя. Затем Ланселет и Гвидион извлекли мечи из ножен и поклонились королю, как того требовала традиция. По рядам пробежал отчетливый ропот. "Если среди зрителей есть хоть один человек, не уверовавший еще, что перед ним отец и сын, то он, наверно, очень плохо видит", - подумала Моргауза.

Противники вскинули мечи. Теперь их лица были скрыты шлемами. Рост у них был одинаков, и теперь их можно было отличить лишь по доспехам: доспех Ланселета носил на себе следы множества сражений, а на более новом облачении Гвидиона не было пока что ни царапины. Бойцы принялись медленно кружить друг вокруг друга, а затем сшиблись, и какое-то время Моргауза не могла уследить за отдельными ударами - так стремительны они были. Она поняла, что Ланселет изучает своего противника. Мгновение спустя он усилил натиск и нанес сокрушительный удар. Гвидион успел подставить щит, но сила удара была столь велика, что молодого рыцаря просто развернуло. Он потерял равновесие и во весь рост растянулся на земле. Когда Гвидион, пошатываясь, попытался встать, Ланселет убрал меч в ножны и помог ему подняться. Моргаузе не слышно было, что он сказал, но, судя по жестам, явно что-то достаточно беззлобное, вроде: "Ну что, с тебя довольно, юнец?"

Гвидион указал на струйку крови, текущей из неглубокого пореза на запястье Ланселета - он все-таки умудрился зацепить противника, - и произнес так, чтобы все слышали:

- Ты пролил первую кровь, сэр, а я - вторую. Ну что, продолжаем?

Зрители разразились неодобрительными возгласами и свистом. Согласно правилам турниров, когда противники сражались острым оружием, первая кровь означала конец схватки.

Король Артур поднялся со своего места.

- У нас праздник, и вы вышли на рыцарский турнир, а не на смертельный поединок! Я не желаю видеть здесь драк, равно как не желаю, чтоб рыцари бились на кулаках или на дубинках. Продолжайте, если хотите, - но предупреждаю: если хоть один из вас будет серьезно ранен, вы оба навлечете на себя глубочайшее мое неудовольствие!

Противники поклонились королю, разошлись и снова закружили, выбирая удобный момент; затем они снова ринулись друг на друга, и Моргауза едва не задохнулась от волнения, увидев, каким яростным сделался бой. Казалось, что вот-вот какой-нибудь удар пробьет щит и причинит роковую рану! Вот кто-то упал на колени; кровь брызнула на щит, мечи сцепились в смертельном захвате, и один из противников начал клониться к земле...

Гвенвифар вскочила, выкрикнув:

- Довольно!

Артур швырнул на поле свой жезл. Согласно обычаю, после этого следовало немедленно прекратить бой, но противники не видели ничего вокруг себя, и маршалам пришлось растащить их. Гвидион стоял прямо и непринужденно. Когда он снял шлем, на лице его играла улыбка. Оруженосец Ланселета помог своему господину подняться на ноги. Ланселет тяжело дышал, и по лицу его тек пот, смешанный с кровью. Все зрители - и даже рыцари, находившиеся на поле, - разразились гневными воплями. Опозорив Ланселета, которого тут все боготворили, Гвидион отнюдь не завоевал народной любви.

Но все же он склонился в поклоне перед своим противником.

- Это большая честь для меня, сэр Ланселет. Я - чужой при этом дворе, и даже не вхожу в число соратников Артура, и я благодарен тебе за то, что ты преподал мне урок воинского искусства. - Улыбка Гвидиона была точнейшим отражением улыбки самого Ланселета. - Благодарю тебя, сэр.

Неведомо, как это ему удалось, но Ланселет тоже сумел улыбнуться. От этого они сделались похожи, как лицо и его отражение в кривом зеркале.

- Ты храбро проложил себе путь, Гвидион.

- Раз так, сэр, - произнес Гвидион, опускаясь на колени прямо в пыль, - я прошу тебя посвятить меня в рыцари!

Моргауза лишилась дара речи. Сидящая рядом с ней Моргейна словно окаменела. А вот зрители-саксы взорвались весельем.

- Вот уж воистину, хитрец советчик! Ловко, ловко! Теперь они не смогут отказать тебе, парень, - ты отлично дрался с их поборником!

Ланселет взглянул на Артура. Король сидел, оцепенев; мгновение спустя он все-таки кивнул. Ланселет жестом подозвал своего оруженосца. Тот принес меч. Ланселет опоясал этим мечом Гвидиона.

- Пусть этот меч всегда служит твоему королю и правому делу, произнес он. Теперь Ланселет был предельно серьезен. Всякий след насмешливости и вызова исчез с лица Гвидиона, сменившись сдержанной торжественностью. Моргауза заметила, что у юноши дрожат губы.

И внезапно Моргауза преисполнилась сочувствия. Гвидион - незаконный сын, не признанный своим отцом - был здесь даже более чужим, чем некогда Ланселет. Кто же обвинит парня за то, что он пошел на хитрость, лишь бы заставить родственников обратить на себя внимание? "Нам давно следовало привезти его ко двору Артура, - подумала Моргауза, - чтобы Артур признал его - хотя бы в узком кругу, раз уж не может сделать этого открыто. Не подобает королевскому сыну так добиваться признания". Ланселет возложил руки на голову Гвидиона.

- Я принимаю тебя в братство Круглого Стола - с позволения нашего короля. Будь же ему верным слугой. Поскольку ты добился этой чести не столько силой, сколько хитроумием, - хотя и силы ты выказал предостаточно! - я нарекаю тебя Мордредом. Так отныне ты будешь зваться в нашем содружестве. Встань же, сэр Мордред, и займи свое место среди соратников Артура.

Гвидион (нет, Мордред, напомнила себе Моргауза - наречение имени при вступлении в братство Круглого Стола было не менее серьезным ритуалом, чем крещение) встал и от души обнял Ланселета. Казалось, что юноша глубоко тронут и вряд ли слышит радостные крики и рукоплескания. Когда Гвидион заговорил, голос его дрогнул.

- Кто бы ни выиграл сегодняшний турнир, мой лорд Ланселет, - главный приз уже получил я.

- Нет, - тихо сказала Моргейна Моргаузе, - я его не понимаю. Чего-чего, а вот этого я от него не ожидала.

Затем последовал длительный перерыв. Соратникам надлежало построиться для финальной обшей схватки, но пока что некоторые отошли попить воды или наскоро проглотить кусок хлеба; другие сбились в небольшие группки и принялись обсуждать, чью сторону им принять в этой схватке; третьи же отправились проверить, как там их кони. Моргауза спустилась на поле. На нем сейчас осталось лишь несколько молодых рыцарей, и среди них высился Гарет его нетрудно было заметить, поскольку все прочие уступали ему в росте не менее чем на полголовы. Моргаузе показалось было, что Гарет разговаривает с Ланселетом, но, подойдя поближе, она обнаружила, что зрение ее подвело: собеседником Гарета был Гвидион. Судя по голосу, Гарет был взбешен, но Моргауза услышала лишь последние его слова:

- ... что он тебе сделал? Ты выставил его в дурацком виде при таком скоплении народа...

Гвидион рассмеялся.

- Если наш кузен нуждается в защите при таком скоплении его друзей, то да поможет ему Бог, если он потерпит поражение среди саксов или норманнов. Послушай, приемный брат, я совершенно уверен, что Ланселет вполне способен сам защитить свое доброе имя! Мы с тобой столько лет не виделись, брат, а ты только и знаешь, что бранить меня, потому что я обидел человека, которого ты так любишь. Неужто тебе больше нечего мне сказать?

Гарет расхохотался и сгреб Гвидиона в охапку.

- Экий же ты отчаянный! - сказал он. - И как тебе только в голову взбрело такое? Артур же и так посвятил бы тебя в рыцари - тебе стоило только попросить!

Моргауза вспомнила, что Гарет не знает всей правды о происхождении Гвидиона. Несомненно, Гарет просто хотел сказать, что Артур не отказал бы сыну своей сестры.

- Я в этом ничуть не сомневаюсь, - отозвался Гвидион. - Король всегда был добр к своим родичам. Он и тебя бы посвятил - ради Гавейна, - но ты ведь выбрал другой путь, приемный брат. - Он коротко рассмеялся. - И думается мне, раз я столько лет страдал из-за этого сходства с Ланселетом, он мне кое-что задолжал!

Гарет сочувственно пожал плечами.

- Ну, похоже, он не держит на тебя зла, так что, пожалуй, мне тоже придется тебя простить. Зато теперь ты сам убедился, как он великодушен.

- Воистину, - тихо отозвался Гвидион, - он таков... Тут он поднял голову и заметил Моргаузу.

- Матушка! Что ты тут делаешь? Я могу тебе чем-нибудь помочь?

- Я просто подошла поздороваться с Гаретом - мы с ним сегодня еще не разговаривали, - пояснила Моргауза. Здоровяк Гарет поцеловал матери руку. Ну, что ты решил насчет общей схватки?

- То же, что и всегда, - отозвался Гарет. - Я буду сражаться на стороне Гавейна. среди людей короля. У тебя есть боевой конь, Гвидион? Хочешь сражаться на стороне короля? У нас найдется для тебя место.

- Раз Ланселет посвятил меня в рыцари, - с мрачноватой загадочной улыбкой произнес Гвидион, - думаю, мне следовало бы сражаться в отряде сэра Ланселета Озерного и бок о бок с Акколоном, за Авалон. Но я сегодня больше не выйду на поле, Гарет.

- Почему? - удивился Гарет. Он положил руку на плечо Гвидиону и улыбнулся, глядя на младшего брата снизу вверх - в точности как когда-то в детстве. - Те, кого только что посвятили, всегда участвуют в общей схватке. Вот и Галахад будет участвовать.

- И чью же сторону он примет? - поинтересовался Гвидион. - Своего отца, Ланселета, - или короля, сделавшего его своим наследником? Стоит ли подвергать его верность столь жестокому испытанию?

- Но как же еще делиться для общей схватки, если не собирать отряды вокруг двух лучших наших рыцарей?! - вышел из себя Гарет. - Или ты вправду думаешь, что Ланселет или Артур считают это испытанием верности? Сам Артур не может выйти на поле - ведь ни один рыцарь не посмеет поднять руку на своего короля, но Гавейн - его поборник с тех самых пор, как Артур взошел на престол! Или ты собрался разворошить старые сплетни? Гвидион пожал плечами.

- Поскольку я не намереваюсь присоединяться ни к одной, ни к другой стороне...

- Но что о тебе подумают? Что ты трус, и уклоняешься от боя...

- Я достаточно сражался за Артура на войне, чтоб меня не волновало, что там болтают досужие сплетники, - сказал Гвидион. - Но если хочешь, можешь сказать им, что у меня захромал конь и я боюсь, как бы ему не сделалось хуже. Это вполне пристойная отговорка.

- Я бы мог взять для тебя коня у Гавейна, - озадаченно произнес Гарет. - Но раз тебе нужна пристойная отговорка, пусть будет так. Но почему, Гвидион? Или мне теперь следует звать тебя Мордредом?

- Ты всегда можешь звать меня, как тебе больше нравится, приемный брат.

- Но ты так и не ответил, - почему ты боишься боя, Гвидион?

- Никому, кроме тебя, я не спустил бы этих слов безнаказанно, - сказал Гвидион. - Но тебе я отвечу. Я делаю это ради тебя, брат.

Гарет хмуро уставился на него.

- Ради Бога, объясни, что ты этим хочешь сказать?

- Я мало что знаю о Боге - да не очень-то и рвусь узнать, - сказал Гвидион и принялся разглядывать землю у себя под ногами. - Но раз ты спрашиваешь... Ты давно об этом знаешь... Я наделен Зрением...

- Ну, и что с того? - нетерпеливо перебил его Гарет. - Тебе что, привиделось в скверном сне, что я паду от твоего копья?

- Не надо шутить над этим, - отозвался Гвидион. Он взглянул на Гарета, и от этого взгляда у Моргаузы кровь застыла в жилах. - Я видел... - Гвидион судорожно сглотнул, словно не в силах выдавить из себя эти слова. - Я видел тебя умирающим - а сам я стоял рядом с тобой на коленях. Ты не сказал мне ни слова, но я знал, что это из-за моих деяний в тебе погасла искра жизни.

Гарет поджал губы и тихо присвистнул.

- Оно конечно... Но знаешь, малыш, я мало верю снам и видениям. А от судьбы все равно не убежишь. Разве тебе на Авалоне не сказали об этом?

- Верно, - все так же тихо отозвался Гвидион. - И если ты и вправду падешь когда-то от моей руки, так только волею судьбы... Но я не стану искушать судьбу ради пустой забавы, брат. Вдруг рука моя дрогнет, и я, по злосчастной случайности, нанесу роковой удар?.. Нет, Гарет, я не выйду сегодня на поле - и пусть остальные говорят что хотят.

- Ну, делай как знаешь, парень, - отозвался Гарет. Вид у него был обеспокоенный. - Тогда посиди рядом с нашей матерью - Ламорак ведь собирается выйти на поле на стороне Ланселета.

Он еще раз поцеловал матери руку и ушел. Моргауза, нахмурившись, попыталась было расспросить Гвидиона, но тот молча уставился в землю, и Моргауза отступилась, сказав лишь:

- Ну что ж, раз я получила молодого придворного, который будет сидеть рядом со мной, может, ты принесешь мне глоток воды, пока я еще не вернулась на свое место?

- Конечно, матушка, - согласился Гвидион и ушел туда, где стояли бочки с водой.

Финальная схватка всегда казалась Моргаузе свалкой, в которой ничего невозможно разобрать. Теперь же у нее еще и разболелась голова - из-за солнцепека, - и Моргаузе очень захотелось оказаться подальше отсюда. Кроме того, она проголодалась, а запах жареных бычьих туш доносился даже до турнирного поля.

Гвидион сидел рядом с Моргаузой и объяснял ей, что происходит на поле, но Моргауза мало разбиралась в тонкостях рыцарской схватки, да и не особенно этим интересовалась. Но она все-таки заметила, что юный Галахад хорошо себя показал - выбил из седла двух рыцарей. Моргауза удивилась: он казался таким кротким мальчиком. Впрочем, Гарет тоже казался ей ребенком, а на поле не было бойца яростнее и ужаснее его. В конце концов именно он был признан лучшим со стороны короля, в отряде Гавейна. В отряде Ланселета приз получил Галахад, и это никого не удивило; для юноши, лишь накануне посвященного в рыцари, в том не было ничего необычного. Моргауза так и сказала.

- Ты бы тоже мог завоевать приз, Гвидион, - заявила она. Но Гвидион лишь рассмеялся и покачал головой.

- Он мне не нужен, матушка. Да и зачем портить праздник моему кузену? А Галахад сражался хорошо - никто не скажет, что он получил приз незаслуженно.

После вручения наград - помимо главных, было и много призов поменьше рыцари разошлись, чтобы наскоро ополоснуться с помощью оруженосцев и переодеться в чистое платье. Моргауза вместе с придворными дамами отправилась в отведенные им покои: там они могли привести в порядок наряды и прически и смыть с себя пыль и пот.

- Как ты думаешь, - спросила Моргауза у Моргейны, - не нажил ли Ланселет себе врага?

- Полагаю, нет, - отозвалась Моргейна. - Разве ты не видела, как они обнялись?

- Они выглядят, словно отец и сын, - заметила Моргауза. - Если бы это было правдой!

- Слишком поздно об этом говорить, тетя, - с каменным лицом отрезала Моргейна.

"Может, она позабыла, что мне известно, чей он сын на самом деле?" подумала Моргауза. Но ледяное спокойствие Моргейны так подействовало на нее, что Моргауза предложила лишь:

- Давай я помогу тебе расчесать волосы.

Моргейна повернулась к ней спиной, и Моргауза взялась за гребень.

- Мордред... - задумчиво заметила Моргауза, трудясь над волосами племянницы. - Что ж, видит бог, он воистину показал себя здесь хитроумным советчиком! Теперь он сам завоевал место при дворе, благодаря собственной доблести и дерзости, и ему нет нужды требовать этого от Артура, ссылаясь на свое происхождение. Да, саксы дали ему подходящее имя. Однако я и не знала, что он такой хороший боец. Он таки умудрился привлечь к себе всеобщее внимание! Приз получил Галахад, а все вокруг только и говорят что о дерзкой выходке Мордреда.

Тут к ним подошла одна из дам Гвенвифар.

- Леди Моргейна, а что, сэр Мордред и вправду твой сын? Я и не знала, что у тебя есть сын...

- Я родила его в ранней молодости, - спокойно отозвалась Моргейна, - и Моргауза взяла его на воспитание. Я и сама почти позабыла, что он у меня есть.

- Как ты, должно быть, им гордишься! Ну разве он не прекрасен? Он почти так же хорош собою, как сам Ланселет, - сказала дама, и глаза ее заблестели.

- Это правда, - согласилась Моргейна - столь любезным тоном, что лишь Моргауза, хорошо знавшая свою племянницу, поняла, насколько та разъярена. Я бы сказала, что это изрядно смутило их обоих. Но мы с Ланселетом двоюродные брат и сестра, и в детстве я была похожа на него куда больше, чем на своего родного брата. Наша с Артуром мать была высокой и рыжеволосой, как королева Моргауза, а вот в леди Вивиане текла кровь древнего народа Авалона.

- А кто же тогда его отец? - спросила дама, и Моргауза заметила, как стиснулись кулаки Моргейны. Но Моргейна ответила все с той же любезной улыбкой:

- Он - дитя Белтайна, а все дети, зачатые в рощах, принадлежат богу. Ты, конечно же помнишь, что в юности я была одной из дев Владычицы Озера.

- Я забыла... - пробормотала дама, изо всех сил пытаясь быть вежливой. - Так значит, тогда они все еще придерживались древних обычаев?

- Как придерживаются и сейчас, - спокойно произнесла Моргейна. - И, волею Богини, будут соблюдать их, пока стоит мир.

Как она и рассчитывала, это заставило даму умолкнуть. Моргейна отвернулась и обратилась к Моргаузе:

- Ты уже готова, родственница? Тогда давай спустимся в зал.

Когда они покинули покои, Моргейна с силой выдохнула, и в этом выдохе смешались раздражение и облегчение.

- Вот ведь болтливые дуры! Только послушай, что они несут! Им что, нечем больше заняться, кроме сплетен?

- Может, и нечем, - отозвалась Моргауза. - Их отцы и мужья, по большей части христиане, позаботились, чтоб эти женщины ни о чем особо не думали.

Двери огромного зала Круглого Стола, где должен был проходить праздничный пир, были закрыты, чтоб гости не входили туда прежде времени.

- Празднества Артура с каждым годом делаются все пышнее, - заметила Моргауза. - Интересно, что нас ожидает сегодня - великолепная процессия и торжественный королевский выход?

- Ну, а ты чего ждала? - поинтересовалась Моргейна. - Теперь, когда войны завершены, Артуру нужно как-то воздействовать на воображение своих подданных, а он достаточно умен, чтоб делать это посредством пышных зрелищ. Я слыхала, будто это ему посоветовал мерлин. Простой народ, - да и знать тоже - любит красивые зрелища, и друидам это ведомо еще с тех самых пор, когда они впервые зажгли костры Белтайна. Гвенвифар много лет трудилась, добиваясь, чтоб с этим празднеством ничто не могло сравниться во всех христианских землях.

Впервые за весь день Моргауза увидела на лице Моргейны искреннюю улыбку.

- Даже Артур понимает, что людям нужно что-то еще, помимо церковных служб да христианских праздников, - например, какое-нибудь чудо. Я совершенно уверена, что Артур с мерлином непременно постараются это чудо устроить! Какая жалость, что они не устроили сегодня солнечного затмения!

- Кстати, а ты у себя, в Уэльсе, видела солнечное затмение? - спросила Моргауза. - Мои люди перепугались. А эти дурочки, дамы Гвенвифар, наверняка подняли визг и принялись вопить, что настал конец света!

- Гвенвифар просто-таки обожает набирать себе в свиту дурочек, сказала Моргейна. - А ведь сама она отнюдь не дура, хоть и притворяется таковой. И как она только умудряется все это терпеть?

- Тебе бы стоило относиться к ним с большей снисходительностью, предостерегла ее Моргауза, но Моргейна лишь пожала плечами.

- Меня не интересует, что обо мне думают всякие дуры.

- Просто не представляю, как это ты умудрилась столько лет пробыть королевой в королевстве Уриенса и так и не научилась искусству властвовать, - заметила Моргауза. - Что бы женщина ни думала о мужчинах, она неизбежно будет зависеть от доброй воли других женщин. Разве не так тебя учили на Авалоне?

- На Авалоне нет таких дур, - отрезала Моргейна. Но Моргауза слишком хорошо ее знала, чтоб не распознать под этой резкостью одиночества и страдания.

- Моргейна, а почему ты так и не вернулась на Авалон? Моргейна опустила голову. Она была уверена, что стоит

Моргаузе сказать еще хоть одно доброе слово, и она не выдержит, она просто сорвется и расплачется.

- Мое время еще не пришло. Мне приказали остаться с Уриенсом...

- А как же Акколон?

- Ну, да, и с Акколоном, - сказала Моргейна. - Я могла бы предугадать, что ты станешь упрекать меня за это...

- Это я-то? Да никогда! - возразила Моргауза. - Но Уриенс долго не проживет...

- Так считала и я - еще много лет назад, в день нашей свадьбы, отозвалась Моргейна, и голос ее был теперь столь же ледяным, сколь и взгляд. - Но он, похоже, проживет не меньше самого Талиесина, - а Талиесину к моменту смерти перевалило за девяносто.

Появились Артур и, Гвенвифар, и медленно двинулись вперед, возглавив процессию. Они были великолепны - король в блистательном белом одеянии и королева в изящном платье из белого шелка и драгоценных украшениях. Огромные двери распахнулись, и Артур с Гвенвифар вошли в зал; за ними на правах сестры короля последовала Моргейна с мужем и пасынками, Акколоном и Увейном; затем - тетка короля, Моргауза, со своими домашними; за ней шел Ланселет и его родня. Затем и прочие рыцари двинулись к своим местам за Круглым Столом. Несколько лет назад какой-то искусный мастер написал золотой и темно-красной красками на спинке каждого кресла имя того соратника, что обычно сидел здесь. И теперь, войдя в зал, Моргауза заметила, что на сиденье, расположенном рядом с местом самого короля - оно было предназначено для королевского наследника и все эти годы пустовало, появилось имя Галахада. Но она заметила это лишь краем глаза - а потом ей стало не до того. На троны, где обычно восседали Артур и Гвенвифар, кто-то набросил два белых знамени, подобных тем шутовским знаменам, под которыми сегодня во время турнира происходила потешная битва, - и на этих знаменах были намалеваны грубые, но выразительные рисунки. На одном из знамен был нарисован рыцарь, стоящий на головах двух коронованых особ, и особы эти до ужаса походили на Артура и Гвенвифар. Вторая же картинка была столь непристойной, что заставила покраснеть даже Моргаузу, никогда не страдавшую излишней стыдливостью. Там была изображена нагая темноволосая женщина в объятиях огромного рогатого дьявола; они занимались чем-то отвратительным, а вокруг толпились нагие люди.

- Иисус и Мария, помилуй нас! - пронзительно вскрикнула Гвенвифар.

Артур застыл, словно вкопанный, затем повернулся к слугам и громовым голосом вопросил:

- Откуда здесь взялось это... это... - Он так и не смог подобрать подходящего слова, а потому просто махнул рукой в сторону знамен.

- Сэр... - заикаясь, пролепетал дворецкий, - когда мы закончили украшать зал, ничего подобного здесь не было. Все было как велено - даже цветы перед троном королевы...

- Кто последний заходил сюда? - гневно вопросил Артур. Из толпы гостей, прихрамывая, вышел Кэй.

- Мой лорд и мой брат, последним здесь был я. Я зашел, дабы убедиться, что все в порядке, и Богом клянусь - в тот момент зал был полностью готов к тому, чтобы с честью принять моего короля и его госпожу. И если я только разыщу того мерзкого пса, который прокрался сюда и повесил эту дрянь, я ему голову оторву!

И руки Кэя дернулись, словно ему не терпелось свернуть виновнику шею.

- Позаботьтесь о своей госпоже! - отрывисто приказал Артур. Но дамы, дрожа, застыли на месте, а Гвенвифар начала оседать - ей сделалось дурно. Моргейна поддержала ее и негромко, но резко скомандовала:

- Гвен, не смей доставлять им такого удовольствия! Ты же королева, какое тебе дело до всякой идиотской мазни? Сейчас же возьми себя в руки!

Гвенвифар расплакалась.

- Как они... как они могли... за что кто-то так меня возненавидел?

- Еще ни одному человеку не удалось прожить жизнь, не восстановив против себя пару идиотов, - сказала Моргейна и помогла Гвенвифар дойти до трона. Но троны все еще были накрыты этими омерзительными полотнищами, и Гвенвифар отпрянула, словно случайно прикоснулась к какой-то дряни. Моргейна сбросила полотнище на пол. На столе были расставлены кубки; Моргейна жестом приказала одной из дам Гвенвифар наполнить кубок вином и подала его королеве.

- Не бери в голову, Гвен. Насколько я понимаю, вон та гадость была предназначена для меня, - сказала она. - Дураки и вправду шепчутся, будто я спала с бесами - так что ж мне теперь, обращать на них внимание?

- Заберите отсюда эту мерзость и сожгите, - велел Артур. - И принесите ладан, чтобы удалить зловоние зла.

Слуги поспешно бросились выполнять приказ короля.

- Мы найдем того, кто это сделал, - сказал Кэй. - Я уверен, это кто-то из слуг захотел сделать мне гадость - я ведь так гордился нынешним убранством зала! - и вернулся сюда, когда я их распустил. Эй, вы там несите вино и эль! Выпьем за посрамление той вонючей гниды, которая попыталась испортить нам праздник. Неужто мы это допустим? Ну, давайте же! Пьем за короля Артура и его леди!

Присутствующие слегка оживились, а когда Артур и Гвенвифар поклонились гостям - зал заполнился радостными возгласами. Все расселись по своим местам, и Артур сказал:

- А теперь ведите ко мне всех, кто взывает о правосудии. Первым привели некоего человека с тяжбой о меже - Моргаузе его жалоба показалась дурацкой. Затем последовал какой-то землевладелец, жаловавшийся, что его вассал убил оленя на его землях.

Моргауза сидела рядом с Гвенвифар. Она наклонилась к королеве и шепотом поинтересовалась:

- А зачем Артур сам возится с этими делами? С ними мог бы справиться любой его бейлиф, и королю не пришлось бы тратить время на такие пустяки.

- Я тоже когда-то так думала, - так же тихо отозвалась Гвенвифар. - Но раз в год, на Пятидесятницу, Артур нарочно сам разбирает пару таких дел, чтоб простой люд не думал, что король заботится лишь о знати да своих соратниках.

Моргауза подумала и решила, что это мудро. Король разобрал еще пару-тройку незатейливых прошений, и гостей начали обносить мясными блюдами. Жонглеры и акробаты принялись потешать пирующих, а фокусник извлекал из самых необычных мест небольших птичек и яйца. Гвенвифар вроде бы успокоилась. Моргаузе было интересно - поймают ли когда-нибудь автора рисунков? Тот из них, что изображал Моргейну в виде шлюхи, уже был достаточно скверен. Но второй, похоже, был еще паршивее - на нем Ланселет попирал короля и королеву. Похоже, сегодня стряслось что-то еще помимо публичного унижения поборника королевы. Правда, потом Ланселет так великодушно отнесся к молодому Гвидиону, - то есть Мордреду, - что это впечатление должно было сгладиться, тем более что противники явно больше не держали друг на друга зла. Но хотя и король и соратники любили Ланселета, очевидно, кто-то не мог смириться с очевидной благосклонностью королевы к своему поборнику.

- А что будет дальше? - спросила Моргауза у Гвенвифар. Из-за пределов зала донеслось пение рогов. Гвенвифар улыбнулась; что бы там ни готовилось, предстоящее событие явно было ей по сердцу.

Двери зала распахнулись. Снова пропели рога - грубые рога саксов. В зал Круглого Стола вошли три великана-сакса - меха и кожа, золотые гривны и браслеты, золотые венцы на головах, мечи на поясе и рогатые шлемы в руках. За каждым следовала свита.

- Мой лорд Артур! - воскликнул один из саксов. - Я - Адельрик, владыка Кента и Англии, а это - мои братья-короли. Мы пришли, чтобы узнать, какую дань мы можем предложить тебе, христианнейший из королей, и навеки заключить договор с тобой и твоим двором!

- Лот, наверно, сейчас в гробу переворачивается, - заметила Моргауза. - А вот Вивиана порадовалась бы.

Но Моргейна не ответила.

Епископ Патриций поднялся со своего места и подошел к саксонским королям, чтоб поприветствовать их, затем обратился к Артуру:

- Мой лорд, их приход - большая радость для меня, ибо он позволяет положить конец войнам. Умоляю тебя - прими этих королей под свою руку и заключи с ними союз в знак того, что все христианские короли должны быть братьями.

Лицо Моргейны залила мертвенная бледность. Она попыталась было подняться и что-то сказать, но Уриенс сурово глянул на нее, и Моргейна без сил опустилась обратно.

- А я еще помню те времена, когда епископы даже отказывались посылать своих людей, чтоб крестить этих варваров, - добродушно заметила Моргауза. Лот рассказывал, будто они клялись не мириться с саксами даже в царствии небесном и потому и не посылали к ним миссонеров - считали, что так будет только лучше, если все саксы в конце концов попадут в ад. Но с тех пор уж минуло тридцать лет!

- Еще с тех самых пор, как я взошел на трон, я всем сердцем мечтал положить конец войнам, терзающим эту землю. Теперь же мы много лет живем в мире, лорд епископ. И ныне я приглашаю вас, благородные сэры, к моему двору и моему столу.

- Наш обычай велит клясться на стали, - сказал один из саксов - не Адельрик, а какой-то другой. Моргаузе запомнилось, что на Адельрике был коричневый плащ - а на этом саксе был синий. - Можно ли нам, лорд Артур, принести клятву на перекрестии твоего меча, в знак того, что наш союз - это союз христианских королей и нами правит единый Господь?

- Да будет так, - негромко отозвался Артур, спустился с возвышения и остановился перед саксами. Он извлек Эскалибур из ножен, и в свете множества факелов и светильников тот сверкнул, подобно молнии. Король поднял меч перед собой, и огромная колеблющаяся тень - тень креста протянулась во всю длину зала; саксонские короли преклонили колени.

Гвенвифар явно была довольна. Галахад сиял от радости. А вот Моргейна побледнела от гнева, и Моргауза услышала, как она прошептала Уриенсу:

- Как он смеет использовать подобным образом священный меч Авалона! Я - жрица Авалона, и я не стану молча смотреть на это!

Она снова привстала, но Уриенс ухватил ее за руку. Моргейна принялась молча вырываться; но Уриенс, несмотря на свои преклонные годы, все-таки был воином, а Моргейна - всего лишь невысокой женщиной. На мгновение Моргаузе показалось, что он сломает Моргейне запястье, но та не издала ни звука. Стиснув зубы, Моргейна как-то умудрилась вырвать руку, а потом произнесла достаточно громко, чтоб ее непременно услышала Гвенвифар:

- Вивиана умерла, не успев завершить своих трудов! А я бездействовала - и вот теперь дети выросли, превратились в мужчин и стали рыцарями, а Артур подпал под власть священников!

- Леди, - произнес Акколон, подавшись к Моргейне, - даже тебе не следует омрачать этот святой праздник - иначе с тобой могут обойтись так, как римляне обходились с друидами. Поговори с Артуром наедине, раз ты так нуждаешься в этом, попытайся переубедить его. Я уверен, что мерлин тебя поддержит!

Моргейна опустила взгляд и с силой прикусила губу. Артур поочередно обнял каждого из саксонских королей, а затем усадил неподалеку от своего трона.

- Если ваши сыновья покажут, что они достойны того, я рад буду видеть их в числе своих соратников, - сказал он.

Слуги принесли подарки - мечи и кинжалы хорошей работы, а для Адельрика еще и роскошный плащ. Моргауза взяла липкое от меда печенье и поднесла его к стиснутым губам Моргейны.

- Ты слишком много постишься, Моргейна, - сказала она. - Съешь-ка это печенье! Только глянь на себя, какая ты бледная. Ты же так можешь потерять сознание.

- Я бледна не от голода, - сказала Моргейна, но все-таки взяла печенье и положила его в рот. Она глотнула вина из кубка, и Моргауза заметила, что у нее дрожат руки. На запястье отчетливо виднелись темные пятна, оставленные пальцами Уриенса. Затем Моргейна встала и тихо сказала Уриенсу:

- Не беспокойся, возлюбленный мой супруг. Я не стану говорить ничего такого, что могло бы оскорбить тебя или нашего короля.

Она повернулась к Артуру и громко произнесла:

- Мой лорд и брат! Могу ли я попросить тебя о милости?

- Моя сестра и жена моего доброго друга и верного подданного, Уриенса, может просить меня обо всем, что пожелает, - радушно отозвался Артур.

- Даже последний из твоих подданных может просить тебя об аудиенции. И я прошу, чтоб ты оказал мне эту милость.

Артур удивленно приподнял бровь, но на этот раз его тон был таким же сдержанным и церемонным, как и у самой Моргейны.

- Коли тебе так угодно, я приму тебя сегодня вечером, перед тем, как отойти ко сну - у себя в покоях. Если хочешь, можешь взять с собой своего супруга.

"Вот бы мне превратиться в муху и послушать, о чем они будут беседовать!" - подумала Моргауза.

Глава 6

Когда они вернулись в покои, отведенные королю Уриенсу и его семейству, Моргейна заново причесалась и велела служанке помочь ей переодеться в чистое платье. Уриенс принялся жаловаться, что не предвидел этого приема, а потому слишком плотно покушал на пиру и слишком много выпил.

- Ну, так ложись спать, - сказала Моргейна. - Это мне нужно кое-что сказать Артуру, а тебе там делать нечего.

- Ну почему же! - возразил Уриенс. - Я тоже учился на Авалоне. Или ты думаешь, мне приятно смотреть, как священные реликвии приспосабливают для службы богу христиан, не терпящему тех, кто видит мир иначе? Нет, Моргейна, хоть ты и жрица Авалона, но не тебе одной надлежит сейчас высказать свое негодование. Есть еще королевство Северного Уэльса, я - его правитель, и Акколон, что будет править там, когда я уйду.

- Отец прав, госпожа, - сказал Акколон, взглянув в глаза Моргейне. Наш народ верит, что мы не предадим его и не позволим, чтоб в их священных рощах звонили колокола церквей...

Ни Моргейна, ни Акколон даже не шелохнулись, но на миг Моргейне почудилось, что они рука об руку стоят в одной из волшебных рощ, соединившись перед ликом Богини. Уриенс, конечно же, ничего не заметил.

- Пусть Артур знает, Моргейна, - настойчиво произнес он, - что королевство Северного Уэльса не станет безропотно подчиняться христианам.

Моргейна пожала плечами.

- Как тебе угодно.

"Какой же я была дурой, - подумала она. - Я была жрицей на посвящении Артура. Я родила ему сына. Мне следовало воспользоваться той властью, что я имела над королем - и тогда это я, а не Гвенвифар, правила бы из-за его спины. Но пока я, словно зверь, зализывала раны, потеряла Артура навсегда. Некогда я могла приказывать - теперь же мне остается лишь просить. И я даже лишена могущества Владычицы Озера!"

Моргейна уже повернула было к двери, но тут кто-то постучался к ним в покои. Слуга отворил, и вошел Гвидион. Он до сих пор был опоясан саксонским мечом, что вручил ему при посвящении в рыцари Ланселет; но доспехи Гвидион уже снял, и взамен облачился в роскошный алый наряд. Моргейна и не знала, что ее сын может выглядеть так впечатляюще.

Гвидион заметил, как сверкнули ее глаза.

- Это подарок Ланселета. Мы сидели в зале и пили, туда пришел посланник Артура и передал, что король желает видеть меня в своих покоях... Я сказал, что моя единственная приличная туника порвана и запачкана кровью, а Ланселет сказал, что мы с ним одного роста и он мне что-нибудь подберет. Когда я надел этот наряд, Ланселет сказал, что мне он идет больше, чем ему, и чтоб я оставил его себе - что Галахаду досталось от короля множество богатых даров, а я получил слишком мало подарков в честь своего посвящения в рыцари. Он что, знает, что Артур - мой отец, что так говорит?

Уриенс удивленно уставился на Гвидиона, но промолчал. Акколон покачал головой.

- Нет, сводный брат. Просто Ланселет - благороднейший из людей. Когда Гарет впервые появился при дворе, даже собственные родичи его не узнали, а Ланселет подарил ему одежду и оружие, чтоб тот мог выглядеть подобающе. Ты, конечно, можешь поинтересоваться, не слишком ли Ланселету нравится видеть свои подарки на красивых молодых людях. Об этом тоже болтали, но я не знаю при этом дворе ни одного мужчины, будь он молод или стар, с которым Ланселет обращался бы иначе как с рыцарской учтивостью.

- В самом деле? - переспросил Гвидион. Моргейна просто-таки видела, как он ухватил эти сведения и упрятал, как скряга прячет золото в сундук. Теперь я припоминаю одну историю, - медленно произнес он. - Рассказывали, что однажды на пиру у Лота кто-то сунул Ланселету арфу, - а он тогда был совсем юн, - и велел играть, и Ланселет спел какое-то лэ - не то римское, не то оно сохранилось еще со времен Александра, я толком не знаю, - о любви рыцарственных товарищей, и его подняли на смех. С тех пор он поет лишь о красоте нашей королевы или о рыцарских подвигах и драконах.

Моргейна не могла больше терпеть издевку, звучащую в голосе Гвидиона.

- Если ты пришел, чтоб потребовать причитающиеся тебе дары, я поговорю с тобой, когда вернусь от Артура, а сейчас мне некогда, - резко произнесла она.

Гвидион уставился в пол. Моргейна впервые увидела, что и он может лишиться привычной самоуверенности.

- Мать, король послал и за мной тоже. Можно, я пойду с вами вместе?

Оказывается, и он способен признаться в собственной уязвимости. Что ж, такой Гвидион нравился ей чуть больше.

- Артур не желает тебе вреда, сын мой. Если ты явишься к нему вместе с нами, худшее, что он может сделать, - это отослать тебя и сказать, что поговорит с тобой отдельно.

- Ну что ж, тогда идем, сводный брат, - сказал Акколон, протягивая Гвидиону руку - так, чтоб тот мог увидеть вытатуированных змей у него на запястьях. - Первыми подобает идти королю и его госпоже, а мы с тобой пойдем следом...

Моргейна встала рядом с Уриенсом. Ее порадовало, что Акколон признал ее сына братом и старается с ним подружиться. И все же ее отчего-то пробрала дрожь. Уриенс коснулся руки жены.

- Моргейна, тебе холодно? Возьми плащ...

В королевских покоях горел огонь в камине, и слышались звуки арфы. Артур сидел в деревянном кресле, поверх груды подушек. Гвенвифар вышивала какую-то узкую ленту, поблескивающую позолоченными нитями. Слуга церемонно объявил:

- Король и королева Северного Уэльса, их сын Акколон и сэр Ланселет!

Заслышав имя Ланселета, Гвенвифар оторвалась от вышивки, подняла голову - и рассмеялась.

- Нет - хоть они и очень похожи. Это сэр Мордред, которого сегодня посвятили в рыцари - ведь верно?

Гвидион поклонился королеве, но не произнес ни слова. Впрочем, Артур был не такой человек, чтоб в родственном кругу цепляться за всякие церемонии.

- Присаживайтесь! Хотите вина?

- Артур, я сегодня выпил столько вина, что по нему можно было бы пустить плавать целый корабль! - отозвался Уриенс. - Может, у молодых голова покрепче, а с меня хватит.

Гвенвифар направилась к Моргейне, и Моргейна поняла, что, если она не заговорит прямо сию секунду, Артур начнет говорить о делах с мужчинами, а от нее будут ждать, что она усядется вместе с королевой где-нибудь в уголке и станет помалкивать или шепотом беседовать о всякой женской чепухе вышивках, помолвках, домашнем хозяйстве...

Она взмахом руки подозвала слугу, державшего кубок.

- Я, пожалуй, выпью, - сказала Моргейна и с болью припомнила, как в бытность свою жрицей на Авалоне гордилась тем, что пьет лишь воду из Священного источника. Сделав глоток, она заговорила: - Я глубоко уязвлена тем приемом, который ты оказал представителям саксов. Нет, Артур, - она заметила, что король намерен перебить ее, и вскинула руку, призывая его к молчанию. - Я говорю не как женщина, вмешивающаяся в государственные дела. Я - королева Северного Уэльса и герцогиня Корнуолла, и все, что касается этой земли, касается и меня.

- Тогда ты должна радоваться миру, - сказал Артур. - Всю свою жизнь, с того самого момента, как я впервые взял в руки меч, я делал все, что мог, чтоб положить конец войнам с саксами. Сперва я считал, что этого можно добиться лишь одним-единственным способом - сбросить саксов обратно в море, откуда они явились. Но мир есть мир, и если он установился благодаря договору с саксами - что ж, значит, так тому и быть. Не обязательно зажаривать быка к пиру. Можно охолостить его и заставить тянуть плуг, и это ничуть не менее полезно.

- Или, может, сохранить его в качестве племенного для своих коров? Артур, станешь ли ты просить подвластных тебе королей, чтобы они отдавали своих дочерей за саксов?

- И такое возможно, - отозвался Артур. - Саксы тоже люди. Разве ты не слышала той песни, что пел Ланселет? Они не меньше нас желают мира. Слишком долго их земли опустошались огнем и мечом. Неужто ты хочешь, чтоб я сражался с ними до тех пор, пока последний сакс не умрет или не будет изгнан отсюда? А я-то думал, что женщины стремятся к миру.

- Да, я стремлюсь к миру и приветствую его - даже мир с саксами, сказала Моргейна. - Но неужто ты потребуешь от них отказаться от своих богов и принять твоего, что ты заставил их клясться на кресте?

Тут вмешалась Гвенвифар, внимательно прислушивавшаяся к их беседе.

- Но ведь никаких других богов не существует, Моргейна. Саксы согласились отвергнуть демонов, которым раньше поклонялись и которых звали богами, только и всего. Теперь они почитают единственного истинного Бога и Иисуса Христа, посланного им на землю ради спасения рода человеческого.

- Если ты и вправду веришь в это, моя госпожа и королева, - сказал Гвидион, - то для тебя это истинно: все боги суть единый Бог, и все богини суть одна Богиня. Но неужто ты действительно предполагаешь, что для всех людей существует лишь одна истина?

- Предполагаю? Но это и есть истина, - возразила Гвенвифар, - и неизбежно настанет день, когда все люди во всем мире должны будут принять ее.

- Когда ты так говоришь, я начинаю бояться за свой народ, - сказал король Уриенс. - Я дал клятву, что буду оберегать священные рощи, а когда я уйду, это будет делать мой сын.

- Но как же так? Я думала, что ты - христианин...

- Так оно и есть, - согласился Уриенс. - Но я не стану говорить дурно о других богах.

- Но никаких других богов нет... - начала Гвенвифар. Моргейна открыла было рот, но тут вмешался Артур.

- Довольно! Я позвал вас сюда не для того, чтоб спорить о теологии! Если вам так уж нравится это занятие, при дворе имеется предостаточно священников, которые и выслушают вас, и поспорят с вами. Идите и переубеждайте их, коли вам не терпится! Зачем ты пришла ко мне, Моргейна? Лишь ради того, чтоб сказать, что не доверяешь саксам, чем бы они ни клялись - хоть крестом, хоть чем иным?

- Нет, - отозвалась Моргейна. Лишь теперь она заметила, что в покоях присутствует Кевин; он устроился в тени вместе со своей арфой. Прекрасно! Значит, мерлин Британии сможет засвидетельствовать ее протест в защиту Авалона! - Я призываю в свидетели мерлина: ты заставил саксов поклясться на кресте - и ради этого преобразил священный меч Авалона, Эскалибур, в крест! Лорд мерлин, разве это не святотатство?

- Это был всего жест, - быстро произнес Артур, - и я его сделал, чтоб подействовать на воображение собравшихся, Моргейна. И точно такой же жест сделала Вивиана, когда велела мне во имя Авалона сражаться за мир - вот этим самым мечом.

Тут послышался низкий, звучный голос мерлина.

- Моргейна, милая, символ креста куда древнее Христа, и люди почитали его задолго до того, как у Назареянина появились последователи. И на Авалоне были священники, явившиеся туда с мудрым старцем Иосифом Аримафейским, - и друиды глубоко уважали его...

- Но эти священники не пытались утверждать, что их бог - единственный! - гневно парировала Моргейна. - И я совершенно уверена, что, если бы епископ Патриций мог, он заставил бы их замолчать или проповедовать лишь его фанатичную веру!

- Моргейна, мы сейчас говорим не о епископе Патриции и его фанатизме, - сказал Кевин. - Пускай непосвященные считают себе, что крест, на котором поклялись саксы, - это исключительно символ самопожертвования и смерти Христа. У нас тоже есть бог, принесший себя в жертву, и какая разница, что служит его символом: крест или ячменный сноп, что должен умереть в земле и вновь воскреснуть из мертвых?

- Эти ваши боги, принесшие себя в жертву, лорд мерлин, были посланы лишь для того, чтобы приготовить человечество к приходу Христа... - сказала Гвенвифар.

Артур нетерпеливо взмахнул рукой:

- Вы все - умолкните! Саксы поклялись заключить мир, и поклялись тем символом, который был для них важен...

Но Моргейна перебила его:

- Ты получил этот священный меч на Авалоне и поклялся Авалону хранить и оберегать священные таинства! А теперь ты делаешь из меча таинств крест смерти, орудие казни! Когда Вивиана явилась к твоему двору, она явилась потребовать от тебя исполнения клятвы. Но ее убили! И вот теперь я пришла завершить ее труд и потребовать обратно священный меч Эскалибур, который ты осмелился извратить ради службы своему Христу!

- Придет день, - сказала Гвенвифар, - когда все ложные боги исчезнут, и все их символы будут служить единственному истинному Богу и его сыну, Иисусу Христу.

- Я не с тобой разговариваю, дура лицемерная! - яростно огрызнулась Моргейна. - А этот день придет лишь через мой труп! У христиан есть святые и мученики - неужто ты думаешь, что их нет у Авалона?

Но стоило Моргейне произнести эти слова, как ее пробрала дрожь - и Моргейна осознала, что, сама того не понимая, говорила под воздействием Зрения. Глазам ее предстало тело рыцаря, облаченного в черное и накрытого знаменем с изображением креста... Моргейне отчаянно захотелось броситься в объятия Акколона - но она не могла сделать этого при всех.

- Моргейна, вечно ты преувеличиваешь! - произнес Артур с неловким смешком. И этот смех так разозлил Моргейну, что она позабыла и о страхе, и о Зрении. Она выпрямилась, чувствуя, что впервые за многие годы ее облекает все могущество и власть жрицы Авалона.

- Слушай меня, Артур, король Британии! Сила и могущество Авалона возвели тебя на этот трон - но сила и могущество Авалона могут и низринуть тебя! Задумайся о том, как ты осквернил священный меч! Никогда более не смей употреблять его в угоду богу христиан, ибо каждая вещь Силы носит в себе свое проклятие...

- Довольно! - Артур вскочил с кресла. Гнев его был подобен грозовой туче. - Хоть ты мне и сестра, это еще не дает тебе права приказывать королю всей Британии!

- Я и говорю не со своим братом, а с королем! - парировала Моргейна. Авалон возвел тебя на трон, Артур, Авалон дал тебе этот меч, который ты теперь употребляешь неподобающим образом, - и теперь я именем Авалона требую, чтобы ты вновь вернул его в число Священных реликвий! Если ты желаешь обращаться с Эскалибуром как с обычным мечом, лучше вели своим кузнецам сковать тебе другой!

В покоях воцарилась ужасающая тишина, и Моргейне на миг почудилось, будто ее слова упали в огромную гулкую пустоту меж мирами, что вдали, на Авалоне, проснулись друиды, и даже Врана вскрикнула перед лицом такого предательства со стороны Артура. Но первым, что услышала Моргейна, был нервный смех.

- Что за чепуху ты несешь, Моргейна! - подала голос Гвенвифар. - Ты же знаешь, что Артур не может этого сделать!

- Не вмешивайся, Гвенвифар, - угрожающе произнесла Моргейна. - Тебя это дело не касается - разве что это ты вынудила Артура нарушить клятву Авалону. Но в таком случае - берегись!

- Уриенс! - возмутилась Гвенвифар. - Неужто ты будешь спокойно стоять и слушать, как твоя непокорная жена подобным образом разговаривает с Верховным королем?

Уриенс кашлянул. Когда он заговорил, голос его звучал столь же нервно, как и у Гвенвифар:

- Моргейна, ты, наверно, не совсем поняла... Артур по государственным соображениям, чтоб поразить воображение толпы, сделал красивый жест. Если он проделал это с мечом Силы - что ж, тем лучше. Дорогая, боги вполне в состоянии самостоятельно позаботиться о своих последователях - неужто ты думаешь, что Богиня не справится с этим без твоей помощи?

Если б в этот момент у Моргейны было оружие, она бы убила Уриенса на месте. Это так-то он ее поддерживает?!

- Моргейна, - произнес Артур, - раз это так волнует тебя, то признаюсь: я не желал ничего осквернять. Если меч Авалона служит также крестом, на котором клянутся, не значит ли это, что силы Авалона объединились ради службы этой земле? Так мне посоветовал Кевин...

- О, да! Я знала, что он сделался предателем - еще с тех самых пор, как он допустил, чтоб Вивиану похоронили за пределами Священного острова... - начала Моргейна.

- Так или иначе, - сказал Артур, - я дал королям саксов то, в чем они нуждались, - позволил поклясться на моем мече!

- Но это не твой меч! - возразила Моргейна, дошедшая уже до белого каления. - Это меч Авалона! И раз ты не пользуешься им так, как поклялся, пусть он перейдет к тому, кто будет верен своей клятве...

- Он был мечом Авалона поколение тому назад! - отрезал Артур, разозленный не меньше Моргейны. Он так крепко стиснул рукоять Эскалибура, словно кто-то собирался вот прямо сейчас отнять у него меч. - Меч принадлежит тому, кто его использует! И я завоевал право называть его своим, изгнав с этой земли всех врагов! Я шел с ним в сражение и отстоял эту землю в битве при горе Бадон...

- И попытался поставить его на службу богу христиан! - парировала Моргейна. - Именем Богини, я требую, чтобы ты вернул этот меч в священную обитель на Острове!

Артур глубоко вздохнул, потом произнес с нарочитым спокойствием:

- Я отказываюсь. Если Богиня желает, чтоб этот меч вернулся к ней, она сама заберет его у меня. - Затем его голос смягчился. - Милая моя сестра, прошу, не надо ссориться со мной из-за богов, которых мы почитаем. Ты ведь сама говорила мне, что все боги суть единый Бог.

"Он так никогда и не поймет, что неправильного в его речах, - с отчаяньем подумала Моргейна. - И все же он воззвал к Богине, сказав, что та сама заберет у него меч, если пожелает. Что ж, да будет так. Быть может, Владычица, я стану твоею рукой".

Моргейна на миг склонила голову и произнесла:

- В таком случае, я полагаюсь на волю Богини - пусть она распорядится своим мечом.

"И когда она это исполнит, Артур, ты пожалеешь, что не согласился иметь дело со мной..."

И, отступив, Моргейна села рядом с Гвенвифар. Артур же подозвал к себе Гвидиона.

- Сэр Мордред, - сказал король, - я принял бы тебя в число своих соратников в любой момент - стоило тебе лишь попросить. Я бы сделал это и ради Моргейны, и ради себя самого - тебе вовсе не нужно было добиваться рыцарского звания хитростью.

- Я подумал, что, если ты сделаешь меня рыцарем, не имея подобного повода, - сказал Гвидион, - могут пойти нежелательные разговоры, сэр. Так простишь ли ты мне эту хитрость?

- Если Ланселет простил тебя, то и мне нет причин на тебя сердиться, сказал Артур. - А раз он богато одарил тебя, то мне кажется, что он не держит на тебя зла. Я очень бы хотел, чтоб это было в моей власти, объявить тебя своим сыном, Мордред. Я всего лишь несколько лет назад узнал о твоем существовании - Моргейна ничего мне не рассказала. Думаю, ты и сам знаешь, что для священников и епископов само твое существование - знак чего-то нечестивого.

- А ты тоже в это веришь, сэр? Артур взглянул сыну в глаза.

- О, иногда я верю в одно, а иногда в другое - как и все люди. Сейчас не имеет значения, во что я верю. Дела обстоят так: я не могу признать тебя перед всеми, хотя всякий мужчина, не говоря уж о бездетном короле, гордился бы таким сыном, как ты. Но мой трон унаследует Галахад.

- Если будет жив, - заметил Гвидион и, заметив потрясенный взгляд Артура, невозмутимо добавил: - Нет, сэр, я не грожу ему. Если хочешь, я поклянусь чем угодно - крестом, дубом, Священным источником или змеями, которых ношу, - он протянул руки вперед, - и которых до меня носил ты: да пошлет ко мне Богиня таких же змей, но живых, чтобы они отняли мою жизнь, если я когда-либо подниму руку на своего кузена Галахада. Но я видел это. Он умрет - умрет с честью, ради креста, которому поклоняется.

- Господи, спаси и помилуй нас! - воскликнула Гвенвифар.

- Воистину так, леди. Но если он не проживет достаточно долго, чтобы унаследовать твой трон? Мой отец и король, Галахад - воин и рыцарь, и он смертный человек. А ты можешь прожить дольше короля Уриенса. И что же будет тогда?

- Если Галахад умрет прежде, чем взойдет на мой трон... да сохранит его Господь от всякого зла... - сказал Артур, - у меня не останется выбора. Королевская кровь есть королевская кровь, и она течет в твоих жилах - ты происходишь от Пендрагонов и властителей Авалона. И если этот злосчастный день настанет, я думаю, даже епископы предпочтут увидеть на троне тебя, чем ввергнуть страну в тот хаос, которого они страшились после смерти Утера.

Артур встал, положил руки сыну на плечи и заглянул ему в глаза.

- Хотелось бы мне, чтобы я мог сказать больше, сын мой. Но судьбы не изменишь. И я скажу лишь одно: я всей душой желал бы, чтоб ты был сыном моей королевы.

- И я, - сказала Гвенвифар и, поднявшись, обняла его.

- Но я в любом случае не стану обходиться с тобой как с человеком низкорожденным, - сказал Артур. - Ты - сын Моргейны. Мордред, герцог Корнуольский, рыцарь Круглого Стола; ты будешь иметь право высказываться за Круглым Столом наряду с королями саксов. Ты будешь иметь право вершить правосудие от имени короля, собирать налоги и таможенные поборы и получать их часть, которая позволит тебе держать дом, подобающий королевскому советнику. А если ты того пожелаешь, я дам тебе дозволение жениться на дочери одного из саксонских королей, и тогда, даже если тебе и не суждено взойти на мой трон, ты получишь свой собственный.

Гвидион поклонился.

- Ты очень щедр, сэр.

"Воистину, - подумала Моргейна, - и теперь Гвидион не будет мешать королю - до тех пор, пока это будет ему выгодно". Да, Артур и вправду сделался искусным властителем! Моргейна вскинула голову и произнесла:

- Раз уж ты был так щедр к моему сыну, Артур, могу ли и я еще раз воспользоваться твоей добротой?

Артур взглянул на нее настороженно, но ответил:

- Проси меня о чем хочешь, сестра, и я с радостью исполню твою просьбу, если только это в моих силах.

- Ты сделал моего сына герцогом Корнуольским, но он плохо знает Корнуолл. Я слыхала, что герцог Марк объявил эти земли своими. Не согласишься ли ты съездить со мной в Тинтагель, чтобы разобраться с этим делом и притязаниями Марка?

Артур явственно расслабился. Неужто он думал, что Моргейна вновь поведет речь об Эскалибуре? "Нет, брат мой, я никогда больше не сделаю этого при твоем дворе; когда я в следующий раз заявлю права на Эскалибур, это произойдет в моей стране, в месте Силы Богини".

- Я уж даже и не упомню, сколько лет я не был в Корнуолле, - сказал Артур. - Но я не могу оставить Камелот до тех пор, пока не минет летнее солнцестояние. Однако, если ты согласишься задержаться в Камелоте и пожить у меня в гостях, мы сможем потом вместе съездить в Корнуолл и посмотреть, осмелится ли герцог Марк или кто-либо еще оспаривать права Артура и Моргейны, герцогини Корнуольской.

Король повернулся к Кевину.

- А теперь довольно с нас бесед о возвышенном. Лорд мерлин, я не стал бы тебе приказывать петь перед всем моим двором, но здесь, в моих покоях и в обществе моих родичей, могу ли я попросить тебя спеть?

- С удовольствием, - отозвался Кевин, - если леди Гвенвифар не возражает.

Он взглянул на королеву, но та промолчала. Тогда Кевин прижал арфу к плечу и заиграл.

Моргейна тихо сидела рядом с Уриенсом и слушала музыку. Воистину, Артур преподнес своей семье королевский дар - игру Кевина. Гвидион слушал, словно зачарованный, обхватив руками колени. "По крайней мере, в этом он мой сын", - подумала Моргейна. Уриенс слушал с вежливым вниманием. Моргейна на мгновение подняла глаза и встретилась взглядом с Акколоном. "Нам непременно нужно как-то встретиться сегодня ночью, даже если мне придется дать Уриенсу сонное зелье. Мне столько надо ему сказать..." И Моргейна опустила глаза. Чем она лучше Гвенвифар?..

Уриенс держал жену за руку, нежно поглаживая пальцы и запястье. Он коснулся синяков, оставленных сегодня им же самим, и вместе с болью Моргейна ощутила вспышку отвращения. Если Уриенс того пожелает, она должна будет лечь с ним в постель; здесь, при христианском дворе, она была не более чем его собственностью - словно лошадь или собака, которую он может погладить, а может и ударить, как ему заблагорассудится!

Артур предал и Авалон, и ее саму. Уриенс ее обманул. Кевин - и тот ее предал...

Но Акколон ее не подведет. Акколон будет править от имени Авалона тот самый король, чей приход предвидела Вивиана. А после Акколона на престол взойдет Гвидион, король-друид, владыка Авалона и всей Британии.

"А над королем будет стоять королева, правящая от имени Богини, как в былые времена..."

Кевин поднял голову и взглянул в глаза Моргейне. Содрогнувшись, Моргейна вспомнила, что ей следует скрывать свои мысли.

"Он наделен Зрением, и он - человек, Артура. Кевин - мерлин Британии, но при этом он мой враг!"

Но Кевин лишь мягко сказал:

- Раз уж здесь семейный вечер, могу ли я попросить леди Моргейну спеть? А то мне тоже хочется послушать музыку...

И Моргейна заняла его место, чувствуя, как ее руки сами тянутся к арфе.

"Я должна очаровать их, - подумала Моргейна, - чтобы им и в голову не пришло ничего дурного". И она коснулась струн.

Глава 7

Когда они остались вдвоем в своих покоях, Уриенс сказал:

- А я и не знал, что Марк вновь оспаривает твои права на Тинтагель.

- Ты столького не знаешь, муж мой, что твое незнание неисчислимо, словно желуди в лесу, - раздраженно огрызнулась Моргейна. Подумать только, когда-то ей казалось, что она сможет терпеть этого дурака! Ну да, он добр, он никогда не обходился с нею дурно - но его глупость несказанно раздражала Моргейну. Ей хотелось остаться одной, обдумать свои планы, посоветоваться с Акколоном - а вместо этого приходится утихомиривать старого идиота!

- Я желаю знать, что ты задумала, - мрачно и упрямо произнес Уриенс. Я сердит на тебя. Если тебе не нравится то, что происходит в Тинтагеле, почему ты не посоветовалась со мной?

Я - твой муж, и ты должна была рассказать обо всем мне, прежде чем жаловаться Артуру!

В угрюмом голосе старого короля промелькнула нотка ревности, и до потрясенной Моргейны вдруг дошло, чем это вызвано: Уриенс лишь сейчас узнал то, что она скрывала от него все эти годы - имя истинного отца ее сына. Неужто Уриенс считает, что четверть века спустя она до сих пор сохраняет подобную власть над своим братом, и все благодаря событию, которое лишь дураки да христиане могут считать грехом? "Ну что ж, раз у него не хватает ума сообразить, что происходит прямо у него на глазах, почему я должна растолковывать ему все шаг за шагом, словно несмышленому ребенку?"

- Артур недоволен мною, потому что думает, что женщине не подобает пререкаться с ним, - все так же нетерпеливо пояснила Моргейна. - Потому я и попросила его о помощи, чтобы он не подумал, будто я бунтую против него.

Она предпочла этим и ограничиться. Да, она - жрица Авалона и не станет лгать. Но она и не обязана говорить всю правду. Пускай Уриенс считает, что она всего лишь желала уладить ссору с Артуром.

- Какая ты умная, Моргейна, - сказал Уриенс, погладив жену по руке.

Моргейна вздрогнула. Он уже и позабыл, что сегодня поставил ей синяки! Она почувствовала, что у нее дрожат губы - словно у ребенка. "Я хочу Акколона! Я хочу лежать в его объятиях, чтобы он ласкал и утешал меня! Но здесь нам даже для того, чтобы просто встретиться и поговорить наедине, придется как-то исхитряться!" Моргейна гневно смахнула слезы. Теперь лишь сила сможет защитить ее. Сила и скрытность.

Уриенс сходил облегчиться и вернулся, позевывая.

- Стражник прокричал полночь, - сказал он. - Пора ложиться спать, леди.

Он принялся снимать праздничный наряд.

- Ты не сильно устала, дорогая?

Моргейна не ответила. Она знала, что стоит ей сейчас сказать хоть слово, и она расплачется. Уриенс принял ее молчание за знак согласия; он притянул Моргейну к себе, уткнувшись лицом в ее шею, потом увлек жену к кровати. Моргейна подчинилась, но подумала, что нужно будет отыскать какое-нибудь заклинание или травы, чтоб положить конец этой чрезмерно затянувшейся энергичности супруга. Проклятье, в его-то возрасте он давно уже должен был утратить мужскую силу! И если это произойдет, никому и в голову не придет, что тут замешано чародейство. Некоторое время спустя Моргейна задумалась: а почему она больше не может с безразличием повернуться к Уриенсу и бездумно позволить делать все, что он хочет - как бывало много раз за эти долгие годы... В чем, собственно, дело? Почему она должна обращать на него больше внимания, чем на какое-нибудь заблудившееся животное, обнюхивающее ее подол?

В эту ночь Моргейне плохо спалось. Она то и дело просыпалась, а когда засыпала, ей снилось, будто она где-то нашла младенца, и его необходимо покормить, - а у нее не было молока, и сухие груди болели... Когда она окончательно проснулась, эта боль так и не унялась. Уриенс уехал на охоту с кем-то из придворных Артура - это было договорено еще несколько дней назад. Моргейне нездоровилось; ее явственно подташнивало. "В последние три дня я ела куда больше обычного, - подумала она. - Неудивительно, что меня теперь тошнит". Но когда она надела платье и принялась зашнуровьшаться, оказалось, что ее грудь отзывается болью на всякое прикосновение. А соски, коричневые и маленькие, сделались розовыми и набухли.

Моргейна осела на кровать, словно ноги вдруг перестали ее держать. Она же бесплодна! Она точно знала, что бесплодна - ей сразу после рождения Гвидиона сказали, что вряд ли она еще хоть раз выносит дитя! И за все прошедшие годы ни один из ее мужчин так и не наделил ее ребенком! Мало того - ей ведь уже почти сорок девять! Она уже вышла из детородного возраста! Но несмотря на все это, сомнений не оставалось: она забеременела. Моргейна давно уже не принимала эту возможность в расчет. Ее месячные сделались нерегулярными и не приходили по нескольку лун, и Моргейна была уверена, что вскоре они вообще прекратятся. И вот теперь первым ее чувством был страх. Она ведь едва не умерла, рожая Гвидиона...

Уриенс наверняка придет в восторг от этого доказательства его мужской силы. Но в то время, когда это дитя было зачато, Уриенс лежал с воспалением легких; нет, вряд ли это ребенок Уриенса. Так значит, его зачал Акколон в день солнечного затмения? Что ж, значит, это дитя бога, явившегося им в ореховой роще.

"Ну, и что старухе вроде меня делать с ребенком? Хотя, быть может, это дитя станет жрицей Авалона и будет править после меня, когда предатель будет низвергнут с трона, на который его возвела Вивиана..."

Стояла пасмурная, унылая погода; моросил мелкий дождик. Истоптанное накануне турнирное поле совершенно раскисло, попадавшие знамена и вымпелы оказались втоптаны в грязь. Кто-то из подвластных Артуру королей готовился к отъезду. Несколько служанок, высоко подоткнув подолы, осторожно спускались к берегу озера; они несли с собой тюки с одеждой и вальки для стирки белья.

В дверь постучали, и слуга почтительно произнес:

- Королева Моргейна, Верховная королева приглашает тебя и королеву Оркнейскую позавтракать вместе с ней. А мерлин Британии просит тебя принять его в полдень.

- Я принимаю приглашение королевы, - отозвалась Моргейна. - И передайте мерлину, что я приму его.

Моргейна охотно уклонилась бы от этих встреч, но она просто не смела во всяком случае, сейчас.

Они с Гвенвифар всегда будут врагами. Это из-за нее Артур оказался во власти священников и предал Авалон. "Быть может, - подумала Моргейна, - я пытаюсь повергнуть не того человека. Если бы как-нибудь удалось сделать так, чтобы Гвенвифар удалилась от двора - пусть даже бежала вместе с Ланселетом к нему в замок: ведь он теперь вдовец, и может вполне законно забрать ее..." - но она сразу же отказалась от этой идеи.

"Возможно, Артур попросил ее помириться со мной, - цинично подумала Моргейна. - Он знает, что ему нельзя ссориться с подвластными королями, а если мы с Гвенвифар повздорим, Моргауза, как обычно, примет мою сторону. Слишком серьезная получается ссора для обычных семейных раздоров. Артур потеряет Уриенса и сыновей Моргаузы. А он ни за что не захочет терять Гарета, Гавейна и прочих северян..."

Когда Моргейна добралась до покоев королевы, Моргауза уже сидела там. От запаха еды Моргейну снова затошнило, но она сдержалась неимоверным усилием воли. Все знают, что она ест очень мало, и вряд ли станут обращать на нее внимание. Гвенвифар подошла к Моргейне и поцеловала ее, и на миг Моргейна почувствовала искреннюю нежность к этой женщине. "Ну почему мы должны враждовать? Ведь когда-то мы были подругами..." Нет, не Гвенвифар она ненавидела, а священников, подчинивших королеву своей воле.

Моргейна уселась за стол. Ее тут же принялись угощать, но она согласилась съесть лишь ломоть свежего хлеба с медом. Дамы Гвенвифар оказались такими же, как и всегда - королева вечно окружала себя благочестивыми дурами. Они встретили Моргейну любопытными взглядами и принялись с преувеличенной сердечностью показывать, до чего же им приятно видеть гостью.

- Твой сын, сэр Мордред, - он такой красивый! Ты, наверно, очень им гордишься, - сказала одна из дам.

Моргейна, кроша хлеб, невозмутимо заметила, что почти не виделась с сыном с тех самых пор, как его отняли от груди.

- Я уж скорее могу назвать своим сыном Увейна, сына моего мужа. Вот когда его посвятили в рыцари, я действительно гордилась, - сказала Моргейна, - ведь я вырастила его. А Моргауза наверняка гордится Мордредом, словно родным сыном. Ведь верно, Моргауза?

- Но сын Уриенса тебе не родной? - поинтересовалась другая дама.

- Нет, - терпеливо пояснила Моргейна. - Когда я вышла замуж за моего лорда, Увейну уже было девять лет. - Одна из девушек, хихикая, заметила, что она на месте Моргейны куда больше заботилась бы о другом красивом пасынке, Акколоне. Моргейна, стиснув зубы, подумала: "Убить, что ли, эту дуру?" Хотя что с них всех возьмешь? Ведь придворным дамам Гвенвифар больше нечем было заняться - лишь сплетничать да обмениваться глупыми шутками.

- А скажи-ка... - не сдержавшись, Эйлис хихикнула. Моргейна знала ее еще с тех времен, когда сама состояла при Гвенвифар; она даже была подружкой на свадьбе Эйлис. - Он и вправду сын Ланселета?

Моргейна приподняла бровь.

- Кто? Акколон? Покойная жена короля Уриенса вряд ли сказала бы тебе спасибо за то, что ты порочишь ее доброе имя.

- Ты знаешь, о ком я говорю! - со смехом произнесла Эйлис. - Ланселет - сын Вивианы, и вы с ним вместе росли - кто же тебя обвинит? Ну скажи мне правду, Моргейна, - кто отец этого красавчика? Ведь больше просто некому, верно?

Моргауза рассмеялась, стараясь развеять возникшее напряжение.

- Ну, все мы, конечно же, влюблены в Ланселета. Несчастный Ланселет! Как ему, должно быть, нелегко!

- Моргейна, ты совсем не ешь, - сказала Гвенвифар. - Может, тебе хочется чего-нибудь другого? Так я пошлю служанку на кухню. Хочешь ветчины или вина получше?

Моргейна покачала головой и положила в рот кусочек хлеба. Такое впечатление, что все это уже было с ней... Или ей это приснилось? Моргейна почувствовала приступ дурноты, и все поплыло у нее перед глазами. Да, если старуха-королева Северного Уэльса свалится в обморок, словно какая-нибудь беременная девчонка, вот уж они порадуются! Тогда им и вправду будет о чем посплетничать! Вогнав ногти в ладони, Моргейна каким-то чудом заставила дурноту немного отступить.

- Я и без того слишком много выпила вчера на пиру, Гвенвифар. Уж за двенадцать лет ты могла бы понять, что я не очень-то люблю вино.

- О, но вчера вино было хорошее! - сказала Моргауза и жадно причмокнула.

Гвенвифар тут же любезно пообещала непременно отправить бочонок такого вина в Лотиан, когда Моргауза решит вернуться домой. О Моргейне все позабыли - почти все. Слепящая боль охватила ее голову, словно веревка палача, - но Моргейна все равно почувствовала на себе вопросительный взгляд Моргаузы.

Беременность не скроешь... Хотя... А зачем ей таиться?

Она - замужняя женщина. Быть может, люди станут смеяться над старым королем Северного Уэльса и его пожилой женой, умудрившихся в столь преклонных годах заделать ребенка, но смех этот будет добродушным. И все же Моргейна чувствовала, что вот-вот взорвется от переполняющего ее гнева. Она казалась себе одной из тех огненных гор, о которых рассказывал ей Гавейн тех, что находятся где-то в далеких северных землях...

Когда все дамы удалились и Моргейна осталась наедине с Гвенвифар, королева взяла ее за руку и виновато произнесла:

- Прости меня, Моргейна. У тебя такой больной вид... Может, тебе лучше вернуться в постель?

- Быть может, я так и сделаю, - отозвалась Моргейна. Она подумала: "Гвенвифар даже в голову не придет, что со мной такое. Если бы это случилось с ней, Гвенвифар была бы без ума от счастья - даже сейчас!"

Королева покраснела под раздраженным взглядом Моргейны.

- Извини, дорогая. Мне как-то в голову не пришло, что мои дамы примутся так изводить тебя... Мне бы следовало их остановить.

- Ты думаешь, меня волнует их болтовня? Они чирикают, как воробьи, и ума у них не больше, - презрительно произнесла Моргейна. - Но многие ли из твоих дам знают, кто настоящий отец моего сына? Ты заставила Артура исповедаться в этом - станешь ли ты доверять эту тайну еще и своим дамам?

Кажется, Гвенвифар испугалась.

- Мне кажется, это мало кому известно - только тем, кто был с нами в тот вечер, когда Артур признал Гвидиона. И еще епископу Патрицию.

Она взглянула на Моргейну, и Моргейна, сощурившись, подумала: "Как милостиво обошлось с ней время; Гвенвифар стала еще прекраснее - а я сохну, словно сорванная ветка шиповника..."

- Ты выглядишь такой уставшей, Моргейна, - сказала Гвенвифар, и Моргейна вздрогнула от изумления: вопреки застарелой вражде, в голосе королевы тоже прозвучала любовь. - Пойди отдохни, милая сестра.

"А может, нас просто осталось слишком мало - тех, кто вместе встретил юность?"

Мерлин тоже постарел, и годы обошлись с ним отнюдь не так милостиво, как с Гвенвифар. Кевин еще сильнее ссутулился, а его жилистые руки походили на ветви старого, скрюченного дуба. Его и вправду можно было принять за гнома из подгорного племени, о котором повествовали легенды. И лишь руки его двигались все так же четко и красиво, несмотря на искривленные и распухшие пальцы. И при виде этого изящества Мор-гейне вспомнились былые времена, - как она училась у него игре на арфе и языку жестов.

Моргейна предложила ему вина, но Кевин грубовато отмахнулся и, по старой привычке, тяжело опустился в кресло, не ожидая ее дозволения.

- Моргейна, ты не права. Тебе не следует изводить Артура из-за Эскалибура.

Моргейна понимала, что голос ее звучит резко и сварливо, но ничего не могла с этим поделать.

- Я и не ожидала, что ты меня одобришь, Кевин. Ты, несомненно, считаешь, что Артур хорошо обращается со Священной реликвией.

- Я не вижу в его деяниях ничего дурного, - сказал Кевин. - Все Боги суть один Бог - это говорил еще Талиесин, - и если мы объединимся в служении Единому богу...

- Но именно с этим я и борюсь! - возразила Моргейна. - Их бог станет Единым - и единственным - и вытеснит даже самую память о нашей Богине, которой мы поклялись служить. Послушай меня, Кевин, - неужто ты не видишь, насколько сузится мир, если вместо многих Богов останется один? Я считаю, что это неправильно - обращать саксов в христианство. Я думаю, что те старые священники из Гластонбери были правы. Зачем нам всем встречаться в загробной жизни? Почему не могут существовать разные пути? Пусть саксы идут своей дорогой, а мы - своей. Пускай последователи Христа почитают его, если им так хочется, - но не мешают остальным чтить своих богов...

Кевин покачал головой.

- Не знаю, милая. Мне кажется, теперь люди стали по-иному смотреть на мир. Они считают, что одна истина непременно должна вытеснить другую и что лишь их истина верна, а все прочие - лживы.

- Но жизнь отнюдь не так проста! - воскликнула Моргейна.

- Я это знаю, ты это знаешь, и когда пробьет должный час, священники тоже это узнают, Моргейна.

- Но если к этому моменту они изгонят все чужие истины, будет слишком поздно, - сказала Моргейна.

Кевин вздохнул.

- Бывают решения судьбы, которые никому из людей одолеть не дано, Моргейна. Я боюсь, что именно с этим нам и придется столкнуться.

Его узловатая рука коснулась руки Моргейны. Никогда прежде Моргейна не слышала в голосе Кевина такой нежности.

- Я не враг тебе, Моргейна. Я знаю тебя еще с тех пор, как ты была юной девушкой. А потом... - Кевин умолк и тяжело сглотнул. - Я люблю тебя всем сердцем, Моргейна. Я желаю тебе лишь добра. Было время... О, это было очень давно, но я и поныне помню, как любил тебя и каким это было великим даром - возможность сказать тебе о своей любви... Люди не в силах бороться ни с движением светил, ни с судьбой. Быть может, если бы мы раньше обратили саксов в христианство, то те же самые священники построили бы часовню, в которой они могли бы молиться бок о бок с Талиесином. Но наша слепота помешала этому, и теперь нам приходится иметь дело с фанатиками вроде Патриция, которые в гордыне своей видят в Творце лишь карающего Отца солдат - но не любящую Мать всех тварей земных... Говорю тебе, Моргейна: они словно волна, и они сметут любого, кто попытается противостоять им.

- Сделанного не воротишь, - сказала Моргейна. - Но каков же ответ?

Кевин опустил голову, и Моргейна вдруг поняла, что ему отчаянно хочется припасть к ее груди; не так, как мужчина припадает к груди женщины, но так, словно он видел в Моргейне саму Матерь-Богиню и верил, что она способна утешить его и защитить от страха и отчаянья.

- Быть может, - сдавленно произнес он, - быть может, ответа вообще не существует. Быть может, нет никакого Бога и никакой Богини, и мы, как дураки, ссоримся из-за пустых слов. Я не желаю ссориться с тобой, Моргейна Авалонская. Но я не стану сидеть сложа руки и смотреть, как ты пытаешься ввергнуть это королевство в хаос и войну и сокрушить тот мир, что дал нам Артур. Мы должны сохранить хоть что-то от нынешних знаний, песен и красоты, прежде чем мир вновь погрузится во тьму. Говорю тебе, Моргейна, - я видел приближающуюся тьму! Быть может, мы сумеем сохранить тайную мудрость на Авалоне - но мы уже не сможем вернуть ее миру. Наше время ушло. Неужто ты думаешь, что я побоюсь умереть, если благодаря моей смерти Авалон сохранится в памяти людской?

Моргейна медленно, словно через силу, подняла руку - коснуться лица Кевина, стереть с него слезы... - и в страхе отдернула ее. Взор ее затуманился слезами. Моргейна спрятала лицо в ладонях, и собственные руки показалась ей тонкими, мертвенно-бледными руками Старухи Смерти. Кевин тоже увидел это на один-единственный кошмарный миг и с ужасом уставился на Моргейну. Затем наваждение рассеялось, и Моргейна словно со стороны услышала свой посуровевший голос.

- Так значит, ты принес Священные реликвии в мир, чтобы священный меч Авалона мог стать карающим мечом Христа?

- Это - меч Богов, - сказал Кевин, - а все Боги суть один Бог. Пусть лучше Эскалибур находится здесь, где люди могут следовать за ним, чем лежит на Авалоне. Если люди следуют за Эскалибуром, разве важно, во имя какого бога они это делают?

- Я скорее умру, чем допущу это, - ровно произнесла Моргейна. Берегись, мерлин Британии! Ты заключил Великий Брак и дал обет умереть ради сохранения таинств! Берегись - иначе клятва настигнет тебя!

Кевин взглянул в глаза Моргейне.

- О, моя леди и моя Богиня, молю тебя: прежде, чем действовать, посоветуйся с Авалоном! Я в самом деле считаю, что тебе пора вернуться на Авалон.

Кевин коснулся ладони Моргейны, и Моргейна не отдернула руки.

Когда она заговорила, голос ее дрожал от слез: слишком много на нее свалилось за сегодняшнее утро.

- Я... хотелось бы мне, чтобы я могла вернуться... Я не смею отправиться на Авалон именно потому, что так страстно этого хочу, созналась Моргейна. - Я никогда туда не вернусь - никогда, до тех самых пор, пока не смогу больше этого выносить...

- Ты вернешься, ибо я видел это, - устало произнес Кевин. - Ты - но не я. Не ведаю, откуда пришло ко мне это знание, Моргейна, любовь моя, но я точно знаю, что мне не суждено более испить воды из Священного источника.

Моргейна взглянула на его уродливое тело, изящные руки, прекрасные глаза и подумала: "Когда-то я любила этого человека". Несмотря ни на что, она до сих пор продолжала любить его, - и эта любовь закончится лишь с их смертью. Она знала Кевина с сотворения мира, и они вместе служили своей Богине. Время исчезло. Казалось, что они вышли за пределы времени, что она даровала ему жизнь, что она срубила его, словно дерево, а он пророс, словно желудь, что он умер по ее воле, а она заключила его в объятья и вновь вернула к жизни... Древняя жреческая драма, вершившаяся еще до того, как на земле возникли друиды и христиане.

"Неужто он порвет с этим всем?"

- Раз Артур нарушил свою клятву, разве я не должна потребовать, чтоб он вернул этот меч?

- Настанет день, - сказал Кевин, - когда Богиня сама решит судьбу Артура, как сочтет нужным. Но ныне Артур - Верховный король Британии, король волею Богини. И я говорю тебе, Моргейна Авалонская, - берегись! Или ты посмеешь восстать против судьбы, что правит этой страной?

- Я делаю то, что мне велела Богиня!

- Богиня - или твоя собственная воля, гордость и честолюбие? Повторяю, Моргейна, - берегись! Быть может, это к лучшему, что время Авалона прошло, - а с ним и твое время.

Даже железная воля Моргейны этого не вынесла.

- И ты еще смеешь называть себя мерлином Британии?! - закричала она. Убирайся, проклятый предатель!

Моргейна схватила прялку и ударила Кевина по голове.

- Убирайся! Прочь с глаз моих! Будь ты проклят навеки! Прочь отсюда!

Глава 8

Десять дней спустя король Артур вместе со своей сестрой, королевой Моргейной, и ее мужем Уриенсом, королем Северного Уэльса, отправился в Тинтагель.

За это время Моргейна успела обдумать, что ей следует делать дальше. За день до отъезда она улучила момент и сумела поговорить с Акколоном наедине.

- Жди меня на берегу Озера - и позаботься, чтоб ни Артур, ни Уриенс тебя не заметили.

Моргейна протянула руку Акколону, но он привлек ее к себе и принялся целовать.

- Леди... я не могу смириться с тем, что ты берешься за такое опасное дело!

На миг Моргейна приникла к Акколону. Она устала, так устала быть всегда сильной, устала добиваться, чтобы все шло так, как должно! Но нет, нельзя допустить, чтобы Акколон догадался об ее слабости!

- Тут уж ничего не поделаешь, милый. Другого выхода нет - разве что смерть. Но ты не сможешь взойти на престол, если обагришь руки кровью отца. А когда ты воссядешь на троне Артура, - когда за спиной твоей будет стоять все могущество Авалона, а в руках твоих будет Эскалибур, - ты просто отошлешь Уриенса назад, в его страну, чтоб он правил там все отпущенные ему годы.

- А Артур?

- Я не желаю Артуру ничего плохого, - спокойно сказала Моргейна. - Я не стану убивать его. Но ему придется провести три ночи и три дня в волшебной стране, а когда он вернется, пройдет пять лет - а может, и больше, - и времена короля Артура из были превратятся в легенду, и нам больше не будет грозить опасность со стороны священников.

- Но если он все-таки сумеет выбраться оттуда?.. Голос Моргейны дрогнул.

- На что Король-Олень, если вырос молодой олень? Пусть рок решает, что станет с Артуром. А ты должен будешь завладеть его мечом.

"Это предательство", - подумала Моргейна. Они тронулись в путь рано утром; было мрачно и пасмурно. Сердце Моргейны бешено колотилось. "Я люблю Артура. Я никогда бы не предала его, но он первым отрекся от своей клятвы Авалону".

Моргейну по-прежнему мучила тошнота, а от верховой езды ей становилось еще хуже. Она уже не помнила, страдала ли она от тошноты, когда носила Гвидиона, - нет, Мордреда. Теперь его нужно звать именно так. Хотя, быть может, когда он взойдет на трон, то предпочтет править под собственным именем - именем, что некогда принадлежало Артуру и не запятнано христианским владычеством. А когда все свершится и Кевин поймет, что пути назад нет, он, несомненно, тоже предпочтет поддержать нового короля Авалона.

Туман сгущался, и это было на руку Моргейне. Теперь ей будет легче осуществить свой замысел. Моргейна поплотнее закуталась в плащ; ее знобило. Нужно действовать немедленно, или они обогнут Озеро, и им пора будет сворачивать на юг, к Корнуоллу. Туман уже сделался таким плотным, что Моргейна едва различала силуэты трех воинов, ехавших перед ней. Повернувшись в седле, Моргейна убедилась, что трое всадников, следовавших сзади, тоже почти не видны. Правда, все еще можно было разглядеть землю под ногами, а вот наверху туман превратился в непроницаемый белый полог, не пропускавший ни солнечных лучей, ни света дня.

Моргейна привстала в седле, раскинув руки, и прошептала заклинание, которым никогда прежде не смела пользоваться. На мгновение ее захлестнул ужас. Нет, это всего лишь холод; сила прошла сквозь ее тело и опустошила ее... Поежившись, Уриенс поднял голову и брюзгливо произнес:

- В жизни не видал такого тумана. Мы так заблудимся, и нам придется ночевать на берегу Озера! Пожалуй, нам лучше попросить приюта в монастыре в Гластонбери...

- Мы не заблудились, - возразила Моргейна. Теперь туман сделался настолько густым, что она едва видела землю под копытами своей лошади. "О, как я гордилась в бытность свою девой Авалона, что говорю только правду! Но искусство власти требует лгать. И как иначе я смогу послужить Богине?" - Я знаю каждый шаг на этом пути. Мы сможем сегодня ночью найти приют в одном месте, неподалеку от берега, а наутро двинуться дальше.

- Мы не могли так уж далеко уехать, - заметил Артур. - Я слышу колокола Гластонбери - они звонят к молитве...

- В тумане звуки разносятся далеко, - сказала Моргейна, - а в таком тумане все будет слышно еще дальше. Уж поверь, Артур.

Король ласково улыбнулся ей.

- Я всегда тебе верил, милая сестра.

Да, это правда. Он всегда ей верил и полагался на нее - с тех самых пор, как Игрейна передала его на попечение Моргейны. Поначалу Моргейна ненавидела крикливого младенца, но потом поняла, что Игрейна забросила и предала их обоих и что теперь она должна заботиться о малыше, утирать ему слезы... Моргейна заставила себя позабыть о чувствах. Все это было давно целую жизнь назад. С тех пор Артур успел заключить Великий Брак с этой страной и изменить ей. Он поклялся защищать эту землю - а сам отдал ее в руки священников, чтоб те отняли ее у богов, дарующих полям плодородие. Авалон ее руками, руками жрицы, возвел Артура на трон, а теперь... Теперь Авалон ее руками низвергнет Артура.

"Я не смею причинить ему вред, Матерь... Да, я должна отнять у него священный меч и передать его тому, кто станет пользоваться им во славу Богини - но я никогда не смогу поднять руку на Артура...

Но на что Король-Олень, когда вырос молодой олень?"

Таковы законы природы, и они не станут меняться лишь ради того, чтоб пощадить чувства Моргейны. Артуру придется без защиты чар встать лицом к лицу со своей судьбой. Моргейна сама создала это заклинание и наложила его на ножны Эскалибура - это произошло сразу после того, как она вступила в Великий Брак с Артуром; тогда она, сама того не зная, уже носила в чреве его дитя. Среди рыцарей недаром поговаривали, что Артур заколдован, что даже самые тяжелые раны не грозят его жизни, ибо он почти не теряет крови. Нет, она не поднимает руку на сына своей матери и отца своего ребенка. Но заклинание, сотворенное последним отголоском ушедшего девства, она может отнять. А там - пусть будет, как решит Богиня.

Волшебный туман сделался столь плотным, что Моргейна с трудом могла рассмотреть коня Уриенса. Из мглы показалось лицо старого короля. Уриенс был мрачен и сердит.

- Моргейна, ты точно знаешь, куда ты нас ведешь? Я никогда здесь не бывал. Чтоб мне пусто было, если я хоть когда-нибудь видал вон тот распадок между холмами...

- Клянусь тебе, что знаю эту дорогу, и никакой туман мне не помешает.

Моргейна видела у себя под ногами невысокие кустики; они ничуть не изменились с того самого дня, как она искала вход на Авалон - с того дня, когда она побоялась вызвать ладью... "О Богиня, - мысленно взмолилась Моргейна, не решаясь даже шептать, - сделай так, чтоб церковные колокола не звонили, пока я не найду вход - - иначе он исчезнет в тумане, и мы никогда не попадем в волшебную страну..."

- Вот сюда, - сказала Моргейна, подобрав поводья и слегка пришпорив коня. - Следуй за мной, Артур.

Она быстро въехала в туман, понимая, что спутники не смогут за нею угнаться - здесь ведь ничего не было видно. Сзади доносились приглушенные ругательства Уриенса - старик явно был очень зол. Вот послышался голос Артура; король успокаивал своего коня. На миг Моргейне до боли ярко представился ее собственный скелет, восседающий на скелете лошади... Что ж, чему быть, того не миновать. Туман начал редеть, и внезапно путники оказались в тенистом лесу. Стоял ясный день. Солнца они не ви-дели, но сквозь листву струился зеленоватый свет. У Артура вырвался удивленный возглас.

Из чащи вышли двое мужчин, и один из них звонко воскликнул:

- Артур, лорд мой! Как мы рады тебя видеть! Добро пожаловать!

Артуру пришлось резко натянуть поводья, иначе его конь мог бы и затоптать незнакомцев.

- Кто вы такие и откуда вам ведомо мое имя? - нетерпеливо спросил он. - И что это за место?

- Ну как же, мой лорд! Это - замок Чариот, и наша королева давно мечтала, чтобы ты побывал у нее в гостях!

Артур, похоже, пришел в замешательство.

- Я и не знал, что в здешних краях есть какой-то замок. Должно быть, в этом тумане мы заехали куда дальше, чем нам казалось.

Уриенс с подозрением поглядывал по сторонам, но Моргейна видела, что знакомые чары волшебной страны уже начали действовать на Артура, - а значит, он не станет больше ни о чем расспрашивать. Он будет чувствовать себя словно во сне, когда все происходит просто потому, что происходит, и вопросы не нужны. А вот ей ни в коем случае нельзя терять голову...

- Королева Моргейна, - произнес один из мужчин, смуглый красавец. Так могли бы выглядеть предки невысоких, темноволосых жителей Авалона - или они сами, но в грезах. - Наша королева рада будет принять тебя. И тебя, мой лорд Артур, мы тоже приглашаем к нам на пир...

- Да, после этой езды в тумане неплохо было бы поесть, - добродушно согласился Артур. Он не стал возражать, когда незнакомец взял его коня под уздцы и повел в лес. - Так ты знаешь королеву этих земель, Моргейна?

- Я познакомилась с ней еще в юности.

"И она посмеялась надо мной... и предложила мне оставить своего ребенка в волшебной стране..."

- Странно, почему она никогда не приезжала в Камелот, чтоб принести клятву верности, - нахмурившись, произнес Артур. - Не могу толком припомнить, но мне кажется, будто я когда-то что-то слыхал о замке Чариот... нет, не помню. Ну, да ладно, - отмахнулся он от этой мысли. - По крайней мере, эти люди ведут себя вполне по-дружески. Поклонись от меня королеве, Моргейна. Несомненно, я увижусь с ней на пиру.

- Несомненно, - отозвалась Моргейна, глядя, как незнакомцы уводят Артура прочь.

"Мне ни в коем случае нельзя терять голову. Нужно считать удары сердца, чтоб следить за ходом времени. Надо следить за дорогой - или я попаду в паутину собственных чар..." И она собралась с духом, готовясь к встрече с королевой.

Статная королева была все такой же - вечной и неизменной; но все же она чем-то походила на Вивиану, словно они с Моргейной были близкими родственницами. И она действительно обняла и поцеловала Моргейну, словно родственницу.

- Что заставило тебя по доброй воле явиться на наши берега, Моргейна Волшебница? - спросила королева. - Твой рыцарь здесь. Одна из моих дам нашла его... - Королева взмахнула рукой, и Акколон оказался рядом с ними. ... нашла его в тростниках. Он заблудился в тумане и бродил вдоль Озера...

Акколон схватил Моргейну за руку; его рука была теплой и сильной настоящей... Однако теперь Моргейна даже не могла сказать, находятся ли они под открытым небом или в каком-нибудь замке, стоит ли стеклянный трон королевы посреди величественной рощи или в огромном сводчатом зале, превосходящем своим великолепием даже камелотский зал Круглого Стола.

Акколон преклонил колени перед троном, и королева возложила руки на его голову. Потом она взяла рыцаря за запястье, и змеи словно бы зашевелились, принялись извиваться - а потом переползли на ладонь к королеве, и та принялась, играя, рассеянно поглаживать их синие заостренные головы.

- Ты сделала хороший выбор, Моргейна, - сказала королева. - Думаю, он никогда тебя не предаст. Слушайте меня. Артур хорошо попировал, а когда он ляжет...

Еще один взмах руки - и стена распахнулась. И в бледном свете Моргейна увидела Артура; он спал, положив голову на руку - а другой рукой он обнимал юную девушку с длинными темными волосами. Судя по облику, она вполне могла быть дочерью королевы - или самой Моргейны.

- Он, конечно же, думает, что это ты и что все вокруг - всего лишь сон, насланный нечистым, - с улыбкой заметила королева. - Он потому-то и ушел столь далеко от нас, что полагает, будто должен стыдиться самого заветного своего желания... Ты об этом не знала, моя Моргейна, моя милая?

Моргейне почудилось, будто она - словно во сне - слышит ласковый голос Вивианы.

- Так спит король в объятьях той, кого ему суждено любить до смерти... А что же будет, когда он проснется? Ты заберешь Эскалибур и бросишь Артура на берегу, чтобы он вечно искал тебя в тумане?

Внезапно Моргейне вспомнился скелет коня, лежавший под сенью волшебного леса...

- Нет, только не это, - содрогнувшись, произнесла она.

- Тогда ему придется остаться здесь. Но если он и вправду столь набожен, как ты говоришь, и примется читать молитвы, чтоб избавиться от наваждения, все это развеется. Он потребует вернуть ему коня и меч - что нам тогда делать, леди?

- Я возьму меч, - мрачно сказал Акколон. - И пусть Артур попробует его у меня отобрать.

Тут к ним подошла темноволосая девушка, и в руках у нее был Эскалибур, спрятанный в ножны.

- Я забрала это, пока король спит, - сказала девушка. - А он во сне назвал меня Моргейной...

Моргейна прикоснулась к рукояти меча, изукрашенной драгоценными камнями.

- Дитя, подумай хорошенько, - сказала королева. - Быть может, лучше будет прямо сейчас вернуть Священную реликвию на Авалон, - и пускай Акколон начнет свой путь короля с тем мечом, который сумеет добыть?

Моргейна задрожала. Внезапно ей показалось, что зал - или рощу, или чем бы это место ни - являлось - окутала тьма. Спящий Артур лежал у ее ног. Или он все-таки находился где-то вдалеке?